Текст книги "Московская Русь. От княжества до империи XV–XVII вв."

Автор книги: Дмитрий Володихин

Соавторы: Дмитрий Михайлович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Небольшая, обезлюдевшая лесная страна оказалась зажата между Ордой и литвой, словно между молотом и наковальней. Платила дань. И… сама же уничтожала тот ничтожный жизненный ресурс, который после всех оговоренных «вычетов» все же оставался ей на долю.

Вот он, третий фактор. Северо-Восточная Русь в промежутке от 40-х годов XIII века до 1450 года служила ареной для невероятного количества междоусобных войн. Прежняя Владимирская Русь, то есть Северо-Восток от Юрия Долгорукого до Георгия Всеволодовича, сгинувшего в битве с Батыевой ратью, будучи и сильнее, и богаче своей наследницы ордынских времен, знала недуг междукняжеских распрей как нечто относительно редкое, как исключение из обычного положения дел. С приходом ордынской власти ситуация изменилась кардинально. Междоусобные войны, будто «черная смерть», приходили волнами, подолгу терзали страну, велись с невыносимой жестокостью.

На закате XIII века Владимирская Русь обагрилась кровью в годы непримиримой вооруженной борьбы «за великий стол» между Дмитрием Переславским и Андреем Городецким, родными братьями. Ее сменила долгая московско-тверская война, принесшая смерть святому Михаилу Тверскому, его сыну Дмитрию Грозные Очи и великому князю Московскому Юрию Даниловичу. В обоих конфликтах борющиеся стороны не стеснялись использовать друг против друга ордынскую силу и даже наводили татар на Русь.

А в 1425 году началась четвертьвековая внутренняя, если не сказать гражданская, война московского княжеского дома. Близкие родственники ослепляли друг друга, травили ядом и многое множество раз встречались в поле, с мечами в руках…

До этих трех больших войн, в промежутках между ними и на их фоне постоянно шли столкновения меньшего масштаба. Кровь лили щедро, города русские жгли немилосерднее татар, долг христианских правителей нарушали сплошь и рядом.

В результате совокупного действия всех трех перечисленных факторов Русь вела жизнь поневоле, избавленную от какой бы то ни было роскоши. Считали каждое зернышко, каждую частичку серебра. Каменное строительство, бывало, на десятилетия прекращалось. Храм, выстроенный из белого камня, даже самый скромный, даже в разы уступающий по масштабам величественным громадам домонгольской поры, становился символом могущества. Кремль из белого камня, выстроенный Дмитрием Донским, поражал воображение современников. Ремесло упало в качестве, упростилось в разнообразии. Иван Калита, по современным понятиям геополитический лидер Руси в 1330-х – первой половине 1340-х годов, скопидомно усчитывал в завещании каждую мелочь из своего невеликого имущества: вот, дети, дорогой пояс, шитый жемчугом, вот монисто новое, вот блюдо серебряное, а вот сердоликовая коробочка…

Ничтожная, нищая жизнь, наполненная унижением со стороны внешних врагов и злобой против врагов внутренних, постоянным ожиданием войны и готовностью прямо сейчас, за несколько минут, снарядиться в поход, породила особого рода воинов. Это вовсе не «вольные слуги»-дружинники удельной старины. Это бойцы, признавшие над собой право жизни и смерти в руке государевой.

Энергичные, стойкие, неприхотливые до такой степени, что могли ночевать в снегу и довольствоваться мучной болтанкой в качестве обеда, они являли равнодушие к смерти, стремительность, которую переняли от степняков, и жестокость к неприятелю. Они никогда не ждали пощады к себе самим. Уповали в военное время на Господа Бога, искусство воеводы и крепость воинского братства. Раненых, изувеченных, из боя их мог вытащить только такой же, как они, брат-воин, простой конник государев. А потому сложившийся при Иване III и позже старомосковский дух воинский был чужд геройства, молодечества, рыцарских игр; его пронизывали суровость, простота. От древности дошли былины, сказания о героях, имена самих этих героев: Илья Муромец, Никита Кожемяка, Евпатий Коловрат… Общество юной России не знало ничего подобного. «Бился честно», «от врага с товарищи своими отстоялся», «готов был смертную чашу пить», «государева дела искал», «службу служил прямо, никоторой кривизны в себе не имел» – вот слова, характерные для воинского быта Московского царства. Еще могли вспомнить добрым словом хорошего воеводу: «искусен», «храбор», «верен государю», воинам отец родной, градам и весям истинный защитник. А о прочих «гоплитах» царского воинства зачем говорить? Вышли в поход, бились крепко, стояли «на прямом деле» с врагом, а дальше либо голову сложили, либо вернулись здравы, оборонил Господь. Что еще говорить? О чем? О каких играх и забавах? О каких отдельных личностях, когда работала вся «фаланга»? Разве только о трусах или об изменниках особое слово: тот, побросав оружие, бежал, позор ему и роду его! Этот государю не прямил, в измене повинен. Казнить его!

Рядовой сын боярский в царском полку не ищет себе чести и своему воеводе славы, он делает дело государево. Точка, сказать больше нечего.

Юная Россия, на всех направлениях, помимо северного, окруженная сильными врагами, воинственна. Вплоть до первых Романовых, до Софьи, до Петра I Русская держава представляла собой колоссальный военный лагерь, в котором общественный уклад и государственный строй подчинены нуждам войны в большей степени, нежели чему-либо другому. Над свирепой силой меча разве что порой торжествует ласковая сила Креста, но и тут многое завязано на военный дух старомосковской монархии. Русские «спартанцы» могучи, грубы, отважны, жестоки, научены по всякий день думать о войне, легко берут в руки саблю, легко убивают, в семье суровы, государю покорны, пока видят в нем истинного христианского правителя. Души их освещает вера, грубость нравов смягчает вера, доброту к чадам и домочадцам внушает вера. Если бы не вера, тьма стояла бы в России непроглядная; вера в России – второе солнце!

«Русская Спарта» со времен Батыя до времен Ивана Великого испещрена была письменами границ. Княжества великие, удельные, княжествишки мизерные со столицею в каком-нибудь невеликом селе имели права государственного суверенитета или хотя бы автономии. А их десятки! XIV век – апогей раздробления. Власть великого князя Владимирского над роем князей являлась не более чем формальностью, нарушавшейся бесконечное количество раз. И пока раздробленность питала гордыню нескольких десятков князей, Русь не могла подняться с ложа болезни и выйти из состояния ничтожества. У каждого из князей и княжишек имелась своя правда, свое войско, своя дипломатия и свои наследственные права на «семейный пирог Рюриковичей» – остаток Руси.

Вместо множества государей и государиков требовался один царь, который раздавил бы все родовые правды и права как гнилой орех, снес бы с наследственных корней могучие, разросшиеся древа княжеских домов, оставил бы одну династию с одним правителем, обладающим неограниченной властью и правом безраздельно повелевать единым общим воинством. Можно назвать его деспотом, диктатором, да как угодно, но грядущему царю требовалось произвести всю эту грязную работу на благо народа русского. Так что деспотизм для «Русской Спарты» был безусловным благом, более того, единственным путем всеобщего спасения.

Явился Иван Великий и сделал все, чего жаждала Русь и от чего отворачивалось горделивое княжьё. Он вырастил из маленькой, бедной, суровой «Русской Спарты» великую Россию.

Глава 4
Россия – держава, ориентированная на расширение

Государственная территория Московского княжества формировалась на протяжении полутора-двух веков, от Даниила Московского до Василия Темного.

Государственная территория России, выросшей из Московского княжества, родилась взрывообразно – всего за 40 лет. Во всяком случае, ядро Московской державы.

Притом Московская Русь была небольшой, небогатой, редко заселенной страной. Юная Россия показалась современникам крупной величиной, выросшей там, где ничего крупного вырасти не могло. Само ее появление стало безмерной неожиданностью для соседей.

Но и Московское государство еще не было такой уж громадой на протяжении первых десятилетий своего существования. Державы территориально более значительные существовали не то что где-то в мире или в отдаленных частях Европы, они жили бок о бок с новорожденной Россией.

Казалось бы, ничто не предвещало удивительного превращения Московского царства в державу-колосса, простершегося до Тихого океана. Но «программа» устремленности к расширению оказалась заложена в Россию изначально, при рождении. Впоследствии она лишь реализовывалась с большей или меньшей интенсивностью.

Важно понять, почему она, эта программа, получила жительство в сердцевине русской цивилизации, легла в фундамент государственного строя России и как она действовала.

Но прежде необходимо представить себе хронику расширения – как минимум до начала петербургского периода русской истории, стартовавшего на рассвете XVIII столетия.

Итак, посмотрим, что представляла собой Московская Русь в первой половине – середине XV века, перед тем как из ее лона вышел младенец-великан, Россия.

В состав Московского княжества входила, используя современную терминологию, земля нескольких нынешних «субъектов федерации», окружающих Москву. Это собственно Московская, Ивановская, Костромская, Вологодская, Нижегородская и Владимирская области полностью, часть Ярославской и Тульской областей, а также маленькие фрагменты Тверской, Архангельской.

С чем сравнить – так, чтобы было понятно?

Несколько меньше теперешней Республики Коми и существенно меньше нынешнего Чукотского автономного округа.

Если проводить параллель с домонгольской древностью, то приблизительно одна четвертая империи Рюриковичей, какой она была в середине – второй половине XI столетия.

А если ставить в сравнительный ряд с соседями, то Великое княжество Литовское времен Витовта, Сигизмунда Кейстутьевича и Казимира Ягеллончика заметно больше и, что важнее, намного населеннее; там не было обширных областей, где, как на севере московских владений, можно идти целый день, не встретив ни села, ни деревни. Большая Орда также значительнее Московского княжества по площади. Оно сравнимо… с Казанским ханством, которое считалось среди государств – наследников Золотой Орды «младшим юртом». Собственно, Василий II терпел от казанцев поражения, а его сын Иван III в первой войне с Казанью бился против нее на равных и лишь потом, с расширением Московского государства, одолел ее. Впрочем, это еще как «нарезать» границы казанских владений: представления о них довольно расплывчаты, поэтому некоторые специалисты для середины – второй половины XV века рисуют территорию этого юрта более значительной, нежели земли государей московских.

Богаче территорией даже Новгородская вечевая республика. Земля новгородская менее плодородна, чем «низовская», а в северных и северо-восточных регионах Новгородчина заселена столь же слабо, как и на севере Московского княжества (если не реже). Зато ядро республики украшено несколькими крупными городскими центрами, а причастность столицы к богатой балтийской торговле делает Новгород Великий, по образному выражению историка Н.С. Борисова, «банком всея Руси».

Иными словами, для создания единого Русского государства, то есть России, московские правители имели очень ограниченную территориальную базу.

Переворот в жизни Московской Руси произошел между 1460-ми годами и началом XVI века, а вторая стадия его закончилась в 1521-м. Иначе говоря, при великих князьях Иване III и Василии III. На старте этого переворота – то самое княжество, состоящее из земель шести-семи современных субъектов Федерации, а на финише – Россия, собравшая под стягами Москвы ядро своей государственной территории.

Итак, в 1463—1474 годах Ярославское и остававшаяся независимой половина Ростовского княжества[7]7
  Другая половина давно перешла под власть Москвы.


[Закрыть] утратили остатки суверенитета. Относительно скромный, но важный шаг на длинном пути создания великой державы.

Между 1471 и 1479 годами – разгром Новгородской вечевой республики, полное и безоговорочное присоединение ее к Московскому государству. Вот это уже одно из коренных изменений: государственная территория рождающейся России, России-младенца разом удвоилась.

Тогда же, в 1471—1472 годах, князь Федор Пестрый добыл для Москвы Пермскую землю.

В 1485 году к ногам Ивана III падает богатая Тверь, столица большого княжества.

Громадную Вятскую землю воеводы великого князя завоюют в 1489-м. Позднее они присоединят и землю Югорскую (1499—1500).

С тем политическим, военным и экономическим ресурсом, который удалось сконцентрировать к 1480 году, Иван III уже мог вывести свою армию против хана Большой Орды Ахмата на Угру для «прямого дела». Полки встали насмерть и не пропустили Ахмата к коренным русским землям Московского государства, ордынская власть кончилась. Но надо понимать: ни у Дмитрия Донского, ни у Василия I Дмитриевича, ни у Василия II Васильевича, скончавшегося в 1462 году, и близко не имелось под рукой столько сил, сколько собрал их к Великому Стоянию на Угре Иван III. Княжество Московское росло, росло, росло со времен Даниила Александровича до времен Василия II, а сил для решающего столкновения все не хватало и не хватало. Московские полки вышли дважды – на Вожу и на поле Куликово – против Бегича и Мамая, побили примерно 40 процентов Золотой Орды и заплатили за эти триумфы такую цену, что не могли повторить их на протяжении века. Поистине героический результат, но ненадежный. А Иван III за полтора десятилетия собрал гораздо больше земель и полков, ударил наверняка и освободился от Чингисова племени.

После взятия Твери и Вятки, после добавления их ресурсов в общий котел России государь московский мог «пощупать» и более серьезного противника, нежели Ахмат. Он в течение нескольких лет аккуратно, осторожно, легкими силами проводил «разведку боем» против Великого княжества Литовского. А потом, убедившись в рыхлости и ненадежности военной системы западного соседа, нанес точный удар: отобрал Вязьму в войне 1492—1494 годов. Выждал. Подгадал удачный момент и опять ударил.

Московско-виленская война 1499—1503 годов – одно из важнейших военно-политических событий Европы. Значение ее недооценивают, между тем она в приобретенных областях дала юной России больше городов и населения, нежели присоединение Новгородской республики.

В XIV – середине XV столетия Великое княжество Литовское занимало огромную территорию и являлось одним из самых могущественных государств Европы.

В первой половине XV столетия это держава-мастодонт. У нее к тому же репутация военно-политического тяжеловеса: литвины воевали много, чаще удачно и, бывало, даже татарам наносили ощутимые удары. Для Восточной Европы ВКЛ – своего рода чемпион по боям без правил в супертяжелом весе. Иначе говоря, мало кто всерьез отважится вступить с ним в борьбу.

Однако при всей мощи Великого княжества Литовского оно имело крайне уязвимую политическую природу. Литовские государи порой оказывались слабее собственных подданных: богатых и самовластных магнатов (богатейших аристократов), князей, шляхты (дворян). Кроме того, если северо-западные земли княжества тяготели к католицизму, то западные и южные (Литовская Русь) хранили верность православию. В конце XIV века великий князь Литовский Ягайло одновременно занял польский престол и принял католичество. В течение нескольких последующих десятилетий предпринимались настойчивые попытки обратить население Литовской Руси в католицизм. С 1413 года Великое княжество Литовское и Польша состояли в так называемой Городельской унии: у них был один государь, но Литва получила широкую автономию. По законам того времени русское православное дворянство имело меньше прав и привилегий, чем шляхта, принявшая католичество.

Это не раз приводило к восстаниям. В 1430-х годах по территории Великого княжества Литовского прокатилась страшная гражданская война, кровь лилась рекой… Смоленск, помня старинную независимость свою, время от времени отделялся от Литвы. Глубокая борозда, оставленная на теле «мастодонта» вероисповедным различием, не зарастала…

Между тем Москва со второй половины XIV века могла оказать литвинам сопротивление лишь в тех случаях, когда это касалось жизненно важных вопросов. Великое княжество Московское было меньше территориально, беднее экономически, обладало не столь значительным демографическим ресурсом и к тому же подвергалось множеству ордынских нашествий, что отнимало силы, не давая их использовать на «западном фронте». Литва при Дмитрии Донском осаждала Кремль. Литва захватила Смоленск, когда Московское княжество не имело сил дать ей отпор. Литва простирала руки к Новгороду и Рязани. Литва взяла под контроль Торопец и Вязьму. Москва против Литвы была как перспективный кандидат в мастера спорта по боксу против всемирно известного чемпиона.

В 1449 году Москва и Вильно заключили мирный договор. В нем была четко показана восточная граница земель, на которые распространяется власть великих князей Литовских. Дальше этой границы Литве не суждено было продвинуться никогда. Наступательная энергия державы, в течение полутора веков наводившей ужас на правителей Восточной Европы, исчерпалась. Теперь ей с трудом хватало сил, чтобы обеспечить безопасность собственных границ.

Можайск играл тогда роль западного форпоста Москвы против Литвы.

Через полвека Московское государство сделалось намного сильнее и уже могло бросить вызов Великому княжеству Литовскому. К Москве тяготели православные князья и города Литвы. К тому же неумение литовских государей оборонять южные рубежи от набегов татар заставляло их подданных во множестве склоняться мыслями к переходу под власть великих князей Московских. По подсчетам современных историков, три из пяти набегов крымских татар на земли Литовской Руси оказывались успешными…

К большой войне требовался только повод. Литовско-польские монархи с тревогой смотрели на подчинение Москве Новгорода Великого и Твери, где в последние десятилетия литовское влияние было весьма сильным. В свою очередь, Иван III не видел оснований оставлять под властью западного соседа старинные русские земли и претендовал на возврат всей Литовской Руси. Чувствуя его силу, русские князья, подданные польско-литовского государя Казимира IV, начали один за другим переходить с семьями и войсками на сторону Москвы.

Так вот, в большой войне 1499—1503 годов Великое княжество Литовское не то чтобы потерпело поражение, нет, на него обрушилась катастрофа. Весной 1503 года между Москвой и Вильно было установлено перемирие, завершившее войну. Великое княжество Литовское отдало Чернигов, Любеч, Торопец, Путивль, Брянск, Дорогобуж, Мосальск, Мценск, Трубчевск, Серпейск, Новогород-Северский, Рыльск, Гомель, Стародуб, Хотимль и Мглин, Карачев, Радогощ, Белую, а также ряд других городов. Это был самый крупный военный успех за всю жизнь Ивана III, наполненную громкими победами. Россия приобрела земли, сравнимые по площади с громадной Новгородчиной и, видимо, превосходившие ее по численности населения.

Итого за время правления Ивана III Московское государство стало в 4—5 раз больше, чем было Московское княжество в середине XV столетия.

Василий III продолжил политику отца, нацеленную на объединение всех русских земель, присоединив Псков (1510), Смоленск (1514) и Рязань (1521), а вместе с ними – обширные области. Теперь во сколько раз больше – в шесть? В семь?

Итак, в 1463—1521 годах родилась Россия. На то, чтобы Московское княжество покинуло статус второстепенного удельного владения и стало крепкой региональной державой, потребовалось без малого два века. А на то, чтобы из него выросло мощное Московское государство, понадобилось всего лишь 58 лет. Рождение России – территориальный взрыв.

Между 1521 и 1552 годами Россия обороняла то, что вырвала у Литвы и у Орды. Почти ничего не потеряла, хотя на фронте борьбы с нашествиями крымцев пролила немало своей крови. И вот в 1550-х годах второй территориальный взрыв: присоединение Казанского и Астраханского «юртов». В обоих случаях – с боем. Но если Казань потребовала десятков тысяч жертв, напряжения сил на пределе, там победа и поражение долго балансировали на весах воинского успеха, то Астрахань взяли играючи, без особенных потерь. Имя Русского царства уже сделалось страшным. С ним не хотели бороться, зная судьбу Казани.

Итак, между 1552 и 1556 годами – новое, очень существенное территориальное приращение.

Притом совершенно особое приращение: падение Казани открыло широкую и прямую дорогу на Восток. Казанские владения и прежде можно было миновать, обойти с севера, но в этом случае они оказывались в тылу и на фланге русской экспансии на Урал и в Сибирь. Теперь Казань стала частью России, и перед Москвой как будто рухнули запертые врата: вся восточная часть Евразии оказалась полем, которое манило возможностью продвижения далеко, бесконечно далеко вперед.

Здесь необходимо ненадолго остановить «просмотр документальной хроники» русского расширения. До сих пор Россия росла, сражаясь со своими традиционными противниками, превращая оборону в наступление, то есть в общем следуя давно проторенными дорогами внешней политики. Последняя четверть XVI столетия – время очень серьезных изменений. Русская экспансия была перенаправлена. И этот поворот оказался чрезвычайно выигрышным для всей последующей истории Московского царства. Более того, он сыграл одну из основополагающих ролей в исторической судьбе всего мира.

Между тем нежданный триумф начинался в годы трудностей и поражений. На западном направлении русское воинство уперлось в объединенную Речь Посполитую и растущую силу Шведского королевства, топталось, то забирая земли ливонских немцев и Литовской Руси, то отдавая их, то покидая собственные, русские православные области, то отбивая утраченное. Долгие, тяжелые войны второй половины XVI века в конечном итоге не дали ни малейшего приращения на западе. Более того, по Ям-Запольскому мирному договору 1582 года Иван Грозный отдал польскому королю Стефану Баторию Велиж, и отбить его не могли в течение века. Великая Смута начала XVII века отбросила границы России на западе ко временам Ивана III и даже дальше. Понадобились две страшных, трагических, кровопролитных войны – 13-летняя при Алексее Михайловиче (1654—1667) и 21-летняя при Петре I (1700—1721), чтобы вернуть потерянные области и продвинуть западные рубежи в Прибалтику (до Риги и Моонзундского архипелага), Финляндию (до Выборга), а также в Малороссию (до Киева).

Парадоксально, но если исключить из числа областей, прибавленных к России по Андрусовскому перемирию 1667 года и Ништадтскому миру 1721 года, регионы, ранее принадлежавшие России, отторгнутые соседями и возвращенные под власть государей российских, то останется довольно скромное приобретение.

Итак, вооруженная борьба на западе приносила победы через раз, требовала колоссального напряжения и постоянного инвестирования людских, финансовых, административных ресурсов. К чему она в итоге привела, если проследить расширение русских границ в этом направлении с 1520-х годов по 1720-е, то есть за 200 лет? Московское царство за два столетия продвинулось на запад… незначительно.

Восток обещал большее – и большее в конечном итоге дал.

Впрочем, прежде чем говорить о начале русского движения на восток, следует вглядеться в действия Московского царства на ином направлении.

Одновременно с продвижением на восток или несколько ранее его решающих событий шло очень серьезное укрепление на севере. Отвлечемся ненадолго от титанической одиссеи русских в Сибири. Она не была бы столь стремительной, если бы не сопровождалась быстрым освоением Севера.

На протяжении многих веков Приладожье, Прионежье, Поморье, Соловки, некоторые области Кольского полуострова находились под властью Новгорода Великого. Но многие земли на этой бескрайней территории были столь редко заселены, столь нечасто попадал туда русский человек, такую долготу являли там пути от храма до храма, что можно говорить в их отношении лишь о номинальной власти Руси новгородской. Оттуда худо-бедно привозили дань с финно-угорских племен и налоги с русских поселков. Освоение, развитие, даже простое военное укрепление шли там с необыкновенной медленностию, иногда же и вовсе застывали. Севернее, а также северо-восточнее городка Ладога и реки Свирь Новгородская республика не располагала ни единым городом… и не собиралась что-либо строить.

Когда Москва подчинила себе Новгород, освоение Севера и заселение его русским православным элементом пошло значительно быстрее. Сюда двинулись все в больших и больших количествах монахи. За ними – крестьяне, делавшиеся рыбаками, промысловиками-зверобоями, солеварами. Потом двинулись купцы. А вскоре за ними – служилые люди государевы и, фактически вместе с воинами, фортификаторы. Особенно скорыми темпами русское присутствие на Севере росло с последней трети XVI века. Подстегивало его военное соперничество со шведской короной за Беломорье, Кольский полуостров, Карелию, Поморье в целом.

Здесь, как и везде, русское правительство последних лет царствования Ивана Грозного, но с особенной силой немного позднее – при царях Федоре Ивановиче и Борисе Федоровиче с успехом применяло традиционную и очень эффективную политику строительства новых городов на рубежах, торговых путях, в стратегически важных точках. Действуя от их крепких стен, русские полки неизменно чувствовали себя намного увереннее. И хотя продвижение с опорой на новые крепости стоило очень дорого, оно надежно закрепляло целые области за Московским государством. Применяли эту стратегию повсюду: на юге, на востоке, на севере. На степных просторах Юга власть государя московского утверждалась топором плотника и пищалью стрельца. Если же обратиться к истории противоположного конца страны, северных ее владений – в Поморье и на Кольском полуострове, то и здесь обнаружится та же неразлучная пара: строитель и стрелец. Вот только плотника заменит каменщик…

Стратегия эта, в сущности, представляет собой весьма своевременное припоминание древнего образа действий Первого и особенно Второго Рима. Константинопольская империя также продвигалась вперед, опираясь на крепости, и воздвигало оборону от внешнего неприятеля, создавая целые сети укрепленных пунктов в приграничных фемах.

В 1550—1580-х годах Беломорье превратилось из сущего захолустья в регион большой стратегической важности. В середине 50-х годов XVI века англичане установили с Московским государством отношения, найдя мореходный маршрут вокруг Скандинавского полуострова к устью Северной Двины. С этого момента Россия во множестве принимает европейские товары, прибывающие именно по северному морскому пути. Особенно важной эта магистраль оказалась во время Ливонской войны. Англичане пытались монополизировать торговлю с Россией, но получили от Ивана IV неприятный намек, что и без их товаров «Московское государство не скудно было»; строптивому торговому партнеру всегда можно найти замену – маршрут-то уже известен… При Иване Васильевиче и Федоре Ивановиче им уже пользовались нидерландские и французские моряки. С другой стороны, побережье Белого моря весьма интересовало злейших врагов России – шведов. Выход к нему и морские операции, способные пресечь снабжение восточного соседа стратегически важными товарами из Западной Европы, стали в ряд главных военно-политических задач шведской короны в регионе. Тем же англичанам на пути в Россию уже приходилось вступать в сражения с вражескими кораблями.

Отсюда стремление русского правительства укрепить ключевые позиции на Белом море. В 1584 году воздвигаются деревянный острог и пристань в Архангельске[8]8
  Изначально назывался Новохолмогоры. Имя Архангельский город, Архангельск официально получил позднее – по Михайло-Архангельскому монастырю, неподалеку от которого располагалась пристань.


[Закрыть], ставшем впоследствии главным портом страны на севере, фактически северными воротами России. Тогда же начинается титаническая работа, результатом которой стало рождение главной русской твердыни на Белом море – мощнейшей крепости, никем никогда не взятой штурмом. Речь идет об укреплениях монастыря на Большом Соловецком острове.

Величественные стены, которые сохранились на Соловках до настоящего времени, были возведены между 1582 и 1596 годами – полностью за счет монастыря, но при поддержке правительства. Позднее их достраивали, совершенствовали, ремонтировали, однако основа принадлежит концу XVI столетия. Во главе строительства стояли «городовых дел мастер» (то есть фортификатор) Иван Михайлов, а также соловецкий монах Трифон Кологривов, уроженец поморского села Нёнокса.

В первые десятилетия своей «биографии» обитель была невелика, тут попросту нечего было охранять. Однако в середине XVI столетия положение изменилось. Государи московские даровали монастырской братии обширные земли, соловецкая иноческая община сделалась на порядок богаче да и разрослась. В 1547 году игуменом стал инок Филипп, которому в будущем предстояло занять митрополичий престол. Он руководил общиной с 1547 по 1566 год. За это время в монастыре появилось несколько роскошных каменных церквей (прежде были деревянные), большие каменные палаты, рыбные садки из валунов, прекрасные дороги, сеть каналов, связывавших озера на Большом Соловецком острове, целый ряд хозяйственных построек. Иными словами, монастырь блистал великолепием и богатством! В начале игуменства Филиппа тут жило около сотни монахов, а когда он покидал Соловки, их было уже двести.

Таким образом, теперь обитель могла бы сказочно обогатить враждебного пришельца, появись он в водах Белого моря. Между тем несколько государств Западной Европы приглядывались к слабозаселенным землям этого региона, прикидывали шансы на их военный захват.

В 1566 году, например, монахи встречали английских путешественников Сутзема и Спарка, причаливших к острову Анзер, а потом и к Большому Соловецкому. Тогда английская корона, как уже говорилось, играла роль деятельного союзника России, но позже дружественные отношения между двумя странами могли нарушиться, а маршрут в сердце Белого моря, к Соловецкому архипелагу, англичане уже знали. Собственно, отношения с подданными Елизаветы I ухудшились после кончины Ивана Грозного. Самонадеянные и даже оскорбительные действия английского посла Джерома Бауса вызвали в московских правительственных кругах возмущение. Пока царствовал Иван IV, коего соотечественники называли «английским царем» за необыкновенно доброе его отношение к англичанам, Баусу многое сходило с рук. Но после смерти монарха в правящей верхушке России поговаривали о том, не учинить ли над дерзким иноземцем лихо. Его считали достойным смерти и едва отпустили в мае 1584 года из Москвы. Привилегии, прежде полученные подданными английской короны, заметно сократились. Россия явила им более прохладное отношение, чем раньше. Что ж, появились причины ожидать от прагматичных союзников превращения во врагов. Этого в конечном итоге не произошло, но основания всерьез опасаться угрозы Беломорью еще и со стороны англичан у русского правительства имелись: те действительно строили подобного рода планы.