Текст книги "Таня Гроттер и пенсне Ноя"
Автор книги: Дмитрий Емец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 7
СЕКРЕТНАЯ МИСКА ПОРУЧИКА РЖЕВСКОГО
Приглашение в Тибидохс, посланное Генке и оказавшееся у дяди Германа, так и не попало к адресату. Пьяненький купидончик даже не вспомнил о потерянном конверте. Бульонов же вообще ничего не знал. Размышляя о своей горькой судьбе, Генка ворочал в супе ложкой, изображая оживленное поглощение супа. Есть у них в семье полагалось быстро, в противном случае мама немедленно кидалась к телефону вызывать «Скорую», требуя, чтобы Генку вскармливали глюкозой внутривенно.
Едва с супом было покончено, мама подошла к шкафчику рядом с вытяжкой и потянула на себя дверцу. Увы, Генке слишком хорошо было известно, что это может означать.
– Мам, сколько раз тебе говорить: я не люблю чихол! И дохлоцин солютабтоже ненавижу! – безнадежно сказал он.
– А я не переношу, когда ты упрямишься! Посмотри на свой цвет лица: ты же весь бледный! Я и без анализов вижу, что у тебя гемоглобин, как у трупа! – закипела мама.
Краснощекий Бульон, гемоглобин которого вызвал бы сладкие грезы у любого вампира, открыл рот, позволив залить в себя ложку сиропа от кашля.
Чихол и дохлоцин солютаб прописал ему врач, когда Генка учился еще в третьем классе. К сожалению, врач забыл указать, как долго их следует принимать, только сказал: пока ребенку не станет лучше. И вот прошло уже почти пять лет, а мама Бульона все считала, что улучшение не наступило. Более того, бедной маме даже не приходило в голову, что просто для того, чтобы пережить пятилетний прием лекарств, надо иметь лошадиное здоровье.
Поморщившись, Бульонов потянулся к таблеткам, но вдруг завопил, сорвавшись с табуретки. Бедняге померещилось – хотя какое там померещилось! В пустой суповой тарелке лежали два дико вращавшихся глазных яблока, вырванные из орбит. Генка закричал.
– Что с тобой? – Мама кинулась к нему.
– Там, там! Нет, не смотри! – охнул Бульон.
Придерживая очки, мама заглянула в тарелку.
– Я всегда говорила: оставлять яичные желтки – это признак болезни.
Бульонов с ужасом посмотрел в тарелку и убедился, что мама права. Да, всего лишь желтки. Он вытер со лба пот. Принять желтки за глаза – это уже диагноз. Пока Генка терзался, мама приблизилась к нему и доведенным до автоматизма движением гладиатора, вонзающего в противника короткий меч, вставила ему под мышку стеклянный столбик градусника.
– Ужасно! 36 и 9! – сказала она пару минут спустя.
– Это же нормально.
– Что ты понимаешь! Такая температура бывает у туберкулезников! Неделю назад ты как-то странно кашлял во сне. Я подумала, что ты просто поперхнулся. Теперь же я вижу, что не все так просто. Завтра же сдаем анализы! А теперь иди к себе и делай уроки!.. Гулять вечером не будешь. И чтобы в девять ноль-ноль был в кровати.
– НЕ-Е-ЕТ! – закричал Генка.
– Не «нет», а «да». Нервные припадки и упрямство – первые симптомы шизофрении. А шизофрения, отягченная туберкулезом, протекает всегда в тяжелой форме, – озабоченно сказала мама и уселась перелистывать медицинскую энциклопедию, украшенную цветными фотографиями всевозможных трофических язв и гангрен.
Генка бросился к себе в комнату и торопливо захлопнул дверь. Постепенно успокоившись, он сел за стол и, собираясь готовиться к экзаменам, открыл учебник по истории. Но не успел Бульон прочитать и десяти строк, как услышал за спиной странный звук.
Генка обернулся и похолодел. От двери к нему направлялся стул на человеческих ногах. Ноги были мужские, страшные, с желтыми ногтями, похожими на выпуклый панцирь черепахи. Увидев, что Бульонов его разглядывает, стул на человеческих ногах подпрыгнул и игриво лягнул его в голень.
Бульонов упал на паркет и торопливо пополз на животе к двери. Он уже даже не кричал, понимая, что это бесполезно. Четвероногий стул забегал сбоку и, подскакивая, предпринимал попытки отрезать целеустремленно ползущего Бульона от двери.
Внезапно новое препятствие преградило Генке путь. На паркете пузырилась лужа крови, посреди которой лежал страшный заржавленный кинжал и билось алое сердце. Генка медленно встал. Во рту у него моментально стало суше, чем в пустыне Сахара. Его собственное сердце едва не выскакивало из груди. Попятившись, он схватился за дверную ручку, видя в ней главное свое спасение. Но дверная ручка вдруг ускользнула от него и пожала ему ладонь. Генка ощутил легкое покалывание и холод, одновременно понимая, что ручка уже не ручка, а отрубленная рука с холодными мокрыми пальцами.
На стене появился узкий тонкогубый рот.
– Бульонов? – хрипло поинтересовался он.
– Д-да.
– Геннадий?
– Ге-ге… – заикающийся Бульонов подтвердил и это.
– Господин Ге-Ге? Вы-то нам и нужны! У меня к вам секретная миска! – сказал рот и вдруг захохотал непередаваемым смехом, напоминающим ржание целого конского табуна.
– Не миска, дырявая башка! Миссия! – раздраженно подсказал стул на человеческих ногах.
Торчащая из двери кисть погрозила стулу пальцем. Некоторое время стул, рот и кисть вяло переругивались, а сердце на полу подпрыгивало в кровавой луже, как выброшенная на берег рыба.
– В общем, собирайся, Ге-Ге! Нам приказано доставить тебя кое-куда! – заявил наконец рот.
– Куда? Я никуда не пойду! – заупрямился Бульонов, которому мерещился уже тернистый путь в загробный мир.
– А ты никуда и не пойдешь! Ты полетишь! – вкрадчиво заверил его рот на стене.
– Куда?
– Как куда? В Тибидохс! Разве ты не получил письмо?
– Нет, – сказал Генка. Он так дрожал, что ему сложно было не поверить.
Стул с ногами и рот пришли в некоторое замешательство. Вскоре к ним присоединилась и кисть.
Комната заволоклась молочным, с серебристой искрой туманом. Когда туман рассеялся, посреди комнаты обнаружились поручик Ржевский и Безглазый Ужас, уже вернувшие свои ноги, руки и рты. Ржевский был в парадном пехотном мундире с полной коллекцией ножей в спине. Безглазый же Ужас был облачен в темный походный плащ. Когда плащ распахивался, под ним мелькала окровавленная рубашка. Свою кошмарную голову призрак то вертел в руках, то приставлял на прежнее место и принимался бряцать кандалами (пара № 4, приберегаемая исключительно для торжественных случаев).
– Ты точно не получал письма? – спросил Ужас.
Генка замотал головой.
– В таком случае миль пардон, – прищелкнул каблуками поручик. – А то я и смотрю, что реагируешь ты как-то не так. Сухо реагируешь, без огонька! Не люблю работать на такую тухлую публику.
– Ржевский, хватит болтать! Ты там сердце забыл… Убери за собой мусор! – велел ему Ужас.
– Ни за что! Белые офицеры не шестерят! – гордо сказал поручик. – Еще один такой наглый приказ, и мы будем стреляться через платок! Где мои пистолеты? Ага, вот!
Миг – и в руках у поручика оказался обитый бархатом ящик с парой старинных дуэльных пистолетов. Осмотрев их, Ржевский остался недоволен и, отбросив, тотчас извлек из воздуха пару «маузеров».
– До последнего патрона! Если никого не ранит – переходим на гаубицы! Не одному же Валялкину Пупперов грохать, мне тоже охота!.. Ну-ка! – заявил он и щелкнул пальцами.
В тот же миг воздух заполнился крохотными мальчиками на метлах. Их было несколько дюжин. Они пикировали на Ржевского, забрасывая его драконбольными мечами, он же с увлечением палил в них из двух «маузеров». Бой продолжался с минуту и закончился без особых потерь.
– РЖЕВСКИЙ, ХВАТИТ! – повысил голос Ужас. – А ты, юноша, собирай вещи. Больше одного рюкзака брать не советую. Носильщиков у тебя не будет. В истории Тибидохса известно немало случаев, когда ученик отправлялся на дно под тяжестью багажа. Не далее как двадцать лет назад одна девица решила взять с собой швейную машину и, так как в руках у нее были какие-то свертки, имела глупость привязать ее веревкой к ноге… Финал был прискорбным.
– А как же Пипа? Про ее чемоданы говорит весь Тибидохс! – встрял поручик.
– Ну, это уже другое! Она летела не одна… К тому же Поклеп прекрасно разбирается в полетных амулетах! – недовольно заявил Ужас. – Ржевский, кажется, я ясно сказал: убери мусор!..
– Разве это мусор? Это просто наглое вульгарное хамство – называть мое страдающее сердце мусором! – обиделся поручик.
Все же он быстренько вытер кровавую лужу, а сердце, небрежно подув на него и смахнув пыль, вставил в грудь.
– Как будто я весь в сборе. Или нет? – задумчиво спросил он сам себя. – Ага, еще маленькая деталь! Не воткнешь мне в спину кинжальчик? Надо, чтобы все было красиво! – сказал он, со смехом обращаясь к Бульонову.
Это была старая, заплесневевшая шутка Ржевского, которую он регулярно повторял с каждым новеньким в Тибидохсе. Но для Генки-то она была в новость, и он в ужасе отшатнулся от кинжала. Ржевский снова захохотал. Стекла в рамах подобострастно задребезжали.
– Мама услышит, – машинально произнес Бульонов. Последнюю минуту он лихорадочно пытался сообразить, кого же он все-таки боится больше: тибидохских призраков или мамы. Выходило, что все-таки мамы.
– Не услышит! Выстрелов же не услышала! Пундус храпундус не дает осечек! Равно как и перстень Медузии. До утра твоя мама будет спать без кошмаров и сновидений, а когда проснется, купидон принесет ей письмо от Сарданапала. Она прочитает его и успокоится, – заверил его поручик Ржевский.
– Ага! Как бы не так! Она сразу побежит с письмом в милицию, в ФСБ, куда угодно. Она поднимет на уши всех! – заявил Генка. Но, даже предполагая худшее, он не забывал быстро забивать рюкзак самыми необходимыми вещами.
– Не думаю, – бряцая кандалами, сказал Безглазый Ужас. – Поверь, ты не первый, кого забирают в Тибидохс, и всегда дело обходилось без скандалов. Письмо Сарданапала способно успокоить даже осиный рой. Даже бенгальского тигра в момент прыжка. И вовсе не потому, что там такой уж чудесный стиль. Сомневаюсь даже, что там больше двух-трех строк. Но академик использует особые чернила на крокодиловых слезах, дважды прогнанных через самогонный аппарат гномов. А они способны вызвать прилив оптимизма даже у Мертвой царевны и ослика Иа.
– Но не у моей мамы. Когда ученые делали атомную бомбу, то вначале получилась моя мама. Это не я придумал. Это ее любимая шутка, – убито сказал Генка.
Поручик Ржевский ободряюще похлопал его по плечу. От прикосновения руки призрака Генка ощутил покалывание.
– Расслабься, дитя мое! Твоя мама кое-что забыла. Вначале получился я, так что можешь на меня положиться… А теперь за дело! Сарданапал велел провести тебя через Грааль Гардарику и доставить в Тибидохс на темное отделение. Насколько я понял, тебя подселяют к Жоре Жикину.
– Жикин – это кто? – с ужасом спросил Бульонов. После отрубленных рук и сердец в луже крови он ожидал чего угодно.
– О, Жикин – это наш красавчик! В него влюблены все, кто не влюблен в меня. Не трогай его швабру, хвали классическую форму его носа, и вы поладите! – заявил поручик.
Безглазый Ужас мрачно обратил на него огненные провалы своих глаз. Ржевский мигом утих и настроился на серьезный лад.
– А, ну да! На чем бы ему полететь? Сарданапал предоставил это на наше усмотрение… М-м-м… Вопрос серьезный! – сказал поручик, преисполнившись ответственности. Ему не так часто доводилось сопровождать учеников из мира лопухоидов на Буян. По правде сказать, это было в самый первый раз. Мутный взгляд Ржевского побродил по комнате и остановился на диване.
– Нет, это слишком банально. На диванах теперь летают все кому не лень… Ковер? Опять не то. Ковры – это для джиннов. Если ты полетишь на ковре, тебя будут принимать за восточного человека и подозревать в магоризме. Теперь такое время, что всех, кто летит на коврах, подозревают в магоризме… Шкаф?.. Неплохо. С воздушными течениями справляется нормально, вот только дверцы будут все время хлопать.
Бульонов с беспокойством заморгал. Перспектива лететь в шкафу показалась ему ужасной.
– Не принимай всерьез, что лопочет этот невоздержанный тип, – заявил Безглазый Ужас. – На самом деле Ржевский знает, что выбрать для тебя летающий предмет не в наших силах. Он должен найти тебя сам. Летающий предмет – я имею в виду истинный летающий предмет – всегда уникален. У каждого мага он свой, и связь между ними так же нерасторжима, как между магом и его перстнем. Это у иностранцев все просто. Накопил зеленых мозолей, купил метлу – и летай себе до посинения. Надоела одна метла – купил другую. У нас такой фокус проходит только с пылесосами, да и то не всегда. Нет, только на своем предмете ты будешь чувствовать себя достаточно свободно!
– И какой же у меня летающий предмет? – спросил Бульонов.
– А вот это мы сейчас узнаем. Признаться, мне самому интересно, – сказал Ужас.
Он поднялся над полом и начал раздуваться. Испуганный Бульон прижался к стене. Ему мерещилось, что полупрозрачное тело Ужаса заняло всю комнату. Огненные провалы глаз были устремлены в потолок.
– Обретайсиммо! – крикнул он страшным голосом.
Из перстня Медузии, который чудом держался на пальце у призрака, выскочила зеленая искра.
Все предметы пришли в движение. Даже тяжелое кресло оторвалось от пола. Изумленный Бульонов стоял у стены, заслоняя голову руками, и с ужасом смотрел на хоровод вещей в воздухе. Но это длилось недолго. Внезапно все осыпалось вниз и ухнуло куда-то, одна лишь ракетка для большого тенниса – унылая, как несбывшаяся мечта, с провисшими струнами – осталась висеть посреди комнаты. Бульонов дико смотрел на нее. Несколько лет назад он начинал заниматься теннисом и даже делал успехи, пока мама не прочла где-то, что сотрясения и прыжки вредны для растущего мозга. Генка первое время страдал, а потом смирился – и вот теперь ракетка вновь напомнила ему о себе.
– Ракетка! – фыркнул поручик. – Что ж, неплохо… Говорят, летающие предметы выражают скрытую сущность своего хозяина. Недаром у меня это всегда была кувалда с вертикальным взлетом. Во всяком случае, пока я не умер.
– Врешь! – сухо сказал Безглазый Ужас. – До смерти ты был обычным лопухоидом. Ты и сейчас лопухоид. Хронический. Стоит посмотреть на твою физиономию, чтобы отпали всяческие сомнения.
– А вот и нет! – буркнул Ржевский, однако не слишком уверенно.
Он давно усвоил, что с Безглазым Ужасом шутки плохи. Даже Король Привидений предпочитал не связываться с этим страдающим хандрой средневековым подагриком, заживо замурованным в стену собственного замка.
– Значится, так… Ты встаешь на окно, садишься на ракетку и летишь за нами. Вначале вон туда между домов, а дальше как карта ляжет! Возможно, мы полетим через центр Земли. Нам, привидениям, в общем, разницы никакой, – погружая одну ладонь в другую в тщетной попытке их потереть, сказал поручик.
Вцепившись в ракетку, Генка забрался на подоконник и распахнул раму. Восьмой этаж есть восьмой этаж. Огоньки автостоянки внизу казались совсем тусклыми.
– Ну всё, прыгай! – нетерпеливо распорядился поручик.
Генка замотал головой. Даже террористы-смертники не прыгают из окна восьмого этажа с ракеткой.
– Ах да, я забыл! Надо сказать бряк мотор!.. И сразу прыгай! НУ! – завопил Ржевский.
– Бряк мотор! – послушно повторил Генка, но прыгать не стал. Ему было страшно.
Ржевский расхохотался. Даже Безглазый Ужас, сморщившись, изобразил на своем изборожденном шрамами лице подобие улыбки.
– Он поверил, поверил! Вот олух! – орал поручик. – Бряк мотор! Полетное заклинание! Вы это слышали? В Тибидохсе все умрут от смеха! Даже моя Недолеченная Дама на время забудет о своей недолеченности.
– Слушай этого байбака поменьше! Повторяй: Торопыгус угорелус, а затем Ойойойс шмякис брякис! Можно наоборот… Погоди, ты забыл кольцо! Вот сюда, на средний палец! Вскоре у тебя будет собственное кольцо. Магические мастерские редко когда успевают к сроку. С другой стороны, возможно, только они и знают, когда на самом деле наступает срок, – строго сказал Безглазый Ужас.
– Торопыгус угорелус! – повторил Генка.
Зеленая искра на перстне Медузии тускло вспыхнула и сразу погасла. Ужас покачал головой. На его рубахе расцвело несколько кровавых пятен.
– Скверно! – мертвенно произнес Ужас. – Ты сказал это просто как слова, а надо как заклинание. Ты не должен усомниться, что чудо произойдет, – в этом вся соль. Один грамм сомнения на бочку веры отравит ее так же надежно, как капля яда превратит бочку с вином в смертоносное зелье. Попробуй еще раз!
Бульонов напрягся. Раз за разом он повторял заклинание, но ракетка даже не шевелилась. Перстень же Медузии, видно разочаровавшись, вообще перестал выбрасывать искры. Безглазый Ужас и поручик Ржевский терпеливо ждали.
– Ну-с! И?.. – сказал Ужас, когда Бульонов от напрасных повторений покрылся испариной.
Поручик Ржевский подбоченился.
– Я же говорил, что мы прилетели не туда! Этот парень обычный лопухоид, однофамилец того, который нам нужен! Пошли искать другого, пока Медузия не выпустила в нас целую очередь Дрыгусов-брыгусов. Терпеть ненавижу, когда меня дрыгают-брыгают! – заявил он.
– Нет! – испуганно крикнул Генка. – Нет!
– Мы даем тебе последний шанс, – сурово сказал Ужас. – Самый последний! Возможно, твой магический дар так ничтожен, что его не хватает даже на простейшие заклинания. Такое тоже случается. Полумагам нечего делать в Тибидохсе. В этом случае мы улетаем одни. А теперь начинай!
Генка обеими руками вцепился в ракетку. Он понял, что еще одна неудача – и он навсегда останется у лопухоидов. На всю жизнь застрянет под мамочкиным крылышком и в двадцать лет безвременно умрет, облепленный горчичниками. Его может спасти только Тибидохс, только магия и ничего больше. Генка осознал это, и ужас, что он проведет остаток жизни с лопухоидами, придал ему мужества.
– Торопыгус угорелус! – крикнул он в отчаянии.
Перстень выбросил яркую искру, а в следующий миг Бульонов, бестолково обхватив руками и ногами ракетку, уже мчался между домами в безумном мельтешении пляшущих вокруг фонарей, деревьев и насмешливо подмигивающих окон. Все это бесконечно менялось местами, и Генка не понимал уже, где земля, а где небо, боясь лишь отпустить ракетку.
– Вот это другое дело! Клянусь своим лучшим кинжалом, мы подсказали ему слишком быстрое заклинание! Хватило бы Пилотуса камикадзиса… И подстраховаться ойойойсом он забыл, – заметил поручик Ржевский.
– Ничего, – довольно прошелестел Безглазый Ужас. – Парень делает успехи. Из него получится отличный темный маг. Ты видел, какую он выбросил искру? Меня чуть не спалило. К счастью, я уже умер, и довольно давно. А это несравненное удовольствие, как любит повторять твоя супруга, можно испытать лишь однажды.
– Безусловно! – важно надул щеки поручик. – Моя жена вообще уникум в плане цитат. Поэтому и пытается прикончить меня морально триста шестьдесят пять дней в году и двадцать четыре часа в сутки. К счастью, мы, гусары, народ живучий.
– Ясное дело, гусары! Только научись сперва отличать лошадь от жирафа, – заявил Безглазый Ужас.
Он просочился сквозь стену в соседнюю комнату, где на кресле перед мерцавшим экраном телевизора, склонив голову на грудь, спала мама Генки. Некоторое время Ужас пристально разглядывал ее, а затем подул на палец и, подождав, пока он заалеет, размашисто вывел прямо по воздуху:
«ВАШ СЫН В ШКОЛЕ ВОЛШЕБСТВА ТИБИДОХС. ЖДИТЕ ПИСЬМА С КУПИДОНОМ!»
Пылающие буквы, покачиваясь, зависли и надежно заняли место над креслом. Вместо восклицательного знака Ужас, мрачно ухмыльнувшись, подвесил в воздухе разбитый градусник с парящим под ним шариком ртути.
Вслед за тем призрак вновь просочился сквозь стену и вместе с поручиком Ржевским помчался за Генкой.
К тому времени, как призраки догнали его, опомнившийся Бульон сумел уже оседлать теннисную ракетку. Теперь Генка летел, низко склонившись над ней. Возможно, для длиннющего Генки она была коротковата, зато отлично лавировала и вписывалась в повороты. Он сумел даже лихо избежать столкновения с рекламным щитом, на котором застыла коротко стриженная девица, употреблявшая жевательную резинку после и даже вместо обеда.
Неуемный поручик немедленно вспорхнул к девице на щит и принялся страстно шептать, объясняясь в любви:
– Мы так похожи. Я призрак, а ты лишь тень кого-то, кто забыл о тебе! Две судьбы, два одиночества, два пылких сердца! Почему бы нам не быть счастливыми? Правда, я женат, но это у меня хроническое…
Рекламная девица начала уже млеть и томно вздыхать, но тут в щит на всех парах врезался Бульонов, пытавшийся освоить у ракетки задний ход. Щит отбросил его, но край ракетки порвал бумагу. На том месте, где у рыжей девицы была голова, образовалась дыра.
– О нет! Ты убил мою любовь! Я никогда не прощу тебе этого! На тебе ее кровь! – трагически завопил Ржевский.
– У нее нет крови! Она была бумажная! – вяло возразил Генка, радуясь, что вообще удержался на ракетке.
– Дурак, что ты понимаешь! – горько сказал Ржевский. – Если считать живыми лишь тех, в ком течет литров пять крови и булькает литр супа в желудке, мир вскоре станет убогим и сузится до одних лопухоидов! Бумажная или нет – я любил ее. Эта минута, что мы были вместе, стоит всех веков от сотворения мира!
– Ерунда!
Поручик нахмурился, рискуя потерять брови.
– Бульонов! Я глупый призрак с ножами в спине, с проеденной молью совестью и однообразными шуточками! Но я скажу тебе одну вещь, банальную, как истина, и гениальную, как воровская отмычка! Люди – канатоходцы. Они идут по канату и каждый миг грозят сорваться. Канат – их внутренний стержень. И когда они срываются, полет бывает не всегда кратким, но всегда болезненным… Так вот, Бульонов, твой канат очень и очень тонкий!.. Понял? А теперь я вновь становлюсь глупым! Долой лишние мозги! Они препятствие на пути к счастью!
Генке стало жутковато. Хорошо еще, что Безглазый Ужас не был настроен долго оставаться на месте. Захватив с собой осиротевшего поручика и Бульонова, он помчался над городом. Встречный ветер быстро выдул из поручика Ржевского всю философию и вернул призрака в прежнее легкомысленное состояние. Излечившись от своей вековой скорби, он с интересом стал поглядывать по сторонам.
– Прр-р! – завопил он, замирая у кирпичной высотки. – А вот этот домик мне знаком! Здесь живет мой хороший друг дядя Герман, в чемодане… тьфу ты… в квартире у которого я провел несколько незабвенных дней. Заглянем?
– У нас мало времени. Нас ждут в Тибидохсе! – заупрямился Безглазый Ужас.
– Но дядя Герман повелитель вампиров! И вообще это дом Гроттерши и Пипы Дурневой! – соблазнял Ржевский, обожавший заглядывать в места, с которыми у него были связаны воспоминания.
– Я был принят во всех лучших королевских домах Европы! Собираясь во дворец какого-нибудь герцога, я еще задумывался, стоит ли утруждать себя. Что мне какой-то формальный председатель вампиров, который ни разу не удосужился даже слетать в Трансильванию! – небрежно сказал Ужас.
Поручик Ржевский с тоской посмотрел на окна квартиры Дурневых. Похоже, уломать Ужаса будет не так просто. И он пустил в ход последний козырь.
– Но у него очень толстая жена! – произнес он.
На безобразном лице Ужаса мелькнул интерес.
– В самом деле? – спросил он вскользь. – Разве сейчас, в наше тощее время, бывают по-настоящему крупные женщины? Когда моя возлюбленная баронесса Крампф, резвясь, села в седло моего боевого коня, то сломала ему хребет. А ведь этот конь легко выдерживал мою тяжесть и тяжесть моих боевых лат!
– А мне всегда нравились худые! В них спьяну сложнее попасть подушкой, – ностальгически сказал Ржевский.
Безглазый Ужас пожал плечами.
– И что же, мон шер, у повелителя вампиров действительно толстая жена? – переспросил он.
– Более чем. Она не только сломала бы спину твоей лошадке, но и вдавила бы ее в землю по самые глаза, мон шер! – подстраиваясь под его тон, заверил его поручик.
Ужас задумался. Страшные провалы его глаз полыхнули особым мечтательным огнем.
– Разумеется, ты врешь, но почему бы не посмотреть? Я уверен, твоя толстуха окажется тощей, как селедочный скелет, но мне интересно посмотреть, насколько измельчали лопухоиды. Так и быть, полетели. Просто для расширения кругозора, – согласился он.
Процессия из двух призраков, которую замыкал Бульонов на ракетке для большого тенниса, медленно приблизилась к дурневским окнам.
* * *
Дурневы не спали. Тетя Нинель в белой ночной рубашке, громадная, как снежная гора, порхала по гостиной, вспоминая свое балетное прошлое. С недавних пор она чередовала занятия ушу с занятиями балетом. Живущий внизу мафиози давно уже тихо молился, глядя на качающуюся люстру. Как-то раз он отправил своего телохранителя разобраться, но телохранитель так и не вернулся, а через некоторое время позвонил уже из Мурманска. Как он оказался там, он не помнил. Дядя Герман же с Халявием долго спорили, кто первым выпустил из шкафа сапоги со шпорами…
Расположившись в кресле, Дурнев от всей души стучал указательным пальцем по калькулятору. Он переводил килограммы в граммы и рубли в евро. Из всего этого можно было заключить, что он собрался продать очередной золотой холодильник, предварительно распилив его на части. Холодильник стал золотым не далее как вчера, когда обрусевший царь Мидас решил выпить сто грамм и закусить колбаской. Разумеется, и бутылка и колбаса тоже стали золотыми, но для Дурнева и его нового делового партнера генерала Котлеткина это была слишком несолидная партия.
Теперь же царь Мидас – он же скромный оборотень Халявий, – поджав ноги, сидел на диване и, тоскуя по манекенщицам, дразнил таксу Полтора Километра. С этой целью он быстро спускал с дивана пятку и крутил ею перед носом у собаки, поспешно отдергивая, когда такса кидалась в атаку.
Ванька Валялкин, которому надоело разглядывать стены в Пипиной комнате, тоже перебрался в гостиную к Дурневым. Он скучал и, чтобы как-то развеяться, собирался попросить у дяди Германа устроить его в зоопарк подсобным рабочим. Это, как сказал ему на прощанье Тарарах, стало бы незаменимым опытом для будущих занятий ветеринарной магией.
«Порой, прежде чем применять магические средства, не мешает просто приглядеться, как и чего. У меня тут давеча Пегас захромал. Лупит по стойлу, злится, а наступить на копыто не может. Я неделю лечил его от лягательного сглаза, пока не разобрался, что магией тут и не пахнет. Обычное нагноение. Кто-то его со злости зубами за ногу тяпнул. Аккурат над копытом… То ли с музами чего не поделил, то ли опять от писателя какого ускакать пытался, то ли снова книга Лукана бузотерит», – сказал питекантроп.
На случай, если Дурнев будет упрямиться и не захочет устраивать его в зоопарк, Ванька даже вспомнил заклинание Трынтравонис пофигатор. Это немудреное заклинаньице способно было сделать ягненком и не такого упрямца, как дядя Герман.
Однако в тот самый момент, когда Ванька решил перейти к серьезному разговору, тете Нинель, запыхавшейся от балетных па, некстати вздумалось включить зудильник, присланный ей в подарок Пипой. «Какая у нас доча! Хочет, чтоб мы были в курсе всех магических дел!» – умилялся дядя Герман.
– Приветик, продрыглики и проклятики, а также маги, магвочки, магессы, магвокаты и прочие недостойные типчики, которые имели наглость до сих пор в меня не влюбиться! Имейте в виду, что вы уже сглажены, хе-хе! С вами ваша драгоценненькая, ваша незабываемая, дотошненькая, противненькая, пакостненькая, но в то же время очень-очень милая… Да-да, разумеется: Грызиана Припятская и ее «Последние магвости»! Кто угадал – умнички, кто не угадал – быстренько сделали себе харакири! – бойко тарахтел зудильник. – Сегодняшние магвости будут двоякого рода – сенсационные и сверхсенсационные… С каких начнем? Давайте с сенсационных. Астрологи отмечают на небе неблагоприятное расположение планет, которое бывает примерно раз в столетие. Все черномагические артефакты, как наличествующие, так и сокрытые, обретут в ближайшую неделю просто колоссальную силу… Белым артефактам будет крайне сложно им противостоять.
Возможны землетрясения, неожиданные перемены судеб, таинственные исчезновения, превращения и вообще все, что угодно! Не исключено, что и мне удастся необратимо проклясть моего дорогого начальничка, который до сих пор не оценил такое сокровище по достоинству… Заодно и последнего муженька своего отравлю каким-нибудь медленным ядом. Не купил мне вчера, вообразите, диадему царицы Савской! Всего-то и требовалось, что заложить душу Бессмертнику Кощееву на четыреста тысяч лет – и наскреблось бы! Так нет – шиш! Ну это я, разумеется, по секрету… Возможно, мой муженек еще исправится…
Неожиданно лицо Грызианы исказилось. В бельмастом глазу вспыхнул яростный огонь.
– Эй, оператор, почему изображение дергается? – зашипела она. – Что, лягушачьими лапами зудильник держать неудобно? А ты снимай меня так, как я тебе велю! Чтоб у меня сердце пело и бородавки в кадр не попадали! Понимаешь? И не смей думать обо мне плохо, а то домой на ластах зашлепаешь и суп будешь через уши есть!..
Простите, продрыглики! Небольшой рабочий момент! Дружеское замечание старшего товарища подрастающему поколению… А теперь внимание! Обещанная сверхсенсация! Эксклюзивное интервью с Пруном – да, да, с тем самым Пруном, который был секундантом Гурия Пуппера! Внимание, тошнотики! Пропустите хоть звук – будете потом всю жизнь кусать локти!
На донышке поцарапанной миски появился Прун. Он клеймил Валялкина позором и рассказывал новые, леденящие душу подробности дуэли. На плече у Пруна, свесив толстые ноги, сидел гном-переводчик в красном колпаке.
– Джон Вайлялька выпускал искры одна за другой! Лицо у него было перекошено, как у русского магфиози! Он хотел убить Гурия, не просто убить, но разорвать его своей магией в клочья! Бедный Гурий даже не успел защититься. Он никак не ожидал такого коварства. Я сам чудом выжил! Вайлялька и меня тоже хотел убить! Я бросился в волны, рискуя жизнью, но сумел схватить лишь метлу! Я нырял, кричал, плакал, но вокруг был лишь океан! – бубнил гном.
– Садись! – предложила Пруну Грызиана. Знаменитая ведущая магвостей выглядела озабоченной. Не столько судьбой Пуппера, сколько тем, что переживающий Прун закрывал грудью весь зудильник, не давая ей попасть в кадр.
– Я лучше стоя! – смутился Прун.
– Но почему? – с раздражением спросила Грызиана.
Прун нежно зарделся.
– Не скажу. Это личное, – перевел гном.
Ведущая понимающе хмыкнула:
– Снова тети? Ну ладно, стой, чего уж… А теперь, если удобно, еще один вопрос. Насколько мне известно, Ванька Валялкин еще на свободе. Что предпринимается для его поимки?
– О, все возможные и невозможные меры! – с воодушевлением сказал Прун. – Магщество Продрыглых Магций предоставило группу опытных сыщиков, которую возглавляет лично Графин Калиостров. Кроме того, действует особый отряд магнетизеров во главе с магвокатом Хадсоном. В настоящее время прочесываются все уровни и этажи Тибидохса. Учитывая колоссальные размеры школы, скорее всего это займет несколько дней. В Дубодаме для Ваньки Валялкина уже приготовлена самая тесная, самая грязная, самая отвратительная камера!
