Текст книги "Учитель. Назад в СССР 5 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Буров

Соавторы: Аристарх Риддер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

С этими словами я вежливо, но решительно отцепил пальцы библиотекарши теперь уже от моей куртки. Затем обогнул растерявшуюся Бубенцову и нырнул в свою калитку.

– Но, Егор Александрович! Общественность… репутация… – залепетала мне в спину Лилия Сергеевна.

– До свидания, Лилия Сергеевна, – не оборачиваясь, громко попрощался я. – Увидимся в понедельник!

Я скрылся за углом собственного дома, зашел на крыльцо и шумно выдохнул.

– Общественность, как же, – хмыкнул я. – Местные сплетницы не выдержали и отправили тяжелую артиллерию на разведку. Хотя, пожалуй, на тяжелую Бубенцова не тянет. Тяжелая в магазине за прилавком стоит, – протянул я, доставая из кармана ключи от дома. – Это что же теперь, и за хлебушком не сходить? Живым из пыточной не выпустят, пока не признаюсь во всех грехах? – проворчал себе под нос, качая головой. – Не понял, – удивился, когда сообразил, что ключ не желает проворачиваться в замочной скважине по той простой причине, что дверь в дом оказалась незапертой.

Глава 6

Я тихо толкнул дверь, замерев на пороге, прислушался. Ни в сенцах, ни на кухне никого не было, из комнаты вроде тоже никаких звуков не доносилось.

– Есть кто живой? – негромко позвал я. Может, Оксана все-таки каким-то образом доставила Лизавету ко мне, и Баринова ото всех переживаний заснула? Но откуда у Гриневой ключ?

– Хозяева, – позвал я чуть громче, переступил порог собственного дома, не разуваясь, прошел в комнату. – Ау…

– Ты чегой-то орешь? Какие-такие хозяева? А ты тогда кто, Ляксандрыч? Вроде выпил маненько, а у тя гляди-ка, разум замутился, – раздался за моей спиной голос Митрича.

– Ляксандрыч, чегой-то с тобой приключилось? Водички может? А? – заботливо забормотал дядь Вася, выходя из-за занавески, где у меня располагался санузел.

Я медленно развернулся, не теряя бдительности.

– Василий Дмитриевич, вы как тут? – поинтересовался обычным голосом.

– Да нормально. Чего со мной станется? – удивился Митрич. – Ты сам как? Кого зовешь? Никак хозяйку новую? – прищурился Беспалов. – Так нету ее, я проверил.

– Так это вы дверь отперли? – догадался я.

– Ну, есть такое дело, – смутился дядь Вася, виновато опустив глаза. – Ты того… не серчай, Ляксандрыч… но тут, понимаешь, такое дело… – Митрич вздохнул, покрутил головой, словно ему давил ворот рубахи, стащил с головы картуз, сжал его в руках. – Ну вопчем… ситуация однако… веревка мне понадобилась… вот позарез… хушь режь, а надо… Так бы я и ни-ни, дождался… – заверил дядь Вася, преданно глядя мне в глаза. – Домой, сам понимаешь, не с руки… Маня… Строгая она у меня… жена моя, Мария Федоровна, она это… того самого… – Митрич запутался в показаниях.

– Домой загонит, – подсказал я.

– Ну да, эт самое, верно говоришь… – закивал мужичок.

– И накажет, – пряча улыбку, подлил я масла в огонь.

– Ну да, ну да… – продолжая кивать, забормотал Митрич, потом до него дошло, что я сказал.

Дядь Вася вскинул голову, хотел было возмутиться, но заметил, что я улыбаюсь, растерянно захлопал глазами, покачал головой и неожиданно смутился окончательно, вместо того, чтобы рассмеяться.

– Ну… Ляксандрыч, ну ты… хе-хе… что тут скажешь уел… есть маненько… – проворчал Митрич, смущенно улыбаясь.

– Вот тут не понял, – и настал мой черед удивляться. – Есть что?

– Женишься – поймешь! – отрезал дядь Вася, решительно натянул картуз на макушку, уставился на меня вопросительным взглядом. – Так это… веревку-то выдашь? Помнится, на печку кидали… – напомнил дядь Вася. – Хорошая веревка, добротная… главное, крепкая… сортир-то завалили с одного тырка…

– Так, стоп, – я на секунду замолчал, переваривая информацию. – Дверь в мой дом вы открыли, верно дядь Вась?

– Ну… так-то да… – робко улыбнулся дядь Вася. – Ты того, не серчай, говорю, Ляксандрыч… Ситуация, понимаешь. того самого… Ничего такого… Домой не с руки, говорю жеж, Маня там… А мне веревка ну во как нужна… ну просто позарез, – Митрич провел по горлу ребром ладони. – Тут, Ляксандрыч, вопрос жизни и смерти. Понимаешь? – дядь Вася уставился на меня с тревогой во взгляде.

– Веревку выдам, – пообещал я.

Беспалов обрадовался, но я продолжил допрос.

– Только сначала ответьте: откуда у вас ключи от моего дома? И у кого еще имеются? Вторую партию мне никто не давал. Они все время у вас были?

Митрич смущенно переступил с ноги на ногу, снова стянул шапку, потеребил ее в руках, опять напялил на макушку, поднял виноватые глаза и проворчал:

– Дык я это… может потом, а? Веревку бы мне…

– Василий Дмитриевич, – непреклонно произнес я. – Откуда у вас ключи от моего дома?

– Ну ладно, ладно… заладил… – буркнул дядь Вася, вздохнул и выдал. – Больше-то ни у кого и нет… я-то случайно вспомнил… кабы не приспичило… веревку надо… – жалобно закончил Митрич, зыркнув на меня, но понял, пока не расскажет всего, веревку не получит, и заторопился договорить. – Вспомнил я… что покойная Таисия запасную пару Мане моей давала… Ну и… отыскал в сарайке-то… Маня, она у меня баба хозяйственная, ничего не выкидывает… ключики-то в коробочку жестянку прибрала и в сарайку, на полочку… там я и их и нашарил… Так дашь веревку-то? – едва закончив рассказ, выпалил Митрич.

– Ключи, – я протянул ладонь.

– Так на столе, – с легкой обидой в голосе буркнул Митрич.

Я развернулся, прошел в кухню, взял вторую связку ключей. Их почему-то оказалось аж три штуки на кольце. Один точно от дома, второй похоже от дверей сарая, а вот третий непонятно что отмыкал. Маленький, как от ящичка какого-то или от шкафа. Ладно, потом разберусь. Шагнул к печке, порылся, достал верёвку, вернулся на порог.

– Теперь рассказывайте, зачем вам веревка понадобилась? – строго велел я, глядя в упор на дядь Васю.

Беспалов раскрыл было рот, чтобы возмутиться, потом закрыл, отвел глаза. Снова стянул шапку с головы, замялся.

– Рассказывайте, дядь Вась, рассказывайте, – смягчившись, настойчиво потребовал я.

Отчего-то вспомнился рассказ Григория о том, как двое товарищей, Митрич и Борода, на спор по пластунски переползали поле.

– Что учудили в этот раз? – подтолкнул соседа к откровению.

Митрич удивленно вскинул брови, вздохнул и выдал:

– Так это… Григорич в колодец свалился… Доставать надобно…

– В колодец? – ошарашенно переспросил я. – Глубокий?

– Ну… метров десять будет, – непонятно от чего прибодрившись, выпалил дядь Вася.

– Десять? – я едва не схватился за голову. – Он хоть живой?

– Ну, может, не десять…поменьше… – подумав, признался дядь Вася.

– Завхоз живой? – требовательно спросил у соседа.

– Да живой… чего ему сделается… – меланхолично заметил Митрич.

– Колодец глубокий?

– Ну… хороший такой колодец… внушительный… будет… когда докопают…

– Сколько?

– Чего сколько? Так-то это… бесплатно… колхоз делает… – удивился дядь Вася.

– Глубина сколько метров? – сдержано уточнил я.

– Ну, метров шесть… или пять…

– Так шесть или пять? – допытывался я.

– Ну… пожалуй… поменьше все жеж будет… копать только начали… Метра три-четыре, не больше… – признался все-таки дядь Вася, большой любитель преувеличений.

– И то хлеб, – буркнул я.

– С водой? – уточнил я.

– Не… пустой… не успели… говорю жеж, недоделанный колодец-от… бросили покуда, паразиты… вот Борода и… того… поскользнулся Григорич, ага… – пояснил Митрич, глядя на меня честнейшим взором.

– Или на спор? – небрежно бросил я, вешая веревку на плечо, подумал, прихватил вторую, покороче, на всякий случая. После чего запер двери и приказал. – Показывайте.

– Чего? – растерялся Митрич.

– Идти куда, спрашиваю, – пояснил я. – Идемте, Василий Дмитриевич, спасать товарища завхоза. Как же мы без него.

– Ну да, ну да… верно ты это, Ляксандрыч… правильно… – засуетился дядь Вася, скатываясь к крыльца. – Тут оно недалече… Ляксандрыч… ты это… вот спасибочки… вот удружил… а я-то голову ломал, кого на помощь-от позвать… чтобы значитца… никто никому… а то Маня… Она того этого… – бормотал Митрич, уводя меня куда-т на задний двор, в огороды.

– Василий Дмитриевич, мы хоть правильно идем? – с сомнением в голосе поинтересовался у соседа.

– Так огородами… огородами веду, Егорушка, – засуетился дядь Вася. – Так-то оно надежней… ежели увидит кто. Стыда не оберемся… засмеют… – забормотал тихонько Митрич. – А так огородами пройдем… никто и не увидит… туда за околицу можно и бережком, и за дворами… Тропиночка там протоптанная… никто и не приметит…

– Понял, огородами так огородами, – покладисто согласился я. – В колодце Степан Григорьевич как оказался? На спор или правда поскользнулся? – закинул удочку.

Митрич оглянулся через плечо, захлопал глазами, покачал головой.

– От ведь упрямый ты человек, Ляксандрыч… Никак Гришка проболтался? – фыркнул себе под нос. – Ну… случайно вышло-то… поспорили маненько… с кем не бывает…

– А на что спорили? – поинтересовался я.

– Так это… на конфеты, – окончательно смутился Василий Дмитриевич, покосившись на меня, проверяя, издеваюсь, или нет.

Честно говоря, я настолько опешил от предмета спора, что не знал: смеяться или плакать? Или от души выругаться.

– На… какие? – только и смог выдохнуть я, чтобы не заржать.

– Так это… – расплылся в улыбке Митрич. – На «Птичье молоко»… – мечтательно выдал дядь Вася.

– На «Птичье молоко»? – еще больше опешил я. – Это шутка такая? – осторожно уточнил я.

– Много ты понимаешь, – нахохлился дядь Вася, продолжая шагать в направлении колодца. – Это тебе не хухры-мухры… Это… – Митрич завертел головой, зажмурившись то ли от собственных фантазий, то ли от предвкушения выигрыша, я так и не опередил. – Тут, Ляксандрыч, понимаешь, какое дело… молоко-то жуть какое вкусное, птичье-то… Вопрос, конечно, отдельный, птицу доят или другое чего… – задумчиво пробормотал сосед. – Но ведь не достать, зараза… – плечи дядь Васи огорченно поникли. – Их же, понимаешь, только наладили на производство… В Москве, говорят, и то не достать.

– Ничего особенного, конфеты как конфеты, – брякнул я, не подумав, и тут же торопливо добавил. – Вы где успели попробовать? – осторожно поинтересовался, стараясь не выдать своего непонимания.

Ну, конфеты и конфеты. Этих конфет как того гуталина Или я чего-то не понимаю? Мне вот в детстве «Птичье молоко» тоже казалось чем-то особенным. Все мы с пацанами нянечку нашу в детдоме пытали: каких птиц доят, чтобы молоко-то на конфеты получить. Вовка Минюков уверял, что вывели новую породу. Скрестили, значит, козлодоя с коровой, вот и получили короводойку, она-то и даёт птичье молоко. Вовке мы верили, он был умный, много книжек читал. Каждый раз мы с пацанами слушали очередную версию, раскрыв рты от удивления. Еще и нянька придумывала невероятности. И каждый раз мы с пацанами потом спорили, врет или не врет. И кто правду говорит: Вовка или Митофановна?

– Много ты понимаешь, – обиженно буркнул Митрич. – Конфеты как конфеты! – ехидно передразнил меня сосед. – Это ж достижение! – дядь Вася задрал кверху указательный палец.

– Чего? – обалдел я.

– Достижение, говорю, народного хозяйства! – подтвердил Беспалов, пробираясь через кусты.

Я полез вслед за ним.

– Долго еще?

– Почти пришли, – заверил дядь Вася. – Тут, понимаешь, гордость страны перед мировой общественностью. А он «конфе-е-еты».

Услышав слово «общественность» я аж плечами передернул.

– Угу… и что с ними не так?

– С кем? – не сообразил дядь Вася.

– С конфетами, – уточнил я.

– Все так, ты чего, Ляксандрыч? Газеты не читаешь? Это ты зря! – с укоризной выдал Митрич. – Это ж новые конфеты-то! Вкуснющие… Наши-то молодцы, министр вона с заграницы привез идею-то, говорит, догнать и, значитца, чтобы лучше всех.

– И как? – полюбопытствовал я.

– А так! – Митрич гордо задрал подбородок. – Наши взяли и наше придумали, советское, да получше, стало быть, чем ихнее, капиталистическое.

Митрич снова зажмурился, на это раз стало совершенно ясно, от восторга и предвкушения. – Маня как-то приносила конфетку одну, угостили ее… а она мне принесла… – доверительно сообщил дядь Вася. – Знает Манюня моя, сластена я… что твой медведь. Токма медведь он по меду больше… а я вот по конфетам… Ну и пряники сильно уважаю… Пришли…

Дядь Вася внезапно остановился.

– Да чтоб… – начал я, но вовремя замолчал, не выругался.

– Где колодец-то?

Оглядевшись по сторонам, поинтересовался я. Мы вышли к околице, на другой конец села. К дороге, что уходила в сторону того самого колхоза, которому мы все дружно помогали не так давно.

– Так вот жеж, – с готовностью махнул дядь Вася куда-то себе под ноги и отодвинулся.

– Григорич, что ты там, как оно? Живой? – с неприкрытой тревогой в голосе крикнул Митрич куда-то себе под ноги.

– Не дождёшься, старый хрыч, – откуда-то из-под земли раздался знакомый голос.

– Степан Григорьевич, с вами все в порядке? – задал я наиглупейший киношный вопрос. Оно конечно, человек в яме, какой уж тут порядок.

– Переломов, ушибов нет? – уточнил я. Этот вопрос более актуальный.

– Ты кого притащил, старый пень? А? – рявкнул снизу Борода.

Ну, раз рычит, значит, точно все в порядке, ничего не поломал.

– Так это… помощь… – выпалил Митрич. – Я ж тебя, старого борова, один не вытащу… Отъелся ты на казенных харчах, Григорич… как есть отъелся… Раньше-от жилистый был, что твоя жердь… а нынче вона… жирком оброс…

– Митрич, не гунди, – раздалось глухое ворчание из дыры в земле.

– Дак я правду-то… чего возмущаться… Ляксандрыч, ну что… делать чего будем? – тут же обернулся ко мне дядь Вася. – Веревку скидывай Григоричу… тащить будем…

– Посмотрим, – спокойно выдал я, подходя ближе к колодцу. – Степан Григорьевич, сейчас опору для веревки найдем, привяжем, и скинем вам второй конец. Начнем по тихой травить… – выдал я инструкцию, попутно оглядываясь по сторонам в поисках крепкого деревца. – Вы сможете выбраться? Или сделать сидушку?

В последний момент я вспомни, что у Бороды старшего проблема с ногой. Сумеет ли он забраться наверх, с помощью ног? Или придется поднимать своими силами.

– Сами справимся… людей потревожил… – недовольно отозвался Борода.

– Товарищ Борода, ответьте, – настойчиво потребовал я.

– Выберусь… чего уж… – буркнул громко завхоз. – Не из такой задницы выбирался.

– Хорошо, – кивнул я в ответ. – Тогда ждите, как справимся, скомандуем.

– Угу… – недовольно угукнули снизу.

Похоже, старый фронтовик не по-детски смутился. От того ли, что я стал свидетелем их мужской шалости, не сказать – дурости. Или потому, что молодость осталась за спиной, теперь без помощи из ямины не выбраться, силы не те.

– Вона, Ляксандрыч, вона деревце-то…– Митрич замахал руками, привлекая мое внимание.

– Вижу, спасибо, – я на глазок прикинул, хватит ли веревки. Или вязать вторую. По идее, должно хватить.

На пару с дядь Васей мы обмотали ствол дерева, завязали крепким узлом, потихоньку разматывая, дошли до ямы, вырытой под колодец.

– Степан Григорьевич, сейчас я брошу конец к вам. Ловите, – крикнул я.

– Готово! – раздался ответный возглас.

– Теперь обвяжите вокруг груди, – проложил командовать.

– Готово.

– А теперь мы потихоньку начнем вас поднимать, ваша задача работать ногами. Если что, кричите. Станет трудно, не молчите! Будем думать другой способ. Договорились?

После короткого молчания Борода все-таки неохотно согласился.

– Ну, начали! – скомандовал я и мы вдвоем с Митричем ухватились за веревку.

Глава 7

Быстро вытянуть Степана Григорьевича не получилось. Все-таки отсутствие ноги сильно сказывалось на ловкости. К тому же, чувствуя себя беспомощным, завхоз злился и сам себе портил успешный подъем. Несколько раз Борода едва не сорвался. Если бы я не настоял на том, чтобы завхоз обвязался веревкой вокруг грудины, Степан Григорьевич выкарабкался бы на свет божий с дополнительной травмой. А так удалось избежать переломов и ушибов. Ну, почти, главное, обошлось без растяжений и даже без повреждения спины.

Пару раз наш отважный вынужденный альпинист повисал, что называется, над пропастью. Приходилось потихоньку опускать Степана Григорьевича вниз и начинать все заново.

Сложное это занятие – тащить из колодца старого упрямого бойца. Вытаскивать из болота бегемота и то проще, как по мне. Бегемот хотя бы не сопротивляется и не злится, инстинктивно понимает, что ему хотят помочь. Завхоз, конечно, тоже понимал, что мы с Митричем проводим спасательные работы по вызволенною его тушки из ямы, но вот пострадавшее самолюбие Бороды отказывалось признавать, что без помощи извне на поверхность не выбраться.

В конце концов, над краем будущего колодца показалась макушка Степана Григорьевича.

– Ох, ты, Ляксандрыч, глянь-ка, выполз, родимый! – радостно охнул Митрич и едва не выпустил из рук веревку, желая утереть лоб.

– Держать! – рявкнул я, посильнее упираясь ногами в землю.

Пару раз дядь Вася выходил из-под контроля и товарищ Борода по нашей вине съезжал вниз.

– Ах ты, ешкин матрёшкин! – испугался Митрич, крепче натягивая веревку. – Ну ты и боров, Григорич, – пошутил в адрес товарища Беспалов, демонстративно покряхтывая. – Почитай, тонну тянем!

– Митрич! Убью! – сердито просипел Степан Григорьевич, цепляясь одной рукой за остатки травы вокруг ямы, хватаясь за землю, упираясь локтями, чтобы подтянуться.

– Василь Дмитрич, перебирайтесь поближе, помогите… – велел я, потихоньку подтягивая завхоза, заодно и приближаясь к нему.

– Удержитесь один? Я руку подам, – уточнил я, видя, что Митрич не понял, чего от него требуется.

– Дык это… удержу, чего ж не удержать… он хошь и боров, но такой себе… в меру упитанный, – схохмил Василий Дмитриевич.

Вот ведь человек, в любой ситуации шутку вкрутит. Уверен, помирать будет, так смерть вперед него косточки откинет от смеха.

– Давай, Егорка, держу, – прокряхтел Митрич, пятками зарываясь в мягкую землю и чуть отклоняясь назад, чтобы удержать товарища на краю.

– Дядь Вася, я не бросаю, держу с вами, – заверил Митрича, по быстрому перебираясь к колодцу. – Степан Григорьевич, давайте руку.

Возле колодца я опустился на колени и протянул завхозу ладонь.

– Держите, ну… – требовательно велел я.

Борода зыркнул на меня из-под насупленных бровей, стиснул зубы, желваки заиграли, выражая внутреннюю борьбу фронтовика. Но все-таки разум взял верх над самолюбием и завхоз протянул мне свою ладонь.

Я крепко ухватил мужичка за руку, попробовал подтянуть.

– Нет, так дело не пойдет. Держитесь, я сейчас, – предупредил я Бороду. – Ну-ка, давайте я вас подмышки перехвачу и подтяну. Ногу закинуть сможете?

– Смогу, – пропыхтел сердито Степан Григорьевич. – Отойди, я сам… – проворчал завхоз.

– Ну, пробуйте, я подстрахую, – согласился с гордым фронтовиком, отпустил его руку, но продолжал контролировать процесс.

Борода широко раскинул локти по краю, одним сильным рывком подтянулся и наполовину вылез из ямы. Я тут же подхватил его за плечи, чтобы завхоз не съехал обратно в колодец.

– Дядь Вася, подтяните слеганца! – крикнул, не оглядываясь назад.

– Держу, тяну! – заверил нас Беспалов. – Ох, и тяжелый ты Григорич.

– Чтоб тебя… – буркнул зло завхоз себе под нос, переваливаясь через край.

– Почти достали… – прокомментировал я нашу возню для Митрича, который все еще держал веревку. – Вы как?

– Жить буду, – проворчал завхоз, приподнявшись на локтях.

– Помочь? – поинтересовался на всякий случай.

– Сам, – отрезал Борода, подтянулся на локтях и окончательно вытащил себя из ямы. И от всей души выругался, я аж заслушался.

– Ну, ты, Григорич, молоток! – восхищённо присвистнул дядь Вася, когда товарищ перестал ругаться.

– Ну что, когда долг-то отдавать будешь? А? Проиграл – плати, – съехидничал Василий Дмитриевич.

В ответ Степан Григорьевич загнул очередную руладу на чисто русском народном языке, и, что характерно, ни разу не повторился. Вот что значит мастерство.

Я не встревал в разговор двух старинных товарищей. Молча ждал, когда они наговорятся.

– Степан Григорьевич, держите, – протянул завхозу руку, сообразив, что ему сложно подняться в полный рост, протез мешает. И на колени не встанешь, и опоры никакой рукам нет повыше, чтобы подняться самому.

Борода сердито зыркнул в мою сторону, но руку все-таки принял, тяжело оперся и одним рваным рывком поднялся на ноги, покачнулся, но удержался на ногах.

В этот момент Митрич бросил веревку и подошел к нам. Я страховал завхоза, чтобы он не опрокинулся назад. Ежели теперь упадет в яму, то или шею, или спину сломает.

– Товарищи, давайте отойдем от ямы подальше, – со всей вежливостью предложил я.

– И то верно, слышь, Григорич? Топай сюды, неровен час, снова чертыхнешься, – хохотнул Митрич.

– Ох, Васька, пороть тебя был некому, то ты такой дурной и есть. Ты гляди, дотрындишься, не посмотрю, что дружим столько лет, накостыляю по шее, – выдохнул Степан Григорьевич, отходя от ямы.

– А и накостыляй. Помнишь, как тогда, у реки? А? за Стешку-то дралися. А она взяла и Кольку выбрала, ехидна.

– Дурак ты, и шутки у тебя дурацкие, – сплюнул завхоз, покачав головой. – Как был пустомеля, так и остался.

– Ка-а-а-ки-и-им я-а-а бы-ы-ыл та-а-аки-и-им я и о-оста-а-ну-у-у-ся-а-а– … -неожиданно тонким голоском запел дядь Вася.

– Да чтоб тебя приподняло да треснуло! – выругался Степан Григорьевич. – От твоего скулежу комарье дохнет на лету. Ты давай еще, весь колхоз созови, вот уж народ-то повеселим, два старых дурня.

– Не, ну кто ж знал, что оно так выйдет, – закручинился Митрич.

– Вы мне можете сказать, как вы вообще в колодце попали? – вклинился я в любезную беседу двух товарищей.

Мужички разом на меня оглянулись, смутились, словно только сейчас сообразили, что находятся на поляне не одни. Демонстративно пожали плечами и сделали независимый вид, но так и не ответили на мой вопрос.

– Понятно, – покачал головой. – Ладно, раз с вами все в порядке, давайте по домам собираться. Провожу вас, а то мало ли что… После решите, что дальше делать: поле переползать или море выкапывать на спор… – не удержался и подколол старичков-разбойничков.

– Ну, ты, Ляксандрыч, я-а-а-зва, – протянул Митрич, покрутив головой. – Ты гляди-ка, а, Григорич? Как он нас? А? а все Гришка твой, растрепал за нас, паразит…

– Сами хороши, – буркнул завхоз, ухватился за веревку и принялся развязывать узел под грудью.

Я оставил двух спорщиков приводить себя в порядок и пошел к дереву, которое послужило нам опорой. Развязал свой узел и принялся наматывать на локоть, собирая веревку.

– Степан Григорьевич, бросайте, я смотаю, – крикнул завхозу, заметив, что тот справился с развязыванием.

– А все жеж вот ты мне скажи, Григорич, вот как так-то, а? Вот ты у нас человек уважаемый, учитель опять жеж, а ведешься, ну чисто пацаненок сопливый, – продолжал подначивать друга Митрич. – Ну, вот на кой-ляд ты в ямину эту полез, а? Чего доказать хотел?

– Дурак ты, Митрич, и шутки у тебя дурацкие, – смущенно хмыкнул Борода, косясь в мою сторону. – Не я это полез, понятно тебе.

– Не ты? – изумился дядь Вася. – А кто жеж? Я тут окромя тебя и меня, ну еще вона Ляксандрыча, никого и не наблюдаю. Ляксандрыч, ты мне вот скажи, кого мы из ямины-то тянули? А?

Я решил промолчать. Со старыми друзьями – это как с женатой долго парой, которая долго вместе: милые ранятся, только тешатся, а под раздачу попадают те, кто пытается их помирить. Пускай мужики сами разбираются, мое дело сторона: помог и ладно. Теперь главное этих спорщиков по домам развести, не то еще что-нибудь учудят. Чую, Гришаня уже умаялся батю по селу разыскивать.

– Во-от! – продолжал дурковать Митрич. – И Ляксандрыч говорит: нету тута никого, токма мы и есть.

– Бражка это твоя, вот чего, – буркнул Степан Григорьевич. – Говорил тебе, крепкая. Ты ж заладил: хо-оро-ошая, легонькая. Вот тебе и легонькая! Говорил же, неча вторую брать. По чуть-чуть, по чуть-чуть, – передразнил Борода явно дядь Васю.

– Ну… – теперь смутился уже Беспалов. – Не рассчитал, это да, виноват… малость крепкая оказалась. Бутылки перепутал… так Маня жеж сбила… едва не застукала… вот и схватил первую… запамятовал… – дядь Вася огорченно махнул рукой. – То ладно… Ты-то как? – неожиданно поинтересовался Митрич озабоченным голосом. – Вроде целехонек… Нога-то как? – скрывая тревогу, уточнил Митрич, глядя на товарища.

– Цела, то ей сделается деревяшке, – скривился завхоз. – Непутевый ты, Митрич, верно тебе Маня-то всю жизнь твердит: до седых волос дожил, а ума не нажил. Все тебе хаханьки да шутаньки. И я, старый дурак, каждый раз ведусь… э-эх… – Борода махнул рукой, шагнул в сторону, чтобы поднять шапку, валяющуюся на траве.

Нога его поехала в сторону, завхоз начал заваливаться назад. Яма, конечно была вроде бы далеко, но я инстинктивно рванул вперед, надеясь удержать Степана Григорьевича от падения.

Митрич охнул, дернулся к другу, попытался ухватить завхоза за полы пиджака, но промахнулся.

Степан Григорьевич пытался удержать равновесие, шатнулся вперед, в последний момент дядь Вася умудрился ухватить товарища за рукав и остановить падение. Но тут Митрич наступил на веревку, нога поехала, Беспалов взмахнул руками, выпустил рукав завхоза, и начал падать.

Я успел подскочить и даже сумел остановить падение. Но Митрич умудрился запутаться ногами в веревке, отчего начал завалиться на меня. Мы пошатнулись, я крепко обхватил Беспалова за плечи, чтобы устоять и его удержать. Все бы хорошо, только моя нога наступила на чертову веревку, попала в петлю, ботинок скользнул, нога поехала по траве в сторону. Дядь Вася дернулся вперед, вырываясь из моего захвата. Я же благополучно разжал руки, взмахнул, желая удержать равновесие, но не сумел и опрокинулся на спину.

Последнее, что увидел перед тем, как темнота поглотила меня, пронзительно-синее осеннее небо, по которому плыли белые облака.

Однако, осень…

* * *

– Я не понимаю, куда подевался Егор, – капризно ныла Лизавета, сидя на больничной койке в фельдшерско-акушерском пункте. – Он же обещал вернуться в пять часов и забрать меня. Где он?

– Раз обещал, придет, – в десятый наверное, раз, повторяла Оксана Игоревна надоедливой пациентке.

«И зачем я только предложила Егору посидеть с ней? – тоскливо думала Оксана, украдкой поглядывая на часы на стене. – Как он с ней встречался? Как он вообще мог полюбить эту… девушку? Она же… невыносима!»

Гринева склонила голову над бумагами, застыдившись собственных мыслей.

За несколько часов, что Лизавета Баринова находилась в сельском лазарете, она успела до печенок достать интеллигентную спокойную и рассудительную Оксану Игоревну, которая на своем коротком медицинском веку успела повидать всяких пациентов. Но таких капризуль и надоед фельдшерица встречала впервые.

«Это потому что она из столицы, – потихоньку вздыхая, размышляла Гринева, заполняя рабочие документы. – В сельских больницах в глубинке люди добрее и уважительней. И к врачам по-другому относятся. Слушаются, не канючат. Хотя и бывает сложно донести до пациентов свет прогрессивной медицины. Вон, взять того же Василия Дмитриевича… барсучий жир… настойка… надо же».

Гринева улыбнулась, покачала головой и снова посмотрела на часы.

«А и правда, куда запропастился Егор?»

Девушка нахмурилась, кинула взгляд за окошко. До сумерек оставалось еще прилично времени, но чувствовалось, что за окном не лето. Осенний денек плавно перетекал в вечер, холодели краски на небе, тени становились глубже. Оксана невольно залюбовалась деревом, что росло под окнами фельдшерского пункта. Листь только-только окрасились в багрянец, отливали по краям золотом, в серединках еще посверкивали изумрудом остатки летней роскоши.

– У вас тут так всегда людно по воскресеньям?

Из мечтаний Оксану вывал капризный голос пациентки.

– Что? – переспросила Гринева, возвращаясь из собственных рассеянных мыслей обратно в медицинский кабинет.

– Что это за люди? Они что, слепые? – продолжала возмущаться Лизавета.

– Почему же? Все зрячие, – удивилась Гринева, разворачиваясь к Бариновой.

Лиза восседала на кровати, обложившись двумя подушками, вытянув ногу. Капризно надув губы и картинно выгнул бровь, пациентка тыкала наманикюренным пальчиком куда-то в сторону выхода.

– Я даже отсюда вижу, что написано в объявлении: воскресенье – выходной день. Они что, читать не умеют? Весь день идут и идут!

– Увидели, что работаю, вот и идут, обычное дело, – пожала плечами Гринева, возвращаясь к своей работе.

Бывшая невеста Егора девушке ой как не понравилась: нахальная, капризная, невоспитанная лгунья.

«Бывшая ли? – мелькнула мысль, но Оксана старательно закопала ее поглубже. – Красивая, как картинка или как актриса…» – вздохнула фельдшерица, украдкой достала из ящика стала маленькое кругленькое зеркальце и быстро в него посмотрелась. Поправила прядку, выбившуюся из прически, снова вздохнула, убрала безделушка обратно в стол, поднялась, хотела потянуться, но передумал. Столичная гостья за словом в карман не лезла, правил вежливости отродясь не знала, каждое действие Гриневой ехидно комментировала. Ну ее, и так все настроение испортила вместе с выходным.

Оксана старательно сдерживала желание, недостойное доктора. Последние три часа фельдшерице очень хотелось напоить пациентку волшебным коктейлем: смешать в равных пропорциях снотворное и слабительное. Но – нельзя. Врачи не должны опускаться до уровня заболевших людей. Пациенты – люди не в себе, они в стрессе, порой ведут себя неадекватно, не соображают, что делают. Потом им становится стыдно, они даже извиняются.

Так убеждала себя Оксана, стараясь отключиться от голоса столичной гостьи, пронзительного как циркулярная пила. Правда, Гринева очень сомневаясь, что Баринова, когда придет в себя, извинится за свое некрасивое поведение.

«Вот ведь и таких любят… Интересно, за что Егор полюбил Лизавету? Неужели за капризы? Наверное, за красоту… Лиза очень красивая девушка… А потом что же случилось? Понял, что за красотой одни капризы, так и сбежал?» – Гринева печально вздохнула, снова вернувшись мыслями к взаимоотношениям Егора и Лизаветы,.

– В конце концов, это просто хамство какое-то! – воскликнула Лизавета, начиная очередной заход возмущений в адрес Егора. Но тут уже Оксана не выдержала, поднялась, решительно захлопнула журнал, который заполняла, повернулась к Бариновой и сурово отчеканила:

– Посидишь одна. Я пойду насчет машины договорюсь. Здесь тебя на ночь оставлять нельзя, это не больница. Поедем ко мне. Как Егор объявится, так и заберет тебя. Двери я замкну, не бойся, никто не войдет.

– Что? Но…

– Я скоро, – отрезала Оксана, не став выслушивать возражения, развернулась и вышла в коридор.

Внеплановые воскресные пациенты уже разошлись. Санитарка, тетя Глаша, Глафира Антоновна, тоже домой ушла. Она, как узнала, что докторша на работе, так и прибежала, побросав все домашние дела. Гриневой так и не удалось убедить Глафиру вернуться домой. Тетя Глаша отработала, как положено до пяти часов, и ушла. Теперь Оксана тоскливо размышляла, как быть. Получалось, санитарка отработала сверхурочно, и что с этим делать?