Текст книги "Сказание о верном друге"

Автор книги: Дмитрий Харламов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

ЛАН И МУНА

Мудрый Аун оказался прав. После столкновения вождя со жрецом в племени начались раздоры. При неудаче на охоте люди говорили о молодости и неопытности вождя, осуждали его за терпимость в отношении своенравной девчонки Муны, не пожелавшей отдать волчонка.

Другие шептались о несправедливости Зурры при дележе добычи, о неправильном толковании жрецом Слова предков. Некоторые высказывали робкое недовольство, когда лучшую добычу Черный Ворон забирал для жертвоприношений.

Если раньше Лан и сам не прочь был был поохотиться за волчонком, то после своей стычки с Зурром и особенно после того, как отец его встал на защиту Муны и ее матери, ему казалось, будто и он всегда защищал волчонка и его покровительницу.

На другое утро Муна выбрала удобный момент и шепнула Лану:

– Хочешь, покажу, где живет детеныш волка?

– Нет, Зурр может подглядеть. Ты мне скажи, я найду сам и дам ему еды.

Муна заколебалась было, но все-таки решилась.

Лан не сразу пошел к тайнику. Перебрался через ручей, присел на камень, как бы согревая озябшие ноги, огляделся и помчался к поляне. Логово волчонка находилось в крохотной норе, поблизости от родника. Вход в нору загораживал большой камень, и найти ее было нелегко.

Волчонок сидел тихо. Как видно, он привык к своему одиночеству.

Лан отвалил камень и заглянул в нору. В темном полумраке светились недобро две зеленоватые точки – глаза зверя.

Мальчик опасался нового нападения. Одной рукой, обернутой шкурой, он собирался загородить выход, если звереныш задумает удрать, второй осторожно положил у края норы кусочек рыбы и большую обглоданную кость.

Пленник не сдвинулся с места.

Очень хотелось поглядеть, как звереныш станет есть, но ждать долго опасно, и Лан с сожалением подвинул камень на прежнее место.

Едва стихли шаги, волчонок заскулил в тоске и беспокойстве. От незнакомого угрожающего запаха человека хотелось бежать, но камень у входа не поддавался усилиям звереныша.

От пищи исходил вкусный, манящий дух и в то же время пахло незнакомцем.

Зверек забился в самый дальний угол и затих. Однако в темноте логова запах пищи казался особенно сильным. Близкая еда властно звала его к себе.

Не раз настороженно приближался волчонок к лакомым кускам, мучительно истекая голодной слюной, и, наконец, схватил и уволок в дальний угол рыбу. Потом долго и сладостно грыз и ласкал языком большую кость, пока не превратилась она в короткий, не поддающийся зубам обрубок.

Теплая дрема накатила на волчонка. Грезилось ему то мягкое палевое брюхо волчицы-матери, то веселые и ласковые руки Муны. И уже мерещилось, будто от рук Муны и от волчицы исходит одинаковый запах, запах мяса и рыбы, – съестного.

Когда Лан возвратился, Аун уже поджидал его, сидя у огня. Старик не торопил мальчика, пока тот грелся, не спросил, где он был, только изредка поглядывал на него сбоку умными спокойными глазами.

Лан невысок, но крепок телом. Широкий вздернутый нос придает его лицу лукавое выражение. Волосы и брови цвета осенней жухлой травы, глаза внимательные и по-детски смешливые.

Старому Ауну нравятся его глаза – в них крошечным огоньком светится ум. Старик радуется, когда слова, полные смысла, пробуждают в мальчике интерес.

Несколько раз неподалеку появилась Муна, но спросить про волчонка при Мудром Ауне не решалась.

Наконец, кряхтя, старик поднялся и пошел к лазу в пещеру предков. Лан последовал за ним.

Факел тускло освещал выбитые на скале картины, по которым Ауи уже не раз «говорил» Слово предков.

Оба молчали.

Лан мысленно повторял торжественные и наполовину непонятные фразы в строгой последовательности, как заучил со слов старика.

Вот чадное пламя осветило последнюю картину и остановилось.

– Когда старый Аун видит Слово предков, ему хорошо. Когда старый Аун видит небо в начале дня, ему хорошо. А когда хорошо Маленькому Орлу?

– Маленькому Орлу хорошо, когда много еды… – ответил Лан, подстраиваясь к торжественно-раздумчивому тону старика.

– Маленький Орел еще мал, чтобы понимать «хорошо». Хорошо, когда радуются все люди таж, когда удачная охота, когда спят дивы, – это так. Но великие предки знали другое… Мать Олениха умела угадать, когда дивы неба сделают бурю, Хромой Тигр научил отгонять братьев Оггру, хранителей пещеры мертвых, от раненых, Смелый Ястреб на камне выбивал рисунки кабанов, оленей, чтобы охота была удачной… Разве Маленькому Орлу не хорошо, когда приходит Новое Солнце? Или когда он смотрит на Муну, дочь Яны?

Лан отшатнулся от старика. На миг тот показался ему дивом. Как он узнал о том, о чем еще не сказаны слова?

– Хорошо, – прошептал он. – Отчего это, Мудрый Аун?

– Оттого, что ты скоро станешь охотником… А теперь иди… Стоял один из последних погожих дней поздней осени. Ярко сияло солнце. Буйная радость жизни захлестнула мальчика. Заметив горстку сверстников на склоне любимого холма, залитого солнечными лучами, он издал протяжный охотничий клич: «Ийо-о-о!» – и стремительно ринулся к ним. Звонко ломался ледок под ногами, холодный воздух щекотал грудь. Единым махом перепрыгнул через широкий ручей и, продравшись сквозь кусты, выскочил на поляну. Блеклая трава, прибитая к земле ветрами и дождями, ласкала щиколотки ног мягкой теплотой.

Зурр и Рон стояли друг против друга, упершись лбами, и старались свалить один другого. Кун, Дан и Зор прицельно швыряли камни в ствол корявого дерева.

Неподалеку Муна и Ляда возились с горластыми суетливыми малышами.

Со всего маху Лан налетел на Зора. Оба покатились по мягкой шуршащей траве, хохоча и тормоша друг друга.

Неожиданно крепкая нога втиснулась между ними: Зурр стоял над Ланом.

– Вах-ха! Зурр будет лучший охотник!

Лан вспыхнул, вскочил и стал боком к противнику.

Тот сначала легонько толкнул его в плечо. Лан перехватил руку и уперся. Зурр навалился всей тяжестью тела и вдруг вместо сопротивления почувствовал рывок вперед, и вот уже оба на земле. Мелькают руки, ноги.

Ребята суетятся вокруг, приседают, заглядывают, кто первым прижмет соперника коленом.

Мальчишки рады бы помочь Лану, да нельзя – поединок.

Зурра не любят, сторонятся его в играх, потому что, рассвирепев, он забывает о своей недюжинной силе. Над ним посмеиваются за косноязычие и тугодумие.

Лан же – заводила всех развлечений, всеобщий любимец и весельчак.

Но в этот раз ему не повезло. Зурр крепко ухватил Лана сзади и опрокинул на землю, придавив коленом.

– Лан на земле, вах-ха! Зурр будет лучший охотник!..

Потом, усталые и разморенные теплом, долго лежали мальчишки на пахучем ворохе листьев и веток, и писклявые голоса малышей то уплывали в дремотную даль, то назойливо звучали где-то совсем рядом, над самым ухом.

От отчаянного визга Лан и Зор вскочили одновременно.

То, что увидели они, было страшно. Несколько крупных серых волков и среди них особенно громадный с седой мордой, отбив кучку мальчишек от остальных малышей, неторопливо гнали их вверх по ручью, в то время как другая часть стаи обходила беглецов со стороны холма.

Ребятишки рассыпались по склону и ничего не видели, кроме своих преследователей, страшных зверей, от которых, казалось, невозможно убежать.

Остальные малыши в сопровождении Муны и Ляды с истошными воплями мчались к жилищу.

Мельком глянув на сверстников, замерших в растерянности, Лан издал боевой клич ломким от волнения голосом.

И вот уже вся ватага, схватив, что было под руками, с воинственными криками бежит на выручку мальчишкам. На бегу они швыряют камни вдогонку волкам, но слишком далеко, и камни не долетают.

Из-за пригорка навстречу детенышам выскочила вторая группа волков, и обезумевшие от страха малыши резко повернули вправо, к ручью, по крутому склону. Мгновение, и один из мальчуганов, оступившись, кувырком покатился по откосу, и в следующий миг ближний к нему волк бросился на упавшего.

К этому времени расстояние между волками и преследующими их подростками сократилось настолько, что несколько камней упало среди зверей.

Камни и отчаянные крики заставили волков неспешно отступить.

Лан видел, как один крупный волк – это был Меченый, со светлым шрамом на плече – легко уносил за пригорок тельце маленького соплеменника.

«Тот самый, что унес моего брата», – мелькнуло в голове Лана.

До сих пор еще ни разу не нападали волки на людей так дерзко. Зима с ее голодом и холодом для людей и для зверей стояла на пороге Солнечной долины.

ИЗГНАНИЕ ИЗ СТАИ

Серые лесные волки собирались в стаю. Пролетело теплое обильное лето, подрос молодняк. Студеные ветры с севера торопят обитателей долины в путь.

Высоко, к самым снегам на вершинах, ушли козы и бараны. По первому снежку в ущелья двинутся кабаны, косули, олени. Лишь могучие лоси останутся в лесу и быстроногие зайцы.

Даже многочисленной волчьей стае не всегда по силам справиться с лосем, а заяц – не добыча для голодных волков, да и попробуй поймай его по глубокому снегу.

Бывает, голод заставляет стаю подниматься в предгорья и даже выше, в горы, но трудно волку, прирожденному степняку, настигнуть там добычу: козлы, косули, бараны легко взбираются по скалам, недоступным ему. Приходится хитрить, устраивать засады. Не обойтись тут и в одиночку или малочисленной группой. Вот почему каждую зиму собираются они в большую стаю.

Старый седой вожак с волчицей и сеголетками – основа стаи. К ним присоединился выводок волка-трехлетки и несколько одиноких холостяков. Среди них громадный, чуть-чуть уступающий вожаку волк с меткой на плече.

Это был пятилетний зверь, в длину почти двухметровый.

Уже не раз Меченый вступал в бой с вожаком за главенство в стае. В начале прошлой зимы, когда стая гнала антилоп к зарослям, где в засаде притаились волчицы с молодняком, Меченый осмелился опередить вожака.

Некоторое время они покусывали друг друга на бегу, а потом, озверев, схватились насмерть.

Охота сорвалась.

Клочья шерсти летели во все стороны. У вожака из уха хлестала кровь, Меченый поджимал укушенную лапу, но схватка продолжалась, пока волчица, старая подруга вожака, не подоспела к месту боя.

Меченый отступил, но тогда с ним ушла часть стаи.

В тот год ему не везло. Сначала стая трижды потерпела неудачу в охоте на сайгаков. Потом, уже сильно изголодавшиеся, по глубокому снегу волки погнали лося-великана.

Не рассчитали сил.

Защищаясь, лось, копытами убил трех молодых волков и двухлетнюю самочку, которая проявляла привязанность к Меченому.

Голодная стая тут же сожрала всех четверых неудачников.

Опять потянулись голодные и холодные дни и ночи.

Однажды в лесу они набрели на пиршество другой стаи, стаи вожака.

Вожак решился на невероятное – напал на спящего в берлоге медведя. Волкам удалось порвать горло сонному великану раньше, чем он проснулся.

Меченый наблюдал, как волки его стаи, поджав хвосты, робко приближались к насытившимся уже победителям. Их не прогнали, и Меченый остался один.

Он гонялся за зайцами, жрал дохлую рыбу, выброшенную рекой, а когда голод не оставил ему иного выхода, он загрыз и съел лисицу.

О! Теперь это был не тот зверь, который претендовал на место вожака в стае. Шерсть свалялась, ребра выпирали наружу, брюхо словно прилипло к позвоночнику.

Вот тогда-то и встретился ему одноглазый шакал.

Меченый сначала пошел за шакалом, собираясь сожрать и его, но очень уж противный запах исходил от старого могильщика, пожирателя трупов.

Шакал вывел его к норам сусликов, они оказались не очень глубокими, и волку удалось откопать несколько спящих грызунов. Одноглазый удовольствовался жалкими объедками.

Не беда! Сегодня – жалкие объедки, завтра – обильные остатки от барана. Возле волка-одиночки, как и возле тигра, можно прокормиться. Этот сильный зверь справится с крупной добычей. Так и стали они охотиться вместе. Старый шакал одному ему известными тропами повел Меченого в горы, к теплому перевалу, к незамерзающему горному озеру. В зимнюю пору тут, бывало, собиралось на водопой немало копытных.

Места эти и вправду оказались благодатными: волк и шакал не голодали.

И теперь, к новой зиме, Меченый выглядел таким же гладким и сильным, каким он был год назад.

В начале зимы он снова примкнул к стае вожака: инстинкт неодолимо толкал его к сородичам. Вожак не прогнал одинокого волка, но относился к нему настороженно.

Эта осень была для Меченого удачной: он добыл свинью, подкараулил на водопое горного барана, унес двух детенышей человека. Сейчас вожак уже не справился бы с ним, совсем сдал старый волк… В тот день стая устремилась по свежим следам стада свиней. Меченый бежал рядом, отставая от вожака на полкорпуса. У оврага он ненароком толкнул седого волка плечом и присел на задние лапы, ожидая взбучки, но старик чуть ощерился, и только. Обнаглев от безнаказанности, Меченый смело обошел вожака и впереди всех устремился вперед.

Рассвирепев, старый вожак догнал и куснул нарушителя закона стаи.

И опять между ними вспыхнула драка. Неожиданно для Меченого в бой на стороне вожака вступили другие волки: все-таки он был для них еще чужаком.

Едва удалось ему спастись от разъяренных собратьев. Так он снова остался один. Нет, не один. Одноглазый шакал кружил неподалеку, не решаясь приблизиться к грозному зверю.

Да, они снова будут рыскать вдвоем по опустевшей зимней долине, гоняясь за зайцами и лисами, и снова голод погонит их к далекому горному озеру и дальше в зеленую долину, по другую сторону скалистого хребта.

СЛОВО ПРЕДКОВ

Так повелось в племени таж с давних времен и передавалось от отцов к детям. Власть вождя в племени оставалась непререкаемой.

Обычно вождем был лучший, опытнейший охотник. Он знал, как добыть зверя летом и особенно зимой, когда наступали стужи, устанавливал сроки сбора плодов и ягод. Он приказывал племени подниматься в большой переход на другое место, если нависла угроза со стороны враждебного племени, или наступал голод, или дивы начинали упорно мучить людей болезнями и надо было сбить их со следа. Он заботился о безопасности жилища, строго поддерживал обычаи и заповеди предков.

Все было так – это хорошо знал Черный Ворон, но он должен, должен изменить этот порядок, повернуть его по-своему. Разве малая власть у него в руках? Разве не он, Черный Ворон, сделал вождем Орла? Так почему же этот мальчишка смеет спорить с ним, ставит свою власть выше таинства, которым владели жрецы до него, и теперь владеет он, Черный Ворон?

Кто посмеет толковать Слово предков вопреки ему, вступающему в разговор с самими дивами?

Власть жреца должна быть сильнее власти вождя, хотя бы потому, что жрец остается жрецом до того самого дня, когда наступает ему пора отправляться в пещеру предков. Вожди же меняются намного чаще: то зверь убьет, то дивы ночи нашлют на него болезни, то ошибется он и взбунтовавшееся голодное племя потребует сменить вождя.

Будет так, как решил! Он сам станет управлять и охотниками, и женщинами и распределять добычу… Случай, пусть только представится случай!

Мрачные мысли медленно поворачивались в голове Черного Ворона, злоба стесняла дыхание. Со стороны же казалось, будто он дремлет, сидя у огня и уронив голову на грудь.

Сумерки наступили быстро. Повалил густой снег. Женщины, ходившие за хворостом, вернулись промокшими и дрожали от холода.

Давно пора бы возвратиться охотникам, ведь ушли они ранним утром. Не беда ли какая?

Жены одна за другой с беспокойством взбирались и вслушивались в глухое безмолвие ненастной ночи.

Беспокойство охватило всех, кроме Черного Ворона.

Мудрый Аун выбрал самый большой смолистый факел, запалил у костра и велел Лану надежно укрепить его между камнями у входа. Факел шипел и сыпал огненными брызгами, чадное пламя извивалось на ветру, как живое существо.

Даже равнодушная ко всем и ко всему Зурра обеспокоенно прислушивалась к звукам снаружи.

Черный Ворон сидел, чуть покачиваясь из стороны в сторону, казалось, он пел заунывную песню голосом ветра, там, в снежной круговерти.

Зурра наклонилась и шепнула ему несколько слов. Он не реагировал.

Лан высунулся в лаз. Ни зги. Частые снежинки щекочут лицо. Как будто похолодало, да и снег теперь падает не крупными хлопьями, а мелкими колючими искрами.

Рядом появился Зурр, а следом за ним тяжело взобрался на шаткую каменную горку Мудрый Аун.

Старик подставил свою косматую голову ветру и жадно принюхивался.

– Скоро дивы перестанут бросать на землю снег, и факел будет видно далеко.

Зябко запахнувшись в потертую дырявую шкуру, старик стал спускаться. Лан последовал за ним. Люди копошились в темном чреве пещеры, приглушенно переговаривались. Гнетущая тишина царила в жилище, даже детеныши примолкли.

Двое охотников, оставленные для охраны жилища, стали собираться. Неужели они решили идти на поиски?!

Никто не заметил, как Зурра снова сказала что-то мужу.

Злобное громкое карканье заставило всех вздрогнуть.

– Крр-ра, кр-ра, крр-ра! – кричал Черный Ворон.

Глаза его были закрыты, и от этого карканье казалось особенно зловещим.

– Черный Ворон слышит беду. Горе вам, люди таж. Братья Оггру бродят рядом с вашим жилищем. Братья Оггру, хозяева пещеры мертвых, хотят жертв. Женщины, Черный Ворон видит охотников. Скоро они будут здесь.

Непонятные, полные скрытой угрозы выкрики жреца посеяли страх и смятение в сердцах людей. Они даже не сразу бросились к лазу, так потрясли их и напугали обещания скорых бед.

А когда бросились, увидели на заснеженном склоне холма маленькие шевелящиеся фигурки.

По тому, как шли люди, понуро и молчаливо, чувствовалось – что-то случилось.

Многие побежали навстречу.

Охотники волокли шкуру, на которой лежала темная туша. Да это же человек! Это же вождь, Большой Орел!

Беда пришла в жилище людей. Завыли женщины. Лана выла громче всех, царапая себе лицо и грудь.

В свете костра осмотрели раны вождя. Он не подавал признаков жизни. От левого плеча поперек груди шел страшный рваный след от когтей тигра.

– Могучий тигр напал неожиданно, – рассказывал старый охотник Желтый Клык. – Если бы не храбрость Большого Орла, не все увидели бы снова жилище. Зверь украл нашу добычу. Тигр – презренный враг…

Черный Ворон и теперь не шевельнулся, хотя ему полагалось немедленно приниматься за раненого, пока злые дивы не проникли через раны внутрь, ведь тогда человек станет собственностью дивов.

Мудрый Аун принялся очищать раны вождя и велел охотникам принести в мешке из шкуры воды из ручья, а старухам – сушеных целебных трав и курения для священного огня, чтобы жрец мог прогнать братьев Оггру из жилища.

Большой Орел заскрипел зубами и несколько раз повернул голову из стороны в сторону от боли. Глаза его оставались закрытыми. Как видно, злые дивы уже успели причинить ему зло, проникнув через рану.

А Черный Ворон втайне ликовал. Теперь он один будет вершить власть в племени. И об этом он скажет сейчас.

Едва успел Мудрый Аун присыпать раны целебной золой, чтобы остановить кровь, как жрец поднялся во весь свой рост и возвестил громовым голосом:

– Черные дивы ночи жестоко карают племя таж. Беда и голод пришли в жилище…

Он широко раскрыл свои ужасные глаза и медленно обвел всех пристальным, проникающим в душу взором.

– В Слове предков спасение ваше! Пусть страх перед Словом всегда будет с вами!

Люди, как того требовал обычай, опустились на землю, садясь на пятки и держа руки на плечах крест-накрест, в знак внимания и смирения.

Из дальних углов к костру сползались все, кто понимал Слово, кто мог двигаться.

– Все вы видели, как вождь Большой Орел не захотел принести волка в жертву дивам ночи, и вот они наказали его, и братья Оггру забирают вождя к себе…

– О, спаси его, Черный Ворон, – жалобно простонала Лана.

– Нужно исполнить желание дивов. Приведите сюда волка! Все взоры обратились к Муне. Девочка съежилась, пыталась отползти в темноту, но люди сидели плотно и не пускали ее. Слезы текли по ее щекам.

– Нет, не я! Пусть это сделает Лан, он знает, где детеныш волка.

– Упрямая! – закричал жрец и бросил в костер пучок сухой травы, отчего искры столбом взвились к темным сводам. – Дивы зла накажут жестоко!

Лан поднялся и, ни на кого не глядя, побрел к выходу. Да и как быть, если в опасности жизнь вождя, жизнь отца?! Двое охотников запалили факелы и поспешили за ним.

От ярости на Муну розовый туман застлал глаза Черного Ворона. Теперь, когда он был единым властителем над этими людьми, казалось неправдоподобным, чтобы какая-то девчонка вторично отказалась подчиняться ему. О! Он не будет знать жалости. Пусть наконец непокорные понесут наказание.

– Мать Олениха велела всем людям таж хранить Слово предков, и я, Черный Ворон, сейчас скажу его вам: «Были великий лес и горы, закрывающие полнеба. Было Большое Солнце и много воды… Людей в племени было – как звезд на небе, как деревьев в лесу. Довольно было у них сладкого мяса, плодов и целебных трав…»

Жрец замолк. Он не забыл, что говорить дальше, он колебался, страшась гнева мертвых, которые все услышат через дыру. «Надо было хоть камнем завалить лаз в пещеру предков», – подумал он.

– «Но люди таж забыли Слово предков, не слушали и не боялись жреца, и разгневались дивы, и напустили ночь на солнце, и сотрясли землю. Настал великий голод и холод…»

Отступив от привычного повествования, жрец с ужасом почувствовал, что мысли у него путаются, а слова разбегаются. Он стал часто заикаться и останавливаться. Что говорить дальше?

Смешавшись окончательно, Черный Ворон стал нервно теребить рукой священный амулет и ожерелье из вороньих лапок.

– Страшные беды караулят вас – голод, холод и болезни. Вот сегодня дивы покарали Большого Орла за нарушение обычая: он привел в жилище живого волка…

Люди стали переглядываться. Не только Аун, который хорошо знал Слово, но и другие, кому не раз приходилось слышать его, со страхом и смущением ждали, что же будет дальше.

Робкие, а таких было немало, думали о предстоящих невзгодах и с надеждой ждали указаний сильных, теперь уж единственного сильного – жреца. Те, что посмелее, досадовали на забывчивость Черного Ворона и сердито поглядывали на него.

Только Мудрый Аун понял, куда клонит жрец, и что некому возразить ему, остановить, уличить в искажении Слова. Вождь по-прежнему не открывал глаз.

– Разве люди забыли заповеди племени, – неожиданно для себя крикнул старый Аун, – разве Черный Ворон не помнит таких слов: «За детеныша отдай женщину, за охотника отдай детеныша, Слово же сохрани!» Всем надлежит соблюдать заповеди мудрых.

Это был жестокий удар. Хилый старец осмелился перечить жрецу, осмелился перебить его…

Ропот пробежал среди людей. В тусклом свете погасшего костра замелькали встревоженные лица.

В этой напряженной обстановке никто не заметил, как вернулись Лан и охотники. Только Муна скользнула к выходу пещеры мимо скулящего от страха, полузадушенного кожаной петлей волчонка, боясь увидеть кровавую расправу над своим любимцем.

Громадным усилием Черный Ворон подавил в себе дикую вспышку гнева и, преодолев замешательство, приказал глухо:

– Пусть старец Аун приготовит все, чтобы принести волка в жертву дивам Оггру, пока они не забрали к себе Орла.

Потрясенный еще собственной смелостью, Мудрый Аун поспешно взял поводок волчонка и факел из рук одного из охотников, потащил обреченного зверька к лазу в пещеру предков.

Как только Аун скрылся, Черный Ворон воздел руки кверху и возопил:

– Чую, чую, братья, дух дивов ночи в жилище нашем. Они мутят разум мой, чтобы погубить всех нас. Много жертв принесут люди таж, но отведут дивов от своего жилища… Пусть Лана, жена вождя, воскурит на жертвенном огне душистые травы, а я совершу таинство над раненым.

И он рухнул возле распростертого тела в притворном горестном отчаянии.

Клубы белого душистого дыма поплыли по пещере… На жертвенном камне заплясал, разгораясь, юркий, не ко времени веселый огонек.

Лан вздрогнул от прикосновения чьих-то холодных пальцев. Радом стояла продрогшая Муна.

– Там близко большой зверь – тигр.

Лан забеспокоился, но помешать Черному Ворону, склонившемуся над раненым отцом, не решился.

Стояла тишина, только треск сухих сучьев в огне нарушал ее.

– Они убили детеныша волка? – шепотом спросила Муна.

– Аун потащил его в пещеру предков.

Лан поразился суровому и решительному выражению лица девочки.

– Я пойду… к Ауну.

– Тебя тоже убьют, если ты пойдешь туда. Муна исчезла в клубах дыма.

Лан колебался недолго, всего лишь миг, но возле лаза в пещеру предков ее уже не было. «Неужели она решалась войти туда?» Мальчик содрогнулся при этой мысли.

В тот же момент в темноте лаза мелькнул красноватый отблеск огня, и вскоре оттуда показался Мудрый Аун.

Лан притаился в ближайшей нише.

Старик укрепил факел между камнями и устало поплелся к костру, еле видимому сквозь белесый дым.

Черный Ворон уже кончил шептать таинственные слова над раненым, поднялся на ноги и медленно начал кружить вокруг костра под мерный стук бумбы.

По мере того как удары учащались, он приплясывал все быстрее, в руках у него появился небольшой лоскут кожи, растянутый на дуге лука, и в глухое постукивание колотушки вплелся звонкий дробный перестук жреческого тум-тума – барабана. Время от времени Черный Ворон выкрикивал непонятные гортанные слова или оглушительно, надсадно каркал.

Люди с покрасневшими от дыма и напряжения глазами мерно раскачивались из стороны в сторону и глухо подвывали в такт жутковатого перестукивания тум-тума и бумбы.

Вдруг оглушительный рык поверг людей ниц. Свирепая усатая морда зверя показалась в отверстии входа. Красная пасть широко раскрыта, тускло, устрашающе поблескивают громадные, изогнутые книзу клыки.

Вопль испуга и смятения приятно зазвенел в ушах зверя.

Овладев собой, охотники стали бросать в тигра горящие головешки, и тигриная морда исчезла.

– Там Муна, дочь моя! – отчаянно, звонко закричала Яна. Крик женщины подстегнул охотников, и они с воинственными воплями, неся перед собой пылающие факелы, стали подниматься по каменной насыпи к отверстию, куда только что заглядывал зверь. Однако дальше входа в пещеру никто из них идти не решался: тигр не собирался уходить, и он был не один. Неподалеку, прямо на снегу, тигрица только что закончила свое кровавое пиршество. В кустах темными тенями мелькали шакалы, дожидаясь объедков.

Другие женщины тоже стали искать своих детей. Вой и плач поднялся в жилище: оказалось, кроме Муны, пропали также Лан и Зурр.

Кто-то видел, как Муна спешила уйти из пещеры, боясь увидеть расправу над волчонком. Кто-то видел Лана стоящим неподалеку от входа, когда он и охотники вернулись со зверенышем. Кто-то видел Зурра ожидающим у входа возвращения Лана с волчонком.

Исчезновение любимца и воспитанника поразило Мудрого Ауна. Исчез мальчик, в которого он вложил всю теплоту, всю радость, все премудрости предков – жизнь свою.

Больно кольнуло в бок, гневом запылало лицо.

– Где Черный Ворон? – громко крикнул Аун. – Это я, сын великого жреца Ухо Дива, зову его…

Напуганный тигром и не оправившийся еще от страха, Черный Ворон неуверенно ступил в круг, освещенный костром.

– Разве не великий Ухо Дива, отец мой, передал тебе священный тум-тум? Разве для того много раз говорил я тебе Слово предков, чтобы ты исказил его? Разве для того ты жрец, чтобы губить детенышей наших? Отвечай! Уж лучше бы сам я, слепой и хворый, стал жрецом…

В непритворном страхе Черный Ворон поднял руки к лицу, как бы защищаясь от удара.

– Что ты, что говоришь ты, старец Аун? – скороговоркой залепетал перепуганный жрец. – Или дивы затуманили и твой разум? Все беды наши от того, что в жилище людей привели живого зверя… Дивы карают за это.

В этот момент раненый застонал и открыл глаза.

– Вот, – обрадовался Черный Ворон, – теперь все видят, дивы приняли жертву, и я прогнал братьев Оггру от нашего вождя.

Аун заколебался. Черный Ворон вмиг почувствовал это.

– Жертва волка угодна дивам! – громко воскликнул Черный Ворон.

– Но я не умертвил волка, а только привязал его там, – обескураженно и виновато промолвил Аун.

– Так пойдем скорее совершим таинство, – заторопился жрец.

И они скрылись в пещере предков.

Вернулся Черный Ворон один. Оглядев молчаливых соплеменников, он сказал:

– Старый Аун захотел принести себя в жертву дивам Оггру, чтобы вождь остался с нами. Наш Мудрый Аун остался в пещере предков.

Черный Ворон опустился на землю и горестно обхватил голову руками.

Люди забеспокоились. Старый Оор приблизился к лазу и позвал тонким, дрожащим голосом:

– Аун, Мудрый Аун, приди к ним! Глухая тишина была ответом.

– Чтобы дивы не забрали нашего вождя, надо камнями завалить вход в пещеру предков, – сказал Черный Ворон и, видя нерешительность людей, прикрикнул грозно: – Ну, скорее же!