Текст книги "Парижский десант Посейдона"

Автор книги: Дмитрий Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава двадцать вторая
РАЗМЕН ФИГУР

Оглушенный, отброшенный взрывной волной, капитан Гладилин успел воспользоваться ранее врученным парабеллумом и попасть Акраву в обтянутое маской лицо, разнеся его вдребезги. Труп беспомощно повис на тросе, словно некий изощренный удавленник. Баз избежал этой участи, хотя и влетел в помещение ногами вперед. Очутившись перед Гладилиным, он еле сдержался, чтобы не вышибить «доктору Валентино» мозги. Ограничился пистолетом; Гладилин с мучительным мычанием отдернул руку: кисть временно парализовало.

Цедя сквозь зубы проклятия, Баз с размаху воткнул ему кляп, заковал в наручники. Одна из перчаток Гладилина порвалась, но этого было мало, чтобы оценить несоответствие между кожей лица и кистей. Нешеру, запрыгнувшему следом и видевшему, что стало с Акравом, стоило колоссальных трудов не размазать меткого доктора сразу по полу, стенам и потолку.

– Цепляй его, – прорычал он Базу.

Один из тросов был свободен и спущен специально для Валентино. Гладилин вращал глазами, налившимися кровью, и очень хотел что-то сказать, но не сумел бы сделать этого даже без кляпа.

Намер торопливо обследовал комнату в поисках тайников.

– Постой, – Нешер передумал.

Он выдернул кляп и приставил к голове капитана ствол.

– Я не буду считать, – произнес он по-немецки. – Либо ты прямо сейчас объяснишь, где у тебя кладочка, либо отправишься в ад.

Гладилин, ни слова не понявший, беспомощно захрипел. Нешер внимательно всмотрелся в его лицо.

– Немой, что ли?

Капитан догадался о смысле спрошенного по интонации и поспешно закивал бритой головой. Нешер пристально смотрел на Гладилина, и в нем начинали шевелиться сомнения. Однако разбираться было некогда.

– Тогда укажи! Где материал с эсминца?

Этого капитан снова не понял, но отреагировал единственным возможным образом. О чем бы ни спрашивала его эта дикая зверюжина, от которой за версту несло смертью, все главные действующие лица находились вне помещения. И капитан отчаянно дернул подбородком, указывая на дверь.

Тут подоспел и Намер:

– Код-код, здесь пусто.

Нешер прислушался к перестрелке внизу: она приближалась. С минуты на минуту завоют полицейские сирены, и туго придется всем.

– На крышу его, – принял он окончательное решение. Поднял длинный пистолет, выстрелил в замок, дверь дрогнула и приотворилась.

Баз и Намер поволокли Гладилина к окну, превратившемуся в уродливое отверстие; дым еще курился, пыль не осела.

Нешер, прижимаясь к стене, гибкой тенью выскользнул из комнаты и ненадолго замер, прикидывая, куда идти дальше. Он не следил за временем, его сознание вообще сузилось, и Код-код действовал автоматически, тогда как неуловимый психологический комплекс, собственно и составлявший его «я», отошел в сторону и бесстрастно наблюдал за происходящим.

Нешер знал, что времени прошло совсем немного, и оно еще есть в запасе, хотя и мало.

* * *

…Ни «Сирены», ни «Ашан» попросту не успели бы доискаться до настоящего доктора Валентино, однако для Лютера в этом не было никаких затруднений.

Когда он увидел, что подводный рубеж сокрушен, а какие-то отчаянные головы решились поднять шум и заявились с воздуха, Лютер понял, что тянуть и откладывать больше нельзя.

Все складывалось удачно.

Вход в каморку, откуда Валентино Баутце следил за двойником в своем недавнем обиталище, был замаскирован без особой изысканности, зато надежно, традиционно. Обычный комод с потайной панелью:

надавишь – и путь открыт. Именно так и поступил Лютер: надавил, юркнул внутрь; доктор Валентино выглядел возбужденным. Он ерзал в своем кресле и не сразу признал верного адъютанта, успевшего переодеться в спецназовца неизвестно какой службы. Он вздрогнул, увидев вооруженного громилу; в следующий миг Лютер поднял маску, и доктор вздохнул с облегчением.

– Мы уходим, герр Валентино, – Лютер говорил, как обычно, учтиво, но непреклонно. – Забирайте документы, у нас мало времени.

Доктор колебался. Тогда Лютер заорал на него:

– Что вы тянете, старый идиот? Катер готов! Вы предпочитаете, чтобы вас повесили евреи?

Пошевелив губами, Баутце выпростал из-под пледа руку с зажатым в ней пультом дистанционного управления, изготовленным по особому заказу. Навел на противоположную стену, нажал на кнопку. Створки, незаметные благодаря узору, бесшумно разошлись.

Лютер перевел дыхание:

– Отлично, герр Валентино.

Почти не целясь, он дважды выстрелил в доктора.

Его оружие тоже было снабжено глушителем, и все произошло в тишине. Лютер умышленно стрелял в голову, стремясь изуродовать патрона до неузнаваемости. Он преуспел в этом: голова Валентино превратилась в сплошное кровавое месиво. Пистолет был серьезного калибра, и оставалось лишь удивляться, каким образом остатки этой головы удерживаются на плечах.

Удовлетворившись зрелищем, Лютер занялся сейфом.

Четыре папки, два диска и еще деньги, наличка, – не слишком солидная сумма, но и такие деньги на дороге не валяются. Лютер расстегнул сумку, одним движением смахнул в нее содержимое тайника.

– Брось сумку и оружие, руки за голову, – послышалось сзади.

Лютер медленно подчинился, не оборачиваясь.

Нешер шагнул вперед, держа его на мушке.

– Повернись лицом. Не торопись.

Тот, не опуская рук, медленно повернулся. Нешер переводил холодный взгляд с Лютера на тело, раскинувшееся в кресле. В его глазах появилось удивление, смешанное с пониманием.

Лютер, не отрываясь, смотрел израильтянину через плечо.

Тот перехватил взгляд, вскинул автомат и стал поворачиваться, но сильнейший удар по голове сбил его с ног. В ту же секунду Лютер стремительно подхватил сумку и метнул ее Сильверу в лицо. Сильвер, на миг отвлекшийся на рухнувшего Нешера, не успел увернуться; Лютер прыгнул и что было сил ударил его в грудь, не находя времени вернуть себе оружие. Сильвер опрокинулся, а Лютер бросился бежать вниз по лестнице.

– Стой! – взревел голос Посейдона.

Автоматная очередь рассекла воздух в считаных дюймах от Лютеровой головы, но немец успел свернуть в коридор, и Каретников коротко выругался.

Ладно, беглеца встретят Медуза с Торпедой, а ему нужно заняться главным.

Взлетев наверх, Посейдон едва не врезался в Сильвера, который уже поднялся на ноги и матерился сквозь зубы.

– Он сумку оставил, командир, – сказал он, пытаясь оправдаться.

Посейдон быстро просмотрел содержимое сумки, вошел в потайное убежище, оценил вид доктора Валентино и девственную пустоту зияющего сейфа.

– Похоже, успели, – пробормотал он и уложил добычу в водонепроницаемый пакет. Перевел взгляд на неподвижного Нешера:

– Это что за клоун?

Сильвер страдальчески пожал плечами:

– Не могу знать. Но тот, что сбежал, был у него на прицеле.

Каретников усмехнулся:

– Ну и чудесно. Свалим все на этих добрых людей…

Он взялся за рацию:

– Торпеда, Медуза, уходим. Прием, как слышите. Мина, Магеллан, идем домой… Добивайте, кого встретите, но никаких погонь…

…Ударил гранатомет, и Посейдон, толкнув невезучего Сильвера, грузно рухнул на пол. Винтовую лестницу разнесло в щепки, в стене образовалась дыра. Баз, окутанный клубами едкого дыма, рванулся на выручку к командиру; бежавший за ним Намер уже наводил ствол на Каретникова. Посейдон выстрелил, и Намер споткнулся, пуля попала ему в ногу. Командир «Сирен» и сам не мог сказать, что побудило его отказаться от стрельбы на поражение и бить по ногам. И еще он похвалил себя за то, что успел уложить документы в ранец.

Посейдон отложил оружие и, не вставая, приподнял руки, демонстрируя миролюбие. Баз, готовый было прикончить обоих на месте, в последний момент сдержался. Но тут же увидел лежавшего без сознания командира, и Каретников с Сильвером физически ощутили заклокотавшую в нем ярость.

– No! – крикнул Каретников и отчаянно замотал головой. – Not we… – Его лингвистические познания были скудны, что не однажды ставило под угрозу продвижение по карьерной лестнице. – Russians, – он указал на себя и Сильвера, тихо лежавшего рядом.

Баз исполнился неуверенности.

И в этот момент с улицы донесся долгожданный вой полицейских сирен.

Посейдон, стараясь двигаться как можно медленнее, поднялся на ноги, показывая израильтянам пустые руки.

– Все в порядке, – произнес он успокаивающе. – Ребята, мы уходим. Не знаю, кто вы, но у нас к вам нет никаких претензий. И интереса тоже нет.

Баз не разобрал ни слова, а вот Намер, имевший родственников из бывшего Союза, кое-что понял. Они быстро обменялись репликами, затем повернулись к «Сиренам» спиной и взялись за Нешера.

– Быстро вниз, – сквозь зубы приказал Сильверу Посейдон.

Лейтенант не заставил приказывать себе дважды. Изнемогая от досады, он побежал по ступеням.

Оба перелетели через пролом, образовавшийся в лестнице после залпа гранатомета, и устремились в коридор, избранный для побега Лютером. Немца нигде не было видно, но «Сирен» это не слишком заботило. Они раздобыли то, за чем их послали, а все остальное имело второстепенное и сугубо утилитарное значение.

По мере продвижения обратно к «подземному» ходу Посейдон с удовлетворением отмечал многочисленные трупы, раскинувшиеся в диких позах. Все было залито кровью, в воздухе стоял запах пороховой гари.

Ребята постарались на славу.

И причем все обошлось без потерь – не то что в ладожских водах, хотя там им противостоял куда более малочисленный противник. Каретников любил честные столкновения в открытую, лицом к лицу, а вот загадок в стиле Агаты Кристи, где не понять, кто друг, а кто враг, он не жаловал, будучи человеком действия.

Ему было немного совестно за то, что все это его стараниями будет приписано неизвестным бойцам, свалившимся как снег на голову. И даже чуть-чуть обидно. Ну что ж – твоя слава часто достается другим, и хорошо еще, что в данном случае она, похоже, достанется людям достойным.

Они с Сильвером бежали и слышали, как где-то далеко позади энергично выламывают входную дверь. Без шума и скандала все же не обошлось, но русские ни при чем, и это главное.

Остальные члены отряда в нетерпении ждали их у входа в лаз, уже нацепив акваланги и готовые пуститься в обратный путь. Посейдон и Сильвер, ни слова не говоря, стали быстро облачаться. Перед уходом Каретников спросил лишь об одном:

– Этот живчик… прыткий который… достали его?

Мина покачал головой:

– Словно растворился, шеф. Нигде его нет.

– Ну, даст Бог, еще свидимся. Уходим, ребята, все в ажуре.

Они вошли в воду в тот момент, когда в особняк ворвалась французская полиция. Одновременно отчалил и вертолет, унося на борту База, Намера и связанного по рукам и ногам Гладилина.

Оглушенный Нешер не успел уйти.

Он стоял, шатаясь и держась за то, что осталось от подоконника, когда двое дюжих молодцев добавили ему по хребту. Нешер снова упал, хотя и не отключился. В глазах у него потемнело, он выдавил несколько французских слов, призывавших к благоразумию, но во всех странах мира в подобных ситуациях спецназ предпочитает не церемониться и не ломать голову над вещами, находящимися в компетенции людей совсем другого склада – аналитического, не боевого. Руки в гору – и шагай в машину без разговоров. После с тобой разберутся…

Нешер не оказал сопротивления.

Он хотел одного – связаться с остальными и хоть как-то озвучить свои смутные подозрения.

«Остерегайтесь Цефы», – вот все, что ему хотелось сказать.

Но Нешеру не позволили выйти на связь, разоружили вчистую и отобрали рацию.

Часть пятая
ДЕЖАВЮ
Глава двадцать третья
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ДЕЛО

…Когда принесли обед, Сережка Остапенко вытаращил глаза, а Соломон Красавчик покачал головой и вздохнул.

Нечто невиданное.

Красавчик, коренной одессит, еще мог вообразить такую хавку, благо насмотрелся в детстве на богатую жизнь, исколесив Одессу вдоль и поперек; Сережке-деревенщине видеть подобное было в диковину.

Первое-второе-третье – это еще ладно; Остапенко не понимал, из чего все это приготовлено. Он сожрал принесенное мгновенно, так и не распробовав. Красавчик попытался есть медленнее, но его хватило минуты на полторы; он не выдержал и последовал примеру товарища.

– Жди витаминов, – сказал он мрачно, укладываясь на шконку.

Сережка вздрогнул:

– Почему – витаминов?

– Забыл, как нас кололи?

– Так то фрицы…

Соломон ничего не сказал на это.

Он только знал, что обычных заключенных не кормят на убой. И хорошо помнил богатое меню, которого их удостаивали в лагере и на эсминце. За усиленной кормежкой всегда следовало кое-что похуже.

Оба они не вполне хорошо понимали, где находятся; знали одно: в тюрьме. Подводное путешествие заняло не одни сутки, которые слились в один кошмарный изнуряющий допрос. Мучения прерывались лишь дважды, когда лодку атаковали немецкие корабли. Допросы моментально прекращались, Жаворонок куда-то скрывался, а подростков разводили по каютам, где они прислушивались к глухим разрывам глубинных бомб и содрогались при каждом толчке. Недавний настрой возвращался, и обоим подсознательно хотелось точного попадания. Тогда все невзгоды получили бы логическое завершение.

Но лодка успешно миновала все препятствия, и наступил день, когда Сережку и Соломона выгрузили на сушу, под обжигающий ветер, пропитанный солью. Им не дали осмотреться, сразу затолкали в тесный фургон с надписью «Хозяйственные товары». Везли недолго; после фургона был самолет, где они оказались единственными пассажирами, не считая усиленного конвоя. Оба пережили дежавю, хотя конвоиры были в другой форме, и автоматы у них были другие, и лица как будто родные, славянские, и вели они себя сдержаннее. За весь полет стражи не проронили ни слова, сидя как изваяния, да мальчишки и не давали им повода зашевелиться.

Летели дольше, чем ехали; когда приземлились и высадились, Соломон и Сережка увидели сплошной лес вокруг. Военный аэродром был пустынен. Что-то сильно засекреченное, не просто военное – эта тревожная мысль пришла им в голову одновременно.

И снова фургон, как сговорились; на сей раз они даже не успели прочесть надпись и узнать, под видом чего их транспортируют.

А потом началась тюрьма.

Как часто бывает, мучительнее всего была неизвестность.

В лагере исход был предсказуем; с советскими же тюрьмами ни Сережка, ни Соломон пока не сталкивались и не знали, чего от них ждать. Они не понимали, за какие грехи их держат взаперти; Жаворонок прессовал их по полной, как им мнилось, программе, но так и не добился признания о сотрудничестве с врагом. Они немного заблуждались: если бы особист занялся ими в полную силу, то оба признались бы через десять минут в том, что сами были комендантами лагерей и докторами-преступниками по совместительству. Но Жаворонку было строго-настрого запрещено прибегать к особым мерам воздействия.

Рацион же наводил на самые мрачные размышления.

Было очевидно, что их не собираются убивать, но не думают и выпускать. И с допросами – судя по тому, что их поселили вместе, – было покончено.

– Знаешь, что мне кажется?

– Откуда мне знать? – пробурчал Сережка, укладываясь на шконку. Он считал, что в этом нет ничего худого, не ведая, что обычным зэкам не разрешается лежать днем.

– Мы в карантине. Они считают нас заразными.

– Почему?

– Потому что нам вводили какие-то болезни.

Сережка захлопал глазами:

– Я так думал, что просто отраву…

Красавчик иронически хмыкнул:

– Подумай башкой! Они же все в комбинезонах были, в масках – наши фрицы-то. Чего они боялись?

– Отравы и боялись…

Соломон покачал головой:

– Это вряд ли. У нас в Одессе был один дядька, военный. Полный георгиевский кавалер, между прочим, – и как его не шлепнули? Он заведовал клубом патриотического воспитания. Гражданская оборона, «Зарница» – это все он устраивал. И все знал про химию, нам много рассказывал. Сам был отравленный хлором. Так вот он говорил, что отравой заразиться нельзя. От человека. Зачем тогда маски?

– Может, отрава была в камере, куда нас водили…

– И что? Раз специально водили в камеру, то в палате-то ее точно не было… Нам микробов вводили, зуб даю.

Остапенко подобрал ноги, сел, обхватил колени тощими ручонками.

– Нет, не карантин, – сказал он решительно. – Наши-то без масок – и на лодке, и в самолете, и здесь.

Соломон уже успел подумать об этом, но уступать не хотел и хмыкнул:

– Для наших свои люди – как мусор… У фрицев иначе, они своих берегут.

– Что, и майор – мусор?

– Да у нас генералов стреляют пачками!

– Иди ты… он-то небось себя мусором не считает. Видел, как он дрожал, когда лодку качало? И про генералов врешь, никто их не трогает…

– Никто? А про Тухачевского слышал?

– Слышал, – запальчиво отозвался Сережка. – Он был вредитель, враг народа, сам признался…

– Спектакль это все! Делал-делал революцию – и вдруг стал вредить?

– Может быть, он рехнулся.

– Что-то их много рехнулось! А если и спятили, то от чего? Не от хорошей жизни…

– Да чем им плохо жилось? У нас председатель был – что твой царь…

– Мозги у тебя засохли, – с сожалением констатировал Соломон. – Два и два сложить не умеешь.

– А тебя за такое сложение к стенке поставят, – мстительно парировал Сережка Остапенко.

– Болван, – откликнулся Красавчик.

– От болвана слышу.

Оба надулись и долго не разговаривали; Сережка попытался уснуть, но сон не шел. Красавчик сосредоточенно грыз ногти и следил за тараканом, который озабоченно полз по холодной стене.

В двери щелкнуло, приоткрылся «глазок». Какое-то время невидимый соглядатай оценивал обстановку; потом из-за двери донеслись приглушенные голоса. Красавчик забыл о ногтях и стал вслушиваться. До него долетали лишь обрывки слов, и только пару раз – предложений. Сережка тоже слушал, но с большим безразличием.

Голоса начали удаляться, мешаясь с собственным эхом, и вскоре растворились.

Соломон повернулся к другу, нарушил молчание:

– Ты успел разобрать?

– Не-а, – тот помотал головой. – Бухтели что-то, ни черта не понять.

– Я кое-что услышал, – сказал Красавчик. – Они сказали «остров» и еще что-то вроде «коневец». Слыхал про такое?

– Не, не слыхал. Может, мы на острове?

Красавчик прикинул в уме:

– Запросто. Только зачем об этом тогда говорить?

– Чего ты меня спрашиваешь? У них и спроси.

– Кончай дуться. Не хватало еще передраться. Мне почему-то не нравится слышать про острова.

В следующее мгновение Соломон понял, чем ему не нравится остров. Остров подразумевает воду, много воды. А с водой у них связаны слишком неприятные воспоминания.

То же самое пришло в голову и Сережке, но он не сумел это сформулировать.

* * *

Майор Жаворонок потеребил воротничок, дернул шеей. Ему не хватало воздуха, в животе образовалась воронка, куда стремительно засасывало все его внутреннее существо. Он ждал уже полтора часа, не меняя позы; не менял позы и адъютант, сидевший за столом и что-то неспешно строчивший. Холодное богатство вокруг – сплошные кожа, карельская береза и дуб – дышало смертью. Майору было нечего бояться, все шло прекрасно, как было задумано, но страх в этих стенах не нуждался в причине.

Резкий телефонный звонок прозвучал для него как выстрел. Адъютант отложил перо, снял трубку, ответил: «Есть», вышел из-за стола и распахнул дверь:

– Прошу, товарищ майор.

Желудочная воронка всосала остатки живого, оставив лишь ледяной разум послушного робота. Чеканя шаг, Жаворонок вошел в кабинет и, щелкнув каблуками, остановился в пяти шагах от огромного стола. За столом сидел полный лысый человек в пенсне. Не обращая внимания на майора, почтительно доложившего о своем прибытии, он перелистывал бумаги и прихлебывал чай из стакана в серебряном подстаканнике. Всякий раз, когда человек брался за стакан, звякала невынутая ложечка. Жаворонок сосредоточился на плачущем ломтике лимона.

– Докладывайте, – негромко произнес толстяк, не поднимая глаз.

– Лаврентий Павлович, все готово – в соответствии с вашими распоряжениями. Дети прошли медицинское обследование и на сегодняшний день признаны абсолютно здоровыми, если не принимать в расчет понятного истощения.

– Какие же они здоровые, если истощены? – возразил тот, аккуратно поставил подпись, отодвинул папку и впился цепким взглядом в майора. – Почему мы не должны принимать это в расчет?

– Лаврентий Павлович, мы исправляем ситуацию. Но это дело не одного дня. Медики считают, что нынешнее состояние объектов вполне удовлетворительное и позволяет приступить к решению поставленных задач.

– А сами вы как считаете?

Жаворонок смешался:

– Лаврентий Павлович, вопросы физического здоровья совсем не в моей компетенции…

– А когда они сдохнут, вы начнете кивать друг на друга, – понимающе усмехнулся Берия. – Но это вас не спасет. Вся бригада отправится под трибунал.

Майор с величайшим усилием взял себя в руки.

– Товарищ Берия, я гарантирую что подростки здоровы, – сказал он твердо.

Хозяин кабинета улыбнулся довольной улыбкой:

– Вот теперь я слышу не детский лепет, а ответственную речь зрелого мужа. Что говорят микробиологи, товарищ Жаворонок?

Майор тоже ощутил удовольствие от того, что имеет возможность сообщить о чем-то важном:

– Они разводят руками, Лаврентий Павлович. В ходе перекрестного облучения подопытных и возбудителей немцы действительно создали совершенно новые виды микроорганизмов. Вернее, возбудители вызывают те же заболевания, что и прежде, но абсолютно устойчивы к новейшим препаратам – я говорю об антибиотиках. Они чрезвычайно агрессивны, и в опытах на животных показано, что соответствующие болезни протекают намного быстрее и тяжелее.

– Почему же выжили эти двое? – с неподдельным интересом спросил Берия.

– Во-первых, у них очень мощный иммунитет. Во-вторых, последнее поколение бактерий на них попросту не испытывалось… Подробный медико-биологический отчет будет отправлен вам сегодня вечером.

Берия похрустел пальцами:

– Пусть ваши умники напишут попроще, чтобы мы здесь, люди простые, поняли.

– Так точно, Лаврентий Павлович.

…Лаврентий Павлович отдавал распоряжения в течение десяти минут. Жаворонок не жаловался на память и мог повторить услышанное слово в слово.

Наконец, Берия отпустил его:

– Свободны, полковник, можете идти.

– Майор, товарищ Берия…

– Полковник, полковник. В Одессе вам крайне признательны. Ступайте.

* * *

…Очередная переправа оказалась водной: небольшой военный катер за час с небольшим домчал пассажиров до суши.

Еще издали Соломон и Сережка заметили церковные купола; даже отсюда было видно, что церковные постройки пребывают в упадке, и состояние их неуклонно ухудшается день ото дня.

На берегу бдительность конвоиров немного ослабла: это был остров, и бежать было некуда. Это дало Соломону возможность приостановиться и вцепиться в напрягшуюся руку Остапенко:

– Смотри туда…

Сережка проследил за его пальцем и ощутил дурноту.

Он вовсе не разбирался в кораблях, но этот силуэт узнал бы из тысячи.

В полумиле от берега, окутанный дымкой, стоял на рейде эсминец «Хюгенау».