Текст книги "Император открывает глаза"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

1.6

Для римлян год 533-й от основания Города[15]15
  Соответствует 221 до н. э.


[Закрыть] оказался удивительно спокойным. Это был тот редкий год, когда Рим не вел войн, хотя у границ его и тлели очаги возмущения. Грозили отомстить усмиренные Фламинием и Марцеллом инсубры, недовольство зрело в Иллирии. Но это считалось сущими пустяками, не заслуживавшими внимания. И потому гости, собравшиеся в небольшом, но уютном доме Публия Корнелия Сципиона, что на Патрицианской улице, обсуждали положение дел совсем в другой части света.

Хозяин принимал гостей в просторном летнем триклинии, устроенном на верхнем этаже дома. Одна из стен здесь была сооружена таким образом, что ее можно было снимать, что и делалось с наступлением теплых дней. Три просторных ложа покрыли чистыми матрасами, стол загодя заставили нехитрыми, но сытными яствами. Запахи, долетавшие с устроенной во дворе летней кухни, свидетельствовали о том, что пирующих ждут перемены блюд.

Присутствовало девять человек – ровно по числу мест на ложах: сам Публий Корнелий Сципион, уже почтенный, но полный сил муж лет сорока, его брат Гней, убеленный ранней сединой насмешник, три Марка: Марк Валерий Левин, Марк Минуций Руф, Марк Ливии, что впоследствии получит прозвище Салинатор, а также Тиберий Семпроний Лонг и Луций Эмилий Павел, мужи, не последние в государстве. Еще одним гостем, званым, нежданным, но приглашение принявшим и в честь особого уважения помещенным на место подле хозяина дома, был Квинт Фабий Максим Веррукос, дважды консул. Ну и последним из девяти, самым юным, впервые допущенным присутствовать на беседе столь значимых людей, оказался Публий Корнелий Сципион младший, второй сын Публия Корнелия, отрок четырнадцати лет от роду.

Поприветствовав каждого из гостей, хозяин дома и его сын последними заняли места за столом; при том младший из Публиев, как и подобает юнцу, не улегся, а лишь присел на ложе. Слуга подал нехитрые закуски: вареные яйца, салат, артишоки, отваренный в винном уксусе порей, репу, а также мелкую рыбешку. Другой раб обнес пирующих вином из Фалерна – густым и в меру терпким, выдержанным в погребе без малого год. Вопреки традиции, когда первый тост говорил хозяин, слово взял Фабий Максим, благо на то был повод.

– Любезный Публий! – Консуляр улыбнулся. Большая бородавка над верхней губой его, причина прозвища и немалых терзаний в юности, совершила замысловатый маневр, придав вежливой улыбке Фабия оттенок неуместного сарказма. Но никто не обратил на это внимания, разве что Сципион-младший, поспешивший спрятать веселую ухмылку в жиденьком, по-мальчишески узкокостном кулаке. – Мой друг, почтенный Корнелий! Я искренне рад присутствовать в сей знаменательный день твоей годовщины в этом доме в обществе достойных мужей. Не скрою, удивлен приглашением и польщен таким внимание, неожиданным для меня. Желаю здоровья и долгих лет тебе и твоим близким, процветания твоему дому. Желаю также благополучия нашему Городу, ибо пока благополучен Город, благополучны и мы, его граждане! На здоровье тебе, достойный друг!

– Vitas! – дружно поддержали все прочие, не исключая и юного Публия, которому слуга налил половинную по сравнению с остальными порцию вина – в три циата.

Улыбаясь и кивая каждому из гостей, не забыв также брата и сына, хозяин дома осушил чашу до дна. Прочие не преминули последовать его примеру.

– Отменное вино! – похвалил Семпроний Лонг, знаток вина и, чего греха таить, любитель выпить.

– Солнечный фалерн, – согласился Публий Корнелий. – Год был добрым для вина. Угощайтесь, друзья! – Он щедро указал гостям на расставленные пред ними блюда. – Надеюсь, пища придется по вкусу.

Нужно заметить, убранство стола отличалось почти спартанской непритязательностью. Здесь не было ни золотых, ни серебряных блюд и чаш, что в изобилии появятся в домах римской знати всего каких-нибудь пятьдесят иль сто лет спустя. На простых больших блюдах из славящейся своим качеством кумской глины были выложены нехитрые, но сытные яства. Каждый из гостей имел подле себя тарелку, куда прямо рукой накладывал из общих блюд куски, что приглянулись. Испачканные пальцы вытирали о грубые домотканые полотенца. Все было столь просто, как и в обители самого последнего бедняка. Единственным проявлением роскоши можно было счесть лишь чернолаковые фиалы, привезенные Публию из Эллады каким-то проксеном, да довольно массивную, грубой работы серебряную солонку, водруженную, словно Омфал, точно по центру стола.

Впрочем, гости не придавали скудному убранству стола ровно никакого значения. То было прекрасное время простых и грубых нравов, когда римлянин заботился сначала о благе государства и остроте своего меча и лишь потом об изысканности пищи, одежды или посуды. Славное старое время!

Но пожрать римляне любили уже и тогда.

– Вкусная рыбешка! – похвалил Фабий, обсасывая голову мелкой морской рыбки, пойманной неподалеку от устья Тибра.

– Да! – скорей из вежливости поддержал Эмилий Павел, как и многие из присутствующих недолюбливавший старика. Эмилии и Фабии издревле оспаривали верховенство в сенате.

Хозяин широко улыбнулся.

– Не забивайте ваши чрева этой ничтожной закуской, нас ждут отменные блюда!

Он кивнул рабу, и тот принялся наливать вино – на этот раз по шесть циатов[16]16
  У римлян был обычай, поднимая чашу за чье-то здоровье, наполнять ее соответственно количеству букв в имени прославляемого. Объем вина обычно изменялся в циатах – мера объема, равная 0,45 литра. При этом вино сильно разбавлялось. Так что 300 миллилитров разведенного вина не так много, как может показаться.


[Закрыть] и вполовину меньше юнцу Публию. Когда раб обошел всех гостей и вернулся к двери, старший Сципион поднял килик.

– А теперь, дорогие друзья, позвольте мне выпить за здоровье старшего из нас, славного Фабия Максима, грозу всех варваров.

– Так уж и грозу! – скрипуче засмеялся старик, но ему явно пришлась по душе эта нехитрая лесть.

Коснувшись краем килика чаши Фабия, хозяин дома провозгласил:

– На добро тебе!

– Vitas! – подхватили остальные.

С закусками было покончено. Слуги внесли вторую перемену блюд. В доме патриция Сципиона в этот день подавали к столу бобовую кашу с салом, вновь рыбу, приправленную соусом с маслинами, кабанью голову и зайца. Вдобавок к фалернскому вину хозяин приказал достать из погребов амфору тягучего книдского, по достоинству оцененного.

Скоро гости насытились и трапеза переросла в неторопливую беседу, прерываемую здравицами. Сначала поговорили о видах на урожай, затем посудачили о рождении сына у Фламиния, ну а потом принялись обсуждать положение в мире. Разговор завел Левин, считавший себя знатоком Греции и сопредельных стран.

– В Элладе опять неспокойно, – сказал он, отирая жирные от кабаньего сала губы рушником. – Не успел Антигон разделаться со спартанцами, как начали мутить воду этоляне.

– Такой это народ – этоляне! – поддержал хозяин дома. – Вечно жаждут раздоров. И ладно бы имели с этого выгоду. А то ведь ограбят соседа на тысячу драхм, а потом лишатся урожая на тысячу талантов.

– Это точно! – подтвердил Левин. – Этоляне несносные люди. Я имел с ними дело! Совершенные лжецы. Это о них кто-то сказал, что все этоляне – лжецы!

– О критянах, – поправил Гней Сципион, человек весьма сведущий.

– Нет разницы! И те, и другие мазаны одним миром! С грекулами[17]17
  Презрительное прозвище греков.


[Закрыть] невозможно иметь дело. Разве что спартанцы.

– Ну, они теперь нескоро поднимутся! – заявил Ливии, со вкусом обсасывая заячью лапку. – Без Клеомена им будет трудно.

– Клеомен вернется! – воскликнул Левин. – Вы не знаете Клеомена! Это вот такой царь! Настоящий воин! Ему следовало б родиться римлянином! Но пока он в изгнании, все в руках македонян!

Кашлянув, позволил вступить в разговор Фабий Максим.

– Теперь, когда болен царь Антигон? Он вот-вот умрет, а престол унаследует вздорный юнец, по слухам мнящий себя новоявленным Александром. Он не преминет ввязаться в опасную авантюру и будет бит, а тогда кости из его рук подхватит сикионец Арат. Он давно ждет своего часа. Но меня заботит не это.

– А что? – живо полюбопытствовал хозяин дома.

Фабий Максим славился жизненной умудренностью, к его мнению прислушивались. Но Фабий не успел ответить, ибо встрял Минуций Руф, человек отважный, но вздорный, открыто завидовавший всем, превосходившим его знатностью, умом или славой.

– Арат – ерунда! Вот Деметрий из Фар – другое дело! Напрасно мы ему поверили.

– Да, он ненадежный союзник, – согласился Сципион и улыбнулся, словно прося прощение за невежливость Руфа, лежащему рядом Фабию.

– Это редкостный проходимец! Я разговаривал с ним во время иллирийской кампании. Он говорит правильные слова, а в это время прячет глаза.

– Одно слово пират! – вставил Гней Сципион.

– Точно, Гней! – согласился Фабий Максим. – Давайте-ка, друзья, выпьем за здоровье достойного Гнея, великодушного брата нашего хозяина.

Чаша за Гнея вышла легковесной, потому следом за ней пропустили еще по одной – за Ливия. Слуга принес еще бобовой каши и второго зайца, какого тут же разодрали на куски.

– Ты балуешь нас. Публий! – простонал объевшийся Эмилий Павел. – Уж и не помню, когда я в последний раз так вкусно ел.

– Приходи ко мне! – буркнул Руф, завистливый даже к похвале. – В моем доме тебя угостят не хуже.

– Благодарю, – ответил Павел, не испытывавший ни малейшего желания связываться со вздорным Руфом. – Но почему вас заботят Балканы? Они далеко. Другое дело варвары-кельты, они-то рядом!

– После того как мы проучили инсубров, кельты притихнут! – убежденно сказал Гней Сципион.

– Смотря какие кельты! – осторожно вставил Фабий.

Старик славился умением единственной фразой привлечь к себе общее внимание. Челюсти разом перестали работать.

– Поясни нам. Фабий, что имеешь в виду, – попросил Ливии, отставляя недопитую чашу.

– Кроме инсубров есть еще и кельтиберы. Они не менее воинственны, и их много.

– Но они далеко! – со смехом воскликнул Руф. – Как они доберутся до нас?! Уж не думаешь ли ты, что они сумеют перелететь через горы на крыльях! Я, конечно, уважаю твою мудрость, но это уж слишком, Фабий…

Консуляр одарил собеседника, явно перебравшего вина, тяжелым взглядом.

– Сами – нет. Они не смогут организовать подобный поход, не говоря уже о том, что у кельтиберов сейчас нет достойного вождя. Равно как и причин нападать на Италию. Но не следует сбрасывать со счетов гамилькарово отродье. Гамилькар был отважным воином, он воспитал доблестных солдат и умелых генералов, он заставил людей поверить в себя, не в Карфаген, а именно в себя. Имея под началом преданное войско, полководец способен на многое!

– Но Гамилькар давно мертв, а теперь не стало и Гасдрубала. Надо иметь преданных рабов!

Публий снисходительно похлопал по упругой ляжке юного раба в короткой тунике, обносящего гостей вином. Раб стыдливо потупил взор, что не укрылось от взора Ливия, едва приметно ухмыльнувшегося.

– Еще есть Ганнибал, гамилькаров сын!

– Но он совсем юн. Он не достиг того возраста, когда мужчина становится государственным мужем.

– Разве Александр повел свои полки, будучи старцем? Разве голова Пирра была седой, когда он одержал свои первые победы?! – настаивал Фабий.

– Нашел с кем сравнить! – фыркнул Руф. – Благородного македонянина с грязным пуном!

– Эти грязные, как ты говоришь, пуны однажды уже доказали нам, что умеют воевать.

– Ага, когда мы накостыляли им по первое число!

– Но перед этим они не раз и не два били нас. А победили мы лишь благодаря тому, что Город крепок сплоченностью граждан, а у пунов каждый сам по себе. Но если найдется нечто, что объединит их, нам придется туго.

Минуций Руф хотел бросить Фабию еще какую-то фразу, но лежавший рядом Левин довольно бесцеремонно дернул его за край туники, заставляя замолчать.

– Чем же, по-твоему, может быть это нечто, Фабий? – спросил Сципион Старший.

– Не знаю. – Старик неожиданно помрачнел и насупленным филином обвел присутствующих. Бородавка его налилась кровью. – Возможно, это будет ненависть к Риму.

– Ну, ненависть это не страшно! – беззаботно воскликнул Гней Сципион, на протяжении всего разговора развлекавший себя тем, что щекотал стебельком петрушки за ухом юного Публия, молча, по-звериному кривившему в ответ тонкие губы. – Нас много кто ненавидел, и мы это пережили. Как-нибудь переживем и в этот раз.

– Это так, – согласился Фабий. – Но не приведи боги, если найдется человек, который сумеет направить эту ненависть. Тогда против нас поднимутся не только пуны и кельтиберы, но и инсубры, и бойи, и македоняне с иллирийцами. Все они боятся нашего могущества, и все ненавидят нас. Им не хватает только вождя.

– А Ганнибал может стать этим вождем? – голос юного Сципиона был вызывающе звонок, почему взоры присутствующих перекрестились на дерзком юнце.

– Да, – ответил Фабий. – Он молод, но, насколько я знаю, уже силен и опытен. Воины верят ему. А кроме того, по слухам, в детстве он дал клятву быть врагом Рима. Боюсь, как бы он не решил, что настала пора исполнить эту клятву. Тогда Рим ждут великие беды.

Слова Фабия прозвучали зловеще. Желая разрядить обстановку, хозяин дома рассмеялся.

– Надеюсь, это случится нескоро! К тому времени мы отправился к манам, а воевать с Ганнибалом будут наши дети. Ты, Публий, поведешь армию.

– Согласен, – ответил юноша, голос его был серьезен.

Теперь рассмеялись все.

– Итак, решено! – воскликнул Гней Сципион. – Наш Публий разобьет Ганнибала. И случится это лет эдак через двадцать пять, когда он станет консулом, нет дважды консулом! Ну а пока мы можем выпить и съесть по бисквиту! Брат, твои рабы уснули?!

– Сейчас посмотрим!

Сципион Старший хлопнул в ладоши, в ответ на что появился юный раб с подносом, на котором лежал большой пышный пирог, облитый медовым сиропом. Пирующие встретили десерт добродушными возгласами. Разложив пирог по тарелкам, они отдали ему должное, запивая розовым вином. От серьезного разговора пирующие перешли к шуткам, порой грубоватым, что нередки в кругу подвыпивших мужчин.

Патриции пили вино и зубоскалили в адрес неверных жен и обманутых мужей, и никто не обращал внимания на юного Публия Корнелия Сципиона, не притронувшегося к своему пирогу, что в любой другой день вызвал бы неподдельный восторг. Юноша был задумчив, и терзала его одна-единственная мысль: «Неужели придется ждать целых двадцать пять лет?»

Неужели?..

1.7

Небольшой городок Омбос укрылся в самых южных пределах державы Птолемеев, столь далеко, что царские наместники почти никогда не посещают эти забытые богами места, а сборщики налогов появляются здесь всего раз в пять-шесть лет и, собрав сколь возможно, спешат унести ноги вниз по течению Нила. И причина этой поспешности кроется не только в близости кровожадных нубийцев, что время от времени совершают набеги на север в поисках легкой наживы, а еще и в тех тайных культах, что исповедуют жители городка Омбос. Ведь именно здесь находится преддверие ада, откуда являет миру свой грозный облик безжалостный Сет. Именно здесь еще живы жуткие обряды, посредством которых человек поддерживает связь между миром живых и умерших, стирает грань, разделяющую добро и зло. Гости нередко исчезают в городе Омбос. Гости редки в городе Омбос…

Потому горожане, не скрывая удивления, поглядывали на странника, вошедшего поутру в их город. Они бросали на него косые взгляды, потом, смелея, изучали, уже не таясь, и в довершение долго смотрели ему вслед. Странник не обращал внимания на эти взгляды, ибо знал причину их. Ему было ведомо, сколь небезопасно чужеземцу появляться в городе Омбос, и он не пришел бы сюда, не имей на то веской причины.

Пройдя по неширокой улице, странник повернул в еще более узкий проулок, а затем – в проход между домами, в какой вообще едва получилось протиснуться, столь тесен он был для широкоплечего человека, а плечи странника были широки. Потому он протиснулся в проход бочком, а мешок, что до того был за его плечами, перекочевал в руку. Другая рука, правая, плотно прилипла к поясу, за которым отчетливо просматривались очертания рукояти меча или большого ножа.

Итак, странник протиснулся меж двумя сросшимися крышами домами, и в этот самый миг кто-то накинул на его шею удавку. Реакция странника была мгновенной. Не оборачиваясь, ибо обернуться в такой тесноте было непросто, он нанес резкий удар локтем, целя в нос человеку среднего роста. Расчет оказался верен, нападавший вскрикнул и схватился за разбитое лицо. Странник резко повернулся, обдирая о стены плечи, скинул удавку и умелым движением набросил ее на шею недруга.

Через мгновение все было кончено. Странник склонился над мертвецом и внимательно осмотрел его. Обычный человек, неотличимый от мириадов других обитателей Кемта, если не считать…

Странник задумчиво хмыкнул. На безымянном пальце мертвеца красовался странного вида перстень, изображавший льва, разрывавшего обернувшуюся кольцом змею.

После недолгого раздумья странник завладел этим перстнем, для чего ему пришлось отсечь мертвецу палец. Затем пришелец продолжил путь. Еще несколько шагов, и он очутился у двери, некогда темного, а теперь сделавшегося неопределенным, цвета. Он постучал, и та тут же отворилась, словно этого стука ждали. Странник шагнул внутрь, очутившись в небольшой полутемной комнатке с обстановкой на редкость скудной. Помимо грубо сколоченного, низенького стола глаз различал в полумраке три невысоких же табурета, да еще статую из серого, под цвет стен, известняка, едва угадывавшуюся в нише. Статуя эта была очень древней, и время не пощадило ее, стерши черты не только лица, но и фигуры. Теперь изваяние более походило на столп, что ставят в честь Гермеса иль Шивы.

Вот и все. Да, еще мы забыли упомянуть хозяина, но право, его не сразу можно было приметить. Облаченный в серые блеклые одежды с серым, стертым лицом, неподвижный, он был почти неразличим в пыльном полумраке. Но у странника был зоркий взгляд, он сразу признал того, к кому шел. Странник кивнул хозяину, тот отвесил поклон, почтительный, но вместе с тем не раболепный. После этого он жестом предложил гостю следовать за ним. Тот повиновался и очутился в другой комнате, разительно отличавшейся от предыдущей. Пространство здесь заливали солнечные лучи, потоками вливавшиеся через три широких окна, мебель была самого лучшего качества, в дальнем углу высилось великолепное изваяние. Ослиная голова бога, с редким мастерством высеченная из черного базальта, бесстрастно разглядывала людей.

Странник устроился в одном из удобных, с выгнутой спинкой кресел, с видимым удовольствием вытянув припорошенные пылью ноги. Тем временем хозяин дома затеплил благовонную свечу перед изображением божества – мрачного Сета.

– Как дела, Омту? – спросил странник.

– Как всегда, хозяин, – ответил человек с серым лицом.

– Значит, хорошо.

– Ты же сам учил, что не может быть ни хорошо, ни плохо. Существование определено тем, что посередине.

– Философ, мать твою! – хмыкнул странник. Был он уже в возрасте, и лицо бороздилось морщинами, но в золотистых, почти рыжих глазах играли по-молодому задорные искорки. – Неподалеку от твоего дома лежит труп. Похоже, адепт Бегущего времени. Его перстень.

Гость продемонстрировал добычу. Собеседник внимательно изучил ее, после чего бросил:

– Послушник. Под змеей – вертикальный штрих – время, не полагающее о вечности.

Эта информация не больно-то заинтересовала гостя. Он лишь спросил:

– Как он узнал меня?

Хозяин пожал плечами.

– У нас не любят людей с такими лицами.

– Убери! – велел гость, не интересуясь, что означает «с такими лицами». Омту молча кивнул. – Ты знаешь, зачем я пришел?

Омту кивнул вновь.

– Посоветоваться с Оракулом.

– Правильно. Тут завертелись любопытные дела. Мне надо кое-что узнать. – Омту вновь кивнул. – А пока я хочу перекусить и отдохнуть.

– Да, хозяин.

Моментально, словно по волшебству, был накрыт стол. Еда была без изысков, но обильная. Были тут и мясо, и рыба, и сладости, и, конечно, вино, в этих краях довольно необычное на вкус. Пока гость насыщался, Омту уладил дела с мертвецом. Когда Омту вернулся, гость уже отдыхал, ибо шел всю ночь. Омту разбудил странника, когда солнце уже катилось к горизонту. Странник поднялся, омыл лицо и руки, наскоро перекусил, после чего вместе с Омту покинул дом.

Путь был недолог. Путники оставили город и по дороге направились прочь от реки. Скоро закончились поля, питаемые плодородными водами Хапи.[18]18
  Хапи – Нил.


[Закрыть] Потянулись кустарники, потом закончились и они, уступая место пустыне. Странник потянул ноздрями, с жадностью втягивая в себя таинственный и сладкий пустынный воздух. Он любил пустыню, он любил море, он любил горы. Он любил природу, что сродни стихии.

Дорога, по которой шли Омту и его гость, постепенно сужалась, пока не превратилась в тропинку, едва различимую. Потом исчезла и эта тропинка, но Омту шагал уверенно, без колебаний выбирая путь между барханами. Наконец он замедлил шаг и указал на смутно виднеющееся в потемках нечто. Это был полуразрушенный пилон некогда существовавшего храма. И мало кто знал, что храм существовал и десять, и двадцать и даже сто веков назад, что он был воздвигнут теми, кого поглотили безжалостные волны Атлантики. Глаза странника затуманились, он вспоминал… Он помнил этот храм, он много что помнил.

– Вот здесь я подобрал Гиптия, – шепнул он. – Его приказал убить Омту. Омту… – Странник с усмешкой покосился на своего спутника. – Омту, а ты какой по счету?

– Триста шестьдесят восьмой.

– Триста шестьдесят восьмой, – повторил странник. – Счет веков, ведомый по Омту! Занятно! А кому ты служишь, Омту?

Вопрос не понравился серому человечку, что-то дрогнуло в его лице.

– Оракулу Сета, – ответил он, и в блеклых глазах мелькнуло подобие скользкой усмешки.

– Но ведь Оракул кем-то создан. Кем?

– Сетом.

– А кто такой Сет? – продолжал настаивать гость.

– Бог, – ровным голосом ответил Омту.

– Любой бог – есть обретший силу человек. Как зовут этого человека?

– Не знаю, – сказал жрец.

– Знаешь! – не согласился странник. – Ты много знаешь, Омту.

На этот раз Омту не стал спорить.

– Не один ты обращается с вопросами к Оракулу. В этих краях хватает юношей, жаждущих послужить Сету.

Гость кивнул и сделал шаг вперед.

– Ладно, пойдем.

Сквозь щель между колонной и обрушившейся балкой люди проникли в присыпанные песком и временем развалины. Омту извлек из неприметной щели между камнями заблаговременно припасенные факелы. Пропитанные земляным маслом волокна вспыхнули при первом же ударе кресала. Факелы загорелись ярко и ровно, залив почти ослепительным светом ограниченное камнем пространство. Держа факел перед собою, Омту направился вниз, вглубь земли.

Поначалу им пришлось почти ползком пробираться между нагромождениями каменных обломков, но вскоре проход стал шире, затем он начал ветвиться. Жрец безошибочно выбирал нужный путь, пока дорогу не преградила ровная, без единой шероховатости, словно отполированная стена. Омту прикоснулся к ней крепкой сухой ладонью, и стена подалась в сторону, пропуская путников.

Они очутились в громадной зале – главном помещении храма. Святилище Сета возникло много веков, даже тысячелетий назад, но время почти не коснулось его. Оно оказалось не властно над этой колоссальной пещерой, окаймленной по всем четырем сторонам двойным рядом громадных черных колонн. В дальнем конце, точно напротив входа высились три громадные, смутно различимые во тьме статуи: Сета и его спутников Ашта – чудовища с львиным телом и головой крокодила – и Апопа – гигантского змея. Изваяния, как и пол залы были густо припорошены пылью, и лишь глаза Сета, неподвластные ни пыли, ни мраку, ни времени, пылали рубиновым негасимым огнем.

Пересекши главный зал храма, путники попали в другой, размером поменьше, круглый, посреди которого возвышался странной формы и странного вида алтарь. То была высокая платформа из тускло блестящего вещества, посреди которой возвышался круглый стол с небольшим серым кристаллом посередине. Из-за платформы вышел невысокий юноша, облаченный в такие же серые, как и у Омту одежды. Пепельная кожа его казалась мертвой, глаза болезненно щурились от света факелов. Юноша приветствовал гостей низким поклоном, странник ответил кивком головы, Омту остался бесстрастен.

– Начинать? – спросил он.

– Да, – ответил гость. – К чему тянуть?

Тогда Омту кивнул юноше, в черных глазах которого была мольба. Но Омту не пожелал заметить этой мольбы, сохранив на лице прежнюю бесстрастность. Юноша потупил взор и стал подниматься на платформу. Гости ступали следом. Все трое остановились у стола с кристаллом. Омту взглядом приказал юноше: начинай. Тот послушно протянул руку к кристаллу. Сверкнула вспышка, – не очень яркая, просто сноп искр, – и юноша бесследно исчез.

Ни Омту, ни странник не выказали удивления, ни даже ужаса. Омту выдержал небольшую паузу, потом заговорил:

– Посланец достиг царства Сета. Ты можешь спрашивать.

Странник кивнул. На мгновение он задумался, а затем сказал:

– Я чувствую, начат Баггарт – Большая Игра. Так ли это?

Воцарилось молчание. Спустя какое-то время кристалл посветлел и по зале пронесся шорох-голос.

– Здравствуй, Кеельсее!

– Привет, Оракул! – небрежно бросил в ответ гость.

– Приятно вновь слышать твой голос. Посвященный. Я рад, что ты не таишь, как случалось прежде, свое лицо и имя.

– К чему секреты от друзей?! Что насчет Игры?

– Как поживаешь, Кеельсее?

– Неплохо. – Гость усмехнулся. – Но ты упорно игнорируешь мой вопрос. Почему?

– Уже отвечаю. Да, намечается Баггарт. Большая Игра, и ставки в ней будут высоки.

Странник кивнул, словно говоря: я так и думал.

– Кто ведет Игру? Леда?

– Не знаю, – ответил голос. – Но этот игрок наделен громадной силой, такой, что может перекрыть полный доступ информации даже Оракулу. Ты сам можешь сделать вывод: кто это.

Человек, названный Кеельсее, задумчиво усмехнулся.

– Вывод… Я знаю нескольких Посвященных, что наделены подобной силой. Но вот вопрос, где они сейчас. Ты знаешь что-нибудь о Русии, Командоре, Черном Человеке, Арии, Леде?

Оракул задумался, словно перебирая неподдающиеся счету зерна в необъятной груде подвластной ему информации.

– Русий сейчас далеко, – наконец глухо ответил он. – Командор где-то рядом, но я не могу точно локализовать его местонахождение. То же могу сказать и о Черном Человеке. Арий – в своем Мертвом городе, но Игру, скорей всего, ведет не он. Ему вполне достаточно уединения и тех невинных развлечений, что он себе позволяет время от времени, стравливая соседние племена. Леда… Я вижу ее, она прекрасна. Но я не знаю, она это или не она.

– Исчерпывающий ответ! – не сумел сдержаться от язвительного замечания Кеельсее.

– Я руководствуюсь лишь той информацией, которой располагаю, – сухо откликнулся голос. – У тебя есть ко мне что-то еще?

– Немало. Не торопись. Для начала я хочу знать возможные варианты Баггарта. Их-то ты можешь проанализировать?

– Могу. Вариант первый: использовать естественное развитие событий. Грядущая четверть века обещает быть очень кровопролитной. Игрок просто может использовать ход событий в своих интересах. Здесь наиболее вероятным представляется его участие в войне римлян или карфагенян, которые на данный момент представляют наиболее могущественные в мире силы. Вариант второй: использовать силу извне. Но для этого нужно обладать громадной мощью. Мною покуда не отмечено подобных всплесков энергии. Вариант третий: навязать свое развитие событий, подменив естественный ход.

Голос умолк, и Кеельсее понял, что настала пора для вопроса.

– Каким образом с этим может быть связано исчезновение тела Александра?

– Не знаю. Насколько известно мне, никаких изменений с телом не произошло. Скорей всего, оно просто перемещено.

– Это точно?

– Скорей всего.

Странник покачал головой, его явно не устраивало это «скорей всего».

– Чем все это может грозить миру?

– Большими переменами. Возможно полным изменением естественного хода вещей.

– Возможно! – Кеельсее скривил губы. – Это не просто возможно! Многим не суждено будет вернуться домой после этой Игры! Многим! И само имя Посвященных может кануть в Лету.

– Этого не случится, – размеренно сообщил голос. – Я бережно храню информацию, о какой ты упомянул.

Кеельсее пренебрежительно махнул рукой в такой опасной близости от кристалла, что едва не задел его.

– Да что ты знаешь!

– Я знаю даже о том, как зародилась эта планета.

– Эта планета! А чтобы знать все, нужно начать раньше, с тех времен, когда никто еще не подозревал о существовании этой планеты. Это случилось давно, очень давно… – Глаза Кеельсее затуманились, в точности как в тот миг, когда он увидел остатки древнего храма. – В те времена я еще не знал самого слова – Земля. Я даже не подозревал о ее существовании. Я и миллионы подобных мне жили на планете, называемой Атлантида. Это была чудесная планета! Мы создали общество, основанное на идеях Высшего Разума, самое идеальное, что можно лишь представить, как казалось нам, общество. Каждый из нас жил во благо всем, все заботились о благе каждого. Но мы были не одиноки в Галактике. Не так далеко, по галактическим, естественно, меркам, кружила вокруг синего солнца другая планета – Альзилида, с которой мы враждовали. Обычно верх одерживали мы, но мы не покоряли альзилов и не причиняли вреда их планете, так как пытались руководствоваться принципами гуманности. Альзилы воспользовались этим. Однажды они нанесли внезапный удар и сумели, благодаря предательству, одержать верх. Мы сражались до последнего, но преимущество было на стороне альзилов, которые действовали беспощадно. Наш флот потерпел поражение, сухопутные армии капитулировали. Командор, вождь атлантов, принял решение об эвакуации с планеты. Но спастись смогли лишь немногие, в том числе и я. Я тогда был важной фигурой в Верховном Комитете, возглавляя ГУРС.[19]19
  Государственное Управление Разведывательной Службы. См. «Атланты. Звезда».


[Закрыть] Мы пробрались на секретную базу, где укрывался крейсер «Марс», один из самых совершенных атлантических кораблей. Мы вырвались с планеты и ушли от погони, а потом после долгих скитаний нашли эту планету, которую прозвали Земля. Мы и здесь создали совершенное общество, управляемое атлантами. Нас было без малого тридцать человек, пришельцев из другого мира, мы повелевали миллионами. Мы называли себя Титанами или Посвященными. Владения наши простирались от Великого Западного континента вплоть до этой страны, а центром их была Атлантида – громадный остров, обильный природой и жизненными ресурсами. Мы жили долго и счастливо, пока не пришла беда.

– И беде этой положил начало ты! – почти с человеческой ехидцей вставил голос Оракула. Кеельсее не стал спорить.

– Чего таить! – вздохнул он. – И я приложил к тому руку. Но первой была Леда! Прекрасная голубоглазая интриганка, самая ловкая из нас! Это она погубила наш мир! Я хотел просто встряхнуть его. Я затеял игру так, чтобы поразвлечься. Уж слишком все было незыблемо. Слишком все было скучно. Но я просто играл, а Леда хотела все уничтожить. Почему… Почему? Этого я не знаю До сих пор. Она непредсказуема, и весь мир – лишь арена для ее прихотей. Одним словом, я натравил на Атлантиду своих кемтян, а заодно и пиратов, а Леда организовала мятежи. Что случилось потом, можно лишь догадываться. Почему-то взорвался «Марс», что привело к апокалипсису. Испепеленная огнем Атлантида ушла на дно, погибли другие цветущие миры. Потребовались сотни и сотни лет, чтобы на земле возродилась полноценная жизнь.