Текст книги "Фантастика 2003 Выпуск 2"

Автор книги: Дмитрий Казаков

Соавторы: Юрий Бурносов,Леонид Каганов,Сергей Чекмаев,Олег Овчинников,Сергей Герасимов,Владимир Антонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

4

После трех бессонных ночей я не выдержал. В самом деле, я просто не мог уснуть. Лежал, глядя в потолок, пытался считать овец и белых тигров, пил перед сном горячее молоко, но ничего не помогало, хотя спать хотелось зверски. То ли я подсознательно не мог заснуть, то ли… то ли меня что то не пускало в сны. Наконец я решился и стянул бабушкин рецепт, по которому бдительная аптекарша выдала мне желтенькую коробочку венгерских таблеток, пробормотав: – Знаю я вас – «бабушке, дедушке…», а потом в подвалах чем зря занимаетесь… Я смолчал. Вернувшись из института, я обнаружил, что бабушка ушла к соседке, оставив записку с наставлениями по поводу обеда – где что лежит, сколько греть, и что надо заплатить за телефон, потому что со станции приходили, – наскоро проглотил две холодные котлеты, запил компотом и завалился спать, приняв в качестве стартовых две таблетки. Стоило мне закрыть глаза, как я почти что врезался лбом в золотистую стену. – Валера, – сказала Суок. – Валера! – Привет, – сказал я. – Почему ты не приходил? Я думала, ты никогда не придешь! Как всегда, радость тут же сменилась слезами, и вот уже снова я утешал ее, гладил по спине, целовал в лоб, в висок, в маленькое ушко… Мы стояли в бесконечном коридоре, как раз напротив одной из царапин. Когда Суок немного успокоилась и, всхлипывая, стала тараторить, как она скучала и как хорошо, что я пришел, пойдем скорее прыгать и играть, я спросил: – Что со мной случилось в прошлый раз? – Я же говорила – тебе не страшно… – пробормотала она, вытирая кулачком глаза. «Иначе будет плохо. – Мне? – Нет. Мне», – вспомнил я. Бревно, скотина, сволочь! – Что… что с тобой сделали? – выдавил я. – Ничего, Валера. Ничего страшного. Все хорошо, – шептала Суок. – Только не делай так больше, не надо. Пойдем играть! Я покорился. И мы прыгали, мы играли в прятки в большой комнате с вешалками, я прятался в гуще шуб и платьев, а Суок радостно взвизгивала, когда я неожиданно выскакивал из укрытия и бежал к батуту, чтобы хлопнуть по нему рукой… Наверное, прошло несколько часов, и я не думал ни о Мотыльковом Поезде, ни о том, что пора возвращаться, потому что хотел устроить Суок праздник. И у меня, кажется, получилось. Нам никто не мешал, вокруг было тихо. Уставшие, мы лежали почти рядом на батуте и тяжело дышали. – Было весело, Валера. Спасибо! – сказала она, сжав мою руку своей горячей ладошкой. – Да уж… – Ты придешь завтра? – Приду. – Обещаешь? – Обещаю. Обещаю, Суок. – Тогда поцелуй меня. И я ее поцеловал. Не так, как обычно. По настоящему, по взрослому, раздвинув копчиком языка ее плотно сжатые губы, прижав ее к себе так сильно, как только мог. И в этот момент я понял, что я просто не могу потерять эту странную симпатичную девчонку в ее пажеском костюмчике, что я обязан вытащить ее отсюда, чего бы мне это ни стоило. Но как это сделать – я не знал. Наверное, именно поэтому я проснулся на подушке, мокрой от слез. Утром, собираясь в институт и копаясь в видеокассетах (Вовка попросил у меня первую часть «Звонка»), я вполглаза смотрел местные новости по маленькому телевизору «Электроника», стоявшему на холодильнике. После обычных историй о ремонте областной библиотеки, сессии городского совета и пикете Народной Партии пошел милицейский блок. Обычно там рассказывали о том, кто куда ушел и потерялся, просили опознать труп или искали свидетелей дорожно транспортных происшествий. Когда я взглянул на экран в очередной раз, я увидел там Суок. «…Марина Сергеевна, – сказал невидимый диктор унылым картонным голосом, – воспитанница школы интерната номер два имени Песталоцци. Ушла двадцать седьмого ноября прошлого года и не вернулась. Приметы…» Я не слушал. Суок смотрела с черно белой некачественной фотографии. У нее были смешные косички, а не прическа «паж», но это была моя Суок. Диктор уже рассказывал о трупе, найденном в теплотрассе по улице Горького, а я все пялился на экран, где для меня застыла фотография грустной девчонки. Фамилию я пропустил, но она ни к чему, фамилия; не пойду же я в милицию рассказывать, что видел пропавшую девочку во сне. Напугало меня то, что Суок оказалась реальной. Куда реальнее, чем я думал. Естественно, ни в какой институт я не пошел. Коробка, таблетки, кровать. Сон. Суок. Я ожидал, что найду ее сразу. Но случилось иначе. Я стоял посреди коридора, который показался мне чуть более тусклым, чем обычно. Я огляделся и понял: золотистые панели были сплошь исцарапаны, словно что то бесилось здесь, катаясь и размахивая когтистыми лапами. – Суок! – крикнул я и прислушался. Бесполезно. Тишина. Ни шороха, ни звука. – Суок! Что то чуть слышно скрипнуло дальше по коридору, и я побежал туда, поскальзываясь на гладком шашечном полу. Я не знал, что увижу за очередным поворотом – не исключено, что Того, Кто Царапает Стены, но об этом я сейчас не думал. Передо мной стояла фотография на черно белом телеэкране – вот в чем причина. События недолго заставили ждать своего развития. Как и в прошлый раз, меня ударило мягкой воздушной подушкой, и я даже проехал пару метров по гладкой стене, безуспешно пытаясь уцепиться за нее руками и чувствуя себя героем не на своем месте, попавшим впросак,– как Абдулов в «Шизофрении». Упав на колени, а затем на четвереньки, я почувствовал, как теплый воздух пронесся над моей головой, шелестя и стеная; постояв в нелепой позе пару минут, я прислушался – тихо, Мотыльковый Поезд, если это был он, прошел мимо, однако судьба Суок была до сих пор неясна. За себя я почти не боялся – наверное, потому что происходило это все во сне. Вот только чей это был сон и зачем он? Я гнал прочь подобные мысли, когда бежал по бесконечному коридору, когда стучал в запертые двери, куда мне теперь уже не удавалось войти, как прежде, с закрытыми глазами. Я остановился, только когда врезался в лестницу. Ту самую лестницу, напомнившую мне корабельный трап, первую лестницу, которую я увидел в Замке, сработанную все из того же золотистого металла и вроде бы отлитую целиком, без гаек и болтов. Я ударился лбом и почувствовал не только боль, но и теплую струйку, стекающую по щеке. Я стер ее и поднес пальцы к глазам. Кровь. – Суок! – заорал я, колотя по загудевшим ступеням лестницы кулаком. – Суок! Ты где?! – Валера… – тихо сказали сзади. Я обернулся. – Валера, – утверждающе повторила Суок. – Уходи, Валера. Уходи. – Нет уж, – отрезал я, снова вытирая кровь со щеки. – Пойдем вместе. – Как? Я не могу. Нельзя… – А через нельзя, Марина Сергеевна, воспитанница школы интерната номер два имени Песталоцци! Через не могу! Я тебя тут не оставлю, так и знай! Суок отшатнулась. Мне показалось, что ее то ли удивило, то ли испугало даже не мое желание вытащить ее из Замка, а то, что я назвал ее по имени и отчеству. Я бы назвал ее и по фамилии, если бы знал эту самую фамилию. Но разбираться было некогда, и я схватил ее за руку и поволок по коридору. Суок лишь пискнула, но послушно побежала за мной. – Комната! – крикнул я на ходу. – Комната с батутом! Где она? – Сейчас, Валера… – прокричала в ответ задыхающаяся Суок. – Сейчас… Закрой глаза! Она в буквальном смысле втянула меня в стену, я даже почувствовал, как на мгновение моя плоть слилась с золотистым холодным материалом. Ощущение было не из приятных, меня передернуло, но когда я открыл глаза, то стоял как раз рядом с вешалкой. Именно ее я и потащил к двери, чтобы устроить какую никакую баррикаду. Что то подсказывало, что в дверь вот вот начнут ломиться. – Ты хочешь домой?! – крикнул я, не глядя на Суок. – Домой? – Дом! У тебя есть дом, Марина Сергеевна! Обычный человеческий дом! – У меня нет дома, Валера, – потерянно сказала она. Ну я и сволочь. Откуда у нее дом? Школа интернат, откуда она сбежала? – У тебя будет дом, – решительно сказал я и с грохотом придвинул секцию вешалки к двери. – Только пойдем со мной. Не нужно здесь оставаться, милый мой, любимый, дорогой мой котик! Не нужно! Она промолчала. Когда я, пыхтя, подтаскивал к двери очередную секцию, с которой сыпались парчовые платья, Суок чуть слышно спросила: – Как ты меня назвал, Валера? – Марина… Марина Сергеевна. Я не знаю твоей фамилии, но мы узнаем ее вместе, когда ты вернешься домой. – Марина, – повторила Суок. – Марина. Валера. Котенок. Может быть, она бредила. Я не успел поразмышлять об этом, потому что в дверь с противоположной стороны что то ударило, да так сильно, что я отлетел в сторону вместе с секцией, которую только что подтащил. – Валера! – закричала Суок. В дверь снова ударило, я, стоя на одном колене, оттолкнул ее в сторону, что то завопил – кажется, даже матом – и заковылял к двери. Она распахнулась в тот момент, когда я подошел вплотную. Державшие ее секции попросту повалились в стороны, а сама дверь словно бы истаяла – а за ней я увидел Того, Кто Царапает Стены.

5

Бабушка сказала, что вызывала «скорую» сразу, как только услышала мои крики и обнаружила меня на полу: истошно орущего, обоссавшегося, с изодранными в кровь руками. Пока «скорая» ехала – а ехала она минут двадцать, – я пришел в себя, выпил воды и даже переоделся в сухое. – Все ясно, – сказал прибывший фельдшер, беря с тумбочки коробку снотворного. – Колесами балуемся? Ты, дебил, старушку бы пожалел! Я промолчал. Фельдшер что то вколол мне, сделал промывание желудка и уехал, посоветовав бабушке сводить меня к наркологу. – Допрыгался, – сказала она, с горечью посмотрела на меня и ушла в свою спальню. Я слышал, как она там ворочается и бренчит вставной челюстью, укладывая ее в стакан. До самого утра я не спал. А около десяти утра зазвенел дверной звонок. Я вскочил, не дожидаясь, пока проснется бабушка, и без того переволновавшаяся ночью, и открыл дверь. На пороге стояла она. Суок. Сначала я даже не узнал ее: в стареньком спортивном костюме с вытянутыми коленками, в футболке с портретом Ди Каприо, с совсем короткой, чуть ли не «под ноль», стрижкой… – Привет, – сказала она. – Привет, – сказал я. – Меня выписали. – Что? – опешил я. – Откуда?! – Вот, Валера… Она протянула какой то сложенный вчетверо листик. Я не стал читать, что написано в бумажке. Я прочел лишь гриф: «Областной психиатрический диспансер», и вернул бумагу ей, и тут, отделившись от желтого грубого листа, что то упало на пол. На линолеуме валялся засохший золотистый цветок, который, играя, уже поддевал лапкой мой котенок.

Сергей Чекмаев. Высшая мера

–…рассмотрев все материалы данного дела, чрезвычайная коллегия Право-суда Федерации постановила… признать подсудимого Яна Марию Горовитца виновным по следующим статьям Единого кодекса – 217-ой, «незаконное вторжение в частную собственность», 349-ой, «создание угрозы жизни гражданину Федерации», и 352-ой, «покушение на убийство первой степени». Подсудимый приговаривается… Эффектная пауза. Напряжение в зале суда достигло предела. Все застыло вместе с молотком судебного исполнителя. Ни единого движения и почти полная тишина, словно все одновременно затаили дыхание. Лишь чуть слышно гудят кондиционеры. -…к высшей мере наказания! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Управлению наказаний привести приговор в исполнение в течение девяноста шести часов. Бум! – Дело закрыто. Молоток исполнителя все-таки упал, заставив вздрогнуть почти всех. И вместе с ним рухнул на скамью осужденный – теперь уже не подсудимый, а осужденный, – закрыл лицо руками и что-то невнятно забормотал. Многим в зале показалось – молился… – Ну, и что же Вам в итоге от меня нужно? – О, господин директор, ничего такого сверх… вы меня понимаете? Уже пять лет как введен Единый кодекс, в свое время он подавался разработчиками, как самый гуманный. С тех пор к высшей мере приговаривали, дайте-ка посмотреть… – репортер сверился с записями, – девятнадцать раз. Дальнейшая судьба осужденных никому не известна… где они, что с ними, как выглядит место исполнения приговора? Этот Ваш Изолятор… Люди имеют право знать, Вы не находите, господин директор? Зрители нашего канала будут удовлетворены, если Вы просто… – У вас, головизионщиков, все просто. Запаянные карточки «пресса», осветители, камеры, рыскающие из стороны в сторону… а потом в эфир выходит такой материал, что наверху хватаются за голову и кое-кому приходится распроститься с теплыми насиженными местечками… – Мы все понимаем, господин директор! И ни в коем случае не собираемся выпускать сырой материал, без Вашего одобрения. Зато – представьте! какой это будет наглядный пример для тех, кто уже сейчас готовиться совершить подобное преступление! В случае с Горовитцем жертва выжила, а если в следующий раз реанимационная бригада просто не успеет? Что тогда? Подумайте, сколько жизней мы с Вами можем спасти одной только получасовой передачей! – Если Вы мне скажете, что и слово «рейтинг» для Вас и всего канала «Ай-Джи-Ви» ничего не значит, я тут же расплачусь от умиления! – сарказм в голосе директора на мгновение сбил репортера с толку. – Не буду спорить, – немного смущенно ответил тот. – Это тоже немаловажно. Выходит, что интерес есть у всех – и у нашего канала, и у Вас лично, и у всей системы правосудия Федерации. Суровый тон директора несколько смягчился… – Ну, ладно… Я организую Вашей команде просмотр, два-три человека, не больше. Вы сами, оператор, осветитель… Хватит? Или кто-то еще нужен? Щедрое предложение воодушевило репортера. Он разулыбался… – Что Вы, троих более чем достаточно! Я Вам так благодарен! И нам что, – разрешат снимать прямо в Изоляторе? Это было бы просто великолепно! – Нет, Изолятор потому так и называется, он – изолирован от внешнего мира. Никто, понимаете, никто не сможет проникнуть к осужденному. Но, не отчаивайтесь. Внутри там кругом камеры и датчики. Запись идет постоянно. Мы продемонстрируем Вам кое-какой материал, а Вы уже сами будете отбирать нужное, интервью возьмете у наблюдателей из контрольной группы. Согласны? – Спасибо, господин директор. Спасибо. Даже не знаю, как Вас благодарить! – Тогда будьте готовы дня через три. С Вами свяжутся из моего секретариата. А сейчас – не смею больше задерживать. Рад был познакомиться. День первый В первые мгновения после того, как за спиной захлопнулся люк Изолятора и приглушенно зашипели с ТОЙ стороны сварочные иглы, Яном овладела апатия. Он бессильно сполз по стене на пол, помотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение. Ему все никак не удавалось заставить себя поверить. Неужели – правда? Все оставшиеся двадцать, тридцать, сорок лет – сколько там ему отмерено? предстоит провести вот в этих четырех стенах? В недоступном никому и ничему бункере глубоко под землей. Еще в камере ему выдали буклет со всеми характеристиками Изолятора – глубина залегания, общая площадь, жилая площадь, продуктивность воздухоочистительной системы в кубометрах – но он не вчитывался… Не до того было. Щель за спиной в последний раз брызнула снопом синеватых искр и погасла. Все. Теперь он точно один. Он сам, осужденный Ян Горовитц да роботы обслуги – вот и все обитатели Изолятора на многие годы вперед. И зачем только он согласился взяться за это дело! Сучий подонок Шифу подловил Яна в тот момент, когда у него начал ощущаться серьезный недостаток в деньгах, и предложил неплохо подзаработать. Похоже, Шифу многое знал о прошлом Яна. О его членстве в Лиге частных эвтанаторов, о коекаких очень конфиденциальных и не совсем законных уколах по просьбе пациентов, об этом проклятом увольнении, когда начбез клиники сопоставил график дежурств Яна и список неожиданно ушедших из жизни неизлечимо больных. Работу Ян потерял, вылетел с «волчьим билетом» и к моменту появления Шифу готов был, в общем, на все. На том и попался. Наверняка, люди Шифу специально выискивали такого, как Ян, теперь-то он понимал, но тогда ему польстило, что сам Тамаоки снизошел для беседы с простым кардиологом. О, сейчас все ясно, как день! Шифу бил без промаха. Ян согласился рискнуть и… пора уже признаться себе – проиграл. Впрочем, это как посмотреть. Пять-шесть лет назад за подобные дела можно было на все сто гарантировать газовый колпак с миндально-горьким запахом цианида. Сейчас ему, по крайней мере, оставили жизнь. – Дерьмо! – выкрикнул Ян почти в полный голос, вскочил на ноги. – Если из вас, скотов, сейчас за мной кто-нибудь смотрит – знайте… я убил бы его снова, убил эту провонявшую мочой мумию, и ничуть не сожалею. И всех вас еще кинул! Вместо газовой камеры я на всю жизнь получил эту бесплатную квартирку, жратву и целую ораву суетящейся вокруг электронной падали!! А? Что молчите? Как я вас обманул? Вас всех!! Думаете, я скис? Да никогда!! Упреки канули в тишину. Никто не отозвался. Ян, набычившись, стоял посреди центральной комнаты. – К гребаной матери вашу Федерацию!! – снова проорал Ян, задрав голову к потолку, где, по его мнению, находились скрытые микрофоны. – Подавитесь! А я пойду любоваться своей новой жилплощадью! Так, что у нас тут. Ян вразвалочку обошел Изолятор, пиная по пути снующих из паза в паз юрких уборщиков. Попасть, правда, ни разу не удалось, но на душе полегчало. Жилых комнат две. Кабинет с уютным креслом, в которое так и хочется завалиться с книгой, спальня, большую часть которой занимает гигантская кровать-аэродром, небольшая кухонька – всего-то и места для двух шкафов – сушильного с посудой и второго, доверху заставленного баночками всех цветов и размеров. В центре кухни – столик на одного, справа в нише расположились СВЧ-печка и кофеварка. Нет ни холодильника, ни духовки – оно и понятно… самому готовить почти не придется. И с посудой тоже, слава Богу, никаких проблем, вот он надраенный до нестерпимого сверкания лючок с табличкой «Мойка». Что еще? Примыкающая к кухне кладовка, забитая всяким барахлом, комнатка с душевой кабинкой, туалет… Вот и все доступное пространство. Милая квартирка. Да еще автоматикой напичкана по уши… Не хуже стандартного номера в каком-нибудь придорожном мотеле у федеральной трассы. Только вот окон нет. И стоило так переживать? Годик-другой здесь проторчать можно, на стенку, конечно, полезешь от скуки, но можно. А там, глядишь, и Шифу исполнит свое обещание. Если исполнит… С ожесточением пнув ни в чем не повинный стол, Ян вернулся в кабинет. Плюхнулся в кресло, взял со стола какой-то глянцевый еженедельник, пролистал бездумно. Снова всплыл в памяти суд, последние мгновения перед приговором. Ян тогда так перепугался, что когда услышал вердикт суда, даже расслабился – отлегло. Худшие подозрения подтвердились. Но они с Шифу обдумали и этот вариант. Та дура с «Актуал ньюс» все тыкала в него микрофоном, пытаясь выяснить, кому же он молился – Христу, Аллаху, Иегове..? Хрен с два! Ян костерил проклятого подонка Шифу, Тамаокимладшего. Ублюдок! Наобещал с три короба! «Я пущу в ход все свои связи и больше трех лет кондиционного сна тебе не дадут…» Ему почему-то очень нужно было, чтобы Ян попался. Хотя, понятно, конечно. Если бы нашли труп его папаши с саботированной системой поддержания жизни, то на кого подумали бы в первую очередь? Правильно – на него, Шифу. Тамаоки-старший уже давно делал под себя, правая половина тела была парализована, да и левая подчинялась с трудом, но упрямый овощ все никак не хотел на тот свет, оставаясь номинальным главой «Тамаоки индастриз». Шифу, тринадцать лет уже болтающемуся в младших партнерах, хотелось большего… ни много ни мало – подгрести под себя всю гигантскую империю Тамаоки. Давно хотелось. И, наконец, он решился помочь старику. Не лично, понятно. А с помощью вышедшего в тираж кардиолога. Он был очень красноречив, пытаясь убедить Яна. От волнения сквозь вычурный йельский говор начал пробивать японский акцент… – Йана-сан, поймите, если Вас застанут около моего папаши, то все выйдет очень удачно. Поднимут Вашу биографию, быстренько вытащат на свет контакты с Лигой, плюс громкое увольнение из клиники, все эти неожиданные смерти в Вашем отделении… Следствие будет коротким. Вас запишут в ряды полоумных борцов с запретом на эвтаназию, решат, что Вы перешли от призывов к делу и что мой драгоценный предок – лишь последнее звено в цепочке смертельных инъекций как это называется? А! «Укол милосердия». На меня не падет и тени подозрения, а Вас мы вытащим. Много нулей в чеке и шифово красноречие сделали свое дело… Ян поверил. Получалось, зря? Высшую меру не хотите, мистер Горовитц? Он застонал от мысли, что Шифу сейчас там, на свободе, живет спокойно, пожимает руки, посещает светские рауты, разъезжает везде в этой своей шикарной спортивной «Ибаяси». Собака, проклятая узкоглазая собака!! Купил же, как мальчишку купил! За пачку леденцов! Ян тогда спросил его, уверен ли уважаемый Шифу в своих силах? А если федералы все-таки решат одарить незаконного эвтанатора по полной программе? Чтобы запугать остальных. Что тогда? Как быть ему, Яну, если судья впаяет Изолятор? – Изолятор? – переспросил Тамаоки-младший, на мгновение задумался. – Не стоит волноваться. Высшую меру присуждают очень редко, и у Вас, Йана-сан, почти нет шансов поселиться под землей. – Шифу широко улыбнулся, приглашая разделить шутку. Ян ответил кислой гримасой. – А даже если такое случится… поверьте, я найду способ справиться и с этой проблемой. Когда за моей спиной будет вся мощь и деньги «Тамаоки индастриз», я смогу менять законы по своему усмотрению. Или Вы думаете, что у меня не хватит средств развернуть в прессе шумиху против Единого кодекса и через год-два свалить его? Так что Яну оставалось только надеяться. И молчать. Недвусмысленные намеки от Шифу адвокат передал ему еще при первой встрече. Держи, мол, язык за зубами и все будет хорошо. А если проболтаешься – что ж, подсудимые, бывает, лезут в петлю за день до приговора. От страха и неопределенности. Или от раскаяния. А ему, Шифе, совсем бы этого не хотелось. Осторожный Тамаоки, понятное дело, сам на процессе не появился – не хотел привлекать внимания. Но тюремная обслуга относилась к Яну со всем возможным почтением… кормили его отдельно, по специальному рациону и даже установили в камере головизор. За всем этим ощущалась некая незримая, но несомненно могущественная рука. Что ж, может, она и сюда дотянется? Кто знает… Только бы подействовал препарат. Прибывшие с федералами медики откачали старика, снова подключили к системе, не заметив изменившегося состава крови. Месяц, максимум два изношенное старое сердце еще сможет сопротивляться, не больше… Если, конечно, все правильно рассчитано… От этих бесконечных причитаний и надежд свихнуться можно! Расслабься, парень! Вдохни глубже! Не сразу и не с первых минут, но, к своему удивлению, Ян понемногу успокоился. Им овладела даже какая-то апатия. Его первый день в Изоляторе набирал обороты, и он даже находил некое извращенное удовольствие в том, чтобы подчиняться распланированной роботами программе. Он со вкусом пообедал – оладьи с манговым джемом были очень ничего, Ян даже облизал ложку, словно в детстве. Потом завалился на кровать и решил посмотреть головизор, но многие программы оказались почему-то недоступны. Спорт, путешествия, научно-популярные фильмы – вот и весь выбор. Смотреть на цепочку альпинистов, с маниакальным упорством ползущих вверх по склону горы не хотелось. Ян переключил канал, потом еще и еще. Морской курорт, футбол, марсианские экспедиции, проповедь, снова футбол, стадо китов, вулканы… Каждый раз откуда-то изнутри его неотступно колола маленькими иголочками до дрожи отвратительная мысль… «Ох, парень, ты же ничего из этого больше не сможешь увидеть! Никогда! Не посидишь на трибунах „Олимпик-арены“, не придешь в церковь, не кинешь доску в прибой Вайкики, не купишь в киоске „Нэйшнл Джиографик“, чтобы полюбоваться на тех же китов…» Жаль до смерти, до слез… Впрочем, «Нэйшнл» есть на столе, в кабинете. Полистать? Да, наверное, у него теперь вся жизнь будет состоять из таких вот мелких выборов – сходить за книгой или лучше подремать в кресле? Поначалу остатки воли еще смогут брать вверх, а потом… Что будет потом? Не станет ли он таким же овощем, как Тамаоки-старший, и суетливые роботы будут методично обмывать его, аккуратно сдирая струпья и смазывая пролежни? Его передернуло. Ян вскочил, чуть ли не бегом бросился в кабинет. Толстенные журналы и кипа газет громоздились на столе живописной грудой. И опять – «Нэйшнл», «Обсервер», «Сайентификал ньюс»… Никакого «Плэйбоя», никакого «Си-Кью», ничего. Ян вяло пролистал страницы, отложил, взял следующий. Понемногу увлекся, вчитался. Уютно тикали напольные часы, стилизованные под старинную башенку. Ян даже принялся разгадывать кроссворд в третьем по счету журнале. Ну-ка… Самец крупного парнокопытного травоядного. Бык? Гм… Тогда что это за «горный массив в Европе» на "ы"? Ясно, что Альпы, тогда не бык, не проверяется… Баран! Ян торопливо пошарил по столу в поисках ручки, выискивая глазами следующее слово. Им овладел азарт. Где же она, черт? Он точно помнил, как во время первого своего обхода, обнаружил прозрачный гелевый цилиндрик, даже повертел его в руках. Может, машинально сунул в карман? Клептомания проснулась? Ян похлопал себя по бокам, по груди – ничего. Он отложил журнал, встал, переворошил всю стопку, обыскал ящики стола, даже сходил на кухню и посмотрел там. Ручка пропала. Что за ерунда? Ян вернулся в кресло, водрузил ноги на стол и лениво перебирал события сегодняшнего дня, пытаясь вспомнить, куда же он, дьявол разрази, запихнул эту проклятую ручку!! Он, наверное, долго бы еще ломал голову над этой проблемой, но ровно в десять мелодично пискнул звонок к ужину. Роботы успели сервировать стол до его прихода, и Яну осталось только наслаждаться изоляторской кухней. На убой его здесь кормят, что ли? Закончив с ужином, сытый и отяжелевший, он еле доплелся до кровати и об исчезнувшей ручке больше не вспоминал. Ночь тоже пришла по расписанию. Роботы услужливо разобрали постель, приглушили свет ровно в одиннадцать, и Ян заснул быстро, даже не успев раздеться. День второй Утром он очнулся на удивление бодрым, разве что бок побаливал отлежал, похоже, в неудобной позе. У кровати верным сторожевым псом уже ждал уборщик, и стоило Яну встать, как робот в один присест стянул с постели скомканное белье и куда-то поволок. Ян восхитился… – Ну, прямо как в лучших отелях! Смена белья каждый день, а? Отыскав в душевой все, что нужно для утреннего туалета, Ян со вкусом побрился – крем и бритва были выше всяких похвал, – почистил зубы, привел себя в порядок. Может, через тричетыре месяца и настанет такое время, когда он махнет на себя рукой, перестанет бриться, плюнет на нечесаные космы, но пока Яну хотелось чувствовать себя нормальным человеком. По правде говоря, подобным пренебрежением к внешнему виду, он признается сам себе в том, что никого уже больше не ждет, что смирился с Изолятором. И уже не верит, что когда-нибудь сиреневые искры снова проварят побуревшую от времени окалину на люке, и на пороге появится Шифу с этой своей вечно улыбочкой до ушей… А пока еще рано терять надежду. Освежившись, Ян прошел на кухню, – завтрак давно уже ждал на столе. И как они все успевают, эти суетливые и неуклюжие с виду механические ублюдки? Сок, круассаны и омлет с беконом – все свежее и чрезвычайно вкусное. А на десерт – баночка фруктового йогурта. Ян не очень любил молочные продукты, но йогурт оказался весьма и весьма… Одно неудобство – куда-то задевалась вчерашняя ложка, роботы что ли надраили ее так, что стерли до основания? Ни в сушилке, ни в столе пропажа так и не отыскалась, пришлось выковыривать йогурт вилкой. Ян изрядно перемазался, проткнул хрупкий стаканчик, но сама ситуация его немало позабавила. А увидев себя в зеркале, он вообще расхохотался во весь голос. «Рожа у меня та еще! Кра-асавец! Интересно, а что подумали феды, услышав мой смех? Вот забегали-то, небось… осужденный смеется! Каково? Свихнулся, наверное, бедняга! А ведь они не в состоянии себе даже представить, что всем этим можно наслаждаться!» – Еда вкусная! – неожиданно для самого себя завопил Ян, повинуясь какому-то внутреннему порыву. – Эй там, наверху! Спасибо! А на обед хочу фаршированных омаров! Динамики, если они были, снова промолчали. Но Ян и не ждал ответа. Он уже почти наслаждался своим заключением. Пока ему все это в новинку. Пока… Какая бы вкусная еда не была, но если изо дня в день завтракать, обедать и ужинать одним и тем же набором блюд, быстро начнешь морщиться и воротить нос от одного только их вида. Кто знает, сколько еще омлетов он размажет о стену, сколько приевшихся до тошноты круассанов полетят в мусорное ведро? Само собой, пока он завтракал, роботы успели перестелить постель. Ян прихватил из кабинета пачку журналов, сел на кровать, заложил за спину подушку, повозился, устраиваясь поудобнее… В первых двух дайджестах ничего интересного не нашлось, зато февральский «Сайентификал ньюс» напечатал любопытную подборку о новом дискретном клапане. Он был меньше и удобней прежних, кроме того, при его установке стенкам сердечной мышцы наносился минимальный вред. Ян читал с интересом – чтобы не писали в его документах о «недопустимом для звания врача пренебрежении клятвой Гиппократа», сам он продолжал считать себя кардиологом. Тема подавалась со знанием дела, Ян даже отвлекся от чтения на время, мысленно представил себе операцию по замене клапана, разобрал ее шаг за шагом. Получалось на удивление изящно. Вспомнились годы ординатуры, первые самостоятельные операции. Цепочка ассоциаций потянула за собой новые – узкая кушетка во время ночных дежурств, писк контрольных аппаратов, неистребимый сигаретный дым и привкус кофе во рту. Выполняя данную Виоле клятву, Ян бросил курить года три назад, а вот кофе… Почему бы не выпить? Надеюсь, в Изоляторе найдется что-нибудь получше вакуумных сублиматов, пить которые можно только зажав нос прищепкой и прикрыв глаза, чтоб не слезились. Он прихватил с собой журнал, побрел на кухню. И ошеломленно замер на пороге. Кофеварки в нише не было. «Может, у меня галлюцинации?» – немного испуганно подумал Ян. Он мог бы поклясться, что вот тут, прямо рядом с печкой, каких-нибудь полчаса назад, когда он завтракал, она и стояла! Ян набросил на первого попавшегося уборщика… – Отвечай, железная крыса, куда дели кофеварку! Попытался поддеть робота ногой, но промахнулся. Уборщик обиженно зажужжал, прошмыгнул под ножкой стола и скрылся в какой-то незаметной щели. Ян в сердцах саданул кулаком по столу, отбил руку и затряс ею, пытаясь унять боль. – Да что здесь, мать вашу, происходит!! Тишина. Обозленный, Ян методично перерыл всю кухню, вышвыривая, не церемонясь, все из ящиков и шкафов прямо на пол. Ни кофеварки, ни даже каких-либо ее частей найти так и не удалось. В конце концов, Ян смолол кофейные зерна в допотопной ручной кофемолке, что нашлась в бездонном кухонном шкафу. Варить же густое коричневое месиво пришлось в микроволновке. Ян немного не рассчитал время, и часть напитка расплескалась, заляпав поддон печки неряшливыми кляксами. И вкус, в общем, соответствовал – болотная жижа с запахом горелой резины. Ян гневно вылил мерзость в раковину, расколотил чашку о край и долго потом полоскал рот и отплевывался. Новая пропажа обнаружилась к вечеру, за полчаса до ужина. В маленьком «обеденном» закутке кабинета пропал стул. Было два, а теперь остался всего один. Ян помнил хорошо, что стульев было два, еще в первый день, осматривая Изолятор, он сосчитал их и невесело улыбнулся… зачем? Можно подумать, что когда-нибудь он будет принимать гостей в своем узилище. А теперь стула не было. Безумным взглядом Ян обвел комнату. Остальные вещи в кабинете вроде бы на месте. Или нет? Журналы на столе… Похоже, все. Стол, кресло, часы… СТОП!! Ладные такие часы, в виде старинной башни с зубцами и контрфорсами. Красивые. Тикают. Только вот на циферблате не хватает минутной стрелки! Часовая застыла около десяти – правильно скоро ужин, – а минутной не было! Просто не было – и все. Часы ходят, за темным стеклом корпуса мелькал туда-сюда маятник, а стрелка исчезла. Юмор ситуации ускользал от Яна. Какая-то сволочь из федов, с ведома начальства или без – не важно, – тонко измывается над ним. Ручка и ложка, действительно, могли потеряться, кофеварку уволокли роботы отремонтировать, например, или что-то еще… но стул, стрелка! Их исчезновение уж так просто не объяснить. Здесь явно поработал человек. Но не мог же он действовать беззвучно! В Изоляторе стоит такая тишина, да и места здесь не так уж и много, Ян обязательно бы услышал шум из любого, даже самого дальнего угла… – Дерьмовые шутки у вас, ребята!! – крикнул Ян, как и раньше в пустоту. Есть он не стал. Выбрал в меню бутылку эрзац-виски, заглотнул разом почти полпинты и свалился без памяти у самых дверей спальни. Что было потом, Ян не помнил. День третий Очнулся Ян с раскалывающейся головой. Бутылка валялась рядом, горлышко было аккуратно заткнуто пробкой. Он с трудом, кряхтя и пошатываясь, поднялся на ноги и, держась за стены, поплелся в душевую. В первый раз он прошел мимо и ничего не заметил, просто не обратил внимания. Руки спокойно ощупали гладкий пластик стены, и Ян двинулся дальше. Умываясь, он никак не мог отделаться от странного ощущения. Что-то было не так, очень не так… И лишь немного очухавшись и вывалившись в коридор, Ян понял в чем дело. – Йо-мое… – ошеломленно произнес он по слогам, упал на колени и замолотил кулаками по стене. Удары отзывались глухим эхом, словно за стеной ничего не было, кроме многометровой толщи земли, не было и не могло быть. Но еще вчера на этом самом месте располагалась дверь в кладовую. А теперь она пропала, исчезла, словно ее и не было. Вместе с самой кладовкой. Гладкий однородный пластик покрывал всю дальнюю стену коридора и не выглядел новым… потертый, кое-где потрескавшийся от времени. Он не пах краской и клеем, не пузырился под ладонью… Впечатление было такое, словно он здесь с самого первого дня. Ян с трудом смог заставить себя сесть за завтрак. То и дело оборачивался, проверял, – хоть это и было уже верхом идиотизма – не появилась ли дверь? Нет, ничего не изменилось. Глухая стена, запакованная в бежевый пластик, и нет даже никакого намека на дверь. Дальше стало еще хуже. Стоило Яну вернуться в кабинет, как в коридоре что-то негромко звякнуло. Замирая от вцепившегося в душу страха, Ян выглянул и заорал от ужаса и обреченности… – А-А-А!!! Теперь начисто срезало душевую комнатку. И опять – на месте двери только глухая стена и ничего больше. Наверное, с Яном случилась истерика. Следующие несколько часов кто-то милосердно вырезал у него из памяти. Остались только какие-то куски, обрывки. Вот он мечется по кухне, рушит на пол шкафы, переворачивает стол, вот бьется головой о стены – действительно, потом на затылке ему удалось нащупать несколько сгустков подсохшей крови и здоровенную шишку. Он что-то орал. Ругался, крыл федов, суд и даже, наверное, «гребаного» Тимаоки… – Ублюдки!! Скоты!! Твари!! А-а-а!! Что вы делаете со мной?! Отвечайте! Люди вы или нет?! В себя он пришел не скоро. Голова болела, костяшки пальцев содраны в кровь, на щеке – свежие порезы. Ян промыл рану, нашел на полу кухни в груде мусора и обломков аптечку, от души капнул йодом. Жгучая боль окончательно вернула его к реальности. Пытаясь себя успокоить, Ян шептал… – Ничего, ничего… Яна Горовитца без соли не сьешь… Душ убрали?! Ничего, переживу… Вода на кухне есть, помоюсь из тазика… Теперь уже Ян твердо решил выследить шутника. Порция пшеничного эрзаца немного привела его в себя, хотя вкус у пойла не изменился – омерзительным до судорог. В сушильном шкафу Ян отыскал заботливо вычищенный до блеска кухонный нож. Будет чем пощекотать ребра ублюдку! Против такого аргумента не попрешь, и придется этому федеральному псу выложить, как на духу, что за чертовщина здесь творится. Ян уже представлял себе его… лощенного, чисто выбритого, с высокомерным выражением на лице, которое, конечно, тут же пропадет, стоит ему только почувствовать стальное жало под сердцем. Нет уж! Поганые феды! Ян Горовитц не из тех, кого можно взять на испуг. Посмотрим еще, кто кого. Чтобы не заснуть, Ян колол себя ножом в ладонь, а чтобы не дрожали руки – то и дело прикладывался к бутылке. Слишком часто… Даже чересчур. Прочнулся он в холодном поту, словно от толчка, разлепил веки. Зря… Лучше этого не видеть. Ян моментально пришел в себя, зрачки расширились от изумления. Он пытался что-то сказать, но голос отказывался повиноваться. От комнаты уже почти ничего не осталось. Небольшой пятачок вокруг кровати – и все. А дальше – глухая, непроницаемая тьма, НИЧТО. Ян вытащил из кармана вечный «зиппо», чиркнул колесиком. Дрожащий огонек осветил лишь белоснежную чистоту простыней, сантиметров двадцать пола, часть прикроватной тумбочки, словно бы утонувшей в некоей чернильной жиже. Ян вскрикнул, зажигалка выпала из ослабевшей руки и погасла. Тьма приблизилась. Показалось? Или… правда. Нет, точно! Она надвигается… Все ближе, ближе… Ян закричал, захлебываясь слезами, и неудержимо обмочился. Он попытался отползти назад, прочь от надвигающейся тьмы, но тут же уперся спиной в изголовье кровати. – А-а-а, не-е-е-т!!! Черт, где он? Ну же! Где? Репортер отвернулся, сглотнул слюну. Заметно было, что ему нелегко говорить… – И часто у вас такое? – Каждый раз. – Не может быть! Вы что, хотите сказать – все девятнадцать осужденных покончили жизнь самоубийством? – Да. Вы все видели сами. – Но это же… это возвращение старых методов! Смертная казнь… – Не перегибайте! – жестко оборвал репортера директор. – Федерация гуманное государство и убивать своих граждан не в ее традициях, у нас тут не Третий Рейх! Так что поаккуратнее с заявлениями. – Извините, господин директор… простите, я… наверное, это подействовало на меня сильнее, чем я думал… Но что выдать в эфир? Мы же не можем показать вот эту, – репортер судорожно кивнул на монитор, где в бесконечном повторе все резал и резал себе горло Ян Горовитц. – запись! – Не можете. Покажите его метания первых двух дней, прокомментируйте за кадром – совесть, раскаяние, все такое… Потом – дайте крупный план тела под белой простыней, окровавленный нож, думаю, это смогут вынести даже самые слабонервные зрители. Ну, и вывод. Так, чтобы даже самому тупому обывателю все стало понятно. Преступник, мол, наедине с самим собой, со совей совестью не выдержал груза раскаяния, и осудил себя. Не мне Вас учить. – Директор нажал кнопку на переговорнике. – Ивар? Наш гость уходит, проводи его, пожалуйста. Дверь за репортером захлопнулась. Директор смог, наконец, убрать с лица суровое выражение, чуть улыбнуться… все вышло очень даже неплохо. Он откинул панель, набрал номер и личный код. – Лаборатория криминальной медицины? Купера, пожалуйста. Джей? Да, я. Ну, ты знаешь, зачем я звоню. Именно так. Отлично, просто отлично работает, на все сто. И очень эффектно действует на публику – этот «нюхач» с головидения ушел на негнущихся ногах. Так что передайте мое мнение испытание образца номер двадцать три-икс дало положительный результат. Угу. Да, конечно, подпишу да еще дам самые лучшие рекомендации. Эта ваша депрессирующая добавка к воздушной смеси – идеальное решение. Подмешивать препараты в пищу, как раньше – слишком сложно, да и всегда есть шанс, что преступник откажется от еды по тем или иным причинам. Ну, ты помнишь, как это было – один не любил сублиматы, у второго пропал аппетит и все такое… А ведь дозировки препарата были строго рассчитаны так, чтобы постепенно повышать концентрацию в крови. Капризы осужденных ломали все схемы, приходилось все менять, заново проводить расчеты. А теперь… – директор одобряюще хмыкнул. – Еще раз повторюсь – просто идеальная схема, Джей. И трех суток не прошло… Да. Хорошо. Увидимся. Директор Управления наказаний убрал в паз панель переговорника и, прокрутив назад запись, снова пристально вгляделся в лицо Горовитца. Увеличил кадр. Осужденному оставалось жить не более минуты, черты исказил неподдельный страх, лоб покрыт испариной. «Все это правильно, конечно. Преступник должен быть наказан. Пожизненная изоляция – гуманная мера и все такое, вот только наши умники как-то не учли, что Изолятор – штука не дешевая, да и кормить-поить десятки, а через несколько лет – дайте только срок, будут и сотни, осужденных до скончания века никому не интересно. Бюджет не выдержит, да и Изоляторов на всех не хватит. Этот вот из бывшего противоатомного убежища переделан, еще два таких же ждут своего часа, а потом… И вообще – не совсем разумно оставлять жизнь опасному преступнику. Пусть даже и в Изоляторе. Победят через четыре года на выборах социалисты, да и объявят на радостях амнистию… Всякое бывает. Вот и приходится искать пути… да-а… Теперь уже можно признать… удачные… В итоге – этот „нюхач“ с Ай-Джи-Ви через день-другой выдаст отличный материал… преступник покончил с собой – казнен без помощи палача!» Кадр за кадром… вот Горовитц беззвучно закричал, заметался на скомканных простынях, обмочился, вот рука зашарила в изголовье, лихорадочно перебирая предметы. Книга, небольшой фонарик, пустая чашка, расческа… Наконец, пальцы сомкнулись на рукоятке ножа… «Интересно, что же такое он увидел перед смертью? Что его так напугало? Если б знать… Изолятор увешан биодатчиками, мы снимаем все параметры, а во сне даже и эхограмму, но так и не знаем. Депрессанты Джея отрезают мозг преступника от внешнего мира, вынуждают его достраивать реальность на основе собственных представлений, фантазий… да еще и по памяти, которая слабеет с каждой минутой… Наверное, это страшно – выдуманная реальность… продукт чистой мысли, видения огороженного со всех сторон, запрятанного в непроницаемый футляр мозга. Иначе, почему все девятнадцать покончили с собой? И все-таки… что они видят?»