Текст книги "Высшая раса"

Автор книги: Дмитрий Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Назвался сержантом Усовым, товарищ капитан, – ответил сопровождающий.

– А ну-ка посвети.

В лицо ударил свет, заставив сержанта ослепнуть.

– Да, это он, – послышался откуда-то из-за безжалостного сияния голос. – Возвращайся на пост.

– Есть!

Фонарик погас, и на глаза опустилась успокаивающая тьма.

– Что-то народ какой-то нервный, товарищ капитан! – заметил Усов, массируя веки. Автомат, который у него никто не удосужился отобрать, оттягивал плечо, мешая одной из рук свободно двигаться.

– Слишком много людей погибло, – со вздохом ответил капитан. – Штаб, слава богу, нападению не подвергся. Иди за мной.

И они зашагали дальше во тьму.

Штаб – большая палатка, разместился по другую сторону оврага, на поляне. Вокруг него сновали людские тени, слышались команды и ругательства. Лесные запахи мешались с вонью пота и крови.

– Пойдем к комбату, доложишь, – сказал капитан и, пройдя мимо часовых, с шуршанием откинул полог палатки. На траву упал тусклый свет керосиновой лампы.

Комбат выслушал рассказ о том, что третья рота, судя по всему, уничтожена полностью, довольно рассеянно. Похоже, что это не стало для него новостью.

– Вы не ранены, сержант? – спросил он, когда Усов замолчал.

– Никак нет, – вытянулся тот.

– Тогда поступаете в распоряжение капитана Томина.

– Есть!

Спустя полчаса сержант в компании полутора десятков бойцов во главе с капитаном миновали давешний пост, с которого им на пару голосов пожелали удачи. И отправились по траншеям к дороге, что перерезает лес почти по центру, отделяя позиции второго батальона от третьего.

Около дороги было тихо. Несколько раз натыкались на мертвые тела. Некоторая часть солдат и офицеров была убита холодным оружием, а рана на горле нашлась у всех.

– Добивали, гады, – сказал Томин, со злостью сплевывая. – Как они ухитрились подкрасться незаметно?

Осмотрели несколько пушек. Все они оказались безнадежно испорчены. Помимо того, что были украдены затворы и прицелы, неведомая сила слегка искривила стволы, сделав орудия непригодными к стрельбе. О том, с помощью каких инструментов это было сделано, оставалось только гадать.

С содроганием сердца миновал Усов позиции своего отделения – вдруг отыщется кто оглушенный?

Но надеждам не суждено было сбыться.

Когда под ногами вместо мягкой травы оказался асфальт автобана, разведчики приободрились. И словно кнутом по обнаженной спине, хлестнул по их нервам грохот очереди.

Трассирующие пули прилетели с противоположной стороны дороги и прошли неточно, чуть левее; невидимый стрелок бил на звук.

– Ложись! – рявкнул Томин, и Усов упал, обдирая локти.

Грянула вторая очередь, затем смолкла, словно автомат подавился.

– Эй, вы что – наши? – донесся несмелый выкрик.

– Конечно! – ответил Томин. – Мать вашу, совсем озверели!

Последующую нецензурную тираду капитана на той стороне дороге выслушали молча, а потом ответили:

– Теперь видим, что наши! Идите сюда.

Усов поднялся с асфальта, кряхтя, словно древний маразматик.

Руки и ноги тряслись. Хотелось лечь и уснуть. О чем-то беседовали командиры встретившихся подразделений, и, даже не вслушиваясь в смысл их разговора, сержант понимал, что о сне придется надолго забыть.

Нижняя Австрия, город Вена,

военная комендатура Советской Армии.

29 июля 1945 года, 0:45 – 1:35

Генерал-лейтенант Благодатов проснулся от того, что его потрясли за плечо.

– Что такое? – спросил он, поднимая голову. Спал, точнее, дремал, комендант Вены на рабочем столе, просто опустив голову на руки. Заработался допоздна, и сам не заметил, как усталость смежила веки.

– Атака немцев, Алексей Васильевич, – ответил полковник Перервин. – Только что сообщили с передовой.

– Что, наступление? – с изумлением спросил генерал-лейтенант, протирая очки. Нелюбовь немцев к ночным операциям была широко известна, и то, что они столь резко изменили привычкам, казалось очень необычным.

– Нет, – покачал головой полковник. – Сообщают, что атакован всего один батальон. Нападение было очень быстрым, а потом стрельба стихла.

– Что, наши отбились?

– Нет, не похоже, – на лице Перервина появилось мрачное выражение.

– Вы думаете, Иван Александрович, что это прорыв в город диверсионной группы? Отряда солдат, одурманенных химическими стимуляторами? Вроде тех, которых мы тут видели? – Благодатов вскочил из-за стола и бросился к двери.

– Скорее всего, – полковник кивнул и последовал за командиром в коридор.

– Но они же могли пройти тихо! Зачем им шум?

– Чтобы посеять панику, – пожал плечами на ходу Перервин. – Напугать бойцов. Я думаю, что потери на передовой были очень велики.

– И первая цель у диверсантов – мы, – Благодатов свернул на лестницу, ведущую на первый этаж, и тут же остановился.

– Позвоните в комиссариат, Коневу, – бросил он, повернувшись к Перервину. Лицо коменданта, обычно мягкое и спокойное, сейчас словно отвердело, глаза смотрели цепко. – Пусть готовятся к обороне и поднимают те части, что в городе. На электростанцию и прочие объекты. А я позабочусь о нашей безопасности.

– Есть! – ответил подполковник, и Благодатов остался один.

На первом этаже его встретил дежурный офицер.

– Батальон – в ружье! – скомандовал ему генерал-лейтенант. – Занять круговую оборону!

После первого нападения диверсантов охрану комендатуры усилили до полного батальона, раньше было одно название. Под казармы приспособили стоящее рядом здание. Дежурный схватил трубку телефона, и спустя пять минут ночь наполнилась грохотом сапог и лязгом затворов.

Солдаты вбегали в дом и, как муравьи по своему жилищу, разбегались по этажам. Учитывая необычные возможности противника, необходимо было защитить каждое окно.

Здание комендатуры, оплот мирной власти в Вене с самого апреля, в течение десяти минут ощетинилось стрелковым оружием, словно линкор – жерлами пушек. Пулеметчики заняли позицию на крыше.

Первые выстрелы прозвучали в тот момент, когда майор – командир комендантского батальона – доложил генерал-лейтенанту, что здание готово к обороне.

Очередь прошла по фасаду, за ней еще одна. Со стен посыпалась штукатурка, и тут ответили обороняющиеся. Шум мгновенно достиг такой величины, что разговаривать стало невозможно. Майор вместе с Благодатовым бросились на второй этаж, к наблюдательному пункту.

Отсюда была видна темная Вена, освещаемая лишь потоками трассирующих пуль. Они необычайно плавно текли во мраке, выхватывая из него отдельные части зданий, улицы, а также темные стремительные фигуры, приближавшиеся с запада.

Немцы наступали по одному из радиальных переулков, выходящих на Рингштрассе, но пока их наступление удавалось сдерживать обычным плотным огнем. Противник тоже стрелял, но его огневая мощь была гораздо слабее.

За домами что-то мощно рявкнуло, и раздался свист падавшей мины. Комендант едва успел лечь, как по ушам ударил грохот разрыва. Мина упала близко, рядом с комендатурой, но прочное старое здание выдержало удар.

– Из минометов бьют, гады! – крикнул подбежавший Перервин. – Вот бы сейчас на вылазку!

– Нельзя, – рассудительно ответил комбат. – Мы же не знаем, сколько их?

– Кстати, связь с передовой прервалась, – сказал полковник мрачно.

– Надо бы восстановить, – пробурчал Благодатов в ответ, и в этот момент звуки боя донеслись с задней стороны дома и, как ни странно, с крыши. Словно враги, перелетев по воздуху, неведомым образом попали туда.

Воздух вновь наполнился свистом мины, и на этот раз она попала в стену, вызвав сотрясение всего здания.

– Майор, берите резерв! – крикнул Благодатов. – Помогите тем, кому труднее…

Комбат бросился к двери, и тут на крыше разорвалась граната, за ней вторая.

– Вот черт, плохо дело, – сказал Перервин. – Уходить бы надо.

– Куда? – спросил генерал-лейтенант зло. – Да и не оставлю я своих солдат!

– Есть выход, – торопливо зашептал полковник. – Через подвалы. Мне наш переводчик показывал. Оставаться здесь на верную смерть – глупо.

Миномет стрелять перестал, боясь попасть по своим, зато немцы бросились в лобовую атаку. Пользуясь тем, что пулеметы стихли, они одним броском преодолели Рингштрассе и залегли за невысокой оградкой перед комендатурой. Их можно было бы достать с третьего этажа, но там уже вовсю грохотали автоматы.

Спустя мгновение в воздух взвились несколько десятков одинаковых маленьких предметов. Благодатов не сразу понял, что это, а когда осознал, то рухнул на пол и закрыл голову руками.

Гранаты, брошенные до невозможности точно и метко, влетели в окна первого и второго этажей. Они упали на пол и почти одновременно взорвались. Дом наполнился грохотом и криками раненых и умирающих.

По ушам словно ударило тугим кулаком, кислый запах пороха коснулся ноздрей коменданта, и в тот же момент что-то тяжелое обрушилось ему на спину. Несколько мгновений генерал-лейтенант пытался понять, что это, но потом не выдержал и потерял сознание.

Глава 8

В этой войне нет места компромиссам, возможна только или победа, или гибель. Если немецкий народ не справится со своими задачами, он погибнет.

Адольф Гитлер, 1923

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

29 июля 1945 года, 2:33 – 3:56

Гром грохотал практически беспрерывно, точно в небесах проводили артподготовку перед крупномасштабным наступлением. Молнии, длинные и ветвистые, словно рога оленя, полосовали небо. Дождь безжалостно хлестал по стенам замка, создавая впечатление, что у него в планах – потоп.

Гроза началась сразу, ничем не дав знать о своем приближении, словно ее включили прямо над замком. Петр проснулся с первым раскатом грома. Прозвучавший в небе грохот заставил Радлова рефлекторно спрыгнуть с кровати и начать одеваться.

Лишь осознав, что одежда какого-то непривычного покроя, он вспомнил, что находится не под бомбардировкой. С ругательством отшвырнул эсэсовскую форму и уставился в окно.

В тот же момент из-за спины, со стороны главной башни замка, донеслось такое громыхание, словно обрушилась гора. Каменное тело крепости сотрясла дрожь, и со двора долетели испуганные вопли.

Подойдя к двери, Петр прислушался. В коридоре стояла тишина, но там должен был находиться часовой.

– Все сюда! Ко мне! – закричали во дворе. – Немедленно! Все!

Часовой обнаружил свое присутствие возгласом «Черт побери!». Затем послышался удалявшийся топот.

Не веря удаче, Петр бросился к окну. Он давно подметил, что решетка не так прочна и при соответствующем усилии через нее удастся пробраться. Другой вопрос – что сделать это быстро и без шума не получится. Распахнул окно. В лицо ударил поток ледяной воды. Обрадованный тем, что его впустили, ветер начал трепать волосы, зашуршали разложенные на столе бумаги.

Петр мгновенно промок, а прут, за который он ухватился, оказался холодным, как сосулька. Преодолевая желание выругаться, капитан потянул его нижний край на себя. Мышцы заныли от напряжения, и прут с отвратительным скрежетом начал выходить из расшатавшегося паза.

Гром продолжал греметь, и даже если охранник вернулся из отлучки, то он все равно ничего бы не услышал.

Молния ударила неподалеку от замка, осветив ощетинившийся бурунами Дунай и трясущиеся под ударами дождя и ветра деревья. В испуге Петр дернул сильнее, и нижний край прута вылетел, едва не пропоров разведчику живот.

С невнятным проклятьем он перехватился руками за соседний. С этим пришлось повозиться немного дольше. Несмотря на дождь и ветер, Петр сначала согрелся, а потом и вспотел, но довел дело до конца.

В углу решетки образовалось отверстие сантиметров тридцать в высоту и сорок в ширину. На то, чтобы вытащить третий прут, сил не хватило, и Петр некоторое время отдыхал, привалившись к стене.

Затем вновь подошел к двери, но там все было тихо. Зато со двора замка продолжали доноситься крики. В них звучали злость и раздражение. Гадать, чем так озабочены хозяева Шаунберга, Петр не стал и после краткой передышки нацепил белую эсэсовскую форму (не бежать же голым?) и двинулся к окну.

Гроза, пришедшая после длительной жары, свирепствовала с неослабевающей силой. Молнии не стали реже, а гром – тише. Даже потоки воды, извергавшиеся из низких черных небес, не ослабили напора.

Осторожно, стараясь не зацепиться, Петр просунул голову в подготовленное отверстие. Связанную из постельных принадлежностей веревку он заранее привязал к решетке. Когда развернулся лицом вверх, то словно оказался под настоящим душем. Холодная вода стекала по шее под мундир, ползла ледяными струйками по животу.

Уцепившись за скользкие прутья, Радлов принялся подтягиваться, потихоньку продевая тело сквозь решетку, как толстая белая гусеница, пытающаяся пролезть через небольшое отверстие.

Плечи удалось продернуть легко, вслед за ним прошла и грудная клетка, а пропихивая ноги, он как-то неудачно повернулся и в результате зацепился штаниной. Пришлось подаваться назад, чтобы не оставить на решетке изрядный кусок брюк.

В этот момент сквозь шум дождя Петр расслышал в коридоре голоса. Сердце мгновенно застучало в панике, а горло сдавил спазм страха – никак пришли проверить пленника?

Судорожно дернувшись, он вылетел из решетки как пробка из бутылки и повис на руках. Ветер мгновенно подхватил лишенное опоры тело и предпринял попытку оторвать его. В один миг пальцы начали поддаваться, но Петр ухитрился уцепиться ногами за импровизированную веревку.

Рукам стало легче.

В коридоре вновь наступила тишина, испуг прошел, и разведчик начал спускаться. Руки ободрал в первые же мгновения, и теперь на мокрых простынях оставались багровые отпечатки, сразу смываемые дождем. Ладони горели, словно от сильного ожога, и хвататься было настоящей пыткой.

Матерясь вполголоса, он потихоньку полз вниз. Перед глазами проплывала покрытая шрамами и выбоинами стена, похожая на кожу переболевшего оспой великана. Удары грома заставляли вздрагивать, а молнии, казалось, били прямо в тело.

Когда Петр спустился метра на три, очередной огненный клинок распорол небеса, а вслед за ним на мир обрушился сокрушительный грохот. Человечество еще не выдумало пушку такого калибра, чтобы стреляла столь оглушающе…

Сквозь небесный шум Петр услышал сверху треск. Не успев испугаться, вздернул подбородок, и в этот момент импровизированная веревка, до конца которой все равно оставалось не больше метра, лопнула. В тщетной попытке удержаться разведчик ухватился за стену.

Последующим рывком ему едва не оторвало кисть.

Во время падения Петр сумел сгруппироваться и, приземлившись, перекатился. Получил мокрой тряпкой по лбу и некоторое время лежал, осознавая, что себе повредил.

Ноги, принявшие на себя основной удар, не болели, в остальных частях тела все вроде тоже было в порядке. Но когда капитан попытался встать, то лодыжки пронзила острая боль.

Проклиная все на свете, Радлов некоторое время просто полз, стремясь как можно быстрее уйти от замка. По ночам его комнату могли проверять – предыдущие ночи он спал, а не изучал привычки охранников.

Щегольские белые брюки во время ползанья оказались безнадежно испорчены, но беглеца это нисколько не занимало. На четвереньках он преодолел десятка полтора метров, пока не укрылся под ветвями кустарника. Не сказать, что здесь было суше. Просто не так донимал ветер, а сам разведчик оказался прикрыт от возможного взгляда со стен замка.

Отдохнув, спустился по откосу к самому берегу, где вошел в реку. Вода Дуная после ледяного дождя и ветра показалась даже теплой, а плыть было гораздо легче, чем идти.

В свое время Петр переплывал Волгу и навыков хорошего пловца не растерял. Но покорять Дунай, рискуя получить в голову молнию, он не собирался. Плыл потихоньку вдоль берега вниз по течению. В ту сторону, где километров через пятьдесят должен быть Линц. Немцам и в голову не придет, что беглец выбрал такой путь, и собаки, даже самые чуткие, не смогут взять след.

Он равномерно двигал конечностями, преодолевая метр за метром, гроза потихоньку слабела, откатываясь на север. Оставался за спиной, на скале над Дунаем, замок Шаунберг, средоточие чудовищных и пугающих чудес, невозможных с точки зрения здравомыслящего человека.

Нижняя Австрия, город Вена,

военная комендатура Советской Армии.

29 июля 1945 года, 4:07 – 4:29

Генерал-лейтенант Благодатов очнулся от того, что чихнул. Зуд в носу не проходил, и он чихнул еще раз и только затем открыл глаза. Над головой обнаружился серый потолок. Под спину, судя по ощущениям, была подстелена шинель, а второй шинелью комендант был накрыт. Ноздри щипал запах каменной пыли. Такой бывает при разрушении старых домов, когда целые клубы такой пыли взвиваются в воздух.

В голове была гулкая пустота, и каждая попытка пошевелиться отдавалась в затылке ноющей болью. Не обращая на нее внимания, генерал-лейтенант приподнялся и, опершись на локти, принялся осматриваться.

Он лежал на кровати в караульном помещении, расположенном у самого входа в комендатуру. На месте окна зиял огромный пролом, сквозь который вместе с прохладным воздухом вливался свет раннего утра.

В дверь, привлеченный, судя по всему, шумом, заглянул полковник Перервин. Красивое лицо его было перекошено болью, а голову стягивал бинт.

– А, вы очнулись, Алексей Васильевич, – сказал Перервин сиплым голосом. – Как вы себя чувствуете?

– Ничего, – ответил Благодатов и ухитрился сесть. Без очков он видел плохо, но привычных стекляшек под рукой не оказалось.

– Треснули они, – правильно истолковав ищущий взгляд коменданта, покачал головой главный политрук Вены, – когда мы вас вытаскивали.

– Откуда? – спросил генерал-лейтенант, недоуменно морщась. Воспоминания оканчивались на взрыве.

– А шкаф на вас упал, – пояснил полковник, выуживая из портсигара папиросу и чиркая спичкой. – Когда граната в соседней комнате рванула.

– А атаку мы отбили? – спросил Благодатов, с благодарным кивком принимая подожженную папиросу.

Первая же затяжка вернула ясность мысли, позволила вновь ощутить себя живым и более-менее целым.

– Нет, – ответил Перервин, также затягиваясь. – Они ворвались в здание. Но тут, на наше счастье, подошли части гарнизона, и немцы вынуждены были убраться. Стрельба тут стояла – кошмар.

– А вообще в городе – что? – поинтересовался генерал-лейтенант, выискивая, куда бы деть бычок. Махнув рукой, бросил его прямо на засыпанный кусками стекла и дерева пол.

– Плохо в городе, – с вздохом отозвался полковник. – Немцы лишили нас связи и электричества. Нападениям подверглись комиссариат Конева, а также резиденция правительства Австрии.

– Доктор Реннер?[41]41
  С мая 1945 года глава правительства Австрии.


[Закрыть] – быстро спросил комендант.

– Жив, – ответил Перервин. – И бургомистр тоже. На пять, кстати, назначено совещание у Конева.

– А сейчас сколько? – генерал-лейтенант опустил ноги на пол. Под ботинками что-то противно хрустнуло.

– Половина доходит, – подполковник тоже встал. – Машина есть, так что не опоздаем. Может, врачу вас еще раз посмотреть?

– Не надо, – тяжело ответил Благодатов и, морщась от боли в спине, двинулся к дверному проему.

Нижняя Австрия, семь километров

к западу от Вены, деревня Пургшталль.

29 июля 1945 года, 4:23 – 4:41

Несмотря на проведенную в бою ночь штандартенфюрер Циклер не выглядел уставшим. Бригаденфюрер Беккер смотрел на него со смесью восхищения и ужаса. Чудовищная выносливость и сила сверхлюдей пугали его, пусть даже качества эти в принципе не могли быть обращены против командира.

– Докладывайте, – велел он штандартенфюреру. Разговор происходил во дворе дома, который Беккер вчера выбрал под штаб. На улице было довольно прохладно, зато не так одолевала сонливость.

– Есть, – Циклер убрал руку от пилотки и монотонным, скучным голосом принялся рассказывать: – В результате ночной атаки на позиции противника поставленное задание выполнено почти полностью. На оборонительном рубеже русских выведено из строя около двух десятков противотанковых пушек, уничтожено более тысячи человек личного состава.

– Хорошо, – кивнул бригаденфюрер. – Теперь атаковать будет легче. А что в городе?

– Там наши успехи меньше, – ответил Циклер. – Удалось взять штурмом комендатуру, но ее практически сразу отбили. Противник смог быстро подтянуть резервы, и нападения на правительство и комиссариат провалились. Еще мы лишили город электричества.

– Ясно, – Беккер посмотрел на подчиненного с подчеркнутой суровостью. – Позор невыполненного приказа смоете с себя кровью в бою. До шести – время на отдых, а в шесть пятнадцать начинаем наступление. Да, и каковы наши потери?

– Два десятка убитых.

«Неплохой размен, – подумал Беккер. – Если бы еще сверхлюдей можно было печь как пирожки…»

– Хорошо, идите.

Штандартенфюрер отдал честь и, повернувшись, будто на параде, двинулся к выходу со двора.

Беккер вздохнул и отправился внутрь штаба, где его ждал ординарец и сотни дел, которые нужно сделать до рассвета.

Нижняя Австрия, город Вена,

военный комиссариат

Советской Армии по Австрии.

29 июля 1945 года, 5:00 – 5:43

– Прошу садиться, товарищи, – маршал Конев был угрюм, в движениях его сквозила легкая заторможенность, как у любого невыспавшегося человека.

Гости, приглашенные в кабинет верховного комиссара в столь ранний час, присели на стулья. Генерал-лейтенант Благодатов окинул взглядом соседей: доктор Реннер мрачен и угрюм, бургомистр Кернер выглядит сутулым более, чем обычно. На лицах командиров гарнизонных дивизий – спокойная деловитость.

К ним маршал и обратился в первую очередь:

– Доложите о потерях.

После пятиминутного доклада стало ясно, что в боях на оборонительном рубеже и в самом городе погибло около двух тысяч воинов, и это при очень незначительных потерях со стороны немцев.

– Что у вас, товарищ генерал-лейтенант? – поинтересовался еще более помрачневший маршал, повернувшись к коменданту.

– Почти полностью уничтожен комендантский батальон, – сказал генерал-лейтенант. – Погибли многие из работников комендатуры. Всего – около шестисот человек. Почти сотня – пропавших без вести, но это по всему городу.

Выслушав сообщение Кернера о том, что разрушены электростанция и телефонная станция, маршал, к ужасу Благодатова, побагровел еще больше. Затем с могучим выдохом, что делал бы честь любому киту, откинулся на спинку стула.

– Ну и дела, товарищи! – сказал он сердито. – Похоже, что мы не в состоянии защитить себя! Кто объяснит, по какой причине это случилось?

Все молчали. Конев скривился, словно на язык ему попал уксус.

– Значит, так, – сказал он. – Довожу до вашего сведения, что приказом Верховного Главнокомандования, который подписан в полночь, создана Особая Австрийская группа войск, командиром которой назначен я, а заместителем – генерал-лейтенант Благодатов. И в связи со сложившейся обстановкой приказываю. Вам, товарищи, – маршал повернулся к австрийцам, – срочная эвакуация. На левый берег Дуная. Немедленно. Машины выделит комендатура. К полудню все должно быть закончено.

Бургомистр Вены и глава правительства Австрийской Республики синхронно кивнули, а генерал-лейтенант чертыхнулся про себя, предвкушая огромное количество работы. Напомнила о себе ушибленная спина, так что Благодатов на несколько секунд потерял нить беседы. Когда вновь прислушался, то Конев обращался к комдивам:

– …не должны прорваться к Вене! – как раз закончил он фразу и обратился к коменданту: – А вам, товарищ генерал-лейтенант, еще одно задание. Нам необходимо подготовить мост к взрыву.

– Есть! – ответил Благодатов, хотя испытал сильное удивление. В апреле, во время взятия Вены советскими войсками, из всех мостов, связывающих берега Дуная, сохранился только один. Восстановить прочие пока так и не удалось.

– Вполне вероятно, – проговорил маршал, заметив изумление подчиненного, и слова его падали тяжко, будто огромные авиабомбы, – что нам придется отойти на левый берег и взорвать мост за собой.

– Что? – В глазах Кернера сверкнула ярость. – Вы хотите отдать недобитым наци большую часть Вены?

– Да, это возможно, – очень спокойно ответил маршал, и лицо его окаменело. – Обороняться через реку будет проще, широкая водная преграда позволит нивелировать некоторое преимущество противника. И я уверен, что австрийский народ нас поймет.

– А венцы? – спросил Кернер, распрямляясь. – Вы оставите тех, кто работал с вами, на смерть?

– Не думаю, что мы уходим из города надолго, – Конев огладил лысину. – Мне трудно принимать это решение, но допустить таких потерь, что были сегодня ночью, я не могу. Почти целый полк, вы понимаете?

– Понимаю, – сказал Кернер тихо и как-то сразу сгорбился. – Но на этот раз наци уничтожат Вену… Что не вышло у них в апреле, может получиться сейчас…

– Мы постараемся удерживать оборону как можно дольше, – проговорил маршал. – Может быть, до самого вечера. Если это удастся – эвакуируем население с правого берега. Большее – не в наших силах. Есть вопросы? Тогда выполняйте!

Нижняя Австрия,

западная окраина города Вена.

29 июля 1945 года, 6:14 – 7:43

Поспать сержанту Усову так и не удалось.

После разведывательного рейда, в котором едва не случилось перестрелки со своими, пришлось срочно восстанавливать линию обороны. Взводы занимали позиции, отведенные для рот, и ожидали нападения немцев. Но его не было, зато со стороны города раздавалась стрельба и грохот взрывов.

Потом все стихло, но спустя полчаса обнаружилось, что немецкими диверсантами, судя по всему, возвращавшимися из Вены, начисто вырезан еще один взвод. Выстрелить не успел никто.

Командиры организовали круговую оборону, заставив бойцов и офицеров находиться на ногах до самого рассвета. В результате к шести утра, когда из Вены начали подтягиваться свежие части, Усов оказался в состоянии физического и морального ступора.

Глаза бывшего партизана не желали закрываться, хотя чесались так, словно в них насыпали песка. Тело одеревенело, а рассудок выкинул белый флаг. Сержант продолжал сидеть в отведенном ему окопе, обозревая пространство перед собой, а в голове не было никаких мыслей. Там царили восхитительная пустота и ясность.

Когда из утреннего тумана родился низкий рычащий звук, Усов не сразу осознал, что происходит. Только когда начали падать снаряды и засвистели пули, он понял, что враг, по всей видимости, атакует.

Что-то кричал из соседней траншеи командир роты, а сержант все пребывал в оцепенении, словно лягушка под холодным взглядом ужа.

Вернул его к реальности близкий разрыв снаряда. Взрывная волна ударила по ушам, и заныла голова, напоминая о недавнем сотрясении. Сержант вцепился в автомат, как тонущий в спасательный круг, и принялся стрелять.

Атака последовала в те точки, где ночью были испорчены пушки и истреблены солдаты. Немецкие танки шли плотными клиньями, поддерживаемые пехотой. Огонь наступающих был столь силен, так что вести ответную стрельбу удавалось с большим трудом.

В один миг Усов обнаружил, что исполинская туша танка находится в пяти метрах от окопа. Сержант схватил гранату, выдернул чеку. Но бросок его пропал зря. Проклятая бессонница сделала свое дело, и стальной цилиндр, призванный пробить отверстие в шкуре бронированного монстра, пролетел мимо.

«Тигр» загудел мотором, его пушка плюнула огнем куда-то за спину Усову. Спасаясь от гусениц, лейтенант бросился на дно окопа.

Над ним грохотало и лязгало, на спину сыпалась земля, от запаха сырой почвы тошнило, но он лежал, всеми фибрами души желая сродниться с чуждой уроженцу Брянска австрийской землей, стать с ней единым целым.

Танк уполз, но Усов не спешил вставать. Интуиция, не раз спасавшая его еще во времена боев в партизанском отряде, прямо-таки кричала: «Не шевелись!» Повинуясь ее настойчивому голосу, сержант притворился трупом и не пожалел об этом решении, когда буквально над головой раздалась немецкая речь.

Застрекотали автоматы, но быстро стихли.

В наступившем безмолвии сержант полежал еще некоторое время, потом рискнул открыть глаза. Прямо перед лицом толстый розовый червяк неторопливо полз куда-то, и не было ему никакого дела до войны.

Усов на мгновение даже позавидовал червяку, но затем встал. Земля липла к коленям и ладоням, словно женщина, не желавшая отпускать хорошего любовника. Когда сержант распрямился, со спины съехала небольшая лавина земли, мелкие катышки скользнули под воротник, там зачесалось.

Не обращая внимания на неудобства, Усов подобрал автомат и осторожно выглянул из окопа. На поле боя ничего не двигалось, лишь ветер носил пороховой запах, и шелестели листья покалеченных снарядами деревьев Тиргартена.

Второй раз за сутки сержант оказался единственным выжившим на участке немецкой атаки. Но мысль о собственной удачливости почему-то совсем не обрадовала. Накатила сонливость.

Преодолевая инерцию ставшего очень тяжелым тела, сержант выбрался из окопа и зашагал на восток, в ту сторону, куда укатилась линия боя. Оттуда доносились отдельные выстрелы.

Несколько раз он натыкался на трупы, одиножды прошел мимо чадящего танка, ставшего хорошей мишенью для противотанкового ружья. Пройдя примерно с километр, выбрался из лесной зоны и оказался в районе Вены, носящем название Баумгартен.

Здесь было тихо, бой, судя по всему, шел севернее, в районе главной магистрали, ведущей с запада к центру города. На улицах было непривычно пусто, жители, имеющие в большинстве своем опыт проживания в условиях городских боев, прятались по подвалам.

Морщась от боли в голове, Усов сориентировался и переулками поспешил на северо-восток, туда, где должны находиться резервы и командование.

Верхняя Австрия, берег Дуная

к северо-западу от города Линц.

29 июля 1945 года, 7:07 – 7:25

Солнце взошло, и стало немного теплее. Но зато проснулся голод. Петр уже полчаса как выбрался из воды, и, нацепив мокрую форму, пробирался вдоль берега, надеясь рано или поздно добраться до Линца.

Сырая одежда неприятно липла к телу, да и выглядела грязной и помятой, так что смотрелся Радлов типичным босяком. В ботинках хлюпало, а мышцы полнила свинцовая усталость.

Берег повернул, и глазам разведчика предстали несколько небольших лодок, заботливо вытащенных на берег и перевернутых. Чуть выше, там, где желтый песок переходил в зеленую траву, возвышался сарайчик.

Петр подошел к одной из лодок и приподнял вонявшую рыбой легкую посудину. Под ней, как он и ожидал, обнаружились весла.

– Руки подними! – послышался из-за спины хриплый баритон. – И повернись. Дергаться не вздумай, а то выстрелю.

Коря себя за неосторожность и невнимательность, капитан медленно развернулся.

На него пронзительными голубыми глазами смотрел жилистый дед. Белоснежные волосы и борода торчали вокруг его головы, словно пух одуванчика. Но все легкомыслие портрета перечеркивала двустволка, направленная Петру в живот. Появился старик, скорее всего, из-за сарая.

– Воровать вздумал? – щербато оскалившись, спросил австриец. – И ты, вообще, кто такой?