Текст книги "Император открывает глаза"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Безмолвный крик боли.

14 Тварь, порожденная тенью

На этот раз Мудрец оказался готов к появлению Вульго. Тот возник неожиданно, выйдя из затененного угла, однако Мудрец упредил хозяина замка и встретил его с холодной улыбкой на лице, чем неприятно удивил князя. Но Вульго по обыкновению умело скрыл свои чувства. Он подошел к шкафчику, извлек оттуда длинногорлую глиняную бутыль и дважды приложился к ней – Мудрец видел, как стремительно двигается кадык на неестественно белой шее князя – после чего убрал сосуд на место и повернулся к незваному гостю. Тот был спокоен, терпеливо ожидая развязки событий, которой должна была стать либо смерть Вульго, либо его собственная. Мудрец не боялся смерти. Он относился к ней с тем полным равнодушием, какое было присуще и его чудовищному сыну. Как ни старался князь, он не сумел обнаружить страх в золотистых глазах Мудреца. Не выдержав, Вульго первым отвел взор и обнаружил, что гость держит в руках древний, закрученный в спираль пергамент.

– Интересно?

– Поучительно. Маг Арианы, трактат о тени. Тебе приходилось бывать в Ариане?

Вульго ответил утвердительным кивком головы, мельком покосившись на стоящих у двери Эльмеша и графа Палласа.

– Давно. Еще юным. Думаю, в то время ты едва устроился на новом месте.

– Мне тоже однажды пришлось побывать там, – сообщил Мудрец. – В тех краях некогда жил бог по имени Ариман.

– Я слышал о нем.

– Он был очень могущественен, но однажды явились двое и побелили его.

– И ты был одним из двух? – Мудрец не ответил. Тогда Вульго спросил, удобно устраиваясь в кресле:

– Ты пришел, чтоб рассказать мне об этом?

– Не только. Я хочу, чтобы ты вернул моего человека.

– Зачем он тебе? – Князь перешел с языка горцев на наречие россов. – Разве нам с тобой надлежит заботиться о тех, кто не более чем пешки в крупной игре! Ведь у тебя есть другая, куда более важная цель. И, уважая ее, я отпустил тебя с миром. Я не хочу ломать игру, затеянную не мной. Ну а этот юноша… Ведь он – ничто. Через год или два ты даже не вспомнишь, как его звали. Разве не так?

– Возможно. Но раз ты говоришь – мы, зачем нужен этот ничтожный человек тебе? Если он прельщает тебя, как добыча, не лучше ли избрать для этой цели кого-нибудь другого! Тогда мы сможем разойтись с миром, по крайней мере, до моего возвращения.

Князь с улыбкой указал Мудрецу на кресло напротив.

– Садись, Келрун. Насколько я понимаю, нас ждет долгий разговор.

Мудрец выразительно посмотрел на стоящих у двери слуг князя. Вульго перехватил этот взгляд и усмехнулся.

– Садись, они не причинят тебе зла, я сам сделаю это, когда сочту нужным. Хотя, что есть зло? Кто вправе судить о добре и зле? Если…

– Если ты хочешь прочесть мне лекцию по софистике, – оборвал, садясь, разглагольствования Вульго Мудрец, – лучше избрать для этого другое время. Ответь, зачем тебе нужен мой человек.

– Ты не дослушал меня! – процедил Вульго. – А должен дослушать, чтобы понять перед тем, как навсегда покинешь этот мир. Кто есть судья?

Мудрец не ответил. Он не хотел вступать в пустые разговоры, не имея для этого ни времени, ни желания.

– Давай поговорим о деле. Что тебе нужно от моего человека? Молодая кровь?

– Браво, папуля! – Князь несколько раз беззвучно сложил ладоши, показывая тем самым, что восхищен сообразительностью Мудреца. – Ты почти угадал. Молодая, сильная, неиспорченная кровь – это ценится нами более всего. Но почему именно он, спросишь ты. Ведь с таким же успехом я могу умертвить кого-нибудь из своих рабов, столь же молодых и крепких. Почему, папуля! А ну-ка ответь, раз ты и впрямь такой умный, каким себя считаешь!

– Ты пытаешься заговорить мне зубы! – процедил Мудрец.

– Да нет, – изобразив короткое раздумье, ответил князь. – Представь себе такую ситуацию. Допустим, в этот миг должна свершиться его казнь, а твой ответ, если он будет правильным, означает помилование. Как тебе такая игра?

– Хорошо, давай сыграем по этим правилам, – согласился Мудрец. – Тебе нужна кровь иноземца.

– Правильно, – подтвердил Вульго.

– Эта кровь нужна тебе потому, что твоя загнила, и ты чувствуешь приближение старости.

Князь Ночи ухмыльнулся, продемонстрировав клыки.

– Ты действительно мудр, папуля. Хотя и не совсем прав. Наша кровь и впрямь требует свежего вливания. Этот юноша, такой сильный и чистый, должен влить в наш род свежую струю. Моя дочь нуждается в этой струе. Но главное – он не раб. Он свободен душой, и он воин. Его кровь дарует нам силу, о какой мы мечтаем!

Мудрец покосился на сына.

– Знаешь, Вульго, что я хотел тебе все это время сказать? – спросил Мудрец, переходя на язык горцев.

– Что? – поинтересовался князь.

– Иленна очень похожа на твою мать. Как две капли воды похожа! Так ты уверяешь, что вдова Вульго умерла вскоре после твоего рождения?

Лицо князя искривилось злобной гримасой.

– Какое тебе дело до моей матери?! К чему тревожить тени?! Она была великой женщиной. Она умела то, что не умеет никто – ни ты, ни я. Она умела снимать оковы с тайн души любого, кто встречался на ее пути. Любого! Она не была всевидящей и не умела читать мысли. Просто ей был дарован талант познавать истинную суть того, кто слился с ней в любовной страсти. И она умело пользовалась этим даром, забирая у своих возлюбленных все тайны, какие они скрывали от самих себя. Она познала тебя и восхитилась. И вместе с тем она ужаснулась! Она увидела бездну, в которую толкнуло человека порабощенное им время. Она ощутила ту сладость, самую великую в мире сладость от обладания тем, что неподвластно лаже немногим, кто ставят себя рядом с богами, – сладость от обладания временем. Она узнала все твои тайны и передала их мне. И я стал Посвященным, таким, как ты. Ведь я знаю о гибели великой страны, я знаю об ужасной мечте людей, над нею властвовавших. Мне ведомы волшебнозвучные слова – Аквилония, Стигия, Лемурия, имена древних властителей и чародеев. Я, как и ты, побывал после великой битвы в том самом ущелье и пил кровь, сочившуюся из ран умиравших. Ты сам, не ведая, не желая того, подарил мне великую силу. От меня требовалось лишь умножить ее, и я сделал это. Я понял, что для человека жизнь есть ничто, человек не осознает ее, воспринимая как нечто незыблемое, не дарованное, но данное. Я понял, что главное, на что направлены все помыслы человека, – это смерть. Я догадался, что если не думать о смерти, можно жить вечно. Ведь все, даже самые бесстрашные и беззаботные с виду, хоть раз да задумываются о гнилостном холоде грядущей могилы. И это убивает их. Не нужно искать физиологических объяснений смерти, твердя о старении организма, о болезнях, о всесокрушающей боли. Все это сказки, которые любят рассказывать подобные нам с тобою. Действительная причина смерти – страх перед нею. Он приходит и убивает. Ты, верно, помнишь, как воспринимали смерть любимые тобою эллины?

– Они смеялись над нею.

– Все верно. Они издевались, скрывая пол напускной бравадой терзающий сердце страх. Думаешь, они не боялись ее? Думаешь, Сократ не выл в душе от страха, глотая сладкий яд из поданной ему чаши?! Думаешь, чтимый тобою Воин не мечтал о спасении, стоя пол градом вражеских стрел?!

– Мечтал. Но он не боялся смерти.

– Этого мало, – хрипло шепнул Вульго. – Смерть нужно любить. Как люблю ее я. Вот тогда обретаешь истинное бессмертие. Вот тогда ты вправе оттолкнуть смерть со смехом и сказать ей: пошла прочь, старая! – и плюнуть на изъеденный могильными червями череп. Вот тогда ты вправе делать все, что пожелаешь!

– Другими словами, избавившись от страха смерти, ты обретаешь право дарить ее?

– Именно! Ты мыслишь правильно, папуля! Ведь мы с тобой одной крови. Мы черпаем силу из одного корыта. И наши рыла одинаково вымазаны в алой, солоноватой влаге.

– Как ты красноречив! – Мудрец нашел в себе силы усмехнуться. – Вот сейчас я действительно убедился в том, что ты мой сын.

– Ты рад этому?

Мудрец протестующе покачал головой.

– Нет. Чем меньше на земле будет таких, как ты, тем проще будет жить остальным. Избавившись от страха смерти, ты тем самым порождаешь великую гордыню, возносясь не только над суетным, ной над тем, что определяет великую истину жизни. Ведь человек теряет смирение, когда ему нечего бояться. А это неизбежно подвигает его к пределу бытия.

– Вот как ты взговорил! – Вульго хищно подался вперед, в глазах его засверкали голодные алые огоньки. – А не задумывался ли ты над тем, что способен породить страх перед смертью!

– Веру в жизнь.

– В жизнь?! Не-ет! Это будет самая ужасная вера. И миллионы, не принявших ее, будут распяты на крестах, а согласившиеся и уверовавшие станут на колени и будут раболепно ожидать грядущего воскрешения. Я пью чужую кровь, а те будут пить свою и заедать свое плотью. И час этой веры близок!

– Я знаю, – сказал Мудрец. – То будет пятым великим действом, когда придет Мессия.

– Ты видишь будущее?

– Нет, я знаю прошлое. А когда-то оно было будущим. Все повторяется, сынок. Неизменной остается лишь кровь, пролитая на белые камни.

Вульго расхохотался.

– Я и представить себе не мог, как же ты мудр. Теперь я понимаю, почему эти люди называют тебя Мудрецом. Я горжусь, что у меня такой отец!

– А я ужасаюсь, что у меня был такой сын.

– Ты спешишь похоронить меня?

– Да, ведь я знаю прошлое.

– Моя мать тоже знала его, – задумчиво прошептал князь.

– Она познала тебя и познала твою суть. Ужасное, порочное деяние, оно неизбежно должно было свершиться, и оно свершилось. Твоя мать поняла, кто ты есть и кем станешь, и тогда она испугалась. Она пожелала избавиться от тебя, но ты опередил, убив ее.

– Точка в точку! – Князь Ночи ухмыльнулся. Лицо его было страшно. – Я рано стал задумываться над смыслом жизни – это твоя вина, папуля. Я много размышлял над тем, от чего ты пытался уйти, о той грани, что разделяет добро и зло. И я пришел к выводу, что нет ни зла, ни добра. Мы уже говорили об этом, но так и не довели до конца наш разговор. Истина… Истина лежит на дне колодца, а суть ее в том, что все, чтоб не творилось в мире, обретается посередине. Абсолюта не существует – ни в ту, ни в другую сторону. Нет ни черного, ни белого. Признаки абсолюта присущи лишь одной-единственной вещи – Вечности, если, конечно, повернется язык именовать Вечность вещью. Все остальное относительно, и потому оно не может быть оценено одним цветом. Разве снег белый? Всмотрись в снежинку – и ты увидишь в ней мириады красок. От золотистой и голубой до той, что мы по незнанию готовы считать черной. Но разве сажа черна? Нелепо даже думать об этом. Сажа окрашена во все цвета радуги и то множество оттенков, что поглощает, скрывая от наших глаз, напитанный влагой воздух. Просто эти цвета перемешиваются между собой столь причудливо, что порождают ощущение черноты. Ни белый, ни черный. Ни света, ни тьмы, ни добра, ни зла. Все посередине. И ты, и я, и каждый. Где-то берут верх темные тона, где-то – светлые: но истина всегда посередине. И истина эта именуется тенью. Ты и впрямь полагал, что силу мне дает кровь? – Князь Ночи усмехнулся. – Нет. Кровь давала силу старому Вульго. Кровь давала силу моей матери. Я же пошел дальше их. Будь я сыном Вульго, я б, верно, остался обычным, живущим кровью и страхом вампиром. Я прожил бы лет двести, а, может, все девятьсот, и, в конце концов, умер бы от заворота кишок или пронзенный осиновым колом, какой вбил бы в мою грудь какой-нибудь неуемный искатель приключений. Но, к счастью, моим отцом был ты, владеющий тайною жизни. Я – плоть от твоей плоти. Через тебя я познал, сколь велик и многообразен мир, какие глубокие тайны сокрыты в нем. Твоя кровь одарила меня жаждой познания, которая была чужда Вульго из башни и почти чужда моей матери. Я приобрел вкус к философии и магическим ритуалам. Осмысливая силу, которой владеешь ты, я неизменно приходил к мысли, что должна существовать сила не менее, а даже более могущественная. Ведь не может же множество бытия держаться лишь на одной силе – силе бесконечного времени. Должно быть еще нечто, такое же вечное и могущественное. Как-то, роясь в лавке старьевщика в Дамаске, я нашел манускрипт, тот самый, который привлек твое внимание. Трактат о тени. Пробежав глазами первые строки, я понял, что наконец отыскал то, что так долго пытался найти. Я нашел силу, равной которой не существует. Уйдет все, даже время может скорчиться в спазме коллапса, но тень вечна. Покуда нет абсолютного единообразия, а оно невозможно, так как даже первопричинный хаос бесконечно многолик, даже ячеи первовещества отличаются одна от другой – почти неуловимо, но отличаются, если не физическими параметрами, то хотя бы своим отношением ко времени. Та, на которую мы обращаем взгляд в последнюю очередь, всегда будет чуточку старше своей предшественницы. Вот в этом многообразии и заложена основа могущества тени. Тень есть всегда. Лишь изощренный ум мечтателя может вообразить нечто, не отбрасывающее тени. Но это будет фантазией, не более. И я понял, для того, чтобы достичь абсолютного могущества, необходимо слиться с тенью. Это оказалось не столь сложно, как думалось вначале, хотя чтоб научиться этому, потребовался не один год. Но настал день, и однажды я смог слиться с тенью полностью, я растворился в ней. Тогда я пришел к матери и сказал ей: мама, порадуйся за своего сына! Есть люди, рожденные страхом, а я рожден тенью! Но вместо радости я увидел злобу в ее глазах. Понимаешь, папуля, злобу! Она попыталась убить меня, но я легко увернулся от брошенного ею ножа, использовав отбрасываемую им тень. А потом я разорвал ей горло и вкусил сладкой материнской крови. Ведь у нас уже была дочь, и роду Вульго более не грозила опасность угаснуть. Так я поступил с моей мамой. Она была слишком впечатлительна, как и моя дочь. Женщины порой бывают чрезмерно впечатлительны, ты не находишь? – Мудрец не ответил. Тогда Вульго изобразил улыбку и поинтересовался:

– Я кажусь тебе чудовищем?

– Сдается, ты пытаешься кокетничать! – сурово заметил Мудрец.

– Чуть-чуть, – признался князь.

– Ты не чудовище. Прости меня, если я в запале назвал тебя этим именем. На самом деле ты обычная, мелкая, серая, жаждущая крови тварь, каких немало на этом свете.

Щеку Князя Ночи дернуло мелким тиком.

– Тварь! – прошептал он. – Тварность – ничего себе слово. Тварь, кто это есть? То, что непохоже на тебя?

– Что не похоже на человека.

– Плохое, хорошее или просто непохожее, недоступное человеческому восприятию?

Мудрец задумался и после короткой паузы ответил:

– Наверно, недоступное.

– Тогда я принимаю это имя – тварь! – Вульго издал змеиное шипение. – Чего ты ждешь, Келрун? На что надеешься?

– Не знаю, – честно признался Мудрец.

– Ведь ты хочешь убить меня, так?

– Я должен. Ты – зло. Я породил это зло, я должен умертвить его.

– И потому ты вернулся…

– Лишь потому.

– Что ж, это честно, хотя и глупо. И твой человек здесь вовсе не причем. Кстати, он мертв, – самым безразличным тоном прибавил владелец замка.

Мудрец остался спокоен, ни один мускул на лице его не дрогнул.

– Чтоб ни твердили о смерти, она рано или поздно приходит. Все, кроме Вечности, имеет начало и конец, все рождается и все обречено умереть. Таков мир человека. Он обрывается с приходом смерти. А потом зарождается новый, но это уже другой мир.

– В тебе умер философ, – серьезно заметил Вульго.

– Неправда, он во мне живет. И потому я не верю во всемогущество тени!

Князь Ночи надменно скрестил на груди руки.

– Напрасно. Лишь это вечно. Это не Вечность, но это вечно. Лишь это дарует силу. Тень – не белая и не черная, но серая. В ней нет ослепительного блеска звезд, как нет и всепоглощающей черноты черных дыр. Она походит на незапятнанный лист бумаги и ту каплю краски, что падает и никогда не падет на этот лист с кончика пера. Это застывшая Вечность. Черная капля, бесконечно долго падающая на белый лист. Долго, бесконечно! Ты думал, я обретаю силу из крови? Глупец! Кровь лишь дарует ауру страха и всемогущества. Но истинную власть дает тень. В ней переход от жизни к смерти, от небытия к бытию. Тень вечна. Пока существует свет, пока существует тьма, будет существовать и тень. И буду существовать я, поклоняющийся этой тени. Я появляюсь из ничего и исчезаю в ничто. И появляюсь вновь, и вновь исчезаю. Я странник Вечности, поющий гимн Тени. И никому не победить меня. Ведь нет никого, кто победил бы свет. И нет никого, кто победил бы тьму. А посередине – тень, она в вечном выигрыше. А посередине – я. И я бессмертен. Понял, Мудрец?! Меня не убить. А ты умрешь по первому моему слову. Тебе не выбраться из пут тени, она везде. Ты попался!

– Так убей! – прошептал Мудрец. – Убей, если сможешь.

– Думаешь, не смогу?! Испугаюсь? Ты велик опытом бесконечия лет, здесь я беспомощный младенец в сравнении с тобой, но я нашел силу, могущественней которой нет ничего на свете. И я имею право убить. Даже тебя.

– Так чего же ты ждешь?!

– Ты прав. – Наполнив зрачки желтым огнем, Вульго шагнул к Мудрецу. Тот неторопливо поднялся.

– На чем бы ни была замешана твоя сила – на крови, страхе ль, тени, ты – всего лишь оборотень, тварь, принявшая человеческий облик. А твари бегут от серебряных стрел и слепнут от блеска небесной стали!

С этими словами Мудрец вытащил из ножен меч и в тот же миг остолбенел.

– Вот незадача! – Князь с усмешкой вырвал меч из рук Мудреца и ласково сообщил:

– Это не твой меч. Вместо небесной стали – простая железка, годная лишь на то, чтобы нарезать мясо или разрубить неумело скроенного призрака. – Вульго небрежно сунул оружие обратно Мудрецу. – Держи. Главное преимущество живущего в тени не в том, что он может безнаказанно убить, а в том, что он умеет подготовить это убийство. – Во взгляде князя была беспощадность судьи, уже вынесшего свой приговор. – Напрасно ты, папуля, вернулся сюда. Ведь я был милосерден, я пощадил тебя и позволил тебе покинуть замок. Сколь ни была б сильна моя ненависть к тебе, я ни на мгновение не забывал, что это ты подарил мне жизнь и силу.

– А у тебя и не было ко мне никакой ненависти! – воскликнул Мудрец. – Смерть старого Вульго – слишком незначительный повод для того, чтоб ненавидеть.

– Да, это не повод, но в остальном ты не прав. Я ненавижу тебя, как ненавижу каждого из живущих в этом мире людей. Я ненавижу их, слабых и дрожащих, хотя именно этот страх подпитывает меня, но я мечтаю о мире, какой был бы совершенно избавлен от страха. Я мечтаю о мире бесстрашных! К сожалению, такое возможно лишь в мире мертвецов, ибо им нечего бояться. Они уже обрели самое ужасное, что только существует – смерть. Дальше нет ничего. Я пощадил тебя, но ты вернулся. И теперь я убью тебя!

– Ну что ж, давай, – предложил Мудрец. Голос его был спокоен.

Вульго подступил еще на шаг. Мудрец резко махнул мечом. Клинок прошел сквозь грудь Вульго, не причинив тому ни малейшего вреда.

– Вот видишь, – заметил Князь Ночи. – Но не огорчайся. Имей ты даже клинок из небесной стали, тебе не удалось бы совладать со мной. Мир наполнен тенями, я могу укрыться в любой из них. И тебе ни за что не найти меня.

Выбив меч из руки Мудреца, Вульго стиснул его горло.

– У тебя есть последнее желание, папуля?

– Есть, – прохрипел Мудрец, тщетно пытаясь разомкнуть стальные пальцы князя.

– Какое?

– Сдохни!

Вульго усмехнулся, блеснув зубами.

– Увы, это единственное, что я не готов исполнить, даже для тебя. Вот и все, кончен фарс! Прощай, папуля!

Вульго оскалил клыки. Человеческие черты стали расплываться, превращаясь в звериные. Пальцы князя напряглись, готовые разорвать набухшие сухожилия шеи. И вдруг зверь-Вульго замер. Лицо его поплыло неясными тенями.

– Иленна!

Издав дикий крик. Князь Ночи воздел вверх руки и обратился в вихрящийся столб, который взмыл вверх и рассыпался на переливающиеся осколки теней, спустя миг растворившиеся в полумраке. Сквозь вой глухо донеслось:

– Держите его до моего возвращения!

Повинуясь приказу, Эльмеш и граф Паллас немедленно выскочили из покоев и затворили за собою дверь. Едва они сделали это, как Мудрец обессилено рухнул на пол. Он был жив, но тварь исчезла.

Тварь, порожденная тенью.

15. Плач по умершей волчице

Если Горислава задержали слуги князя, то Храбросерда остановила дверь. На свою беду Дор не рассказал ни Мудрецу, ни братьям о том, как ему удалось преодолеть эту преграду. И вот сейчас Храбросерд никак не мог проникнуть в подземелье. Напрягая могучие мышцы, он изо всех сил толкал дверь от себя, толкал долго и безуспешно. Сухо потрескивал, будто посмеиваясь над тщетностью усилий человека, факел. Росс отступал, чтоб передохнуть, с ненавистью взирал на насмешника и возобновлял свои усилия. Дверь не поддавалась – ничуть, даже на ноготь. После третьей или четвертой попытки выдавить ее Храбросерд разозлился. Вынув меч, он принялся кромсать металлическую пластину. На совесть выкованный клинок оставлял в металле глубокие вмятины, но пробить ее насквозь не мог. Тогда Храбросерд сосредоточил свои усилия на том месте, где по его предположению должен был находиться засов. Плодом долгих и упорных трудов стала небольшая зарубка. С такими темпами можно Забыло рассчитывать сокрушить преграду лишь через много часов, а то и дней. Храбросерд слегка приуныл, но занятия своего не оставил. Он кромсал нехотя поддающийся металл мощными ударами меча, давал себе небольшую передышку и принимался за работу вновь. Он так увлекся, что не расслышал тяжелого дыхания спускающегося по лестнице человека…

Ощутив на своем плече чью-то руку, Храбросерд, опускавший в это мгновение меч, не раздумывая, направил клинок по дуге вправо и одновременно повернулся всем телом. Это был его излюбленный прием, обычно застававший врасплох неприятеля. После такого удара число нападавших, как правило, увеличивалось вдвое, при соответственном – вдвое – уменьшении размеров тела. Весьма впечатляющее зрелище, когда человек разваливается на половинки.

Однако подкравшийся сзади был готов к подобному развитию событий и предусмотрительно отскочил на пару ступеней вверх. Смахнув со лба липкую прядь волос, Храбросерд признал в незваном госте Горислава.

– Дурак! Мальчишка! – раздраженно воскликнул старший из братьев.

– Сам такой, – не остался в долгу Горислав, никогда не отличавшийся особым почтением. Он был весел и возбужден, на грязном, покрытом слоем пыли кафтане отчетливо проступали разбросанные рябиновой дробью пятна крови.

– Ты ранен? – скрывая обеспокоенность под безразличным тоном, спросил Храбросерд.

– Не более чем ты. Пришлось немного помахать мечом, но эти ублюдки в волчьих шкурах не позволили лаже как следует размяться. Я уложил пятерых и не получил ни царапины!

– Ты что-нибудь узнал о Доре? – перебил хвастливую речь брата Храбросерд.

– Да. – Радостная улыбка моментально слетела с лица Горислава, уступая место тревоге. – Дор за этой дверью, и дочка князя, похоже, собирается всласть насосаться его крови. Я только что слышал ее разговор с отцом. Князь приказал ей убить Дора.

– Только что? В таком случае ее здесь нет. – Храбросерд вздохнул с облегчением. – Я уже битый час пытаюсь пробиться через эту проклятую дверь, и за это время меня не потревожила ни одна живая душа.

Горислав поспешил разочаровать брата.

– Здесь замешано колдовство! Эта смазливая девка заодно с князем могут растворяться в воздухе и проходить сквозь стены. Уверен, после разговора с папашей она отправилась прямиком сюда, не утруждая себя долгим путешествием по этим чертовым лестницам. Давай-ка, поднатужимся и свернем эту дверку!

Храбросерд покачал головой.

– Бесполезно. Я использовал все, что можно. Ее не открыть.

– Откроем! – бодро заявил Горислав, сходя вниз. – Мы не можем не открыть ее, ведь от этого зависит жизнь Дора!

– Может, и откроем, когда уже будет поздно, – уныло пробормотал себе под нос Храбросерд.

Горислав ничего не сказал. Он внимательно изучал дверь и окаймляющие ее каменные балки, надеясь обнаружить потайной засов.

– Здесь наверняка что-то должно быть…

– Я уже искал. – Удрученный неудачей, Храбросерд устало привалился к стене.

Пальцы Горислава старательно ощупывали каждый выступ.

– Но ведь Дор как-то проник сюда!

– Может быть, она была открыта, – пробурчал Храбросерд.

– Не думаю! Нет! Соображай!

Храбросерд наморщил лоб, изображая работу мысли, после чего уныло пожал плечами.

– Сюда бы Правдомысла.

– Но его здесь нет! Может, попробуешь докричаться до него? – язвительно поинтересовался Горислав.

– А в это время смазливая стерва убьет Дора! Давай навалимся на нее вдвоем.

– Не выйдет! – Горислав уже успел оценить надежность двери.

– Ее не выбить и тараном. Думай! Она должна каким-то образом открываться. И это наверняка совсем несложно. Думай!

Храбросерд принялся мять в кулаке окладистую бороду.

– А… – нерешительно начал он.

– Ну! – крикнул Горислав.

– А что, по-твоему, сделал бы Дор, не сумей он, подобно нам, проникнуть через эту дверь?!

– Разнес бы все тут вдребезги!

– Нет, если бы ему не столь было нужно попасть туда. Ну, если бы он пришел просто из любопытства!

Горислав задумчиво хмыкнул.

– Повернулся б и ушел, хорошенько врезав этой твари по зубам!

Коротко размахнувшись, Горислав продемонстрировал, как бы, по его мнению, поступил Дор, основательно приплюснув кулаком торчащие из-под верхней губы твари металлические клыки.

Раздался скрежет давно не смазывавшегося механизма. Дверь дрогнула и начала отворяться.

– Есть! – Восторженно крикнул Храбросерд…

Дор не отдавал себе отчета в том, что с ним происходит. Неистовые ласки княжны совершенно затмили разум юноши. Не сопротивляясь, он сначала дал снять с себя меч, а потом покорно сошел в подземелье, где впервые увидел Иленну. Здесь ее страсть вспыхнула с новой силой. Покрывая жаркими пьянящими поцелуями губы, лицо, шею юноши, княжна шептала слова любви. Она позволила Дору всласть ласкать свое тело, чем окончательно свела влюбленного юношу с ума.

Позабыв обо всем на свете, росс попытался овладеть княжной. Он почти добился своего, когда Иленна непостижимым образом исчезла из его объятий. Изумленный случившимся Дор принялся озираться по сторонам. Мерцали факелы. Испускаемый ими свет терялся в густом переплетении колонн, порождая множество неясных, лениво шевелящихся теней. Дор беспомощно блуждал взором по зале.

Послышался звонкий смех. Юноша обернулся в ту сторону, откуда он звучал, и увидел княжну. Волосы ее были растрепаны, платье сползло с одного плеча, полуобнажив упругую грудь. Иленна, улыбаясь, манила юношу рукой. Вскрикнув, Дор бросился к ней. Княжна отступила в тень колонны, а когда Дор достиг этого места, за колонной никого не было. Теперь смех доносился из другого конца залы.

Иленна забралась на один из окованных медью ящиков и сидела на нем, шаловливо болтая ногами. Платье ее задралось, приоткрыв стройные бедра. И Дор, словно управляемая невидимыми нитями марионетка, устремился к возлюбленной. Он еще бежал, когда Иленна легко спрыгнула вниз. Она позволила ему обнять себя и шутливо прикрыла ладонью его ищущие поцелуев губы.

– Ты любишь меня?

– Да, – жарко выдохнул росс.

– И я, – прошептала княжна. Она подняла голову, и Дор увидел в ее зеленых глазах печаль. – Мы убьем отца!

– Да! Да! – яростно воскликнул Дор.

Иленна вздохнула.

– О, если бы это было так просто. Никому не убить моего отца. Он не боится стали. Его может умертвить лишь холодный металл, рожденный небом. Да и то для этого необходимо настигнуть его. А покуда в мире есть тень, отец неуловим. Если б только мы могли избавиться от него! Тогда это ложе стало б твоим. – Иленна указала рукой на один из окованных медью сундуков.

– Я не хочу лежать в гробу, – пробормотал Дор.

– Глупенький! Этот гроб дарует вечную молодость. Он наполнен волшебным зельем, сваренным по рецептам чародеев Орефура. Зелье дает молодость, а кровь дает жизнь.

– Кровь? Ты сказала кровь?

– Да, кровь. – Девушка улыбнулась, и Дор отчетливо различил у нее во рту два громадных сросшихся клыка. Он хотел испугаться, но не смог сделать этого.

– Я люблю тебя, – шепнул Дор.

– И ты согласен пить со мною кровь?

– Да, – прошептал Дор, ловя губами рот княжны.

Прикосновение клыков было приятным, почти нежным. Глаза Иленны затуманились.

– Я не думала, что это случится. Я должна была просто завлечь тебя и напиться твоей крови.

– Да, – ответил Дор, прижимаясь щекой к бархатистой щечке княжны. Та грустно улыбнулась.

– При известных условиях это помогло б мне зачать сына.

– Разве это так сложно?

– А ты много знаешь об этом?

Дор нашел в себе силы не выказать смущения.

– Я еще не пробовал, но не думаю, что это сложно.

– Отец угадал, – прошептала Иленна. – Ты и вправду невинен. Это очень древний ритуал. У людей, рожденных от кровосмесительной связи, слабеет естество, и они становятся неспособны к порождению здорового потомства. Нужна свежая кровь – кровь, распаленная страстью. Когда мужчина желает излить семя, его кровь переполняется жизненной силой. Получи я эту кровь, я могла б зачать ребенка даже от отца…

Тут до Дора дошел ужасный смысл слов, произнесенных Иленной.

– От отца? – холодея сердцем, спросил юноша.

– Это кажется тебе святотатством, попранием всех родовых законов? – Иленна дерзко засмеялась. – Что ж, так и есть. Само наше существование есть попрание основ миропорядка. Мы существуем вопреки всем запретам на наше существование, всем преследованиям, которым нас подвергают. Мы отвергаем эти запреты, как отвергаем и все прочее. Да, я родилась от кровосмесительной связи отца с его матерью. Я его дочь и одновременно сестра. А потом я стала его женой.

Дор отшатнулся. Он прятал взгляд, стараясь не смотреть на Иленну. Та горько усмехнулась.

– Теперь ты даже не захочешь разговаривать со мной!

От этих слов судорога пробежала по телу Дора. Сжав княжну в объятиях, он прошептал:

– Нет, я хочу остаться с тобой. Я люблю тебя, только тебя!

Железная хватка Дора причиняла Иленне боль, но она улыбалась от счастья.

– Мы убежим, – шепнули ее припухшие от поцелуев губы. – Мы найдем твоих братьев и убежим. Пусть мой век будет недолог, но я проведу его с тобой. Я твоя, любимый!

Иленна прижалась к Дору с такой страстью, что у того уже не осталось сомнений относительно ее намерений. Дор слегка испугался. Он вдруг подумал, что у него может выйти не совсем то, что ожидает от него возлюбленная.

– Может быть, не здесь? – прошептал он, нерешительно отвечая на настойчивые ласки Иленны.

– Сейчас! Сейчас! – жарко шептала она. – Потом будет поздно… – Вдруг Иленна охнула, лицо ее исказилось. – Поздно! – прошептала княжна. Дора поразила вымученная гримаса, изуродовавшая ее прекрасное личико.

– Что с тобой? – испуганно спросил он.

– Отец зовет меня. Я должна прийти на его зов. Но жди, я вернусь к тебе. – Княжна впилась в губы Дора прощальным поцелуем, столь страстным, что юноша лишился чувств.