Текст книги "Принц из-за моря (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Я… я не знаю, Превосходнейший, – смутился тот. – Мне не приходилось бывать здесь. Да мне и не по чину это.

Василий сменил одежду. Теперь он носил тунику из тонкого полотна и расшитый талар, вполне соответствующий его новой должности. Но пока бывший нотарий все еще стеснялся, словно не веря счастливым переменам, произошедшим в его жизни. Он надевал красивую одежду, но носил ее так, словно она была чужой, и ее скоро придется отдать настоящему хозяину. Бедность, в которой он жил раньше, граничила с отчаянной нищетой. А теперь он пробовал новую жизнь на вкус, словно пловец, который постепенно входит в холодную воду. Он не знал, что можно заказать в таком заведении, ведь еще совсем недавно каша и жареная рыба были пределом его мечтаний.

– Моему другу варварскую настойку, охлажденную на льду, – сделал за него заказ Стефан. – Соленые рыжики с луком, осетрину в соусе из сливок и базилика, и молочного поросенка, фаршированного мясом пулярки и овощами. Пусть корочка будет хрустящей. Это обязательно!

– Слушаюсь! – склонился раб.

– О!.. – раскрыл рот Василий, а его острая мордочка вытянулась в растерянности. – Это, наверное, очень дорого, Превосходнейший. Мне не приходилось еще есть таких блюд. Я слышал, что рыжики из Норика – невероятная редкость!

– Я угощаю, – махнул рукой Стефан, а Василий благодарно посмотрел на него. – Забудь про деньги, сегодня ты мой гость. А рыжики, скажу тебе по секрету, теперь везут в бочонках через Фракию, и они уже не так дороги, как раньше.

– Доместик, вы так щедры к тем, кто служит вам! – умильно посмотрел на него подручный.

– А разве ты знаешь еще кого-то? – неприятно удивился Стефан. Он настаивал на сохранении в тайне отношений со своей свитой. И они не были знакомы друг с другом.

– Нотарий Игнатий как-то хвалился, – потупил взор Василий.

– Я не знаю такого, – изумился Стефан. – Покажешь мне его?

– Конечно, Превосходнейший, – кивнул Василий, который удивленно нюхал принесенную в небольшом стаканчике настойку. – Какой странный запах!

– Пей одним глотком и закуси грибочком, – со знанием дела посоветовал Стефан. – Не держи, это лучше пить холодным. Я обещаю, тебе понравится.

– О-о-о! – Василий хватал воздух ртом, а потом мужественно забросил в рот рыжик, вдумчиво пережевывая его. – Тяжеловато на вкус, Превосходнейший, но пьянит не в пример сильнее вина.

– Ты что-то хотел мне рассказать, – напомнил ему Стефан, который ел яйца с икрой, запивая их кисловатым вином. Блюда, которые он заказал, еще готовились, а пока им подали закуски, возбуждающие аппетит.

– Ах, да! – Василий вздрогнул, разом потеряв то ощущение приятной истомы, что дарит хороший алкоголь. Его острое лицо вновь стало выражать деловитость и раболепие. Последнее выражение и вовсе не сходило с его лица, когда он общался со Стефаном. – Я слышал кое-что, Превосходнейший, и не могу не донести это до вас. Я еще сомневаюсь в своих выводах, но мне кажется, что против вас начинается большая игра. Я думаю, вам грозит серьезная опасность.

Глава 10

В то же самое время. Ноябрь 628 года. Окрестности Генавы (совр. Женева). Бургундия.

Земли алеманнов были богаты хорошей травой. Горные долины между Альпами и Юрскими горами подходили для выпаса скота как нельзя лучше. Глухое захолустье на востоке Бургундских земель управлялось местными герцогами, а христианство почти не проникло в эти земли, тлея здесь крошечными очагами. Алеманны, будучи невероятно упрямыми, раз за разом поднимали восстания против власти франков. И если за Юрским хребтом, в Эльзасе, власть Меровингов была крепка, то здесь, в горах, мало кто видел королевского графа или священника. Люди тут жили по старым обычаям, большими семьями, в огромных длинных домах, где под одной крышей с ними укрывалась скотина. Горцы были отважны до безумия, и не раз нападали на равнинные земли Бургундии, получая в ответ опустошительные карательные походы. Впрочем, алеманны поразительно быстро забывали об этом, и повторяли свои набеги, пытаясь сбросить с себя оковы власти длинноволосых королей. Но в этот раз все пошло по-другому. Новый враг воевал так, как они еще не видели.

* * *

Ополчение алеманнского герцога выстроилось для битвы. Аварская орда шла по этим землям не спеша, давая возможность собраться армии. Местные деревни почти не разоряли, и всадники даже не особенно зверствовали. И впрямь, зачем разорять свое? Зачем убивать своих же будущих рабов? Эту несложную мысль Добрята донес до вождей хуни, и они приняли ее без рассуждений. Молодой король был на редкость мудр. Непонятно только, зачем он держал около себя десяток ромеев с лицами проныр, которые вечно собирались вместе и шептались о чем-то. Частенько и король Хильдеберт шептался с ними, и выходил с таких собраний задумчивый и хмурый. Охраняли его теперь какие-то германцы во главе с удальцом готом, которые недавно нагнали их отряд. Да и остальные парни из охраны короля были бойцами хоть куда, что и было видно по их движениям, и по тому, как сидела на них воинская сбруя. Они пришли верхом, но с собой привезли десяток телег, в которых, укрытые кожами, лежали связки стрел, наконечники, а то и просто железо в слитках.

– Ну, хоть гоняться за ними не придется, – удовлетворенно заметил хан Октар, разглядывая ряды алеманнской пехоты. – Командуй, король!

Добрята поднял руку, и над полем разнесся протяжный звук рога. Он выехал вперед, встав перед войском. Пять стрел за три удара сердца полетело вдаль. Три тела упали, не успев прикрыться щитом.

– Кху! Кху! – восторженно заорали воины. Хан – отменный стрелок. А битва начата с убитого им врага. Быть победе!

– Алхаа![20]20
  Алхаа – «Вперед». Эта команда зафиксирована в грузинских хрониках 14 в.


[Закрыть] – заорали сотники. – Алхаа!

С левого фланга сорвалась легкая конница, засыпая противника тучей стрел. Дешевые деревяшки, зачастую с костяным наконечником, а то и вовсе без него летели в пехоту алеманов, непривычную к такой войне. Восемь тысяч воинов собрал герцог, чуть ли не всех, кто мог держать оружие в этих землях. Договариваться он не стал, и решил дать бой. Тем хуже для него. Многоопытные командиры аварского войска маневрировали две недели, дав собраться всем в этой долине. Это куда лучше, чем гоняться потом за малыми отрядами по огромной территории.

Германцы пробовали наступать, но как только они пытались двинуться вперед, авары просто отходили, и снова расстреливали их в упор. Не было шанса у пехоты против легкой конницы. Нигде и никогда до этих пор его не было. Даже непобедимые римские легионы полегли в битве при Каррах, а Марк Красс, самый богатый человек мира, получил в подарок от парфян порцию расплавленного золота, залитого в глотку.

Обстрел длился уже почти час. Авары, которые шли неспешным шагом вдоль рядов вражеской пехоты, методично опустошали колчаны. Отдельные герои не выдерживали и выбегали из строя, чтобы достать врага дротиком, но их убивали еще быстрее, чем если бы они стояли на месте, укрытые щитом. Каждый десятый в войске алеманов уже был убит или ранен, и совсем скоро наступит тот момент, когда войско рассыплется на отдельные отряды и начнет разбегаться по своим деревням, думая, что это их спасет.

Самые бедные воины, стоявшие на флангах, были вооружены только длинным ножом, заточенным колом вместо копья, или палицей. И потери среди них были просто ужасающими. У них не было и вовсе никакой защиты, и поток стрел выкашивал их, словно крестьянин спелую траву.

– Смотри, король, – усмехнулся хан Октар, который прошел множество битв. – Фланги уже потекли. Голодранцы не хотят умирать понапрасну. Сейчас их герцог все поймет и бросится в атаку. Тут– то им и настанет конец.

– У него еще есть тяжелая конница, – Добрята вглядывался вдаль. – Сотня копий, не меньше.

– Мы их раздавим, как клопов, – хищно усмехнулся хан. – Германцы не ровня воинам степи. Наши копья сегодня напьются крови.

– Я сам поведу всадников, – ответил Добрята, до боли сжав скулы.

– Ты – король! – согласно кивнул головой хан народа хуни.

Все случилось именно так, как и предсказал хан Октар. По команде герцога алеманнов пехота с ревом бросилась вперед, пытаясь в отчаянной атаке добраться до всадников. Конечно же, это была глупость, но это было куда лучше, чем просто стоять под дождем стрел и видеть, как вокруг падают твои друзья. И уж точно лучше, чем дожидаться, когда разбежится вся бездоспешная пехота, которой было девять десятых из всего войска. Не было другого выхода у герцога, который повел конный отряд знати в самоубийственную атаку прямо на отборную кавалерию народа хуни. Триста всадников авар играючи растоптали германскую конницу, а Добрята, сменив седло на то, что привез ему Виттерих, сбил на землю самого герцога, чем вызвал восторг у своих воинов. После этого битва закончилась, и началась рубка бегущих. Пешие алеманы спасали свою жизнь, не зная, что уже потеряли ее. Молодой король приказал в плен никого не брать. Из горцев получаются плохие рабы.

* * *

Добрята смотрел на огонь, с веселым треском пожирающий сухие до звона дубовые поленья. Узкая полоса земли между Альпами и Юрскими горами покорилась ему. Остатки мужчин, что пробовали оказать сопротивление, были перебиты, а их семьи стали рабами всадников. Здешним местам было далеко до бескрайних степей Паннонии, но для небольшого племени места было предостаточно, как предостаточно было тех припасов, что предусмотрительно заготовили несчастные алеманны для своих новых господ. Всадники заняли все укрепленные городки, выгнав оттуда германцев. Только молодых женщин оставили для утех и службы. Авары будут зимовать здесь, и отсюда же пойдут вдоль русла реки Рона в самое сердце Бургундии. Ведь от этого самого места до Лугдунума – чуть больше ста миль, а потом еще столько же – до столицы Бургундии – Шалона-на-Соне. Смешное расстояние для конницы. Ну, а раз так, чего теряться? Тысяча всадников выйдет в поход уже завтра. Нужно поспешить, пока не начались морозы. Сто миль – четыре дня пути для конного войска. Нужно поспешить, чтобы сделать приятный сюрприз своим подданным.

* * *

Четыре дня спустя. Лугдунум (в настоящее время – Лион). Бургундия.

Добрята сидел в резиденции архиепископа Тетрика, а мужчина преклонных лет, который эти самым архиепископом и был, читал свиток, шевеля от усердия губами. Тысяча всадников и новый король, которые появились под стенами города, повергли население в ужас. Звероподобные гунны презрительно смотрели на будущих рабов из-под мохнатых шапок, но вели себя почти прилично. Брали зерно и скот для еды, насиловали женщин, но не более того. Деревни не жгли, никого не убивали, а деревья и виноградники не рубили, как делали в таких случаях франки. Ведь все это пригодится им самим. По старинной традиции, выработанной за десятилетия гражданских войн, города сопротивление оказывали крайне редко. Когда к воротам подходил очередной король, местная знать и епископ предпочитали договариваться, а не показывать чудеса героизма. Король приносил клятву, что город не тронут, а горожане давали присягу новому сюзерену, прекрасно зная, что как только вернется прежний король, они тут же принесут присягу ему[21]21
  Эту удивительную практику описал Григорий Турский в своей «Истории франков». В том числе это происходило из-за того, что границы еще не устоялись, а все королевство считалось собственностью рода Меровингов. Полный аналог домонгольской Руси.


[Закрыть]. Что интересно, короли были не в обиде на своих подданных. Не смог удержать город – сам виноват. Подспудно все понимали, что так даже лучше, иначе вся Галлия, наследство предков, просто превратилась бы в пепел.

– Римский епископ не имеет власти в этих землях, ему лишь недавно покорилась Италия. Его отлучение снимет собор епископов Галлии, – Тетрик осторожно, словно ядовитую змею, передал свиток Добряте, и насмешливо посмотрел на него. – И что ты будешь делать дальше, король Хильдеберт?

– Я снижу налоги вдвое и прощу все недоимки, – ответил король.

– Что-о? – епископ неприлично открыл рот.

– Потом я запрещу все поборы на дорогах для купцов, открою ярмарки в каждом городе, где есть епископ, а доходы с ярмарок передам церкви.

– Что-о-о? – рот священника округлился еще больше.

– И король больше не будет назначать епископов, – добил его Добрята. – Их будут выбирать сами священнослужители, и только из своей среды. Герцог или купец больше не станет священником, пока не заслужит эту честь в глазах Господа нашего.

– А знать? А горожане? – проблеял архиепископ, который вдруг ощутил, где именно у него находится сердце.

– Горожане и знать смогут откупаться от призыва на войну, – спокойно продолжил король. – Знать будет господами в своих землях. Я отчеканю твердую монету в серебре и золоте, а за ее порчу буду рубить руки. Цены на соль снизятся в два раза.

– Нам всем конец, король Хильдеберт, – прошептал епископ. – Хлотарь разорит наши земли войной, а тебя казнит лютой смертью. Он не станет договариваться с тобой.

– А если я одержу победу? – усмехнулся вдруг Добрята.

– Тогда вся Франкия будет у твоих ног, – честно признал Тетрик. – Чернь давно волнуется. Она ждет доброго короля Хильдеберта, который сделает их жизнь лучше. Слухи ходят по стране, король. И я даже не могу понять, откуда они к нам пришли. Неужели, это знамение божье?

– Несомненно, святой отец, – важно кивнул Добрята, передавая Тетрику еще один свиток. – То, что я перечислил тебе, будет моим первым капитулярием[22]22
  Капитулярий – королевский указ у Меровингов и Каролингов. Имел силу закона, в виде приложения к варварским Правдам.


[Закрыть] и будь так добр, прочти это на воскресной проповеди. И в каждой церкви пусть прочтут.

– Но… э-э-э, – замялся епископ.

– Разве я не сказал, что когда взойду на трон отца, то каждый епископ получит по пятьдесят мансов[23]23
  Манс – чуть больше четырех гектаров.


[Закрыть] лучших виноградников, а архиепископ – целых сто?

– Все будет исполнено в точности, мой король, – склонил голову епископ Тетрик. – Мы будем молиться за тебя. Тем более, если сам Римский Папа дал тебе грамоту…

* * *

Неделю спустя. Шалон – на-Соне. Бургундия.

Тут их уже ждали. Видимо, граф Лугдунума, эта лицемерная крыса, все же послал гонцов в окрестные города. Шалон затворил ворота и готовился к обороне. Виттерих постучал в ворота кулаком, одетым в кольчужную перчатку, а когда открылось окошко, проревел в лицо перепуганному стражнику.

– Пусть твой граф тащит свою задницу к моему королю. Богом клянусь, его не тронут. Если не придет, мы сожжем пригород и все окрестные деревни на день пути. Услышал? Бегом!

Граф оценил угрозу по достоинству и, не прошло и получаса, как он выехал в поле, остановившись в сотне шагов от городских ворот. Добрята поскакал к нему на встречу, надев тяжелый новгородский доспех и приторочив позади седла колчан с натянутым луком. Конь, взбив легкий снежок, остановился в паре шагов от графа.

– Я Альберих, граф Шалона, – сказал седовласый воин с бритым затылком, который пристально вглядывался в своего визави. – А вот ты кто такой, парень?

– Я твой король, деревенщина! – высокомерно ответил Добрята. – У меня грамота от самого Папы, которая возвращает мне королевство отца.

– Засунь ее себе в задницу, сопляк, – презрительно сплюнул граф. – Я служил королю Теодориху, и прекрасно помню молодых королей. И очень многие в этом городе их помнят. Королю Хильдеберту сейчас было бы двадцать пять, он родился в один год с моим старшим сыном. А у моего Рольфа борода уже доросла до груди. Так кто ты такой, мальчик? Ты решил устроить мятеж, как Гундовальд? Если так, иди и поговори с умными людьми, они расскажут тебе, чем для него все это закончилось. Я вот хорошо об этом знаю, мой дед был в том походе.

И граф, смачно харкнув под копыта коня самозванца, развернулся и поскакал к воротам. Добрята думал недолго. Он вытащил лук, и уже через секунду тяжелая стрела с хрустом пробила затылок старого воина. Граф упал на гриву коня, который шагом зашел в городские ворота, неся на себе тело хозяина.

– Сжечь тут все! – сказал Добрята хану Октару, пугая окружающих перекошенным от ярости лицом. – Скажи воинам, что эти земли мы берем по праву войны. Пусть их мечи сегодня отведают крови.

– А город? – спросил хан.

– А город мы возьмем немного позже, – многообещающе сказал Добрята. – Собаки живой здесь не оставлю.

* * *

Два месяца спустя. Январь 629 года. Вилла Клиппиакум (совр. коммуна Клиши-ла-Гаренн, предместье Парижа). Нейстрия.

Король Хлотарь слушал доклад очередного гонца. Они мчали к нему один за другим. Лион, Вьенн, Марсель, Арль, Тулуза… Богатейшие города юга присягнули новому королю. Заюрские земли опустошены. Граф Шалона убит, а окрестные земли разграблены аварской конницей. Опять ромеи, это их происки. Они нашли беглого мальчишку-короля, пригрели его, и теперь он служит слепым орудием в их руках. Это они дали ему золото на этот поход. Чудес не бывает, неизвестные босяки не приходят требовать трон с целой армией. А грамота от епископа Рима? Хлотарь даже представить себе не мог всю мощь этого оружия. Знать юга пишет ему, что боится отлучения, и вынуждена присягнуть тому, на кого указал Бог. Безумие какое-то! Все, что он делал долгие годы, рушится на глазах. Вся система противовесов из знати и церкви, римских горожан и свободных франков, все это сломано в один миг. Он соберет войска Нейстрии и Австразии только к концу марта, потом они пойдут пешком на юг Бургундии, где окажутся только к маю. Все земли по дороге будут разорены дотла, ведь франки никогда не жалели имущества римлян. Безусловно, они разобьют новоявленного родственничка, но такая победа станет хуже поражения. Половина страны, причем самая богатая ее половина, будет лежать в руинах. Хлотарь обхватил голову и застонал.

Гундоланд, бессменный майордом Нейстрии, стоял рядом и угрюмо сопел. Он не хуже короля представлял, какую опасность несут собой новые установления короля Хильдеберта. Ведь, по старым обычаям, капитулярии королей имели хождение по всем землям франков. Это что же, теперь нужно налоги вдвое снизить и недоимки простить? Епископов больше не назначать? И где взять столько соли, чтобы цена упала вдвое? Мальчишка сошел с ума? Он же разорит казну!

– Мы получим бунт в собственных землях! – Хлотарь словно прочитал его мысли. – Этот безумец разбрасывает королевскую власть горстями, только успевай ее подбирать. Он же разоряет нас. Епископы смотрят на меня так, словно и я им должен подарить виноградники. Купцы требуют сделать свободный проход по всем землям! Чернь хочет снижения налогов!

– Мы должны раздавить его, и как можно скорее, – насупился Гундоланд. – Сейчас зима, люди сидят в своих домах и не выходят за околицы своих деревень. Вести идут медленно, государь. Но весной нужно выйти в поход прямо с Мартовского поля. Иначе нас поднимут на копья.

– Шли гонцов, – мрачно ответил ему Хлотарь. – Войскам Нейстрии и Австразии собраться у Шалона. Слава Богу, хоть этот город еще верен нам. Послать людей в Аквитанию. Пусть герцоги приведут наемников – басков. Пусть Дагоберт приведет тюрингов и саксов. И к герцогу баварскому тоже пошли посла. Посмотрим, как он отвертится на этот раз, хитрая сволочь. К марту пусть все будут у стен Шалона с запасом еды.

– Слушаюсь, государь, – поклонился Гундоланд. – Я сейчас же займусь этим.

Глава 11

Февраль 629 года. Новгород. Словения.

Тайный Приказ – самое жуткое место в Новгородском княжестве. Сюда редко шли по доброй воле, чаще сюда приводили, а иногда и волокли силком, вывернув руки. Этим местом пугали непослушных детей, да и любого взрослого напугать было легче легкого, ведь Большой Боярин Горан не знал жалости и сомнений. Верный пес государя искал измену с таким старанием, что жупаны с оглядкой разговаривали даже при своих рабах. Уж больно сладкой была награда, если «Слово и дело» государево правдой окажется. А если облыжно будет то слово, то заплачет доноситель кровавым слезами. Спустят прилюдно шкуру кнутом, а на щеке выжгут каленым железом буквицу «К» – знак проклятого всеми человека, клеветника. И будут такого сторониться, словно прокаженного. Никто не отдаст своих дочерей за его сыновей, а его дочерей никто и никогда не возьмет замуж. Часто в петле заканчивали клеветники свою жизнь, презираемые всеми. Как только ввели эту похвальную практику, то поток доносителей в Тайный приказ превратился в тоненький ручеек, и боярин Горан с облегчением выдохнул. Дурные бабы, обвиняющие в сглазе своих соседок, уже замучили его до предела.

Но вот сегодня у него вновь была работа. Плечистый парень лет восемнадцати с темно-русыми волосами и широким, открытым лицом, смущенно мял в руках шапку. Горан внимательно посмотрел на него, и сильно удивился. Сюда редко заходили вот такие вот молодые мужики с натруженными руками и воловьей шеей. Да на его памяти вообще никогда не заходили. Работяги боялись этого места, как подземного мира. Но, раз парень пришел, значит, ему есть, что сказать. Горан прервал молчание.

– Как зовут? Кто родители? Из какой волости родом?

– Зовут Вуйк, из третьей волости жупанства Бертахара. Наш род промеж германцев живет. Родители мои померли, я теперь братьям и сестрам кормилец. Работаю на большой кузне господина Лотара. На той, где вода тяжелый молот поднимает.

– Закон знаешь? – спросил Горан, уставившись на парня тяжелым взглядом. – Ты «Слово и дело» сказал. Если наговор на честного человека будет, то лучше бы не родиться тебе.

– Знаю, – добела сжал пальцы Вуйк. – Мое «Слово и дело» верное.

– Тогда говори, парень, – Горан положил на столешницу пудовые кулаки. – Я тебя слушаю.

– Я, боярин, на большом молоте тружусь, – начал свой рассказ Вуйк. – Заготовки подношу и уношу, шестерни обслуживаю, когда нужно. Я два года там, с самого начала почти, и на той кузне каждый гвоздь в лицо знаю. Знаю я и то, что хозяин наш, господин Лотар, раньше простым подмастерьем был и в бедности жил. А как сам князь приметил его, то сразу богачом стал, и дело свое расширил во много раз. Так вот и я думал об этом все время. Хочется есть сытно, сестренок за хороших людей выдать, дом свой иметь. Ну, и придумал я к мельничному колесу большую пилу приспособить. Ночей не спал, боярин, каждую мелочь продумывал. А когда сложилось у меня все в голове, я в Ремесленный Приказ пошел. Знаю, там новым мастерам помогают. Землю дают, денег на обзаведение. Подошел я, значит, к дьяку Роману. Он по-словенски еще не все понимает, но выспросил у меня все до последнего слова и даже записал кое-что. А как выспросил, он меня домой отпустил. Приходи, говорит, через неделю. Прихожу я туда, а меня с порога гонят. Убирайся, говорит, деревенщина глупая. Есть такая заявка уже. Другой мастер до тебя придумал. Так обидно мне стало боярин, что начал я людей выспрашивать. А секрета никакого и не было. Племянник этого Романа заявку подал, и уже одобрена она. А он ни дня ни в мельнице, ни в кузне не работал. Обидно мне, боярин. Словно обокрали меня. Справедливости прошу!

– Так тебя и обокрали, – задумчиво проговорил про себя Горан. – Если не врешь, конечно. Тебе, парень, подождать придется. Я этим делом лично займусь. Слышал я про мельницу, что может доски пилить, и сам князь радовался, когда про нее узнал. Иди пока, я тебя сам найду.

* * *

Неделю спустя.

Князь Самослав медленно наливался яростью. Люди не меняются, это он уже давно понял. А чиновники, которых в княжестве было пока еще немного, уже начинают проверять границы дозволенного. А ведь он того Романа похвалил прилюдно, премию выдал за то, что удачную идею раскопал. А теперь вот Горан сидит и рассказывает, что тот мастер и не мастер вовсе, а племянник дьяка, который был просто ширмой. Роман планировал того самого Вуйка мастером нанять, поманив хорошим жалованием. Парень на одну зарплату еще четверых малолетних братьев и сестер кормит.

– Обоих на десять лет соль рубить, – отрывисто скомандовал князь. – Семьи выслать назад в Бургундию. Этого парня из Лотаровой кузни – ко мне.

– Думаю я, княже, все последние эти… как их…, – замялся Горан, – гранты проверить.

– Проверяй, конечно, – кивнул князь. – Кажется мне, у нас дьяки новую золотую жилу раскопали. Мало им взяток, теперь сами хозяевами мануфактур стать хотят. А самородка этого сюда приведи. Хочу посмотреть на него.

Вуйк предстал перед князем уже через час. Его выдернули со смены, в чем был, и он смущенно оглядывал каменные стены, увешанные гобеленами, служанок в аккуратных чепцах и самого князя, который сидел за длинным столом, держа в руке лист бумаги.

– Вуйк?

– Да, княже, – робко сказал парень. – Вуйк я.

– Рисуй! – князь протянул ему лист желтоватой бумаги, и показал на лавку. – Если мне понравится то, что я услышу, то ты никогда не забудешь этот день. Если нет, вернешься в кузню.

– Да я и тогда этот день не забуду, – смущенно пробормотал Вуйк и начал усердно вырисовывать что-то, макая перо в настой из дубовых орешков.

Через четверть часа князь рассматривал несколько узлов, которые изобразил мастер на листе бумаги. Ничего неожиданного там не было. Многое было взято из кузни с водяным приводом, только поднимать вода будет не молот, а пилу. Тем не менее, некоторые решения были довольно остроумны и просты. Парень был хорош.

– Я тебе вот что посоветую, – ответил князь после некоторого раздумья. – Пил нужно несколько и чтобы расстояние между ними винтами менялось. Тогда ты целое бревно разом на доски распустишь.

– Точно! Как же я сам не додумался! – стукнул себя по лбу Вуйк и смутился от собственной смелости. – Ой, прости, княже.

– Значит так, иди в Приказ Большого Дворца, к госпоже Любаве. Скажи, что ты новый мастер, который будет лесопилку строить. Она все устроит. Жалование тебе положу пять рублей в месяц, пока не запустишь ее. Как запустишь, десятая доля в прибыли твоя. И пока не разбогател, велю тебе участок земли в Белом Городе придержать.

– Мне? Там, где сам господин Лотар живет? – хватал воздух Вуйк. – Ох, спасибо! И дом у меня будет! И братья с сестрами теперь поедят досыта! Ушам своим не верю!

– Сколько их у тебя? – поинтересовался князь.

– Четверо, – смущенно ответил парень. – Старшая, Липка, заневестится скоро. А у нее приданого ни гроша. Кто возьмет такую?

– Не отдавай пока, – подмигнул князь. – Если все сделаешь, как надо, от женихов палкой отбиваться будешь. И за тебя самого скоро любая красавица пойдет, только помани.

– Как госпожа Эльфрида? – смущенно выдохнул мастер. – Такая же красивая?

– Еще лучше найдем, – усмехнулся князь, не разделявший местных понятий о женской красоте. – Грамотен?

– Нет! – горестно покачал головой Вуйк.

– Госпоже Любаве скажешь, она в школу определит, – сказал князь. – Обучение казна оплатит.

– Да я… Да я ввек вашей доброты не забуду, – мастер смотрел на князя преданным собачьим взглядом. – Да я теперь в лепешку расшибусь!

– Не нужна мне лепешка из тебя, – поморщился Самослав. – Мне лесопилка нужна. Иди, тебе за первый месяц сразу заплатят. А Лотару скажи, что теперь на меня работаешь. И не пей сильно на радостях. Я пьяниц не люблю.

* * *

Княжич Святослав, высунув от усердия язык, выписывал буквицы. Тут, в Сиротской Сотне, его знали как воина первой роты Дражко. Так отец придумал, когда его сюда определял.

– Пойми, сын, так надо! – он крепко взял его за плечи и пристально посмотрел прямо в глаза. – Ты воином должен вырасти, а не бабой у теплой печки. Терпи и, чтобы не случилось с тобой, ни одна живая душа не должна узнать, кто ты такой на самом деле. Иначе не бывать тебе князем.

Мамка стояла рядом и молчала, и лишь красные глаза говорили о том, что не согласна она. Да только не смела она отцу перечить, и горько плакала по ночам в подушку.

– Дети всех жупанов там, и дети ханов степных тоже, – продолжал тогда отец. – Все они учатся читать, писать и оружием владеть. Тут ты воином не станешь, у мамки под юбкой. Это сестра твоя, Умила, в доме пусть растет, ей можно. И то, как шестнадцать стукнет, замуж пойдет, за баварского принца. И еще большой вопрос, кому из вас проще жить будет.

– Я понял все, отец, – не по-детски серьезно ответил мальчишка. – Я же вижу стражу нашу. Они все, как один безродные. И словене, и бавары, и даже из франков и обров есть парни. А воины они справные, я тоже так хочу.

– Тогда иди к себе, завтра уедешь из дома. Тебя кружным путем привезут. Скажешь, что сын старосты из земли ляхов – дедошан. Это самый дальний угол в нашем княжестве, там и не бывал никто, кроме Деметрия и воинов первой тагмы.

– Понял, – все так же серьезно кивнул Святослав.

– Не реви так, – ровно сказал отец, когда мамка начала беззвучно глотать слезы и крепко – крепко обняла его. – Его раз в месяц привозить будут в ближнюю усадьбу, на побывку. А в Сотне что-нибудь придумают, чтобы отлучки его оправдать.

– Правда? – залилась слезами мамка, но теперь уже от радости. – Привозить его будут? А я уж думала, что восемь лет не увижу кровиночку свою.

Первый день в Сотне дался княжичу тяжело. Подъем с петухами, потом бег и зарядка, потом завтрак. Святослав ковырял пресную кашу с недовольством, но молчал и кое-как впихнул в себя пару ложек. Невкусно!

– Ты чего? – удивленно посмотрел на него Лаврик, сосед по казарме. Они спали рядом. – До обеда ведь не дадут ничего! Жри давай, тютя балованная. Тут еды от пуза дают, я и дома никогда не ел столько.

Лаврика привели издалека, из имперских земель. Его род побили у какого-то неведомого ромейского города, а всадники – обры продали его княжьим дьякам по хорошей цене, потому что на диво крепок Лаврик был и сметлив. Еле-еле арканом изловили его, и то он всадника острой веткой в глаз поранил. И как жив остался тогда? Одни боги о том знают. Наверное, жадность людская спасла его. Таких вот мальчишек, резвых и злых, в первую очередь покупали и сюда вели. Тут уже без малого тысяча парней была от восьми до шестнадцати лет, разбитых на роты и взводы. Святослав с Лавриком первогодки были, а потому служили в первой роте, а точнее, в третьем взводе первой роты. Три десятка горластых, вечно голодных мальчишек – это и есть взвод под командой дядьки-воспитателя с бритым лицом и вислыми усами. У многих на шее серебряная гривна, за храбрость даденная, висела, и почти у всех дядек то рука была порублена, то глаза не было, то нога гнулась плохо.

– Закончить завтрак! – заревели дядьки, а потом засвистели в дудки.

– Построение! – ткнул Лаврик княжича в бок локтем. – Бегом! Меня держись, деревня глухая. Быстрее, на построение нельзя опаздывать! Накажут!

Святослав стал рядом с этим мальчишкой, который в Сотне был уже третий месяц и, казалось, уже позабыл прошлую жизнь. Тут и некогда ее вспоминать было. День от подъема и до отбоя был расписан поминутно. И Лаврику эта жизнь, непривычно сытая, простая и понятная, нравилась.

– Взвод! Равняйсь! Смирно! – скомандовал дядька. – Левое плечо вперед! На занятия, шагом марш!

– Азбука сейчас будет, потом математика, – шепнул Лаврик, который шагал рядом со Святославом. – Потом география и история.

– А потом? – спросил княжич, который ничего еще не понимал в местной жизни.

– Потом обед, сон, а потом физуха, – со знанием дела ответил Лаврик. – Потом ужин, свободное время – час, а потом отбой.