Текст книги "Иван IV Грозный"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Дмитрий Володихин
ИВАН IV ГРОЗНЫЙ

Его… судьба наделила исключительными данными выдающегося правителя и воителя. Его вина или несчастье состояли в том, что поставивши громадную цель превращения полуазиатской Москвы в европейскую державу, он не мог вовремя остановиться перед возрастающим врагом, что он растратил и бросил в бездну истребления одну из величайших империй мировой истории.

Опять-таки оправданием или объяснением этой невольной трагедии может служить его личная судьба: так же как он быстро исчерпал средства державы, он вымотал свой могучий организм, истратил свои таланты, свою нервную энергию

(Из книги «Иван Грозный» Р.Ю. Виппера)

Яко волки ото овец, ненавидимых им, отдели любезныя ему. Знамения же на усвоеныя воины тьмообразны наложи: вся от главы и до ног в черное одеяние облек, сообразно же одеждам их и коня им своя имети повеле; по всему воины своя вся яко бесоподобны слуги сотвори. Идеже они на казнь осужены посылаемы суть, – яко нощь темна видением зряхуся и неудержанно быстро ристаху свирепеюще, одни державнаго повеления презирати не смеюще, другие же самохотию от немилосердия работающе, суетне богатящеся, взором бо единем, неже смерти прещением, страшаху люди. Се чтущим ото образа вещи свойство ея знатно есть…

(Из «Временника» Ивана Тимофеева)

БИЧ БОЖИЙ

Разными способами может человек, живущий в нашей стране, содействовать ее процветанию – дальновидной политической деятельностью, стойкостью в сражениях, развитием идей, благоприятных для России и русских, да и просто честным трудом. Сюда же можно отнести христианское подвижничество и поддержку Церкви, от века бывшей главным столпом нашего Дома. Иными словами, честно послужить отечеству позволено и скипетром, и пером, и мечом, и монашеской рясой… Здесь в один ряд становятся иноки и государи, философы и генералы, епископы и поэты.

Но наша земля – нечто большее, нежели просто территория, оформленная государственными границами и населенная представителями многообразных народов. Для всех людей, народов, цивилизаций действительны одни законы и одни заветы, заключенные в христианстве. Но свыше им даются разные роли. Спрашивают со всех одинаково, но проявиться дают по-разному. Возможно, кого-то силы небесные предназначили на роль «богословской мастерской», как Византию, кого-то – на роль нескончаемого исповедничества, как Сербию… В Руси можно увидеть театр Господа. Все, происходящее у нас, имеет высший смысл и управляется высшими законами. Таково же устройство всего мира, но у нас оно, вероятно, в наибольшей степени обнажено, в наибольшей степени доступно для скудного человеческого разумения. Вся наша история представляет собой ряд притч, печальных и добрых, о сути человеческой, о диалоге человека с Богом, о сердечной мудрости и умственном распутстве. За какую ниточку ни потяни, всюду откроются обстоятельства, самым естественным образом вызывающие желание покаяться в собственных грехах или восхититься духовной чистотой людей, давным-давно ушедших на встречу с Высшим Судией.

Преосвященный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн писал о Руси, что «…она есть подножие Престола Господня». Значит, смысл ее истории бесконечно далек от суммы корыстных действий, вызванных экономическим и политическим интересом. И если Бог радуется нашим мыслям, словам и действиям, и если Он печалится о нашей греховности, в каждом значительном событии русской исторической судьбы – благом или преступном – видна и Его любовь к нам, и Его отеческое вмешательство в нашу жизнь.

Порой Он попускает кому-то из нас ужасное своеволие, мятеж и даже кровопролитие. Верю, что для тех, кто стал невинными жертвами этих действий, Господь уготовал доброе утешение в Царствии Своем; для всех прочих в поступках злодея содержится Урок. Таким образом, явление Бича Божьего – тоже часть промысла Господня. И видеть в нем надо не наказание, не мщение, а увещевание. Бич Божий должен бы считаться устроителем Русской земли в неменьшей степени, чем воевода, павший за отечество, талантливый литератор или благочестивый архиерей.

Кажется, государь Иван IV Васильевич, прозванный Грозным, сыграл именно такую роль в биографии Русской цивилизации. Его много критиковали за «недемократический» образ правления, за самодержавный «террор», за агрессивную внешнюю политику по отношению к Европе, за азиатчину… Но в большинстве случаев эта критика была инициирована определенными политическими предпочтениями, и не то что к христианским идеалам, а даже и к правильной академической науке не имеет никакого отношения. Впрочем, похвала «прогрессивному войску опричников» со всеми вытекающими выводами столь же далека и от первого, и от второго. Все это мнения людей, пребывающих бесконечно «левее» позиции, где православное самодержавие кажется приемлемым и даже родным.

Но как выглядит роль государя Ивана Васильевича, если смотреть на русскую судьбу из толщи Русской цивилизации? Был ли он адекватен царской доле, выпавшей ему по изволению Господню? Или, быть может, заслуживает принципиально иной критики – «справа», а не «слева»?

Вот о чем эта книга.

Бесполезно искать в ней традиционную биографию Ивана Грозного, в которой жизнь первого русского царя год за годом рассматривалась бы под увеличительным стеклом. Подобным образом представлено лишь детство государя и его юность. Далее повествование распадается на несколько самостоятельных рассказов. Каждый из них посвящен области государственной жизни России, где характер Ивана IV проявился с особой яркостью и рельефностью. Государь показан как реформатор, военачальник, дипломат, основатель опричнины, а также первейший христианин Царства.

Основной принцип изложения – заменять логические спекуляции живым текстом источника везде, где это возможно; современный образованный читатель, думается, достаточно подготовлен, чтобы самостоятельно делать выводы, ознакомившись со сведениями по нашей старине. Время от времени приходится констатировать: источники противоречат друг другу и «помирить» их нет никакой возможности. В тех случаях, когда невозможно выделить наиболее достоверный, представительный и наименее «ангажированный» из них, остается честно признаться в том, что информация сомнительна. В таких случаях нетрудно на одной информационной основе построить с полдюжины правдоподобных реконструкций того или иного события, процесса; с тем же основанием можно отказаться от суждения и честно положить перо. И то и другое уместно делать довольно часто, поскольку документальная основа нашей истории страшно пострадала от пожаров 1571, 1611 и 1626 годов, осталось немногое. Если по более поздним периодам русская историческая судьба документирована в достаточной степени, то XVI век (не говоря уже об удельных временах или доордынской Руси) почти «гол». Не добротное архивное одеяние, но дырявое рубище прикрывает тело России периода последних Рюриковичей.

Автор этих строк просит у всех читателей прощения за пристрастность своих суждений – откуда взяться ледяному спокойствию, когда грозненская эпоха выходит на подмостки!

Остается поблагодарить за помощь в работе С.В. Алексеева и Г.А. Елисеева.

Глава 1.
ЮНОСТЬ ГОСУДАРЯ

Государю Ивану Васильевичу досталось не самое счастливое детство и сиротская юность. Многие историки XIX и XX столетий склонны были несчастьями первых лет его жизни объяснять искривление характера, неровность воли и даже отыскивать в этой почве корни психических заболеваний, приписываемых царю. Конечно, личность складывается в весеннюю пору жизни. Но одними юными годами всего объяснить невозможно. Многие русские государи с младых ногтей принуждены были видеть ужасные вещи, приходилось им и пострадать, некоторые рано лишались родителей, другим доставались такие родители, что не приведи Господь; но характеры выходили разные. Иван III скитался со своим отцом, постоянно терпевшим поражение от политических противников. Федор Иванович, сын Ивана Грозного, лишился матери, Анастасии Захарьиной-Юрьевой, когда был юнее годами, чем его отец; детство будущего государя-праведника прошло в декорациях опричнины. Михаил Федорович рос в эпоху Великой Смуты и править начал в нежном возрасте. Петр I сполна получил ужас стрелецких бунтов… И много ли в них общего? В конце концов, человек сам отвечает за свои грехи, сам выбирает себе дорогу и сам правит своей судьбой. Зрелая личность покидает детские страхи, преодолевает юношеские комплексы и сама формирует себя…

И все же печальная судьба малолетнего наследника престола достойна сочувствия.

Будущий царь Иван Васильевич родился 25 августа 1530 года. Крестили его в Троице-Сергиевом монастыре. К тому времени его отцу, великому князю Василию Ивановичу, было за пятьдесят, однако наследником Бог его не наделил. Летопись показывает рождение Ивана Васильевича как событие мистического характера, сравнивая его с ветхозаветными историями: зачатием Исаака у Авраама и Сарры или зачатием Пречистой у Иоакима и Анны. Бесплодие стало для Василия III мучением и чуть ли не позором. Никоновская летопись трогательно и торжественно рассказывает о снятии этого бремени: «Бе… ему[1]1
  Речь идет о Василии III.


[Закрыть] все тщание везде к Богу молебная простирати, желаше бо попремногу от плода чрева его посадити на престоле своем в наследие роду своему, и тако потщася принудити непринудимое существо благости Божиа, его же ради Господь не преслуша молениа его и слезам его внят. Весть бо Богу содетель всяческих, яко сего ради многожеланным подвигом непрестанно разгорается сердце царево на молитву к Богу, да не погибнут бес пастыря не точию едины Русскиа страны, но и вси православнии; и сих ради милосердый Бог разверзе союз неплодства его[2]2
  Речь идет о Василии III.


[Закрыть] (курсив мой. – Д. В.) и дарова ему родити наследника державе его…»^{1}

Дорогой ценой куплено было семейное счастье великого князя Василия III… Ему пришлось расторгнуть первый брак и жениться вновь. История с разводом отца будет на протяжении всей жизни сына отбрасывать зловещую тень на его царствование.

Впрочем, ликование московского правителя после рождения первенца принесло и добрый плод русской культуре. Государь велел построить знаменитую церковь Вознесения в Коломенском (1532). Порой искусствоведы добродушно шутят: дескать, форма храма – свеча, устремленная к небу, – явилась благодаря желанию Василия III сказать еще разок народу: «Нет, не старик я, люди добрые, отнюдь не старик!»

В 1532 году у Василия III родился младший сын Юрий, единокровный брат Ивана Васильевича. Он, очевидно, страдал каким-то наследственным заболеванием, поскольку летопись говорит о нем: «несмыслен и прост». Никакой роли в судьбе старшего брата и в делах правления он не сыграл.

Отец с необыкновенным вниманием заботился о сыновьях, но недолго пробыл с ними. После мучительной болезни великий князь скончался в декабре 1533 года. Тогда старшему сыну шел четвертый год.

На смертном одре Василий III призвал своего первенца, Ивана, и благословил его крестом на великое княжение. Этот крест, по словам летописи, имеет древнюю историю: им благословлял еще св. Петр-митрополит Ивана Калиту^{2}. Умирая, Василий Иванович призвал «бояре своя» оберегать Русскую землю и веру «…от бесерменства и от латынства и от своих сильных людей, от обид и от продаж, все заодин, сколько… Бог поможет», а также взял крестное целование со своего взрослого брата Юрия в том, что тот будет честно служить Елене Глинской и малолетнему сыну Ивану, не пытаясь захватить власть^{3}. Впрочем, этот символический акт отнюдь не воспрепятствовал политической борьбе, развернувшейся после смерти Василия III…

Большинство историков придерживались и придерживаются концепции, согласно которой Василий III из числа влиятельных людей, которым он мог доверять, перед кончиной назначил «регентский» или «опекунский» совет. И этот совет мог действовать чуть ли не как особое учреждение, обладающее значительной властью. Но состав названного совета не определен, документов, составленных от его имени, науке не известно, а попытки реконструировать списки «опекунов» чаще всего выливаются в прикидывание: кто из «думных людей» получил наибольшее влияние на дела? По всей видимости, значение имеет прежде всего то, какие силы правили страной, а не какие представители этих сил входят в реестр «опекунов». Само наличие «регентского совета» и четко очерченных властных полномочий «опекунов» до сих пор не могут считаться доказанными[3]3
  «Промежуточная» точка зрения высказывалась А.Л. Юргановым и М.М. Кромом: совет существовал, но довольно быстро утратил свое значение. М.М. Кром также подчеркивает возрастание роли Боярской думы в 1530-х – 1540-х годах. По его мнению, Дума превратилась в «коллективный орган руководства страной». См.: Кром М.М. «Мне сиротствующу, а Царству вдовствующу»: Кризис власти и механизм принятия решений в период «боярского правления» (30—40-е годы XVI в.)// Российская монархия: вопросы истории и теории. Воронеж, 1998. С. 47—48.


[Закрыть].

В среде современных историков одно время были популярны догадки о незаконном происхождении Ивана Васильевича. Во всяком случае, высказывались предположения (А.Л. Хорошкевич), что русская знать и соседние государи намекали время от времени молодому правителю о сомнительности отцовства Василия III. Летопись и иные официальные документы (кроме тонких обмолвок в дипломатической переписке) не дают для подобных умозаключений ни малейшего повода. Но, во-первых, великий князь Василий Иванович зачал сыновей лишь во втором браке, да и то далеко не сразу, притом будучи, как уже говорилось, на шестом десятке[4]4
  Что, правда, современной медициной не отвергается.


[Закрыть]. И, во-вторых, вскоре после его кончины возникли обстоятельства, заставляющие предполагать связь его вдовы, Елены Глинской, с боярином и воеводой Иваном Федоровичем Телепневым-Оболенским по прозвищу Овчина. В годы регентства Елены Глинской (1533—1538) князь И.Ф. Телепнев-Оболенский был могущественным человеком, крупным военачальником и приближенным великой княгини. Об этом свидетельствует императорский дипломат Сигизмунд Герберштейн. Он пишет: «…по смерти государя вдова его стала позорить царское ложе с неким боярином, по прозвищу Овчина, заключила в оковы братьев мужа, свирепо поступает с ними и вообще правит слишком жестоко». Далее Герберштейн добавляет: князь Михаил Львович Глинский, дядя Ивана Васильевича, крупный полководец и политический деятель, принялся увещевать великую княгиню, но был обвинен в измене, «ввергнут в темницу», где и умер «жалкой смертью». Вскоре после его гибели вдову Василия III, «по слухам», отравили, «…а обольститель ее Овчина был рассечен на куски[5]5
  Факт «рассечения» не подтверждается русскими источниками.


[Закрыть]. После гибели матери царство унаследовал старший сын ее Иван…»[6]6
  Впрочем, свидетельство Герберштейна сумбурно, неточно и недостаточно достоверно: в годы правления Глинской он не посещал Московское государство и вынужден был довольствоваться слухами и сплетнями. Русская летопись противоречит этой версии. В соответствии с известием Никоновской летописи князь И.Ф. Телепнев-Оболенский был уморен голодом и тяжелыми кандалами по желанию придворной партии Шуйских вопреки воле государя-мальчика. См.: Никоновская летопись// Полное собрание русских летописей. М., 2000. Т. XIII. С. 123.
  Вряд ли официальная летопись могла содержать искаженную информацию об этой истории, поскольку ее редактированием активно занимался сам царь. См.: Шмидт С.О. Царские летописи// Шмидт С.О. Российское государство в середине XVI столетия (Царский архив и лицевые летописи времени Ивана Грозного). М., 1984. С. 211—213; Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI—XVIII веков. М., 1980; Амосов А.А. Лицевой летописный свод Ивана Грозного. М., 1998; целый ряд трудов Д.Н. Альшица, В.В. Морозова, Р.Г. Скрынникова.


[Закрыть]. Сейчас трудно определить, до какой степени верны сплетни об «опозоренном ложе», но само их возникновение обязано мыслям, бродившим в русских головах, а не в немецких. Русская служилая аристократия без особой лояльности относилась к Елене Глинской.

Прежде всего, с ее именем связывали некрасивые обстоятельства, связанные с расторжением первого брака Василия III. Его предыдущая супруга, Соломония, из старинного боярского рода Сабуровых, не дала ему ребенка. Трудно судить, кто в этом виноват. После насильственного пострижения в монахини она как будто родила (уже в монастыре!) царевича Георгия, что больше похоже на басню[7]7
  Хотя высказывались мнения о существовании в XVI веке тайного наследника Василия III и, следовательно, претендента на престол. См., напр.: Григорьев Г.Л. Кого боялся Иван Грозный? М., 1998; последовал критический отзыв: Зимин А.А. Существовал ли «невидимка» XVI века?// Знание – сила, 1971, вып. 8.


[Закрыть]. Большинство современных историков скептически относятся и к возможности рождения Георгия Васильевича, и подавно к возможности его соперничества с Иваном IV. Однако состояние источников не позволяет ни окончательно опровергнуть, ни подтвердить гипотезу о тайном сыне Василия III.

Две эти истории – с самым знаменитым разводом за всю русскую историю и с появлением на свет Божий фантомного великокняжеского наследника – требуют особого внимания. Они с большой силой повлияли на жизнь Ивана Васильевича.

Соломония Сабурова родилась в конце 80-х – начале 90-х годов XV века. Она происходила из древнего и богатого боярского рода, издавна служившего московским князьям. В 1506 году великий князь московский Василий III, избрав Соломонию из множества красавиц, сделал ее своей женой. Их брак продлился два десятилетия, и ничто не сообщает о ссорах между ними: по всей видимости, их супружеская жизнь устроилась счастливо. Соломония была благочестивой женщиной, и до наших дней сохранился вышитый ее руками покров на гробницу святого Сергия Радонежского.

Одно омрачало жизнь венценосной четы: у них не было ребёнка. Супруги совершали богомольные поездки в монастыри, молились о чадородии, но их мечта всё никак не исполнялась. Между тем бездетность великого князя угрожала стране большой смутой. Его братья, прежде всего князь Юрий Дмитровский, хищно посматривали на престол московский, в среде служилой знати были свои претенденты, в глазах которых Московский княжеский дом был не самым родовитым на Руси… За столетие до того споры о наследовании великокняжеского звания вызвали на землях Московского княжества кровавую войну, продлившуюся двадцать пять лет! Русские рати несколько раз сходились в кровопролитных сражениях. Подверглись ослеплению князья Московского дома – Василий Косой и Василий Темный, а еще один князь, прямой потомок Дмитрия Донского Дмитрий Шемяка, по всей видимости, был отравлен… Теперь стране угрожала новая бойня. Судьба всего государства зависела от отношений между мужем и женой.

Существует две версии того, что происходило дальше. Одна из них основывается на свидетельствах немецкого дипломата барона Сигизмунда Герберштейна, побывавшего в Москве в 1526 году, а также на истории, рассказанной через много десятилетий князем Андреем Курбским, перебежавшим во время войны на сторону литовцев.

Что пишут они?

Вот история, рассказанная Герберштейном в его труде «Записки о московитских делах»: «…рассерженный бесплодием супруги, он [Василий III] в тот самый год, когда мы прибыли в Москву, т.е. в 1526-й, заточил ее в некий монастырь в Суздальском княжестве. В монастыре, несмотря на ее слезы и рыдания, митрополит сперва обрезал ей волосы, а затем подал монашеский куколь, но она не только не дала возложить его на себя, а схватила его, бросила на землю и растоптала ногами. Возмущенный этим недостойным поступком, Иван Шигона, один из первых советников, не только выразил ей резкое порицание, но и ударил ее бичом, прибавив: “Неужели ты дерзаешь противиться воле государя? Неужели медлишь исполнить ее веления?” Тогда Саломея [так Герберштейн называет Соломонию] спросила его, по чьему распоряжению он бьет ее. Тот ответил: “По приказу государя”. После этих слов она, упав духом, громко заявляет в присутствии всех, что надевает куколь против воли и по принуждению и призывает Бога в мстители столь великой обиды, причиняемой ей. Итак, Саломея была заточена в монастырь, а государь женился на Елене, дочери князя Василия Глинского Слепого, в то время уже покойного, – он был братом князя Михаила Глинского, который тогда содержался в плену. Вдруг возникает молва, что Саломея беременна и даже скоро разрешится. Этот слух подтверждали две почтенные женщины, супруги первостепенных советников, казнохранителя Георгия Малого и постельничего Якова Мазура, и уверяли, что они слышали из уст самой Саломеи признание в том, что она беременна и скоро разрешится. Услышав это, государь сильно разгневался и удалил от себя обеих женщин, а одну, супругу Георгия, велел даже подвергнуть бичеванию за то, что она своевременно не донесла ему об этом. Затем, желая узнать дело с достоверностью, он посылает в монастырь, где содержалась Саломея, советника Федора Рака и некоего секретаря Потата и поручает им тщательно расследовать правдивость этого слуха. Во время нашего тогдашнего пребывания в Московии некоторые утверждали нам за непреложную истину, что Саломея родила сына по имени Георгий, но никому не желала показать ребенка. Мало того, когда к ней присланы были некие лица для расследования истины, то она, говорят, отвечала им, что они недостойны того, чтобы глаза их видели ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери. Некоторые же упорно отрицали, будто она родила. Итак, молва гласит об этом происшествии двояко».

А вот свидетельство князя Курбского, взятое из его «Истории о великом князе Московском»: «Прожив с первой своей женой Соломонией двадцать шесть лет, он постриг ее в монашество, хотя она не помышляла об этом и не хотела этого, и заточил ее в самый дальний монастырь, находящийся за двести с лишним миль от Москвы, в Каргопольской земле. Итак, он распорядился ребро свое, то есть Богом данную святую и невинную жену, заключить в темницу, крайне тесную и наполненную мраком. А сам женился на Елене, дочери Глинского, хотя и препятствовали ему в этом беззаконии многие святые и добродетельные не только монахи, но и сенаторы его».

Эти два рассказа свидетельствуют о том, что Соломо-нию Сабурову заставили постричься в монахини, чему она всеми силами сопротивлялась. Вскоре после этого распространились слухи о том, что у нее там родился ребенок. В 1934 году реставратор А.Д. Варганов вскрыл в Суздале гробницу, которую приписывали «сыну» Соломонии Сабуровой, и, по его словам, обнаружил там детскую рубашечку. Находку Варганова многие истолковали как косвенное доказательство того, что какой-то ребенок все-таки был. Нашлись романтически настроенные любители отечественной истории, построившие на этой основе версию об «истинном» претенденте на русский престол, персоне, которой-де боялся сам Иван Грозный. Его связывали то с сыном боярским Тишенковым, перешедшим на сторону крымцев в 1571 году и способствовавшим разгрому русской армии, то с разбойничьим атаманом Кудеяром.

Но есть и иная версия, более правдоподобная. Соломония Сабурова видела несчастье мужа и знала об угрозе смуты, нависшей над Россией. Она сама великодушно предложила Василию III постричь ее в монахини, а потом найти вторую жену и родить наследника – ради мира на Руси. Ведь после кончины бездетного супруга, как уже говорилось, могла разразиться большая война претендентов на московский престол – братьев Василия III и других представителей рода Рюриковичей, не принадлежавших Московскому княжескому дому. Этого боялись всерьез. Для страны с точки зрения общественного спокойствия лучшим исходом был второй брак Василия III и рождение ребенка – бесспорного наследника престола. Русские летописи XVI столетия содержат информацию о духовном подвиге Соломонии Сабуровой, переступившей через свою гордость. Так, в Никоновской летописи говорится, что великая княгиня была пострижена в монахини «по совету ея», т.е. по ее собственному желанию. Допустим, этот монументальный свод создавался под присмотром и с участием великого «книжника» митрополита Даниила; он сам был одним из главных действующих лиц в истории с разводом великого князя, и его точка зрения могла быть введена в летописный текст. Но в Воскресенской летописи, составленной, по разным данным, то ли в 1541 году, то ли в 1542—1544 годах, изложена та же версия: «В лето 7034, ноября, князь велики Василей Иванович постриже великую княгиню Соломонию по совету ея (курсив мой. – Д. В.), тягости ради и болезни и бездетства; а жил с нею 20 лет, и детей не было». Между тем к 1541 году митрополит Даниил был уже насильственно сведен с кафедры, и ничто не мешало правительственным летописцам изменить трактовку событий 1525 года, если бы она была, по их мнению, неверна.

Текст Типографской (или, как ее в старину называли, «Синодальной») летописи начала 30-х годов XVI века (по другим данным, конца 40-х – начала 50-х годов) рисует такую же картину: великая княгиня со слезами молит супруга о разводе; он отказывается: «Как могу брак разорити и вторым совокупитися?»; были отвергнуты и советы вельмож аналогичного содержания; тогда с увещеваниями обратился к Василию III сам митрополит Даниил, глава Русской Церкви; он «…многа моли о сем государя и с всем священным саном, да повелит воли ея бытии. Царь же и государь всея Руси, видя непреклонну веру ея, и моления отца своего, Данила митрополита, не презре, повели совершити желание ея».

Откуда тогда взялись сведения о насильственном пострижении и о страшном заточении Соломонии Сабуровой?

Присмотримся к рассказчикам.

Назвать Сигизмунда Герберштейна злопыхателем великокняжеского рода и всей России было бы неправильно. Этот иноземец не был врагом нашей страны, а для его стиля характерна беспристрастность. Как минимум – стремление к беспристрастности. Но… каковы источники информации, на которые он опирался? Свидетелем пострижения Соломонии Сабуровой барон быть не мог. Сомнительно, чтобы по этому поводу был составлен какой-то документ, содержащий подробное описание происходившего, и уж совсем фантастичным надо назвать предположение, согласно которому подобная бумага могла попасть в руки иностранного дипломата. Сигизмунд Герберштейн полагался на молву, слухи – так, во всяком случае, сообщает читателям сам барон. Иными словами, он собирал столичные сплетни. Немецкий дипломат не знал русского, но он навычен был в одном из южнославянских языков, а потому мог находить собеседников в русской среде. Для сравнения можно представить себе современного российского дипломата, прибывшего в Сербию или, скажем, Словению, не имея представления о южнославянских языках и полагаясь на знание родственного им русского. Он подбирает слух о странной истории, произошедшей с женой политического лидера страны… насколько, разумеется, способен понимать сказанное. Сколько в этом слухе истины? А Бог весть. Одни говорят так, другие эдак, словарного запаса для полного прояснения ситуации катастрофически не хватает… Отсюда и вопиющие несообразности в сообщении Герберштейна. Во-первых, летопись четко сообщает о том, что супругу великого князя постригли в Москве, в девичьем Рождественском монастыре, а Герберштейн говорит о суздальских местах, куда прибыла уже инокиня. Во-вторых, пострижение производил, по словам барона, сам митрополит, а несомненно более осведомленный летописец сообщает, что это был «Никольский игумен Старого Давид».

В-третьих, зачем это великокняжескому фавориту Шигоне бич в храме? Кого он там собирался стегать? Монашек? Или на него снизошло предвидение, что великую княгиню придется бить, и он прихватил с собой удобный инструмент? Подробность эта более всего напоминает деталь из городского романса «о жестокой любви и страданиях». Наконец, даже имя супруги Василия III Герберштейн воспроизводит неверно. Очевидно, Соломонию называл Саломеей в разговоре с ним человек, пожелавший очернить ее: ведь аналогия с Саломеей – погубительницей Иоанна Предтечи, дочерью евангельской Иродиады, – должна была бросить тень на благочестие бедной женщины… Какова после всех этих замечаний цена рассказу Герберштейна? Та же, что и любой городской сплетне. «Говорят, что скоро всё подорожает… А особенно поваренная соль!»

Нетрудно представить себе среду, в которой могли зародиться такого рода сказки.

Московская знать, настроенная на политические игры вокруг престола, который должен был опустеть после смерти бездетного Василия III, была разочарована его разводом и новым браком, а потому распустила слухи, порочащие великого князя и его супругу. Сплетни эти дошли до ушей Герберштейна.

Кто же известен в числе противников развода Василия III и его второго брака? Прежде всего, инок Вассиан Патрикеев, сам происходивший из знатнейшего аристократического рода, близкий семейству Сабуровых и настроенный неблагожелательно к суровому правителю Василию III. Преподобный Максим Грек, на которого вряд ли может падать подозрение в связи с московской аристократией, но… с Иваном Даниловичем Сабуровым доброе знакомство он водил. И… князь Семен Курбский, брат деда князя Андрея Курбского! Выходит, один из ярых противников второго брака Василия III, князь Семен Курбский, сохранил эту нелепую историю в своей семье как старинное предание, которым потом воспользовался его отдаленный родич Андрей Курбский. Насколько достоверным является свидетельство Курбского? В двух словах – совершенно недостоверным. В основе своей оно восходит к истории непосредственного участника событий 1525 года, заинтересованного в определенном толковании своей роли. Возможно, Курбский опирался также и на историю Герберштейна, которую знал (в «Истории о великом князе Московском» есть ссылка на Герберштейна как раз в том месте, где тот расхваливает князя Семена Курбского). Князь-диссидент ненавидел Ивана IV – сына Василия III от второго брака, т.е. и сам был, что называется, «заинтересованным лицом». Наконец, «История о великом князе Московском» появилась через много десятилетий после развода Василия III и, соответственно, изобилует ошибками. Не 26 лет длился брак великого князя и Соломонии Сабуровой, а 20, да и не в Каргополье отправили ее после пострижения, а в Суздаль. Об этом сообщает большинство летописей середины XVI столетия, в том числе независимая Вологодско-Пермская летопись: «В лето 7034 декабря князь великий Василий Иванович велел постричь в черницы свою великую княгиню Соломаниду и послал в Суздаль… к Покрову Пречистые в девичь монастырь». Наконец, мрачными красками обрисованная «темница» бывшей государыни – просто плод воображения Курбского. Как известно, Василий III сохранил к бывшей супруге доброе отношение и даже пожаловал ее, уже ставшую старицей Софией, селом Вышеславским Суздальского уезда в 1526 году, с условием передачи села после ее смерти игуменье и келарю обители; грамота получила подтверждение в 1534 году. А за несколько месяцев до того Василий III пожаловал Покровскому монастырю село Павловское того же уезда на особых, льготных условиях. Сидела бы инокиня София в «тесном» заточении, так понадобился бы ей доход с богатого села? Нонсенс.

Любопытно, что так называемый Постниковский летописец середины XVI столетия также сообщает, что вскоре после пострижения Соломонии Сабуровой, 29 ноября 1525 года, она была отправлена «в Каргополье», и там было велено устроить ей в лесу келью, «отыня тыном» (высоким забором). «А была в Каргополе пять лет и оттоле переведена бысть в Девичь монастырь в Суздаль к Покрову Пречистые». Многих смущает мнение известного историка М.Н. Тихомирова, согласно которому автором значительной части Постниковского летописца был крупный чиновник – великокняжеский дьяк Постник Губин, превосходно информированный о «дворцовых новостях». Однако Тихомиров приписывает дьяку отрывок между 1533 и 1547 годами. Что же касается оригинальных известий за вторую половину 20-х годов (в том числе и «каргопольского отрывка»), то источник их неизвестен, и о степени достоверности его судить трудно. Но сообщение о пяти годах ссылки в лесную чащобу, за «тын», явно неправдоподобно. В сентябре 1526-го и марте 1534 года инокиня София пребывала в Суздале: именно этими месяцами датируется жалованная грамота на село Вышеславское и ее подтверждение. Следовательно, возможны три варианта.

Первое: преподобная София никогда не была в Каргополе, и сведения о ее сидении в лесу – выдумка.

Второе: ее отправили туда буквально на несколько месяцев в первой половине 1526 года, а потом доставили в Суздаль.