Текст книги "Николай I"

Автор книги: Дмитрий Олейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава тринадцатая.
ЧТО СКРЫВАЛИ «СЕКРЕТНЫЕ КОМИТЕТЫ»?

«Нашему времени достался в удел – в награду или наказание, покажет время, – вопрос самый привлекательный и самый опасный… я разумею вопрос о свободе». Так начиналась не речь на тайной сходке постдекабристской оппозиции. Так начиналось «Слово в день рождения Благочестивейшего Государя Николая Павловича», произнесённое 25 июня 1832 года архимандритом Иннокентием в Киево-Печерской лавре. И продолжалось в том духе, что именно «августейший виновник настоящего торжества» «для того, кажется, и воздвигнут Промыслом не в другое, а в наше время, дабы среди треволнений всемирных быть верховным блюстителем истинной Свободы народов и Царей» [318]318
  Николай I и его время. Кн. 2. М., 2000. С. 57.


[Закрыть].

По стечению обстоятельств именно в 1832 году закончил свою работу Комитет 6 декабря – в некотором роде «приготовительный» к решению главного вопроса о свободе в России XIX века: свободе миллионов крестьян от крепостной зависимости. Комитет не разработал каких-либо законодательных актов по крестьянскому вопросу, однако всерьёз обсудил (и передал на рассмотрение императору Николаю) записку М.М. Сперанского о последовательных мерах по улучшению положения крепостных. Идея Сперанского о том, что нужно сначала устроить быт казённых крестьян, а потом по их образцу «привести крепостных крестьян в то же положение, какое будет определено для казённых», была поддержана Комитетом [319]319
  Семевский В.И.Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. Т. 2. СПб., 1888. С. 8—9.


[Закрыть]. И отложена до лучших времён.

Новый поворот сюжета последовал в 1834 году. Именно тогда в Петербург приехал после обустройства дел на южных границах России один из самых энергичных и одарённых деятелей николаевской эпохи – Павел Дмитриевич Киселёв. «Как сейчас вижу его таким, каким он был, когда вернулся, – вспоминала великая княгиня Ольга Николаевна, – красивый мужчина лет около сорока, с выразительными глазами, очаровывающий собеседника, о чём бы он ни говорил. Совершенно независимый в своих взглядах, всегда полный блестящих идей, образованный и в то же время всегда готовый научиться ещё чему-нибудь, он даже в разговорах с Пап а , который с ним очень считался, сохранял свою независимость… С этих пор в течение пятнадцати лет он оставался всегда дорогим гостем нашего дома. В разговорах с глазу на глаз Папа любил противоречия, даже охотно вызывал на них, и он особенно любил свободную манеру Киселёва в разговорах» [320]320
  Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны // Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 207.


[Закрыть].

Беседуя с Киселёвым о его отчёте по делам управления в Дунайских княжествах, Николай вдруг заметил:

– Меня особенно заинтересовало одно место: это то, в котором ты говоришь об освобождении крестьян; мы займёмся этим когда-нибудь; я знаю, что могу рассчитывать на тебя, ибо оба мы имеем те же идеи, питаем те же чувства в этом важном вопросе, которого мои министры не понимают и который их пугает.

Затем Николай указал на заполненные папками-«картонами» полки его кабинета:

– Здесь я со вступления моего на престол собрал все бумаги, относящиеся до процесса, который я хочу вести против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян во всей империи…

В воспоминаниях, написанных в 1864 году, Киселёв добавляет детали к картине этой встречи: «При вечернем разговоре… Император Николай Павлович изволил мне сказать, что занимаясь подготовлением труднейших дел, которые могут пасть на наследника, он признаёт необходимейшим преобразованиекрепостного права, которое в настоящем его положении более остаться не может. "Я, – продолжал Государь, – говорил со многими из моих сотрудников и ни в одном не нашёл прямого сочувствия; даже в семействе моём некоторые (Константин и Михаил Павловичи) были совершенно противны. Несмотря на то, я учредил комитет из 7 членов, для рассмотрений постановлений о крепостном праве. Я нашёл противодействие… Я вижу, ты этим делом занимался и тем положил основание к будущему довершению этого важного преобразования; помогай мне в деле, которое я почитаю должным передать сыну с возможным облегчением при исполнении, и для того подумай, каким образом надлежит приступить без огласки к собранию нужных материалов и составлению проекта или руководства к постепенному осуществлению мысли, которая меня постоянно занимает, но которую без доброго пособия исполнить не смогу… Я неопытен, но твёрдо уповаю на внушениеВсевышнего, который нас просветит и направит"».

Киселёв был настолько впечатлён этим разговором, случившимся «в минуту откровенности» государя, что запомнил и день, и время беседы: 9 мая 1834 года, между половиной девятого и десятью часами вечера [321]321
  Заблоцкий-Десятовский А.П.Граф Киселёв и его время. Т. 2. СПб., 1882. С. 2, 208-209.


[Закрыть].

Ещё через два года Николай сказал Киселёву: «Ты будешь мой начальник штаба по крестьянской части» [322]322
  Там же. С. 13.


[Закрыть].

О том же самом в отчёте за 1834 год указывало информационно-аналитическое ведомство Бенкендорфа: «В 1834 году было много примеров неповиновения крестьян своим помещикам, и почти все такие случаи… происходили не от притеснений, не от жестокого обращения, но единственно от мыс ли иметь право на свободу… Могут явиться неблагоприятные обстоятельства: внешняя война, болезни, недостатки; могут явиться люди, которым придёт пагубная мысль воспользоваться сими обстоятельствами ко вреду правительства и тогда провозглашением свободы из помещичьего владения им легко будет произвести великие бедствия. Благомыслящие люди ожидают, что бдительное правительство наше не упустит из вида сие важное для спокойствия России обстоятельство. Они понимают всю трудность дела и с какою крайнею осмотрительностью надлежит в сём случае действовать, дабы не возбудить пагубного между крестьянами волнения, ибо крестьянин наш не имеет точного ещё понятия о свободе и волю смешивает со своевольством… Впрочем, высшее наблюдение имело обязанность указать лишь на сие обстоятельство, важное для будущего счастья России; но какими мерами может быть достигнута благотворная цель уничтожения крепостного права, это подлежит уже соображениям мудрого правительства» [323]323
  Россия под надзором. 1827-1869. М., 2006. С. 116-117.


[Закрыть].

«Какими мерами» не знало тогда не только «высшее наблюдение» Бенкендорфа. Средства для улучшения состояния крестьянства ещё надо было изыскать. Так в марте 1835 года и появился «Секретный комитет для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий» во главе с одним из самых добросовестных высших чиновников – графом Илларионом Васильевичем Васильчиковым. Комитет выработал общую политику по отношению к разным категориям крестьян – «установление для крестьян верного и со всею осторожностью размеренного перехода от одной степени на высшую и, так сказать, нечувствительного возведения их от состояния крепостного до состояния свободы», – но разрабатывать конкретные шаги не торопился. Для членов Комитета «поспешность, необдуманные распоряжения и даже одно имя свободы, рано произнесённое, могут иметь последствия гибельные» [324]324
  Семевский В.И.Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. Т. 2. СПб., 1888. С. 22-23.


[Закрыть].

Тем не менее Киселёв добился признания идеи «двуединой» реформы крестьянства, которую намечал ещё Сперанский в Комитете 6 декабря. Сначала государство должно было провести обустройство подчинённых ему государственных крестьян (а это почти 40 процентов всех крестьян России), а затем, используя полученный опыт, обустроить и владельческих крестьян по испытанным образцам.

А между тем осведомлённое «высшее наблюдение» графа Бенкендорфа продолжало предупреждать: «Весь дух народа направлен к одной цели, к освобождению… Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством, и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же». Третье отделение приводило «мнение людей здравомыслящих» о необходимости подготовки отмены крепостного состояния. «Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, – докладывал Николаю Бенкендорф, – и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться пока начнётся снизу от народа. Тогда только мера будет спасительна, когда будет предпринята самим правительством тихо, без шуму, без громких слов и будет соблюдена благоразумная постепенность. Но что это необходимо и что крестьянское сословие есть пороховая мина, с этим все согласны» [325]325
  Россия под надзором. 1827-1869. М., 2006. С. 202-203.


[Закрыть].

На проведение реформы государственных крестьян ушли 1837—1841 годы. Казённые крестьяне получили больше свободы в местном самоуправлении, Киселёв был пожалован графским титулом и награждён высшим орденом Святого Андрея Первозванного. Теперь он стоял во главе Министерства государственных имуществ, созданного императорским повелением специально для его проекта.

Увы, в самом проекте реформы содержались противоречия, обусловившие в дальнейшем её изъяны. Принцип расширения крестьянской правоспособности соседствовал с принципом казённого попечительства, и постепенно бюрократическая опека взяла верх над движением к гражданской свободе. Чиновничье бремя над государственными крестьянами не ослабло, а усилилось. 20 января 1843 года Николай читал в ежегодном отчёте «высшего наблюдения»: если «прежде целый уезд жертвовал для одного исправника и двух или трёх заседателей», то «ныне на счёт крестьян живут десятки чиновников». Если «прежде правосудие, или, точнее сказать, расправа шла скорее», то «теперь жалоба обиженного крестьянина, пока достигнет (если достигнет) до палаты Государственных имуществ, должна пройти через три инстанции… Таковое мытарство только разорительно для крестьянина» [326]326
  Россия под надзором. 1827-1869. М., 2006. С. 298.


[Закрыть]. Благие намерения верховной власти – Николая, Киселёва – в очередной раз оказались бессильны против бюрократии, тех «ста тысяч столоначальников», которые, по выражению императора Николая, реально правили страной.

В деятельности киселёвского министерства и всех «Секретных комитетов» видна одна из характерных особенностей николаевской внутренней политики – политики эпохи традиционных обществ: император действовал так неторопливо, будто время застыло, как Нева зимой. Николай не раз высказывал свой принцип: «Ничего наудачу не начинать, и лучше откладывать до времени, когда успех несомненен; словом, так вести дело, чтобы сделав шаг вперёд, отнюдь назад не идти» [327]327
  АКА К.Т. IX. Тифлис, 1884. С. V.


[Закрыть].

Но рано или поздно нужно было переходить от государственных крестьян к владельческим. Секретный комитет, обратившийся к их положению, собрался по повелению Николая 16 ноября 1839 года. Желание императора ради всеобщего спокойствия «всё дело сохранить в совершенной тайне» привело к созданию названия-маскировки: «Комитет о повинностях в казённых имениях западных губерний». Николай потребовал от Комитета улучшить старый, 1803 года, «Закон о вольных хлебопашцах». Он хотел облегчить условия, при которых помещики могли бы – при наличии собственного желания! – освобождать крепостных. Более того, император предложил ввести для помещичьих имений «инвентари», то есть государственную опись «всех совокупных вещей, необходимых для ведения хозяйства» – первый шаг для будущего справедливого дележа имущества при планируемом «разводе» помещиков и крестьян. Высочайшая резолюция на отчёте о заседаниях Комитета гласила: «Ежели от сего будет некоторое стеснение прав помещиков, то оно касается прямо блага их крепостных людей и не должно отнюдь останавливать благой цели правительства» [328]328
  Заблоцкий-Десятовский А.П.Граф Киселёв и его время. Т. 2. СПб., 1882. С. 312.


[Закрыть].

Материалы Комитета показывают, что император считал тогда возможным только освобождение крестьян за выкуп и без земли [329]329
  Мироненко С.В.Страницы тайной истории самодержавия. М., 1990. С. 122-123.


[Закрыть]. Землю они в дальнейшем получали бы в аренду, в обмен за определённые повинности. Важнейшим основанием освобождения крестьян – объявлял Николай Комитету свою позицию – должно быть «собственное желание помещиков на увольнение крестьян». Изложив свою точку зрения, император стал ждать итогов дискуссий в Комитете. Итогом стал Указ об обязанных крестьянах 1842 года. В нём сумма векторов политических мнений сложилась в идею о том, что крестьянин может получить и землю, и волю – но только исключительно с согласия его помещика и за обязанность выполнять определённые повинности. Киселёв назвал этот указ «предисловием или вступлением к чему-нибудь лучшему или обширнейшему впоследствии времени».

Подводя итоги работы Комитета, Николай начал со ставшей знаменитой фразы: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло для всех ощутительное и очевидное; но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно, ещё более гибельным… Но если настоящее положение таково, что не может продолжаться, а решительные к прекращению оного меры, без общего потрясения, невозможны, то необходимо, по крайности, приуготовить средства для постепенного перехода к иному порядку вещей и, не устрашась пред всякою переменою, хладнокровно обсудить её пользу и последствия… Всё должно идти постепенно и не может и не должно быть сделано разом или вдруг» [330]330
  Заблоцкий-Десятовский А.П.Граф Киселёв и его время. Т. 2. СПб., 1882. С. 254-256.


[Закрыть].

Именно в 1842 году Николай почувствовал, насколько взаимосвязаны попытки реформирования общественного устройства страны. Как вспоминала Ольга Николаевна: «Пап а непременно хотел облегчить участь солдат и дать крестьянам крепкие руки и свободный труд. Для этого он проектировал сбавить на 15 лет 25 лет солдатской службы, как это учредил Пётр Великий. Ему отвечали, что свободному солдату не место подле крестьянина ввиду того, что всё земледелие зиждется на системе барщины, которой солдат никогда не подчинится. Папй сказал Саше: «Я могу умереть со дня на день; я не хочу тебя обременять делом, которое так затруднительно и неразрешённо и к тому же тебе не по душе». Долго обсуждали этот вопрос, пока наконец не пришли к заключению, что нужно образовать нечто вроде прусского ландвера (подготовка военнослужащих запаса. – Д. О.).Однако ввиду наших аграрных условий это было преждевременным решением и привело к образованию пролетариата, до тех пор неизвестного в России. Никто не хотел брать ночным сторожем или на какую-нибудь другую работу людей, которые каждый момент могли быть призваны. Громадные расстояния в нашей стране, потеря времени, вызванная необходимыми формальностями, и многое другое сделали почти невозможным для этих отпущенных на свободу людей найти себе службу» [331]331
  Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 290-291.


[Закрыть].

К середине 1840-х годов Николай всё ещё верил, что сможет «возбудить добрую волю помещиков», что Указ об обязанных крестьянах получит широкое распространение. В 1847 году, принимая в своём кабинете депутацию смоленского дворянства, он объявил: «Я говорю с вами, как первый дворянин в государстве; но крестьянин, находящийся ныне в крепостном состоянии, утвердившемся у нас почти не по праву, а обычаем чрез долгое время, не может считаться собственностью, а тем более вещью; следственно моё желание… чтобы дворянство помогло мне в этом деле, столь важном для развития благосостояния отечества нашего, постепенным переводом крестьян из крепостных в обязанные… ибо я убеждён, что такой переход должен предупредить крутой перелом». В общественных кругах передавали концовку речи Николая ещё более резкой: «Лучше нам отдать добровольно, нежели допустить, чтобы у нас отняли. Крепостное право причиною, что у нас нет торговли, промышленности».

Делегаты оказались крайне смущены таким заявлением и ответили как можно более дипломатично и обтекаемо: «Как поручение наше ограничивается только изъявлением верноподданнической признательности… то и не смеем учинить что-либо в предмете столь важном от своего лица собственно, а потому испрашиваем теперь Вашего высочайшего соизволения посоветоваться, по прибытии в губернию, с губернским предводителем» [332]332
  Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 278.


[Закрыть].

Насколько дворянство было подвержено увещеваниям императора, понятно из скромных цифр: за всё время из тридцатимиллионной массы крепостных помещики отпустили менее двадцати пяти тысяч душ «обязанных крестьян». Ответ смоленского дворянства Николаю был верноподданническим и обтекаемым: «Дворянство… верное своему Государю, готово содействовать деятельно и усердно всеми зависящими от него средствами благотворным намерениям правительства… Если же никто из помещиков не воспользовался правом, предоставленным Указом <об обязанных крестьянах>, то на это существуют причины, от них не зависящие». Среди причин указывались «низкое нравственное и умственное состояние народа, не имеющего понятия о свободе в смысле гражданском, а понимающего его как вольность… народа, не признающего, что земля есть собственность помещиков… но убеждённого, что земля есть Божья; убеждения такие грозят гибелью государству». Дворянство считало, что предложенный императором перевод крестьян разрушит хозяйственные отношения, разорит и дворян, и самих крестьян [333]333
  Там же. С. 282.


[Закрыть].

Гораздо больше радости и оптимизма было в либеральных кругах. Виссарион Белинский сообщал обо всей истории со смоленским дворянством в Париж Петру Анненкову (а значит, ещё и эмигрантам Михаилу Бакунину и Александру Герцену) как главную политическую новость: «В правительстве нашем происходит большое движение по вопросу об уничтожении крепостного права. Г<осударь> и<мператор> вновь и с большею против прежнего энергиею изъявил свою решительную волю касательно этого великого вопроса. Разумеется, тем более решительной воли и искусства обнаружили окружающие его отцы отечества, чтобы отвлечь его волю от этого крайне неприятного им предмета. Искренно разделяет желание г<осударя> и<мператора> только один Киселёв» [334]334
  Белинский В.Г.Полное собрание сочинений: В 13 т. Т. 12. М., 1956. С. 435, 442.


[Закрыть]…

Анненков вспоминал, что именно тогда, в середине 1840-х годов, «крестьянский вопрос пытался впервые выйти у нас на свет из тайных пожеланий и секретного канцелярского его обсуждения: составлялись полуофициальные комитеты из благонамеренных лиц, считавшихся сторонниками эмансипации, принимались и поощрялись проекты лучшего разрешения вопроса, допускались, под покровительством министерства имуществ, экономические исследования, обнаружившие несостоятельность обязательного труда, и проч. Всё это движение, как известно, продержалось недолго, обессиленное сначала тайным противодействием потревоженных интересов, прикрывшихся знаменем консерватизма, а затем окончательно смолкшее под вихрем 1848 года, налетевшим на него с берегов Сены, который опустошал преимущественно у нас зачатки благих предначертаний» [335]335
  Анненков Н. В.Литературные воспоминания. М., 1983. С.344.


[Закрыть].

Предложенные Николаем «инвентари», то есть «Правила для управления имениями по утвержденным для оных инвентарям», Киселёв начал аккурат но вводить в юго-западных губерниях Российской империи с мая 1847 года. Это был опыт государственного регулирования отношений между помещиками и крепостными для их возможного использования во всероссийском масштабе. «Правила» определяли количество земли, которую помещики должны были предоставлять крестьянам для работы, устанавливали размеры крестьянских повинностей…

Вмешался революционный 1848 год. Он, быть может, и не охладил интереса Николая к крестьянскому вопросу, но отодвинул его на второй план. Ведь вопрос этот оставался для императора подчинённым идее прочности государственной власти, стабильности империи, остающейся опорой порядка для всей Европы – тем более среди бури европейских революций 1848—1849 годов.

В личных разговорах император по-прежнему говорил, что не желал бы умереть, не завершив этого «великого начинания», но что для этого ему нужно хотя бы десять мирных лет. «Три раза начинал я это дело, – жаловался Николай Киселёву в 1854 году, – и три раза не мог продолжать, видно, это перст Божий». Сыну Александру он скажет в том же году: «Я не доживу до осуществления моей мечты; твоим делом будет её закончить». Министр Александр Егорович Тимашев, увековеченный Алексеем Константиновичем Толстым в «Истории государства Российского от Гостомысла до Тимашева», отвечая на вопрос: «Откуда явилась у императора Александра Второго мысль освободить крестьян?» – совершенно ясно объяснял: «Мысль эта унаследована от его державного родителя, который во всё время своего царствования имел постоянно в виду упразднение крепостного права. Император Николай своим светлым умом сознавал всю громадность этой реформы и потому считал необходимым соблюдение постепенности…» [336]336
  К истории раскрепощения помещичьих крестьян. Показания генерал-адъютанта А.Е. Тимашева // Русский архив. 1887. № 6. С. 260.


[Закрыть]Примечателен также и тот факт, что второй сын императора Николая, Константин, едва став председательствующим Главного комитета по крестьянскому делу, немедленно отправился в Петропавловский собор – и «над могилою нашего бесценного Папй долго и усердно молился о ниспослании… сил свыше». Молитва «в этом святом месте», как он сам вспоминал, помогла ему собраться с силами. Это было в самый канун освобождения крестьянства, 10 октября 1860 года [337]337
  1857—1861. Переписка Императора Александра II с Великим князем Константином Николаевичем. Дневник Великого князя Константина Николаевича. М., 1994. С. 123, 272.


[Закрыть].

Глава четырнадцатая.
ДВОРЕЦ И КОТТЕДЖ

Жуковский удивлялся ещё в александровское царствование: насколько заметно менялось выражение лица Николая, тогда великого князя, когда он входил в покои супруги, на свою частную территорию. Там он переставал быть официальным лицом, и знаменитый николаевский огненный взгляд, – словно обжигающий подчинённых, – становился тёплым взглядом мужа и отца. «Когда за ним закрывались ворота нашего Летнего дворца, – вспоминала уже в 1830-е годы Ольга Николаевна, – все заботы государства и власти оставались позади, и он предавался только радостям семейной жизни. В то время это ещё было возможно, оттого что телеграф и железная дорога не перекрещивались с жизнью; почта из-за границы приходила только по средам и субботам, мы были ограждены от неожиданностей, которые в наше время так изнашивают нервы и характер».

На домашней половине Николай чаще всего носил любимый старый мундир без эполет, с протёршимися рукавами от работы за письменным столом. В холодные дни кутался в старую военную шинель, ею же укрывался, когда спал на походной кровати. При этом Николай был щепетильно чистоплотен и менял бельё всякий раз, когда переодевался. Единственная роскошь, которую император себе позволял, – шёлковые носки, к которым привык с детства [338]338
  Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны // Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 203.


[Закрыть].

Два Николая будто отражены в двух архитектурных шедеврах царствования.

Официальный Николай – это парадный Большой Кремлёвский дворец архитектора Константина Андреевича Тона, грандиозный символ российской государственности, величественное, хотя и несколько громоздкое сооружение. В нём властвует император, «Отец Царства, Глава народа, Хозяин России, Державный домовладелец» (все эпитеты – из газеты «Московские полицейские ведомости», вышедшей в дни освящения дворца) [339]339
  Кириченко Е. И.Архитектурные теории XIX века в России. М., 1986. С. 100.


[Закрыть].

«Хотите ли вы видеть Европейского императора? – вопрошал историк Михаил Петрович Погодин. – Идите в новый Дворец: залы Андреевская, Александровская, Георгиевская, Владимирская горят как жар! Тысячи и тысячи свеч разливают повсюду чудный свет. Везде золото, серебро, мрамор, шёлк. Какие столпы, какие карнизы, какие потолки, полы, какие украшения! Что за пространства, заключённые в стенах! Взор теряется в их бесконечностях! Богатство, великолепие, сияние, слава! Придворные в блестящих мундирах, высшие чины в лентах, звёздах и крестах, военные с эполетами, аксельбантами, в шарфах, дамы в тончайших тканях с длинными шлейфами… Церемониймейстеры бесконечно проходят и устраивают порядок: pas en avant, messeurs! Je vous prie de reculer un peuf Encore, encore! De Grace, Mesdames<…> Грановитая палата, оставленная в первоначальном своём виде, рядом с новыми залами, изображает разительно древнюю нашу историю сравнительно с новою. Это их прародительница. Под этими тяжёлыми сводами, в этих твёрдых, глубоко в земле, до материка проложенных основаниях, стоит древний русский престол, его же не двигнет никто, кроме Бога, пока святая милость его на нас пребывает» [341]341
  Барсуков Н.П.Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. 10. СПб., 1896. С. 234-235.


[Закрыть]. Восторг подхватывает митрополит Московский Филарет: «Любя жить общей со своим народом и царством жизнью… Государь благоволил, чтобы его дом был и царский и царственный, чтобы в нём ознаменовались Царь и Царство, чтобы это была скрижаль, или каменная книга, в которой можно читать величие настоящего и чтимую память прошедшего в назидание для будущего» [342]342
  Цит. по: Кириченко Е. И.Архитектурные теории XIX века в России. М., 1986. С. 304.


[Закрыть].

Освящение дворца, «златоверхое кремлёвское новоселье», свершилось в пасхальную ночь 1849 года. Многолюдный крестный ход шёл из зала в зал, в свете люстр в тысячи огней, в сиянии золота и эмали. Каждый зал и каждая комната окроплялись святой водой. «Это была одна из самых красивых, но и самых утомительных церемоний в моей жизни, – вспоминала Ольга Николаевна, – она длилась с полуночи до четырёх часов утра».

Созданный для коронаций и больших государственных праздников дворец сохранил своё высокое назначение и в советскую, и в постсоветскую эпоху. Здесь проводили партийные съезды, собирали Верховный совет, принимали Конституцию СССР и чествовали участников Парада Победы 1945 года. Сейчас это творение николаевской эпохи – парадная резиденция президента Российской Федерации.

Непросто выбрать самое показательное архитектурное сооружение царствования – на эту почетную роль могут претендовать и здание Главного штаба, и два Николаевских вокзала, петербургский и московский, и Александрийский столп в Петербурге, и храм Христа Спасителя в Москве, задуманный Александром I, одобренный Николаем I, построенный при Александре II и освящённый при Александре III…

Зато архитектурное отражение неофициального Николая – отца семейства – можно назвать совершенно определённо. Это романтический Петергофский коттедж, творение архитектора Адама Менеласа, «русского шотландца». И если нельзя заглянуть в душу Николая Павловича, то можно заглянуть в его Петергофский коттедж – и многое понять.

На уединённой окраине Петергофского парка, там, где когда-то императрица Анна Иоанновна стреляла подгоняемых егерями зверей прямо с террасы своего охотничьего «темпеля», Николай повелел в 1826 году «строить… сельский домик, или так называемый котичъсо всеми хозяйственными заведениями, с присоединением парка». Коттедж – то есть английский загородный дом – был построен в модном для того времени «готическом» стиле, с его романтическими представлениями о Средневековье как об эпохе рыцарей и прекрасных дам. Всё пронизано «готикой»: стрельчатые окна, арки, остроконечные фронтоны, ажурные металлические орнаменты, а внутри – мебель, часы, даже канделябры и рисунки ширм. В окнах – цветное стекло в подражание средневековым витражам. Балконы и террасы – в зелени и цветах, на площадке перед коттеджем – померанцевые деревья, вокруг – цветники и беседки. «Вид от Коттеджа представляется действительно восхитительный: впереди роскошно раскинутый парк, а далее широко расстилающийся залив моря с пароходами и белеющими вдали парусами судов» [343]343
  Гейрот Л.Описание Петергофа. СПб., 1868. С. 121.


[Закрыть].

Современники отмечали, что коттедж внешне привлекает не величием, но изяществом постройки, а внутри – не роскошью, а вкусом [344]344
  Там же. С. 117.


[Закрыть]. Морской кабинет, например, расписан академиком живописи Джованни Батиста Скотти под походный шатёр: стены и потолок будто задрапированы тканью, собранной в складки. Мебель в кабинете – только самая необходимая, в шкафах – собрание морских карт и уставов, на столе – морские приборы: компас, солнечные часы, подзорные трубы. Есть ещё «большой кабинет» со строгой рабочей обстановкой: стол, затянутый зелёным сукном, на нём – чернильные приборы, вокруг – девять стульев. На стенах – два портрета Петра Великого, столь почитаемого Николаем, картины «малых голландцев» XVII—XVIII веков, лично отобранные императором из коллекции Эрмитажа (тоже дань Петру). Остальные портреты и скульптуры в кабинете – семья Николая: родители, братья, сестры, сыновья и дочери. Для семьи, а не для императора построен этот дом. Поэтому центр дома – гостиная, с часами в виде Руанского и Реймсского соборов, с огромными зеркальными окнами-эркерами, а за ними и вокруг них – цветы и зелень сельского пейзажа. В гостиной, а иногда в салоне (большой приёмной, стены которой украшают романтические пейзажи; любимый художник – Айвазовский) собирается для отдыха узкий круг родных людей – не венценосцев.

В Лондоне Николай говорил одному старому знакомому:

– Вы думаете, что я счастливый человек, так как я то, что люди называют великой особой; но я вам сейчас покажу, в чём заключается моё счастье.

Император открыл шкатулку и показал миниатюрные портреты императрицы и великих княжон.

– Вот, – сказал он, – источник моего счастия: жена и дети. Может быть, этого не следовало бы говорить, но нет в Петербурге красивее девушки, чем моя дочь Ольга… [345]345
  Император Николай Первый. М., 2002. С. 250—251.


[Закрыть]

Главное сокровище Петергофского коттеджа – его хозяйка, императрица Александра Фёдоровна. В её честь дано и официальное название этой царской резиденции – Александрия, и создан особый герб, придуманный романтиком Жуковским: «в лазоревом щите серебряная шпага с золотым эфесом, на коей венок из белых роз». «Белая роза» – «бланш флёр» – давнее прозвище императрицы по имени героини романа Фридриха де ла Мотта Фуке «Волшебное кольцо» [346]346
  Барковец О. И., Вернова И.В.Императрица Александра Фёдоровна. СПб., 2008. С. 134.


[Закрыть], романа, через столетие с лишним вдохновившего Дж. Р. Толкиена на создание трилогии «Властелин колец»! [347]347
  Grange W.Historical Dictionary of German Literature to 1945. Scarecrow Press, 2011. P. 111.


[Закрыть]

Коттедж – дом Рыцаря и его Прекрасной дамы. Именно так строились отношения Николая и его супруги с самого начала их семейной жизни. Вот как увидел эту пару в период её весёлой молодости, в 1823 году, высший свет: «В залу порхнуло прелестное существо. Эта молодая дама была одета в голубое платье и по бокам приколоты маленькими букетами мелкие алые розы, такие же розы украшали её маленькую головку; на затылке три крошечные букли, на шее крупный жемчуг. Она не шла, а как будто плыла или скользила по паркету. За ней почти бежал высокий весёлый молодой человек, который держал в руках соболью палантину и кричал ей вслед: "Шарлотта, Шарлотта, вы простудитесь!" Мы все сказали: "Какая прелесть, кто это такая? Мы будем её обожать". Дамы сказали: "Это великая княгиня Александра Фёдоровна и великий князь Николай Павлович"» [348]348
  Смирнова-Россет А.О.Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 154,324.


[Закрыть].

Трогательную сцену, произошедшую 15 лет спустя, можно подсмотреть глазами знаменитого композитора Львова, близкого к императорской семье: «Один раз я был приглашён на вечер к императрице, и меня провели в её купальню. Эта маленькая комната, прекрасно убранная, низкий диван, камелёк, мраморная ванная, пушистый ковёр, несколько низких табуреток, одно окно и две двери, одна из которых ведёт на круглую лестницу и прямо в кабинет Государя. Вошед, я увидал на диване императрицу, у ног которой сидели три её дочери и наследник. Граф Вельегорский и адъютант граф Толстой стояли у камелька. Слабый свет покрытой лампы освещал комнату. После нескольких минут императрица предложила всем петь гимн "Боже, царя храни!" вполголоса и сама начала первая. В это самое время Государь спускался по лестнице. Услыша пение, он остановился, слёзы покатились из глаз его, наконец, он вошёл, кинулся целовать жену и детей; легко можно вообразить, как мы все были тронуты до глубины сердца, видя истинное счастие семейное в доме царском, а я, конечно, более других был счастлив, что сочинил музыку, которая при подобных минутах была пета» [349]349
  Божерянов И.Н.Жизнеописание императрицы Александры Фёдоровны, супруги императора Николая Первого. СПб., 1898. C.XVI-XVII.


[Закрыть].

Картина запомнилась, потому что была необычной для той эпохи. Даже дочь Ольга Николаевна удивлялась: «Пап£, после шестнадцатилетнего брака всё ещёвлюблённый в Мам£… » А это «всё ещё» видно и после тридцатилетнего брака – хотя бы за короткими строками телеграмм. Вот три послания Николая императрице из Варшавы в Петербург – а за ними целая история: