Текст книги "Арина"

Автор книги: Дмитрий Емец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Мы с Ариной стояли поодаль. После того, как гроб был опущен, и бывшая жена бросила в могилу первую горсть земли, мы, не прощаясь ни с кем, уехали.

Даже тяжелое впечатление, которое произвела на меня смерть Шебутько, не могло омрачить светлой радости тех коротких недель.

Утром я старался быстро справиться с делами, и уже к двенадцати или к часу возвращался к ней, а она, недавно вставшая и свежая, уже ждала меня или выбегала ко мне прямо из душа, с капельками воды на долгом теле с розовыми бутонами сосков...

Она была замечательной любовницей, причем не любовницей опытной и эгоистичной, знавшей как доставить мужчине удовольствие и что получить взамен – связь с такими больше походила на честную сделку – а любовницей то порывистой, то нежной, то страшащейся своей страсти, а то вдруг бросающейся в нее как в омут.

Ее кожа замечательно пахла свежестью и прохладой, и я любил, тесно прижавшись к ее шее носом, вдыхать с такой силой, словно хотел втянуть ее всю, а она смеялась и говорила, что ей щекотно...

Я привык, как и она, каждый день жадно всматриваться в солнце и если солнце выглядывало хотя бы краткие часы, она хватала этюдник и мы мчались с ней на каналы или ехали в Царское Село. Там она рисовала, а я, прогуливаясь, специально отходил подальше, потому что огромной радостью было для меня, возвращаясь, видеть яркое пятно ее ее оранжевой куртки у этюдника. Иногда дома я брал ее краски, подкрадывался и кистью, или прямо из тюбика ставил разноцветные точки на ее щеках, лбу, шее, а порой и на теле, а она, сердясь, выхватывала у меня кисти и мы начинали бороться. Она была сильной, несмотря на кажущуюся хрупкость, и победы давались мне нелегко.

Помню, как-то в безветренный и солнечный день мы взяли на несколько часов небольшой моторный катер и катались по Неве мимо Петропавловской крепости и стрелки Васильевского острова. Знакомый Арины, давший нам катер, предупреждал, чтобы мы не выходили в Финский залив, где волны могли перевернуть его. Но мы, не послушавшись, все равно заплыли в залив по Малой Неве и, пройдя по нему довольно далеко, вернулись назад по Средней Невке. Все обошлось, хотя на обратном пути, уже в Невке, нас внезапно ударило боковым ветром, и мы едва не разбили катер о сваи моста.

Потом, выключив мотор и привязав катер к вбитому в гранит старинному кольцу, мы любили друг друга на узкой выдвижной кровати в каютке, где пахло моторным маслом. После она лежала щекой у меня на плече, изредка отрывая голову и целуя меня в шею и бороду.

– Ты бы хотел остановить это мгновение, знаешь, как Фауст? – спросила она.

– Ни за что! – сказал я, улыбаясь.

Она укоризненно приподнялась и, оперевшись на локти, посмотрела на меня.

– А я бы очень хотела... Представляешь, целую вечность мы лежим здесь, ты со мной и ничего с нами не может случиться... Мне снятся ужасные сны... кажется, ты исчезаешь и я совсем одна среди белого тумана. Знаешь, как ком тополиного пуха задержится на несколько мгновений на одном месте, а потом его снова подхватит и тащит куда-то.

Я прижал ее щекой к своему плечу, в таком положении ей трудно было говорить, и она жалобно вытянула губы трубочкой.

– У тебя слишком бурное воображение. Ничего с нами случиться не может, и я всегда буду с тобой! – с полной уверенностью сказал я.

– Скажи это еще раз! – попросила она, говоря одной щекой, потому что я все еще держал ее.

– Ничего с нами случиться не может, – повторил я, чувствуя, как она, изгибая губы, пытается поцеловать мое плечо.

– И то второе тоже скажи!

– Что второе? Ах да, я всегда буду с тобой!

Она немного надулась, и, высвободившись, сказала довольно и капризно:

– Ну вот, ты и тут умеешь испортить удовольствие! В старости ты будешь ужасно ворчливым и ревматичным. Будешь ходить с палкой и натирать коленки вонючей мазью.

– А какой будешь ты? – спросил я с обидой.

– Я не буду старой. Почему-то вообще не могу этого представить... удивленно призналась она.

Прошло еще сколько-то дней, и где-то в середине сентября по тому, как вдруг разом перестал звонить мой телефон, я неожиданно понял, что все мои дела в Петербурге закончились. Начальство все с большим нетерпением выдергивало меня в Москву, а я, и так уже несколько раз откладывавший свой отъезд, не мог больше оставаться. Когда я сказал ей, что должен уехать, она целый вечер плакала. Я успокаивал ее поцелуями и рассказом о том, как я возьму отпуск и мы поедем в Египет, а потом, возможно, в Лондон, а она сидела с красными глазами и судорожно икала, не понимая даже того, что я ей говорю. "У нас целая жизнь впереди! Подумаешь, какая-то неделя разлуки!" – бодро говорил я, предлагал ей даже лететь со мной в Москву, но она отказывалась и только просила меня остаться. Я не понимал, что с ней и только раздражался ее непонятным упрямством...

Утром Арина отвезла меня в аэропорт. После бессонной ночи она была странно спокойна, и вела машину ровно, без рывков.

– Я тебя больше не увижу! – со странной уверенностью сказала она, когда объявили посадку.

– Да не на войну же я ухожу! Улажу все дела и через неделю прилечу, а в начале октября мы с тобой полетим в Египет. Постарайся только получить заграничный паспорт, – я поцеловал ее в угол рта и, чтобы не затягивать мучительное прощание, быстро прошел на регистрацию. Уже у самого турникета, пройдя через металлоискатель, я обернулся. Она все еще стояла и смотрела мне вслед.

Я помахал ей рукой и, крикнув "Через неделю!", быстро пошел к самолету. В Москве я задержался всего на десять дней. Никогда еще дела не решались сами собой так быстро и споро. Я уладил все дела и собрал необходимые для путешествия деньги. Начальство, вначале весьма недовольное мной, все же дало мне месячный отпуск.

Все эти дни, занятый с утра до глубокой ночи, я не звонил ей, уверенный, что вот-вот приеду и удивлю ее. Лишь накануне вылета я позвонил ее подруге, той самой, что видела меня пьяным, чтобы попросить ее хитростью сделать так, чтобы завтра днем Арина никуда не уходила и была дома.

Подруга звенящим от желания сплетни сообщила мне, что пять дней назад, на загородной дороге, ослепленная фарами встречного грузовика, она врезалась в дерево и умерла через десять часов, не приходя в сознание. Кремация уже состоялась, и в моем приезде нет необходимости. "Я хотела вам позвонить, но у меня не было вашего номера, а где он записан у Арины, мы не знали. И вот только сегодня.." – сказала она под конец.

Но я все равно не веря ей, помчался в Питер. Там как безумный звонил в дверь пустой, закрытой квартиры, потом обежал все места, где она любила бывать, и лишь под вечер, совершенно опустошенный, нигде не найдя ее, поехал на кладбище. Ее дозахоронили к деду и матери, и рядом с их памятниками, на раненой лопатами земле, увидел маленькую свежую плиту: "Померанцева Марина Николаевна. 01.03.1970-20.09.1995." Я просидел возле этой плиты всю ночь и разговаривал с ней, а утром вернулся в Москву...

Тогда я не задумывался, счастлив ли я, как не задумываемся мы о воздухе, которым дышим. Только теперь, когда этот воздух отнят у меня, я понимаю, чего лишился и что в жизни моей больше не будет таких дней...