Текст книги "Афганистон (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Эпизод второй: Письмо

Наконец-то все определилось, и я могу написать тебе, что произошло за эти две недели, как я уехал из Гайжюная. Сегодня праздник – 7 ноября, и первый день моей службы всё в той же в/ч п/п 44585 (помнишь тот чирчиковский адрес). Кажется, что прошло гораздо больше времени, но это, наверное, от расстояния и количества событий и мест.

Короче, все по порядку. 25 октября нас подняли в 6 часов утра, одели, выдали все шмотки, какие положены, и уже днем мы – около 70 человек из всех частей учебки – были на вокзале в Каунасе. Оттуда на электричке нас привезли в Вильнюс. Аэропорт – рейс 8086, Вильнюс – Куйбышев – Актюбинск – Ташкент (Ту-134), 6 или 7 часов полета. Вокзал. Электричка. Чирчик. Мы снова попали в то место, где проходили курс молодого бойца. У меня аж сердце защемило, когда я увидел ворота части. Встреча со старым ужасом курса молодого солдата!

Но там все изменилось. Теперь это пересыльный пункт на пути в Афганистан. Кого там только нет: и артиллеристы, и связисты, и танкисты, и мотострелки, и химики, и проч., проч., проч. Ну, тут, уж мы впервые, пожалуй, почувствовали что такое десантники. Все нацепили береты, тельники, и другие регалии десантных войск. И вся эта трехтысячная толпа чернопогонников нас уважала. Нас боялись. Мы превосходно сыграли роль ярых десантников. Бедные офицеры сбились с ног, собирая нас по городу, по гауптвахтам, и другим веселым местам. Хорошо, если ночью в казарме спала половина народу. Остальные, где только не шлялись. Короче, полная свобода (читай анархия).

29 октября прибыло еще 60 человек из Гайжюная. Наши силы удвоились. И мы бы перевернули весь Чирчик, если бы в ту же ночь нас не отправили в Кабул.

Ташкент. Аэропорт. Ту-154Б-2. Один час двадцать минут полета. Самолет пошел на снижение. Внизу показались горы и долины Афганистана. Это красиво, как может быть красиво однообразие коричневой пустыни. Очень красиво. И страшно…

Кабульский аэропорт. Наши самолеты, вертолеты, истребители, танки, бронетранспортеры, солдаты, офицеры – вокруг, война. Пересыльный пункт под Кабулом. Пятеро суток. Грязь. Холод. Дождь. Снова грязь. Полное безделье и покой. Братская могила.

Снова аэропорт. Два «Боинга». Ожидание вертолетов. Афганские солдаты. Наконец пришли вертолеты. Ми-8. 45 минут над горами. Гардез. В/ч 44585. Плакат над входом: «Слава советским десантникам!». Солнце. Днем жарко. Ночью холодно. Жить можно. Но нас, несколько человек, отправили еще дальше – ближе к границе. В отдельное подразделение части – за перевал.

БТР-70. Дорога. Ездят такси из Гардеза, и как-то не верится, что здесь стреляют, что рядом душманское гнездо. Подвезли несколько афганцев, один говорит: «Афганистон – не хорошо! Афганистон – душман, басмач, не хорошо!», – говорит, а сам улыбается как-то злорадно.

Короче, здесь нормально – живем в казармах (повсюду в Афгане советские войска живут в палатках), есть баня (даже в Гардезе ее нет), ну и т. п.

В общем, всё o'key – пишите письма мелким почерком.

07.11.1982.

Эпизод третий: Место действия: Суфла

Сороковая армия, за редким исключением, жила в палаточных городках. Одним из таких исключений был третий батальон 56 Десантно-штурмовой Бригады. Он действовал отдельно от бригады и отдельно располагался на полпути из Кабула в Гардез, в бывшей миссии англиканской церкви, по соседству с кишлаком Суфла.

Вся территория была обнесена забором из того же материала, что и построенные внутри с полдюжины зданий (видимо из глинобитного кирпича с добавлением цемента). Дома в один этаж, два больших отданы под казармы личного состава. В тылу казармы седьмой роты и взводов АГС/ЗРВ находились столовая, продовольственный склад и пекарня. Отдельно располагались артиллеристы, санвзвод и хозвзвод – все в одном здании напротив входа в столовую. Штаб с жильем для комсостава батальона также находился в отдельном доме у западной стены. Напротив него – караулка с гауптвахтой. Далее: строение, используемое в различных целях, но официально числившееся как баня; большой туалет рядом со складом ГСМ; ворота; вдоль дороги, за которой текла река Логар, техпарк с техникой батальона, с многочисленными каптерками подразделений; в середине ограждающего его забора – КПП. Если смотреть от него влево, то взгляд упирался в задник обязательной трибуны с флагштоком, перед которой лежал щебенчатый плац. Примерно в полукилометре на юг, в сторону Гардеза, на сопке, господствовавшей над обширной долиной, был установлен пост, прозванный «Ласточкиным Гнездом», главным вооружением которого служил стационарный крупнокалиберный ДШК (кажется трофейный, так как таких пулеметов на вооружении батальона больше не было[1]1
  Этот ДШК в качестве трофея был взят Владимиром Остяковым (9-я Десантно-Штурмовая рота). Поначалу ДШК установили на БТРД девятой роты, до тех пор, пока духи, которые за ним специально охотились, не подловили его на мине, когда ходили мы на Малихейль, это чуть левее ущелья Вагджан. После этого ДШК был установлен стационарно в охранение на сопку. – Прим. Александра Тумаха, командира третьего взвода 7-й Десантно-штурмовой роты.


[Закрыть]). Сопка была окружена минными полями. Вела на пост единственная тропа. Примечательна сопка была еще огромной надписью на пушту. Якобы она переводилась так: «Мы еще вернемся!». Кто вернется, и зачем, было неизвестно. Хотя, если это была правда, то угроза обращена в нашу сторону.

Минные поля тянулись по внешнему периметру с севера и юга, на западе отступали к предгорьям, за речушку без названия, перед которой было организовано стрельбище, позиции артбатареи и ГРАДов. Оборудованы эти поля были мотострелковой частью стоявшей здесь до прихода нашего батальона. Когда часть передислоцировали, минные поля остались, а их карту оставить, конечно же, ума не хватило. Поэтому несколько раз в год кто-нибудь обязательно подрывался на противопехотках – чаще местные жители, немного реже наши солдаты. Горы возвышались в 3–5 километрах на запад, за ними скрывалась столица провинции – город Баракибарак, так никогда и не взятый нашими войсками.

С северной стороны, за забором, была обширная свалка. Место довольно опасное, где помимо бытового мусора и пришедшей в негодность техники, можно было найти практически любые боеприпасы из арсенала батальона – от автоматных патронов до артиллерийских снарядов. Однажды на свалке случился пожар, и потом не меньше недели продолжалась непрерывная канонада, гремели взрывы. В небо взлетали трассеры, рвались гранаты и мины, порой пули свистели и над головами. Поход в сортир, который был рядом со свалкой, в это время превратился в довольно опасное занятие.

Когда наступила тишина, то от нее действительно звенело в ушах.

За свалкой и минным полем был афганский кишлак Суфла, контролируемый, по крайней мере, днем, «народной» властью. По ночам, для защиты органов этой самой власти совместно с сотрудниками ХАД, в Суфлу выезжали 2–3 наши отделения на броне.

В восточную сторону, за дорогой и рекой, раскинулась обширная долина. Где-то там, за едва видимыми горными вершинами скрывалась пакистанская граница. Здесь же разбросаны десятки враждебных селений, ближние из которых с нашей стороны контролировались разве что артиллерийским и пулеметным огнем. Попытки установить контроль административный предпринимались по отношению к этой территории с завидным постоянством практически ежегодно и имели вид армейских операций. Вне зависимости от успеха или неуспеха каждой отдельно взятой операции, Логар оставалась мятежной провинцией. Даже если удавалось утвердить кабульскую власть в каком-либо кишлаке, она долго там не удерживалась никогда. Наиболее длительный эксперимент удался в относительно крупном селении Хуши. Дошло до того, что его посетил московский журналист на вертолёте, и вскоре в одном из номеров «Известий» появился внушительный подвал на третьей полосе под названием «Люди Хуши», о трудном, но поступательном становлении новой власти. После публикации прошло дней десять, и, под звуки дальней канонады, батальон был поднят по тревоге. Но помощь опоздала. Власть в Хуши переменилась. Даже не вступая в бессмысленный бой, подобрали уцелевших активистов и царандоевцев и вернулись назад.

Эпизод четвёртый: Наш десантный батальон

– Сейчас все в наряде, так что я тебя ознакомлю с обстановкой спокойно, – старший сержант Тименбаев, казах, невысокого роста, кряжистый, с лукавым и недобрым, но одновременно ласковым взглядом раскосых глаз, привел Дубина из длинного темного коридора, пронизывающего насквозь всю казарму, в кубрик, который занимали третий и минометный взвода. Они и впрямь вошли в третью правую дверь со стороны южного входа.

– Вот будет твоя кровать наверху, вот тумбочка. Положи свои вещи пока на кровать, потом разберёшься. Главная твоя, и других молодых, задача по кубрику – печь и вода. Всегда должен быть уголь, дрова, и полный бидон воды. Утром дополнительно должен быть еще вот этот бак нагретой воды.

Дубин огляделся вокруг, пока сержант нагибался за баком и доставал из-под кровати эту странную емкость – в форме параллелепипеда, величиной с парашютную сумку, с закругленными боками, двумя приваренными ручками и круглым отверстием сверху. Бак явно имел афганское происхождение.

Помещение тускло освещалось импровизированными люстрами, абажурами для которых служили верхние половины корпусов мин-итальянок. По обеим стенам кубрика тянулись обычные двухъярусные армейские кровати, в середине правой стены была вмонтирована капитальная массивная печь с железным листом сверху вместо плиты. Возле нее лежали дрова, стояло ведро с углем, а ближе к входу – бидон, который в гражданской жизни обычно используют для хранения и перевозки молока.

Одна из кроватей слева, ближе к окну, которых было всего два, убрана с особой тщательностью, в изголовье – портрет молодого офицера в парадной форме. Позднее Дубин узнал, что это был скромный памятник, такова была установившаяся традиция, командиру их взвода лейтенанту Александру Кожинову[2]2
  Обстоятельства гибели лейтенанта Александра Кожинова:
  Для восьмой роты, при мне, самый страшный день был 2-е августа 1982 года. Можете представить какая это дата – день ВДВ.
  В засаду ушли командир третьего взвода Кожинов и, кажется, командир второго – Серега Лещишин. В 4 утра долбанули караван, это буквально за мостом на Гардез, и налево, километрах в двух с половиной. Засада получилась – «классика», как в учебниках: «Огневой мешок», МОНки на путях отхода и т. д. Не подумав о последствиях, спустились за «результатами», и в этот момент попали под шквал огня (Кожинов погиб сразу). Бронегруппа под руководством Саши Борщука пошла на помощь, но его БМД из гранатомета подбили (Саня был ранен: ноги). У вас остался только прапорщик Вася Лебедь – техник роты, он взял командование ротой на себя, и попросил подмоги. Через 1 минуту сорвалась наша рота, девятая осталась в резерве, она была в нарядах, до обеда добивали «духов», гоняли их по пустыне, не давая им зайти в Бараки, помогали артиллерия и реактивщики. Потом при помощи агентуры стали ясны подробности. Саша Кожинов зацепил боковое охранение, а основная банда до 300 человек с оружием шла в километре левее, услышав бой, она втянулась в него, поэтому такие потери у нас были. В тот день было двое убитых (второй боец умер в госпитале) и семь раненных. Взяли много оружия и мин, после этого почти в каждом кубрике сделали из мин люстры.
  Вообще, в батальоне при мне восьмая рота считалась засадной, Серега Лещишин прошел сборы по проведению засад в Герате, а потом нам взводным передал опыт. – Прим. Александра Тумаха, командира третьего взвода 7-й Десантно-штурмовой роты.


[Закрыть], который погиб 2 августа 1982 года.

Нового командира не присылали до самой весны, и поэтому Тименбаев все это время частично исполнял офицерские обязанности. Потому же, третий взвод отдельно курировал и замполит роты, которому вскоре пришло время смениться по той же скорбной причине, по причине гибели…

– Куда ты оглядываешься, ты на меня смотри, и слушай, – Дубин невольно вытянулся по стойке смирно, уловив металлические нотки в голосе зам. ком. взвода, – Так вот: ты служишь в третьем взводе восьмой роты, и если тебя будут припахивать чужие дедушки, неважно, из другого ли взвода, и уж тем более роты, подчиняться нельзя. Чуть что, можешь говорить мне, или Косте, или Сереге, или Вите, всех скоро узнаешь; мы разберемся. Понял, да?

– Да.

– Не да, а так точно. Ты же не первый день в армии, должен знать.

– Так точно.

– Хорошо. Теперь пошли, проведу по батальону. И, запоминай сразу – больше никто показывать не будет.

Выйдя на крыльцо, Тименбаев оглянулся, и показал рукой вглубь коридора: «Отсюда, и до тумбочки девятой роты, наша территория. Это когда дневальным будешь». На всем протяжении длинного сквозного коридора, под лампами, стояли несколько дневальных – четыре или пять[3]3
  8-я рота, 9-я рота, взвод саперов, взвод связи, минометная батарея. – Прим. автора.


[Закрыть], Дубин точно сосчитать не успел.

По бокам от входа в казарму были установлены две гильзы от гаубицы, приспособленные под урны для мусора. Вперед вела неширокая дорожка, обсаженная тополями. Справа, из пригорка, слабым и мутным ручейком текла вода небольшого родника.

– Напротив, левее, казарма седьмой роты, там тебе делать нечего. Правее штаб и караулка. Пошли сюда, – они спустились с крыльца, и пошли влево, в сторону техники.

– Вот парк нашей роты – 9 БМД и одна БТРД минометчиков. Нашего взвода, вот эти – 386, 387, 388. Ты – наводчик триста восемьдесят шестой. Так, ну это каптерки, это потом, пошли дальше. Вот КПП. Привет, Витя, – у ворот, скрестив ноги, спрятав руки под ремень над бушлатом, стоял среднего роста кучерявый сержант с маленькими изящными усиками.

– Это что, наш молодой новый?

– Ага.

– И как?

– Пока не знаю. Ладно, привет, – они прошли через плац, усеянный щебенкой, и вошли в столовую.

– Наши столы вот, четыре, слева от входа, – внутри было сыро и тускло. Противоположная входу стена большого, продольного помещения с невысокими потолками, разделённого двумя рядами квадратных колонн, терялось во тьме. Слева угадывались два закрытых окна раздачи. Шеренгами вдоль стен выстроились длинные деревянные столы и скамьи. Ощущение, как в морге, а не в столовой. Вообще все армейские столовые производили неприятное впечатление, но эта показалась Дубину просто жуткой.

Они вышли на улицу, и двинулись дальше. За углом столовой Тименбаев показал водовозку – зеленый ЗИЛ, который доставляет питьевую воду из Суфлы. Других источников чистой воды в батальоне нет. Водовозка же делает за день обычно два рейса – утром и вечером, под охраной машин, дежурящих ночью возле местного комитета НДПА. Без вооружённой охраны, в одиночку передвигаться ей опасно. Этой воды часто не хватает, особенно вечером, поэтому очень важно успеть раньше других, когда ее привозят, – всё это старший сержант объяснял Дубину, когда невдалеке, возле забора они заметили оборванного изможденного солдатика с грязными казанами, кружками и ложками. Используя воду из арыка и песок, он мыл всю эту посуду. Тименбаев резко прервал разговор и быстрым шагом двинулся к нему, оставив Дубина в легком замешательстве. Тот поспешил вслед и, подойдя ближе, признал в худом грязном лице знакомые черты. Они вместе полгода назад надрывались в Чирчике на курсе молодого солдата. Но имя его давно уже вылетело из головы. Между тем Тименбаев наехал на молодого с возмущением в голосе:

– Ты, чмо, что делаешь?!! Хочешь, чтоб мы все заболели и умерли!? Чем ты моешь казаны? Посмотри на свои руки, они покрылись уже коростой, – Солдатик стоял почти по стойке смирно, опустив глаза к земле и спрятав кисти рук за спину.

– Ты что, воду из цистерны набрать не можешь, вот же она, рядом!!!

– Там пусто, я потом перемою.

Тихий ответ еще больше разозлил сержанта:

– Пусто? А где ты был раньше, обед уже кончился три часа назад! И когда потом?!

Эти слова остались без ответа.

– Вот, знакомься, его фамилия Ильин, будете работать вместе, – Тименбаев повернулся к Дубину и внимательно на него посмотрел.

В голове у Дубина все смешалось. Он почувствовал, что в лице этого Ильина видит свое ближайшее будущее, и ему стало страшно. Под взглядом сержанта он съежился, и чтобы чем-то ответить, попытался изобразить на лице понимание, но в итоге получилась какая-то дурацкая ухмылка. Тименбаев хотел уже отвернуться и продолжить разнос, но, увидев эту гримасу, сверкнул глазами, и с каким-то отвращением, граничащим с удивлением внимательно оглядел этого нового придурка.

– Ладно, через час лично мне представишь все в чистом виде. Понял, чадо. Ты, как тебя зовут? – без паузы повернулся он к Дубину.

– Рядовой Дубин, – замешкавшись от неожиданности, ответил тот.

– Врешь, ты ефрейтор. Пошёл за мной.

Они молча направились в казарму. Дубин понял, что прелюдия завершилась, и еще понял, что об этой своей ухмылке ему придется еще не раз пожалеть.

Эпизод пятый: Леонид Ильич

10 ноября в Москве стояла самая, что ни на есть зимняя погода: падал белый снег, из помещения казалось, что на улице стоит абсолютный холод. Позавтракав рано утром, Леонид Ильич листал свежую «Правду». Просмотрев две полосы, он почувствовал привычную усталость – здоровье Генерального Секретаря уже давно было неудовлетворительным. Хорошо еще двигаться он мог сам, чаще все-таки без посторонней помощи. Свернув газету, он встал с трудом из кресла. В соседней комнате тоже почувствовалось какое-то движение: там находилась личная охрана, которая следовала за руководителем страны повсюду. Когда Леонид Ильич поднялся в спальню, они поднялись вслед и закрыли за ним двери.

Виктория Петровна оставалась внизу в столовой. Ей показалась, что прошло каких-то несколько минут, когда один из сотрудников охраны медленно подошел к ней. Наклонившись, он сообщил, что ее муж только что умер. Она зарыдала. Через некоторое время, взяв себя в руки, пошла к нему наверх. Охрана не разрешила ей пройти. Забальзамированное тело мужа она увидела только через два дня, в Колонном Зале Дома Союзов, во время торжественного прощания с покойным. С тех пор ее не оставляло ощущение, что Леонида Ильича постигла слишком внезапная смерть[4]4
  Из книги Петера Швейцера «Победа», стр.220. Изд. СП «Авест», Минск 1995 г. – Прим. автора.


[Закрыть].

Вечернее построение с оружием и по тревоге не было таким уж редким событием в батальоне. Вновь прибывшие, числом двадцать шесть человек, тоже не показывали своего удивления, хотя и сильно волновались: началось! Ведь прошло лишь три дня, как они здесь, и вот, похоже, все идут на какое-то серьезное дело.

Дежурный офицер доложил комбату, что третий батальон пятьдесят шестой бригады на развод построен, после чего комбат для пущей важности поднялся на трибуну. За ним следовал замполит и солдат из наряда по штабу. Происходило что-то вовсе необычное.

После паузы заговорил командир:

– Товарищи солдаты (с чего это вдруг товарищи)! Сегодня скончался Генеральный Секретарь Коммунистической партии Советского Союза, Председатель Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик Леонид Ильич Брежнев. Прошу всех снять головные уборы. Знамя приспустить.

По строю пронесся шорох срываемых шапок, в наступившей после тишине проскрипел трос со спускаемым над трибуной красным знаменем – дневальный по штабу от волнения не снял шапку, или так и должно быть по протоколу – кто его знает. Траурное молчание продлилось не больше положенной минуты, после чего над плацем разнесся голос комбата с вернувшимся привычным металлом:

– Батальо-о-он… Смир-рно! Слушай боевой приказ! Для предотвращения провокаций со стороны бандформирований объявляется готовность первой степени. Всем подразделениям подготовить боевую технику. Командирам рот и подразделений через пять минут прибыть в штаб для получения конкретных заданий. Вольно. Командуйте, лейтенант, – комбат спустился с трибуны и быстрым шагом пошёл прочь.

– Батальо-о-он… Смир-рно! Напра-нале-во! Шагом марш! – дежурный офицер быстро закончил развод и, в сопровождении дневального, побежал вслед за комбатом.

Новость была из ряда вон. Не Сталин, конечно, Дорогой Леонид Ильич, но такого события не было с того самого 53-го, чтоб глава помер на посту.

Уже на ротном разводе замполит говорил про угрозы оппозиции в стране, империализм, отпор агрессивным планам США, без особого энтузиазма, в ожидании возвращения командира роты из штаба. Потому что в чем заключается готовность первой степени в таком случае, было не понятно, вот он и говорил, что говорил. Не было такого случая, пока первый.

Ротный прервал замполита на полуслове, чему тот был только рад, и изложил задачу:

Экипажи первого взвода готовят машины, и остаются в парке, при машинах в резерве. Остальным оставаться в расположении роты, никому не раздеваться, можно спать, но при оружии.

Второй взвод остается в расположении роты, никому не раздеваться, можно спать, но при оружии. Механикам-водителям взвода прогреть машины.

БМД третьего взвода с экипажами и десантом из двух человек в каждой, занимают позиции с внешней стороны, вдоль стены к югу от расположения. Остальным оставаться в расположении роты, никому не раздеваться, можно спать, но при оружии.

Минометному взводу развернуть минометы непосредственно у расположения на восток. Установить пост возле каждого миномета. Остальным оставаться в расположении роты, никому не раздеваться, можно спать, но при оружии.

Ожидаются провокации со стороны мятежников.

Готовность продлится трое суток, по плану, в течение которых взвода будут меняться. Задача минометному взводу – постоянная.

Указанная диспозиция будет действовать по ночам, с 21.00 до 5.00 следующего дня.

Дневная задача будет поставлена на утреннем разводе.

Экипажам на позициях приказано выдать сухпаек из НЗ батальона.

Старшине роты получить сухпай на пищевом складе.

Всё. Приступить.

В небо периодически взлетали осветительные ракеты. Тогда Дубин напряженно вглядывался в скрывающуюся в темноте дорогу. Ничего не происходило. Только ДШК на сопке периодически плевался трассерами в ничто.

Позднее он никак не мог вспомнить, как они проехали на эту позицию через минное поле. Хотя, мины то всё сигнальные да противопехотные. Ничем БМДшке повредить не смогли бы. Но все равно некий абсурд в этом присутствовал. Ставить технику у этого прохода, посреди забора… Ещё более нелепо стояла машина ближе к стрельбищу. Там то чего ожидать? А маневр, в случае чего, крайне ограничен. МТЛБ артбатареи зачем-то загнали на стрельбище, перед гаубицами. Там снаружи горы. Могут минометы накрыть с них, но никакая атака невозможна. Видимо диспозиция для такого случая была разработана в каком-нибудь Генштабе в городе Москва, настолько она была нелепой. И комбат никак не мог этот план обойти. Тут дело государственной важности и рациональность отступает. Часть бронетехники расставили по периметру расположения, снаружи, два БТРа вообще светились на дороге, где из-за реки Логар их могла элементарно сжечь пара гранатометов. Но это потом, через время он подумал, а в этот момент его задача была наблюдать.

Ничего не происходило. Трассеры опять отлетели. Ракета осветила пространство. Пространство выглядело в этом свете как Марс или Нептун. Что-то из кино показалось. Про пыльные тропинки далёких планет и наши следы… Ничего не происходило.

Утренний развод проводил дежурный по батальону. Усилить посты, весь народ скорбит, американский империализм – вода.

Отменены все колонны. Ожидаются провокации. Американский империализм. Агрессия. Мозги затуманены бессонницей, но шевелятся помалу. Или Серёга, механик-водитель Дубина, своим тихим разговором с другом Костей, подсказывает:

– Ага. Жрачки уже нет, сигарет тоже. Колонн не будет. Совсем оху… Мне этот минтай с сухарями.

Костя ничего не ответил.

Молча, без песни, рота пошла в столовую. Строй редко гремел оружием. На столах лежала горка консервов и кучка сухарей. Через двадцать минут консервы остались нетронутыми. Сухари пропали.

Молча, без песни, рота пошла обратно.

Отвращение к минтаю в масле Дубин пронес на всю оставшуюся жизнь.

Так ничего и не произошло.

Ильич скрылся в могиле у кремлёвской стены.