Текст книги "Падение небес"

Автор книги: Дмитрий Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Рухнул, выплевывая собственную кровь, последний стоявший на ногах ученик, выпад тар-Готиана свалил неосторожно открывшегося Чернокрылого, крикнула что-то торжествующее Саттия.

Но ни тени неуверенности не появилось на лице консула.

Он спокойно слез с пребывавшего в каменной неподвижности коня и потащил из ножен меч.

– Ну, иди же сюда, иди… – в этот момент Олен готов был молить разом всех богов и Алиона, и Вейхорна, чтобы Харугот в последний момент не передумал, не решил, что разумнее будет удрать.

И, несмотря на терзавшую тело слабость, Рендалл пустил в ход Сердце Пламени. Поток рыжего огня ринулся вперед, поглотил силуэты Чернокрылых, их плащи вспыхнули, точно сухие листья. Оборвался и стих чей-то истошный крик, звуки перекрыл тонкий, противный звон.

Олен не сразу сообразил, что это звенит у него в ушах.

Огонь исчез, стали видны лежащие на мостовой трупы, обгорелые, страшные, и совершенно невредимый Харугот. Остатки пламени стекли по его бородке, зашипели попавшие под сапоги угольки.

– Вы умрете, – сказал консул так, словно не он один стоял против пятерых, с которыми не смогли справиться его гвардейцы и ученики. Губы его двигались медленно, с усилием, а голос звучал искаженно, точно от боли. – Никто и ничто не может противостоять мне. Вы умрете…

Первым в атаку бросился тар-Готиан. Но консул закрутился на месте, пропуская меч рядом с боком, и эльфу пришлось уходить в сторону, чтобы не попасть под удар. На выпад Саттии не обратил внимания, отбил его играючи, и даже сумел остановить атаку Харальда.

Олен мог лишь стоять на месте, борясь с собственной слабостью.

Сельтаро воскликнул что-то на своем языке, ему ответила Саттия, и они двинулись в разные стороны. Обойти противника, напасть одновременно – хороший прием, но лишь в том случае, если ты имеешь дело с обычным роданом.

Рендалл захотел крикнуть, чтобы они остановились, отошли, дали ему место, но язык его не послушался. Изо рта вместо членораздельных слов вырвался слабый писк, похожий на голос одинокого комара. Он пошатнулся и упал бы, не опустись на плечо ладонь Бенеша.

От нее пошло тепло, в ухо полился шепот:

– Отпусти, все отпусти… Само уйдет, жизнь возродится снова… всегда нужно то, что нужно…

– Что уйдет? – спросил Олен, и на этот раз у него получилось выговорить всё.

Ученик мага не отвечал, он что-то делал за спиной у Рендалла. И тот видел, как зеленые ростки окружают полыхающий в степи костер, встают стеной. Загораются и погибают, но на смену им вырастают новые, душат, душат огнище, продираются через слой черного пепла.

Эта картинка накладывалась на другую, на ту, где он стоял на Белой площади, окруженной развалинами зданий, заваленной телами. Сознание плыло, сохранять его удавалось с большим трудом.

– Все уйдет… – повторил Бенеш, и в этот момент тар-Готиан, Саттия и Харальд атаковали Харугота.

Они напали на удивление слаженно, точно не первый раз сражались бок о бок. И консул не сумел отбить все три удара, он был неплохим мечником, но никак не великим. Но он не стал и пытаться. Звякнул его клинок, столкнувшись с оружием эльфа, а странник по мирам и девушка попали в цель.

Один меч должен был поразить Харугота в сердце, второй – разрубить горло. Но оба отскочили от живой плоти, точно от валуна. Раздался мелодичный звон, словно разбился большой кусок стекла, и консул захохотал, страшным, безумным смехом, напоминавшим воронье карканье.

Лицо его залила чернота, будто из глаз потек деготь, и клинки, что коснулись тела правителя Безариона, начали темнеть. По металлу зазмеились тысячи тоненьких трещин, раздался негромкий хруст.

– Бросайте! – закричал Олен, но Харальд и Саттия сами сообразили, что делать.

Два меча упали на мостовую, и оба с чавканьем расплылись вонючей мерзкой слизью.

– Я же говорил, вы все умрете, – тяжело, словно его язык обрел вес подъемного моста, проговорил Харугот.

Слова он произносил невнятно, а лицо его корежило совершенно диким образом. Под кожей бегали сотни крохотных бугорков, вздувались и опадали, из ушей текло нечто черное, похожее на смолу.

– Отойдите, я сам, – проговорил Рендалл, стряхнул с плеча ладонь Бенеша и сделал шаг вперед.

Он был столь же свеж, как до начала боя. И хорошо помнил, как во время их первой стычки ледяной клинок не смог одолеть Харугота, повредить плоти, напитанной силой Тьмы, но все же лишил колдуна сознания.

Если сейчас сделать это, то Саттия сможет пустить в ход свои знания, как тогда, на Теносе…

– Иди же сюда, иди, – выдавил консул, и слова его прозвучали так, точно их произнесли не человеческие губы.

На мгновение Олену показалось, что перед ним высится закутанный в серый туман Дом Ничтожества – высоченные стены, толстые колонны, похожие на лапы, чешуйчатая крыша, дыбящаяся острым гребнем, и ворота с козырьком над ними, что так напоминают лицо…

А в следующий момент плюющийся синими искрами ледяной клинок ударил. Зашипел воздух, от ног Рендалла вперед побежала полоса белого инея. Но Харугот уклонился, перетек с места на место, словно был облаком черного как антрацит тумана.

Увернуться от ответного выпада Рендаллу помог боевой инстинкт, память предков-воинов, отпечатанная не в сознании даже, а в теле, в мышцах. Он сначала не понял, зачем рванулся в сторону. Лишь затем краем глаза увидел, что окутанное темной дымкой лезвие прошло у самого бока.

Кожи коснулось нечто холодное, неприятно осклизлое.

Олен ударил во второй раз, и тут уж консул не смог сделать ничего. Полупрозрачное лезвие гневно зазвенело, вокруг него замельтешил вихрь белых и голубых искр. А два багровых огня в облаке тьмы, заменявшие Харуготу глаза, померкли, но только на миг, а затем засияли с новой силой.

Правитель Безариона распахнул ставший невообразимо огромным рот, и выдохнул. Поток ледяного, зловонного ветра ударил с силой тарана. Бросившегося на помощь Олену тар-Готиана отшвырнуло на добрый десяток локтей, и высокий сельтаро остался лежать неподвижно.

Но сам Рендалл не отступил ни на шаг.

Искры, вылетевшие из ледяного клинка, смешались с желтыми и красными огнями, которые породило Сердце Пламени. Силы Нижней и Верхней Сторон смешались, поразив тело Олена жесточайшей болью, но зато образовали щит, непроницаемый даже для напора Тьмы…

Глаза консула изумленно расширились.

– Ты умреешшь… – полупровыл-полупрошептал он так, что эхо заметалось по площади, а с ратуши рухнула последняя уцелевшая башня. Шагнул вперед, тяжело и медленно, точно увечный слон. – Я сокрушу теббяяя…

Олен увидел, как Харальд подобрал меч одного из Чернокрылых, Саттия вытащила из ножен на поясе убитого воина кинжал с узким лезвием. Зашептала, поглаживая клинок, и по нему начала расползаться темная пленка.

– Сказал бы ты что-то новое, – проговорил Рендалл, отступая на шаг и понимая, что его задача сейчас – отвлечь внимание консула.

И Харальд, за невероятно долгую жизнь побывавший в тысячах схваток, и как никто чувствующий «музыку» боя, не стал пытаться напасть на Харугота сзади. Встал рядом с Рендаллом и поднял чужой клинок, готовясь парировать удар.

– Ты точно бешеный зроит из джунглей Мероэ, – продолжил Олен, стараясь отследить каждое движение консула, любое изменение в том облаке Тьмы, каким стал правитель Безариона. – Жаждешь крови и смерти…

Харугот усмехнулся, или, по крайней мере, издал некий звук, похожий на смешок, и нанес удар. Он оказался настолько стремительным, что Рендалл заметил лишь смазанное движение. Ледяной клинок дернул руку, его державшую, и отдача от столкновения мечей сотрясла все тело.

Запястье едва не вывернулось, локоть хрустнул.

Харальд тоже успел парировать удар, но устоять на ногах не смог. Меч Чернокрылого переломился у рукояти, а странник по мирам отлетел в сторону, пару раз перекатился. Но вскочил легко, будто огромный кот.

И тут нанес удар Бенеш.

Сверкнуло, и из мостовой, опутывая ноги консулу, полезли толстые стебли. С необычайной скоростью потянулись вверх, закручиваясь вокруг Харугота, подобно вьюну, нарастающему около столба. Заструились по ним потоки зеленого свечения. Консул заревел от боли, принялся рвать стебли, и рук в этот момент у него оказалось больше, чем две.

– Клянусь Селитой… – пробормотал Рендалл, глядя на толстые, похожие на горелые сосиски пальцы.

Зеленая стена не выдержала, треснула, огонь погас. По стеблям пробежала серо-бурая волна, и на мостовую начали падать сухие обрывки. Харугот шагнул из круга оставшихся торчать плетей, такой же, как до начала схватки – почти что человек, смуглое лицо, бородка, и только глаза затоплены тьмой.

Как понял Олен во внезапном озарении, этого и добивался Бенеш – чтобы их враг перестал быть облаком смертоносного мрака, сгустился, уплотнился, вернул себе облик родана.

Потому что в следующий момент Саттия быстро и бесшумно, точно охотящаяся кошка, шагнула за спину консулу. Нанесла удар, и кинжал вонзился Харуготу в затылок. Смерть после такой раны наступает мгновенно, но консул лишь покачнулся. Глаза его на миг стали обычными, человеческими, на лице отразились разочарование и обида.

– Неужели… – просипел он, поднимая руку к горлу, из которого под самым подбородком высунулся блестящий кончики лезвия. – Зачем?.. Вы понимаете, безумцы, что теперь этот мир обречен на погибель?..

Олен сделал выпад, чтобы добить почти неуязвимого противника, но ледяной клинок лишь разочарованно зазвенел, будучи не в силах причинить вред Харуготу. Тот свалился на колени, и так и остался стоять, раскачиваясь из стороны в сторону и пытаясь зажать рану на горле, из которой струилась кровь.

Меч выпал из руки консула.

– Что значит – мир погибнет? – спросила Саттия, обходя Харугота по дуге так, чтобы увидеть его лицо.

Ее глазам, способным воспринимать эманации Тьмы, открывалось совершенно немыслимое зрелище. Дыра в плоти мира, прорванная усилиями Предвечной Госпожи, открывшаяся в теле консула и за время схватки его усилиями расширившаяся, едва не поглотившая Харугота, должна была смять, растворить слабое человеческое существо. Превратиться в алчную безумную пасть, способную только выплевывать ядовитую и черную силу.

Но консул сумел удержаться на грани, смог вернуть себе человеческий облик, хотя какими усилиями это ему далось, знал лишь он один. Дыра никуда не пропала, осталась в плоти Харугота, но почти не проявляла себя, скованная обручами железной воли.

Что бы он ни творил, нынешний правитель Безариона оставался величайшим чародеем Алиона.

– Глупцы, не видящие дальше собственного носа, – Харугот хрипел, с каждым словом выплевывал капли крови, но не обращал на это внимания. – Вы думаете, мне так нужна была эта власть ради власти? Твоя смерть ради наслаждения убийством, Олен Рендалл? Нет, я хотел стать над всеми людьми Алиона, подчинить кого-нибудь из геданов, чтобы начать настоящую войну…

Харальд подошел, встал рядом с Оленом, держась за ушибленное во время падения плечо.

– Настоящая война, – пробурчал он. – Как будто эта была игрушечной.

Пришедший в себя тар-Готиан сел, очумело закрутил головой. Поднялся, убрал меч в ножны и заковылял к соратникам, припадая на правую ногу.

– Начать войну, – консул не обратил внимания на слова странника по мирам, – против тех, кто, сам того не зная, ведет Алион к гибели. Против богов, обитателей Великой Бездны и Небесного Чертога.

Саттия удивленно покачала головой, Олен хмыкнул. Да, Харугот из Лексгольма на мелочи не разменивался. Бросить вызов бессмертным хозяевам Алиона до него отважился только Восставший Маг.

– Именно они, Адерг, Азевр, Анхил, Селита, Сифорна, Скарита и прочие, – продолжил консул, – сохраняют наш мир. Но в то же время они собственной тяжестью вынуждают Алион двигаться через Предвечную Тьму, навстречу гибели в пасти Нижней Стороны. Нужно сразить их, убить или изгнать, и тогда есть шанс, что наше движение замедлится, появится шанс на спасение…

– Не может быть… – прошептал Рендалл.

– Может, да, – неожиданно сказал Бенеш. – Он говорит правду, я вижу… Сила бессмертных велика… но они слишком могучи, излишне велики… мы падем…

Олен покачал головой. Так вот зачем Харугот хотел убить его и подчинить себе Камень Памяти. Вот для чего развязал войну, повел войска на Лузианию, а потом и на Терсалим. Хотел погубить многие тысячи, чтобы затем попытаться спасти миллионы и Алион в целом.

И, сразив его, они погубят собственный мир? Отдадут Алион на растерзание гостям и еще более могучим существам, что обитают в ледяных пространствах Нижней Стороны, ее Владыкам…

– Никогда не доверял этим богам, – проговорил Харальд. – Всегда считал, что без них лучше.

Харугот засмеялся, хрипло и страшно, рот его перекосило в жуткой усмешке, а из губ вместе с кровью полились слова:

– Теперь не имеет значения, во что ты верил, зеленоглазый. Вы все умрете, довольно скоро, и тогда вспомните меня. Если бы я смог довести план до конца, разрушить храмы, лишить богов силы…

– А что бы ты стал делать потом? – спросила Саттия. – С той Тьмой, что внутри тебя? Рано или поздно ты не сумел бы обуздать ее, и тогда бы она хлынула внутрь Алиона, погубив его не менее страшно, чем Нижняя Сторона. Очнись, глупец! Хотя бы перед смертью ты должен понять, что был всего лишь марионеткой! Предвечной Госпоже чем-то важен наш мир, и она использовала тебя как молоток, чтобы расколоть его скорлупу!

Руки Харугота поднялись, лицо перекосилось в запредельном усилии, но сказать он ничего не смог.

– Но даже если бы ты победил и сам воцарился над Алионом подобно богу, что бы это дало? – воскликнула девушка. – Нижняя Сторона уже тут, ее посланцы ломают небо. И сумел бы ты их остановить?

– Что-нибудь придумал бы… – выдавил из себя консул, а потом очень тихо выдохнул: – Всё…

Его начало мять и корчить, лицо почернело, на нем вспухли многочисленные бугорки.

Бенеш шагнул из-за спины Олена, раскинул руки. От его ладоней в стороны заструилось малахитовое свечение, образовало тонкую пленку, полупрозрачным колпаком накрывшую Рендалла и остальных. По его стенкам побежали разводы, мир снаружи причудливо исказился, стал зеленовато-серым.

Харугот сумел встать, хотя это больше походило на то, что консула вздернули на ноги, взяв за голову. Еще он ухитрился выдавить нечто вроде улыбки, а затем пропал в облаке тьмы. Щупальца непроглядного мрака рванули в стороны, ударили в колпак, но зеленые стенки выдержали.

Олен почувствовал, как под ногами вздрогнула земля.

– Он… погиб? – спросил тар-Готиан.

– Никто не выживет после такого, – ответила Саттия. – Он пытается бороться, я вижу. Он впустил Тьму в Алион, но сейчас собственной смертью хочет заткнуть дыру. И у него это получается…

Бушующие струи мрака за пределами пузыря из зеленого света скрыли из виду Безарион. Великий город пропал, точно невиданной силы буря поглотила его, смешала землю с небом.

А затем в самом ее сердце ударила ослепительная молния, и все исчезло.

Открылась Белая площадь, кучки пепла, в которые превратились тела погибших. Стала видна изрытая колдобинами мостовая, ближние здания, чьи стены превратились в огрызки высотой не более пары локтей. Стоявшие дальше от площади дома рухнули, еще дальше – лишились окон и обзавелись трещинами.

– Все, – сказал Бенеш, и колпак зеленого света исчез. – Я знаю, что Харугот погиб… но поверить не могу, да.

– Лучше поверь, – проговорила Саттия, после чего глаза ее закрылись, и девушка начала медленно заваливаться назад.

Часть 2
Красное

Богов вполне справедливо называют бессмертными, так как тот, кто не знает жизни, не может знать и смерти. Но пресечь существование облака разума, которому приносят жертвы и строят храмы, возможно, хотя для этого нужно воистину невероятное усилие и необычное стечение обстоятельств.

Араим Голая Голова. «О природе богов».

Глава 6. Трон

Оболочка Алиона, непроницаемая для взоров смертных, состоит не из одного слоя. Внутренний, доступный взглядам роданов, обычно называют куполом небес, ну а другие и вовсе не имеют имен в языках смертных. Они тверже, чем алмазная сталь, что выходит из печей гномов Серых гор, и способны удержать напор самой Внешней Тьмы.

Но есть силы, что могут пробить и своды неба.

Сумей обычный человек, гном или эльф в этот момент подняться в недосягаемые высоты, вплотную к голубому куполу, он бы не увидел ничего. Различил бы только, что вроде бы мерещится какая-то белесая паутина, кое-где покрывшая свод небес. Чародей разглядел бы крохотные, уходящие вглубь тверди трещинки, медленно ползущие во все стороны, как тонкие щупальца.

И еще он уловил бы присутствие великой силы, что была рядом, находилась тут, не нуждаясь ни в каком зримом воплощении. Она двигалась, и там, где проходила, трещины исчезали, затягивались, точно раны в плоти воина.

Плыли внизу облака, под ними лежал Алион – громадный буро-зелено-желтый силуэт, окантованный синевой морей и океанов. Блестели под солнцем закованные в лед вершины гор.

В один момент великая сила взволновалась, заревел ветер, и у самого небесного купола, едва не касаясь его, повис исполинский аист, чьи крылья закрыли бы город. Он распахнул клюв и испустил протяжный, тоскливый крик, заставивший облака вздрогнуть.

Свет солнца померк, точно оно мигнуло, и через мгновение около аиста возник златогривый жеребец, чье глаза были – желтый огонь, а из-под янтарных копыт летели искры.

Два бога, два брата, Анхил, Дарующий Мудрость, и Афиас, Приносящий Свет, сошлись вместе. Мигом позже рядом с ними возникла среброглазая кошка, спутница Собирны, Прекрасноголосой Богини.

– Ты призвал нас? – спросил Афиас, принимая обычный облик тучного мужчины в желтом балахоне и с диском-чакрой в руке.

– И не только вас, – ответил Анхил, плеснул сине-белый плащ за его плечами, и кусочек небосклона потемнел, словно для него наступила ночь.

Блеснули в нем крупные, точно лампы, звезды, сверкнул серп, который держала Скарита, Блистающая. Захлопали по воздуху черные крылья летучей мыши за ее спиной.

– Смотрите же! – провозгласил Владыка Небес, взмахнул посохом, и синий купол над ним словно раскололся.

Открылась бездна, полная клубящихся темных облаков и разноцветных огней. Затем в ней возникло движение, и глазам богов предстала непостижимо сложная для смертного картина: пересекающиеся плоскости, синие, голубые, зеленые, и тянущиеся сквозь них белые «корни», пульсирующие, трясущиеся, мелко вибрирующие у тонких кончиков.

– Ты, конечно, очень мудр, брат, – сказал Афиас, – и мне за тобой не угнаться. Я понимаю, что ты открыл нам внешние оболочки. Но что это такое? Я вижу, но не могу разобраться в увиденном.

Собирна кивнула, и горящие живым огнем струны на ее лире тоненько запели.

– Нижняя Сторона, – проговорил Анхил. – Вы знаете, что попыток прорыва не было много дней. Но это не значит, что они отступились или забыли об Алионе. Они просто сменили образ действий. Вместо лобовых атак они начали медленное просачивание, начали грызть скорлупу нашего мира, бурить ее во многих местах…

Картинка приблизилась, открылись детали – летящие с кончиков «корней» белые искры, темные пятна на оболочках, что призваны защищать Алион, многие сотни мелких отверстий в них.

– С этим можно бороться? – спросила Скарита.

– Можно, – кивнул Анхил. – Сегодня я прошел вдоль небосвода, и везде, где дотянулся, зарастил шрамы. Если мы все займемся чем-то подобным, то сможем остановить их, не дать заразе проникнуть в наш мир. Я подам весть в Бездну, чтобы они занялись нижней половиной…

– Постой, постой, брат! – Афиас вскинул пухлую руку. – Ты предлагаешь нам пустить в ход собственную Силу?

– Да.

– Но ведь это опасно! – воскликнул бог-солнце. – Каждый наш удар, каждый жест и шаг отдадутся разрушениями и невообразимыми бедствиями! Заставят трещать скрепы, что держат мир в единстве!

– Верно, это так, – в голосе Владыки Неба обозначился гнев. – Но что еще мы можем сделать? Атрибуты не помогут против такого! А если они прорвутся внутрь, то Алион постигнет судьба многих сотен миров! Он погибнет, превратится в мертвую ледышку, и считанные единицы живых сумеют уцелеть! Мы не допустим этого, не можем допустить! Не можем потерпеть поражение!

Богини переглянулись совсем по-человечески, и в глазах их отразилась одна и та же мысль: «Ох уж эти мужчины».

– Не надо громких слов и призывов, – проговорила Блистающая. – Наш долг – сохранять этот мир, сколько хватит сил. И если мы можем что-то сделать, мы обязаны это делать. Мир выдержит, Творец ладил его на совесть. А потом мы… – что она собиралась сказать, осталось непонятным, поскольку купол небес задрожал, колыхнулись очертания Алиона внизу.

– Это еще что? – воскликнул Анхил, раскидывая руки, все норовившие стать белыми крыльями.

– Это в Безарионе… – отозвался Афиас. – Смертные что-то творят, но заглянуть туда я не могу из-за проклятых облаков!

– Не творят, а скорее разрушают, – покачала головой Собирна, – я чувствую чудовищной силы заклинания… и в них задействована Тьма.

Владыка Неба повел посохом, и верхний слой облаков отодвинулся в сторону, открыв северо-запад Алиона, от Каменного моря до Теграта закрытый бурлящим серым покрывалом туч.

– Не могу… – прохрипел Анхил, и на лице его отразилось удивление, на лбу надулись жилы, точно у родана, пытающегося поднять большую тяжесть. – Они… они мне не повинуются…

В том месте, где находился Безарион, облака все же разошлись, образовав крохотное отверстие.

– Вижу! – закричал Афиас. – Там тот смертный по имени Олен Рендалл, за которым нам велено было следить!

– И что вы узнали? – спросил Анхил.

– Под эти тучи нам заглянуть не удалось, – ответила Скарита, – но путешествует он в очень странной компании. Крайне необычный человек, хотя в чем его отличие от прочих, мне понять не удалось, девушка-квартер, гном, сельтаро и маг, наделенный чудной силой. Я не…

Оберегающая-во-Мраке вновь не смогла довести фразу до конца. Дыра в облаках на мгновение стала красной, словно внизу забушевал исполинской силы пожар, а затем по тучам покатилось, расширяясь, темное кольцо, похожее на волну, за ним другое, третье.

Анхил на мгновение утратил человекоподобные очертания, Афиас засипел, точно его душили. Струны лиры в руках Собирны тревожно зазвенели, а Скарита закуталась в собственные крылья.

– Что они творят? Что творят? – простонал Светоносный. – Это тот маг из Безариона… как его? Харугот… а еще?

– Тот, что путешествовал с Оленом Рендаллом, – прошипела богиня луны. – Один пустил в ход Предвечную Тьму, другой – нечто похожее на нашу силу, но иную… Я не понимаю, что они творят и как!

– И я, – нахмурился Анхил.

– Спустимся? Вмешаемся? – предложил Афиас. – Тьма, Древний Лед и Сердце Пламени в руках Рендалла – как бы все это вместе не наделало бед… Наше появление остановит бой.

От скрытого под облаками города, в пределах которого сошлись в битве смертные чародеи, катили невидимые для роданов волны. Искажали очертания мира, точно потоки горячего воздуха, заставляли вздрагивать корни гор и сам купол неба.

– Погоди, брат, – поднял руку Анхил. – Боюсь, что туда нам не прорваться. Тьма не даст нам подойти вплотную. Кроме того, если подождем, то, мне кажется, скоро избавимся от одной проблемы. Придержим слегка то волнение, что они подняли… За дело!

Взвыли, затанцевали рванувшиеся от его крыльев вихри, ринулись вниз, к дыре в тучах. Ярко засиял диск-чакра Афиаса, выпущенный им желтый луч устремился туда же. Скарита исчезла, но над горизонтом в небе проявился тоненький серп умирающей луны.

Собирна растворилась в воздухе несколькими мгновениями позже, и над миром поплыли звуки ее лиры, способной усмирять самые жестокие бури, где бы они ни ярились, на море, в небесах или в сердцах роданов. Сотрясавшая мир дрожь начала слабеть, пока не превратилась в безвредную рябь.

Потом облака над Безарионом вздыбил, разорвал в клочья чудовищный черный волдырь. Потянулись от него вверх струи серого дыма, корчи принялись терзать земную твердь.

Госпожа благодаря своему орудию, своему верному слуге нашла ворота в Алион.

И повисшие в небесах боги замерли в растерянности. Они могли лишь ударить собственной силой, уничтожив Безарион, оставить на его месте яму глубиной в милю. Сотрясти основы мира, рискнуть тем, что вся борьба против гостей с Нижней Стороны окажется бесполезной.

Но зато выжечь ядовитый гнойник…

Волдырь вздрогнул, его пронзила короткая молния, и жуткое черное пятно исчезло. Со всех сторон устремились облака, поползли, дабы заткнуть образовавшуюся в сплошной пелене прореху.

– Ничего себе… – проговорил Афиас. – Должна была остаться воронка размером с полгорода. И… ничего?

– Он сумел, – мрачно ответил Владыка Небес. – Тот, кого называли Харуготом из Лексгольма, наглухо перекрыл те двери, которые норовил распахнуть ранее. Что вынудило его совершить такое, я не знаю. Души людей неподвластны небу…

Рядом с ним в облаке самой обычной тьмы появилась Скарита, мягко выступила из пустоты среброглазая кошка.

– Как я и говорил, от одной проблемы мы избавились, – сказал Анхил. – За Оленом Рендаллом и теми, кто с ним, нужно приглядывать, хотя вряд ли они чем-то опасны. Помимо него, у нас есть другая, более серьезная забота… Что там с отверженным?

Бог солнца переглянулся с богиней луны, и они принялись рассказывать. Армия Тринадцатого тоже пряталась под пологом почти не расходившихся облаков, но за ее деяниями следить было проще, чем за Рендаллом. Ибо воины с молотом на стяге шли вперед, разрушая все храмы, что попадались им на пути, и хозяева святилищ ощущали такие удары.

– Сейчас они в тех землях, что называются герцогством Ородримским, и идут они не одни…

– Древние, – прошептала Скарита, и в голосе ее прозвучала давняя, подсердечная ненависть.

Много тысячелетий назад боги сошлись в бою с первыми хозяевами этого мира, не желавшими признавать власть пришельцев, и одолели. Но победа оказалась нелегкой, да и полной она не стала. Позже удалось лишить жизни нескольких недобитых Древних, по глупости высунувшихся из убежищ.

Но несколько десятков ухитрились дожить до этого дня.

– Да, это они, – сказал Анхил. – Они собрались вместе, и это значит, что пришла пора нам ударить. Драконы готовы, Волк Бездны, как всегда, будет рад вонзить клыки в шею врагу, кем бы он ни был…

– Настал час силы? – спросил Афиас с улыбкой.

– Настал, брат.

И небеса опустели.

Войско Тринадцатого пошло дальше на следующий день после взятия замка ари Курга. Хотя «взятием» то, что случилось, назвал бы только крайне осторожный родан. От укрепления после того, как по нему прошли чудовища, осталась груда черных от крови и копоти валунов.

Ларин фа-Тарин вместе с другими тысячниками сходил осмотреть ее, и его едва не стошнило.

Самым жутким было то, что они не увидели ни единого трупа.

Утром пришел приказ выступать на восток, и новые «союзники» пошли вместе с роданами, что давно воевали под знаменами Господина. Точнее, некоторые пошли, а другие – полетели. И Тринадцатый двинулся впереди своего воинства, как обычный полководец.

Для того, чтобы не упускать из виду новых друзей, как подумал фа-Тарин.

С этого момента их поход превратился в нечто чудовищное, мало похожее на обычную войну. Два следующих замка они «взяли» тем же образом, что и цитадель барона ари Курга, не потеряв ни единого солдата, не потратив ни одной стрелы. Ну а затем быстрее пехотинцев и коней вперед помчались слухи…

Крепости и города начали сами открывать ворота и заранее высылать гонцов с изъявлениями покорности.

Чаще всего Господин обходился с ними милостиво. Принимал символические ключи, обещал никого не казнить, кроме жрецов ложных богов, и ничего не разрушать, помимо их же святилищ.

Возражать никто не осмеливался.

Завидев армию чудовищ, теряли отвагу самые нахальные таристеры.

Жители прятались по подвалам и чердакам, разбегались по лесам. Только редкие смельчаки видели, как кирки и молоты вгрызаются в стены храмов, как место старых святилищ занимают новые, посвященные Господину, с алтарным камнем внутри, белым, как первый снег.

В каждом тут же начинали служить молебны.

Но дважды Тринадцатый не смог или не захотел остановить «союзников», и тогда огромные монстры с ревом бросались на обреченный город. И оба раза города перестали существовать. Исчезли башни, дома и святилища, погибли не только жители, но и кошки, собаки и крысы.

На месте крупного селения оставалась безжизненная пустошь, и они шли дальше.

В пределах герцогства Ородрим дорогу армии Господина преградили всего один раз – большое войско во главе с самим герцогом. Но схватка оказалась недолгой – летучие твари чуть пугнули пошедшую в атаку таристерскую конницу, и выученные боевые кони сошли с ума.

Самим всадникам осталось только умирать.

После учиненного в тот день разгрома, в котором погиб герцог, сопротивление прекратилось. Хозяева замков начали выезжать навстречу, выражать готовность стать вассалами Тринадцатого, отречься от прежних богов и принять участие в войне под знаменами победителей.

Дважды пришлось останавливаться на день, чтобы устроить большие молебны и принять новичков в лоно истинной веры.

Зато теперь вместе с ополченцами с Архипелага шло несколько тысяч хирдеров и таристеров. Те, кто сражался за Господина еще на островах и брал Ревангер, смотрели на присоединившихся с презрением. Многие думали, что ородримцы предадут при первой возможности.

Настоящее дело для воинов находилось крайне редко, и мечи скучали в ножнах.

Если кто и погибал или получал рану, то только по собственной глупости или большому невезению. Но воины, несмотря на это, мрачнели с каждым днем, и Ларин фа-Тарин чувствовал их настроение.

Потому что сам ощущал нечто подобное.

Они верили в Господина много лет, приносили ему жертвы тогда, когда Сокрытый был лишь забытой тенью. Они строили первый храм на острове Калнос и отдавали жизни в битвах за Закатный архипелаг.

А теперь выяснилось, что ветераны Тринадцатому не очень и нужны. Он воспользовался ими, и сменил на новое оружие, более смертоносное. Но старое не выкинул, потащил с собой, на всякий случай.

Фа-Тарин слышал разговоры, которые вели меж собой его воины, замечал их косые взгляды. Но делать ничего не пытался, потому что знал – эту ситуацию изменить не в силах тысячника.

Нет, Господин все время был теперь с ними, он творил чудеса, порой объявлял, что готов выслушать любого родана из войска и помочь его беде. Но почему-то никто не спешил к роскошному шатру из черно-алого шелка, который на стоянках раскидывали для полководца.

Фа-Тарин видел мрачные лица других тысячников, и делал вывод, что у них дела обстоят не лучше. Между собой они почти не разговаривали, а если и разговаривали, то исключительно по делу. Каждого военачальника терзали сомнения, и все боялись их высказать.