Текст книги "Популярная философия. Учебное пособие"
Автор книги: Дмитрий Гусев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
6. Вещество без Идеи – ничто (Платон и Аристотель)
Знаменитым учеником Сократа был философ Платон Афинский. Настоящее имя его – Аристокл, а Платон – это прозвище, которое переводится с греческого как «Широкий». Он получил его то ли за крепость телосложения, то ли за широкий лоб, то ли широту мысли. Если Сократ ничего не писал, то Платон оставил много сочинений, которые в современном издании занимают четыре больших тома. Его произведения написаны, в основном, в форме диалогов, главным действующим лицом которых является Сократ, беседующий с философами на различные темы.
Одной из основных мыслей Платона является известное утверждение о том, что видимое не есть реальное: если мы что-то видим, то это вовсе не значит, что оно существует именно так, как нами воспринимается. Эта мысль является одной из вечных в философии. Вспомним, элейские философы говорят – мы видим вокруг себя движение и изменение, но на самом-то деле ничто не движется и не меняется; Гераклит утверждал, что если нечто наблюдается нами неизменным, то это не означает, что оно действительно таково, просто никто не замечает всеобщее и непрекращающееся движение; вы думаете, говорит нам милетский философ Анаксимен, что вокруг нас – разные вещи, ничего подобного – все, кажущееся различным, есть одно и то же вещество – воздух, только в разных своих состояниях; мы видим горы и деревья, луга и озера, звезды и планеты, утверждает Демокрит, и совсем не понимаем, что нет ни того, ни другого, ни третьего, а есть только набор невидимых нами атомов, которые движутся в пустоте. Итак, вполне может быть, что видим мы одно, а на самом деле существует совсем другое.
Чтобы лучше понять теорию Платона представим себе такую картину. Допустим, перед нами лежат три предмета – яблоко, груша и слива. Эти вещи совершенно различные и не похожие друг на друга, понятно, что яблоко – это не груша, груша – не слива и т. д. Но есть в них нечто общее, сходное, делающее их отличными от других вещей, объединяющее их в одну группу предметов. Это общее мы называем словом «фрукт». Теперь спросим – существует ли фрукт в реальности – в качестве вещи, в которой были бы собраны все возможные фрукты земли, в качестве предмета, который можно было бы посмотреть или потрогать? Нет, не существует, говорим мы. «Фрукт» – это всего лишь понятие, термин, имя, название, которым мы обозначаем группу сходных между собой вещей. Реально существуют только сами эти предметы, а их названия реально в мире не существуют, так как они находятся в качестве понятий или идей только в нашем сознании. Так считаем мы.
Но ведь вполне можно предположить, что все обстоит совсем наоборот. Реально и сначала существуют идеи или понятия вещей, и не в нашем уме, а сами по себе, вне нас, только в особом, высшем, недоступном нам мире, а все вещи, которые нас окружают – всего лишь порождения этих первичных сущностей – идей и являются их отражениями или тенями и поэтому реально не существуют. Эта мысль – главная в учении Платона. Нам кажется, говорит он, что мир один – тот, который мы видим вокруг себя, на самом же деле мира два: один – высший и невидимый мир идей, другой – низший и воспринимаемый нами мир вещей. Первый порождает второй. Существует, например, в высшем мире идея лошади, она и обуславливает каждую конкретную лошадь, которая находится на земле. И именно благодаря этой идее земная лошадь остается лошадью и не превращается в какой-нибудь другой предмет. То есть чувственно воспринимаемые вещи обретают смысл, реальность, устойчивость, постоянство как раз из-за причастности к вечным и неизменным идеям. Если бы этого стабилизирующего мирового начала – идей – не было, то любая вещь постоянно переходила бы в любое иное состояние: муравей мог бы превратиться в слона или гору, или цветок, а планета могла бы стать треугольником или облаком, или каплей росы… Таким образом мир идей – это как бы смысловой «каркас» чувственного или физического мира, не видимый глазу, но доступный умозрению.
Но наш мир не вполне низший, потому что ниже его находится материя. Идеальный мир Платон называет Бытием, материю – Небытием. Она – ничто с его точки зрения, но она есть. Как это понимать? Мысленно перемешаем все разнообразные вещи нашего мира до состояния однородной массы. Получится некое мировое месиво, в котором не будет ни конкретных предметов, ни их свойств. Что можно будет сказать об этой массе? Ничего. Какая она? Единственно возможный ответ – никакая. И в этом именно смысле она ничто, Небытие. Знакомый нам по чувственным восприятиям мир возникает как раз на стыке материи и мира идеального: какая-либо высшая сущность – идея из бесформенной частицы материи творит нормальную, воспринимаемую нами вещь. Поэтому предметы физического или чувственного мира все же более совершенны по сравнению с никакой материей, так как в их появлении решающую роль играют вечные и неизменные, действительно сущие идеи.
Вещи телесного мира являются их проекциями, контурами, бледными подобиями или, всего лучше, – тенями. Для иллюстрации своего воззрения Платон предлагает следующую аллегорию. Представьте себе, говорит он, что мы сидим в пещере спиной к входу и смотрим на ее стену. За нами в солнечных лучах проходят какие-то животные, пролетают птицы, растут цветы. Мы же видим на стене пещеры тени этих предметов, но поскольку сидим спиной к выходу, то не знаем об их существовании – нам кажется, что наблюдаемые тени и есть сами предметы и представляют собой единственно возможную реальность. Но вот, допустим, кому-либо удалось оглянуться и увидеть сам предмет, который, конечно же, тысячу крат совершеннее по сравнению со своей тенью. Увидевший поймет, что все время принимал тень за саму вещь, сравнит одно с другим и удивлению его не будет предела. Он осознает, что настоящий мир совсем не такой, каким он его раньше видел, восхитится и уже никогда более не будет смотреть на жалкие тени, но все свои силы направит на созерцание самих предметов; более того, он выйдет из пещеры, чтобы увидеть, что помимо ее низкого свода, серых, мрачных стен, гнилого воздуха есть широкие зеленые равнины, прекрасные луга, свежий простор, бесконечное лазурное небо, на котором сияет великое Солнце. Также и в нашей жизни: мы видим вокруг себя различные вещи и полагаем их реально и единственно существующими, не понимая, что они – всего лишь ничтожные отражения, несовершенные подобия или бледные тени идей – сущностей мира действительного и в высшей степени подлинного, но недоступного и невидимого. Если бы кому-то из нас удалось увидеть за физическими вещами их настоящее начало – идеи, сколь бесконечно он презрел бы тот материальный, телесный мир, нам близкий, понятный и привычный, в котором мы живем, считая его единственно возможным.
Поэтому задача каждого из нас – за неподлинным увидеть подлинное, за нереальным – действительное, за материальным – идеальное, за контуром – настоящие очертания, за фантомом сущего – истинное Бытие. Как это сделать? Дело в том, что человек не полностью принадлежит миру вещей. У него есть душа – сущность вечная и идеальная, она-то и связывает его с невидимым миром. После смерти тела, душа отправляется именно туда, пребывает там какое-то время и при этом созерцает сами идеи и приобщается к высшему знанию. Потом она спускается в материальный мир и, вселяясь в какое-нибудь тело, забывает о своем знании. Но забыть не означает не знать вовсе, ибо в забывании кроется возможность вспомнить. Получается, что человек рождающийся уже все знает, но только потенциально. Ему не следует познавать с нуля и шаг за шагом приобретать знания. Он должен всего лишь обнаружить их в себе, проявить, вспомнить забытое. Поэтому познание по Платону – это припоминания души. Позже это воззрение получило название «теории врожденных идей». Но, несмотря ни на какие усилия, мы все же не сможем вполне постичь идеальный мир, хорошо если нам откроется хотя бы маленький элемент или фрагмент его. Ведь мы – хотим того или нет – находимся по преимуществу в мире телесном, который зол и несовершенен. Но коль скоро известно нам о Бытии прекраснейшем, то почему бы не попытаться земную жизнь облагородить и возвысить по его образцу, сделать ее более гармоничной, добродетельной и счастливой?
Душа человека состоит, говорит Платон, из трех частей: разумной, аффективной или эмоциональной и вожделеющей. Это сочетание в каждом случае не равномерное. Если преобладает разумная часть души, то человек – философ, если эмоциональная, он – воин, а если вожделеющая, то – земледелец или ремесленник. Получается, что род человеческий естественным образом распадается на три сословия, каждое из которых должно заниматься тем, к чему предопределено своей природой: философы как люди всеведущие и мудрые должны управлять государством; храбрые, сильные и мужественные воины должны его защищать; а те, кто прекрасно знает как обрабатывать землю, умеет добывать урожай и изготавливать ремесленные изделия, должны трудиться и кормить государство. Каждый, занимающийся своим делом, будет приносить максимальную пользу обществу, и в этом случае нас ждет процветание. Если же каждый будет делать то, что не умеет, пользы не будет никакой, а общественная жизнь станет беспорядком. Первый принцип, на котором должно строиться идеальное государство – это разделение труда между сословиями, из которого вытекает полное отрицание демократии. Ведь она – это выборность руководящих государством людей. Как можно выбирать руководителя, недоумевает Платон. Ведь управлять должен тот, кто умеет это делать, а не тот, кто симпатичен нам и которого мы поэтому выбираем, чтобы он управлял нами. Не выбираем же мы кормчего на корабль – судном правит умеющий это делать, а если мы посадим на корму просто нам симпатичного или даже уважаемого человека, но совершенно не смыслящего в навигации, он потопит наш корабль после первых же минут плавания.
Вторым принципом идеального общественного устройства должно быть отсутствие частной собственности, так как она – источник всех бедствий. Если все равны, то кому придет в голову позавидовать ближнему оттого, что у него чего-то больше, и кому надо будет бояться соседа, который может что-либо отнять. Равенство исключает и зависть, и страх, и вражду. Из-за чего людям ссориться и обижаться друг на друга, если все одинаковые по своему имущественному положению? Общество и государство, построенные на естественном разделении труда и отсутствии частной собственности, будут процветающими и счастливыми. Так должно быть, но в действительности все иначе: каждый делает не свое дело; руководители не умеют управлять, ввергая народ в пучину страданий, воины скверно защищают его, а земледельцы не трудятся; любой преследует личный интерес, раскалывая общественное единство; все враждуют со всеми, а в результате на земле множатся бедствия и несчастья. Нарисованная Платоном картина – идеал, к которому следует стремиться и по которому должно преобразовывать нашу жизнь. Как правило, учение о совершенном обществе называется утопией (в пер. с греч. – несуществующее место: у – не + топос – место), потому что чаще всего идеалы на практике не осуществляются, и мечты не сбываются. Таким образом, Платон создал первую в истории человечества развернутую социальную (общественную) утопию.
В священной роще близ Афин, в которой по преданию был похоронен мифический герой Академ, Платон основал свою философскую школу, которая получила название Академии. Эту платоновскую школу закончил знаменитый впоследствии его ученик Аристотель Стагирит, который является последним представителем классического периода греческой философии.
Аристотель несколько видоизменил теорию Платона. Каким образом, спрашивает он, вещи могут существовать отдельно от идей, их порождающих? Как тени и предметы, которые их отбрасывают, могут находиться в совершенно разных местах? Платон, говорит Аристотель, слишком противопоставил друг другу мир идей и мир вещей, между ними в его учении – пропасть. Поэтому необходимо предположить, что предмет и его идея существуют вместе, в единстве. Вместо платоновского понятия «идея» Аристотель употребляет термин «форма», который обозначает идеальную сущность, вечную и неизменную. «Форма» Аристотеля – это почти то же самое, что «идея» Платона. Помимо форм существует также материя, которая, будучи напрочь лишенной свойств, качеств или признаков, является никакой, представляет собой ничто. Во взгляде на материю как на Небытие Аристотель вполне сходится с Платоном. И вот какая-либо высшая сущность – форма вселяется в бессмысленный кусок материи, и получается нормальная, чувственно воспринимаемая вещь физического мира, которая обладает размером, цветом, запахом и прочими качествами. Например, форма лошади (или идея лошади – как сказал бы Платон) вселяется в никакой, то есть бесформенный, кусок материи и появляется телесная, конкретная лошадь, которую мы перед собой видим; а форма, допустим, цветка встраивается в другую ничего из себя не представляющую частицу материи, и делает из нее вполне материальный цветок, имеющий определенное строение, цвет, аромат и другие свойства. Здесь можно привести следующую аллегорию. Допустим перед нами лежит бесформенный кусок пластилина, но в нашем сознании есть представление или образ, например, дерева. Если мы этот свой умственный образ перенесем в кусок пластилина или наделим его этим образом, то есть вылепим из данного материала дерево, то бесформенный кусок пластилина превратится в нормальный предмет, у которого есть ствол, ветви, корни и так далее. Пока материал был бесформенным, мы ничего не могли о нем сказать, и он был ничем, но наделенный с помощью наших рук и сознания некой формой, он превратился в вещь, о которой теперь можно что-то говорить, то есть – стал чем-то. Так же и в окружающем нас мире: все вещи – это материя, преобразованная идеальными сущностями – формами. Все мироздание – это оформленное вещество. В любой вещи есть и материя и форма, а их нерасторжимое единство и является этой вещью. Таким образом, если в учении Платона мир идей и мир вещей существуют отдельно друг от друга, то по воззрению Аристотеля мир форм и мир материи образуют одно целое, которым и является все нас окружающее. Однако решающая роль в существующем принадлежит именно формам. Без них материя – ничто, и они приводят ее к состоянию упорядоченности, правильности и мировой гармонии. Материя, говорит Аристотель, есть всего лишь возможность Бытия, форма же из этой потенции создает действительность. Низменная материя – строительный материал, сущность вещей, форма же из этой основы создает подлинное существование. За видимым материальным строит невидимое идеальное, за чувственным – бестелесное, за несовершенным и изменчивым – совершенное и неизменное. Только одно нельзя отделить от другого, потому что они совпадают в рамках того мира, в котором мы живем, составляют неизбывное единство. Нет материи вне и помимо формы, считал Аристотель, как нет и формы без материи. И только одна единственная форма существует совершенно сама по себе, ни от чего не зависит и является предельно автономной. Это Ум – перводвигатель – причина и начало всего. (Его Аристотель также называет Богом).
Иной взгляд на взаимодействие материального и идеального в учении Аристотеля обусловил и несколько отличное от платоновского понимание познания. Платон полагал бессмысленным изучение вещей окружающего мира, так как они – всего лишь тени, а познавательной задачей он считал выведение знания из человеческого ума, в котором оно уже изначально содержится. Аристотель же говорит о том, что любая форма находится обязательно в единстве с материей, внутри каждого конкретного предмета, и поэтому не изучать последние невозможно – только через исследование отдельных вещей мы можем прийти к постижению формы, их определяющей, а значит познание должно состоять в исследовании внешнего мира, в накоплении фактов, обогащении нашего опыта; знание, таким образом, выводится не из ума, а из изучения окружающей действительности.
Из всех античных мыслителей средневековая теистическая философия (христианская – на Западе и мусульманская – на Востоке) признала прежде всего Аристотеля. Причем, не только признала – Стагирит стал непререкаемым, почти священным авторитетом в духовной жизни Средних веков. В это время утвердилось знаменитая фраза: «Сам сказал!» (Ipse dixit!). Если кому-то из спорящих удавалось доказать, что отстаиваемые им положения высказывал в свое время Аристотель, то он произносил эти заветные слова и спор считался законченным. Спорить дальше означало вести полемику с самым выдающимся философом всех предыдущих эпох, учение которого считалось в средневековье совокупностью истин безусловных и неизменных.
7. Как быть счастливым? (эпикурейцы, стоики, скептики, киники)
В 334 г. до н. э. греческое войско под предводительством Александра Македонского начало поход на Восток, который продолжался девять лет. На греческом языке Греция – это Эллада, а греки – эллины. Они завоевали Восток или эллинизировали его. Эпоха, которая началась с этого времени называется эллинистической или эллинизмом. Основной ее чертой была крайняя нестабильность и непредсказуемость. Весь старый, привычный и веками незыблемый уклад жизни рухнул, все менялось стремительно и безусловно. Действительность стала для человека жестокой и враждебной, в силу чего у него пропала уверенность в завтрашнем дне. Ощущение, типичное для этой эпохи – чувство потерянности и ненадежности. А когда утрачиваются все внешние гарантии, у людей возникает стремление обрести их внутри себя. Как выжить и сохранить самообладание в мире, где каждый брошен на произвол судьбы? Как оставаться спокойным и невозмутимо взирать на происходящие вокруг катаклизмы? Как оставаться самим собой, несмотря на разрушающуюся действительность? В эллинистической философии на первый план выходит антропологическая проблематика, а вопросы онтологические и гносеологические занимают подчиненное по отношению к ней положение. Главный вопрос философской мысли этого времени – как быть счастливым, как обрести внутри себя уверенность и благо, когда во внешнем мире ничего подобного найти уже невозможно. Счастье по-гречески звучит как эвдемония, поэтому философия эллинизма может быть названа эвдемонистической (ищущей счастье). В ней оформились четыре основных школы, сходные между собой в стремлении обосновать и разработать эвдемонизм, но различающиеся способами или путями, которыми они предлагали человеку достичь счастья.
Основателем одной из них был Эпикур с острова Самос. Прежде чем выяснять, считал он, каким образом можно достичь счастья, надо устранить препятствия к нему. Что мешает обрести благо? Прежде всего – страх, который является вечным спутником человеческого рода и постоянно отравляет его существование. Из всех возможных страхов есть три главных, от которых следует избавиться в первую очередь. Это страх перед Богами – существами высшими и могущественными, способными не только помочь нам, но и навредить; страх перед смертью – печальным, а главное, совершенно непостижимом финалом любой человеческой жизни; и страх перед судьбой – предопределением, от нас не зависящим, которое может быть как добрым, так и злым. По поводу первого Эпикур говорит так: Боги – бессмертные существа, а значит и совершенно блаженные (то есть обладают полным благом, абсолютно счастливые). Представьте себе того, кто имеет все возможное благо, кому предельно хорошо: будет ли он к чему-то стремиться, чего-то избегать, ставить перед собой цели и задачи и вообще – что-либо делать? Не будет. Значит Боги как совершенно блаженные являются и полностью бездеятельными и поэтому никак не могут повлиять на нашу жизнь. Стало быть, хотя они и существуют, их вовсе не следует бояться. Что касается смерти, говорит Эпикур, то мы прекрасно знаем, что все хорошее и дурное заключается в ощущениях, а смерть – это лишение всех ощущений, а значит после нее нет ни хорошего, ни дурного. Напрасно мы думаем, что она имеет к нам какое-либо отношение, как раз наоборот – пока мы есть, смерти нет, когда смерть есть, нас нет, то есть она и мы – это совершенно разные вещи, которые никак не соприкасаются и поэтому смерти не надо бояться. Относительно страха перед судьбой получается следующее. Если предопределение существует, значит есть и высшие силы, которые его назначают. Но только что мы видели, что Боги совершенно бездеятельны и не влияют на нас. Кому же тогда предопределять наш путь, в чьих руках наша жизнь? Остается сказать только то, что – в наших собственных. Каждый – хозяин своей судьбы и кузнец своего счастья. На нас никто не влияет, кроме нас самих. Судьба – это результат своих собственных действий, поступков и усилий и бояться ее, значит бояться себя самих.
Освободившись от страхов, необходимо выяснить, что следует делать, а чего – не следует для того, чтобы обрести счастье. Надо, говорит Эпикур, выбирать удовольствия и избегать страданий. Этот пункт его учения, кажется, на первый взгляд, гедонистическим утверждением. Гедонизм (от греч. гедонэ – удовольствие) – это культивация удовольствий. Но при более детальном ознакомлении с эпикурейской теорией выбора и избегания видно, что охарактеризовать ее как гедонизм невозможно.
Во-первых, стремление к удовольствиям, полагал Эпикур, должно быть разумным: надо уметь и отказаться иной раз от чего-то соблазнительного и претерпеть, если нужно, какое-нибудь страдание.
Во-вторых, удовольствия делятся по Эпикуру на три вида:
1) естественные и необходимые;
2) естественные, но не необходимые;
3) неестественные и не необходимые;
из этих трех групп надо выбирать только первую, удовольствия же второго и третьего вида следует отбросить как совершенно пустые и бессмысленные.
В-третьих, само отсутствие страданий, по мнению Эпикура, уже есть удовольствие.
В-четвертых, и это главное, счастье заключается не в том, что вне нас, а в нас самих. Ведь ни для кого не секрет, что одно и то же событие может быть по-разному воспринято различными людьми в зависимости от их установок, оценок и мнений. Один обрадуется чему-либо, другой расстроится из-за этого, третий останется равнодушным по тому же самому поводу. Счастье – не в вещах, а в нашем отношении к ним. Стало быть, если мы произвольно поменяем свои оценки происходящего, все вокруг может (для нас) радикально измениться. Если мы иначе отнесемся к событиям собственной жизни, то понятно, что наше восприятие их станет совершенно другим, сможет превратиться из отрицательного в положительное, и поэтому от нас вполне зависит, чтобы печали стали радостями, а напряжение сменилось спокойствием. Значит если кто-то хочет быть счастливым, то он запросто может им быть, надо только открыть источник счастья в себе самом. А мы, как правило, ищем его вовне и, понятное дело, не находим.
Из всего сказанного видим, что Эпикур вовсе не призывает к максимальному удовлетворению всех возможных желаний. Как раз напротив, он предлагает человеку довольствоваться малым и при этом испытывать не страдание от недостатка, а удовольствие от самого наличия. Зачем, спрашивает он, нам богатый стол и роскошные кушанья, когда и грубая еда может доставить столько же удовольствия. Не случайно же говорят, что голод – лучшая приправа к пище. Человеку, который хочет есть, простой черный хлеб покажется очень вкусным и доставит ему немало положительных эмоций, в то время как того, кто постоянно переедает, не удовлетворят даже изысканные яства. Зачем человеку, продолжает Эпикур, мягкая перина и десяток подушек, когда можно прекрасно выспаться даже на жестких досках, была бы возможность просто поспать в течение ночи, а не бодрствовать, борясь со сном, охраняя, например, какой-нибудь объект. Получать удовольствие от немногого – вот действительное жизненное искусство, говорит Эпикур. Понятно поэтому, что назвать его учение гедонизмом совершенно невозможно. Как это ни странно, философ, призывающий стремиться к удовольствиям, будет в данном случае являться представителем противоположной модели – аскетизма. Но если буддистские, например, аскеты готовы претерпеть страдания лишений, то для Эпикура сознательное ограничение собственных желаний есть средство удовольствия.
В центре философии самосского мыслителя стоит человек, устройство же мира, его законы и способы познания не являются для Эпикура столь же существенными вопросами, как проблема человеческого счастья. В онтологической части своей философской системы он повторил, несколько видоизменив, атомистическую теорию Демокрита.
Второй эллинистической школой была стоическая. В Древней Греции весьма распространенным архитектурным сооружением были портики – открытые с нескольких или со всех сторон беседки с колоннами, которые были защищены от солнца и продуваемы ветром. В одном из таких портиков философ Зенон из города Китион основал свою философскую школу. Портик на греческом языке – стоя, потому школа получила название стоической, а ее представителей называют стоиками.
Человек, полагал Зенон, является частицей мироздания. Что больше: часть или целое? Конечно же целое. А что чему подчиняется: часть – целому или же целое – части. Конечно же, часть подчиняется целому. Каждый из нас, поэтому, подчиняется мирозданию, малым элементом которого он является. Было бы смешно думать, говорит Зенон, будто бы отдельный человек был могущественнее мирового целого и делал бы с ним что угодно по своему собственному произволу. Всё как раз наоборот: никто не может заставить весь мир подчиняться чьим-либо желаниям, однако мировое целое постоянно диктует нам свою волю, определяет нашу жизнь, формирует наш путь. Оно является судьбой или роком, который от нас не зависит. Оно представляет собой ту силу, которой мы не можем не подчинятся, ибо она и ведет нас неизвестными никому путями. Человеческая жизнь подобна мельчайшей частице в огромном смерче пыли, которая сама по себе ничего не значит и вместе с миллионами других таких же частиц, не принадлежа самой себе, несется в неведомом ей направлении. Такое воззрение является фаталистическим. Ведущему нас року, считают стоики, бесполезно противостоять или сопротивляться: можно сколько угодно не соглашаться с его волей, но в любом случае, все произойдет так, как запланировано и предопределено, независимо от наших желаний. Формула стоической философии представлена знаменитым положением: «Желающего судьба ведет, нежелающего – тащит». Человек совершенно несвободен и всецело пребывает в распоряжении внешних и не зависящих от него сил. А вернее, свобода состоит в том, чтобы понять их замысел и добровольно его выполнять, подчиняться своей судьбе и следовать предначертанному. В чем же тогда заключается стоическое счастье? Понятно, чем положительна волюнтаристическая модель Эпикура: каждый совершенно свободен и сам распоряжается своей жизнью. Но что хорошего в том, что от человека ничего не зависит и за него все заранее предрешено?
Результатом фаталистического миропонимания является полная свобода от всякой суеты, пустых хлопот и волнений. Тот, кто считает, что всё в его власти, обязательно ставит перед собой какие-то цели и задачи, к чему-то стремится и чего-то избегает, радуется, если у него получается задуманное, и печалится, если что-то не удается, а главное, он постоянно что-либо должен: одно делать, другое – нет, быть таким-то, не быть другим, добиваться неких результатов, а потому – напрягаться и беспокоиться. Тот же, кто считает, что от него ничего не зависит, не будет ни к чему стремиться и чего-то желать. Его жизнь совершенно свободна от волнений, забот и тревог. Если человек – всего лишь игрушка в руках мирового рока и его собственные желания ничего не значат и абсолютно бессмысленны, то чему он может радоваться или печалиться, к чему – стремиться и чего – избегать? Зачем ему волноваться и тревожиться, думать, решать и предпринимать что-либо, если за него все уже давно решено, а он не в силах ничего изменить? Такой человек будет абсолютно спокоен и безмятежен, ни положительные, ни отрицательные эмоции не смогут пробраться в его душу. Что бы ни происходило вокруг, он будет смотреть на все равнодушным взором, никак не оценивать совершающееся, мудро безмолвствовать и хранить невозмутимость. Поскольку человек, при таком взгляде на вещи, сам себе не принадлежит, то и жизнь его также не принадлежит ему, и с ней можно запросто расстаться. Одной из основных добродетелей стоиков является способность спокойно и мужественно встретить собственную смерть. Стоическое счастье, таким образом, заключается в полном безразличии ко всем жестоким превратностям судьбы, какими бы ужасными они ни были.
Третьей философской школой эллинизма была скептическая. Греческий глагол «скептомай» переводится как «я сомневаюсь». Поэтому скептицизм – это сомнение, а его представители – скептики – сомневающиеся во всем философы. Родоначальником этой школы был Пиррон из Элиды. Для того, чтобы достичь счастья, говорил он, человек должен ответить на три вопроса:
1) какова природа вещей?
2) как нам к ним относиться?
3) что из этого для нас следует?
Отвечая на первый вопрос, Пиррон утверждает, что природа вещей непознаваема. То, что мы видим и то, что действительно есть – не одно и то же. Вещи сами по себе нам недоступны, а известным может быть лишь то, как они нам себя являют, то, что нам кажется, то, как мы их воспринимаем. То есть, нам доступны только явления (в греч. – феномены) вещей, но не сами вещи.
И поэтому мир как бы удваивается, разделяясь на реальный – существующий сам по себе и феноменальный – видимый или воспринимаемый нами. Первый – подлинный, второй – иллюзорный. Знание о втором возможно, о первом же – нет. Мы никогда не сможем сказать – «это так», но только – «мне кажется, что это так». Ответ на второй вопрос таков: если вещи непознаваемы, то все суждения о них, как утвердительные, так и отрицательные являются и истинными, и ложными одновременно. Все можно доказать и опровергнуть. Ни одно из противоположных положений не может быть более или менее достоверным, чем другое. Такую ситуацию Пиррон называет изостенией (изос – равный + стейнос – сила), то есть равносилием различных высказываний. Вследствие этого все суждения о вещах ничего не значат и совершенно бессмысленны и, поэтому, от них надо воздержаться или отказаться. Безмолвие – вот наиболее правильная философия, считают скептики. Каким же будет ответ на третий, самый главный вопрос? Поскольку мы ничего не знаем, говорит Пиррон, то мы, в том числе, не знаем, что является хорошим, а что – плохим, чему следует радоваться, а чему – печалиться, а значит не можем испытывать ни положительных, ни отрицательных эмоций. Можно сказать и иначе: так как нам доступен только феноменальный мир (см. ответ на первый вопрос), который является неподлинным, то возникает резонный вопрос – стоит ли по поводу неподлинного мира испытывать подлинные эмоции, то есть по-настоящему радоваться и печалиться. Обыкновенный человек скажет себе по поводу какого-либо события: «Это плохо» и расстроится из-за него. Скептик же скажет: «Мне кажется, что это плохо, но ведь всего лишь кажется». Как же он сможет расстроиться из-за этого события, если он даже не знает какое оно на самом деле – плохое или хорошее? Это отсутствие позитивных и негативных эмоций, полную невозмутимость души, безразличие ко всему происходящему греческие скептики называют атараксией. Она-то и является несомненным счастьем и результатом скептической философии.
