Текст книги "Ошибка грифона"

Автор книги: Дмитрий Емец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Эссиорх мог, конечно, перенести из ближайшего магазина детское питание, но ему все же хотелось отвлечь Люля от еды. Он видел, как в упитанном Люле сражаются две силы: сила неба и страшная земная сила плоти. Одна сила тянет его наверх, к свету, а другая заставляет зарываться носом в корытце и едва ли не хрюкать.

– Слушай, сын! Нельзя вечно обслуживать желудочные ценности! Давай все-таки переключаться из телесной плоскости! – сказал Эссиорх.

Словно поняв обращенные к нему слова, Люль на несколько мгновений перестал хныкать и посмотрел на отца мудрым взглядом бездонных глаз. Глаза сына напомнили Эссиорху круглые эдемские озера, когда смотришь на них со Скалы Мечты, любимого места крылатых прыжков. Правда, хватило Люля всего секунд на десять. Потом до него постепенно начало доходить, что небо небом, а он уже час ничего не жевал!!! Рот стал кривиться, бездонные глаза потухать, и, сообразив, что сейчас опять включится пищевая сигнализация, Эссиорх запрыгал с сыном по поляне.

– Да дай ты ему что-нибудь съесть! В здоровом теле – здоровый дух! – крикнула, подбегая к ним, Малара.

Эссиорх ей нравился, и она искренне не понимала, почему он до сих пор не подрался из-за нее в троллейбусе и не сел суток на пятнадцать, а лучше на полгода, чтобы можно было носить ему передачи.

– Первоначально автор этой фразы произнес ее с издевкой, показывая, что именно в здоровом теле здорового духа быть и не может. Потом издевку, разумеется, потеряли и сделали из автора пошлого физкультурника! – сказал Эссиорх, переставая подбрасывать сына. – Кроме того, здоровое тело – это худое, выносливое, жилистое тело. А в дебелом теле дух слаб, капризен и вял.

Эссиорх отвечал охотно, а на Малару смотрел приветливо, но Малара лишь взглянула на него грустно и отошла. Безошибочная женская интуиция подсказала ей, что хранитель никогда не подерется из-за нее в троллейбусе, не пройдет по краю крыши, не заберется на скалу, чтобы крикнуть оттуда «Я тебя люблю!» – а раз так, то нечего и время терять. Краткая любовь Малары потухла, как горящая спичка, по ошибке вместо бензина упавшая в кефир.

Вслед за Маларой к Эссиорху пробилась Фулона. Строго посмотрела на Люля, и тот вдруг замолк, точно раскрасневшийся троечник, который, распахнув дверь, чтобы шарахнуть одноклассника тряпкой, увидел перед собой вопросительно вскинутые брови завуча.

– Спасибо! – сказал Эссиорх.

– Не за что. Это тебе спасибо, что нашел время, – улыбнулась Фулона. – Так что, получилось? Надеюсь, не такие, как в прошлый раз у Дафны? Они до сих пор где-то бродят!

– Нет, – сказал Эссиорх.

Он свистнул, и из-за дуба, двигаясь бесшумно и монолитно, вышагнули глиняшки. Ни у кого из них не было лица. Только сырой глиняный овал. Все со щитами. В руках – палицы, копья и черенки от лопат.

Глиняшек насчитывалось девять. Десятым, одиннадцатым и двенадцатым противниками валькирий должны были стать Ната, Мошкин и Чимоданов. Чимоданов, как создатель Зудуки, при виде глиняшек творчески повеселел и начал проявлять активность. Одного глиняшку по-свойски ткнул пальцем в живот, другому что-то шепнул, третьему палочкой начертил глаза, рот и нос, всего несколькими штрихами создав ему неповторимое выражение лица. Отзываясь интересу Чимоданова, глиняшки окружили его и точно так же тыкали его в живот, трясли и трогали его топор.

Командир и солдаты явно нашли друг друга. Не прошло и минуты, а глиняшки уже перестали быть разрозненной толпой и, прикрывшись щитами, застыли монолитным строем. Ната ухитрилась устроиться у самого могучего глиняшки на плечах и оттуда смущала оруженосцев своей слишком активной мимикой.

Чимоданов бегал за спинами глиняшек и шептал, комбинировал, что-то втолковывал. Одного дружески хлопал по плечу, другому давал подзатыльники. Мошкин скромно стоял с краешку, покручивая в руках шест. Казалось, шест порхает вокруг Евгеши сам по себе, а застенчиво моргающий Мошкин тут абсолютно ни при чем и даже где-то удивлен его назойливостью.

Валькирии разобрали щиты, копья и построились. Чуть впереди стояла Брунгильда с тренировочным копьем, которое во всем напоминало каменное, только не обладало его магическими способностями. Ее прикрывали краями своих щитов Радулга и Бэтла.

– Давай! – велела Фулона, кивая на сплошную стену щитов глиняшек. – Нужна брешь!

Брунгильда побежала на глиняшек. Те ожидали ее, чуть разомкнув строй. Видно было, как Чимоданов, мелькая за их спинами, отдает команды. Не добежав до глиняшек нескольких метров, Брунгильда остановилась и растерянно опустила руку с копьем.

– Что случилось? – крикнула Фулона.

– Я не могу просто так взять и напасть! Я должна разозлиться. Пусть они мне скажут что-нибудь обидное! – объяснила Брунгильда.

– Эссиорх! Обидь ее как-нибудь! – попросила Фулона.

– Я не могу. Я женщин не обижаю! – отказался Эссиорх.

– А ты постарайся! А то нас убьют!

Эссиорх провел по воздуху ногтем, и у одного из глиняшек прорезался длинный рот.

– Ты… плохо… готовишь! Ты… все… пересаливаешь! – негнущимся голосом сообщил глиняшка.

Брунгильда вздрогнула, уронила щит, копье и, ссутулившись, побрела к лесу.

– А сейчас что не так? Ау! Тебя же обидели! – тоскливо крикнула Фулона.

– Меня растоптали! Я просила обидеть меня, а не растаптывать!

Эссиорх схватился за голову. За Брунгильдой, утешая ее, заспешила Гелата. Наконец ей удалось успокоить ее и вернуть, хотя на Эссиорха Брунгильда больше не смотрела – дулась.

– А еще светлый! В душу плюнул! Столько тайной злобы! – шептала она.

– Я пас! – заявил Эссиорх. – Дальше сами придумывайте тексты для обидок.

– Пусть глиняшки скажут, что она какая-нибудь дурочка! – подсказал Вован.

– Ты какая-нибудь дурочка! Бе-бе-бе! – пискляво крикнул глиняшка и высунул язык, который тотчас отвалился, потому что глина была сыроватой.

– Сам такой! На себя посмотри! – хмуро сказала Брунгильда. Копье она подобрала, но держала его как-то вяло, без азарта, точно грабли или лопату.

Вихрова спрыгнула с плеч своего глиняшки.

– Надо не так! Тут другой подход! – заявила она и вдруг сунула руку в карман. – У меня жучок! Я его сейчас убью! Он убьет! Оторвет лапки! – завизжала она дурным голосом и, подскочив к Чимоданову, притворилась, что что-то бросила ему за шиворот.

– Почему я? – хрюкнул Петруччо.

– Потому что ты зверь!

Брунгильда побледнела. Ее пальцы сжались на древке копья.

– Не трогай жучка! Я тебе говорю: не трогай! – сказала она тихо и, постепенно набирая скорость, двинулась вперед. Петруччо стало несколько не по себе.

– Да нет у меня никакого жучка! – заявил он.

– Правильно, нет! Потому что ты его РАЗДАВИЛ! – громко объяснила Вихрова.

Брунгильда зарычала и перешла на бег. Чимоданов торопливо укрылся за спинами глиняшек и начал отдавать приказы. Глиняшки, стоявшие в строю первыми, сомкнули щиты и выставили вперед черенки от лопат и дубины. Казалось, никакая сила не способна прорваться сквозь них. Но они не ведали, на что способна валькирия каменного копья. Не добежав до строя глиняшек полутора метров, Брунгильда подпрыгнула, оттолкнулась копьем как шестом и, перелетев щиты, врезалась ногами в самую гущу глиняшек. Один глиняшка упал. Его соседу Брунгильда буквально смела голову. В образовавшуюся брешь полетели копья валькирий.

– Как ты узнала, что это сработает? – прошептал Вихровой Евгеша.

– Да посмотри на нее! Такие мощные тети вечно жалеют кошечек, – ответила Ната. – Что, кроме сострадания, способно сделать берсерка из такой тюти?

Чимоданов сунулся было к Брунгильде. Дразнясь, легко ушел от одной атаки, от другой, но тут же в тесной давке получил от валькирии каменного копья ошеломляющий удар древком, и его буквально отнесло за строй глиняшек.

– Как копытом лягнула! – охнул он, утешая себя. – И ведь техника-то у нее бедная: один укол, один рубящий удар и один удар тракториста. Их бы с Зигей поставить друг другу ребра считать!

Мимо Чимоданова пролетел оруженосец Ламины и улегся отдыхать. Прикинув траекторию, Петруччо заключил, что и оруженосец пострадал все от того же копья. Разошедшаяся Брунгильда не разбирала, кто свой, кто чужой, а просто размахивала копьем как дубиной, снося все на своем пути.

– Ну да… У винта вертолета тоже скромная техника! А суньте под него хоть самого Арея! Пусть блокирует, – продолжал рассуждать Чимоданов, объясняя сам себе свое поражение.

На Мошкина, в азарте боя отделившегося от строя, напали сразу четверо оруженосцев с бейсбольными битами. Евгеша очень испугался и крикнул:

– Я же сдаюсь, да?

Одновременно с вопросом шест Мошкина ткнул одного из оруженосцев в солнечное сплетение и сразу же с разворота другим концом добавил ему по шее. Оруженосец свалился как подкошенный.

– Нет, кажется, не сдаюсь! – удивился Евгеша, продолжая спорить с самим собой.

Продолжая движение шеста, Мошкин подсек колени второму оруженосцу. Тот рухнул под ноги третьему, а спустя секунду на них же свалился и четвертый. Его бейсбольная бита, вылетевшая из руки, встретив в воздухе все тот же вездесущий шест, изменила направление падения и тюкнула по затылку своего пытавшегося встать хозяина.

– Я больше не буду! – сказал Мошкин виновато. Подумал, осмотрел оруженосцев и добавил: – Хотя больше и не надо!

Поднявшийся с земли Чимоданов управлял оставшимися глиняшками. Делил на группы по двое-трое и заставлял вместе нападать на одну валькирию. Тактика оказалась результативной. Радулгу «убили» почти сразу. У валькирии-одиночки Даши вырвали из рук копье, и она спаслась лишь потому, что Антигон булавой поотбивал у глиняшек пальцы на ногах. Гелата же хотя и не погибла, но получила черенком от лопаты сильнейший тычок в скулу и побрела в лес искать незамерзший подорожник.

– Не то чтобы я заморачивалась, но в подмосковных электричках на женщин с подбитым глазом смотрят неправильно! – объяснила она Фулоне.

Несмотря на потери валькирий, бой складывался не в пользу глиняшек. Постепенно воительницы брали верх. Вышел из боя Мошкин, пораженный в грудь копьем Ламины. У Наты выбили рапиру. Чимоданов залез на дуб и, шипя, прыгал в ветвях, точно дикий кот. Среди валькирий, кроме Радулги, «полегли» Бэтла, Хаара и Малара. Причем Бэтла оспаривала, что она погибла, мотивируя это тем, что ткнула своего противника в сердце палкой колбасы, которая была «кабу-та кинжал».

Брунгильда, копьем сшибив Чимоданова с дерева, схватила его за ноги и трясла, требуя отпустить жучка. Вопли Петруччо, что никакого жучка у него нет и что в это время года уже не найти жучков, не действовали. Брунгильда ему не верила.

– Вот жучок! Выпал! Улетел жучок! – крикнула хитрая Ната и, подхватив что-то с травы, притворилась, что подбросила это в воздух.

Брунгильда разжала руки, уронив Чимоданова на траву. Взгляд ее постепенно стал осмысленным. Она посмотрела на свои руки, на древко копья, измочаленное от множества ударов, и, отбросив его, села на траву. Было холодно. От разогревшейся валькирии каменного копья шел пар.

– Ой! – сказала Брунгильда. – Если я кого-то ушибла, простите меня! Сама не знаю, что на меня нашло!

– Не что, а кто. Жучок на тебя нашел, – сказала Вихрова, но, взглянув на Брунгильду, тему развивать благоразумно не стала.

Из леса показалась Гелата, кроме подорожника нашедшая где-то кусок льда. Теперь она прикладывала к скуле то лед, то подорожник.

– Кого там исцелять, становитесь в очередь! – хмуро сказала она. – К сожалению, саму себя я исцелить не могу, поэтому обхожусь народными средствами.

Эссиорх подошел к Фулоне и дал ей подержать Люминисценция Эссиорховича, который пинал отца как последний ведьмарь.

– Ну, как общее впечатление?

– От ребенка? – уточнила валькирия золотого копья. – Ну что тебе сказать? Они все в этом возрасте похожи на хомяков. Поел – поплакал – поспал! Внешность не главное. Главное, чтобы человек хороший вырос.

У Эссиорха отвисла челюсть. Он считал своего сына прекрасным.

– Впечатление. От боя. С глиняшками, – раздельно объяснил он.

Теперь огорчаться наступил черед Фулоны:

– Ты же сам все видел! Это был не бой, а какая-то драка у винного магазина! Понятно, что копья учебные. Метать трудно, не возвращаются. Но ведь и противники-то глиняшки! А потери какие! Четыре валькирии и почти все оруженосцы.

– Зато Брунгильда хороша. Ее даже не надо особенно готовить. Со своим настоящим копьем она будет просто чудеса творить, – сказал Эссиорх.

Фулона вернула Люля отцу и, зачерпнув с травы немного мокрого снега, умылась им.

– Это да. Но это если вовремя найдется обижаемый жучок, – сказала она.

– И какой вывод? – спросил Эссиорх.

Фулона помолчала. Ей очень не хотелось отвечать.

– Неутешительный вывод. В таком составе мы обречены. Нам нужна двенадцатая валькирия! Причем, похоже, именно та, которую предлагала бывшая одиночка, – сказала она.

Глава восьмая
Страж с опытом ошибок

«В юности отрезало трамваем ногу; потом любимая девушка покинула, и Шергин дал обет иночества; потом пятнадцать лет слепоты и пожизненное одиночество. Поэзия выбирает себе верных духовных певцов. Сладко ли было такую жизнь перейти и не ошибиться, не споткнуться, не зажалобиться? Казалось бы, выгореть должна душа, испепелиться, покрыться мраком, излиться желчью, все вытравливая на своем пути, на доверчивых сердцах выжигая язвы. А тут выработал человек свой нравственный урок и упорно следовал ему до края: «Лукавый ведь может просунуть в сознание тебе: «Вот-де мне что приходится выносить! Вот-де что я терплю!» Вот эта собственная бешенина и застит нам глаза, не дает понять, что не мы терпим, не я терплю, а от меня и только от меня терпят».

Владимир Личутин о Борисе Шергине. – Цит. по: Душа неизъяснимая // Литературная учеба. 1980. № 5.

Исчезновение грифона было чем-то экстраординарным, разом потрясшим Эдем и ударившим сразу по всем. По Дому Светлейших бегали стражи. Даже у Троила лицо выглядело опрокинутым. Порой он застывал и на несколько мгновений закрывал ладонью глаза.

Мефодий уже четверть часа не мог поговорить с Троилом. Ему мешал подпрыгивающий златокрылый с длинным подбородком, ходивший за генеральным стражем как приклеенный. Троил негромко отдавал приказы, а златокрылый, слушая, кивал. Если кивок выглядел решительным, значит, приказ не вызывал возражений. Если же у высокого стража имелось на этот счет собственное мнение, кивок приобретал извилистые очертания, точно страж вычерчивал подбородком в воздухе вопросительный знак. Троил, видя это, начинал разъяснять, и разъяснял до тех пор, пока кивок златокрылого не приобретал решительности. Мефодий заметил, что генеральный страж прихрамывает и, морщась, часто потирает плечо и ключицу. Видимо, ушибся, когда, сбитый с ног грифоном, был брошен на плиты.

«А ведь это Троил закрыл меня от грифона!» – вспомнил Буслаев, преисполняясь самой искренней благодарности.

Вспомнив о Мефодии, генеральный страж остановился, намереваясь что-то ему сказать. Однако, воспользовавшись паузой, высокий страж быстро затарахтел, правой рукой делая смешные движения, словно разрезал свою речь на кусочки и каждую мысль сгребал в отдельную кучку.

Троил, направившийся было к Мефу, отвлекся, принялся спорить, а потом, сделав Мефодию знак подождать, сердито отступил к транспортной руне и исчез в ослепительной вспышке. Златокрылый торопливо последовал за ним, продолжая сгребать невидимые кучки.

– Это Гладий, помофник геневального страва! Уфясный зануда! – сообщил кто-то Мефу.

За спиной у Буслаева стояла Шмыгалка и протирала флейту о свою розовую кофточку. Это была самая нелепая розовая кофточка во всем Эдеме, но Мефодий не позавидовал бы тому, кто даже из лучших побуждений сообщил бы об этом Шмыгалке.

– А почему Троил его терпит, если он зануда? – спросил Меф.

– Я сама долго не могла понять, а потом разобралась. Объясняя фто-то Гладию, Троил объясняет это и себе. А когда фто-то себе объясняеф вслух, видиф недофеты!

Глаза Эльзы Керкинитиды скользнули по лицу Мефодия и, конечно, сразу обнаружили испарину.

– Тебе фарко? – спросила Шмыгалка.

– Да, – признал Меф, вытирая лоб.

– Я так и поняла. Иди сюда!

Она завела его за колонну, и Мефодий увидел большую металлическую ванну, установленную на кирпичных ножках в полуметре от пола.

– Забирайся! Там сухо! Оно и без воды работает! – потребовала Шмыгалка.

Буслаев послушно забрался в ванну. Там и правда было сухо и прохладно, но почему-то пахло рыбой, а к дну прилипла чешуя. По углам было начертано множество рун, слившихся в единый узор, из которых Меф узнал только руну, защищающую нежить.

– А нежить тут при чем? – спросил он.

– Тебе фе тут хорофо? – уклончиво уточнила Шмыгалка.

– Хорошо, – признал Меф.

– Тото фе!

– А запах?

– Не пойми меня превратно! Это холодильник для транспортировки нефити. С конференции по русалкам остался, – пояснила Шмыгалка.

Поняв, где именно он сидит, Мефодий хотел выскочить.

– Нет-нет, не выскакивай! Здефь тебе лутьфе!

– А златокрылые?

– Никто из златокрылых тебя за колонной не уфидит! Все эти герои – бывфые двоефники. Уфасно меня боятся! Внуфти муффине страх, пока он маленький, и он будет увафать тебя фсю физнь! – произнесла Эльза Керкинитида с глубочайшим удовлетворением.

Меф послушно сидел в ванне для русалок и чувствовал, что ему здесь неплохо. Много лучше, чем снаружи.

– Странно, – сказал он. – В холодильнике для нежити мне нормально, а у наружных стен Дома Светлейших я едва не сварился!

– Прафильно! – воскликнула Шмыгалка. – Потому фто с нефитью тефе фамое место! Подальфе от Дома Светлейфих! Даже перфое небо ты едва переносифь! А на фтором или третьем небе ты растаял бы за десять секунд! Поэтому дерфись подальфе от транспортных рун!.. Зафем ты вообфе сунуфся в Дом Светлейфих? Тефя кто-то сюда сфал?

Меф вскинул голову.

– Вообще-то я не напрашивался! Ладья Света… – начал он.

Шмыгалка взмахнула флейтой, указав ее концом в самый нос Мефу. Флейта Шмыгалки, в отличие от флейт многих златокрылых, была без штыка. Эльза Керкинитида считала, что штыком тонко настроенный инструмент только испортишь.

– Ефли я фсе поняла прафильно, ладья Света прифезла тебя ф Чафю Нефити?! Вот там бы и остафалься! Прифыкал бы к Эдему постепенно, как фсе прифыкают. А ты без приглашения полез ф Дом Светлейфих! И фот результат! Тебя едва не разорвал грифон! Неуфели надо объяснять очевидные вефи? Эдем состоит из двух территорий. В Чафе Нефити могут находиться почти фсе, кроме страфей мрака! А вот в Дом Светлейфих войти мофет только тот, кто готов!.. А тебе фто здесь надо?! Ты вообфе фей? Я тебя спрафиваю!

Мефодий озадаченно вскинул голову, но разобрался, что последняя фраза Шмыгалки относилась не к нему, а к волоску на флейте. Придирчиво оглядев волосок, Шмыгалка сняла его длинным ногтем мизинца, который специально оставляла для этой цели.

– Фолосок – это серьезно! Он мофет исфортить звук! А так я выдаю штопорную маголодию ф тфа приема. Могу поразить сразу две цели на одном фыдохе! – пояснила Шмыгалка.

Подняв вверх руку, она безошибочно вставила флейту в наспинный чехол.

– Ну фсе, Буфлаев! Теперь займемся тобой фплотную! Как ты вообфе сюда пролез? Страже у форот был дан строгий приказ тебя остановить! Мы фредвидели нефриятности с грифонами, но не претфидели их масштабов! – заявила она.

– Лягушка, – угрюмо буркнул Меф.

– Какая ефе лягуфка?

– Василина Ужасная! Сказала, чтобы я не шел через ворота, чтобы избежать торжественной встречи.

Лицо у Шмыгалки сделалось мрачнее тучи.

– Тэк-тэк, – сказала она. – Вафилина Уфасная, знафит. И это фсе? Больфе эта офоба нифего не делала, не говорила?

– Дала мне золотой клубок, который пересчитал моей головой все пни! И еще просила передать вам привет, когда доберусь! – сказал Меф.

– Прифет? Мне? Прямо фот так фот? Маленький такой прифетик?

Эльза Флора не то всхлипнула, не то хохотнула и, присев на корточки, закачалась, стиснув ладонями виски. Ее высокая прическа вздрагивала.

– Уфе дфести лет я ифу эту негодную ляфушку! Эту нефтясную волфебницу, которая мнит себя обифенной! – простонала она. – Дфести лет пытаюсь изфиниться за маголодию, которой я разнесла трухлявое дерево, не зная, фто в нем ее дом! И фсе это фремя проклятая фаба непрерыфно делает мне гадости! Ну теперь-то, надеюсь, она довольна? Фто, мне буквами на тучках написать: «Слуфай ты, вздорная фаба! Ты отомстила уфе! Отфянь!»?

Кто-то вежливо постучал согнутым пальцем по металлической ванне, обозначив свой приход. Рядом Мефодий увидел нечто блестящее, похожее на покрытое воском яблоко из гипермаркета. Это была лысина Генерального Стража. Буслаев сообразил, что Троил слышал если не весь его разговор со Шмыгалкой, то всю его «лягушачью» часть точно.

– Идем в парк, пока тебя никто здесь не увидел! – сказал Троил, не без укора взглянув на Шмыгалку. – У нас тут народ, конечно, добрый, но зубы позубоскалить любит. Эту ванну для нежити тебе будут припоминать лет так с тысячу!

Мефодий торопливо выбрался из ванны, вновь ощутив жар Дома Светлейших. Он был выше Генерального Стража, но тот двигался быстро, решительно, собранно, и Буслаев невольно ощутил себя собачкой, которую ведут на поводке авторитета. Такое чувство у него возникало только с Ареем.

По парку они шли уже вдвоем. Шмыгалка осталась в Доме Светлейших. Аллея из желтого песка, уверенно вспарывая холмы и нигде не соглашаясь вильнуть, вела прямо в центр Эдемского сада. То здесь, то там от нее отбегали узкие дорожки. Мефодий шагал рядом с Троилом. Они почти не разговаривали, лишь изредка Троил показывал ему рощицу или отдельно стоящее дерево.

Чем дальше от Дома Светлейших, тем Буслаеву становилось лучше. Он больше не вытирал пот со лба, дышал легко. Мефодий оглянулся и посмотрел на Дом Светлейших. Отсюда он казался огромной, сложенной из солнца колонной.

Троил стоял с ним рядом и тоже разглядывал Дом Светлейших.

– Ты должен был проходить этот путь шаг за шагом. И тогда к моменту, как ты перешагнул бы порог Дома Светлейших, грифон признал бы в тебе своего, – сказал он негромко.

– Вы меня спасли. Спасибо, – поблагодарил Мефодий.

Троил кивнул.

– Спас. Но я ударил грифона маголодией! – сказал он.

– Он вас простит и вернется. Рана не смертельна.

– Грифона убить не так просто. Рана заживет, – согласился Троил. – Но в другом ты не прав. Грифон не вернется. А с ним вместе из Эдема ушла огромная сила, потому что грифон буквально соткан из силы. И вход в Дом Светлейших не может охраняться одним грифоном. Теперь мы уязвимы, и мрак вскоре об этом узнает.

– Грифон может вернуться, – сказал с надеждой Меф.

– Нет, – сказал Троил печально. – Грифон уже переступил. Это люди могут переступать черту добра и зла в обе стороны. Прыг-прыг – как через веревочку! В этом их уникальность. С грифонами, как и со светлыми стражами, все, к сожалению, не так. Мы переступаем лишь однажды.

В стороне от аллеи лежал большой камень. Троил подошел к нему и, погладив камень ладонью, сел. Меф тоже сел и тоже на всякий случай погладил камень ладонью. Вид отсюда открывался удивительный – на теплые шершавые холмы Эдемского парка. Дом Светлейших проступал между деревьями, вписываясь в их ряд так, словно сам был деревом.

– Люблю это место. Всегда тут сидел, еще когда был помощником младшего стража. Помню, когда мне было плохо, смотрел на него и все думал: камню мои проблемы смешны. А завтра мне и самому будут смешны. Такие зарубки времени. И становилось легче, – сказал Троил.

– И Арей переступил один раз? Да? И никакой возможности повернуть назад? – спросил Меф.

– И Арей. И Лигул. И тысячи других. А первые стражи – те рухнули по той же причине, что и грифон – во многом из-за человека, который тогда только появился.

Меф озадачился. Арей ему никогда ничего такого не говорил.

– А человек тут при чем? – спросил он.

– Они сочли его недостойным. Жалкое создание из воды и глины, лишенное маголодий, полета, многих других способностей, – и вдруг такое доверие от Того, Кто сотворил все! Сверкающий эйдос в груди, равный ценности всей видимой Вселенной! Свобода выбора между добром и злом! Сегодня человек может быть хуже Иуды, а завтра что-то в нем изменится, и эйдос просияет. Многие стражи были обижены, оскорблены! Столько даров одному созданию! За что? Здесь и прошла незаметная трещина. Отпали первые, другие сочли, что с первыми поступили несправедливо, и произошел раскол… Были, конечно, и другие причины, но эта главная.

Мефодий жадно слушал. Ему казалось, что Генеральный Страж говорит сам с собой, сидя на своем любимом камне. Он чувствовал, что Троил откровенен, и отзывался этой откровенности.

– Борьба добра с бобром. От бобра добра не ищут! Убей бобра – спаси дерево! – сказал Меф, когда Троил замолчал.

– А? – переспросил Троил удивленно.

– Ну у людей так же. Берем любую войну. И те думают, что правы, и эти. И все как будто хорошие люди, призванные вообще за шкирку. Плохие люди вообще не воюют, они отмазались. Сидят в штабе и заведуют продовольствием…

– Но все равно воевать приходится. И предавать нельзя, – серьезно сказал Троил.

– Это да, – согласился Меф. – А то часто бывает, что предаешь в двух шагах от победы. Бьешься-бьешься, а потом – раз! – сдулся и задрал ручки. А противник-то уже едва на ногах держался, и вообще у него трещина была в руке, сейчас бы рухнул. Нет уж, мне больше нравится подход Арея: достал меч и так сражайся! Когда убьют – отдохнешь.

Троил засмеялся.

– Не очень-то увлекайся теперь драками. Только по делу. Перья потемнеют! – предупредил он.

– У кого? У Дафны? – не понял Меф.

– При чем тут Дафна? У тебя. В конце концов, ты теперь златокрылый!

– Я?!

– Ты. – Троил разжал ладонь. На его ладони лежали золотые крылья. – Это твои! – сказал Генеральный Страж. – Ты получил их от златокрылого, убитого в карьере рядом с храмом Софии! Помнишь?

Мефодий недоверчиво смотрел на крылья и, хотя Троил их ему протягивал, не спешил их касаться. Тогда Генеральный Страж сам набросил ему на шею шнурок. Крылья охватило неравномерное сияние. По ним точно пробежала золотая волна. Потом края крыльев сделались полупрозрачными, в центре же сияние сгустилось и стало чуть материальнее материи.

Чушь! Не может такого быть!

Мефодий недоверчиво моргнул. Ощущение надматериальности не пропало. Середина крыльев и их края ощутимо отличались. Словно на монитор компьютера с подробным изображением морского берега кто-то положил настоящую раковину.

Буслаев осторожно потрогал это место пальцем, а затем, сравнивая ощущения, скользнул вдоль крыла к его краю. Палец ощущал разницу, но словами Мефодий затруднился бы ее выразить. Примерно так, как если ты гладишь настоящее лицо близкого человека, а потом касаешься этого же лица на фотографии.

– Да, – сказал Троил. – Не удивляйся! Любой страж видит свои крылья точно так же.

– То есть мне не кажется, что они другие?

– Нет, не кажется. Они и есть другие. Это позволяет нам понять, что мы еще не в конце пути, а только в его начале. Что есть что-то более настоящее, чем та реальность, которая нас окружает.

– Даже более настоящее, чем Эдемский сад? – недоверчиво спросил Меф.

– Да, – быстро сказал Троил. – Даже так. Понимаешь?

– Примерно, – кивнул Меф.

– Хорошо, что ты не сказал «понимаю», – одобрил Троил. – И еще, если честно, меня очень смущают окончания твоих крыльев.

– То, что они прозрачны?

– Они не прозрачны. Они размыты. Менее настоящие, чем настоящее. И уж конечно, куда бледнее середины. Это означает, что крылья пока не стали твоими. Ты их не вполне достоин. Они твои – да, но внутренней связи пока нет.

– А флейта? – спросил Мефодий. – Или я страж без флейты?

– С флейтой. Помнишь твой последний бой? Незадолго до него Джаф выкупил у победителя флейту погибшего стража. Теперь эта флейта – твой трофей. Эссиорх забрал ее. Вот она!

Мефодий осторожно взял флейту:

– Я не умею играть. И летать не умею. Какой я страж?

– Будешь учиться, – сказал Троил. – Первое время, конечно, маголодий тебе не освоить. Придется действовать спатой. Она по-прежнему твоя.

Ощутив благодарность, Меф наклонился к Троилу и коснулся его руки.

– Нет! – сказал Генеральный Страж. – Это не мое решение. Не я вложил в твою ладонь окровавленные золотые крылья! Не я одолел Джафа и был убит копьем в грудь. Не я сделал так, что у Джафа оказалась флейта. Не я послал Ладью Света. И стражем тебя сделал тоже не я.

– А что сделали вы? – спросил Мефодий.

– Я озвучил тебе результат. И от грифона тебя спас тоже я, – улыбаясь, признал Троил. – Отныне ты страж света, быть может такой же неправильный, как Дафна, или даже еще неправильнее, потому что ты не родился стражем. Ты златокрылый, но у тебя нет ни опыта любого златокрылого, ни сотен лет тренировок с флейтой, ни терпения. Зато у тебя есть опыт человеческой жизни. Опыт ошибок. Опыт выбора между добром и злом. Ну и опыт Дмитровки, 13, его тоже нельзя забывать.

Мефодий опять коснулся пальцем того места крыльев, где сквозь них проходил шнурок. Это его успокаивало.

– Хорош златокрылый! В Доме Светлейших едва не сварился. Грифон не прикончил меня только чудом!

– Это да! – улыбаясь, признал Троил.

– Так что теперь? Я остаюсь в Эдеме и ближайшую тысячу лет зубрю маголодии? – тоскливо спросил Буслаев. – Имейте в виду, что медведь не просто наступил мне на ухо. Он устроил у меня в ухе берлогу.

– Ничего. Медведя мы прогоним. Эльза Флора берется за самых безнадежных учеников. Моцарт и Чайковский всего лишь окончили сокращенные трехмесячные курсы под ее руководством… Но тебе, конечно, придется получить полное музыкальное образование. Музыкальная литература, сольфеджио, фортепиано, хор. Первое знакомство с флейтой. Правильная постановка пальцев, верное дыхание. Лет через триста ты вполне сможешь прицельно сбить вон с того дерева любой плод… А еще через пятьсот приступишь к изучению штопорных маголодий… Надеюсь, на земле за это время не произойдет ничего особенно интересного. Она не уничтожится, на ней не вырастет ядерный гриб ну и так далее.

– Нет! – взвыл Меф. – Ни за что!

Глаза Троила плеснули весельем:

– Ладно, златокрылый страж Буслаев! Учиться тебе, конечно, придется, но без отрыва от производства. Не думаю, что я оставлю тебя в Эдеме. Хотя тебя и убили, твой эйдос еще не завершил свой земной путь.

Мефодий радостно вскочил:

– Тогда что? Возвращаюсь? Когда? Сейчас?

Троил остановил его движением руки:

– Погоди! Ты не дослушал! Ирка теперь Дева Надежды. Ездит по Москве и помогает нежити. Это работа временная, на год, на полтора, но она пока об этом не знает. Твоя задача будет шире. Путешествовать по России, искать магических животных, включать их в опись и оказывать им необходимую помощь. Учитывая, что и Ирка занимается чем-то похожим, вы будете сотрудничать.

– А такие животные-то на Земле есть? – спросил Меф, боясь остаться без работы.