Текст книги "Стеклянный страж"

Автор книги: Дмитрий Емец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Дмитрий Емец
Стеклянный страж

Как только человека перестает радовать живое, он становится мертвым.

Книга мрака

Свету совсем необязательно воздавать мраку злом за зло. Достаточно просто вернуть ему его же собственное зло. Хотя бы десятую часть.

Книга света

Всякое дело, совершенное с любовью, живет и существует ВЕЧНО. Без исключения. Даже если это просто самолетик, сделанный из бумаги, который упал в пруд и у вас на глазах утонул. Объяснить почему – не умею. Но чувствую, что живет.

Ирка. Дневниковая запись

Глава 1
«Рекламный вьюноша»

Свет дает все постепенно. Просишь яблоню – получаешь семечко. Прорастишь – вот она, твоя яблоня, благодарная твоим рукам и связанная с тобой навеки. Не прорастишь – тогда и взрослое дерево загубил бы, получи его сразу.

Эссиорх

Острое счастье – это когда после новогодней елки стоишь в очереди за подарком, а твоя пятнистая шуба из ненастоящего барана бежит по мозаичному полу пристегнутыми на резинки перчатками. Шлеп-шлеп! – красные перчатки бегут, широко расставляя пальцы. Кажется, что шуба переставляет смешные утиные ноги. Шлеп-шлеп! – бегут утиные ноги счастья.

Автобус остановился, и Меф, несильно боднув лбом стекло, проснулся. Последние дни ему часто снилось детство. Сны всегда были яркие, радостные. После пробуждения они не смазывались, а надолго оставались в памяти. Просто бери кисть и пиши.

Сны приходили к Мефу не только ночью, но и всякий раз, когда он случайно засыпал. Как-то это случилось на ящиках в «Пельмене», куда он присел на пять минут, дожидаясь, пока Маркелов сообразит, почему не запускается лента погрузчика. Не запускалась же она потому, что между вращавшими ее зубцами Памирджанов хранил свое ведро с дезинфицирующим раствором, которое в любом другом месте моментально переворачивали.

Двери с шипением открылись. Салон засуетился, зашумел и стал опустошаться. Зевая, Буслаев вышел из автобуса.

Пригородный гипермаркет походил на гигантскую коробку. Вокруг застраивался микрорайон. Громадные краны поворачивались медленно и ритмично, как ключики в заводных игрушках.

Меф стоял на асфальтовом поле, расчерченном на множество одинаковых клеток. Это были бесконечные парковки, отгороженные друг от друга рядами молодых одновозрастных березок. Вид березки имели солдатский и весьма бравый.

Меф уже с месяц собирался купить удобную сумку через плечо и подарок матери на день рождения, и вот сегодня все к этому располагало. Кроме зарплаты выдали неожиданную надбавку, и получилось, что жизнь отрезала щедрый ломоть бытового счастья.

Дафны с Мефом не было. Хотя Буслаев и просил, чтобы их всегда ставили вместе, смены регулярно «разъезжались». Сегодня Даф работала в «Пельмене», где вокруг наверняка приплясывал назойливый Памирджанов, для которого слово «нет» было бессмысленным сочетанием трех не вошедших в алфавит буковок. Зато когда смены Мефа и Памирджанова совпадали, Памирджанов запирался в туалете. Хоть он и плохо понимал слово «нет», зато хорошо соображал, что такое левой в печень, правой – в солнышко. Или двойное солнышко с левой – тоже пробивает на «ура».

С Дафной у Мефа все было хорошо. Даже пугающе отлично. Правда, все эти полтора месяца, прошедшие после сплава по Сереже, он ощущал хрупкость и непрочность их счастья. Ему казалось, счастье взято у кого-то взаймы, и этот кто-то вот-вот подойдет и многозначительно кашлянет, напоминая, что пора возвращать долг. Это чувство – хрупкости и непрочности – отравляло радость, но оно же делало ее светлой и пронзительной.

– Только бы тебя у меня не украли! – сказала позавчера Даф, и сама, казалось, испугалась своих слов.

– Меня у тебя? – не понял Меф. – И как меня украдут? По башке, в мешок и на органы?

Дафна посмотрела на него с укором. Буслаев обожал говорить шокирующие вещи. Точнее, пытался, потому что человек способен огорчить стража света только своей глупостью и неискоренимым желанием навредить самому себе.

Не желая продолжать тему, Дафна наклонилась и подняла с асфальта красный кленовый лист.

– Заметил? Кленовый лист похож на человеческую ладонь. У него тоже пять пальцев и много жилок.

– Что, правда? – усомнился Меф.

Некоторое время он разглядывал кленовый лист, придирчиво сравнивая его с рукой Дафны, даже наложил лист на ладонь, после чего уверенно сказал:

– Твоя симпатичнее! Если бы вместо рук у тебя торчали листья – мне это нравилось бы значительно меньше. Опять же опадающие осенью руки – это как в фильме ужасов. Идешь – повсюду руки валяются. Брр!

Даф вздохнула. Надо смотреть на вещи трезво. Все-таки Меф не романтик. От романтика у него только длинные волосы и способность влипать в истории.

Буслаев вошел в гипермаркет и был сразу затоплен ярким светом, громкой музыкой, мелькавшими на мониторах картинками и деловитыми щелчками кассовых клавиатур. Полки уходили в бесконечность.

Это было настоящее царство Бессмертника Кощеева, который отморозил копчик, сидя на сундуках с золотом, и надумал наконец пустить денежки в дело. Здесь можно было купить все, за исключением, наверное, самолета. Но если очень постараться, то можно было купить и самолет.

Меф прошел через воротца и стал срезать, спеша миновать секции продуктов и поскорее оказаться в отделе сумок и рюкзаков. Странная закономерность: когда вещей вокруг слишком много, глаза не разбегаются, а, напротив, собираются в кучку и ничего не желают замечать.

Мельком Меф прикинул, хотел бы он, чтобы все эти вещи стали его собственностью, и понял, что скорее нет, чем да. Пиковое счастье – это поздний вечер накануне дня рождения, когда засыпаешь, зная, что утром будут подарки, но еще не получил их.

Если человеку дать все, о чем он мечтает, – сразу, внезапно, ни за что, то он наверняка зароет это и предпочтет мечтать заново. Сбывшиеся мечты – это тупик, вроде глухой стены в дальней части магазина. Обратно идти – скучно, вперед идти – некуда.

Проходя через отдел курток, Мефодий увидел знакомую фигуру. Знакома она была уже тем, что со спины напоминала грушу: мягкая в плечах, к тазу она плавно расширялась. Время от времени обладатель мягкой спины останавливался и, глядя в сторону, будто случайно касался то одной, то другой куртки.

Убедившись, что к знакомой спине и голова приставлена знакомая, Мефодий подкрался и хлопнул Ромасюсика по плечу.

Шоколадный юноша – а это действительно был он – по-девичьи вскрикнул, подпрыгнул от неожиданности, что-то уронил и тотчас наступил ногой. Меф успел увидеть, что это открытый нож-бабочка с лезвием не длиннее безымянного пальца.

– Фуй! Как ты меня напугал! Буслаев, чего ты вечно подходишь как кошка? – набросился Ромасюсик на Мефа.

– Зачем тебе нож?

– Да так, – сказал Ромасюсик, быстро наклоняясь и поднимая его.

Рассмотрев одну из курток, Меф обнаружил, что она прорезана насквозь, включая подкладку.

– Гадишь? – спросил Меф.

Ромасюсик застенчиво свел вместе ручки и показал пальчиками расстояние сантиметров в пять.

– Совсем чуточку! – произнес он тоном барышни, которая признается, что вчера без спросу взяла у дедушки вишенку.

– Зачем?

Ромасюсик сам не знал, почему он гадит. Видимо, сам вопрос «зачем?», заданный себе вовремя, уменьшает количество дурости в десять раз.

Из отдела курток они попали в отдел сумок. Ромасюсик топтался рядом, лез с советами и уходить никуда не собирался. Меф не мог ничего выбрать и злился на себя, жалея, что подошел к нему. Пару раз у него возникала мысль, что встреча неслучайна. В болтающихся без дела Ромасюсиков он не верил, даже если они и решили чуток погадить для души.

Наконец Меф выбрал сумку с большим количеством отделений и удобными карманами. Сумка была хороша всем, кроме цвета – огненно-рыжего. Меф же любил красный и синий.

– Как поживает Прасковья? – спросил Меф.

– О! О! О! – ответил Ромасюсик, вскидывая глазки к потолку.

Видимо, у него не было слов, как именно поживает Праша.

– Ясно, – сказал Меф.

– Ничего тебе не ясно! – заявил Ромасюсик и принялся жаловаться, как ему тяжело с Прасковьей.

Есть, мол, неэгоисты. Есть эгоисты ситуативные, которые хотя бы пытаются с собой бороться. Бывают эгоисты торгующиеся, любящие честный паритет (ты мне – я тебе). И, наконец, существуют эгоисты до такой степени, что вообще не понимают своего эгоизма. Они привыкли, что солнце светит для них, и реки текут для них, и ветер дует для них. Человек, зараженный таким вирусом, всегда считает, что все ему всем обязаны, он же не обязан никому и ничем. Лигул взрастил из Прасковьи именно такую эгоистку. И он, бедняга Ромасюсик, с ней мучается!

– А ты не эгоист? – спросил Меф.

Ромасюсик скромно потупился.

– Обижаешь! Я один сын у мамочки! Как я могу не быть эгоистом?

– Я тоже один сын у мамочки, – сказал Меф задумчиво.

Услышав об этом, Ромасюсик полез обниматься и пожимать ему руку. Затем вдруг склонил головку набок, сделавшись похожим на толстую птичку.

– Ей что-нибудь передать?

– Праше?

– Да!

– Передавай привет!

– И все? – спросил Ромасюсик разочарованно.

– Все!

– Ну хотя бы большой привет?

Меф мысленно застонал. Он безошибочно ощутил, что большой привет Ромасюсик раздует до размера гигантского.

– Передавай средний привет! – сказал он.

– А большого, значит, не передавать?

– Большой будет на Новый год.

Ромасюсик заинтересовался. Для опытного сплетника это была ценная деталь. Мощное оружие.

– Значит, сказать Праше, что ты напрашиваешься к ней на Новый год? Так, да?

– Слушай, сгинь, а?! – вспылил Меф.

Шоколадный юноша даже не попытался оскорбиться. Обижалка включалась у него только тогда, когда это было ему выгодно. Да и плюнуть в душу ему было невозможно по причине отсутствия объекта приложения слюны.

– А сам еще здороваться подошел, бяка ты такая! Ну прощевай тогда! Погоуил я: Праша вэйтить не лайкит!

Перед тем как попрощаться с Мефом, Ромасюсик долго обнимал его как старого друга. Меф вынужден был даже хлопнуть его ладонью по почкам, чтобы нежность ходячей шоколадки немного ослабела.

Избавившись от Ромасюсика, Буслаев отправился выбирать подарок матери. В конце концов он остановился на плетеной корзине, которая сочетала два хороших качества – дешевизну и величину. Меф стал пробираться к кассам. Он проходил продуктовые ряды, когда в спину ему уткнулось нечто твердое. Как обнаружилось позднее – палец.

– СТОЯТЬ!

От неожиданности Мефодий сделал резкое движение и рукой задел штабель кабачковой икры. Прежде чем консервные банки обрушились, Меф успел скакнуть вперед.

– Ты все такой же ниндзя, Буслаев! – прокомментировали сзади.

Меф обернулся. Перед ним стоял огромный банан и насмешливо глазел на него через сетчатую дырку.

– Рекламная акция! Купите три килограмма любых фруктов, и на кассе вас бесплатно шарахнут по башке! – сообщил он.

Голос был знакомый, но вот чей? Толстый слой поролона все искажал.

– Ты кто? – спросил Меф.

– Че, не видно? Мандарин я! – представился банан.

Он оглянулся, насколько это вообще было возможно, и, схватив Мефа за рукав, куда-то его поволок. Довольно долго они петляли по узким заставленным проходам и наконец, обогнув бастион из коробок с кукурузными хлопьями, оказались в дачном отделе.

Это был остров посреди океана, окруженный живыми цветами в кадках. Плетеные кресла-качалки призывно поскрипывали. Надутые резиновые матрацы, лежащие на желтом стилизованном песочке, нашептывали несбыточную мечту о пляже. По матрацам ползали бумажные крабы с проволочными лапами. Под мангалами на мешках с углем был старательно разложен нарисованный огонь, на котором жарились поролоновые сосиски.

Без церемоний растолкав пестрый выводок раскладных стульев и пластиковых столов с зонтами, банан с размаху рухнул в полосатый гамак и задрал ноги.

– Классное место! Хоть целый день валяться можно: ни одной камерой не просматривается! Лопухнулись товарищи из охраны! – со знанием дела сказал банан.

Его верхняя половина сломалась, и выглянула распаренная физиономия Чимоданова. По нему не читалось особого разочарования, что он лишился магии. Главным и огромным плюсом Чимоданова всегда было воспринимать вещи как данность. Закинь собаку на Северный полюс – она встряхнется, осмотрится и бойко побежит искать, где согреться, а человек будет ныть, стонать и размышлять, за что ему, умному и хорошему, такое наказание.

– Привет! – сказал Меф, протягивая руку.

В ответ ему неохотно сунули ватную трехпалую ладонь, имевшую размер боксерской перчатки.

– Уже, – буркнул Петруччо.

– Что уже?

– Здоровались.

– Разве? Когда?

– Ну когда-нить. Че повторяться-то? Один раз скажешь «здрасьте», а другие встречи уже прицепом. Если не прощаться, то и сойдет! А то башка пухнет помнить, кого сегодня видел, а кого нет.

Меф улыбнулся. Чимоданов был, как всегда, в своем репертуаре.

– Тебе не жарко? – сочувственно спросил Меф, наблюдая, как Петруччо, отдуваясь, вытирает пот со лба.

– Вихровой все равно хуже. Она в купальнике торчит в моло€чке. Изображает тропическое лето! А знаешь, что такое молочка? Два ряда открытых холодильников и жуткий дубняк! Вчера их там трое было, сегодня две другие заболели! – злорадно поведал банан.

У дурака, как известно, две радости: первая радость – когда самому хорошо, вторая – когда другому плохо.

– А Мошкин тоже тут? – спросил Меф.

– Ага, ща! Будет он! Мошкин теперь на полиграф полиграфыча учится, – сказал Петруччо, пожалуй, даже с теплотой. – А ты поступил?

– На биофак. Пока на вечернее, а там, сказали, видно будет.

Чимоданов заинтересовался.

– А че там? Крыс режете?

– На дневном не знаю как. А мы вроде нет, – сказал Меф, проучившийся пока что только две недели.

– А лягушек?

Меф мотнул головой.

– А-а-а! – разочарованно протянул Петруччо. – А трупы? Трупов тоже не вскрываете?

Узнав, что трупы вскрывают в основном медики, Чимоданов разочаровался в Буслаеве еще больше. Меф пообещал себе, что в следующий раз будет всем говорить, что не вылезает из анатомички неделями и единственный не теряет сознание, когда все вокруг уже в обмороке.

– Лопать хочешь? – предложил Петруччо, толчком придвигая к Мефу коробку, набитую под завязку продуктами.

– А можно разве? – спросил Буслаев, выуживая из кучи глазированный сырок.

– Это можно. Просрочка, – пояснил Чимоданов, кивая на зачеркнутый фломастером ценник.

– Я думал: просрочку уничтожают! – сказал Меф, вспоминая докладные, которые писала на него Митина.

– А мы что делаем? – удивился Петруччо. – Не боись, не траванешься! Я знаю, что брать. Йогурты не тухнут, всякая нарезка колбасная тоже, а вот с творогом лучше не связываться, если дата пролетела… Кстати, тебе телевизор не нужен дешево? Тут пацанчик один телевизорами занимается. Нормальные телевизоры, новые, только без коробок.

Мефу телевизоры без коробок были не нужны. И с коробками тоже.

– Хозяин – барин. А как насчет мониторов? Тоже нет? Не краденые, не боись! Офисы всякие закрываются, а он скупает, – разочарованно сказал Чимоданов.

Петруччо, как всегда, был весь в комбинациях.

Ключом от квартиры Меф проткнул упаковку колбасной нарезки, вскрыл и понюхал. Пахло неплохо, хотя ценник и был перечеркнут.

– Только здесь ешь! По залу не светись особо! – предупредил Чимоданов.

– Почему?

– Чтобы уроды из охраны не пристали. А то прибегут и будут вонять. Когда у человека мозги гнилые, они воняют обычно дурными словами изо рта.

– Чего ты злой-то такой? – удивился Меф.

Петруччо скривился:

– А ты попыхти тут с неделю! Начальник службы безопасности раньше в тюрьме работал. Играет в государственную границу, елы-моталы!.. Всюду карточки, шмарточки, зоны доступа. Даже своих шмонают, когда через служебку выходишь. Достали!

– Так вон же камера! А ты говорил: не просматривается! – спохватился Меф, замечая маленький черный глаз, смотревший на них в упор.

Чимоданов поднял глаза и лениво помахал ручкой.

– Скажи дяде чи-и-из!!!

– Сы-ы-ыр! Думаешь, не видно?

– Не боись! Знаешь, где у нее проводка проходит? По несущей колонне спускается, а внизу узел, где камеры по этой части зала разводятся. Вон за той решеткой – видишь?

– А у решетки постное масло! – сообразил Меф.

Чимоданов похлопал его по плечу.

– Точно, сын мой! Стратегически верно мыслишь! На второй день, как меня сделали «бананом», произошло короткое замыкание. Подчеркиваю: маслу положено разливаться.

Буслаев хмыкнул. Что ж, «бананы» тоже имеют право на маленькие тропические секреты.

Минут пять спустя, когда Меф, помогая на добровольных началах гипермаркету, утилизировал просроченный йогурт, в дачном отделе возникла Вихрова. Злая и продрогшая. На Нате были белая юбка с нашитыми лепестками, желтый купальник и черная шапочка с усиками. Сзади к купальнику были прикреплены маленькие крылья.

– Ты кто, ромашка? – спросил Меф.

– Слепой, что ли? Пчела я! – простуженным голосом ответила Ната. И в самом деле: она была сердита, как пчела, и разве что не жужжала.

– А почему юбка белая, а не полосатая?

– Потому что пчела сидит на ромашке! Вот сейчас я присяду и буду на ромашке! Ясно тебе? Глаза протри!!!

Меф не понял, как можно одновременно быть и ромашкой и пчелой, но оставил свои сомнения при себе. Слишком заметно было, что Вихрова не в духе. Мефодия она не видела давно, но смотрела на него кисло, не пытаясь притвориться, что рада. Это было даже не равнодушие, а нечто более глобальное. Как для антарктического пингвина не существует африканского страуса, так и Мефа для Вихровой тоже не существовало. Они обитали на разных материках, между которыми не было морского сообщения.

– Уступи девушке место! – буркнула Ната Чимоданову.

– Перебьешься! – отвечал Петруччо.

Вихрова молча взяла двумя руками край гамака, дернула вверх и, стряхнув с него Чимоданова, как кучу мусора, улеглась сама. Оказавшийся на полу Петруччо без особой обиды лягнул Вихрову через гамак и переполз на надувные матрацы.

Меф прикинул, что такой, как Чимоданов, вполне может стать мужем такой, как Вихрова. Они будут говорить друг другу «отвали!», раздраженно смотреть друг на друга и пинками вышибать друг из-под друга табуретки, если кто-то из них захочет присесть. И при всем том это будет прочная и вполне себе счастливая семья, поскольку оба принимают эти правила игры.

Послышался шум и звук «дреньк-дреньк», точно колесики спешили по плитам.

Кометой вырвавшись из дверей подсобки, по проходу прокатился на роликах деловитый худощавый мужчина лет сорока, в круглых очочках, строгом костюме, галстуке и белоснежной рубашке. На лице у него были написаны нетерпение и охотничий азарт. В одной руке он держал планшет с прикрепленной бумагой, а в другой – шариковую ручку. Не доехав немного до мангалов и матрацев, он свернул в отдел садового инвентаря – царство леек и лопат. Пчелка и банан спешно залегли.

– Уф! Кажись, не заметил! – сказала Ната, трусливо высовывая голову.

– Кто это? – спросил Меф.

– Американец! Контрольщик! Кого подловит – тому лишнюю смену отработки! – шепнула Вихрова и, сорвавшись с места, кинулась в молочный отдел.

На купальнике подпрыгивали крылышки. Правое торчало вверх, точно было уже на взлете. Левое же определенно шло на посадку.

Петруччо встал и неспешно отряхнул колени.

– А ты почему не бежишь? Он же на роликах! – поинтересовался Меф у Чимоданова.

– В том-то и дело, – согласился Петруччо, таинственно прислушиваясь.

В отделе садового инвентаря послышался грохот. Из прохода, прыгая, выкатилось ведро и куда-то заспешило. Банан удовлетворенно ухмыльнулся.

– Что случилось? – спросил Меф.

– Я так думаю, шланг размотался! Покупатели, понимаешь, иногда разматывают, а замотать забывают. Особенно за поворотом, где сразу не затормозишь, – печально сообщил Петруччо.

Он вновь улегся на освобожденный Вихровой гамак и, раскачиваясь, пояснил:

– Это главная причина, почему ни одна страна никогда не завоюет Россию. А если и завоюет, то вылетит отсюда пробкой. У нас слишком развито партизанское мышление.

Чимоданов воровато огляделся, будто кто-то способен был подслушать его в наполненном музыкой и рекламой гипермаркете. Наклонившись к Мефу, он прошептал:

– Сейчас-то уж не вышибут, если спрошу… Неоткуда больше. Ты хоть что-то помнишь?

– И что я должен помнить?

– Кто ты такой.

– И кто я такой? – спросил Меф.

– Повелитель мрака… только тебя вроде как отфутболили!.. И нас вместе с тобой! – сказал Чимоданов, с прищуром всматриваясь в Мефа. – Что ты об этом думаешь? Не хочешь с ними со всеми разобраться?

– Еще колбаска-то есть? Как-то с колбаской у тебя хиленько! – произнес Меф, заканчивая ревизию просрочки.

Если Чимоданов и ожидал особой реакции, то он ее не дождался.

Петруччо подождал еще немного и сердито встал.

– Ну ты больной! Подчеркиваю: я же тебе правду сказал! Ты любимый ученик Арея! И дрался ты классно! Только Лигул Арея подсидел, а ты перебежал к свету! Мог бы все иметь, а сейчас что? Подносы таскаешь в забегаловке! В походы ходишь комаров кормить! Отдых для нищих! – воскликнул он, неохотно нахлобучивая костюм.

Банан перелез через ограждение дачного отдела и неуклюже затопал по ближайшему проходу. Слово «до свидания!» Чимоданов никогда не говорил из тех же соображений, что и «привет!». Иногда, правда, бросал «давай!» или в виде великого одолжения «ну давай!».

– Все бы неплохо! Но башка внутри ужасно чешется, а почесать нечем! Руку не подсунешь! – пожаловалась демоническая личность, уныло махнув Мефу желтой варежкой.

* * *

Вскоре после ухода Чимоданова Меф тоже заспешил. Спрятав коробку с просрочкой между пачками с шашлычным углем, он направился к выходу из гипермаркета.

У кассовой зоны, когда Буслаев проходил через рамку, его свежекупленная сумка вдруг зазвенела. В ту же секунду рядом выросли два охранника в синих рубашках. Один средних лет – мощный, усатый, спокойный, с округлым брюшком и цепью, висевшей высоко, на ключицах. Другой молодой, поджарый, с рытвинами от сошедших угрей и, как определил Меф, «дерганый». Такие всегда легко распускают в конфликтах руки, и вообще движения у них сильно опережают голову.

Меф особенно не встревожился. Он и прежде звенел в разных магазинах, особенно в книжных, когда кассирша забывала «погасить» магнитом защиту.

«Прав был Чимоданов. Устроили тут государственную границу!» – подумал Буслаев.

– В чем дело? Кому звоним? – нагленько поинтересовался поджарый охранник.

– Без понятия, – ответил Меф.

– Дай-ка! – дружелюбно сказал моржеусый, вежливо, но твердо забирая у Мефа новокупленную сумку. – Чек есть?

Меф сунул руку в карман и показал чек. Моржеусый мельком взглянул на него, но сумку не отдал и стал зачем-то тщательно ощупывать ее через ткань.

– Ну? – сказал Буслаев нетерпеливо.

Ему неприятно было, что вокруг собирается народ и что на него смотрят, как на магазинного воришку. Пока усатый ощупывал сумку, «дерганый» не спускал глаз с Мефа, одновременно придерживая его за запястье.

Внезапно усатый издал торжествующий звук. Открыл на сумке молнию и заглянул. Меф тоже заглянул и увидел, что вся она набита женскими маечками. Буслаев дико уставился на них. Что за бред? Откуда они у него?

«Неужели Чимоданов?» – мелькнула у Мефа паническая мысль.

Он вспомнил, как Петруччо с интересом разглядывал его сумку. Зато у охранников даже и вопросов не возникло, для какой цели Буслаеву могут понадобиться женские майки.

Моржеусый взглянул на ценники маек и пошевелил губами, что-то прикидывая.

– Ситуация: пять-один. Попытка проноса на большую сумму… Повторяю: пять-один, – сказал он в рацию.

– Это не я! Зачем мне женские шмотки? Это же глупо! – сказал Меф. Ему казалось, аргумент в его защиту был надежным.

– Нам-то че объяснять? Мы на работе. Следователю объяснишь, че ты с ними делать хотел. А не объяснишь – годика на два сядешь. Если повезет – условно, – миролюбиво сказал моржеусый.

– Молодой еще выйдешь, красивый, новую жизнь начнешь! А теперь топай давай! Топай! – ехидно добавил «дерганый» и подтолкнул Буслаева в плечо.

Перед глазами у Мефа точно алую ткань растянули.

«Все пропало! Дерись, или ты погиб!» – сказал чуждый голос внутри, и, поверив ему, Буслаев спустил себя с тормозов.

– Да пошел ты! – сказал он, не задумываясь, что говорит, и вырвал у «дерганого» руку.

«Дерганый» попытался его схватить, но промахнулся, потерял равновесие и мазнул по лицу чем-то холодным, но не острым – видно, обручальным кольцом. Меф и так был напряжен, а тут от боли в нем будто боевая пружина сорвалась. Не задумываясь, что делает, он захватил парня за плечо и, чуть потянув на себя, левым коленом ударил его в печень. Колено едва опустилось, а Меф уже «на взрыве» доработал в то же пробитое место кулаком.

Охранник даже не согнулся, а точно вмялся и сполз. Лицо его посерело.

Усатый, не растерявшись, сгреб Буслаева за ворот ветровки и рванул на себя. На мгновение ноги Мефа даже отделились от земли – рывок был борцовский, мощный. Меф упал на спину, больно ударившись лопатками и едва ухитрившись сберечь затылок как более ценное свое достояние. Моржеусый поволок его, мешая подняться и свободной рукой отстегивая от пояса наручники. Меф сообразил, что охранник сейчас навалится на него, придавит всем весом, перевернет лицом вниз и попытается защелкнуть ему запястья.

Сообразив, что куртка не застегнута, Меф вытянул руки и позволил ей соскользнуть. Теперь он был свободен, но, увы, только частично. Руки были скованы застегнутыми на пуговицы рукавами ветровки, вывернутыми наизнанку.

Сообразив это, моржеусый ухмыльнулся и продолжил тащить Буслаева за ветровку. Меф с усилием перекатился на живот и вскочил. Не выпуская куртки, охранник шагнул к нему. Меф чуть присел и, когда ветровка на секунду провисла, ударил его локтем. Удар пришелся в челюсть, причем самой правильной частью локтя.

Послышался глухой звук, какой бывает, когда кий бьет по шару. Усатый рухнул. Наступив на ветровку и высвободив застрявшие кисти, Меф рванул к выходу. Выскочил на стоянку и в запале перебежал дорогу перед отходящим автобусом, мазнув бедром по его фаре. Водитель дал запоздалый сигнал, когда он был уже далеко.

Петляя между автомобилями, Меф промчался метров пятьдесят. Оглянулся. За ним никто не гнался. Правда, краем глаза Буслаев видел, как охранник на стоянке, отделенный от него тремя-четырьмя рядами машин, тревожно говорит что-то в рацию. Вот он уже поворачивается, озирается, но Мефа пока не замечает. Сообразив, что бегущий человек первым привлечет его внимание, Меф заставил себя остановиться. Это было тяжело, потому что сердце еще неслось куда-то. Вместо того чтобы пересекать парковку, Меф, смешавшись с толпой, отправился обратно к гипермаркету – в зону погрузки.

Дама средних лет, похожая на грустного, очень домашнего ослика, с усилием вытягивала из тележки тяжеленный пакет. Меф подхватил его и переставил в открытый багажник.

– Спасибо! – сказала женщина.

– Да не за что! До Москвы не подбросите? – попросил Меф.

Дама посмотрела на него, видно, взвешивая, насколько Буслаев способен треснуть ее по голове.

– Ладно, садись. А корзину свою и – что еще там у тебя? – на заднее сиденье бросай! – согласилась она очень печально.

«Все меня используют! Муж, дети. Даже и этот помочь не мог просто так! Бедная я!» – говорил весь ее невеселый вид.

– Корзину? – удивился Меф, опуская глаза.

Оказалось, что, убегая из гипермаркета, он зачем-то захватил с собой громоздкую корзину и сумку с майками и все время тащил их с собой. Маразм!

«Значит, барахло это я все-таки украл!»

– Так ты ставишь корзину? – поторопила дама.

– А, ну да! – сказал Буслаев, закидывая корзину через открытое стекло в салон.

Дама села, долго искала ключ, долго пристегивалась, долго выруливала, вертя туда-сюда головой. Мефу хотелось заорать «скорее!», но он понимал, что грустных осликов не торопят. Они от этого останавливаются и вообще никуда не идут.

– Какой-то ты взмокший. Бежал? – спросила дама, останавливаясь, чтобы пропустить микроавтобус, который сам их пропускал, назойливо сигналя фарами.

Меф провел рукой по лицу. Действительно, мокрое. Даже брови и те влажные. На пальцах капли остаются. И как только его в машину посадили? Он же похож на полного психа! Да и рубашка порвана. Должно быть, усатый все-таки успел в него вцепиться.

Теперь, когда сердце уже не стучало так бешено, до Мефа постепенно доходило, что он только что натворил. Если его теперь найдут, условным сроком точно не отделаешься.

– Подарки покупал? – спросила дама, считавшая своим долгом всю дорогу разговаривать.

– Угу, – сказал Меф.

– Родителям?

– Маме.

Лицо загнанной жизнью дамы выразило полное согласие с тем, что папам ничего покупать не надо. Русская национальная игра: хочешь обрадовать маму, скажи ей, что не любишь папу.

– И как тебе гипермаркет? Хороший, правда? – спросила она потеплевшим голосом.

– Ничего. Нормально.

– Ты просто как мои дети! – возмутилась дама. – Почему вы не говорите «понравилось», а говорите «ничего» или «нормально»?

– Не хочу говорить то, чего от меня ждут.

– То есть, по-твоему, слова «нормально» от тебя не ждут? Никто не догадается после десятого повторения?

Меф скосил глаза. Покидая зону парковок, они проезжали мимо двух охранников, напряженно озиравшихся по сторонам. Машину они, однако, пропустили без проблем. Их куда больше интересовали пешие. Меф на всякий случай отвернулся, хотя понимал, что через частично затемненное стекло машины узнать его невозможно, да и кого узнавать? Вряд ли у этих охранников уже есть его описание. Разве что самое приблизительное: парень среднего роста, молодой, в рубашке с короткими рукавами. Волосы – длинные.

Замотанная дама высадила Мефа у метро. Буслаев вышел, открыл заднюю дверь, взял корзину, перекинул через плечо сумку, поблагодарил. Двигался он на автопилоте. Десять минут назад, когда они стояли в пробке при въезде в город, он сообразил, что в руках у моржеусого осталась его светлая «тряпичная» куртка, а в ней – паспорт. Да и сама драка наверняка происходила перед камерами слежения.

«Купите три килограмма любых фруктов, и на кассе вас бесплатно шарахнут по башке!» – вспомнил Мефодий слова Чимоданова.

Вот уж точно: случайных слов не бывает, даже если они кажутся случайными тому, кто их сказал. В словах человека порой проявляется правда, которая выше самого говорящего. Это ярко проявляется в некоторых песнях. Например, поет человек: «Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели!» и не понимает, что поет. Кажется ему, что нечто героическое.

Мобильник Мефа завибрировал. Он механически нашарил его на поясе, вытянул из футляра. Номер определялся неизвестный.

– Алло!

– Это Ромасюсик! Узнаешь такого? – послышался бодрый голос. – Ты не мог бы мне чуток похэлпить? Я тут выбрал Прашечке несколько маечек и не соображу, куда их сунул. Вот я и вонтю аскнуть тебя по-квиклему: они к тебе случайно не попадали?