Текст книги "Записки о пробуждении бодрствующих"

Автор книги: Дмитрий Дейч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Снова сон про книги: на этот раз собрание сочинений некого Джона Пола Уильямса в пятидесяти четырёх томах. Я раскрыл первый, и выяснилось, что юношеские сочинения Уильямса датированы 1618—м годом. В последнем томе были его эссе, датированные почему-то 2001—м. Во сне я долго искал причину не стыковки, открывая наугад то этот, то тот томик, и пришёл к выводу, что Джон Пол Уильямс – бессмертный алхимик в капюшоне, тем более, что с двадцать какого-то по тридцать какой-то том публиковалось сочинение под названием «Уроборос». Среди всего прочего там нашлись такие слова:«Человек– контур собственного дыхания».

9 апреля 2008

Выхожу из дому (дом дедушки и бабушки, ныне покойных) , вижу справа и немного выше Луны золотого цвета диск – роскошный, напоминающий древний боевой щит. Внутри диска – круг, покрытый равномерным узором. Узор начинает дрожать и у меня на глазах закипает – совершенно как вода в чайнике. Кипение приводит к тому, что золотые крапинки и брызги летят в сторону Луны, и тут я понимаю, что это – не оптическая иллюзия, как я было подумал вначале, что диск этот размером побольше самой Луны, и находится там, в космосе. От Луны медленно отваливаются куски, такое впечатление, что откуда-то подул ветер, и равномерно сдувает верхушку лунного круга – как если бы она была слеплена из сырого песка.

19 июня 2008

Сон о гигантских грузовиках.*

________________________________________________________________________________________

*Кажется, появляется закономерность: гигантские поезда, гигантские автобусы, гигантские серебряного цвета грузовики, оборудованные трубами на манер паровозных (дымный шлейф, уходящий за горизонт). Ощущения этих «транспортных» сновидений схожи между собой: своеобразное чувство «бескрайности» пространства, зов дороги, путешествие без определённых причин, цели и смысла.

15 июня 2008

Дворники переворачивают листья на тротуаре, один за другим. Кажется, они собираются перевернуть каждый лист, и посмотреть – нет ли чего под листом.

Я спросил:Что там увас? Улитки?

Они даже внимания не обратили, продолжая заниматься своим делом – кропотливо, безропотно.

Я спросил:Что там? Червячки?

И опять ничего не ответили мне эти люди, продолжая переворачивать – один за другим – листики на тротуаре.

В третий раз я спросил:Что там, под листиками? Может быть, буквы?

И тогда – как по команде – они повернулись в мою сторону и по выражению лиц я понял, что попал в точку: они ищут буквы.

7 августа 2008

Снились низко летящие синюшные облака, и на фоне облаков – чёрно-белые лица, выплывающие на поверхность и меркнущие без всякого порядка.

Нечто подобное бывает во время грозы, когда молнии в большом количестве мерцают внутри дождевой тучи, и кажется, что туча беременна неисправными лампочками.

10 августа 2008

К четырём поднимается ветер, у соседей звенят духоловки – тонкие металлические пластины, подвешенные на верёвках: в воздухе повисает протяжный тусклый звон. Духи, которых привлекает этот инструмент, похожи на персонажей чёрно-белых фильмов ужасов 30-х годов: выбеленное лицо, пластика и мимика жертвы церебрального паралича. Один за другим они карабкаются на балкон и располагаются вокруг источника звука, обмениваясь жестами, но не произнося ни слова.

Унылое металлическое бряцание для них – всё равно что уличный костерок для компании озябших нью-йоркских бомжей.

11 августа 2008

Снилось, что тель-авивская набережная открывается не в море, а в пустыню. Вместо воды – песок. Волны – песчаные дюны.

На горизонте появляется парусная яхта, полным ходом идёт к берегу, скользит по песку как по воде. Чайка садится на верхушку дюны и расклёвывает рыбу, извлечённую из песка.

Я предполагаю, что если войду в песчаное море, оно расступится, но оказывается, что песок держит меня крепко, на манер батута. Я неторопливо бреду навстречу приближающейся яхте, слышу за спиной удивлённые возгласы. Обернувшись, вижу людей, наблюдающих за мною с берега. Догадываюсь, что они не видят песка, им кажется, что я иду по воде.

«Это песок, – говорю я, – Смотрите, это просто песок!»

Но едва опускаю глаза, понимаю, что они правы, под ногами – вода. И тут же начинаю погружаться – сперва по щиколотку, после – по колено. Нужно срочно что-то предпринять, иначе уйду с головой. Тем временем яхта продолжает приближаться, и я различаю фигуру человека, который свесился за борт со спасательным кругом в руках. Но вместо того, чтобы подплыть поближе, яхта принимается нарезать круги. Я погружаюсь всё глубже и глубже.

Яхтсмен кричит в мегафон: «Стекло, металл, воздух, почва или песок? Ты должен выбрать!»

Я в ответ: «Бросай! Бросай круг!»

Он смеётся: «Выбирай, иначе утонешь.»

Выбираю почву.

Вода под ногами немедленно становится землёй. С невероятной скоростью в ней прорастает трава, поднимаются деревья и кусты. Яхта, как ни в чём не бывало, продолжает нарезать круги. Мой собеседник подбрасывает спасательный круг в воздух.

Я поднимаю голову и вижу, что спасательный круг – это солнце.

1 сентября 2008

Снился сад, где не растут вишнёвые деревья, а всё какие-то пальмы и кактусы, но на полу, в трещинах между каменными плитами, на столах и лавочках – миллионы вишнёвых косточек, разбросанных как бы случайным образом, но, присмотревшись, понимаешь, что в композиции их присутствует всё же какой-то неуловимый – я бы сказал КИНЕМАТОГРАФИЧЕСКИЙ – порядок. Не помню, зачем я был там, помню, что долго рассматривал косточки, подбирал их и даже пробовал на вкус (вкус отсутствовал, и это меня почему-то беспокоило).

11 сентября 2008

Снилось, что в Тель Авив приезжает Иисус Христос, но не тот самый, а тёзка из мюзикла «Иисус Христос – суперзвезда».

 На улицах – волнения, аэропорт оцеплен, повсюду – камеры и микрофоны, отели переполнены, на тумбах – портреты, как поясные, так и в полный рост. В аэропорту – настоящее столпотворение, не протолкнуться.

Наконец, самолёт садится. Дают трап.

Тишина.

И вдруг все падают на колени – все как один, как подкошенные.

Я тихонько (практически – себе под нос) бурчу: «С ума посходили, это же не ТОТ Христос».

 В полной тишине моё бурчание звучит неожиданно громко, я невольно пригибаюсь, и у меня появляется непреодолимое желание упасть на колени – просто для того, чтобы никто не догадался, что это именно я усомнился в подлинности Христа.

17 сентября 2008

Снилось, что птицы остановились в воздухе, и прохожие движутся, аккуратно огибая, минуя их – распростёртых над асфальтом, вспархивающих, повисших над мостовой, застывших на полувзлёте.

30 сентября 2008

Доктор собирается в Австралию – лечить аборигенов от ретровируса (что бы это ни значило) . В моём доме устроена вечеринка по этому поводу. Люди пьют, веселятся, пляшут, обнимают ушельца, публично прощаются с ним. Несмотря на то, что я определённо имею какое-то отношение к происходящему, стесняюсь проявить чувства – мне очень жаль расставаться с Доктором, но я не нахожу в себе силы подойти к нему. Наконец, все потихоньку расходятся, и я решаюсь.

«Ну, – протягиваю ему руку, – надеюсь, тебе не будет скучно без нас – в Австралии.»

Он протягивает руку в ответ, в руке – большой стеклянный термометр: «Мы должны разломить его пополам, чтобы он служил нам знаком. Когда наши потомки встретятся, они узнают друг друга по двум половинкам термометра, идеально подходящим друг к другу.»

«Но если мы его сломаем, – беспокоюсь я, – ртуть выльется».

«Это не ртуть, – отвечает Доктор, – это светлое золото».

И в самом деле, я вижу, что термометр наполнен некой светящейся жидкостью золотого цвета. Мы переламываем его, и в моей руке остаётся стеклянный факел, истекающий золотой лавой.

Я беспокоюсь, что золото выльется, но Доктор меня успокаивает, утверждая, что эта жидкость имеет свойство наполнять собою пространство, не убавляясь и не исчезая.

«Куда бы Это спрятать?» – спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.

«Зачем же Это – прятать?» – удивляется Доктор.

Вопрос застаёт меня врасплох. «Ну как же... – пытаюсь подобрать слова, – я же не могу ходить с Этим по улицам».

«Конечно можешь, – отвечает Доктор, – иначе ты не сумеешь измерить температуру, когда придёт твоё время лечить.»

2 ноября 2008

Снился Туркестан. Медные люди на жёлтом фоне. Медленные верблюды.

Потные скуластые женщины.

9 ноября 2008

Заблудился в собственной квартире: не могу найти дорогу с веранды на кухню. При этом понимаю, что стоит открыть дверь, сделать три шага, и я попаду на кухню, но точно знаю: этот путь для меня по какой-то причине закрыт.

Выхожу на улицу, и заглядываю в комнату: можно было бы забраться через окно, но на окнах решётки. Тут я вдруг понимаю, что по той же причине, что я не могу пройти из комнаты в комнату – как делал это тысячу раз, не задумываясь, я способен проникнуть на кухню через окно, минуя решётки. И в самом деле, я прохожу сквозь стекло, сквозь решётки, и оказываюсь на кухне.

Никого нет, кроме кошки, которая сидит на холодильнике – рядом со своей миской. Кошка открывает глаза и смотрит прямо на меня, прижав уши. Кажется, она меня побаивается.

Тут я задумываюсь о том, почему всё так странно – почему я не мог войти в дверь, зато с лёгкостью вошёл в окно, и понимаю: я сплю и хожу во сне. Эта мысль приносит мне облегчение, я припоминаю, что не первый раз оказываюсь в подобной ситуации, но теперь меня беспокоит расположение предметов на кухне: в самом ли деле на плите должен стоять огромный медный котёл – я не могу припомнить был ли у меня такой?

Зачем мне таких размеров посудина?

Подхожу поближе, открываю крышку, и вижу, что в котле – пусто. Тут я понимаю, что мне нужно самому забраться в котёл, и таким образом приготовить ПЕРВОЕ БЛЮДО.

Эта идея, которая теперь, наяву кажется довольно сомнительной, во сне не вызвала никаких негативных реакций. Я твёрдо знал, что не могу таким образом причинить себе вред, поскольку моё тело не способно деформироваться под воздействием жара. Более того, я понимал, что котёл этот существует только здесь и теперь, и только для меня.

10 ноября 2008

Река, и у реки – шатёр на манер циркового. Развеваются флаги, на экранах пляшут какие-то неоновые буквы, горят огни и вращаются китайские фейерверки. И – ни души, ни одного человека.

Подхожу ближе. Вход в шатёр прикрыт бархатной шторой. На ней огромными золотыми буквами вышиты слова: «КЛОУНЫ – ОТРОСТКИ ПУСТОТЫ».

17 ноября 2008

Посреди Тель Авива – замёрзшее озеро, и прямо во льду, по центру – разукрашенная новогодняя ёлка. Вокруг ёлки водят хоровод – ежи, хомячки, собачки и лисички.

Я спрашиваю: почему зима? Опять, что ли, зима?

И мне отвечают: всё из-за тебя. Ты обещал вычерпать воду, и не вычерпал. Теперь – пока не выполнишь обещанного– будет зима.

Я пробую лёд ногой – твёрдый. Не проломишь.

И тут вижу – глубоко внизу, подо льдом – какие-то люди.

Присматриваюсь: свет у них там горит, какая-то жизнь происходит – прямо подо льдом, в озере.

Я говорю:а ну, дружненько, взяли...и тут все лисички, собачки и хомячки хватают ёлку, выдёргивают её – как морковку за хвостик – и ударяют ёлкой по льду. Сыпятся игрушки, труха какая-то, серпантин.

Лёд трескается, люди внизу недоуменно поднимают головы – словно только теперь поняли, что прямо над ними, наверху – что-то происходит.

Я зачерпываю ладошкой прохладную воду из озера, пробую на вкус, и – просыпаюсь.

19 декабря 2008

Снилось, что позвоночник мой стал подзорной трубой.

10 января 2009

Снилось, что на правое плечо сел чёрный ворон – громадный, увесистый, какой-то очень солидный, лощёный – пёрышко к пёрышку. Какое-то время я нёс его молча, потом не выдержал и говорю: «Слушай, может сам полетишь, дружок?»

И аккуратно пытаюсь его с плеча спихнуть. Не тут-то было, снова и снова он возвращается и садится на правое плечо, будто это и есть его законное место.

«Ладно, – говорю, – я тебя понесу, но не даром. Что дашь за это?»

Ворон, ничтоже сумняшеся, отвечает: «Могу, если хочешь, мысли чужие читать и на ухо тебе нашёптывать.»

«Зачем мне чужие мысли? – спрашиваю, – Мне и свои-то девать некуда.»

«Могу, – говорит ворон, – твои собственные мысли фильтровать, делить на достойные и недостойные.»

«Спасибо, сам справлюсь как-нибудь...»

«Ладно, – говорит ворон, – давай так: я буду тебе стихи читать вслух – по твоему собственному желанию, хочешь – из старых поэтов, а не хочешь – из новых.»

«Спасибо, – говорю, – у меня хорошее зрение и выдающиеся вокальные данные.»

Ворон зыркнул на меня печальным глазом, и говорит: «Ну, можно, я тогда просто так посижу?

Я вздохнул: «Можно. Только недолго.»

Тут я обратил внимание, что вижу окружающее пространство довольно необычным образом – как бы и близко и далеко одновременно. Могу заглянуть внутрь любого предмета или существа, увидеть структуру, анатомию, внутреннюю пружину, запускающую смысл и предназначение.

 «Что это? – спрашиваю, – я ничего не просил...»

 «А это – подарок!»  – ответил ворон, сорвался с места и был таков.

16 января 2008

Снилось женское лицо – на первый взгляд совершенно незнакомое.

Вглядевшись, я понял, что всё же знаю его, но не помню – откуда, и принялся перебирать имена и обстоятельства – пока не заблудился окончательно: теперь я уже не был уверен, что события, которые всплыли в памяти, произошли со мной, а не с кем-нибудь другим. Зато образ этой женщины вдруг прояснился настолько, что я и теперь – наяву – помню множество мельчайших подробностей, с нею связанных, хоть и не знаю откуда пришло ко мне это знание.

18 января 2009

Во сне очутился на распродаже издательства «Иностранная литература»: длинное узкое помещение уставлено стеллажами, на которых ровными рядами стоят книги серии «Иллюминатор». Рассеянно листаю одну книгу за другой, что-то выбираю для покупки – скорее по привычке, чем по необходимости. И тут вижу, что «иллюминаторские» томики стоят только на средних полках, а верхние (куда нужно тянуться) и нижние (которые можно потрошить только вприсядку) заполнены раритетными специализированными изданиями, там попадаются книги по автомобилестроению, биологии, истории, химии, каким-то неизвестным мне наукам – «иридиологии» например (что бы это ни значило).

Я нахожу три увесистых тома какого-то китайского собрания – пятый, шестой и восьмой. Восьмой сразу же ставлю на место – там идёт речь о сельском хозяйстве. Зато пятый ( «Ушу: нэй цзя») и шестой ( «Алхимия: нэй дань»)  – то, что нужно.

Листаю и понимаю, что издания – уникальные. Я и не подозревал об их существовании! Мизерный тираж, превосходное качество полиграфии, а самое главное – содержимое. Трактаты, комментарии, статьи, переводы...

Без колебаний оставляю на произвол судьбы стопку «иллюминаторов» и прохожу к кассе, прижимая к груди два «кирпича». За оба тома просят полторы тысячи (то ли рублей, то ли шекелей) , а у меня на руках – только двести. Не знаю что и делать – расстаться с книжками не могу, а денег нет, и взять негде.

«Ладно, – говорит продавец, – я продам тебе это в рассрочку. Давай двести, в следующий раз принесёшь остальное.»

Я протягиваю ему деньги, но тут кто-то сбоку, мягко останавливает мою руку и говорит: «За счёт заведения.»

Я пытаюсь повернуть голову, чтобы рассмотреть говорящего, но мне это по какой-то причине не удаётся.

«Мы тут благотворительностью не занимаемся!» – хмурится продавец.

«Верно, – отвечают ему, – но этот человек платит куда больше, чем остальные, ведь он должен написать продолжение. Так устроены эти книги. Не волнуйся, придёт время, они к нам вернутся.»

Ничего не поняв из сказанного, я выхожу на улицу, думая о том как мне повезло. Но чем больше размышляю о последних словах неизвестного доброжелателя, тем больше они меня беспокоят. Сажусь на лавочку, раскрываю один из томов, перелистываю страницы – сотни, тысячи страниц, несметное количество иллюстраций, километры текста, наконец, добираюсь до конца, и тут вижу, что последние страницы – чистые.

2 февраля 2009

Снился школьный друг Женя Горюшин. Темно, сидим на кухне. Освещение – газовые конфорки. Смотрю и не могу понять – то ли пятнадцатилетний мальчишка передо мной, то ли взрослый мужчина. Не разглядеть в темноте.

«Когда это мы?» – спрашиваю.

«Помнишь, после НВП мы два урока прогуляли – на санках катались, замёрзли как собаки, а потом на кухне сидели, газ зажгли, а чайник поставить забыли.»

«Но сейчас разве тогда?» – осторожно спрашиваю я.

«Сейчас – никогда.» – отвечает Женя, наполняет чайник водой из крана, и, позвякивая крышкой, ставит на огонь.

9 февраля 2009

Сижу на работе, и в офисе появляется замдиректора с пачкой галстуков. Поступило, мол, новое распоряжение: с завтрашнего дня все работники должны быть при галстуке.

В моём контракте нет ничего подобного! – возмущаюсь я, – А кроме того, извини, но эдакую дрянь я на шею не повешу.

Он: Кто тебя заставляет? Выбери что-нибудь позаковырестее! – и раскрывает-разворачивает свою коллекцию.

А там – чего только нет!

Галстук-рыбка, галстук-самолёт, целая галерея галстуков-бабочек, галстук в форме ножниц, галстук-крокодил, галстук в форме бутылки для кока-колы, прозрачный галстук, звёздно-полосатый галстук и так далее, и так далее, и так далее. И среди всего этого галантерейного изобилия я вдруг замечаю галстук, на котором изображена река в китайском стиле и лодочка с одиноким рыбаком, уплывающая вниз по течению.

Можно посмотреть? – спрашиваю.

Ага, – подмигивает он, —я знал, что тебе это понравится. Редкая вещь– Галстук Исключительной Иллюзии Присутствия. Вешаешь утром на спинку стула, и весь день свободен.

15 февраля 2009

Снилось, что сердце моё обернулось лягушкой и выпрыгнуло в окно. Я пустился вдогонку, бежал по улицам, расспрашивая встречных, и встречные – как ни в чём не бывало – отвечали: да, мол, видели – туда поскакала.

Так, руководствуясь указаниями прохожих и проезжих я бежал всё дальше, и чем дальше бежал, тем лучше понимал, что шансы мои невелеки.

Наконец, я оказался у воды, и к своему облегчению нашёл лягушонку посреди озера, сидящую внутри цветка с переменным количеством лепестков. Каждый лепесток, стоило присмотреться, тут же делился надвое, и каждый из новых лепестков, делился в свою очередь: казалось, что бахрома лепестков дышит. Внутренняя часть цветка была огненно-жёлтой, такой яркой, что я был вынужден отвернуться, чтобы не ослепнуть. Прямо посреди этого сияния сидела моя лягушка, и я почувствовал пустоту в груди – зная, что это – моё сердце – там, посреди озера.

Я вошёл в воду сперва по колено, после – по пояс, потом вдруг провалился по горло, и довольно долго брёл, стараясь держать подбородок повыше, чтобы не захлебнуться. Но когда я оказался у самого цветка, дно под ногами ухнуло вниз, и я окунулся с головой.

Испугавшись, сделал шаг назад и вдохнул побольше воздуха.

До цветка было рукой подать, и я решил нырнуть и проплыть остаток расстояния под водой. Но там, внизу, мне открылась иная картина. Стебель, на котором держался цветок, был похож на один из модных прозрачных лифтов в стиле хай-тек, вверх и вниз по этому стеблю сновали миллионы людей, животных, каких-то безымянных, совершенно неописуемых существ. Было ясно, что часть из них хотят подняться к самому цветку, а другая часть – наоборот – убраться от него подальше. Приглядевшись, я понял, что два эти противоположных стремления происходят из специфического метаболизма гигантского растения. Где-то там, в темноте, были его корни, и те из обитателей стебля, что двигались вниз, достигали корней. Я позабыл о том, что нахожусь под водой, без воздуха, и застыл в невесомости, наблюдая за происходящим.

В какой-то момент сосущее чувство в груди превратилось в жжение, какое бывает у тех, кто долго обходился без воздуха, я пулей выскочил из воды и проснулся.

26 февраля 2009

В приёмной меня дожидался человек с аквариумом вместо головы. В аквариуме плавали рыбки с человеческими лицами. Подойдя ближе, я увидел, что лица у них одинаковые. Человек повернулся в мою сторону и рыбки, плававшие хаотично, вдруг – все как одна – повернулись ко мне.

«Разве сегодня не твой день рождения?» – спросили они хором. Голоса у них были мужскими, но разнокалиберными – у кого бас, у кого тенор, у кого баритон, и вопрос прозвучал как длящееся до-минорное трезвучие.

«Сегодня?» – удивился я.

Человек с аквариумом вместо головы церемонно поклонился мне (вода чудом не расплескалась) и достал из-за спины букет цветов.

«С днём рождения тебя! – пропели рыбки, – С днём рождения тебя! С днём рождения, милый Гена! С днём рождения тебя!» Песенка про день рождения у них тоже почему-то прозвучала в до-миноре.

«Какой такой Гена?» – растерялся я.

«Когда человек рождается, ему дают имя, – ответили рыбки речитативом, – тебе вовсе не обязательно называться Геной. Можешь выбрать любое имя – на свой вкус.»

«Но у меня уже есть имя»,  – возразил я.

«В самом деле? – запели рыбки, – И какое же?»

Я призадумался и вдруг понял, что не помню как меня зовут. Принялся лихорадочно перебирать известные имена, но так ничего и не вспомнил.

Рыбки ждали-ждали, и потихоньку разбрелись по своим делам. Осталась одна, которая по-прежнему смотрела на меня участливо и немного настороженно. «Вспомнил?» – спросила она.

«Нет.» – уныло признался я.

«Ничего страшного, – сказала рыбка самым обыкновенным голосом (подозрительно похожим на дедушкин) , – есть и такие, которые при рождении имя своё теряют. Так даже лучше.»

«Что же я теперь – так и буду без имени?»

«На людях пользуйся каким угодно, – посоветовала рыбка, – но наедине с собой помни о том, что безымянен.»

28 февраля 2009

Снилось, что учусь играть на аккордеоне с бесконечной клавиатурой.

Проблемы аппликатуры.

4 марта 2009

Снилась война туч с облаками.

Тучи сновали, облака – клубились.

Тучи вскипали и перемещались стремительно, но быстро выдыхались. Облака, казалось, всё время отступали, но вскоре стало ясно, что это мнимое отступление: отступая, облака поглощали тучи, впитывали их, растворяли в себе.

После, когда туч не осталось, облака долго успокаивались, как бы расслабляясь, растекаясь в пространстве, потом постепенно рассеялись, разошлись в стороны – как театральный занавес, и за облаками обнаружилось чистое бесцветное пространство, в нём висели буквы – одни ближе, другие – дальше. Одни выше, другие ниже.

Я пытался прочесть или хотя бы распознать язык, но ничего не выходило.

Буквы не складывались в слова, слоги сочетались произвольно, было ясно, что эта колоссальная система исполнена смысла, но вспышки понимания, осознания, сменялись состояниями полнейшей беспомощности, утраты памяти. В какой-то момент стало ясно, что читать можно, начиная с любого места, любой буквы, в любом направлении. Сочетание двух соседних букв при любых обстоятельствах было верно и функционально, мне казалось, что я, наконец, нащупал нить, направление, но пять или шесть витков спустя всё терял и начинал заново.

Я решил перевести дух и тут же обнаружил, что буквы не стоят на месте. Они двигались, движение было центростремительным. Буквы сближались – сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее. Движение сопровождалось гулом, похожим на звук приближающегося поезда метро.

Наконец, они полетели навстречу друг другу с такой скоростью, что стали почти неразличимы. Перед тем, как они столкнулись, мне показалось, что я, наконец, прочёл всё целиком и узнал слово.

Но проснувшись, припомнил лишь сам миг понимания, узнавания.

9 марта 2009

Ранняя весна: первый аккуратный цветок – жёлтое на белом.

Попытался сорвать «на счастье», но тут выяснилось, что вместо стебля под землю тянется серебристый электрический провод.

«Это заговор!» – шепчет прохожий, отнимая у меня провод, и принимается тянуть. Поднапрягся, вытащил метра на два наружу, но тут снизу кто-то дёрнул, и человека унесло под землю – ойкнуть не успел.

Заглядываю в образовавшееся отверстие и вижу, что под землёй, где-то далеко-далеко внизу, под облаками, располагается континент, очертаниями отдалённо напоминающий Северную Америку (разве что немного пошире в талии). Вижу провода, протянувшиеся снизу вверх, миллионы, миллиарды проводов, и понимаю, что на конце каждого из них – цветок.

«Стало быть, весна – продукт подземных технологий» – произношу вслух, и кто-то отвечает мне:

«Но зимы справляют на Небесах.»

10 марта 2009

Весна – период тщательно прописанных сновидений: жизнь во сне не менее разнообразна и вещна, чем наяву. Особую выпуклость, реальность, зримость ночной жизни добавляет знание о том, что спишь, в то время как днём то и дело забываешься, и тогда явь становится блеклой репродукцией происходящего: фонит, рябит, дребезжит.

Появляется ощущение, что прямо сейчас, в данный конкретный момент, в эту самую секунду от меня ускользает нечто важное: нужно сосредоточиться, оставить посторонние дела (все дела кажутся посторонними) , припомнить или вернуться (куда?) – ясно, речь идёт о чём-то таком, что ещё мгновение назад было здесь, вот оно: вертится на кончике языка, просится наружу, ждёт мгновения ясности, бодрствования.

События, люди, разговоры, заоконный пейзаж, музыка, новости в интернете, всё то, что при прочих равных обстоятельствах воспринимается как собственно ПРОИСХОДЯЩЕЕ, становится вдруг чем-то совершенно посторонним, сдаёт позиции, отшелушиваясь слой за слоем, обнажая нечто не вполне обозримое, не вполне различимое даже, но – живое и осмысленное.

17 марта 2009

В гости ко мне приходит английский писатель Акройд и сообщает пренеприятнейшую новость: Шерлок Холмс умер от коклюша.

Выпили за упокой, Акройд закуривает трубочку, и тут я чувствую, что табак его пахнет не табаком, а ржавым железом. И я отчётливо понимаю, что запах этот курится потому, что табак Акройда смешан с опилками револьвера. А револьвер, судя по всему, принадлежит Ватсону.

«А что, – осторожно спрашиваю, – здоров ли наш любознательный доктор?»

Акройд смущается, прячет глаза и как-то очень подозрительно хмыкает. Я настаиваю, и в конце-концов англичанин сдаётся: «Никакого Ватсона нет и не было. „Ватсон“ – мой псевдоним.»

«Позвольте, – удивляюсь я, – но как же револьвер?!!»

«И револьвера не было. Рассказы про Холмса – все до единого – написал я.»

Во сне я отчётливо понимаю, что Акройд врёт – рассказы про Холмса написал не он, но кто же их написал? Не упомню... Честертон? Киплинг?

«По правде говоря рассказы про Холмса написал сам Холмс, – говорит Акройд, – и просил меня подписаться – просто потому, что у сыщиков не принято мемуарничать – разве на склоне лет, удалясь, так сказать, от дел. А я – человек чести, поэтому деньги, вырученные за публикации, аккуратно передавал автору, сам же взял псевдоним, чтобы не вводить публику в заблуждение. Так-то явился писатель Ватсон. Теперь, после смерти маэстро, придётся мне самому взяться за дело. Ватсона можно отправить на заслуженный отдых.»

«А как же револьвер?» – не сдаюсь я.

«Дался вам этот револьвер!.. Ладно, хотите знать – вот он!» – с досадой произносит Акройд, и достаёт из саквояжа некую железяку, в которой с большим трудом можно узнать предмет оружия. Кто-то хорошенько потрудился напильником, и теперь старый заслуженный револьвер напоминает комок ржавого железа.

«Подумываю о том, чтобы придать ему форму цветка,» – откровенничает Акройд, попыхивая своей трубочкой.

6 апреля 2009

В раздевалке гулко хлопают металлические дверцы шкафчиков, за кирпичной перегородкой – мерный плеск: кто-то стоит под душем, намыливая голову, плотно зажмурив глаза. Голоса звучат неразборчиво, смазано, будто все разом воды в рот набрали, в воздухе – пар и сладковатый запах хлорки. Кафельный пол залит по щиколотку: люди движутся медленно, осторожно переставляя ноги, чтобы не споткнуться. Пространство наполнено телами, каждое из которых перемещается в соответствии с заданной траекторией, то и дело взмахивая руками, чтобы сохранить равновесие.

Но – стоит выйти наружу, взгляд наводится на резкость, предметы внезапно становятся твёрдыми, меня не покидает ощущение, что о любой из них можно порезаться или уколоться.

14 апреля 2009

В дни перемены погоды мой череп напоминает неисправную лампу накаливания, где-то далеко внутри загорается зуммер желтого электрического свечения (я вижу этот свет – он отражается в зрачках собеседника), затем мгновенное помутнение, оторопь, и – простите, что вы сказали? – медленный восход сознания к точке минимальной членораздельности.

        Как если бы я был тем, кто решил прокатиться на колесе обозрения, и вдруг обнаружил, что колесо стоит в воде по самую маковку, вот оно приходит в движение, кабинки по очереди показываются над водой – одна, и за ней – другая...

         Как если бы я оказался в каждой из этих кабинок и в каждое новое мгновение становился тем, кто на краткий миг выныривает на поверхность и тут же исчезает, стремительно погружаясь всё глубже и глубже – до полного беспамятства и исчезновения.

19 апреля 2009

Во сне отчётливо увидел собственное спящее тело – лицом вверх: ночной паучок опустился из темноты и долго висел надо мной на невидимой паутинке, перебирая лапками. Ещё немного, и – коснётся лба...

Я не знаю точно что произойдёт тогда, но чувствую, что не должен ему этого позволить. Тут во лбу моём открывается маленькая двустворчатая дверца, оттуда протягивается рука и вовремя подхватывает паучка, который уже норовит приземлиться между моими бровями. Рука протягивается к потолку и уносит паучка в темноту.

Тут я понимаю, что это сон, что это моя рука, я могу протянуть её и выше. Для тренировки пробую пошевелить пальцами, и мне это удаётся, при этом в воздухе над крышей дома возникает подобие ветра – нечто вроде лёгкого, вязкого на ощупь завихрения. Я понимаю, что могу вызвать ветер, просто разминая пальцы, и знание это приводит меня в прекрасное расположение духа.

Приходит понимание, что ветер, а также любой другой поток в природе так именно и возникает – когда кто-то, условно говоря, шевелит пальцами.

Стоит мне об этом подумать, я тут же вижу эти пальцы – они вплетены в ткань материи – вокруг меня, повсюду.

Они не выглядят как пальцы моей чудесной новой руки, но имеют ту же природу. Стало быть, есть некто, кому они принадлежат. Пытаюсь отследить исток этого бесконечного шевеления, ухожу всё дальше, глубже, и – просыпаюсь.

2 июня 2009

Продеваю в брючные петли толстый морской канат, свободный конец забрасываю в окно. Там, на улице, кто-то держит его и время от времени подаёт сигнал (легонько дёргает).

На каждый сигнал я должен ответить каким-то действием, но так, чтобы о существовании связи между сигналом и откликом не подозревал никто, кроме меня самого и таинственного незнакомца за окошком. При этом я не чувствую себя обусловленным или порабощённым, всё это напоминает весёлую игру – тем более, что мои действия по сути никто не регламентирует. На потяг каната я могу реагировать так или эдак, никто не заставляет меня совершать определённые, заданные поступки.