Текст книги "О нитях дриады (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Гарянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Спасибо.

Она быстро забралась на свое место, застегнула молнию почти до самых глаз.

– Спокойной ночи.

– И тебе, – ответил я.

Вообще на новом месте оказалось очень удобно, тепло и даже мягко. Я с благодарностью посмотрел в сторону Лины. Глаза уже привыкли к темноте. Она ворочалась из стороны в сторону, и, судя по всему, не спала. Через некоторое время она протяжно выдохнула.

– Странно. Секса совсем не хочется, – произнесла она.

Я закашлялся от неожиданности. Честно признаться, мысли о неизбежной физической связи между людьми, живущими вместе долгое время, уже приходили мне в голову. И чисто по-мужски, я был совсем не против. Но с другой стороны, реально не хотелось. Во-первых, я счастливо женат (а уже одно это ставит крест на лесных интрижках), во-вторых, вся эта хрень с перемещениями в пространстве и времени, действовала совсем не возбуждающе. В-третьих, я просто устал.

Тем не менее, ее фраза повисла в воздухе и как неожиданный септаккорд требовала разрешения.

– Ничего удивительного. Ведь мы едва знакомы, – сказал я ее ворочающимся контурам.

– Нет, тут другое, – задумчиво ответила она. – Просто во мне все это умерло за ненадобностью.

– Вряд ли умерло. Просто отключилось.

– Все, спать! – решительно сказала она, повернулась ко мне спиной и затихла.

Какой сегодня бесконечный день. А ведь я про нее ничего не знаю, подумал я. Как-то не сходится. Что-то мешает полностью поверить. Но она и не раскрыла всех деталей. Поживем, увидим….

***

На следующий день во время утреннего обхода (а именно так Лина называла свои ежедневные вылазки за добычей) мы нашли мою палатку. Она стояла, как ни в чем не бывало в том же месте, где я ее поставил. Вот кострище, вот зарубка на ветке, вот камень, которым загонял колышки в землю: все достопримечательности своего лагеря я помнил достаточно хорошо. Не верилось, что весь этот участок просто исчез, где-то шлялся, а потом снова возник. Вещи находились в полной сохранности. Лина деловито полезла в мой рюкзак.

– Эй, постой, – удивился я ее бесцеремонности. – Это все-таки мое.

Девушка одернула руку, поправила упавшую на глаза челку.

– Извини, привычка.

– У меня кое-что есть для тебя, – улыбнулся я. Порывшись в недрах рюкзака, я вытащил рулон туалетной бумаги.

– Ура! Повезло! – восторженно воскликнула Лина. – Может быть у тебя и батарейки есть?

– Есть, – довольно сказал я, – целая обойма для фонарика. И зубная паста, и баллон газовый. Все что ты любишь.

– А жених то с приданым достался, – рассмеялась Лина.

– Стыдно в лес с пустыми руками ходить.

Мы свернули мой маленький лагерь, и бодро зашагали обратно. Говоря, обратно, я имею ввиду, совершенно неведомое для меня направление. Ибо, как я ни старался уловить путевые достопримечательности, все было без толку. Оставалось не терять из виду белую заношенную футболку с выцветшей надписью «я не грустный, я трезвый». Как и вся остальная одежда моей спутницы, футболка висела на худеньких плечах огромным ненаполненным парусом. Наступивший день солнца полностью оправдывал свое название. В воздухе парил какой-то августовский зной. Лес, насыщенный солнцем, переливался как калейдоскоп, пели птицы, легкий ветерок шелестел верхушками деревьев. Я почти забыл, что мне грустно. Даже Лина теперь выглядела по-другому. Медная косичка, вылетающие из безразмерных шорт загорелые тонкие ноги с рельефными икрами. Она не оборачивалась, но я словно видел, как ее глаза пробивают непослушные пространства как бластеры. И тропы становятся прямее. И сил прибавляется. И если бы сейчас из-за кустов выскочил Пушок, то я бы даже не сильно испугался. Может быть.

Дома мы распихали мои вещи по «полочкам», и Лина, сверкая облезшим вздернутым носом, объявила, что сегодня банный день. Я притащил несколько больших котелков воды и подвесил их греться над костром. А Лина отправилась на рыбалку и очень скоро вернулась со связкой увесистых карпов. Я удивленно присвистнул, и она с видом Наполеона, взявшего Москву, взяла большой нож и принялась уверенно разделывать рыбу.

Погода по-прежнему шептала. Я плюнул на условности, и, раздевшись до трусов, улегся на туристическом коврике и тщетно пытался представить себя праздно загорающим на лоне природы.

– Решил не стесняться меня? – спросила Лина.

– А я тебя смущаю?

– Не особо. Ничего выдающегося.

– Я и не претендую, – покладисто согласился я. – У нас в лесу должна быть только одна звезда. И это ты.

Лина громко фыркнула.

– Завтра день дождя, а крыша на честном слове держится. А ты тут разлегся в своих… синих труселях.

– Я слежу за водой. Сегодня же баня по расписанию.

– Леша, я серьезно. Ты пойми, здесь некогда загорать. Чуть расслабишься, и все… фьють и нет тебя.

– Опять на испуг берешь?

Лина не ответила, положила кусочки рыбы на сковороду, подошла к вертелу, на котором висели котелки.

– Вода то готова уже, контролер. Снимай их давай.

Я нехотя встал и осторожно разукомплектовал вертел.

– Куда поставить?

Она насмешливо оглядела почти голого меня.

– К умывальнику неси.

Вообще, процесс нашего мытья обещал быть крайне незатейливым. Лина накинула на растянутую веревку кусок синего тента, обозначив границы между мужским и женским отделением, постелила на траву вездесущие коврики, выдала мне маленькое вафельное полотенце, назвав его мочалкой, и небольшой кусок хозяйственного мыла. В нашем распоряжении оказались сосуды с горячей и холодной водой и два небольших ковшика.

Я яростно тер себя во всех доступных местах, стараясь не смотреть на ее выглядывающие из под тента ноги, а Лина щедро поливала себя и пела. Честно говоря, голос у нее оказался необыкновенный. Высокий чистый нежный… Она пела на незнакомом языке, я сначала принял его за японский, и песня ЗВУЧАЛА. Голос то возносил мелодию в небо, то тек к земле по ее коже, то замирал, то вновь обретал крылья. В конце концов, я забыл про мочалку и мыло и просто слушал. Потом она внезапно смолкла.

– У тебя что, вода закончилась?

– Э… нет. Заслушался просто. Такая песня… такая… и голос…

– Правда понравилось?

– Правда. Очень-очень.

– Тогда потри мне спинку, – тихо попросила она.

– Да без проблем, – поспешно ответил я и сглотнул. – Но ты там отвернись что ли.

– Я отвернулась и на села коврик, так что не бойся, заходи.

Я откинул тент и зашел на ее сторону. Она сидела, спрятавшись в свои колени, защищаясь худой спиной с полосками ребер. Мне инстинктивно захотелось ее обнять.

Я осторожно стал водить мочалкой, вдоль позвоночника.

– Так не пойдет! Сильнее три. Прям сильно!

– Ну, берегись! – и я приложился со всей силы. Но Лина только постанывала от удовольствия. Я вошел в раж. Тер от плечей до ягодиц, потом сбоку стал добираться до бедер, потом сверху стал падать на ключицы и ниже… Тело мое, намагничиваясь, хотело быть все ближе.

– Леша, – услышал я ее приглушенный голос. – Спасибо. Достаточно.

Я зажмурился и выдохнул.

– Да, извини.

Я вернулся на свою половину и задернул тент. Возбуждение остывало как выключенный тен. Домывались мы в молчании.

Также в тишине мы пообедали. После бани в теле царила легкость и свежесть. Я наконец-то сменил одежду. Словно на этот случай в моем рюкзаке нашлась чистая футболка и легкие походные брюки. Лина, намотав на голову полотенце, в застиранной клетчатой рубашке, которую она надела как платье: края ее свисали почти до колен, выглядела совсем юной.

Я несколько раз пытался начать беседу, и что-то меня тормозило. Но после последнего куска рыбы, решился.

– Можно спросить? На каком языке ты пела?

Лина вытащила изо рта рыбную косточку и облизнула губы.

– На корейском. Я наполовину кореянка.

– А понятно. А я все гадал, почему ты так похожа на персонаж из аниме.

– Когда-то обожала японские мультики. Была заядлой анимешницой. Из-за моей внешности даже имела некоторый успех.

– Вспомнил! – Я хлопнул себя по коленке. – Ты похожа на принцессу Мононоке.

Она засмеялась.

– И правда. Похожа. И лес тут такой же… С придурью.

***

Весь остаток дня я занимался крышей. Поиски оптимального решения заставили меня срубить молоденькое деревце с прямым стволом. Я очистил его от ветвей и водрузил в центре убежища. Теперь наш дом стал походить на шатер. Пришлось обновить растяжки на укрывающих крышу полотнищах. Я перетянул все заново. А потом кое-где подравнял и укрепил расшатанные стены. Место Лина выбрала правильное – жилище располагалось на возвышении, поэтому для отвода воды оставалось прорыть несколько канавок. На этом работу по текущему ремонту дома я справедливо посчитал законченной.

Вечерело. Умывшись, я вернулся к нашей летней кухне. Лина, еще утром прочитавшая мне короткую лекцию, о недопустимости безделья, крепко спала на розовом каремате. Флисовый плед сполз с ее ног, и она трогательно подрагивала босыми ступнями. Я погладил ее по еще влажным волосам.

– Просыпайся. Перед закатом спать вредно.

Лина резко открыла глаза, испуганно посмотрела на меня, по сторонам и тут же села.

– Я что, спала? Боже, уже вечер! Почему ты не разбудил меня? Как я могла уснуть?

– Да что ты так всполошилась… Ну, подумаешь, уснула.

– Ох, аж голова заболела.

Лина, пошатываясь, поднялась, запахнулась в плед.

– В следующий раз не давай мне уснуть! Так и до беды недалеко, – потом она оглянулась и захлопала ресницами. -Поверить не могу! Ты сделал крышу! Мужчина в доме завелся.

– Не сам же завелся. Это ты завела. Вот и накорми мужика, а то он голодный, – сказал я.

– У нас есть остатки вчерашнего супа. Я с запасом сварила.

***

Наутро пошел дождь. Вокруг громыхало, дрожало, сверкало. Редкие удары о крышу сменились очередями, а потом все слилось в непреходящий шум летящей сверху воды. Я с удовлетворением отметил, что мои вчерашние труды себя оправдали. Крыша держала. Но внутри все равно стало сыро и неуютно. И поэтому грустно.

Лина, раскинув руки на своем подспущенном матрасе, безмятежно смотрела очередной сон. Я позавидовал ее невосприимчивости к громам и молниям, и принялся следить за маленьким паучком, творящим паутинку под куполом дома. Паучок обстоятельно рассказывал об уверенности и трудолюбии, а также намекал на присутствие чувства прекрасного: рождающийся узор получался безукоризненным. Маленькая мушка повелась на искусство и тут же прилипла к нему. Паучок замер в раздумьях: то ли закончить начатое, то ли перекусить. Художник победил, и после паузы, он вновь принялся создавать линии и круги. А мушка, осознав тщетность попыток освободиться, покорно приняла свою судьбу и ждала.

А может я умер, внезапно подумалось мне. Как раз ту самую первую ночь. Ну, мало ли, вдруг сердечный приступ во сне. И теперь все вокруг – это посмертные странствия души. Я в лабиринте чистилища, и боги решают, в какую сторону меня направить. Я вспомнил, как горячо молился, перед тем как из леса возникла Лина. Наверняка, она мой добрый ангел и помогает скоротать время, пока мироздание рассматривает дело Алексея Волкова, 35 лет, женатого, несудимого и в принципе положительного. Если принять во внимание подобное допущение, то можно легко объяснить и чертовщину с лесом, и отсутствие времени, и зеленый свет в Ее глазах. В конце концов, что мы знаем о жизни после жизни. Недаром, здесь находят мертвых.

Тут мне нестерпимо и совершенно неастрально захотелось по-маленькому. Выходить на улицу под щедрые «хляби» очень не хотелось. Поэтому я встал, отошел в угол и заполнил выданную накануне бутылку. После закрутил крышку и оставил возле двери. Получается, души тоже хотят в туалет. Ну а почему нет. Тонкие тела – это ведь тоже организмы.

Я вновь забрался в спальник и честно постарался уснуть. Гул разбушевавшихся стихий за стенами как-то сгладился и превратился просто в фон. Я немного поворочался, плюнул на сон и начал вспоминать себя «до того как». Странно, что память моя словно замылилась. Все образы близких и любимых людей потеряли четкость и яркость. Их заблюрило вогнутыми и выпуклыми линзами здешних пространств. И сколько я ни старался сконцентрироваться на свете родного очага, вернуть фокус так и не удалось. Двери закрывались. Пора отпускать прошлое. Нужно уходить налегке.

Паучок, наконец, завершил свое паутинотворчество, и теперь пристально смотрел на затихшую мушку. Я мысленно пожелал ему приятного аппетита. Лина все еще спала. А вчера поднялась еще затемно, и меня, еще сонного, утащила в дебри. Весьма спонтанная девица.

И тут я нечаянно чихнул. И вышло громко. Лина поморщилась, застонала и открыла глаза.

– Ты не спишь? – сипло спросила она.

– Сплю.

–Ааа… ну спи. В день дождя можно выспаться. Утреннего обхода нет.

– Слава богу. А то я переживал, что промокну до нитки.

– Я ж не изверг. В такую погоду все по норам сидят.

– Кто тебя знает. Вдруг рыскать по лесу дождь – это твое незыблемое правило.

– Расслабься, – Лина вытянулась в струнку на своем матрасе и протяжно зевнула. – Полцарства за бутерброд со сладким кофе!

– Мда, маленьких радостей той жизни тут очень не хватает. Я, например, очень сыра хочу…

– Да, – оживленно подхватила она. – Сыыыыыыр! Обожаю! А еще иногда до колик хочется кефира с плюшкой. Прям, хоть на стенку лезь. Никакими морковками не заесть. И еще знаешь, пельменей горяченьких, а сверху майонез и кетчуп.

– Вот зачем ты это сказала? – в моем голосе ожило страдание. – Мало воды с неба, теперь еще и слюна полилась.

Лина села, достала из-под матраса носки, надела их, потом потянулась за кроссовками.

– Я сейчас чай заварю.

– А заварка местная?

– Конечно. Отборные травы леса. Очень бодрят по утрам… Ну, и для здоровья полезны.

– Ты то откуда знаешь?

– Поживи тут с мое.

Лина вытащила из одного из рюкзаков полиэтиленовый дождевик, облачилась в него и отважно вышла наружу. Минут через пять она вернулась с котелком воды и с туго завязанным пакетом.

– Отметим твой первый день дождя.

Лина поставила котелок на газовую печку, разложила кружки. Пакет водрузила в центре стола.

– Что в нем? – спросил я. – Неужели, проснись-трава?

– Это мед. Настоящий дикий мед. Пожалуй, единственная доступная здесь сладость. Я его на дерево подвешиваю, чтобы муравьев не приваживать.

– Если это дикий мед, то как же ты отбила его у диких пчел?

– Я его не отбивала. Поговорила с ними, они и подарили. А то я без сладкого совсем грустная была.

– Поговорила, значит…, – подозрительно повторил я.

Чай действительно оказался бодрящим и вкусным. А мед в сотах пронзительно сладким. Настроение сразу поползло вверх.

– Что ты обычно делаешь в этот день? – спросил я, наливая вторую кружку.

– До обеда рукодельничаю, – Лина облизала медовые губы. – Ну а после, постирушки. В такую погоду удобно стирать. К вечеру следующего дня уже все сухое. А в реке вода холодная, да и экологию не хочется портить.

– Интересно, – вдруг осенило меня. – А если постоянно идти вниз по реке…

– Можешь не продолжать. Я пробовала. После недели странствий я вновь пришла сюда.

– То есть отсюда ты направилась вниз по течению и, идя вдоль русла, вновь оказалась здесь?

– Бинго! – усмехнулась она. – Круговорот реки в природе! Прикольно, правда? Честно говоря, я тогда даже не расстроилась. Устала очень.

– Мда… А пыталась подняться на вершину?

– Конечно. Много раз. Но вершина всегда недоступна. Идешь вверх, идешь, потом теряешься… Не знаю, как объяснить.

– А как ты вообще ориентируешься здесь? Ведь ты точно знаешь куда идти. Как овчарка по следу.

– Ну, спасибо! С собакой сравнил, – улыбнулась она.

– Но я серьезно…

– Леша, знаешь, что такое синестезия?

– Ну, что-то слышал, – буркнул я. – Какие-то особенности восприятия мира.

– Надо же какой начитанный! Так вот я синестетик. Я вижу не тропинки, а цвета. Иду по зеленому, и стараюсь не ходить на красный. Все просто.

– И как долго это у тебя?

– С детства, – Лина вытащила расческу и принялась терзать свою медную шевелюру. – А в одиночестве эти способности только усиливаются.

– Хорошо тебе. Для меня все смешалось. Что лево, что право. Хожу за тобой как приклеенный.

– Это нормально. Постепенно разовьешь свое ясновидение и яснослышание. Дыши глубже, смотри острее, слушай внимательнее. Лес на первый взгляд одинаковый. А уже на второй – в нем все разное… Нет одинаковых деревьев, нет одинакового расстояния между ними. Со временем научишься различать нюансы. Любой просвет сначала станет тропкой, а через некоторое время – дорогой с двусторонним движением. Так что не переживай. Времени у нас, судя по всему, много.

– Да уж… – сокрушенно вздохнул я. – Это меня больше всего и пугает.

– Что, уже опротивела моя компания? – усмехнулась Лина.

– Да при чем здесь это…

– Есть вещи, которые мы можем изменить, а есть – которые нам суждено принять. Это карма наверное. Считай, что мы в колонии не очень строго режима. Просто отбываем срок. Как только небо сочтет нас исправившимися, тут же и откроет ворота. Я лично для себя это так сформулировала. Экономит массу сил на переживаниях.

– То есть никаких планов побега?

– Леша, ты конечно можешь попытаться. Но помни, побег лишь усугубляет наказание, а значит и увеличивает срок.

– А если все же сбежишь? Из любой тюрьмы можно выйти досрочно.

Она вылила на меня ушат своего зеленого неона.

– Я не против. Дерзай!

***

Шли дни, недели, месяцы. Первое время я старательно фиксировал каждые прошедшие сутки. Но однажды мне стало лень. А потом я понял, что считать время вне его самого, просто глупо. Какие– то силы подарили нам неделю сурка. И мы проживали ее снова и снова. У нас имелось четкое расписание дел, которое основывалось на сто процентном знании предстоящей погоды. Я пристрастился к земледелию. Наш огород, благодаря моим усилиям, вырос вдвое. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт – подпишись на страничку в VK. Картошка, морковь, огурцы, редис – все всходило как на дрожжах. Каждые два условных месяца, мы снимали урожай. Я даже экспериментировал с дикой малиной и земляникой и довольно успешно. Кроме того, мы активно собирали кедровые орехи. В реке не иссякала рыба. Лина продолжала таинственно добывать мед. Очевидно, пчелы в ее присутствии просто впадали в анабиоз. Объяснить иначе, почему эти полосатые трудяги безропотно отдавали свое медовое кровное, я не мог.

Периодически во время рейдов нам попадался Пушок. Тигр, так же необъяснимо делился с нами добычей. Обычно он покровительственно приносил нам в зубах оленью ляжку. Лина при виде Пушка становилась безумной мамашей. Она тискала и наглаживала это чудовище, наговаривала ему вязанки «уси-пуси», и самое странное, что ему это нравилось. Тигр млел и мурчал как котенок. Его мохнатый, залитый золотом взгляд, упираясь в меня, уже не светился неприязнью. Скорее просто, равнодушием, и постепенно в его компании я научился не только двигаться, но и говорить.

Вообще, Лина в лесу чувствовала себя диснеевской принцессой. Все живое словно склонялось перед ней. А когда она вдруг начинала петь, птицы садились на руки, олени несли ветки с багульником… Поначалу это несколько шокировало, но вскоре я научился принимать сие как должное. В конце концов, место нашего пребывания в какой-то мере тоже относилось к сказке.

Постепенно наши отношения стали напоминать работу рук: левой и правой. Что-то мы делали вместе, что– то порознь, но всегда с какой-то степенью синхронности, связанности друг с другом. Я бы назвал это коопераций близнецов. Мы стали взаимными симбионтами. И без малейшего эротического подтекста, словно принадлежали разным биологическим видам. Казалось бы, два достаточно молодых разнополых существа, запертые на необитаемом острове, возможно навсегда… Но чем дольше мы оставались вместе, тем крепче засыпали соответствующие инстинкты. Это было странно. Очевидно, наше заколдованное пространство тушило страсти как вода. И даже по утрам, наблюдая иногда, как Лина, совсем не стесняясь, натягивает на себя свои потертые одежды, я ощущал себя лишенным воображения старцем. А в банные дни мы уже обходились без перегородки, отделяющей М от Ж. Я тер ей спину, поливал из ковшика, считал родинки на ее коже, но чувствовал лишь ту сторону сопричастности, которая относится к более тонкому уровню единения. Не физическому. Однажды Лина помогла мне с изъятием клеща из мошонки. Она теребила своими горячими пальцами мое хозяйство, смело вторгаясь в святая святых, но делала это с вибрациями заправского доктора, без намека на шалость. И я, хоть и испытывал некоторую неловкость, но не больше той, что обычно переживаешь на приеме в больнице.

Мы почти не разговаривали. Просто все понимали без слов. Я стал различать множество зеленых оттенков в выражении ее глаз, и каждый идентифицирующийся цвет означал что-то определенное. Трепетание ноздрей, рисунок пальцев, изгиб корпуса: я почти в совершенстве овладел сначала азбукой, потом и языком тела. И Лина довольно быстро научилась сканировать меня. Почти снайперски. Но порой, молчание накапливалось в нас до критических величин, и мы сбрасывали давление, неудержимо болтая о всяких пустяках.

Я уже не боялся потеряться, если приходилось отлучаться с нашей поляны. Конечно, ориентироваться в дебрях леса, как Она я еще не мог, но легкие вылазки опасений не вызывали. Лес словно открылся, стал понятней и ближе. Я острее различал запахи, яснее видел просветы между деревьями, объемнее воспринимал перемещения окружающих пространств. Все вокруг подчинялось сложному, но поддающемуся расшифровке ритму. Чтобы выйти и зайти требовалось поймать своим шестым чувством нужную волну. Когда ты ловил искомый резонанс, все получалось. Но разгадать полностью мудреную многосистемную формулу мира, в котором текла наша жизнь, было также недостижимо, как и в тот самый «странный» первый день.

Воспоминания о прошлом посерели и окончательно поблекли. Жена, ребенок, друзья стали прозрачными размытыми персонажами и отслеживались только очень глубоко в сознании. Я часто пытался раскрасить и оживить их, но тщетно. Экранирующее излучение Синей горы безжалостно и равнодушно уносило все прочь. Словно стоишь на берегу горной реки и смотришь на переплетения мощных стремнин и постепенно наполняешься пустотой. Река уносит все, что считает нужным. А пустота – это двери для нового. Притянутый вакуумом сердца лес, заменял меня слой за слоем. Я нес в себе покой, которого прежде не знал. И когда я смотрел вокруг, то созерцал свой новый настоящий мир.

В общем, мы не голодали, не мерзли, не испытывали особых лишений, не предавались безделью, не отвлекались на плотские утехи, не тратили время на выяснение отношений и пустые разговоры. В какой-то мере, мы жили почти идеально. Для существ, которые уже не совсем люди.

Но однажды пошел снег.

***

Понедельник – это день утреннего инея. Единственный день нашей вечной недели, когда температура воздуха опускается чуть ниже нуля. Но лишь утром.

Я открыл глаза и сразу понял, что-то не так. Что-то выходило за рамки и не вписывалось в привычную выверенную структуру нынешнего бытия. Несколько мгновений я пытался определить детали текущей ненормальности. Лина как всегда посапывала, зарывшись в свой самый теплый спальник. Сквозь тент и окна проступали пасмурные сумерки. За стенами жилища стояла тишина. И я понял, что все дело в этой тишине. Ни шороха, ни всплеска. Это ватное безмолвие давило лишними атмосферами, и мне вдруг стало трудно дышать. Я, пошатываясь, встал, подошел к двери и расстегнул молнию. Зажмурился. Не может быть!

Мягкий белый покров, нежные перистые хлопья. Туманное, молочное летящее к земле небо. Свежий альпийский воздух ринулся в легкие и закружил, заиграл, распахнул, осенил. Я в чем был, босиком выскочил наружу, подхватил ладонями невесомые перья и растер ими лицо. Что-то пошло не так. Что-то пошло вперед.

Я вернулся в дом, подбежал к Лине и энергично потряс ее за плечо.

– Проснись! Проснись!

Она сонно посмотрела на меня.

– Ты чего? Дверь закрой, холодно же!

– Лина, снег идет! – закричал я. – Понимаешь, снег идет!

Девушка некоторое время непонимающе пыталась сжечь меня зеленым пламенем, а потом фокус в ее глазах сместился на проем двери. Пламя тут же угасло и растеклось тлеющими искрами в столпе утреннего света.

– Снег… – прошептала она.

– Да! Ты понимаешь, что это значит?

Лина как то робко и беззащитно посмотрела на меня.

– Что ты молчишь? – не унимался я. – Это значит, что сегодня не понедельник. Это день вообще не из нашей недели!

– Мне как-то нехорошо, – сказала Лина.

Она отвернулась и скрутилась калачиком. Я растерянно огляделся, затем бросился к своему рюкзаку. Вытряхнул все содержимое и стал собирать заново. Палатка, ветровка, термуха, носки… Нужно запастись съестным. Возьму несколько картофелин, вяленой рыбы, огурцов, немножко копченой оленины. Думаю, на первое время хватит, а там глядишь, и харчевня попадется. Кстати, а где мои деньги… Я уже и забыл, что они есть. А вот еще – телефон. Я покрутил в руках мертвый гаджет и положил его в боковой карман. Теперь я даже свой номер не помню. Но это все неважно. Нужно бежать, бежать. Пока идет снег. Пока в безукоризненном распорядке Аномалии образовался сбой. Лишь бы я не ошибся.

– Леша… – услышал я слабый сдавленный, совсем незнакомый голос.

Лина стояла возле своего ложа в одной майке и трусах. Все свое нижнее белье она шила сама из кусков подходящей ткани. Глаза расширены, плечи опущены, руки безжизненно висят вдоль туловища, колени дрожат… По внутренним сторонам бедер прямыми бороздками стекает кровь.

Я метнулся к ней, обнял, какая же она тонкая и легкая, и осторожно положил на матрас. Затем схватил висящее рядом полотенце, скатал его валиком и осторожно просунул его куда-то в направлении промежности. Она не сопротивлялась.

– Лина, все хорошо. Ты же знаешь, что это.

Она все также растерянно и испуганно смотрела на меня.

– Я знаю, да. Последний раз было много лет назад. Тогда в понедельник тоже все пошло не так.

– Лина, милая! Послушай меня. Это знак… это значит, что двери открыли… стоит выйти отсюда, и мы увидим ту обычную Синюю гору, без всех этих непонятных штук. Нам, нужно идти. Прямо сейчас.

– Иди, – она сжала мою ладонь. – Попробуй вырваться. Может у тебя получится.

– Нет, даже не думай. Ты вовсе не умираешь. Нам нужно уходить вместе! – горячо сказал я.

– Я пыталась. Я же тебе рассказывала. Вниз по реке… – горько усмехнулась Лина. – Когда что-то сдвигается, у меня начинаются месячные, и я начинаю думать как-то по-другому. И делать. И чувствовать….

Ее пальцы скользнули по моему предплечью. И меня словно ударило током. Закружилась голова… Я увидел торчащие из под майки кончики грудей, трепещущую впадинку на ключице, пухлые, чуть обветренные губы, веснушки на носу, мягкую мочку уха, бледные венки на длиной шее… Меня снизу вверх окатило горячей волной. Я закрыл глаза и посчитал до семи. Вроде отпустило, схлынуло. Но ощущение, что море всего лишь отступило перед цунами, осталось. Я укрыл ее ворохом одеял и сел рядом.

– Все в порядке, – тихо сказала она. – Просто каждый раз это застает меня врасплох. Сейчас полежу и пройдет.

– И сколько это длится? – я потянулся за своими ботинками. Все что угодно, лишь бы не смотреть на нее.

– До вечера. К следующему утру наступит прежний понедельник.

– А ты пыталась вычислить периодичность… Как часто случаются ненормальные понедельники?

– Я же девочка. Мне это сложно, – немного более бодрым голосом ответила Лина.

Черт, надо обязательно все считать. Начну прямо с сегодняшнего дня и уже не брошу.

Я, нехотя, скосил глаза в ее сторону.

– Лина, глупо упускать такой шанс. Нужно попробовать.

– Нет. Ты иди. Правда, иди. Не строй из себя рыцаря. Если не попытаешься, потом будешь жалеть. А мне это надо?

В белом сиянии в проеме приоткрытой двери рождались цветные тени. Далекий город, сияющая улыбка жены, тянущиеся вверх руки моего сына… Я решительно поднялся. Свернул спальник, пошарил в поисках съестного, еще раз произвел ревизию рюкзака, надел куртку, критически осмотрел свои ботинки, достал из запасов два полиэтиленовых пакета и обернул ими свою уже довольно ушатанную обувь. Все готов.

Лина следила за мной, как кошка, не моргая. Я потоптался на месте, кашлянул в кулак и заставил себя посмотреть ей в глаза.

–Может все-таки передумаешь?

Она изобразила вымученную улыбку.

– Лешка-Леший, меня не выпускают.

– Это потому что ты была одна. Дура! – зло сорвался я и тут же осекся.

Вместо ответа она отвернулась к стене. Ну и ладно. Оставайся. Живи здесь вечно. Я схватил рюкзак и, не оглядываясь, вышел. Меня снова ослепила вездесущая снежная неторопь. Легкие задышали в полную силу. Море внутри затушило гнев. Я вернулся к дому и бросил во внутрь:

– Прости, Лина. Прощай, – вышло просто, без патетики. Честно.

И закрыл дверь.

***

Идти вдоль реки по колено в снегу было еще то удовольствие. Я постоянно спотыкался, проваливался в невидимые, засыпанные овражки, скользил по корням, застревал в прибрежных кустах. Одним словом, продвигался крайне медленно. Мысленно я просто несся по несуществующему льду студеного русла, взлетал птицей над завалами черных старых деревьев, катился как фрирайдер по целинным склонам. Легкий морозец держал меня в тонусе. Я ясно видел цель. Всеми порами ощущал движение прорвавшегося времени. Полный сил и стремления. Но в действительности, мое продвижение выглядело трекингом замотивированной черепашки.

Очень скоро пакеты с моих ботинок превратились в лохмотья и в ногах ощутимо захлюпало. Впрочем, пока я активно двигался, особого дискомфорта это не доставляло. Мне было даже немного жарко. А к полудню снег прекратился. Прояснилось, и солнце, опомнившись, залило лес ярким тепличным светом. Я остановился, поправил лямки рюкзака, немного отпил из бутылки, пожалев, что второпях даже не заварил себе чай в термос. Потом решил себе сделать посох, и немного пошарившись в окрестностях, выломал подходящую палку. Идти сквозь тающие буреломы стало несколько легче.

Река предательски петляла. Но ведь любая река рано или поздно выходит к морю. А значит и к населенным пунктам. Впрочем, не любая. В этом непонятном «здесь» могут быть неправильные реки. Я отгонял мысли о возможных природных подвохах и, стараясь не сильно отлучаться от берега, упорно шел в направлении быстрого течения. Все также неунывающе и бодро.

К полднику я был до пояса пропитан талой жижей. И честно говоря, энтузиазма поубавилось. Чтобы отвлечься, я решил сделать привал, поесть и хоть немного просушиться. Обнаружив более менее сухое место, снял рюкзак, буквально стащил запревшие ботинки, выжал носки. Потом снял походные брюки и повесил на ветки. Подложив под задницу пенку, принялся утолять голод. Есть хотелось сильно. И я буквально заставил себя не уничтожить весь съестной запас в один прием. Только сейчас я осознал, насколько мизерным он был. Мда, поспешишь – насмешишь. Обреченно осмотрев свои замаринованные пожитки, я погрузился в уже трезвые размышления на тему «что делать». До заката оставалось часа три. В лучшем случае, я пройду километров пять-семь. К вечеру сильно похолодает и ночевать придется, мягко говоря, влажным. Проще подсушиться сейчас и с толком поставить палатку. Но с другой стороны, терять три часа драгоценного путевого времени мне не улыбалось. Интересно, как там Лина… Как-то по дурацки расстались. А при чем тут она! Получается, если я не дойду к вечеру до признаков присутствия обычных туристов, то шансы выйти к людям стремятся к нулю. Вывод прост – нужно двигаться. Надеюсь, здоровья мне все же хватит.