Текст книги "Под сенью цветущей яблони (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чеховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

  Начало девятого. Девочка притоптывает ногой. Карлицы степенно исследуют Хозяйку мерными верёвочками с узелками, обворачивают один слой ткани за другим, сметывают всё наживую. Надоеда молча стоит в углу. Духота.

  – Я устала, давайте продолжим завтра.

  Швеи со всем почтением выслушали просьбу-приказ, но молча продолжили ритуал: есть вещи в Лесу древнее Хранительницы.

  Жужжание – откуда-то взялась муха. Бесцеремонная, она летала от фигуры к фигуре, пыталась подлезть под пальцы и осмотреть первой будущее парадное одеяние. Девочка схватила нахалку и сжала кулак, панцирь мухи захрустел. Швеи подняли головы в чепцах – не из-за звука, конечно, его никто кроме девочки не слышал, – а от резкого, нервного взмаха, но тут же продолжили своё колдовство. Девочка выдохнула, извинилась мысленно перед мухой и разжала ладонь. Муха, живая и невредимая, улетела прочь. До девяти вечера оставалось двадцать минут.

  Она успела. То ли портнихи сжалились, то ли и вправду закончили на этот раз, но уже в девять ноль одну Девочка была у Яблони и доставала из-под корня полупрозрачный свёрток. Гостья привезла и клеёнку, и батарейки. Клеёнка Девочке не нравилась, какая-то мёртвая. Не сказать, что батарейки были живыми, но им, железякам, так и полагается. Тем более что они нужны для приёмника. Клеёнка тоже, конечно, нужна, но... Впрочем, отрицать пользу клеёнки Хранительница не могла. И в этом суть людей: всё у них хоть и мёртвое, но полезное.

  Радиоприёмник сразу проснулся от щелчка кнопки, заиграла заставка передачи.

  Она и правда успела.

  Звуки выпрыгивали из динамика и, плавно раскачиваясь, разбредались по поляне, устраивались в ветвях Яблони. Девочка села, привалившись спиной к стволу, и погрузилась в спектакль. Над её головой в ветку вцепился любопытный снегирь, силясь понять, про что рассказывала коробка. Вокруг Хранительницы начал подтаивать снег, воздух посырел, как весной, а снежные покровы Яблони вдруг стали напоминать цветы. Будто вернулись старые-добрые времена.

  ***

  Гостья приехала! Девочка изо всех сил делала вид, что не заметила, как она появилась на полянке, и старательно заглаживала бока снеговика. Гулкий удар по маске, сдвинутой набок, – и Девочка носом воткнулась в своё творение, а по поляне разнёсся победный крик. За первым снежком последовал второй, третий, четвёртый: Гостья и не думала останавливаться. Под таким градом Хранительница не могла ничем ответить. Её провели! Уже не обращая внимания на удары, она подняла руки к небу и смахнула ветром с деревьев снег. В один миг вместо девушки вырос огромный сугроб – только оранжевая варежка торчала.

  Снег забрался за шиворот, спрятался в волосах, налип на платье с маской, и Хранительница неспешно приводила себя в порядок. Только закончив, она заметила, что никто не вылез из сугроба, и варежка как торчала, так и торчит. Сколько прошло: полминуты, минута? Не больше ведь!.. И свет померк. Вокруг была уже не поляна, полная солнечных зайчиков, а ночная чаща. И тени травили девочку словно дичь. Видение исчезло, как только она оказалась у сугроба. Она вместе с ветром разгребала снег, рыла ладонями, лишь бы быстрее справиться. Сначала показалась красная шапка, затем глаза, нос и рот, девушка захлебнулась кашлем, выплёвывая снежные комья. Когда Гостья, тяжело дыша, уже сидела на остатках сугроба, она набрала воздух, явно для яростной отповеди, но не смогла ничего сказать. Девочка была бледной, одни глаза на лице, а в них только страх.

  Через пять минут Гостья уже придирчиво осматривала снеговика, прикусив указательный палец в варежке.

  – Экий он у тебя странный, – сказала она, не отнимая руки ото рта.

  Снеговик напоминал грушу и был сделан из двух шаров: нижний – большой, больше, чем девочка могла обхватить, верхний поменьше, при этом голова так старательно прилажена к туловищу, что у снеговика вовсе не было шеи. Глаз, углубление размером с кулак, у снеговика красовался только один, второй – не успела сделать.

  – Сама ты странная. – Девочка насупилась. – У нас все так делают!

  – Ну, может и не странный, но меня в детстве учили по-другому, хочешь, покажу?

  – Больно надо...

  Гостья не стала спорить, но всё равно принялась лепить в стороне своего снеговика. Девочка поначалу старалась не обращать внимания, но Гостья заметила, что за ней подглядывают и, после того как скатала первый шар, зачем-то вытащила из нагрудного кармана морковь и положила на снег. Девочка хотела её взять, но Гостья, скатывая второй ком, сказала:

  – Это не тебе.

  – А зачем она тогда, если не мне?

  Девушка ничего не ответила, только, обернувшись, ехидно улыбнулась.

  – Эй!

  – Вот помогла бы, быстрее и узнала. Мне как раз нужен третий шар.

  Чтобы подогреть любопытство, Гостья достала вдобавок к моркови две большие чёрные пуговицы. 'Опять меня провели...' – подумала Хранительница. Любопытство победило вредность, и девочка, сопя, начала помогать.

  Этот снеговик сначала девочке не понравился: три шара друг на друге, вытянутая сосулька или та же морковь, никакой основательности и надёжности её снеговиков. Но тут Гостья приладила на место носа морковь, глаз – пуговицы, осмотрела, махнула рукой и повязала свой алый шарф. И Хранительница согласилась: что-то в таких снеговиках есть. Так они и провели весь день: лепили снеговиков (Хранительница научила Гостью, как всё-таки правильно их делать), играли в снежки, прятки и смеялись. Когда день прогорел, Гостья попрощалась и отправилась домой, а Хранительница – к Яблоне.

  Девочка шла и напевала лёгкую мелодию, которую недавно услышала по радио. Люди называют такую музыку 'джазом', хотя это был одновременно и вальс, да ещё какой-то Дэбби, но ей было всё равно, главное, что музыка милая и весёлая. И от неё веяло весной.

  'Пам. Пам. Пам, пам-пам'.

  Ветви расступились, и она, закружившись, вошла на Поляну под капель из нот. Проход в живой стене сомкнулся, ветви заколыхались, и с комьев снега сорвались робкие капли. А за Хранительницей потянулись танцующие дорожки проталин.

  'Пара-пара-па-пам'.

  Девочка села под Яблоней и запустила руку в тайник с приёмником. Снег бежал от её прикосновений, прятался под землю, а на его месте тут же появлялись первые ростки. Зимние одежды Яблони превратились в звонкую капель, а на её ветвях начали набухать почки.

  'Па-па-п... '

  Музыка оборвалась, и поляну сковало холодом: побеги почернели и покрылись инеем, а талые дорожки стали ледяными шрамами на снегу. Приёмник был сломан: девочка сначала не обратила внимания, что внутри свёртка что-то звенит, перекатываясь, а когда развернула клеёнку, увидела уродливую вмятину, от которой расходились трещины по всему корпусу. Трясущимися пальцами она взяла радио – и из него посыпались кусочки деталей, – нажала кнопку, но та лишь провалилась внутрь.

  Тьма залила поляну вместе с Хранительницей.

  За ней гнались. Она спряталась в овраге, под корягой, надеялась, что так её не заметят. Её то отпускали, то снова настигали. Кто – она не знала, не видела, только угли глаз тлели во мраке. Она искала хоть какой-то проблеск: мутное пятно луны или хотя бы потерявшуюся звезду. Хоть что-то, лишь бы не было так страшно и одиноко. Но ночь не отвечала, только плотнее куталась в чёрно-фиолетовые облака. Наконец прямо над головой появилась звезда. А затем, рядом, вторая. Пары глаз зажигались по всему небу – её нашли.

  Когда девочка пришла в себя, совсем стемнело. Она так и лежала под Деревом, рядом клеёнка и разбитый приёмник. А вокруг никого: Лес спал подозрительно беспробудно. Даже в зимнюю ночь кто-то охотится, кряхтят деревья, гуляет ветер. Никого. Боятся. Правильно делают. Но это потом. Хранительница вспоминала, когда Гостья уедет из деревни: её поезд должен отправиться в семь сорок утра, сейчас – беглый взгляд на часы – половина одиннадцатого. А вдруг она сумеет починить... Девочка не удержала всхлип, глядя на чёрный зев трещины.

  А что если снова станет плохо? Нужно больше времени. Девочка закусила указательный палец, от отчаяния сжимая зубы всё сильнее. С руки сорвалась бусина крови. Безумная мысль осенила Хранительницу, так что она и думать забыла про боль.

  Сначала она оторвала от подола платья большую полосу, затем принялась раскапывать снег и землю, царапая руки и обламывая ногти. Когда на белом полотне набралось две пригоршни почвы, Хранительница стала на колени перед Яблоней и поклонилась до самых корней. Поднялась, схватила тонкую и сухую веточку и отломала. Девочка ожидала чего угодно: что разверзнется земля, её на месте пронзит молния, но... ничего. Яблоня спала – или затаилась – вместе со всем Лесом. А, может, была уже слишком стара, чтобы покарать Хранительницу. Что это означало для Леса, лучше было не думать. Но сейчас это заботило девочку меньше всего.

  Она положила веточку на ткань, сгребла вокруг неё землю ладонями. Ранка уже успела зарасти, и пришлось закусить палец снова. Упали три тяжёлые капли. Каждая мерцала слабым внутренним светом, и это мерцание совпадало с ударами сердца Хранительницы. Капли будто и не собирались впитываться, держались на поверхности, словно были красными металлическими шариками. Вдруг веточку изнутри озарил свет, и кровь в мгновение исчезла. А на засохшем сучке появился зелёный лист.

  Когда девушка выглянула, кто же так яростно барабанит по стеклу, её заспанное лицо стало белее снега. Такой напуганной Хранительницу она не видела и даже не могла представить. Не включая свет, девушка побежала к двери и впустила лесную гостью. К груди та прижимала какой-то свёрток. Девушка просунула голову за порог, огляделась: нет ли где соседей, и захлопнула дверь. Хранительница стояла посреди комнаты, так и не убрав руки от груди, и смотрела куда-то в стену. Это продолжалось где-то с полминуты, затем напряжённое до окаменения лицо скривилось, расплылось, и девочка заревела, выплёскивая всё накопившееся. Помня, что к духам нельзя прикасаться, девушка накинула на плечи Хранительнице плед и усадила на диван.

  – Они у... у... убили! – захлёбываясь, выдавил из себя ребёнок.

  На все вопросы она отвечала только новыми приступами плача и трясла свёртком. В этом сером и мятом комке девушка наконец узнала своё одеяло и клеёнку. Она забрала моток у Хранительницы и развернула на полу.

  – Мда-а-а-а...

  Девушка хотела бы утешить и сказать, что это случайность, что какой-то камень случайно упал и разбил радио, но... Таких камней, видимо, было несколько – налицо злой умысел. Нет, не всмятку, конечно...

  – Хочешь, я подарю тебе новый?

  Плач терял силу, и Хранительница яростно замотала головой.

  – Я новый смогу уже на следующей неделе привезти, лучше старого! Честное слово!

  – Но я хочу этот!

  Девушка села на пол перед ребёнком и посмотрела ей прямо в глаза. Хранительница всё поняла и снова зарыдала.

  – Но это же... – захлёбывалась она, – твой по-да-рок!

  Девушка оставила её одну, пошла на кухню заварить чай, а когда вернулась, Хранительница тихо всхлипывала с разбитым приёмником на руках.

  – На, держи. – Девушка протянула кружку чая, самую большую, что смогла найти. – А радио отдай мне, может, и починю. Но не радуйся раньше времени!

  Любовь к технике она унаследовала от дедушки, страстного радиолюбителя. Дедушки уже не было, а вот чердак, полный всевозможных запчастей, остался. Беглый осмотр показал, что больше всего пострадали корпус и динамик. Их убийца не пожалел, но зато на них же и успокоился. С корпусом мало что получится, а вот заменить динамик да припаять оторванные провода и элементы – вполне возможно. Лишь бы только найти подходящие...

  Хранительница полулежала на диване и следила за починкой. Точнее, пыталась: полумрак, мягкий плед и горячая кружка чая в руках убаюкивали, убеждали устроиться поудобнее и закрыть глаза. Она пока сопротивлялась, но уже смотрела на комнату сквозь ресницы. Гостья сидела в островке света от настольного светильника и колдовала над приёмником: длинной железкой с деревянной ручкой тыкала то в нутро радио, то в коробочку с застывшей смолой. Смола шипела, заполняла дымом комнату, а Гостья иногда шипела что-то в ответ.

  Девушка внезапно оказалась у дивана. Хранительница бросила взгляд в окно: ночное небо уже не непроглядно-чёрное, а тёмно-лиловое, – всё-таки заснула.

  – Просыпайся-просыпайся, держи.

  Гостья протягивала ей приёмник. Передней решётки не было: зубы, рот и горло радио – динамик – были обнажены, но трещины, где возможно, заделаны.

  – Включай, чего же ты.

  Кнопка больше не западала безвольно, щёлчок, и радио ожило, шумя и возмущаясь, что его до сих пор не настроили. От радости девочка едва не кинулась Гостье на шею. Та вдруг перестала улыбаться, вспомнив:

  – Стой! Я заработалась и забыла! Тебе не плохо, помочь добраться до леса?

  Девушка поднесла ладонь ко лбу Хранительницы, но та покачала головой. Улыбаясь, Хранительница бережно положила приёмник на диван и достала из-за пазухи свёрток, раскрыла его. Из горсти земли торчали тонкие корни, а по ветке пошли зелёные ростки. Гостья подняла глаза на девочку – она поняла, откуда этот стебель.

  Девочка ещё раз, как будто извиняясь, улыбнулась.

  – Приезжай к нам через две недели, двадцатого.

  – Да я же и так собиралась приехать.

  – Нет, я про другое. Приходи в Лес, на Праздник.

  Девушка опешила.

  – Они не заметят, не переживай. Я тебя встречу на опушке и сделаю так, что они не заметят.

  'Даже если заметят – не их дело', – но вслух говорить не стала.

  ***

  Если днём в сыром воздухе, бурых прогалинах на снегу и тихом журчании ощущалась весна, то ночью всё сковывали лёд и мрак. Но ёжилась девушка не от холода. Она стояла на опушке, вглядываясь в чащу из-за дерева. За время знакомства с Хранительницей она привыкла ко всякому, но сейчас Лес, похоже, и не старался притворяться обычным. Вместе с ветром доносился еле слышный звон колокольчиков, перебор струн, свист флейт и смех. Сначала девушка всё списывала на воображение, но, когда в глубине чащи замелькали огоньки, тусклые, как светлячки, – ей стало не по себе. Плавно раскачиваясь, один из светлячков оторвался от собратьев и полетел к ней. Затем он разделился на два, и наконец в мягком серебряном свете проступил силуэт лисы. Шерсть её была лунного цвета, кроме тёмно-алых кончиков ушей и хвоста. Двух хвостов, как заметила девушка. Волшебный зверь шёл прямо к её укрытию и держал в зубах какой-то свёрток. Положив посылку у корней дерева, лиса села на задние лапы и, повернув голову, смотрела на человека. 'Да она же награды хочет!' – догадалась девушка. Она вышла из-за дерева, спешно надела варежку и почесала посланнице шею. Лиса не отшатнулась и не укусила человека, а с радостью приняла ласки, зафыркав от удовольствия, и спустя минуту убежала в лес, взмахнув на прощание хвостами.

  В свёртке лежала маска. Вытянутая морда, длинные усы – по три красных росчерка на каждой щеке, – заострённые ушки с тёмными хохолками придавали сходство с посланницей. Выдохнув, девушка приложила маску к лицу.

  По крайней мере, она не умерла сразу. Девушка оглянулась. Ничего не изменилось: ни лес, ни небо, ни луна. И в духа вроде тоже не превратилась. Она завязала верёвочки маски на затылке и отправилась в сердце чащи искать музыку, которая успела скрыться.

  Что-то было не так, и дело вовсе не в празднике. Всегда, когда она приходила в гости, чувствовалась какая-то настороженность: звери прятались, ветер затихал. А ещё казалось, что за ней пристально следят. Ночью, а тем более ранней весной, легко разминуться с редкими ночными хищниками, но... Раньше будто даже деревья избегали её, тропинки путались под ногами и старались вывести на опушку. И только при девочке это прекращалось. А сейчас ей никто не мешал.

  Спустя полсотни шагов, девушка нагнала музыку и смех, а скоро показалось и само шествие. Девушка подумала, что видит сейчас всех обитателей леса одновременно, и как они уместились среди деревьев! В середине шли духи: звероподобные человечки облачились в праздничные одежды, насыщенно-яркие, разноцветные, отглаженные и так крепко накрахмаленные, что, казалось, слышно, как трещит ткань; а рядом шли или парили волшебные звери, гордо распушив мех. Отличить их можно было не только по нескольким хвостам, лишним парам глаз, но и по яркой и странной окраске, как у той лисы-посланницы. Нашлось место и для простых животных: держались они скромнее, в стороне, стараясь не попадаться духам. Но даже это не могло изменить общей радости. Все старались как могли украсить себя, выделиться: кто развесил цветочные гирлянды по ветвистым рогам, кто держал, как знамя, ветку, сплошь покрытую листьями, кто размахивал бумажным фонариком. Человечки несли чаши, чокались, угощали тех, у кого не было рук, а когда кто-то заводил песню, то нестройный хор пополам с воем тут же подхватывал её.

  Девушка приблизилась. Она перебегала от одного дерева к другому, пряталась за ними. Она понимала, что звери волшебного леса всё чуют и замечают, но не могла побороть страх. Над головой ухнула сова. Девушка чуть не вскрикнула, испугалась, что ночная охотница поднимет тревогу, но та вспорхнула, перелетела на соседнюю ветвь и продолжила бормотать о своём, совином.

  Наконец показалась Хранительница. Она возвышалась над толпой, плавно покачиваясь в переносном кресле. Не живое существо – статуя, которая не удостоит взглядом случайного прохожего, но посмотрит сквозь него. Пышные, тяжеловесные, с обилием складок одеяния только добавляли сходства с мраморным изваянием. Трон поднесли ближе, и девушка заметила, что взгляд Хранительницы рыщет из стороны в сторону. Сначала он пробежал мимо укрытия девушки, но тут же вернулся и остановился на дереве. Сомнений не было: её заметили и приглашали присоединиться.

  Девушка робко вышла из укрытия, сделала пару шагов и чуть не споткнулась о пьяного гнома, в половину её роста. Тот разлепил окосевшие поросячьи глазки, сощурился и завалился дальше спать.

  Трон поднесли к Дереву, но Хранительница осталась неподвижной. А жители леса всё прибывали и прибывали на поляну, девушку зажали со всех сторон, чей-то огромный пушистый хвост упрямо лез в прямо в лицо. Внезапно толкотня закончилась, все стали смирно и беззвучно: Яблоня приковала их внимание. Из толпы протиснулся горбун в маске из коры на голове, балахоне из пожухлой листы и таком же плаще. Он подошёл к трону и подал Хранительнице руку, и цветом, и толщиной напоминавшей сухую ветку. Хранительница опёрлась на неё всем весом, но горбун даже не покачнулся. Держась вместе, они направились к Яблоне. Он шёл будто по воздуху, его шаги не приминали и снежинки, а под её ногами таял снег. Только у самой Яблони горбун отпустил руку Хранительницы. К нему подбежал человечек, похожий на него, только не такой сухой и без горба, и протянул прозрачную бутыль. 'Белое вино', – сначала подумала девушка, но, присмотревшись, поняла, что это совсем не так. В бутылке плескался жидкий свет. И по сравнению с ним не только свечи в бумажных фонариках казались тусклыми, но даже луна выглядела фальшивой. Горбун протянул бутыль Хранительнице, та сделала несколько глотков и вернула её. Только теперь карлик отошёл от дерева, но в толпу не вернулся, остановившись чуть впереди.

  Хранительница стояла неподвижно, а затем широкие рукава одеяния раскинулись журавлиными крыльями, будто девочка хотела взлететь, но не могла. Это продолжалось минуту, а может и полчаса, да и не имело время никакого значения здесь, в сердце леса. Раздался странный утробный звук: 'ом-м-м-м', тихий, еле слышный. Девушка поняла, что идёт он от Хранительницы. Звери и духи присоединялись к ней один за другим, пока поляну не заполнил монолитный звон, будто гудение огромного колокола.

  И хлынул дождь.

  Тёплые майские капли срывались прямо с чистого звёздного неба, разбивая, смывая с поляны снег и зиму. И дряхлая Яблоня ожила. Минуя дни, буквально за секунды, распустились почки, потянулись к небу листья. Только цветы не появлялись. Время шло, толпа тянула ноту всё выше и выше, но не выдержала, споткнулась, колокол упал и разбился в разноголосицу осколков. Все смолкли. Но Хранительница продолжила стоять с воздетыми руками. Вдруг кто-то радостно заревел: на дереве появился цветок! Только один, хрупкий и одинокий, как первая снежинка ранней осенью. Да, Яблоня толком не зацвела, но все принялись танцевать и обниматься, забыв про дождь. Даже девушка не смогла сдержаться и плясала вместе со всеми.

  Вдруг неведомая сила вырвала её из хоровода, хотя Гостью просто одёрнули за рукав. Задыхающаяся от веселья, она не сразу поняла, что девочка в белом платьице и маске лисы перед ней – Хранительница. И она куда-то настойчиво требует пойти.

  Уже на краю поляны Гостья обернулась и заметила среди празднующих фигуру в белом торжественном облачении. На немой вопрос ответили новым подёргиванием рукава. Когда шум праздника стих в гуще леса, девочка остановилась и повернула маску на бок.

  – А кто всё-таки там?

  – Лиса. – Девочка мотнула головой, показывая на личину, и, опередив вопрос, добавила: – Нет, на церемонии была я, мы потом поменялись.

  Гостья испытующе посмотрела на Хранительницу, но та лишь ехидно улыбнулась:

  – Всё тебе расскажи.

  – Разумеется, – Гостья улыбнулась в ответ.

  Они гуляли по лесу, играли в снежки при свете луны и весело болтали ни о чём. Но Хранительница заметила: Гостью что-то тревожит весь вечер, почувствовала тень скованности: и в прятках она быстрее обычного нашла Гостью, и санки ехали медленнее, и снеговики получались не такими красивыми. Хранительница пыталась не обращать внимания и просто веселиться, но это получалось всё хуже и хуже. В самый разгар игры в снежки она не выдержала и остановилась. Снежок прилетел девочке прямо в голову, но она не стала отвечать, даже не отряхнулась, так и стояла с бело-голубыми искорками в смоляных волосах.

  – Что случилось? – спросила Гостья и опустила руку с заготовленным снежком.

  – Лучше ты скажи, я же вижу: что-то не так.

  Гостья разжала пальцы, и снежок плюхнулся на землю.

  Молчание.

  – Что же случилось? – Девочка подошла к Гостье.

  – Мне нужно уехать.

  Если раньше тревога девочки была зёрнышком, то теперь оно пустило побеги. По сердцу поползли колючие ростки.

  – А когда ты вернёшься? – с надеждой спросила девочка.

  – Боюсь, что никогда.

  Бурьян оплел язык, сердце, лёгкие.

  – Мы продаём дачу. Маме нужны деньги на операцию. И... И... Я пришла сегодня попрощаться.

  – А... А как же батарейки? Что будет с радио?

  Гостья опустилась на колени перед девочкой.

  – Не плачь. Пожалуйста. Смотри: я как раз принесла батарейки. И новый приёмник. У него солнечная...

  – Не нужен мне твой приёмник! – Девочка выбила из рук радио, – А со мной что будет, со мной?!

  Она обняла Гостью и уткнулась ей лицом в грудь. И зарыдала. Гостья аккуратно, слегка прикасаясь варежкой, погладила её по голове.

  – Я поеду с тобой, – немного успокоившись, твёрдо заявила девочка. – Я опять сорву веточку и приживу её! Посажу в горшок и всегда-всегда буду брать с собой. Ну пожалуйста.

  Белое лицо всё в слезах блестело в мёртвом свете. Девушка так и не смогла ответить хоть что-нибудь. Хранительница вскочила.

  – Ну и вали к себе! Вали! Вали!

  – Не надо так. – Теперь пришла очередь девушки просить, – Пожалуйста.

  Но девочка её не слышала, вернее, не слушала, она убежала в лес и ни разу не обернулась. Двадцать тропинок спустя она всё-таки остановилась. Проверила: Гостья осталась, сидит, плачет. Поделом. Девочка попыталась заполнить пустоту внутри злостью и гневом, представила красное лицо бывшей подруги, опухшие глаза, но почему-то пустота только росла. Отвлёкшись на эти мысли, она не заметила, как Гостья всё-таки ушла. Девочка рухнула и зарыдала.

  Уже под утро она решила вернуться к Яблоне. Праздник закончился, и все должны были разойтись, что ей и было нужно. Луна где-то потерялась, не мелькали больше светлячки фонариков, и Лес растворился в ночи. От пустоты вокруг Хранительница почувствовала себя немного лучше.

  Уже у Поляны она вдруг ощутила человека. Это Гостья! Вся злоба тут же исчезла. Девочка летела по лесу, не разбирая дороги, ломая ветви, едва уворачиваясь от ударов с деревьями.

  – Прости меня! – прорыдала она, ворвавшись на поляну. Но Гостьи она не увидела. Была Яблоня, с которой облетела большая часть листвы, так что ветви превратились в плохо обглоданные кости. Был Надоеда, который сидел под сенью на сухих листьях, скрестив кривые ноги. Всё, больше никого.

  – Где она? – закричала Хранительница через всю поляну и побежала к горбуну.

  Тот поднял клюку, что лежала рядом, и, тяжёло на неё опираясь, встал.

  – Не понимаю, о чём вы, госпожа.

  От порыва ветра опавшая листва волной разлетелась в стороны, но карлик не покачнулся.

  Осталась половина поляны.

  – Госпожа, вы не считаете, что уделяете ей...

  Яблоня зашаталась от гнева Хранительницы, яростный шквал выкручивал ей ветви, но Надоеда стоял.

  – Где она?!

  – ...больше внимания...

  Одна из нижних ветвей не выдержала, с треском разломилась и улетела.

  – ...чем нам!

  Пальцы сомкнулись на тонком горле, Хранительница подняла карлика в воздух. Надоеда, наглец, смотрел прямо в глаза, она его душила, а он даже не отводил взгляд. От напряжения сводило руку, белые мухи закружились перед глазами... Лепестки. Вот один упал на кисть, невесомый, он был тяжелее камня, и пальцы разжались сами. Надоеда упал и захлебнулся кашлем. А цветы продолжали облетать: вот листочек коснулся носа, девочка подняла взгляд и увидела, что Яблоня вся в зелени и серебристых цветах. А сквозь прорехи в кроне щерилась рябая луна.

  – Без Хранителя нет Леса! – Карлик подполз к Хранительнице и через слово бился лбом об землю. – Мы не могли допустить!.. Поймите, госпожа...

  Хлынул дождь из лепестков, уже не белые, розовые, они кружились, а её шатало, как от удара по затылку. Краем глаза она заметила, что на поляну выходят звери и духи. Надоеда всё извинялся и извинялся, говорил и говорил, но девочка не могла понять и половины.

  – Извините... забыли... для людей...

  Она вспомнила, всё вспомнила. Девочка упала на землю, устланную белыми, розовыми, красными лепестками. Всё как тогда.

  Мама сказала, что они пойдут гулять и кататься на санках. Третьего дня было тепло, и сквозь прогалины показалась трава, но за ночь снегопад отменил весну. Хранительница видела всё будто со стороны: как она, радостная и беззаботная, выбежала из дома, всё время подгоняла мать, и не заметила, что из каждого окна вслед смотрят деревенские. За целый день игр и беготни девочка устала, и её посадили на спину. Ласковые руки несли через ласковый розовый вечер. Девочка заснула.

  Проснулась она в тишине и темноте у поваленного дерева. Проснулась не от холода – её старательно спеленали, – а от странной тревоги.

  – Мама?

  Никого. Снег замёл все следы, будто девочку чудесным образом перенесли по воздуху.

  А затем началась травля.

  Беспомощную, её гоняли по всей чаще, то настигая, то отпуская, а если удавалось спрятаться, то с воздуха совы и филины быстро находили жертву. Когда девочка добежала до поляны в сердце леса, погоня прекратилась. Разом, будто ничего и не было.

  Старая Яблоня сразу бросалась в глаза. Белёсый, цвета тумана, голый ствол, скрюченные ветви, стелящиеся над снегом. Дерево пугало, но травля пугала сильнее. Девочка сделала пару шагов и увидела, что на дерево упал серебряный луч. И чем ближе она подходила, тем ярче становился свет. На заложенное облаками беззвёздное небо она не смотрела.

  Дерево приветственно качнуло ветвями и поманило к себе. Девочка подошла вплотную, к самому стволу. Вдруг резкая боль пронзила грудь, и она упала в корни. Над ней стоял карлик в маске из коры. Над головой он держал изогнутый обсидиановый клинок, с которого срывались капли крови. В полёте они загорались от свечения Яблони и были похожи на звёздочки. Клинок начал опускаться. Страха и боли почему-то не было. Девочка успела подумать: 'Чёрный, а так ярко блестит'.

  Хранительница ползла на четвереньках, а за ней на пятнистом покрывале из цветов тянулся бурый след голой земли. Гостья лежала за Яблоней, раскинув руки и распахнув глаза. Горло и грудь залиты чёрной кровью. Не в силах плакать и кричать, девочка непослушными, будто чужими, руками обняла подругу. Подул ветер, и их осыпало лепестками. Яблоня уже вдоволь напилась, поэтому цветы стали алыми, тяжёлыми, липкими. Упала тень и превратила лепестки на мёртвом лице в ржавые пятна.

  – Зачем вы плачете над подарком? Разве вы не заметили?

  Да, она заметила. Что под бурой коростой больше нет раны. Что кожа теплеет, а белизну гонит прочь румянец.

  Хранительница встала, Надоеда отпрянул. Волосы её растрепались, торчали космами, платье в тёмных пятнах прилипло к телу. Маска больше не была нужна, и она бросила её под ноги. Где-то в глубине неба проревел гром. Надоеда отступил, но споткнулся и упал, пополз на спине, лицом к госпоже. А она не отставала ни на шаг.

  – Вы же хотели друга!

  Звёзды исчезли в одно мгновение, чёрное грозовое небо нависло прямо над землёй. Духи на поляне озирались, стонали и выли, но бежать было некуда: за поляной мрак и пустота, только белёсое платье в грязных разводах мерцало под сенью цветущей яблони.

  – Пощадите!

  Тьма треснула: тонкие паутинки расходились в стороны прямо над Хранительницей. Ширились и ширились, пока не оплели всё небо над поляной. Запахло грозой. Звери, бесновались, ревели, пытались сбежать, но только спотыкались и бились друг о друга. Надоеда кинулся к Хранительнице и повис на вознесённых к небу руках, умоляя о пощаде. Он думал, что это его спасёт от гнева, что не будет же она бить по себе. Но Надоеда ошибся, он не интересовал девочку: небо разверзлось над Яблоней и стёрло мир.