Текст книги "Осип Иваныч"

Автор книги: Дмитрий Мамин-Сибиряк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

IV.

   Можно себе представить глубокое изумление майора Муштукова и чувство справедливаго негодования, когда он узнал о похождениях Осипа Иваныча, и мало того, что Марья Ивановна оказывает ему явное предпочтение сравнительно с другими претендентами и прежде всего сравнительно с ним , самим майором Муштуковым . Какая-нибудь консисторская затычка, старая тряпка, церковная крыса, и он , майор ... Нет , майор никогда не чувствовал себя настолько униженным со стороны женщин .    – Поверьте мне, Тихон Матвеич , я отлично знаю, что такое женщина,– уверял он старика Балуева, схватив его за плечо.– Чорт возьми! Могу сказать только одно, что все женщины походят друг на друга, как капли воды, даже хитрость, кокетство, капризы и глупости у них одни и те же. Да-с ...    – Однако вот насчет Марьи-то Ивановны вы большого маху дали: Осип Иваныч дорожку перебежал .    – Осип Иваныч ? Ну, и-пусть Машка целуется с этим уродом : все ея... Я знаю, она хочет его козой обделать: наслышалась, что у стараго деньги, и подманивает его: цып , цып !.. Известная политика-то, а потом оберет , как липку, и след простыл .    Майор был горячий человек и первым делом полетел в Розвальни, чтобы произвести следствие на месте. Марья Ивановна встретила его как ни в чем не бывало: вежливо, но с холодным достоинством .    – Марья, ты это что же, голубушка, придумала?.. а?– загремел майор , не здороваясь и не снимая своей фуражки с красным околышем .    – Что вам угодно, г. майор ?– сухо спросила, в свою очередь, Марья Ивановна, не шевельнув бровью.    – Что угодно!– передразнил майор , бросая фуражку на прилавок .– А зачем ты старичонку этого околпачиваешь? Я, матушка, все знаю, все... меня не проведешь!    – Я и не думала никого проводить, г. майор , и только прошу вас оставить меня в покое. До свиданья!    Марья Ивановна повернулась, хлопнула дверью под самым носом у майора да и не показалась больше, как он ее ни упрашивал . Майор вернулся хс себе на Саранку ни с чем и только сердито проговорил :    – Это чорт , а не девка... Я ей же добра желал .    Нужно сказать, что майор против желания сослужил большую службу Марье Ивановне: у ней в каморочке сидел Осип Иваныч , когда майор гремел в лавочке. Она вернулась к себе в комнату бледная и такая огорченная, со слезами на глазах , так что Осипу Иванычу сделалось ее жаль, как родную дочь.    – Все из -за вас ,– проговорила Марья Ивановна, глотая слезы.    – Слышал -с ,– смиренно отозвался Осип Иваныч , приглаживая височки.– Неистовый человек и больше ничего. Вы не обращайте на него никакого внимания, Марья Ивановна.    – Да, хорошо вам говорить!– совсем уж расплакалась Марья Ивановна.– Разве я что-нибудь сделала ему или вам ? Конечно, я одинокая девушка, и меня всякий может обидеть, а только я не дурная девушка.    – Марья Ивановна, что вы это говорите? Кто же считает вас за дурную девушку? Напротив , г. майор делает вам неприятности просто из зависти... да-с . Это ужасный человек , Марья Ивановна...    Положение Осипа Иваныча вышло чертовски-критическое, как говорил майор : чуть не на груди у него плакала прехорошенькая девушка, а слабая женская рука искала опоры в своей женской немощи. Нужно заметить, что Осип Иваныч вообще не переносил женских слез . Может -быть, это происходило оттого, что ему приходилось видеть слишком много таких слез в консистории, когда он брал жареным и вареным с просвирен и разных вдовиц духовнаго звания. Но какое сравнение: там были слезы тщетно вопиявшей нищеты, а здесь плакалась прелестная девственница, непорочная горлинка... И кто же был виной этих слез ? Конечно, он , Осип Иваныч , который получил преферанс перед другими искателями. Бедная девушка не стыдилась плакать перед ним же, орошая росой доверия его старое консисторское сердце. Да, нужно было быть чудовищем , чтобы не почувствовать некоторой ответственности за свое исключительное положение, хотя Осип Иваныч все-таки не выдал себя сразу, а ограничился несколькими нравственными сентенциями, высказанными отеческим тоном .    Одним словом , Осип Иваныч крепко задумался, и ему все мерещилось заплаканное девичье лицо, которое от слез сделалось еще красивее. Искушение было сильное, хотя Осип Иваныч понимал , что бегать искушения – самое постыдное проявление гнуснаго малодушия. Напротив , с искушением нужно бороться его же оружием , и Осип Иваныч стал посещать Розвальни чаще прежняго, читал с Марьей Ивановной душеполезныя книги и по возможности укреплял эту молодую душу, колебавшуюся, как трость в пустыне. В этом христианском подвиге Осип Иваныч дошел до полнаго самоотречения, потому что совсем начал забывать о себе, а думал только о ней, о Марье Ивановне, желая спасти ее от дьявольских происков .    Но и майор не дремал . Он , с своей стороны, тоже принял меры и распустил про Осипа Иваныча сплетни.    Все, что говорил майор , доносилось до Осипа Иваныча и, конечно, доносилось в приукрашенном виде, что еще сильнее возбуждало его христианское смирение.    – Злоба и коварство людей есть удел человека,– наставительно говорил он Чинетти.    – Все-таки, Осип Иваныч , как же это г. майор позволяет себе подобныя выходки?    – Я лично за себя не жалуюсь... нет , и даже не ропщу, но больно то, что из -за меня топчется в грязь девичья честь. Да-с ...    Марья Ивановна никогда не намекала ни единым словом , что она что-нибудь знает о майорском злословии, хотя Осип Иваныч по сосредоточенно-покорному выражению ея лица чувствовал , что она все знает , и невольно смущался. Эта кротость и величие женской души приводили Осипа Иваныча в невольное умиление, и он не без основания приходил к тому заключению, что в этой красоте женской души есть капля и его меду.    Это мирное течение дел чуть-было не нарушилось совершенно неожиданной катастрофой: раз в июле Осип Иваныч под езжает верхом к знакомой избушке, входит в лавочку и видит , что товары убраны и завязаны. На полу стояло несколько деревянных ящиков , перевязанных веревками по-дорожному. Старик обомлел .    – Уезжаю...– заявила Марья Ивановна и с кроткой покорностью опустила заплаканные глаза.– Я больше не могу, Осип Иваныч , г. майор и про вас и про меня говорит Бог знает что.    – То-есть позвольте, как же это уезжаете?– разсеянно лепетал Осип Иваныч , удерживая в своих руках теплую, белую руку Марьи Ивановны.– Нет -с , это дело необходимо обсудить...    – Что же тут обсуждать?– настойчиво возражала Марья Ивановна.– Я думала торговать в Розвальнях , разсчитывала на прииски, а между тем г. майор и Балуев запретили рабочим покупать у меня. Мне просто делать здесь нечего.    – Так , так ... Да, это гнусно со стороны г. майора, и он поступил с вами, сударыня, вполне зверски.    – Я никого не обвиняю.    Осип Иваныч пил чай в комнатке Марьи Ивановны в последний раз и чувствовал , как все у него вертится в глазах : и самовар , и Марья Ивановна, и какия-то белыя подушки, и красная рожа майора, и собственное одиночество, и опять это заплаканное девичье лицо. Ему вдруг сделалось страшно, точно впереди разверзалась темная и мрачная пучина, готовившаяся поглотить его безвозвратно. От его согревшагося старческаго сердца отлетал последний луч надежды, и чайное блюдечко дрожало в его руках , точно он шел с ним по канату над страшной бездной.    – Марья Ивановна... да-с ... а что бы вы сказали...– заговорил он наконец , с трудом подбирая слова.– Конечно, я не юноша... но есть достоинства и в человеке, умудренном опытом ... да-с . Постыдно отступать перед препятствиями и искушениями... нужно бороться со злом ... Марья Ивановна, будьте моей женой, и тогда... злоба г. майора обрушится на его же собственную голову.    Марья Ивановна точно испугалась и даже отодвинулась от Осипа Иваныча, а по лицу у нея разлился яркий румянец . Осип Иваныч плохо помнил , как он схватил девушку в свои руки и запечатлел на ея лице первый поцелуй; она не сопротивлялась, ея голова с закрытыми глазами скатилась к нему на плечо, как подкошенная, а тяжелая русая коса, как змея, поползла по его коленам .    Осип Иваныч плакал .

V.

   Известие о женитьбе Осипа Иваныча поразило майора Муштукова, как удар грома: именно этого-то он и не ожидал . Всякое душевное волнение у майора переходило в движение, поэтому он немедленно полетел на прииск к Балуеву, как на пожар .    – Слышал новость?!– гремел майор , вваливаясь в контору Балуева.– Наш старик с ума сошел ... Эта Марья, наверное, опоила его чем -нибудь.    – Седина в бороду, а бес в ребро...    – Нет , шутки в сторону: едем сейчас на Ягодный и разговорим старика... Хотя он и виноват передо мной, но я зла не помню... Ведь я первый открыл Марью и первый сказал ему о ней; выходит , чорт возьми, что он некоторым образом обокрал меня.    – И меня тоже, Лука Лукич ... Ведь какая бабенка-то, ешь ее мухи с комарами!..    – Разбойник девка, одним словом ; но я не могу позволить, чтобы она обманывала моего друга... Чорт ее знает , кто она такая: прилетела неизвестно зачем и, здорово живешь, околпачила этого лысаго дуралея.    Майор курил сигару за сигарой, ругался, дергал себя за усы и наконец вытащил Балуева, чтобы ехать вместе на Ягодный и разговорить Осипа Иваныча.    План был великолепный, и через час майор и Балуев уже под езжали к конторе на Ягодном , и первое, что увидели там , был сам секретарь, собственноручно прибивавший кисейныя зававески к окну той половины, где раньше жил штейгер .    Теперь обе половины были соединены только-что прорубленной в стене дверью, и, очевидно, спятивший с ума старик приготовлял гнездышко для будущей жены. Контора совсем изменила свой вид : откуда-то появились ковры, занавески на окнах , железная двухспальная кровать, обои на стенах , зеркало и т. д.    – Мы к тебе, Осип Иваныч , приехали,– начал майор заранее составленную речь.– Ты хоть и не прав предо мной, но я зла не помню. Буду говорить откровенно, как всегда: Осип Иваныч , ты с ума сошел , или у тебя его не было никогда... да! Говорю это не в укоризну, а вот Балуев свидетель, что от чистаго сердца. Мы приехали отговорить тебя жениться на этой Марье, которая, чорт ее знает , что за штука...    – И не штука и не чорт знает , что такое, а моя невеста,– с спокойным достоинством ответил Осип Иваныч , нимало не смутившись.– Мне вообще, г. майор , кажется очень странным ваше поведение, как я уже имел честь заметить вам в последний раз ...    – Да ты перестань ершиться-то,– вспылил майор .– Мы к тебе с хорошим словом приехали, а он выкомуры выкомуривает ... Разве так порядочные люди делают ?.. Ну, разсуди: ты – лысый старичишка, Марья – девка кровь с молоком , ну, какой толк выйдет ? Ей нужно здоровеннаго мужа, чтобы она ему в глаза глядела, а ты посмотри на себя в зеркало... Извини, что я говорю, может -быть, очень откровенно, но ведь я от чистаго сердца.    – Действительно, сумлительная девица,– вставил свое слово Балуев , пожимая плечами.– Я так понимаю своим умом , что она к вашим деньгам подбирается, Осип Иваныч , и больше ничего. Дескать, как ослабеет да раскиснет со мной старичок -то, я и приберу денежки...    – Верно!..– подтвердил майор , точно гвоздь заколотил .– Не иначе... Ведь ты понимаешь ли, что значит женщина молодая, когда она в полном прыску? Тут нужно, прежде всего, иметь силу, да-с !    – Господа, я уже решился твердо и исполню свой долг ,– невозмутимо-спокойно отвечал Осип Иваныч , не поддаваясь искусителям .    Как друзья ни уговаривали Осина Иваныча, как ни убеждали его, какия неопровержимыя доказательства ни приводили, он остался непреклонен , и даже больше: отнесся к ним как будто свысока, с самой обидной снисходительностью, как держат себя с маленькими детьми. Это наконец взорвало майора, и он отрезал Осипу Иванычу:    – Если уж тебе так загорелось иметь эту Марью, так отчего же ты не сказал этого мне, твоему другу? Я, по будь я майор , доставил бы тебе ее живую, с руками и с ногами, за красный билет ... Я, брат , знаю женщин !..    Осип Иваныч побелел , затрясся всем телом и только молча указал друзьям на дверь.    Странное состояние души переживал Осип Иваныч . Такие дни иногда случаются осенью: трава давно высохла и пожелтела, лист с деревьев облетел , кругом все голо, и вдруг выглянет ласковое, теплое солнышко и обольет все своим золотистым светом . Тихо-тихо все стоит кругом , ни одна былинка не шелохнется, точно в природе совершается какое-то великое таинство, торжественное, таинственное и неиз яснимое: потухающая жизнь улыбается последней своей улыбкой, как засыпающий ребенок . Именно такое торжественное спокойствие испытывал теперь консисторский секретарь, согретый молодым , горячим огнем . Он чувствовал в себе ту блаженную полноту, которая делает людей истинно-счастливыми, и удивлялся, как он раньше мог жить, не понимая смысла всей жизни. Да разве он жил ? Он полз , как червь, и, как червь, не мог поднять головы. Правда, он думал всегда о том , чтобы устроить свой угол , завестись семьей, но все это было так смутно, неясно и постоянно затемнялось тысячью совершенно посторонних соображений. Точно какой внутренний свет разом осветил Осипа Иваныча и даже на мгновение ослепил его: жизнь гораздо проще, а он теперь именно жил . Не нужно было ни искать ее, ни ждать, ни выбирать, нет , она пришла к нему сама и сама протянула к нему свои руки, прекрасная и слабая, полная жизни и не знающая жизни.    Когда майор выскочил из конторы и даже хлопнул дверью, Осип Иваныч только улыбнулся: ослепленный злобой человек хотел разстроить его счастье и теперь неистовствует от собственнаго посрамления. Нет , во всем случившемся есть какая-то невидимая рука, которая все устроила, и слабому человеку только оставалось покориться.    Приготовления к свадьбе занимали теперь все свободное время у Осипа Иваныча, и он с наслаждением устраивал гнездышко для своего будущаго счастья. Из сундуков были вытащены всевозможныя вещи, заготовленныя Осипом Иванычем раньше именно для такого торжественнаго случая: ковры, занавески, зеркало, шкатулочки, салфеточки, посуда, даже картины. Все это по случаю скупалось консисторским секретарем на аукционах и распродажах , вообще по случаю, когда вещи продавались за полцены.    – А как ты теперь находишь, Иван Петрович ?– спрашивал старик своего клеврета Чинетти, развесив над двухспальной кроватью бархатный ковер с двумя голыми нимфами.    – Ничего, хорошо...    – Хе-хе... Все было припасено, давно припасено, а теперь дело за птичкой: прилетит , расправит перышки, и Осип Ивапыч помолодеет с птичкой.    Чинетти должен был принимать довольно деятельное участие в приготовлении готовившагося торжества, т.-е. чистил самовар , подсвечники, амуницию Осипа Иваныча, зеркало и т. д. Время бежало быстро, необходимо было торопиться, чтобы предотвратить злоухищрения со стороны майора, о которых Осип Иваныч говорил довольно часто.    Свадьба должна была произойти в Розвальнях , куда, специально на этот случай, был выписан священник , приехавший откуда-то верхом , кажется, верст за сто; после венца молодые должны были сейчас же отправиться на Ягодный: Осип Иваныч верхом , а молодая в сибирской качалке, привязанной между двумя лошадьми на тонких жердях .    – Мне бы хотелось первые дни остаться в Розвальнях ,– заявила было Марья Ивановна, но Осип Иваныч ничего и слышать не хотел о таком решении.    Наконец наступил и торжественный день свадьбы. Из знакомых Осипа Иваныча в церкви, при совершении обряда, присутствовал один Чинетти, который держал над невестой венец . Осип Иваныч был в каком -то вицмундире и при ордене, невеста в белом кисейном платье, одним словом , молодые были хоть куда. После венца сейчас же все отправились на Ягодный. Марья Ивановна ехала торжественно в качалке, а за ней верхом гуськом Осип Иваныч , Чинетти и молчаливый, угрюмый старик , который жил при мелочной лавочке Марьи Ивановны.    Путешествие совершилось благополучно, и только когда показался Ягодный, Осип Иваныч молодцом заскакал вперед и, встретив жену на крыльце своей конторы, облобызал ее и проговорил ;    – Вот , Маша, и наше гнездышко!    Было уже поздно. Летний июлеский день быстро склонился к вечеру; со всех сторон на прииск ползла ночная мгла, и только яркие огни около казармы рабочих нарушали общий порядок приисковаго рабочаго дня. Это рабочие пили за здоровье молодых . Марья Ивановна была необыкновенно весела, шутила, смеялась и ласково заглядывала прямо в глаза Осипу Иванычу, котораго все время называла иосифом .    – Ах , ты, моя птичка!– задыхаясь, шептал Осип Иваныч .

–

   Пожелав молодым спокойной ночи и выпив два бокала кисленькаго вина, купленнаго Осипом Иванычем где-то по случаю, Чинетти ушел из конторы последним . Утром он проснулся рано; но окна в конторе были завешаны, а дверь заперта. Чинетти подождал одиннадцати часов и решился наконец взойти на крыльцо, причем осторожно кашлянул . Из конторы ему послышался какой-то странный стон . Чинетти еще раз кашлянул , стон повторился. Это озадачило бывшаго наездника, и он попробовал отворить дверь; она была, как оказалось, не заперта. Когда Чинетти вошел в контору, его взорам представилось нечто ужасное: Осип Иваныч , как был , в венчальном наряде, сидел у стола, бледный, с искаженным лицом и блуждавшими глазами.    – Это ты, Чинетти?– окликнул он и грустно поник головой.    – Я-с ... Что это с вами, Осип Иваныч ?    – Со мной?.. Ничего... несчастный человек и больше ничего.    Движением головы Осип Иваныч показал на спальню, где стояла нетронутая парадная кровать; Марьи Ивановны не было.    – Никого нет ... один , один , один !– шептал Осип Иваныч , с глухими рыданиями роняя свою лысую голову на стол .

VI.

   Стояла глубокая осень, когда на севере небо по целым неделям обложено низкими серыми туманами и без конца льется безпощадный дождь. Особенно тяжела такая осень где-нибудь на глухом прииске, с котораго нельзя ни выйти ни выехать, а приходится отсиживаться в четырех стенах , точно в осажденном городе. Майор Муштуков от души ненавидел это время года, хотя человек был испытанный и видавший на своем веку виды.    – Это тюрьма, а не осень,– говорил он , поглядывая в окно своей конторы на мутную полосу струившагося дождя.– Если бы я был англичанин , то давно бы повесился десять раз .    К счастью майора, он не был англичанин , а поэтому ограничивался крупной руганью, курил без конца копеечныя сигары, плевал в потолок , иногда играл на гитаре, на которой вот уже второй год не хватало двух басков , и все поджидал , не навернется ли кто-нибудь. Прежде хоть Осип Иваныч с Чинетти завернут повинтить грешным делом , а нынче... о, чорт возьми! какое иногда может быть скверное положение! Майор сравнивал себя с медведем , который посажен в яму, но медведь хоть может спать, а майор известную часть суток должен бодрствовать. Даже на охоту нельзя было нос показать: пистоны отсыревали, ружье давало осечку, да и бродить мокрому по уши не особенно приятно. Правда, дичи было много, но она теряла цену именно благодаря этому обстоятелеству, и майор сидел в своей берлоге, смотрел в окно на прииск , ругался и опять смотрел , поджидая, не навернется ли какой-нибудь дьявол , хотя отлично знал , что подвертываться решительно некому, кроме старика Балуева. Да и Балуев приезжал редко, все жаловался на какия-то болезни и сидел дома.    – Хоть бы тебя черти задавили для разнообразия,– говорил майор , встречая гостя.    – Этакия слова у вас , Лука Лукич , неспособныя!– ежился Балуев .– Сейчас и черти! И без них вон какая на дворе страсть Господня стоит .    Обыкновенно, перекинувшись последними приисковыми новостями, друзья усаживались играть в вист с двумя болванами и каждый раз непременно ругали Осипа Иваныча и Чинетти.    – Подлецы, всю музыку испортили!– говорил майор , сдавая карты.– А где-же Миликтриса-то Кирбитьевна?    – Как в воду канула, ни слуху ни духу. Чудное это дело, Лука Лукич !.. А старик -то ведь совсем с ума спятил : горькую пьет ...    – Фельдфебельским запоем ?    – Точно так -с ... Утром прииск обойдет , а потом затворится в конторе сам -друг с четвертью да до утра и чертит . У него в каждом углу по четверти поставлено. Подойдет сначала к одной и начнет себя упрашивать: "Осип Иваныч , пожалуйте, рюмочку выкушайте".– "Нет , благодарю вас , что-то не хочется".– "Да сделайте такую милость, уважьте".– "Разве уж для вас колупнуть единую". Ну, и разводит эту же музыку перед каждою четвертью. Ох , страсть одна... Испортила его, надо полагать, Марья-то Ивановна, в первую же ночь испортила, а сама тягу.    – Да как она его испортить могла, когда он и не раздевался совсем и кровать была не тронута? Убежала, и все тут . Наверное, деньжонок прихватила... Ведь я говорил этому старому чорту, так нет : всех умнее хочу быть... вот и достукался. Не фордыбачь вперед .    – Темное дело, Лука Лукич .    – Да, ведь я же говорил ?    – Говорить-то, точно что говорили, только вышло маненько в розницу супротив вашего... Старик -то говорит , что ни синь-пороха не взяла Марья Ивановна.    – Врет ... не может быть!    Друзья долго спорили на эту благодарную тему, а темное дело так и осталось темным . Было известно только то, что Марья Ивановна скрылась в первую ночь после свадьбы, а почему и как – оставалось тайной, над которой все напрасно ломали голову. Несколько раз майор разными правдами и неправдами завлекал к себе Чинетти и старался хоть из него выпытать что-нибудь, но Чинетти сам ничего не знал .    – Ну, если бы эта колдунья Матка попалась мне в руки, я ее лихо отлупцовал бы,– ругался майор и даже засучивал рукава.– Теперь вот играй с двумя болванами...    Особенно страшны были майору безконечныя осенния ночи, которыя наводили на него тоску. Чего-чего он ни передумает за такую ночь, а не спится, хоть зарежь. Вся безпутная майорская жизнь выплывала: как он барахтался среди коньяку, сомнительных женщин , долгов , карт , зуботычин и вечной неизвестности, чем будет сыт завтра. И как будто в явь все это было и как будто во сне. Некуда было деваться майору со своей майорской силой; он колобродил , пока не выгнали из полка, и хорошо еще, что нашелся добрый человек , который дал место смотрителя на прииске. Да, тяжело иногда бывало майору, очень тяжело, особенно, когда он раздумывался о том , что ведь, пожалуй, можно бы прожить несколько иначе.    В одну из таких страшных ночей, когда майор мучился у себя в конторе безсонницей, в окно кто-то осторожно постучал . Майор вскочил , зажег свечу и впустил Чинетти, который был бледен и еле шевелил языком от усталости.    – А я за вами, г. майор ,– об явил Чинетти, не раздеваясь.– Осип Иваныч умирают и просили вас Христом Богом приехать к ним проститься. Очень плохи-с .    – Да куда же я в этакую ночь отправлюсь? Ты с ума сошел , братец ... Нет , не поеду. Так и скажи своему Осипу Иванычу, что майор его прощает заочно. Все мы грешные люди, да девать только нас некуда.    – Никак нельзя-с ; на коленах приказали просить вас , руки целовать. Очень тяжело Осипу-то Иванычу, смертный час приходит .    Майор был добр , как мы уже говорили. Он обругал по порядку все и всех , но в конце концов велел оседлать лошадь и поехал с Чинетти на Ягодный. Ночь была, на счастье, светлая. В воздухе тихо кружились медленно падавшия пушистыя снежинки, замерзшая земля звенела под копытами лошадей, как стекло, молодой месяц разливал радужное сияние колыхавшимися столбами. Торжественно и тихо было в лесу, точно все живое умерло навсегда, и только где-то далеко выла волчья голодная стая, заставлявшая лошадей фыркать и пятиться.    – Ну, и задачу задал Осип Иваныч ,– ворчал майор , напрасно закрывая мерзнувшия колена полой нагольнаго полушубка – полы раз езжались, и мороз начинал щипать грешное майорское тело.– Нашел время умирать... чудак , право!    Наши путники еще издали увидели слабый огонек , мерцавший в конторе Осипа Иваныча. Майор не без удоволествия соскочил с лошади, стряхнул с себя снег , потянулся всем корпусом , так что хрустнуло в нескольких местах , и бодро взбежал на крылечко. Отворив дверь, он чуть не попятился: умиравший Осип Иваныч лежал на своем старом диванчике, а против него на стуле сидела Марья Ивановна и вполголоса читала какую-то большую книгу в кожаном почерневшем переплете. Осип Иваныч открыл глаза и сделал попытку улыбнуться: он узнал майора.    – Вы, пожалуйста, не растревожьте его,– шопотом проговорила Марья Ивановна, показывая головой на больного.– Очень он плох .    У майора вертелась на кончике языка какая-то дерзость, но Марья Ивановна в это время успела выйти.    – Ну что, Осип Иваныч , как себя чувствуешь?– наклонился майор к больному, который опять закрыл отяжелевшия веки.    – Плохо... умираю...– хрипел Осип Иваныч и глухо закашлялся; в груди у него точно что переливалось.– Ушла та... змея-то?    – Ушла... Приехал проститься с тобой, Осип Иваныч ... Мало ли что бывает , голубчик , а только я зла не помню...    Майор не кончил , потому что по его красному лицу катились крупныя слезы, а в горле сперлись рыдания.    – Меня... прости... меня...– хрипел Осип Иваныч , опять закрывая глаза.– Совесть... замучила... напрасно я тогда... тебя-то обидел ...    – Бог простит !– шептал задыхавшимся голосом майор , отвертываясь, чтобы скрыть заплаканное лицо.    Осип Иваныч был страшен , как бывают страшны умирающие от водянки: лицо опухло какой-то серой полнотой, под глазами просвечивали темные круги, нос обострился, посиневшия губы запеклись. Каждое слово стоило ему страшных усилий, но он непременно хотел говорить.    – Видел ... змею-то?– повторил Осип Иваныч свой вопрос .– Сама пришла... сегодня ночью... узнала... я при смерти... и пришла... а вы ничего не знаете про нее-то... про Марью?    – Ничего, Осип Иваныч ... так , болтают разное.    – Ох !.. никто не знает ... я один ... Знаете, г. майор , что... меня-то погубило?    Майор вопросительно пожал плечами.    – А как меня зовут -то?    – Осипом .    – Вот , вот ... иосиф ... это и нужно было змее-то моей. Она... Марья... хлыстовка... захотела сделаться... хлыстовской богородицей... ну, ей и нужно было... обручиться... с иосифом , который хранил бы ея девство... Вот она тогда и нашла меня... а сама убежала... со стариком своим ... Ох , смерть моя... душно.    К утру хранителя девства хлыстовской богородицы не стало; он умер на руках майора, который рыдал над ним , как ребенок . Марьи Ивановны не было; она опять пропала без вести, а с ней исчез и Чинетти.       1885 г.