Текст книги "Начало Руси"

Автор книги: Дмитрий Иловайский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Если обратимся к Болгарам и поищем каких-либо особых условий, которые могли бы благоприятствовать их быстрому превращению в Славян, то никаких подобных условий мы не найдем. Сторонники Тюрко-Финской теории указывали на одно только смягчающее обстоятельство: малочисленность Болгар, покоривших Мизию, ибо они составляли одну пятую часть Кувратовой орды; притом они будто бы были отдалены от соплеменных им Финских народов3. Но эта малочисленность, которую уже предполагал Шафарик, принадлежит к очевидным натяжкам, и деление Кувратовой орды на пять равных частей есть не более как гипотеза. Мы видели, что вообще рассказ об этом делении имеет чисто легендарный характер. Весь ход Болгарского движения, напротив, указывает, что главная масса Болгар сосредоточилась на Дунае; причем значительная часть этой массы поселилась в Мизии, отчасти покорив живших там Славян, отчасти отодвинув их далее на юг и запад. По всем признакам здесь было многочисленное и сплошное Болгарское население.

Далее, если бы Дунайские Болгаре были Финнами, то нет никакого повода говорить об их отдаленности от родственных им народов. Не надобно, во-первых, упускать из виду, что они нисколько не находились в изолированном положении по отношению к другим ветвям своего племени. Значительная их часть еще оставалась на северной стороне Дуная, в Дакии; кроме того, по смыслу сказания о разделе сыновей Куврата выходит, что к части Аспаруха с северо-восточной стороны, т. е. со стороны Днепра и Азовского моря, примыкал удел второго брата, а с северо-западной удел четвертого. Последний удел, т. е. Болгаре Паннонские, поселившиеся на р. Тиссе, не только не теряли связи с Нижнедунайскими Болгарами; но потом, когда было разрушено Аварское царство, они воссоединились с своими соплеменниками. Если Болгаре принадлежали к Тюрко-Финской семье, то их народность нашла бы могущественную поддержку и в самом народе Аварском, который также историография причисляла доселе к ТюркоФинским племенам. Болгаре некоторое время находились под игом Авар; но и после освобождения от этого ига они долгое время жили в соседстве с Аварами на Дунае. Однако эти два народа не только не могли слиться, но, напротив, мы видим между ними ожесточенную борьбу; эта борьба прекратилась только с конечным разрушением Аварского царства, которое было уничтожено соединенными усилиями Франков и Болгар в начале IX века. Болгаре "в конец истребили Авар" замечает один византийский писатель (Свида). Мы не думаем, чтобы это известие можно принимать буквально. По всей вероятности, далеко не все Авары были истреблены, и может быть, они впоследствии помогли Уграм завоевать Паннонских Славян.

А Угры, разве они далеко жили от Болгар? Нисколько. Они были их соседями с незапамятных времен еще в степях Южной России, откуда постепенно подвигались на запад; уже в первой половине IX века, по византийским известиям, мы находим Угров соседями Болгар на Нижнем Дунае. Если бы Болгаре были сами Угорское, т. е Финское, племя, то их народность должна была получить сильную поддержку и со стороны Угров. Принимая в расчет Болгар, оставшихся по ту и по другую сторону Азовского моря и близкие к ним племена Поволжских Финнов, мы получили бы почти непрерывное Финское население на огромном пространстве от Уральских до Балканских гор. Как же при таких условиях Дунайские Болгаре могли обратиться в Славян? Наоборот, тогда бы всем Южнорусским и Дунайским Славянам грозила опасность обратиться в Финнов. Но в томто и дело, что этот ряд Угорских народов был нарушен великим Болгарским племенем. По отношению к настоящим Уграм мы не только не находим со стороны Болгар какоголибо родственного влечения, а напротив, видим ту же племенную ненависть, как и в отношении Авар.

Наконец возьмем собственных Гуннов, т. е. Гуннов Аттилы. Напрасно было бы думать, что после падения его державы эти Гунны были все истреблены или ушли опять на восток. Напротив, часть их уцелела в Дакии и Паннонии. А другая часть, по словам Иорнанда, с сыновьями Аттилы удалилась на берега Понта в места, где некогда обитали Готы. Кроме того, небольшое количество Гуннов вместе с Сарматами (т. е. Сербами) основалось в Иллирике. Далее, младший сын Аттилы Эрнак поселился с своими Гуннами на краю Малой Скифии (в Добрудже), рядом с Аланами, которыми начальствовал царь Кондак. (Эти Алане были увлечены Гуннами из Задонских степей.) Двоюродные братья Эрнака, Эмнедзар и Узиндур, заняли соседнюю часть Береговой Дакии, откуда гуннские князья Уто и Искальм с своим народом перешли далее на юг: "потомки этих Гуннов прибавляет Иорнанд называются Сакромонтизии и Фозатизии" (cap. L.)4.

Следовательно, вот сколько гуннских элементов имели Болгаре вокруг себя, и, если бы Гунны и Болгаре были равно Туранцы, то, конечно, коренная Болгарская народность нашла бы обильную пищу для своего сохранения и дальнейшего развития. А между тем, наоборот, Болгаре малопомалу ославянили почти всю восточную половину Балканского полуострова.

Итак, если допустить предположение, что Болгаре были соплеменниками Угров, то быстрое и коренное превращение их в Славян явилось бы событием не только чрезвычайным, но и просто ни с чем не сообразным. А потому мы смело можем утверждать, что Болгаре, пришедшие на Дунай, не могли быть не чем иным, как Славянами. Это положение только и может объяснить нам, почему вслед за окончательным поселением Болгар в Мизии мы видим усиленное славянское движение почти по всему Балканскому полуострову. Славянизация в VIII веке сделала такие успехи даже в южных частях полуострова, что Константин Багрянородный замечает: "ославянилась (esulabwuh) и оварварилась целая страна в то время, когда мировая язва свирепствовала во всей вселенной, а скипетр римский был в руках Константина Копронима" (De thematibus occidentis). Каким образом могла происходить такая славянизация уже в VIII веке, если бы сильное и господствующее над Славянами племя было чуждо им, финского или турецкого происхождения? Откуда бы вдруг взяли силы некоторые довольно слабые славянские народы, прозябавшие дотоле на почве империи? Да и вообще славянский элемент начал громко заявлять о своем существовании на полуострове только с появления на нем Болгар, т. е. с V века. Теория, толкующая о том, что Дунайские Славяне по своему мирному характеру даже не были способны ни к каким заявлениям, а ждали для этого предводителей, которые пришли к ним в виде чуждого и совершенно несимпатичного для них Угорского племени (как Славяне Русские ждали прихода Варягов, чтобы заявить миру о своем существовании) эта теория совершенно произвольная, не основанная ни на каких исторических свидетельствах и прямо не сообразная с историческим смыслом. Очевидно, пришествие Болгар подкрепило славянский элемент на Балканском полуострове и сообщило славянскому движению такую силу, что Византийская империя должна была напрячь все средства своей высшей гражданственности, чтобы положить преграду этому движению. Благодаря превосходству своей организации, ей удалось не только остановить его, но впоследствии произвести движение обратное, т. е. потрясти, ослабить Болгарское государство и снова огречить многие местности, сделавшиеся почти славянскими5.

1 Примеры постепенного водворения Славян за Дунаем см. в Заселении Балкан, полуострова Славянами Дринова. Только жаль, что г. Дринов при этом упустил из виду главную массу Славянского населения, т. е. Болгар, и, положась иа мнения Шафарика и других авторитетов, не подверг анализу доказательства Тюрко-Финской теории.

2 Тот же идиллический взгляд на совершенное подчинение завоевателей влиянию покоренной народности разделял и многоуважаемый, слишком рано похищенный смертью, Гильфердинг. "Много орд, – говорит он, – в течение веков бросалось от Уральских гор или из Средней Азии на земледельцев Славян, и все почти сохраняли, среди мирного, общительного племени Славянского, свою дикую, исключительную народность, как-то Авары, Мадьяры, Печенеги, Половцы, Татары, Турки и столько других: отрадное между ними исключение представляют те степенные пришельцы, которые, когда и превосходили Славян силою оружия, склонялись перед их духовною силою и роднились с ними, делались их защитниками и братьями. Таковы были Гунны, столь ненавистные Германцам; таковыми оказались и Болгаре". Соч. Гильферд. (I. 26).

3 См. Черткова "О переводе Манасиинской летописи" (стр. 64) и Сочинения Гильфердинга (I. 26).

4 Менандр под 573 г. говорит, что на аварское посольство, возвращавшееся из Византии, напали "так называемые Скамары" и разграбили его. Феофан под 764 г. также упоминает о болгарских разбойниках, "называемых Скамарами". О тех же разбойниках Скамарах говорит Эвгипий в житии Северина. (См. Mem. Pop. II. 526). Упомянутые выше Иорнандовы Сакромонтизии, по всей вероятности, суть не что иное, как переиначенное название Скароманты или Скамары. Мы (вслед за Шафариком) сближаем с этим названием славянское слово скамрах или скоморох. Это одно из многих народных имен, обратившихся в бранное или насмешливое нарицательное имя.

5 Точно так же обитальянилась та Болгарская колония, которая по баснословному рассказу византийцев перешла в Италию прямо от Азовского моря с пятым сыном Куврата. А по известиям Фредегария (гл. 72) и Павла Диакона (кн. V. гл. 29), просто дружина Булгар, "происходивших из Азиатской Сарматии", бежала из Баварии от преследований короля Догоберта в числе 700 человек, под начальством своего князя Альзека, и около 667 года поселилась в герцогстве Беневентском с дозволения короля Гримоальда. Они заняли здесь три селения: Сепино, Изернию и Бояно. (И этуто дружину, в 700 человек, разместившуюся в трех селениях, новая историография считала пятой частью Болгарского народа!) Дальнейшая судьбы этой колонии неизвестна. В XV веке в тех же местах поселились новые славянские выходцы, именно из Сербии. (См. о том "Письма" деРубертис в Чтен. Об. И. и Д. 1858. 1.) Обращаем на этот предмет внимание наших славистов. Может быть, когданибудь им удастся открыть следы упомянутой Болгарской колонии в местных средневековых источниках.

–

V

Черты нравов и обычаев у Дунайских Болгар. Их одежда и наружность. Мнимая связь с Камскими Болгарами

Если обратимся к другому ряду доказательств Тюрко-Финской теории к обычаям, то и здесь найдем, что эти доказательства набросаны поверхностно, имеют только подобие научных приемов и лишены всестороннего, критического рассмотрения. Вот в каком виде они изложены у Шафарика. "Равномерно образ жизни и обычаи природных булгарских государей решительно не славянские, напр. принесение людей и зверей в жертву богам, священное омовение ног в море, множество жен, падающих при виде князя ниц на земь лицом и славящих его, несение впереди войска конского хвоста вместо знамени, клятва на обнаженном мече и рассечение при этом собак на части, употребление человеческих черепов вместо чаш, биение пойманного вора дубиной по голове и бодание железными кривыми крюками в ребра, ношение широких шаровар по обычаю Турков, сиденье, поджав колена, задом на пятах (по обычаю Персов), предпочтение левой стороны правой, как почетнаго места" (271-272).

Ныне доказано, что для решения этнографических вопросов сходство и различие обычаев представляют самую слабую основу; что общие черты быта и религии могут встречаться у народов не только не родственных по происхождению, но даже живущих в совершенно разных частях света и не имеющих никаких сношений между собою. Поэтому доказательства подобного рода надобно строить с большою осмотрительностью и отличать существенные, действительно родственные черты от общих, принадлежащих не только известной народности, сколько известной степени гражданственности или влиянию одного народа на другие соседние и особенно на покоренные. Поборники ТунманоЭнгелевой теории, вопервых, не обратили внимания на весьма ясные свидетельства источников. Общие черты встречаем уже у Аммиана Марцелина при описании быта и характера Гуннов и Алан: Алане ("древние Массагеты" поясняет Аммиан) такой же кочевой, конный и воинственный народ, как и Гунны. Мало того, у Алан находим черты, прямо тождественные с краснокожими дикарями Нового Света, например скальпирование неприятельских голов. Однако Алане никоим образом не могут быть отнесены к Монгольским и Татарским племенам, с понятием которых мы привыкли связывать представление о кочевом, конном народе. Любимый напиток Татаро-монгольских кочевников составляет кумыс, или кобылье молоко: но, как известно, древние Литовцы и Сарматы также употребляли этот напиток. Тот же Аммиан, восхищаясь храбростью Алан, объясняет воинственный характер Персов тем, что они родственного происхождения со СкифамиАланами (другие писатели называют Алан Сарматами); этим свидетельством положительно решается вопрос о принадлежности последних к Арийской семье. А Болгаре вышли именно из той страны и из той группы народов, которую Аммиан описывает в IV веке под общим именем Алан, обитавших за Доном и Азовским морем, и мы имеем полное право заключить, что Болгаре принадлежали к СкифоСарматоАланской группе.

Далее, Прокопий, описывая нравы Склавин и Антов, говорит: "Они ведут образ жизни суровый и грубый как Массагеты; и Подобно последним покрыты грязью и всякою нечистотою; злые и лукавые люди между ними очень редки; но при своем простосердечии они имеют гуннские нравы" (De Bello Goth. 1. III. с. 14). Какого же более ясного свидетельства можно требовать от источников, чтобы видеть всю несостоятельность упомянутых доводов? Склавины и Анты, т. е. Дунайские и Русские Славяне, имеют гуннские нравы. А известно, что Прокопий под именем Гуннов разумеет преимущественно Болгарские племена, которые в его время играли едва не главную роль в политических отношениях империи со стороны Дунайской границы, и для нас совершенно понятно постоянное сопоставление с ними Антов и Придунайских Склавинов. В рассказах его о нападениях на империю мы обыкновенно встречаем то раздельно, то в совокупности, эти три народа: Гунны, Анты и Склавины. В его описании войн Вандальской и Готской в числе вспомогательных или наемных войск опять встречаются те же Гунны, Анты и Склавины; они преимущественно упоминаются в качестве отличных конников и стрелков. Общее или родовое название Гуннов, как мы уже говорили, заменяется у Прокопия иногда видовыми именами Кутургуров и Утургуров, а иногда другим общим названием Массагетов. (Припомним, что Аммиан Массагетами называет Алан.) Итак, о сходстве бытовых черт у Славян и у Болгар мы имеем положительное свидетельство Прокопия, который сам видел их и мог наблюдать их нравы, сопровождая Велизария в его походах. Следовательно, и с этой стороны, на которую, повторяем, можно опираться весьма условно и осмотрительно, источники говорят совсем не в пользу Тюрко-Финской теории.

Если сравним некоторые обычаи в частности, то опять встретим общеславянские черты. Например, клятва на обнаженном мече была также в обычае у Руссов; употребление человеческих черепов вместо чаш было присуще чуть ли не всем варварским народам; мы находим его у Германцев даже в VI веке, если припомним историю лангобардского короля Альбоина. Знамена или стяги с конским хвостом (столь свойственные народу, недавно вышедшему из кочевого, конного быта), предпочтение левой стороны, сидение, поджав колена на пятах (притом, "по обычаю Персов", народа совсем не турецкого), широкие шаровары (по известию ИбнФадлана, бывшие в употреблении также у Руссов) и пр. и пр. все это такие черты, которые никак нельзя признать финскими и турецкими по преимуществу.

Известно, что некоторые принадлежности одеяния, а также прическа и борода не только в наше время, но и во все времена подвергались разным влияниям или так наз. моде. Болгаре значительное время находились в зависимости от Авар, и потому нет ничего удивительного, если по одному византийскому свидетельству (Свида) в костюме их оказалось коечто общее с Аварами. Но уже самое свидетельство, будто "Болгаре переменили свою одежду на аварскую" (Mem. P. I. 758), показывает, что Болгаре и Авары не считались одним и тем же племенем. Какую именно одежду заимствовали Болгаре у Авар, Свида не объясняет: прическа у этих народов была различная. Феофан и Анастасий говорят, что Авары носили длинные волосы, отброшенные назад и переплетенные тесемками: а остальная внешность их была похожа на гуннскую (Mem. Pop. I. 644). Но, как мы видели, под Гуннами в те времена у византийцев разумелись преимущественно Болгаре. Прокопий, говоря о партиях цирка, описывает их модные костюмы и прическу, которые они усвоили себе по образу Массагетов или Гуннов, а известно, что и Гунны, и Массагеты у него означают именно Болгар. Главные черты этой моды составляли: оголенные щеки и подбородок, подстриженная кругом голова с пучком волос на затылке, рукава одежды, очень узкие у кисти рук и весьма широкие к плечу, плащи, исподнее платье и разные виды "гуннской обуви" (Hist. Arcana с. VII). Из этих сопоставлений мы можем только заключить, что Болгаре и Авары носили прическу разную, а одежда их была похожа.

Что обычай стричь бороду и голову принадлежал собственно Болгарам, подтверждает одно болгарское известие, именно роспись первых князей. Там прямо сказано, что пока они держали княжение об ону (северную) сторону Дуная, были "се острижеными головами". (Обзор Хронографов. Андр. Попова. I. 25.) Следовательно, после утверждения в Мизии и Фракии болгарская аристократия начала изменять свою прическу, конечно, под влиянием византийским. Таким образом, описанные Львом Диаконом, бритый подбородок Святослава и его оголенная голова с чубом, как оказывается представляли черты общие с древними Болгарами; только русские князья долее болгарских сохраняли старые привычки. Впрочем, с одной стороны, уже в век Святослава не все Руссы брили бороду, некоторые отпускали ее и завивали в гриву (ИбнХаукал), а с другой, в том же веке встречаются болгарские вельможи все еще с подбритою кругом головою (Liutprandi Legatio)1.

Вот одно из очевидных доказательств, что Понтийские Скифы не были ни Чудь, ни Монголы; фигуры этих Скифов на разных предметах, добытых раскопками в Южной России, снабжены отличными бородами. Обычай брить бороды был собственно не скифский, а сарматский.

Если от волос и одежды перейдем к типу лица, то и здесь не найдем никаких доказательств туранского происхождения. Современные нам Болгаре в большинстве имеют чистый южнославянский тип. Если же и встречаются (особенно в Подунайской равнине) многие физиономии с типом тюркофинских народов, то это объясняется историческими судьбами Болгар. Многие примеси тюркские и угорские вошли в Болгарский организм еще до утверждения их за Дунаем; но и после того долгое время продолжался прилив тюркских элементов. Припомним только, что после истребительных войн Цимисхия и особенно Василия II, когда Болгарское государство ослабело и подчинилось Византии, многие местности Болгарии запустели. В течение X века мы видим ряд Печенежских вторжений; а в XI целые орды Печенегов поселились в равнинных частях Болгарии с позволения Византии. За Печенегами последовали вторжения и колонизация Половцев, за Половцами Татары; наконец и Турки Османские внесли свою долю. И замечательно, как сильна и живуча была коренная славянская народность Болгар: она усвоила себе все чуждые элементы, ибо все эти обрывки тюркских народностей сделались Болгарами по языку и быту: но они оставили многие следы в наружном типе и в характере новых Болгар. Кроме того, неблагоприятное влияние чуждых примесей отразилось впоследствии в недостаточном стремлении к национальному единству и к самобытности. Итак, мы видим Болгар в постоянном и очень тесном соприкосновении с народами тюркофинскими, с самого начала их истории до последних веков. Есть ли какая вероятность, чтобы при таких условиях они могли обратиться в чистых Славян и противостоять всем чуждым примесям, если бы они не были коренною славянскою народностью? Конечно нет. Исторические законы непреложны.

"Болгаре, говорит Шафарик, приносили людей и зверей в жертву богам". Да какой же народ, находившийся на степени варварства, этого не делал? Известно, что жертвоприношения, и даже человеческие, были в обычае у Руссов еще во второй половине X века. В числе некоторых языческих обрядов у Болгар было рассечение собак на части. Но и Руссы делали то же самое, судя по известию ИбнФадлана. Болгарские судьи пытали воров и разбойников батогами и железными крючьями. Но пытки, и самые варварские, существовали у народов более образованных. Какие же это доказательства турецкого или финского племени?

Продолжим выписку доводов, приводимых Шафариком в пользу не славянского происхождения: "раннее укоренение магометанства между Подунайскими Булгарами, следы коего, по словам папы Николая, можно было видеть у них даже и по обращении в христианскую веру (860-866), особенно многоженство, принятие святыни распоясавшись, покровение головы турбаном в храме, суеверное убиение животных, сарацинския книги" и т. п. Вероятно, Дунайские Булгары, и по утверждении своем в Мизии, продолжали прежние дружеские сношения с братьями своими, оставшимися на Волге, от коих, без сомнения, еще в VIII веке приняли первые начала магометанства, уступившего после место христианству" (272). Мнение о магометанстве Дунайских Болгар, как мы видим, построено на весьма слабых основаниях. Эти основания заимствованы преимущественно из Ответов папы Николая I в 866 г.2. Только что окрещенные Болгаре обратились к папе Николаю I с просьбою возвести Болгарию на степень отдельного патриархата и при этом предложили ряд вопросов, имевших целью разъяснить некоторые их недоумения относительно новой религии. Из этих вопросов, на которые папа прислал свои ответы, ясно видно, что Болгарский народ держался еще многих языческих обычаев. Например, вопрос: "можно ли иметь двух жен и, если нельзя, то как поступать с имеющими" этот вопрос нисколько не служит признаком мусульманства; многоженство есть черта языческая, и оно существовало у всех славянских народов. Далее, обычай распоясываться, приступая к какому-либо священному делу, ношение какой-то полотняной повязки на голове (ligatura lintei), которую новообращенные не привыкли еще снимать, входя в церковь, продолжавшиеся в народе идольские, жертвоприношения все это суть несомненные остатки язычества.

Из всех вопросов болгарских только один имеет отношение к магометанству. "Что делать с нечестивыми книгами, которые мы получили от Сарацин и имеем у себя?" спрашивают Болгаре. "Непременно сжечь", отвечает папа. Но что это за сарацинские книги и от кого они были получены, о том нет никаких дальнейших указаний. Неизвестно, были ли то чисто мусульманские книги или принадлежали какойлибо восточной секте, предшественнице болгарского богумильства. Предмет тем более темный, что о мусульманской пропаганде тут совсем не упоминается. В заключение своих вопросов Болгаре умоляют дать им чистую и совершенную христианскую веру: "ибо говорят они в землю нашу пришли из разных мест многие проповедники, както Греки, Армяне и другие, которые учат нас различно". Но если в Болгарию приходили проповедники из разных стран, то могла проникать и магометанская проповедь, особенно при помощи многочисленных славяноболгарских колоний, которые поселились в Малой Азии в VII и VIII вв. Так, например, в царствование императора Константина Копронима в Болгарии произошли сильные междоусобия, во время которых была свергнута династия Аспаруха и поставлен князь (Телец) из другого рода. Вследствие этих междоусобий множество болгарских Славян оставили свои земли и, с разрешения византийского императора, переселились в Малую Азию на реку Артану; число этих переселенцев будто бы превышало 200000 человек (по известию Феофана). Следовательно, если бы и встретились действительно следы мусульманской пропаганды у Дунайских Болгар, то посредниками в этом случае могли явиться болгарские колонисты в Малой Азии.

Впрочем, сношения с Сарацинами в те времена были довольно обычны, особенно на почве Византийской империи, где Болгаре встречались с ними то в союзе с Византией против них, то наоборот. Но Тюрко-Финская теория совершенно упускает из виду эту близость Малой Азии и Сирии и сношения болгарских царей даже с египетскими халифами; а для подкрепления своего делает предложения о непосредственных связях Дунайских Болгар с Камскими и о сильном магометанском влиянии с берегов Камы на берега Дуная. Вопервых, магометанство утвердилось в Камской Болгарии только в X веке; а в VIII если и начали проникать туда зачатки этого учения, то еще весьма слабые. Вовторых, источники не упоминают ни о каких сношениях Дунайских Болгар с Камскими. Ближе к последним жили Болгаре Таврические и Таманские; но и те остались чужды мусульманству, хотя оно проникло в соседнюю с ними Хазарию. Итак, все эти предложения о мусульманстве Дунайских Болгар очевидно вызваны желанием привести их в живую связь с Камскими. Но, повторяем, источники нисколько не согласуются с таким желанием.

1 "Bulgarorum nuntium, imgarcio more tonsum", говорит Лиутпранд. Почему же "остриженнаго по угорскому обычаю"? Оголенная кругом голова составляла древнеболгарский обычай, как то доказывают Прокопий и Роспись болгарских князей. Очень может быть, что и к Уграм этот обычай перешел от Болгар.

2 Response ad consulta Bulgarorum. Acta Conciliorduin. V. 353.

–

VI

Торговые договоры. Начало письменности и христианства у Болгар

Сами последователи Тюрко-Финской теории указывают на черту, которая находится в некотором противоречии с этой теорией. "Булгары принесли из Волжских степей замечательную способность к воспринятию цивилизации" замечает один из новейших исследователей Византийско-Славянского мира и указывает затем на их торговую деятельность1. И действительно, едва Болгаре утвердились в Мизии, как вошли в торговые сношения с своими соседями; Болгария вскоре сделалась торговой посредницей между Византией, Германией, Западно и ВосточноСлавянскими землями. Это значение ее метко определила наша летопись, вложив в уста Святослава известные слова, что в Переяславль на Дунае "сходятся вся благая" из разных стран. Торговля производилась в те времена особенно по речным и морским путям; а судоходство, как известно, не в характере чисто степного Чудско-Татарского народа. Последнюю черту подтверждают не только ТуркоХазары, Печенеги, Половцы, Татары, но и современные Угры, которые, несмотря на свой внешний европеизм, не сделались торговым народом; хотя они прежде жили около берегов Черного моря, потом владели частью берегов Адриатики и живут на такой судоходной реке, как Дунай. Болгаре, наоборот, как только утвердились за Дунаем, то первым их стремлением было захватить морские гавани, каковы: Одиссов (Варна), Истрополис, потом Анхаил, Мессемврия, Бургас, Созополис.

На постоянную, значительную торговлю Болгар с Византией указывают торговые договоры Болгарских князей с Греками, совершенно подобные таким же договорам князей Русских. Первый известный нам договор был заключен князем Кормезием (а по мнению некоторых Тервелем) при императоре Феодосии Адрамитине в 714 или 715 году. Статьи этого договора определили цены наиболее дорогих товаров, постановляли взаимную выдачу беглых преступников и вменяли в обязанность купцам иметь печати или правительственные клейма на своих товарах. Договор этот, конечно, был письменный; ибо спустя около ста лет болгарский царь Крум посылает угрожающее письмо к императору Михаилу Рангаба и требует мира не иначе как на основании Кормезиева договора (Феофан и Анастасий). А в промежутке между Кормезием и Крумом мы имеем известие того же Феофана о договоре Болгар с Греками при Константине Копрониме, в 774 г., причем обе стороны обменялись письменными договорами и грамотами. (Theoph. Ed. Bon. 691 и 775.)

Как значительна была торговая конкуренция болгарских купцов с греческими в самой Византии, показывают события второй половины IX века. В царствование Льва VI Философа по интриге греческих купцов, подкупивших кого следует, склады болгарских товаров в 888 г. были переведены из Константинополя в Солун. Хотя это был второй после столицы торговый город империи, однако положение болгарской торговли значительно изменилось к худшему: болгарские суда должны были огибать весь Фракийский полуостров и проходить мимо Константинополя, чтобы достигнуть Солуня. В то же время пошлины на их товары были увеличены. Знаменитый болгарский царь Симеон горячо принял к сердцу жалобы своих торговцев, и отсюда возникла его жестокая война с Греками. В этом случае мы опять находим разительную аналогию с Руссами, которые воевали с Греками за нарушение торговых договоров и притеснения своих купцов. Сама торговля русская с Константинополем очевидно шла об руку с торговлей болгарской, и во многом за ней следовала. Замечательны также и общие мореходные приемы Руссов и Болгар. Как те, так и другие не достигли развития своих морских сил, и оба народа повидимому не пошли дальше своих лодок, однодеревок, которые были пригодны для речного и морского плавания. Еще в 626 г. во время осады Константинополя аварским каганом мы видели на Боспоре эти лодки ТавроскифовБолгар. Те же болгарские однодеревки встречаем у берегов Малой Азии, спустя около 100 лет после того, при императоре Льве Изаврианине (Nicephor. Ed. Bon. 63). Дальнейшему развитию морских сил, конечно, воспрепятствовали относительно Руси кочевые орды, которые отрезали ее от моря, а относительно Болгарии политический упадок царства во второй половине X века и наступившая затем потеря самобытности. Прилив тюркских народов, т. е. Печенегов и Половцев, в XI веке, также немало задержал развитие болгарской образованности.

Речь о болгарской торговле приводит нас к вопросу о начале болгарской письменности. Обыкновенно это начало возводят ко времени крещения царя Бориса и апостольской деятельности Кирилла и Мефодия, т. е. ко второй половине IX века. Но верно ли это мнение? Отвечаем отрицательно. Мы видим существование письменных договоров с Греками уже до царя Бориса; первый известный нам (по Феофану) договор относится к 714 или 715 году. Если с этим данным сопоставим упомянутое выше известие Прокопия о посольстве князя Утургуров Сандилха к императору Юстиниану в 551 г., причем посол излагал свое поручение изустно, то придем к следующему предположению: болгарская письменность возникла в период времени между второй половиной VI и первой четвертью VIII века. Но какая же это была письменность? Конечно, славянская. Посольские грамоты и письменные договоры с Греками предполагают при греческом тексте и существование славянских переводов, подобных тем, какие находим при договорах Олега и Игоря.