Текст книги "Её бремя (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Иваненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Всё, что тебе нужно сделать – это заставить народ любить тебя чуть больше, чем Птерелая. Вымоли у богов дождь, избавься от Марция, снизь налоги, раздай бесплатно землю, устрой праздник, неважно.

– Легче сказать, чем сделать, – только и ответила Керкира, убирая последнюю фигуру с доски. На сердце было тяжело, но она улыбалась. Ликий стукнул себя от досады кулаком по колену и стал было собирать фигуры. Керкира мягко остановила его руку.

– Реванш?

═

═

Прошёл месяц. Каждое утро Керкира вставала до восхода солнца и совершала чин поминовения по погибшей семье. Сначала одна, в склепе, радуясь возможности хотя бы немного побыть наедине со своими горестями. Потом она перенесла свои ежеутренние бдения в Храм Богини. Со временем она приказала всё большему числу жриц и послушниц присоединяться к ней в этом скорбном священном танце. Также Жрица позаботилась, чтобы, хотя нигде об этих бдениях не объявлялось открыто, молва разошлась по всему городу. На её утреннем пути от дворца к Храму стали появляться люди. Потом они стали приходить к самому чину, стояли у ступеней, на площади, молились, молчали, плакали. Люди любили старого Царя, скучали по нему. То, что Керкира отдаёт ему должное, несколько оправдывало её в глазах тех, кому она была не по душе.

По приказу Царицы подобные бдения стали проводиться, и в других городах. Вся страна готовилась наконец проводить душу бывшего правителя спустя год траура.

Днём Керкира боролась с Царским Управителем – для предстоящих дней требовались средства, а запасы и так изрядно подточились за год засухи. Она противостояла идее повышения налогов, на что Управитель пугал её возможным развалом государственного аппарата, если его нечем будет поддерживать. Одно начинание Царица поддержала – сбор с увеселительных заведений и публичных домов, многим из которых давался легальный статус. Эту затею сочли довольно остроумной – этакий неочевидный сбор денег со скучающего легиона Марция.

Изредка женщина вызывала к себе Стратега – глубокого старика, командующего войском ещё со времён нападения Марция-старшего на Царство. Он был готов терпеть молодую Царицу потому, что уважал волю покойного Гермагора, но только терпеть, не больше. Его уважала армия, и Керкира старалась заручиться его поддержкой. Он был невыносим: упрям, брюзглив, всегда говорил, что думает, и любил притворяться глухим – женщине требовалось всё её дипломатическое искусство, чтобы выдерживать его общество. Но сейчас было жизненно важно подготовить почву к набору и обучению новых войск.

О Птерелае доходили противоречивые новости. То ли он набрал себе пятитысячную армию, то ли под его знамёнами не больше трёх сотен человек. То ли половина городов готова сдаться ему без боя, то ли он хочет обойти их и двинуться сразу на столицу. Точно было, что он собирает себе людей на восточной границе и рано или поздно перейдёт к активным действиям.

Как не хотела Керкира избегать Авла Марция, она покорно отдавала ему вечера. С каждым днём приближавшимся к дате годовщины он становился всё более нервным и нетерпеливым. Он хотел дать Царице время, он был доволен её обществом, но из-за моря приходили неутешительные вести, будто Терций Аквилий собирается в ещё один поход против Кортоса уже в этом году.

═

═

Наконец, настал день годовщины.

После стольких утренних бдений Керикира по привычке проснулась рано и почувствовала себя неуютно. Поминовение было запланировано на полдень – время, когда день переламывается напополам, когда души уходят из этого мира. Боги слушают людей особенно внимательно.

Женщина поднялась и вышла на балкон. Город тихо спал. Было прохладно, даже немного зябко. На востоке, там, где Птерелай собирал своё войско, чтобы повести его на столицу, начинало слабо светлеть.

– Выглядит величественно, согласна.

Керкира вздрогнула, но не обернулась. Конечно, это была Талия. Она всегда вставала раньше, и умудрялась подкараулить пробуждение Царицы.

– Ты когда-нибудь переучишься подкрадываться?

– Ничего не могу с собой поделать, ты же знаешь.

– Ты специально?

– Да.

Керкира улыбнулась. Талия была умна и подготовлена. Пожалуй, она со временем даже лучше самой Царицы подошла бы на роль Верховной Жрицы. Только ей не повезло с родителями. Впрочем, с тем, кому не повезло, можно было бы поспорить. Родители Талии хотя бы были живы.

– Гляжу на это небо, – помедлив, сказала Керкира, – и у меня такое ощущение, будто сегодня должно случиться что-то важное. Такое покалывание в воздухе.

– Ты всегда слишком серьёзно воспринимала всю эту храмовую мистику. Тут холодно, ты голодна и не спала толком. Пойдём внутрь.

Керкира обняла себя за плечи и покачала головой.

мПогоди. Хочу посмотреть на облака. – сказала она, всматриваясь в далёкую тучу, которая собиралась на горизонте над морем, – Эх, если бы голод и холод были моими единственными проблемами.

Судя по ветру, туча не собиралась двигаться в сторону берега.

– Ты не хочешь, чтобы твоей первой проблемой был голод. Поверь мне. – сказала Талия чуть холодней, чем обычно. А потом – мягче, – Владычица, ты не представляешь, сколько проблем не смогут решиться без тебя этим утром в Храме.

Керкира вздохнула и повернулась к девушке.

– Похоже, придётся приступить к ним, пока не случилось какого-нибудь потопа.

Они вышли с балкона и не увидели, как холодное серое небо стало окрашиваться в тёплые цвета.

═

═

Белые колонны Храма сияли в лучах полуденного солнца. Площадь перед громадными ступенями была наполнена народом, стоял шум говора сотен голосов. Казалось, вся столица собралась в одной точке.

Две лошади, вороная и золотая, везли Керкиру в открытой колеснице через это гулкое людское море. Они двигались медленно, в гору, так что женщина могла сполна ощутить кожей человеческую стихию. Все эти лица, глаза, судьбы, зависели от неё. Каждый смотрел на неё, с надеждой, со страхом, со злостью. Это чувство захлёстывало её с головой, отдавалось болью в груди, жаром на коже.

Внешне же Верховная Жрица была совершенно спокойна. Твёрдой рукой она управляла ритуальной повозкой. Они должны были видеть, что такой же рукой она может править самим переходом дня на ночь. Останови она колесницу, солнце замерло бы в небе.

От того, сможет ли она внушить людям это, сможет ли завладеть их сердцами, зависело всё.

А вот и ступени. Керкира вышла из колесницы и, ни на секунду не прекращая движение, начала подниматься. Сорок два тяжёлых шага. Солнце и тысяча взглядов жгли обнажённую спину.

"Что же, ты сама хотела, чтобы сюда пришёл каждый. Наслаждайся теперь", – сказала она себе в тот момент.

Восхождение═подошло к концу. Остановившись на площадке перед входом, на границе между тенью храма и лучами солнца, Керкира обернулась и осенила толпу знаком, которым родители благословляли детей, а братья и возлюбленные друг друга. Это пришло само собой, этого жеста не было в традиции. Люди притихли, некоторые склонили головы.

Верховная Жрица вошла под своды храма.

Белые стены поднимались ввысь, будто бы доходя до самых небес. Огромное пространство было заполнено людьми – и тишиной. Послушницы и жрицы стояли безмолвно, словно огромная космическая свобода, открывавшаяся в стенах Храма, давила на них, заставляла притихнуть. Либо они были хорошо научены.

Ощущение, которое Керкира испытывала, напомнило ей о том, как она в первый раз вошла под эти могущественные своды. Что-то несоизмеримо больше её, важнее её открылось напуганной девочке с покрасневшими глазами. Что-то обещало изменить её жизнь, изменить всё, если той хватит смелости и воли пройти по этой дороге.

Она прошла прямо, как и было должно, до места в центре залы. Когда звук её шагов стих, и во всём Храме, а казалось, что и во всём мире, наступила тишина, Царица запела. Её голос, чистый и громкий, нёс слова о скорби и печали, о величии и славе, о посмертном покое и тяготах жизни. Когда песня была спета один раз, её подхватили ближайшие к Керкире жрицы, мелодия стала сильнее, крепче. Всё больше и больше голосов присоединялись к ней.

Многократно усиленная сводами Храма, эта песня-плач сначала вырвалась из него на площадь, а потом покрыла собой весь город. Люди слышали, как с высоты, казалось, преднебесной, из дома богов, доносились горние звуки. Их издавали не рождённые земными матерями, такую величественную скорбь могли испытывать только высшие, непознаваемые.

Чин поминовения продолжился. Двигаясь как единое целое, жрицы начали обход невидимой могилы царя и его семьи. Единство звучания, унисон распался на многоголосие: жрицы звенели бубенцами, шептали, говорили, напевали сакральные слова. Прощание, призыв, восхищение, осуждение за ранний уход переплетались, как нити, образуя одно полотно.

Эта часть могла продолжаться сколько угодно долго, и Керкира не спешила её заканчивать. Не только потому что так было правильно скорбеть по умершему царю. Она сама хотела погрузиться в эту печаль, достичь самых глубин скорби, хотела позволить себе не отпускать своего отца, не прощаться с ним навечно.

И полотно тянулось, не кончалось, становилось крепче, крепче, чем металл и вековое вино. Даже самые стойкие и самые пустые восприняли это. Никто из пришедших не смог удержать слёз.

Завершив очередной круг, Верховная Жрица осознала, что места для скорби внутри неё больше не осталось. Тогда она остановилась и начала третью часть обряда. Конец был создан с целью принести успокоение в сердца провожающих и позволить умершим покинуть чертоги живых беспрепятственно. К счастью, ведущая роль отдавалась хору, так что жрица могла позволить себе немного отдохнуть, следя за текстом вполуха и произнося необходимые фразы без вовлечения.

Лишь в самом последнем песнопении, когда отдавалось последнее прощание, она снова вошла в поток, закончив с той же силой, с которой начинала.

Пришло время самого главного. Керкира вышла из Храма. Она остановилась у самых громадных ступеней, сияющая в белом траурном платье, в обнимавших её лучах света. Перед ней была толпа – притихшая, сконфуженная. Никто не знал, что будет дальше, и как следует себя вести.

Царица видела перед собой народ, совсем другой, чем перед началом обряда. Сейчас она могла сделать с этими людьми всё, что ей было нужно. Это осознание было таким резким, таким пугающим, что Керкира буквально забыла все заготовленные речи.

Но начинать надо было:

– Восславим Богиню, дарующую свет и тепло своим слугам! Да пожалует милосердная отцу нашему, Гермагору Третьему, Царю Срединного царства, хранителю благосостояния народа, его мира и покоя, добрый путь по реке посмертия, тихую пристань и защиту ото всех напастей! Он был отцом своему народу, каждому из вас, больше, чем мне, его родной дочери. Он заботился обо всех, о жрецах и хлебопашцах, о писцах и виноделах, о воинах и глиномесах. Даже рабы в его доме жили богаче и спокойнее его самого.

Керкира прислушалась к тому, как люди реагируют на её слова. После обряда говорить было тяжело, но она знала, что стены Храма помогут ей, разнесут её голос над толпой. Женщина почувствовала молчаливое одобрение – народ любил её отца.

– И вот он погиб, трагически, не так, как подобает царю. Не в битве, он не любил войну. Не в кругу семьи в родной постели. Он погиб в гостях, поддерживая добрые отношения, договариваясь о мире и спокойствии. Он пал не жертвой заговора, рука не палача, а разбойника, простого бродяги забрала его жизнь. Об этом мы плачем сегодня. Об этом мы скорбели целый год, и не одни мы. Сами боги отвернулись от нас за то, что мы не уберегли отца и хранителя, данного нам по Закону.

Сегодня мы исполним наш долг перед богами и вернём их благосклонность! Мы оплакали Царя, как положено по Закону и проводили его дух вниз по реке посмертия, теперь наступило время позаботиться о живых. На каждой площади, в каждом городе Царства сегодня будут закланы жертвенные быки. Каждый сможет отведать божественной пищи, сесть в общий круг на ритуальном пире и вознести моление о благоденствии нашего Царства!

Керкира сделала небольшую паузу и вслушалась в одобрительные выкрики. Пусть её не любят, но все любили её отца. А ещё все любят пиры.

– Когда мы исполним волю Богини, как исполнял её Царь, мы вернём в Срединное Царство благоденствие и процветание. Я бы отдала всё, чтобы снова увидеть Царя на троне. Но я повинуюсь Закону: я заняла это место по воле моего отца.

Однако есть те, кто гневает богов, заставляет Царя лить слёзы в посмертную реку! Те, кто пытается занять престол против права, как нечестивец Птерелай Альтх. Мы должны искоренить это беззаконие, чтобы Царство снова могло жить в мире и благоденствии!

Керкира почувствовала, что до людей начинает доходить направление её речей. Они начинали принимать вещи, с которыми могли не соглашаться, против которых бороться. Её труд начинал приносить плоды. Осталось закрепить успех.

– Я же обещаю, – тут она на секунду замялась, – найти достойного мужа и родить сына. Сына, который будет воспитан в долге и заботе о Царстве, как был воспитан мой отец, Гермагор Третий. Сын, достойный своего деда, займёт его место и продолжит его дело.

Но это будет после. Сегодня же – празднуйте, пируйте, молите и благодарите богов, пусть они даруют Царству благоденствие и покой.

Толпа возликовала. Может быть, не прямо возликовала, но точно отозвалась с одобрением на речь Керкиры. Люди действительно услышали её и готовы были принять её речи.

Кто возликовал, так это сама Царица. Она знала нелюбовь народа к ней, и это принятие казалось ей чудом. Женщина совершила над толпой знак-благословение и медленно двинулась внутрь Храма.

Только там она поняла, насколько устала. Ноги и спина болели, горло саднило. Керкира с приятным предвкушением подумала о травяных отварах и тёплой ванной, ожидавших её вечером во дворце. Но сначала нужно было сделать ещё одно дело...

═

═

– Птерелай захватил Хатэш, Авл! Город в огне! Я не могу объявлять о своей помолвке перед народом во время войны, ты же должен это понимать!

Она принимала его во дворце, в отдельном, закрытом помещении, где их не могли услышать. Мягкие ковры на стенах, карта Царства на столе, осколки чаши из-под вина у стены.

– Как захватил? Откуда ты это знаешь?

– Я Царица этой страны или нет? – ответила она сердитой шуткой, а после обратилась к девушке за своей спиной: – Талия.

Девушка вышла вперёд и неожиданно быстро стала показывать на карте:

– Примерно за час до рассвета предатель открыл северные ворота изнутри. Примерно тут скрывался отряд мятежников. Пожар начали в районе порта, чтобы отвлечь гарнизон. В это же время ворвались во дворец, предположительно, убили Управителя и всех чиновников. Основные силы Птерелая будут в городе не позже завтрашнего вечера, они знают, что отбить его не успеем.

Во второй раз слушать этот отчёт было не легче. Керкира прижала руку к груди, а второй опёрлась о стол, борясь с головокружением. Авл, похоже, воспринимал это не легче, от лица отхлынула кровь, губы плотно сжаты.

– Щенок... – только и сказал он.

Царица подошла к военачальнику, взяла его руки в свои.

– Авл... Ты же понимаешь, я прошу тебя, пойми... Я прошу тебя, я обещаю, я стану твоей женой, я дам тебе наследника, но мне нужно быть уверенной, что ему будет где вырасти, что он сможет стать царём.

– Ты обещаешь стать моей женой сразу после того, как я покончу с мятежём Птерелая?

– Да.

– Скажи это ещё раз, – он сжал её руку так сильно, что они побелели.

– Я обещаю стать твоей женой, как только ты покончишь с мятежом, – сказала она дрогнувшим голосом.

– Ещё раз, – приказал он.

– Я клянусь всем, что у меня осталось, я обещаю стать твоей женой, как только с мятежём будет покончено! – сказала она, и на её глазах выступили слёзы.

– Хорошо, Воробушек. Я принимаю твою клятву, – он отпустил её руки и отвернулся.

═

═

Снова закатное солнце превращало море и крыши города в полыхающее пламя. Керкира стояла на балконе и не ощущала жар, пропитавший землю и камень, и медленно поднимающийся вверх.

Снова разболелась голова. Сначала тупо и глухо, у затылка, сразу после того, как отпустила Авла. Боль, словно тяжёлая давящая змея, перебралась на макушку, во время последующего разговора со Стратегом и Управляющим.

К завтрашнему утру все в городе должны знать, что подлый предатель Птерелай, отрицающий Закон и власть назначенного самим Гермагором Третьим правителя, без предупреждения сжёг Хатэш. Никто из верных последователей Богини не может оставить это преступление безнаказанным. Поэтому Царица отправляет своего союзника Авла Марция с его легионом – положить конец мятежу. С ним отправится часть царской армии, поэтому для охраны столицы объявляется набор новых войск.

Глухой старик командующий не соглашался ни на что, пока Керкира не объяснила ему, что использует войска Марция как щит, в то время как собственные силы будут готовиться. Когда Управляющий предложил использовать преступников, обещая им прощение, змея добралась до висков. Керикра оставила подданных самостоятельно решать эту проблему. И все остальные тоже, но чтобы к рассвету у неё был полный отчёт.

Теперь же змея обвилась десятью кольцами вокруг шеи и головы и вонзила две пары острых зубов прямо в виски. Керкира смотрела на горящий город, упершись в стену плечом, и старалась дышать глубже. Стена была до противного тёплой.

Женщина услышала шаги, а потом почувствовала прикосновение Ликия к плечу.

– Тебе нужно, – мужчина сделал акцент на втором слове, – отдохнуть. Никто не может победить, если будет только изматывать себя.

– Как? Как я могу отдохнуть, скажи? Страна в агонии, я не знаю, как она переживёт следующий месяц. Я её правитель. Я вместе с ней.

Керкира обернулась и посмотрела в его непроницаемые серые глаза. Он ответил:

– Именно поэтому ты должна. Ты сейчас ляжешь. Я скажу, что ты приказала принести тебе лечебное питьё. Ты выпьешь и уснёшь.

Керкира отвела взгляд:

– Почти все травы действуют только если ты в них сам веришь. Я уже давно не. А другие принесут больше вреда, чем пользы. Но ты прав, надо лечь.

Она перешла к постели, опираясь на руку Ликия.

Керкира легла на бок и, попросив мужчину сесть рядом, положила голову ему на колени. Ощущение чужого присутствия будто бы заставило змею немного разжать свои смертоносные кольца.

– Говори, – приказала женщина.

– Что?

– Что угодно. Всё. Про сегодня. Я хочу слушать.

Ликий начал неловко говорить всё, что приходило на ум. Авл сволочь, нужно решать, что делать с ним поскорее. Сдать Терцию Аквилию в обмен на защиту? Глупо, тот тоже сделает Царство своей провинцией. В любом случае, это надо сделать до того, как он, вдруг, справится с Птерелаем, или просто устанет и обозлится. Он же рано или поздно поймёт, что Керкира не сможет дать ему наследника. Или Верховная жрица не может зачать ребёнка тоже только пока сама в это верит? Да, Ликий тоже общается со слугами и слышал слухи. Нет, Ликий не спит со служанками, особенно с послушницами, никогда не знаешь, какую цену они назначат в качестве платы за обряд. А вдруг ему придётся умереть или уехать. Он не сможет выполнить свой долг. Не важно, какой долг, не важно...

Керкира сама не заметила, как уснула. Тихая и спокойная речь Ликия подействовала на неё лучше любых вредных трав.

═

═

Керкира проснулась за пять минут до полуночи.

Боль ушла, но ощущение мира было необычным. Всё стало чуть мягче, границы между вещами стали размытыми, проницаемыми. Край луны был виден в открытый проём балкона, её серебряный свет остужал землю своим касанием.

Там же стоял Ликий. Словно на рисунке – рельефный силуэт тела открывал какую-то глубинную правду, которую днём не было видно из-за всех этих мелких деталей.

Он обернулся и его лицо оказалось освещено. Особенно глаза – они будто бы сами состояли из лунных лучей, разве что не светились, как у кошки.

– Тоже чувствуешь? Наши старики любят такие ночи. Говорят, что нет ничего спокойнее для старых костей. Только молодой горячей крови может быть опасно.

– Ты потому нарушаешь порядок? – спросила Керкира в шутку, садясь на кровати, – Хочешь меня защитить?

– Не от луны. Тут я ничего не могу сделать, – ответил он абсолютно серьёзно, – А вопросов никто никаких не задавал. Все знают, что Царица своего Защитника довольно близко.

Сначала она была готова рассердиться, а через секунду поняла:

– Ты издеваешься?

Он кивнул, лишь слегка улыбнувшись уголками глаз. Царица отбросила покрывало, отметив про себя, что засыпала она без него, осторожно коснулась босыми ногами пола и подошла к Защитнику. Она стояла от него в шаге, осознавая всё, каждое дуновение духа, происходившее в ней, и улыбалась. Это было странно приятно, стоять в объятьях лунных лучей, окружённой волнами ночи, на расстоянии руки от того, к чему так тянет, по самой глупой прихоти.

Это была дурацкая, идиотская возможность, от которой стоило отказаться, нужно было отказаться. Но Керкира слишком долго могла получить все радости, которые только пожелает, пока будет отказываться от того, что действительно, по-настоящему хочется. Женщина мысленно прокляла весь мир и все запреты, потому что они не давали достойного ответа на вопрос "почему нет?". И в ту же секунду, словно влекомая помимо своей воли какой-то силой, она подалась вперёд и поцеловала Ликия. Он, ответил тем же, будто подталкиваемый со спины лунным светом.

С того момента не было мгновения, когда их тела не касались бы. Это было движение и замирание на томительные секунды, лишь только чтобы двинуться дальше в том потоке, который унёс их двоих. Если бы свет мог быть водой, утоляющей жажду, так бы они описали связь между ними. Они приникали друг к другу, стремясь раствориться, и одновременно находили что-то неимоверно важное, вбирали это с каждым поцелуем, с каждым горячим дыханием.

Не говоря ни слова, разве что смеясь без повода, искренне, они рассказывали друг другу о самых сокрытых переживаниях и раздумьях. И если мир – это только то, что мы ощущаем и то, что можем представить, то для каждого из них в тот миг миром стал другой.

Время для них перестало существовать. Сколько раз они их тела и души сливались в едином порыве? Сколько раз они застывали в объятьях, чтобы, позволив уставшей плоти отдохнуть, соединиться вновь? Сколько секунд прошло в пронзительнейшей ноте тончайшей нежности, когда близость достигает своей полноты?

Когда Керкира в очередной раз вскрикнула и задрожала всем телом, Ликий понял, что что-то поменялось. Он прижал её сильнее, оставляя следы на тонкой коже, но ничто не может остановить дуновение Ветра Богини.

═

═

Керкира видела чёрную реку, текущую на север. В ней отражался огонь. Город, сгорающий дотла, становился всё отчётливее. Можно было различить отдельные дома и даже людей, мечущихся, бегущих к реке в тщетной надежде зачерпнуть влаги. Они добегали до воды и оставались в ней навсегда.

Среди них выделялся один, воин по наружности и духу. Черты лица нельзя было разобрать, но глубокие серые глаза отражали языки пламени. Он стоял по центру, ровно напротив Керкиры, а с юга, по направлению течения реки, к нему скакали воины-духи. Они убивали всех на своём пути. Мужчина не видел их, он смотрел прямо на женщину, словно действительно мог видеть её. И чем дольше их взгляды были соединены, тем больше черт самой Керкиры проступало его на лице.

Это было в отражении.

На противоположном берегу же не было ни города, не огня. Там, где отражались в воде воины-духи, шла траурная процессия. Люди вели быков, вели на заклание. Они шли оплакать падение рода Царей, шли скорбеть о смерти и запустении. Напротив женщины, там, где отражался сероглазый юноша, начинался обряд. Быка держали двое мужчин – бородатый великан и худощавый, рано повзрослевший мальчишка. Сама Керкира стояла перед ними с жертвенным ножом в руке. Она нанесла удар, и красная кровь окропила землю. Земля была суха, потребуется много крови, чтобы снова сделать её плодородной.

Кровь стекала к реке, смешивалась с её водами. Отражение мужчины начало волноваться, терять очертания, и только тогда Керкира поняла, что оно не было перевёрнутым. Оно отражало не тот берег, а этот.

═

═

Человеческое тепло Ликия – первое, что почувствовала женщина, когда пришла в себя. Он был рядом, конечно же, ведь прошла всего пара секунд Потом она открыла глаза. Предметы казались пятнами – тёмными и светлыми. Одно из пятен постепенно превратилось в Ликия.

Мужчина смотрел на неё одновременно с беспокойством и облегчением. Взгляд этот пробудил в сознании женщины воспоминание о видении – это были те глаза, которые смотрели на женщину из реки. Страх мгновенно зажал сердце Керкиры ледяной рукой.

– Что с тобой? – спросил Ликий.

– Я... ты..., – женщина не могла подобрать подходящих слов. Да и какие подбирать слова, как объяснить человеку, что такое – когда Богиня касается тебя дланью.

Керкира резким движением встала и подошла к столу, на котором были разбросаны фигурки для игры. Жрица схватила несколько наугад, скинула на пол остальные и, прошептав несколько сакральных фраз, бросила фигурки на стол. Их расположение, форма фигуры, в которую они сложатся, должны были дать женщине подсказку.

– Копьё направлено на сердце... Белый перекрывает чёрное... Почему он оказался на доске? Если это река, то...

Ликий за это время подошёл к женщине и приобнял её за плечи.

– Ты что-то видела, да? Предсказание. Не колдуй, я готов заплатить цену, если придётся.

– Ты готов, но может быть я не готова, чтобы ты её платил.

Тут у неё появилась догадка. Она медленно обернулась в руках у Ликия, прижалась к нему.

– Ты действительно должен заплатить... За меня. Это я настояла на нашей близости. Я притянула тебя к себе. Это пророчество было не для тебя, а для меня.

– И что же?..

– Прежде, чем я скажу тебе, я хочу честный ответ: почему ты стал служить мне?

Ликий резко посерьёзнел. Он мягко отодвинул от себя Керкиру.

– При чём это тут сейчас?

– Мне нужно это знать, чтобы я могла сказать смысл пророчества. Поверь, я не настолько глупа, чтобы поверить, что мужчина готов просто так пересечь море и поклясться на крови служить чужой властительнице. Так в чём причина?

– Если ты правда хочешь знать, то пускай. Я был там, когда погиб твой отец. Я видел, как пришёл чужеземец, как серебряная конская голова держала его плащ. Я не честный человек и убил многих, но никто не должен проливать кровь царей.

Керкира догадывалась, но не хотела признаваться себе в этом. Но услышать, что человек, самый близкий этой ночью, был среди убийц её отца... Ей потребовалось много мужества, чтобы остаться стоять ровно.

– То есть тебя замучила совесть, а духу убить себя не хватило?! И ты решил, что будет лучше всего – поступить на службу к дочери своей жертвы! Ты животное, варвар!

Он не стал оправдываться, как не стал и противиться, когда женщина ударила его несколько раз в грудь.

– Знаешь что теперь? – спросила она, всхлипывая, – Теперь я знаю, что Царству суждено гореть в огне. Оно, а не мой отец, жертва твоего клинка! И за это знание, что самое смешное, я должна отдать тебя. Ты близок мне по крови дважды – как убийца и как Защитник, принёсший клятву на крови.

Душевные силы её оставили и она опустилась на руки к своему невольному мучителю.

– Я готов принять смерть. Сейчас более, чем когда либо.

– Я не готова, – только и ответила она.

Они стояли и молчали какое-то время. Керкира напряжённо думала, правильно ли она истолковала плату. Она не должна была отдать свою кровь буквально, это бы она поняла. Ликий был ей ближе всех по этой дурацкой духовной связи, он был ей братом, если верить этим старинным традициям о роли Защитника. Он даже был ей ближе всей родни по праву убийцы – отнявший жизнь считается связанным той же связью, что и жизнь давший.

– Послушай, – сказала она с надеждой в голосе, – столько старых традиций вспомнилось... Может быть, нам поможет ещё одна? Раньше равным смерти считалось быть изгнанным из Царства. Богиню это не обманет, но, вдруг, её удовлетворит пролитая взамен кровь Птерелая.

– Я не хочу. Жить с тяжестью вины ещё и за то, что я оставил тебя в самое трудное время. Лучше убей меня.

– Замолчи ты. Ты поклялся быть моим слугой, значит обязан выполнять приказы. Я приказываю тебе покинуть пределы Царства, – она замолчала и снова прильнула к его губам, на этот раз по своей воле.

Отпрянув, Керкира сказала:

– Я не хочу терять тебя. Прошу. Не осталось никого ближе мне по закону крови... Нет никого ближе моему сердцу, Ликий.

Керкира ошибалась и в том, и в другом.

═

═

Узнала она об этом только на третий месяц. Её сложно винить – поверить в то, чего не может быть, бывает довольно сложно. Подумаешь, тошнота и головокружение, и запах благовоний внезапно начинает казаться невыносимым.

Да и не поверила бы Керкира сама себе, если бы Талия её не убедила. Подруга видела тело жрицы со стороны и знала его лучше её самой.

С тех пор Царица стала реже появляться перед людьми, а чиновникам давала указания только сидя на троне в отдалении.

Ликий исчез из дворца, как ему и было приказано, но отследить его не удалось. Началась суматоха в связи с мятежом Птерелая. Жители с восточных регионов потянулись к защищённой столице, а легион Марция был отправлен подавлять восстание.

Авл собирался расправиться с противником за пару месяцев и триумфально вернуться в столицу. На деле он лишь не позволял Птерелаю продвинуться на запад. Разгромив то, что казалось главными силами мятежников, военачальник обнаруживал только, что они перегруппировались и атакуют где-то на другом направлении.

Подготовка подкреплений из населения Царства, сначала шедшая хорошо, постепенно застопорилась. Люди приходили, под руководством ветеранов старой войны с Кортосом они всё лучше овладевали азами войны. Но когда дело доходило до отправки подкреплений, Керкира медлила. Сначала Стратег всецело разделял желание помуштровать зелёных новичков, прежде чем бросать их в битву, но когда легион Марция стал терпеть всё больше поражений и зарабатывать меньше побед, мнение старика переменилось.

Закончилась весна, прошло и лето. Год был всё такой же жаркий и сухой. Уже никто не сомневался, что урожая будет не больше, чем прошлой осенью, а значит – пояса придётся затянуть ещё туже.

К осени Керкира совсем переложила дела на Управителя. Не слишком любимый людьми, но верный и умеющий экономить, он занял эту должность ещё при её отце и верно служил государству.

Царица же перебралась в старый храм Богини, расположенный к северо-западу от столицы, вдалеке от города. Мысли её занимало пророчество, данное в роковую ночь. Как-то постепенно, незаметно для себя, она поняла, что на самом деле оно означало. Серые глаза на её лице, на лице того, кто ближе ей всех по крови. Жертва – её ещё не родившийся ребёнок.