Текст книги "Высшая раса"

Автор книги: Дмитрий Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Блестяще сказано, – Хильшер кивнул с одобрением и взглянул на Петра. – Надеюсь, вы все поняли?

– Вы все сумасшедшие! – проговорил Петр, садясь. – Полностью ненормальные…

– Боюсь, что дело обстоит как раз наоборот, – мягко проговорил Хильшер. – Некоторая несообразность мышления имеется у вас. Но мы вас не виним. Вы выросли под жестким прессом чуждой нордическому духу философии равенства, и она сильно изуродовала ваш рассудок.

Радлов обхватил голову руками, мечтая только об одном – проснуться.

На плечо его легла рука, и голос Виллигута произнес:

– Пойдемте, Петер. Вы, скорее всего, еще не готовы увидеть ослепительный свет истинно арийского взгляда на мир.

Словно пьяный, шатаясь, Петр встал из-за стола и двинулся за Виллигутом. Глаз не поднимал, упершись взглядом в пол. Проплыли ступеньки, затем потянулся коричневый паркет зала с картинами.

На выходе из здания бригаденфюрер мягко сказал:

– Вас проводят в комнату. И постарайтесь все же принять истинную картину мира. Я понимаю, сделать это трудно. Но хотя бы попробуйте.

Петр промолчал, и сам, опережая конвойных, зашагал по знакомому уже пути.

Нижняя Австрия, город Вена,

военный комиссариат

Советской Армии по Австрии.

28 июля 1945 года, 11:50–12:21

Бургомистр Вены, Теодор Кернер, выглядел совсем не так, как положено отставному генералу. Сутулый и худощавый, он напоминал отставного учителя. Смотрелся обманчиво мягким, а характер, прочнее стального клинка, проявлял редко.

Это генерал-лейтенант Благодатов за время совместной с Кернером работы осознал хорошо.

– Рад видеть вас, господин бургомистр, – сказал он, поклонившись.

– Я вас тоже, товарищ комендант, – не менее любезно отозвался Кернер, хотя лицо его было мрачным.

Встретились они в приемной у маршала Конева, и мрачность бургомистра можно было легко понять. Неизвестно откуда возникли вроде бы окончательно уничтоженные нацисты и осмелились подступить к самым стенам Вены.

– Прошу вас, – сказал секретарь маршала, открывая дверь.

В кабинете Конева пахло кофе, а за распахнутым по случаю зноя окном шумела Вена. Сам маршал выглядел усталым, а на лбу его застыли морщины.

– Добрый день, товарищи, – сказал он сухо. – Присаживайтесь.

Благодатов опустился на стул, как всегда – на самый краешек. Углом глаза заметил, что и Кернер напряжен, словно струна.

– А ну-ка докладывайте, товарищ генерал, – Конев бросил выразительный взгляд на Благодатова, и тот понял, что должен говорить откровенно, ничего не скрывая от австрийца. Немецким генерал-лейтенант владел блестяще, равно как и маршал.

– Слушаюсь, – ответил он на языке Гегеля и Гете. – Сегодня в восемь ноль пять с направления Линц – Санкт-Пельтен наши части, занимающие позиции в Хадерсдорфе[38]38
  Район на западе Вены.


[Закрыть] и Тиргартене, были атакованы. Предположительно – бунтовщиками из солдат и офицеров СС. В результате полуторачасового боя противник был отброшен, его попытка прорваться к Вене провалилась.

– Каковы потери сторон? – поинтересовался Конев.

– Противник использовал при атаке танки, нам удалось подбить семь штук, из них пять – американских моделей. Потери в живой силе оценить трудно, – Благодатов рапортовал спокойно, словно докладывал о результатах дивизионных учений. – С нашей стороны – уничтожено десять противотанковых орудий, убито около полутора сотен человек, около трехсот – ранено.

– Так много? – потрясение обозначилось на лице Кернера. – Я думал, это небольшая банда. Сколько же нацистов?

– Исходя из их огневой мощи, можно сделать вывод – не менее пяти десятков танков и «САУ» и двух тысяч пехотинцев.

– Насколько мне известно, в городе Вена расквартированы две дивизии, – бургомистр немного успокоился, но в словах его время от времени проскальзывало изумление. – Почему же вы сами их не атакуете?

– Наши дивизии – стрелковые, – ответил маршал. – В них наберется полтора десятка легких танков. А против «Тигров» они совершенно бесполезны. Будем пока обороняться.

– В любом случае, мы имеем дело с крупным восстанием, – проговорил Кернер после некоторого раздумья. – И возникло оно, насколько я понял, на американской территории. Что предпринимают союзники?

– Я говорил сегодня с маршалом Жуковым, – ответил Конев, и лицо его помрачнело. – Он сейчас в Потсдаме. Вопрос о восстании обсуждался там, но и Трумэн и Эттли[39]39
  Премьер-министр Великобритании, с 28 июля сменивший на этом посту Уинстона Черчилля.


[Закрыть] ведут себя очень неопределенно. По сведениям нашей разведки, американцы и англичане даже выпускают военнопленных из лагерей, позволяя им соединиться с восставшими. И это в тот момент, когда диверсантами уничтожен аэродром в Мюнхене!

– Но погибло довольно много солдат союзников! – изумленно покачал головой Благодатов. – И генерал Локхард.

– Что генерал! – маршал презрительно прищурился. – Он был героем еще бурской войны, а в этой мало чем прославился. Буржуазные правительства, как я думаю, готовы пожертвовать не одним генералом, лишь бы вооружить недобитых фашистов против советских войск.

– Вполне вероятно, – мрачно вздохнул Кернер. – В какой срок вы надеетесь отбросить немцев от города?

– Как только подойдут части, которые я вызвал из Праги, – ответил Конев. – Но хотелось бы обсудить другой вопрос. Немцы, по некоторым сведениям, обладают специально подготовленными солдатами, которые способны будут проникнуть в Вену и причинить нам уже этой ночью немалые неприятности. Товарищ генерал-лейтенант, расскажите, что вы можете предложить для повышения уровня безопасности в городе?

Глава 7

Объективная наука есть изобретение вредное, она – тотем упадка.

Ганс Гербигер, 1925

Верхняя Австрия,

окрестности города Эффердинг.

28 июля 1945 года, 16:15–16:57

После дня, проведенного в жаркой кабине грузовика, оберстгруппенфюрер Дитрих чувствовал себя отвратительно. Болела голова, по-старчески ломило суставы. Хорошего настроения не добавляло и то странное обстоятельство, что на пути через половину Баварии никакие американские войска не помешали движению беглецов. Это заставляло Дитриха подозревать янки в неясной пока, но грандиозной подлости. В некоторые моменты он даже начинал раскаиваться в решении бежать из лагеря, где было так спокойно…

Но сомнения развеялись в тот момент, когда передний грузовик, американский «Студебеккер», миновал указатель, сообщивший, что до Эффердинга осталось пять километров. Сразу за поворотом после указателя обнаружились несколько мотоциклистов. Оберстгруппенфюрер едва не закричал от радости, увидев вооруженных людей в милой сердцу форме, украшенной сдвоенными молниями.

Один из них лениво поднял руку, призывая машину остановиться. В движениях его сквозила такая уверенность, будто солдат знал, что люди, сидевшие в тяжелом грузовике, не смогут повредить ему.

Дитрих приказал шоферу затормозить, а сам с удовольствием оторвал зад от нагревшегося за день и не очень удобного, если честно признаться, сиденья. Когда оберстгруппенфюрер спрыгнул на землю, то споткнулся и едва не упал.

Пришлось облегчить душу ругательством.

В глазах солдата при виде трех звездочек на погонах не мелькнуло ни малейшего удивления. Он индифферентно окинул взором офицера и выбросил руку в греющем душу приветствии:

– Зиг хайль!

– Хайль, – ответил Дитрих.

– Герр оберстгруппенфюрер, – сказал солдат. Дитрих разглядел на его форме знаки отличия шарфюрера. – Должен спросить у вас, кто вы такие и куда следуете?

– Мы из лагеря в Поинге, – ответил Дитрих медленно. – А следуем в Линц, на соединение с теми частями, что, по слухам, продолжают борьбу за свободу германского народа.

– Я должен вам верить? – шарфюрер поднял странные, какие-то белесоватые глаза, и боевому генералу вдруг стало страшно.

– Да, – нервно сглотнув, ответил он. – Я – Зепп[40]40
  Прозвище, под которым Йозеф Дитрих был известен в войсках.


[Закрыть] Дитрих. Кто-либо из ваших командиров должен меня знать.

– Я вас тоже знаю, – сказал шарфюрер серьезно. – Поэтому не сомневаюсь в ваших словах.

– Что все это значит? – спросил оберстгруппенфюрер, и усталость вкупе с непонятным страхом выразились потоком нервных, почти истеричных, фраз. – Странно вы встречаете гостей! Вздумай американцы пройти по этому пути, они бы запросто застали вас врасплох!

– Совсем не так, – ответил шарфюрер без улыбки. – Ваша автоколонна была замечена сразу после Пассау. То, что сидящие в машинах люди носят форму СС, мы узнали немногим позже. Все дороги, идущие из Баварии, контролируются. Если где-либо появятся войска США, они будут встречены совсем по-другому.

– Хорошо, я верю, – покачал головой Дитрих. – А…

– Мне приказано встретить вас, – прервал шарфюрер попытку оберстгруппенфюрера задать новый вопрос, – и проводить туда, где вам все объяснят.

– Хорошо, – хмуро кивнул Дитрих.

– Чуть дальше дорога заминирована, так что следуйте точно за мотоциклами, – сказал шарфюрер и двинулся к своим солдатам.

Дитрих мрачно кивнул и полез в машину.

Уверенность в себе странных типов, что встретили его в Австрии, внушала некоторые опасения.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

28 июля 1945 года, 17:33–17:55

К удивлению Дитриха, думавшего, что цель поездки – Линц, мотоциклисты свернули на север, не доезжая даже до Эффердинга. Под колесами грузовиков вместо ровного шоссе оказалась щетинившаяся колдобинами и ямами грунтовка.

В кабину затягивало пыль, которая противно скрипела на зубах и оседала на коже, вызывая раздражающий зуд.

Замок появился из-за поворота, огромный, словно усевшийся на берегу Дуная дракон. Исполинскими чешуйчатыми боками поднялись стены, а башни казались многочисленными головами чудовища.

У подъемного моста мотоциклы остановились. Дитрих выпрыгнул из кабины, и рядом с ним оказался все тот же шарфюрер.

– Герр оберстгруппенфюрер, – сказал он. – Идите за мной.

– А мои люди? – набычившись, довольно резко спросил Дитрих. – Что с ними?

– Они подождут здесь, – спокойно ответил шарфюрер. – В Шаунберг войдете только вы.

– Это название замка?

– Так точно!

Дитрих задрал голову, рассматривая древнее укрепление. Над ним, в пылавшей жаром голубой высоте, шевелилось знамя со свастикой. Привычный символ наполнил сердце решимостью.

– Хорошо, – сказал оберстгруппенфюрер и повернулся к машинам: – Ждите меня, ребята, я скоро вернусь! – рявкнул он так, чтобы его хорошо слышали во всех грузовиках. – За старшего в мое отсутствие – Фишер!

Загрохотали открываемые ворота, из-за них хлынула волна жара. Среди каменных стен сегодня не нашлось места прохладе. Солдаты у ворот отдали Дитриху честь, так что у того потеплело на душе.

Словно вернулись старые добрые времена, когда они победителями шли по Европе и фюрер был еще жив…

Во дворе замка гостя ждали. Девять человек выстроились в ряд, и лица некоторых из них выглядели смутно знакомыми.

– Хайль! – выбросил руку сопровождавший Дитриха шарфюрер.

– Зиг хайль, – ответил один из встречавших, лысый, широкоплечий, с властным лицом. – Вы свободны.

Шарфюрер исчез, и оберстгруппенфюрер остался один напротив девяти человек, многие из которых были в форме СС. Но узнать никого Дитрих не мог, мешало, скорее всего, утомление, а может быть, глубоко засевшее убеждение, что этих людей не должно быть среди живых…

– Ну? – оберстгруппенфюрер первым не выдержал тишины. – Так и будем молчать?

– Почему же? – усмехнулся все тот же человек. – Мы рады видеть вас, герр Дитрих, в замке Шаунберг.

– А кто вы, собственно, такие? – спросил оберстгруппенфюрер невежливо.

– Последний обломок Рейха, – проговорил другой, невысокий и круглолицый, как и первый – в гражданском, – сражающийся за свободу германского народа! За идеи арийской расы!

– Неужели вы не узнаете меня, Зепп? – сделал шаг вперед еще один, в погонах бригаденфюрера.

– Ульрих Граф? – Дитрих ощутил замешательство. – Это вы? Как такое возможно?

Одного из основателей НСДАП и участника Пивного путча оберстгруппенфюрер считал либо мертвым, либо находящимся в плену.

– Я, – кивнул тот с улыбкой. – Из тех, кого вы знаете, тут еще Карл Филер и бригаденфюрер Беккер, но он в войсках.

– Еще вы можете помнить меня, – вмешался в разговор пожилой бригаденфюрер.

Дитриху пришлось некоторое время вглядываться, прежде чем смутная догадка о том, кто перед ним, возникла в голове. Слишком давно, более шести лет генерал не видел этого человека.

– Вайстор? Виллигут? Не может быть! – воскликнул он.

– Все может, – с улыбкой сказал Граф. – Вы еще в этом убедитесь.

– Я рад вас видеть, господа, – проговорил Дитрих, и тут мысли его свернули в несколько другое русло. – Но кто у вас главный?

– Я, – сказал уверенно тот, кто заговорил первым. – Мое имя – Фридрих Хильшер.

– Я вас не знаю, – пожал плечами оберстгруппенфюрер. – И чин ваш мне тоже неизвестен. Может быть, настало время сменить командующего?

– Прекратите, Зепп! – сказал резко Граф. – Профессор Хильшер – тот, кто сделал наше восстание возможным! Без него нам пришлось бы покориться…

– Да ну? – усмехнулся Дитрих. Пробудившаяся жажда власти, желание отдавать приказы, реализовать которое в лагере было невозможно, толкнуло оберстгруппенфюрера на необдуманные речи. – На нем нет мундира рейхсфюрера СС, и поэтому не вижу смысла подчиняться.

– И зря, – Хильшер улыбнулся, без малейшего страха, хищно и открыто. – Любой должен повиноваться верховному арману.

– У меня за спиной пять сотен человек, которых я вывел из американского плена! – заявил Дитрих громко, решив игнорировать непонятный термин. – И по моему приказу, или если вы не выпустите меня отсюда, они мигом возьмут штурмом эту средневековую развалину…

– У меня на стенах тридцать сверхчеловек, – мягко проговорил Хильшер, делая упор на последнем слове, и оберстгруппенфюрер не решился его прервать. – Так что у вас нет ни малейших шансов. Только стоит ли нам грызться, словно паукам в банке?

– Что вы имеете в виду? – Дитрих облизал пересохшие губы и прокашлялся, пытаясь вернуть силу голосу, – под словом «сверхчеловек»?

– То, что подразумевал под ним фюрер, пока был жив, – ответил Хильшер спокойно.

– Но фюрер мертв! – прервал собеседника оберстгруппенфюрер. – За что вы мне предложите сражаться теперь?

– Что фюрер? – недобро усмехнулся Хильшер. – Он был лишь фигурой в игре, правила в которой определяем мы. И мы предлагаем вам сражаться за свободу германского народа, за новую эпоху, за мир сверхчеловека!

– Какого сверхчеловека? – Голос Дитриха звучал истерично, но ему было на это наплевать. – Всем понятно, что это сказка!

Стоявший крайним в ряду офицер в мундире штандартенфюрера как-то странно улыбнулся, а Хильшер ответил спокойно:

– Отнюдь. Это не сказка, а существо высшей расы, что должно прийти на смену человеку. Курт, будьте добры…

– Да, – штандартенфюрер сделал шаг вперед.

– Продемонстрируйте нам свои возможности.

– Хорошо, – кивнул Курт, и взгляд его холодных, словно промороженных глаз остановился на Дитрихе. – Выстрелите в меня, герр оберстгруппенфюрер.

– Что? – вытаращился Дитрих. – Вы сошли с ума?

– Нет, – серьезно покачал головой штандартенфюрер. – Я отойду на десяток шагов, встану напротив стены, а вы стреляйте. Я вижу у вас в кобуре пистолет, вот и используйте его…

В полном смущении, чувствуя себя участником идиотского представления и злясь от этого, Дитрих расстегнул кобуру. Ладонь сомкнулась на шероховатой рукоятке «вальтера», привычно клацнул затвор.

– Не бойтесь, – сказал успокаивающе Курт, заметив нерешительность оберстгруппенфюрера.

Тот обозлился и, почти не целясь, навскидку, выстрелил. Пуля с лязгом ударилась о камни стены, пройдя через то место, где только что стоял штандартенфюрер, а Дитрих с ужасом ощутил, что его горло находится в смертельном захвате.

Руки, крепкие, словно из металла, обхватывали шею так, что небольшого движения хватило бы, чтобы отправить оберстгруппенфюрера на тот свет. И пистолет здесь ничем бы не помог.

Захват исчез, и спустя миг штандартенфюрер вновь стоял на своем месте в ряду встречающих. Он даже не вспотел.

– О, – только и смог сказать Дитрих, пытаясь засунуть пистолет в кобуру и промахиваясь из-за того, что руки тряслись. Злоба исчезла, сменившись недоумением пополам с почти священным ужасом. – Вы сделали это?

– Да, я, – скромно кивнул Хильшер.

– Тогда… тогда я подчиняюсь, – упрямый «вальтер» наконец попал куда надо, а его хозяин немного оправился от потрясения. – Хайль!

– Зиг хайль! – ответил Хильшер, поднимая руку, и в глазах его зажглись огоньки торжества.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

28 июля 1945 года, 22:00–23:47

Двор замка освещался факелами. Оранжевое пламя дергалось на ветру, но упорно не умирало. Лица рядовых, державших факелы, казались высеченными из мрамора, а глаза – мертвыми стеклянными шариками.

Дитрих, которому удалось немного поспать, чувствовал себя тем не менее усталым.

Слишком много всего произошло за сегодняшний день. Размеренная жизнь в лагере сменилась долгой и утомительной дорогой, а безусловное лидерство – подчиненным положением. Это оказалось наиболее болезненным, но умом оберстгруппенфюрер понимал, что другого пути нет и что только те, кто создал сверхчеловека, смогут спасти Германию и вернуть Рейху величие, растоптанное ордами русских…

Солдат, которых он привел из Баварии, обследовали с помощью каких-то приборов, и большую часть отправили в Линц. На вопросы Дитриха о судьбе остальных, он получил от Хильшера ответ, что им предстоит стать сверхлюдьми…

Самому оберстгруппенфюреру профессор обещал посвящение в арманы, причем сегодня же вечером. Больше вопросов Дитрих решил не задавать, хотя они так и вертелись на языке.

После отдыха, что показался слишком коротким, оберстгруппенфюрера разбудил Виллигут. Увидев его, Дитрих невольно вспомнил, сколько ужасных и нелепых слухов об этом человеке, по неясным причинам уволенном из СС, ходило среди офицеров.

Никто точно не знал, чем занимается генерал, известный под фамилией Вайстор, и чем он добился расположения Гиммлера.

Но Виллигут вовсе не собирался оправдывать страшную репутацию. Очень любезно он объяснил оберстгруппенфюреру, что ему сейчас предстоит, и повел во двор замка, где и началась церемония.

Пока она напоминала посвящение в члены СС, которое Дитрих проходил очень давно. Привычное внушало уверенность, хотя странные одеяния Хильшера и двух его помощников – белые плащи с алыми крестами – вызывали неясное беспокойство…

Солдаты с факелами образовывали круг, в центре которого стоял невысокий помост, обтянутый черной тканью. На ней серебром были вышиты многочисленные руны. Дитрих, хотя ему и приходилось участвовать в ритуалах СС, плохо разбирался в символике, и знаки показались ему совсем незнакомыми.

На помосте стоял Хильшер в белом одеянии, а по сторонам от него – еще двое: маленький круглолицый и высокий, с тонкими, аристократичными чертами лица. В руках он держал длинный прямой меч. У коротышки в ладонях была чаша, из которой время от времени вырывались языки пламени.

Виллигут занял место позади Дитриха и подсказывал ему, как себя вести. Поначалу пришлось просто стоять, в то время как Хильшер исполнял длинную песню на непонятном языке. Оберстгруппенфюрер заскучал, и в этот момент бывший профессор прервался и зычным голосом обратился к нему:

– Готовы ли вы посвятить жизнь служению германскому народу?

– Готов, – прошептал Виллигут из-за спины, и Дитрих, ощущая себя марионеткой на веревочках, повторил:

– Готов!

– Пылает ли в душе вашей пламя сильнейшее, чем огонь костров? – Этот вопрос показался оберстгруппенфюреру бессмысленным.

– Пылает!

Дитрих сказал все, что от него ждали, и получил несильный, но ощутимый тычок в спину. В недоумении обернулся и встретился с взглядом Виллигута. Тот жестом показал, что пора двигаться вперед, к помосту.

Хильшер смотрел на генерала, и в глазах его извивалось и плясало пламя факелов.

– Погрузите руки в огонь, – сказал он громко, – чтобы они очистились от скверны прошлого!

Оберстгруппенфюрер заколебался, и Виллигут зашипел из-за спины:

– Не бойтесь! Это не больно!

Выругавшись про себя, Дитрих опустил ладони в поднесенную коротышкой чашу. Хотя лицо вполне отчетливо ощущало идущий от пламени жар, рукам не было больно. По коже словно скользили потоки прохладного воздуха.

В полном смятении оберстгруппенфюрер стоял и не знал, что думать. По лицу его градом катился пот, сердце сжималось в ужасе от предчувствия момента, когда волшебство исчезнет и огонь начнет жечь руки.

Но жидкость в чаше, скорее всего масло, неожиданно покрылась темной пленкой, и пламя потухло.

– Свершилось! – возгласил Хильшер, внимательно наблюдавший за процессом. – Наш брат готов к Посвящению!

Дитрих, повинуясь настойчивому жесту Виллигута, опустился на колени. В этом неудобном положении он выслушал длиннейшее перечисление прав и обязанностей армана, иначе – жреца-правителя. Большая часть списка, по мнению оберстгруппенфюрера, была уместна в веке эдак в десятом, среди диких германцев, но никак не сейчас. Но мысль эту он благоразумно держал при себе.

Хильшер замолк, и Дитрих, стоявший с опущенной головой, ощутил плечом холодное прикосновение. В дело вступил третий из посвящавших, тот, что держал меч.

Повинуясь подсказкам из-за спины, оберстгруппенфюрер повторил присягу армана:

– Клянусь вам, Господа Земли, что буду верным и храбрым, во всем буду подчиняться вашей воле и воле верховного армана, не буду иметь зависти к товарищам и силы положу на очищение земли от грязи недочеловеков.

Слегка уставший Дитрих поднялся с колен, надеясь, что на этом все окончится. Но надеждам не суждено было сбыться. Пришлось идти вслед за Хильшером и его подручными, облаченными в плащи, украшенные алыми крестами. За спиной негромко шаркал Виллигут.

Солдаты гасили факелы, опуская их в приготовленные бочки с водой, и меж древних стен разносилось шипение умирающего пламени. Двор Шаунберга потихоньку погружался во мрак.

Когда под ногами оказались ступеньки лестницы, ведущие в главную башню замка, Дитрих ощутил странную опустошенность. Мысли и чувства, до этого момента изрядно его беспокоившие, пропали, и на душе стало легко. Генерал механически переставлял руки и ноги, следовал указаниям, и все происходящее воспринимал как само собой разумеющуюся необходимость.

В большом зале, куда привели оберстгруппенфюрера, оказалось довольно светло от большого количества свечей. Плащеносцы куда-то исчезли, зато рядом появился Виллигут с небольшим черным чемоданчиком. Он попросил Дитриха уколоть палец о маленькое острие, и генерал покорно поднял ладонь.

Боли он не ощутил, лишь завороженно смотрел, как крутятся колесики.

Виллигут удовлетворенно кивнул и со скрежетом закрыл чемоданчик.

В помещении обряды оказались еще нуднее, чем во дворе. Чем-то они напомнили Дитриху то, что происходило раз в год в Вевельсбурге. Но там все было гораздо короче и заканчивалось попойкой.

Здесь же он простоял на холодном полу на коленях не один час, прежде чем ему разрешили подняться. Кубический предмет, вокруг которого творилось священнодействие, скрылся во мраке, и Дитриха повели в полной темноте, аккуратно поддерживая под локти с двух сторон.

Дорогу он не запомнил. Врезалось в память только, что ехали на лифте куда-то вниз. При этом в душе генерала родилось вялое изумление: откуда лифт в таком старом здании?

Потом было путешествие по душным и низким коридорам. Навалилась усталость, и Дитрих едва шагал. Его практически тащили. Последовал провал в памяти, и очнулся он на узкой койке, похожей на больничную. Над головой был серый грязный потолок. Пахло как в больнице; в воздухе витали запахи человеческих выделений и остро ощущался аромат нашатыря.

В мякоть левой руки вонзилось нечто острое. Дитрих нашел силы поднять голову и обнаружил, что человек в белом халате вводит ему в предплечье жидкость из довольно большого шприца.

– Что п-происходит? – спросил оберстгруппенфюрер заплетающимся языком.

– Всего лишь Посвящение, – ответил человек в белом халате и очень мягко улыбнулся.

В то же мгновение на тело навалилась боль. Она обнаружила себя сразу везде, от пальцев ног до макушки. Задернула перед глазами темный занавес и выдавила через горло громкий крик. Но голосовые связки были поражены судорогой, и вместо вопля получился невнятный всхлип…

На мгновение боль ослабела, а затем навалилась вновь, яростно вгрызаясь в каждую клеточку, в каждый орган.

– Так будет намного лучше, – сказал Хильшер, глядя на бьющееся в корчах тело оберстгруппенфюрера Йозефа Дитриха. – Он всегда был через меру непредсказуем и своеволен. Даже фюрер не мог с ним справиться.

– Истинная правда, – кивнул Виллигут. – И он будет первым арманом, прошедшим еще и через Посвящение.

– Да, арманом-сверхчеловеком, – на лбу профессора обозначились морщины. – В то время как мы всего лишь люди.

Дитрих перестал дергаться, затем судорожным движением повернулся на бок, и его вырвало на пол.

– Да, – Виллигут нервно сглотнул. – Может, нам уйти? Все равно до собственно Посвящения еще долго.

– Конечно, – кивнул Хильшер и вдруг взглянул на Виллигута прямо. – А что с тем русским?

Взгляд верховного армана был остр, и бригаденфюрер почувствовал себя очень неуютно.

– Боюсь, я ошибался, – проговорил он. – Еврейские комиссары слишком долго и сильно промывали ему мозги, и даже созерцание наших ритуалов не смогло пробудить в Петере арийского духа…

– Тогда Посвящение? – спросил Хильшер.

– Иного пути нет, – кивнул Виллигут. – Завтра вечером. Раньше не сможем. Все будет занято солдатами Дитриха.

– Да, работы предстоит много, – покачал головой Хильшер. – Но пару часов мы сможем поспать. Не будем упускать этой возможности, товарищ.

Они двинулись к лифту. Подземный зал, полный сверхчеловеческих зародышей, остался позади.

Нижняя Австрия,

западная окраина города Вена.

29 июля 1945 года, 00:27 – 1:25

Над Веной раскинулась бесподобно красивая ночь. Тысячами разноцветных глаз смотрело на землю небо, и приятной прохладой, полной запахов желудей, тянуло из глубин Венского леса.

Сержант Усов курил в окопе, рассеянно созерцая окрестности, и размышлял о жуткой несправедливости, из-за которой на его родине, в Брянске, ночи почему-то никогда не бывали столь чарующими.

«Вот ведь гады! – думал сержант. – Буржуазные империалисты, а досталась им такая красивая и благодатная земля! А нам, представителям передовой общественной формации, – болота да буераки!»

От избытка чувств он даже сплюнул на дно окопа, и в этот момент с того места, где должен был находиться часовой, донесся сдавленный всхлип. Усов прислушался, но все было тихо.

После дневного боя войска не отвели в город, а оставили на боевых позициях. До вечера удалось углубить окопы, превратив линию обороны в нечто реальное, способное выдержать даже серьезный натиск. На случай ночных вылазок со стороны противника расставили часовых.

Сержант потянул из кобуры пистолет, и в тот же момент какая-то тень на миг заслонила звезды.

– Тревога! – заорал Усов, выдергивая пистолет.

Выстрелить он не успел, что-то тяжелое ударило под дых, и сержант рухнул на колени, пытаясь вспомнить, как надо дышать. Мимо кто-то пробежал, и почти сразу началась стрельба.

Понимая, что в окопе меньше всего шансов уцелеть, сержант, цепляясь пальцами за бруствер, сумел выбраться из траншеи и, хватая воздух ртом, словно выловленный карась, повалился на землю.

С той стороны, где находился взвод, неслась беспорядочная стрельба. Затем глухо ухнула граната. Воздух наполнился шипением разлетавшихся осколков. На счастье Усова, бруствер надежно прикрыл его.

Последовал еще один разрыв, и стрельба стихла. Кто-то пробежал по окопу, но сержанта не заметил. Почти сразу треск выстрелов раздался из расположения соседнего батальона. Под аккомпанемент очередей сержант перевернулся на живот и ползком, стараясь не выдавать себя, двинулся туда, где должны были быть солдаты его взвода.

Наткнувшись на ход сообщения, ухнул в него вниз головой, словно ныряльщик – в воду. Некоторое время полежал на дне траншеи. Начали мерзнуть руки, и неизвестно отчего навалилась дрожь. Колотьем в затылке напомнила о себе травма головы.

Шипя сквозь зубы от боли, сержант приподнялся и пополз дальше. Когда ладонями уперся во что-то мокрое, то невольно сглотнул. Запах крови неожиданно явился из темноты, вызвав сильную тошноту.

В свете звезд видно было довольно плохо, но через несколько минут осмотра Усов понял, что все его парни мертвы. Под красивым небом Австрии погибли те, кто уцелел в страшных сражениях Великой Отечественной.

Осознав, что остался один, сержант яростно заскрипел зубами. Горло его судорожно сжалось, захотелось выматериться, но сил на ругательства не было. Обессиленный, Усов привалился спиной к стенке окопа и некоторое время просидел, ничего не видя и не слыша вокруг.

Вокруг царила мирная тишина, словно и не было никакого нападения. Шелестел ветерок в листве.

Усов еще раз прислушался, после чего на ощупь отыскал чей-то автомат и пошел на юг, туда, где должен находиться штаб батальона. Шагал медленно, пригнувшись, и подолгу всматривался в подозрительные места.

Но нападавшие сгинули, словно призраки, и вокруг было тихо и пусто.

Он еще дважды натыкался на трупы, постепенно понимая, к собственному ужасу, что в эту ночь оказалась истреблена вся рота. Подробностей рассмотреть не мог, но, к большому своему удивлению, сержант не нашел ни единого тела нападавших. А ведь даже при самой внезапной и удачной атаке потери неизбежны. Словно пришедшие из тьмы немцы были неуязвимы…

Он проходил один окоп за другим, и паника все росла. В один миг возникла мысль, что фрицы перебили всех. Но сомнения и страх развеял грубый голос, сказавший откуда-то из темноты:

– Стой, кто идет?

– Сержант Усов, третья рота.

В лицо ему ударил луч фонарика, некоторое время ползал по фигуре, затем погас.

– Иди вперед, – велел тот же голос, но теперь в нем появилось дружелюбие. – Только медленно. При первом же резком движении стреляем.

Сержант послушно зашагал в сторону деревьев, от которых доносились приказы. Едва ступил под их тень, из мрака сгустились две фигуры, а под ребра уперся ствол автомата.

– Вы чего? – спросил Усов зло. – Или думаете, что я фриц переодетый?

– Ничего мы не думаем, – буркнул другой голос, мощный бас, в котором звучали истерические нотки. – Только выполняем приказ. Иди давай.

Одна из фигур растворилась во тьме, а вторая осталась где-то за спиной. Следуя приказам нервного баса, сержант спустился в неглубокий овражек, поросший орешником. Идти было неудобно, ветви норовили ударить в лицо, добраться до глаз, а кочки словно лезли под ноги, заставляя спотыкаться.

Когда из кустов навстречу выступили двое, Усов с трудом сдержал какой-то детский испуг. Злоба, гнев и горечь клубились в груди, заставляя дергаться, и сохранять спокойствие удавалось с немалым трудом.

– Кто таков? – спросил конвоира один из встречавших. В голосе его звучали командные интонации.