Текст книги "Давид Ливингстон. Его жизнь, путешествия и географические открытия"

Автор книги: Дмитрий Коропчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава VI. Приезд в Англию

Переезд на родину.– Прибытие в Лондон.– Чествование Ливингстона.– Его книга и ее успех.– Торжественные встречи в университетских городах.– Свидание с рабочими.– Снаряжение экспедиции в Африку.– Отъезд из Англии.

Предполагая из Килимана отправиться в Англию, Ливингстон оставил своих людей в Тете, за исключением восьми сопровождавших его до Килимана. Эти последние весьма желали поехать с ним на его родину; однако Ливингстон боялся взять их ввиду опасности от морского переезда и перемены климата и сделал исключение для одного Секвебу, оказавшего ему много услуг в последнем путешествии. После шести недель, проведенных в доме португальского полковника Нунеса и послуживших для некоторого восстановления здоровья Ливингстона, в Килиман пришел английский бриг, который привез Ливингстону сто пятьдесят фунтов стерлингов (около полутора тысяч руб.), присланных агентами миссионерского общества в Капштадте, чтобы доставить Ливингстону возможность возвращения на родину. Военный корабль предложил бесплатно довезти его до острова Св. Маврикия. Дружелюбное отношение капитана и всего экипажа позволяло Ливингстону думать, что он уже находится на родине; ему трудно было только объясняться по-английски, так как в течение почти четырех лет он был лишен возможности говорить на родном языке. Бедному Секвебу не удалось добраться даже до острова Св. Маврикия: новые впечатления, какие вызывали в нем море и пребывание на военном корабле, подействовали на его рассудок, и в припадке умственного расстройства он бросился в море.

Прибыв на остров Св. Маврикия 12 августа 1856 года, Ливингстон должен был остаться там в гостеприимном доме генерала Гэя, который советовал ему воспользоваться здоровым климатом острова для излечения последствий лихорадки. В ноябре Ливингстон продолжал путь на родину через Красное море. Он рассчитывал встретиться с женою и друзьями в Саутгемптоне. Однако пароход едва не потерпел крушения близ Тунисской бухты, и пассажиры были доставлены только до Марселя. Оттуда через Париж и Дувр Ливингстон проехал в Англию и прибыл в Лондон 9 декабря 1856 года. Еще в Каире им было получено печальное известие о смерти отца, чем отчасти была отравлена радость возвращения на родину. Из Лондона Ливингстон тотчас же проехал в Саутгемптон за женой, с тем чтобы немедленно вернуться в Лондон.

По возвращении в Лондон скромному путешественнику предстояло сделаться предметом самых торжественных чествований и восторженных оваций. 15 декабря в его честь Королевское географическое общество устроило экстренное заседание, в котором председательствовал знаменитый геолог Мерчисон и в числе присутствующих находился друг Ливингстона Освелл. Мерчисон в своей речи перечислил услуги, оказанные науке Ливингстоном, который прошел шестнадцать тысяч верст, определяя положение населенных мест, гор, рек и озер, неизвестных до тех пор, и изучая проходимые им местности в физико-географическом, геологическом, климатологическом и естественноисторическом отношениях. Своими наблюдениями он установил, что внутренняя Африка представляет собою плоскую возвышенность, прорезанную озерами и реками, имеющими сток к океанам, лежащим на западной и на восточной стороне материка. Но выше всего сделанного Ливингстоном, почетнее всех его подвигов президент считал выполнение обещания, данного сопровождавшим его дикарям, ради которого Ливингстон, преодолев столько опасностей, решился вновь подвергнуться им, чтобы привести своих провожатых на их родину. После речи президента Ливингстону была вручена большая золотая медаль. Извиняясь за краткость своей речи вследствие потери привычки говорить на родном языке, Ливингстон сказал, что, стараясь открыть некоторую часть Африки влиянию христианства, он исполнил только долг миссионера. Остается сделать еще весьма много, и предпринятое им можно будет считать оконченным лишь тогда, когда торговля невольниками будет уничтожена и вся внутренняя Африка будет открыта для христианства и торговли. Профессор Ричард Оуэн, под руководством которого некогда работал Ливингстон, подтвердил значение его исследований для зоологии и палеонтологии. Присутствовавшие астрономы, знавшие от своего капштадтского собрата Маклира о точности определений Ливингстона, присоединили выражения своего удивления многочисленностью и совершенством его работ этого рода.

На следующий день, 16 декабря, состоялось в честь Ливингстона торжественное заседание Лондонского миссионерского общества. Председательствовавший в собрании лорд Шефтсбери произнес приветственную речь, в которой сказал, что для общества не может быть более почетной обязанности, как чествовать такого человека, жизнь и деятельность которого посвящены смиренному и искреннему выполнению ангельской песни: «Слава в вышних Богу, на земле мир, в человецех благоволение!» Ливингстон ответил несколькими словами, в которых благодарил директоров общества за оказанную ему поддержку и объяснял причины медленного распространения христианства среди африканских племен. В заключение лорд Шефтсбери посвятил несколько сочувственных слов жене Ливингстона, напомнив о ее близком отношении к миссионерской деятельности как дочери и жены миссионера, о той помощи, какую она всегда оказывала мужу, пока была с ним, и о тревожных и печальных днях, пережитых ею, когда она, возвратившись в Англию, подолгу оставалась без всяких известий о муже. 5 января 1857 года было созвано лордом-мэром многочисленное собрание, чтобы выработать адрес Ливингстону от города Лондона. Внимание к Ливингстону возросло еще более, когда было получено известие о состоявшемся в его честь торжественном собрании в Капштадте. Королевский астроном Маклир, распространяясь о точности географических определений Ливингстона, объяснил, что число его частных наблюдений доходит до 2812, кроме тех, которые не дошли по назначению или не были сообщены им. «Вся внутренняя Африка, – сказал он, – носит теперь на себе отпечаток Ливингстона. Находясь в любом пункте той области, какую он прошел, теперь можно знать с точностью, где именно находишься… Я утверждаю, что сделанное этим человеком не имеет себе подобного». Капштадтский епископ Томпсон заявил со своей стороны, что нельзя найти человека, который лучше доктора Ливингстона исполнил обязанности священного призвания христианского миссионера и, сознавая всю важность своего дела, привел его к столь успешной цели. Негоциант Реттерфурд, сопровождавший Ливингстона в одну из его поездок, свидетельствовал о его замечательной справедливости, кротости и добросовестности и прибавил, что ему удавалось слышать от него поразительно верные и проницательные суждения об организации торгового дела в Африке. Таким образом, и в столице его родины и в центре той области, где он действовал, вполне признавались его заслуги как путешественника, географа, зоолога, астронома, миссионера, врача и организатора торговой деятельности. Ливингстон ожидал только возможности уехать от этих оваций в Гамильтон, где в то время жили его мать, дети и родные.

Вначале Ливингстон думал пробыть в Англии не более трех-четырех месяцев, чтобы не заставлять своих людей слишком долго ожидать его в Тете. Однако успокоенный обещанием португальского правительства, что оно позаботится о них, он решился продлить свое пребывание на родине. Оно вовсе не было отдыхом для него. Первые месяцы 1857 года он должен был посвятить описанию своего путешествия, заказанному при посредстве Мерчисона издателем Мерреем. Как говорил сам Ливингстон, литературная работа давалась ему с таким трудом, что он скорее согласился бы проехать еще раз через всю Африку, чем снова написать такую книгу. Правда, его книга, названная им «Путешествия и исследования миссионера в Южной Африке», страдает недостатком цельности, но этот недостаток был естественным последствием спешной работы; по справедливому замечанию его биографа Блэки, если бы Ливингстон «обладал пером Сэмюэля Джонсона или красноречием Эдмонда Борка, он не мог бы произвести большего впечатления; его безыскусственный слог и простая речь как нельзя более гармонировали с его правдивым, чуждым всякого преувеличения характером». В то время, когда Ливингстон писал свою книгу, он жил с семьей у того или у другого из своих друзей. Один из них, Фредерик Фитч, в воспоминаниях о нем рассказывает, что Ливингстон, несмотря на все оказанные ему почести, оставался таким же простым и непритязательным человеком, как и прежде, и бывал недоволен, когда к нему относились как к знаменитости. Он даже избегал выходить на улицу и в церкви садился в уединенное место, чтобы избавиться от оваций. «Путешествия миссионера» вышли в свет в ноябре 1857 года и имели необычайный успех. Несмотря на довольно высокую цену, назначенную издателем, двенадцать тысяч экземпляров были распроданы в короткое время, и понадобилось второе издание. Выдающийся успех книги доставил автору значительную сумму; небольшую часть ее он отделил для воспитания детей, а остальную назначил для поддержания своих дальнейших исследований Африки. Книга была встречена самыми сочувственными отзывами в научной литературе, но, с другой стороны, на нее посыпались упреки за то, что в ней отведено гораздо более места географическим и естественноисторическим вопросам, чем миссионерскому делу. Одна дама из Карлейля написала письмо автору, в котором ставила на вид, что он более ученый, чем миссионер; Ливингстон послал ей следующий характерный для него ответ: «Нигде я не был ничем другим, как только служителем Бога, следующим указаниям Его перста… Я работал на моем поприще кирпичом и известкой, кузнечным мехом и столярными инструментами столько же, сколько проповедями и врачебной практикой. Я знаю, что я не принадлежу себе, что я служу Христу, когда убиваю буйвола для моих людей или занимаюсь астрономическим наблюдением, или пишу кому-нибудь из детей Божиих. Приобретя с Его помощью познания, которые, как я надеюсь, послужат на пользу Африке, должен ли я скрывать мой светильник под спудом только потому, что некоторые не считают его приличным для миссионера? Зная, что, по мнению некоторых лиц, открытие новой страны для христианства – дело, не подходящее тому, кто пользуется пособиями миссионерского общества, я отказываюсь теперь от содержания, какое получал от общества, находясь в сношениях с ним».

Окончив издание своей книги, Ливингстон уже не отклонял приглашений, вызывавших его в различные места Англии и Шотландии. Торговая палата в Манчестере приготовила ему столько же торжественный, сколько и сердечный прием. Ливингстон воспользовался этим случаем, чтобы ознакомить коммерсантов Манчестера с естественными богатствами Африки и расположить их к установлению торговых сношений с посещенными им странами. Затем его ожидала торжественная встреча в Глазго, где медицинский факультет университета избрал его своим почетным членом, а совет города – почетным гражданином. Особенно трогателен был прием, оказанный Ливингстону обществом шотландских фабричных рабочих и ткачей. На обращенную к нему речь он ответил, что его спартанское воспитание на фабрике в Блентайре послужило основой для совершенного им дела, что в жизни, посвященной работе, надо видеть удел большей части человечества и что бедности не следует стыдиться, так как Спаситель был унижен и беден. Такой же задушевностью отличалось его свидание с фабричными рабочими в Блентайре. Ливингстон должен был посетить Эдинбург, Оксфорд и Кембридж, где ему были поднесены почетные дипломы и где он прочел несколько лекций, возбудивших величайший интерес.

Цель, с которою Ливингстон прибыл в Англию, была достигнута. Своим появлением в общественных собраниях, своей книгой, речами и лекциями ему удалось привлечь общее внимание к делу просвещения Африки и произвести полный переворот в воззрениях на природу и обитателей этого материка. Господствовавшие до тех пор мнения о бесплодности и недоступности его и о свирепости населяющих его народов уступили место более правильным и гуманным воззрениям. Обширный план исследования и просвещения Африки, с которым приехал Ливингстон, теперь легко мог осуществиться. Ливингстон отказался от обязательных отношений к миссионерскому обществу, но его дело уже взяло в свои руки правительство. В феврале 1858 года он получил декрет, подписанный лордом Кларендоном, секретарем министерства иностранных дел, о назначении его английским консулом в Килимане и руководителем экспедиции для исследования Восточной и Центральной Африки; в помощь ему было назначено шесть специалистов по различным отраслям научной и практической деятельности. После аудиенции у королевы и торжественных проводов он оставил Англию 10 марта 1858 года, увозя с собою жену и младшего сына.

Глава VII. Плавание по низовьям Замбези и по реке Шире. Открытие озера Ширва и Ньяса

Инструкции Ливингстона. – Плавание по Конго и Замбези. – Исследования реки Шире. – Водопады Мурчисона. – Открытие озера Ширва. – Открытие озера Ньяса. – Результаты экспедиции.

Ливингстон и его спутники 10 марта 1858 года отплыли из Ливерпуля. С ними был отправлен в разобранном виде маленький речной пароход «Ma-Роберт», названный в честь африканского прозвания жены Ливингстона. Как только члены экспедиции свыклись с морем, Ливингстон с точностью распределил между ними их будущие обязанности, ознакомил их по инструкциям Оуэна, Мерчисона и других с научными и торговыми целями экспедиции и, со своей стороны, разъяснил нравственное значение ее, которое казалось ему особенно важным. Он настаивал, чтобы его помощники даже животных не истребляли без надобности, и выражал твердую надежду, что им никогда не придется обращать свое оружие против туземцев; с подчиненными он советовал обращаться возможно кротко и в случаях недоразумений действовать в примирительном духе до последней крайности. Новая и тяжелая ответственность, какую Ливингстон принимал на себя, становясь во главе экспедиции, настолько озабочивала его, что это время он считал самым трудным в своей жизни.

После выхода из Сьерра-Леоне погода испортилась, и здоровье жены Ливингстона настолько расстроилось, что пришлось оставить ее с ребенком в Капской колонии. Покинув берега этой последней 1 мая, экспедиция прибыла к устьям Замбези 14 числа того же месяца. Речной пароход был собран, и она направилась в устье Замбези, называемое Конгоне. Пройдя пять миль вверх по Конгоне, пароход через излучистый проток в пятнадцать верст длиною вступил в многоводную Замбези. По Конгоне путники ехали среди густых мангрововых лесов, в которых виднелись громадные древовидные папоротники и дикие финиковые пальмы; леса оглашались пением множества птиц. Далее вверх по Замбези открылись равнины с травою выше роста человека. На правом берегу между бананами и кокосовыми пальмами поднимались стоящие на сваях хижины туземцев. Плодородие этой страны оказывалось поразительным; кроме обычных овощей тропического пояса здесь произрастали рис, хлопчатник и сахарный тростник. По мнению Ливингстона, одной полосы земли (в двадцать пять верст длиною и пятнадцать шириною), простирающейся от Конгоне до Мазаро, было бы достаточно, чтобы снабдить сахаром всю Европу. Жители здесь были мирные земледельцы, как нельзя более склонные к торговым сношениям.

До острова Симбо за «Ma-Робертом» следовал морской пароход, который привез экспедицию из Европы. Далее он не мог уже идти и выгрузил на острове вещи, принадлежащие экспедиции. При этом у Ливингстона произошло столкновение с офицером, назначенным для управления «Ma-Робертом», и тот потребовал отставки. Ливингстон согласился его отпустить, испробовав все пути к мирному соглашению; не желая обременять других членов экспедиции излишними обязанностями, управление пароходом он принял на себя. К сожалению, последний был построен так неудовлетворительно, что на нем можно было двигаться лишь крайне медленно и с затратой большого количества топлива. Это неблагоприятное обстоятельство усиливалось другим, еще более важным: местность, по которой следовала экспедиция, была охвачена войною между португальцами и мулатом Марианну, занимавшимся разбоями и похищением людей, которых он продавал в рабство. Португальцы, поощрявшие торговлю невольниками и принимавшие в ней участие, терпели разбои Марианну, пока он не касался их владений; они послали против него солдат и изловили его, но брат его Бонга продолжал те же набеги и насилия. Нужно было все умение Ливингстона обращаться с дикими и свирепыми людьми, чтобы благополучно провести экспедицию среди разбойников и туземцев, враждебно настроенных к белым.

8 сентября экспедиция прибыла в Тете, где Ливингстона с восторгом встретили ожидавшие его макололо; численность их значительно уменьшилась: тридцать человек умерли от оспы, а шестеро были умерщвлены дикарями. Убедившись, что Конгоне вполне удобна для судоходства и что при соединении ее с Замбези легко может быть устроен склад европейских товаров, Ливингстон намеревался теперь исследовать, насколько пороги Кебрабоса, лежащие в тридцати-сорока верстах выше Тете, составляют препятствие для судоходства по Замбези. Исследование представило неожиданные трудности. Приходилось двигаться по сыпучему песку или по пояс в воде и перелезать через высокие, раскаленные солнцем скалы. Путь был не под силу даже испытанным макололо; они роптали на своего господина, находя, что он сошел с ума, и отказывались идти дальше. Ливингстон, оставшись только с доктором Керком и одним проводником, дошел до намеченной цели и убедился, что пороги составляют непреодолимое препятствие для судоходства, за исключением, быть может, времени половодья Замбези. Он решился дождаться высшего подъема воды, которая бывает обыкновенно в конце декабря или в начале января, и тогда попытаться пройти вверх по реке. Невозможность пуститься в такое плавание на малосильном и дурно устроенном «Ма-Роберте» заставила Ливингстона просить о присылке другого парохода; в том случае, если бы правительство отказало в его просьбе, он предписывал своему другу Юнгу употребить для этого дела двадцать тысяч рублей из денег, остававшихся от гонорара за его книгу.

Не желая терять времени, какое требовалось на получение ответа из Англии, Ливингстон решился исследовать неизвестную еще реку Шире, впадающую в Замбези с северной стороны, между Сеной и Мазаро. Его предупреждали, что португальцы напрасно пытались подняться по этой реке: их остановили непроницаемая водяная растительность и враждебность манганджей, живущих на Шире. Тем не менее Ливингстон в январе 1859 года поднялся по Замбези и ниже Сены вступил в Шире. Он встретил только водоросли, приносившиеся в изобилии из соседних болот, и сумел вступить в дружественные сношения с манганджами, угрожавшими ему сперва отравленными стрелами. Проплыв около 250 верст по извилистой реке, путники увидали великолепный водопад, который с общего согласия был назван водопадом Мерчисона. Дальнейшее плавание по реке было невозможно, а движение сухим путем – небезопасно вследствие неприязненности туземцев и дурной погоды. Ливингстон решился вернуться в Тете.

В половине марта он предпринял второе исследование Шире. На этот раз он еще более сблизился с туземцами, охотно продававшими ему съестные припасы, и в особенности с Чибизой, начальником одной из деревень, лежавшей ниже водопада Мерчисона. Оставив около этой деревни пароход, Ливингстон с доктором Керком и пятнадцатью макололо отправился пешком к невиданному еще ни одним европейцем озеру Ширва. Они шли в северном направлении по гористой местности; проводник по недоразумению привел их сперва к болотистому озеру, называемому туземцами Ньянза-Мукулу, и только после больших затруднений путешественники увидали наконец Ширву. Берега озера были покрыты густой камышовой порослью, и в солоноватой воде его водилось множество крокодилов, бегемотов, рыбы и пиявок. Окрестности обширного озера были замечательно красивы, и само оно, в особенности во время волнения, представляло величественное зрелище. Грандиозность его увеличивалась еще более горами, вздымавшимися на восточном берегу и достигавшими семи тысяч футов над уровнем моря. И на западном берегу тянулась высокая горная цепь, высочайшая вершина которой, Сомба, поднималась с лишком на восемь тысяч футов. Ливингстон слышал от туземцев, что с севера озеро Ширва только узкой полосой земли отделяется от другого, еще более обширного озера, но на этот раз он его не исследовал и поспешил в Тете. Надо было исправить «Ma-Роберт», который дал сильную течь, и затем отправиться к выходу из Конгоне, куда английский бриг должен был доставить провиант. Тогда же Ливингстон нашел нужным уволить двух членов экспедиции, не отвечавших своему назначению.

В половине августа он вновь поехал на Шире, отчасти для того чтобы еще более сблизиться с туземцами, отчасти же для исследования озера, лежавшего к северу от озера Ширва. 28 августа, оставив у Чибизы свой пароход, он выступил с тремя белыми и тридцатью восьмью темнокожими спутниками, из которых двое принадлежали к местным проводникам, с целью разыскать озеро Ньяса. Дорога шла сперва по долине небольшой речки, на берегах которой всюду были видны плантации хлопчатника. Вскоре начался подъем на хребет Манганджа, и характер растительности стал изменяться: появился бамбук, и показались деревья и растения, новые для путников. С вершины названного хребта открывался красивый вид и воздух был так прохладен, что европейцы чувствовали себя превосходно. Со стороны туземцев они повсюду встречали дружелюбный прием и легко приобретали у них нужные продукты в обмен на бусы и ситец. После недельного пути по горным местностям они вступили в долину верхнего течения Шире, лежащую на 1300 футов над уровнем моря и отличающуюся чрезвычайным плодородием и густотою населения. Несмотря на сбивчивые показания туземцев, которые на расстоянии одного дня пути от озера Ньяса утверждали, что в их стране нет ни одного большого озера, Ливингстон продолжал путь и 16 сентября 1859 года открыл озеро Ньяса. На этот раз ему не удалось подробнее исследовать озеро и прилегающую к нему страну. Манганджи, обитавшие в этой местности, продавали невольников арабским купцам, и те с недоверием и страхом смотрели на прибывших англичан. Начальники манганджей, извлекавшие выгоды из торговли рабами, выказывали нерасположение к белым пришельцам, а подчиненные их не верили мирным увещаниям Ливингстона, считая его принадлежащим к числу работорговцев; в долине верхнего Шире путешественников часто не впускали в деревни и не хотели продавать им съестные припасы. Намереваясь впоследствии возвратиться к озеру Ньяса, Ливингстон оставил его теперь и отправился в обратный путь.

Прибыв в устье Конгоне, он остановился там для исправления своего парохода, из которого приходилось непрерывно выкачивать воду, и в ожидании корабля из Англии с письмами и провиантом. Корабль пришел вскоре, но вследствие сильного волнения не мог подойти к берегу, а лодка, посланная для доставления привезенных бумаг и писем, опрокинулась, и вся переписка, нетерпеливо ожидавшаяся Ливингстоном и его спутниками, очутилась в море. Эта потеря, крайне неприятная для Ливингстона, смягчалась тем, что незадолго до того он получил другим путем письмо из Курумана, в котором жена извещала его о рождении дочери. Впрочем, письмо было написано год тому назад, и все это время Ливингстон ничего не знал о своей жене и новорожденной дочери.

Географические результаты описанной экспедиции были весьма значительны. Наука обогащалась сведениями о неисследованной еще реке Шире и о двух обширных озерах с окружающими их возвышенностями. Открытия Ливингстона имели не меньшую важность и в экономическом отношении. Долина Шире со здоровыми и плодородными горными местностями обещала большие удобства для миссионерских и торговых пунктов; трудолюбивых и искусных во всяких промыслах жителей ее легко было склонить к разведению маиса, хлопчатника, сахарного тростника и прочего и к обмену этих продуктов на европейские товары. По мнению Ливингстона, долина Шире была вполне пригодна и для европейской колонизации. План переселения в эту здоровую страну двадцати-тридцати бедных и честных семейств из Англии тогда особенно занимал его. Он писал о нем Мерчисону, изъявляя готовность употребить из оставшихся у него денег до двадцати тысяч рублей на устройство колонии. С таким же жаром знаменитый путешественник стремился к осуществлению другого плана – подавлению невольничества. В письме к Мерчисону (7 февраля 1860 года) он доказывал, что вооруженный пароход на острове Ньяса, через который перевозились невольники с севера и северо-запада на восточный беpeг материка, успешнее содействовал бы прекращению ужасного промысла, чем целая военная эскадра на океане. Ливингстон высказывал твердое намерение добиться осуществления своей цели. «Если я останусь в живых, – писал он, – мое предприятие удастся; только смерть может положить ему конец».