Текст книги "Владимир Мономах. Между историей и легендой"

Автор книги: Дмитрий Боровков

Жанр:

Прочая научная литература

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Назад к карточке книги

Дмитрий Боровков
Владимир Мономах
Между историей и легендой

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Серия «Новейшие исследования по истории России» основана в 2016 г.

Оформление художника Е. Ю. Шурлаповой

* * *

Введение

Владимир Мономах является одной из самых известных и одновременно одной из самых противоречивых фигур русской истории. Его уникальность среди других представителей рода Рюриковичей заключается в том, что он был одним из немногих связанных родственными узами с византийской аристократией; первым и единственным, за исключением Ивана IV Грозного (1533–1584), правителем средневековой Руси, чья деятельность известна нам не только по летописям, но и по «документам личного происхождения» – «Поучению к детям», автобиографическому перечню «путей и трудов», описывающему военные походы князя с тринадцати до шестидесяти четырех лет, и письму к двоюродному брату Олегу Святославичу, написанному осенью 1096 г. (далее в тексте все три произведения, принадлежащие перу Мономаха и сохранившиеся в тексте Лаврентьевской летописи 1377 г., именуются «Поучением»). Казалось бы, раз деятельность Владимира Мономаха документирована лучше, чем деятельность других русских князей, оценка его личности должна быть объективнее, чем в остальных случаях, однако достаточно привести несколько характеристик, данных Владимиру Мономаху крупнейшими отечественными историками, чтобы убедиться в том, что это не так.

С. М. Соловьев считал, что «Мономах принадлежит к тем великим историческим деятелям, которые являются в самые бедственные времена для поддержания общества, которые своею высокою личностию умеют сообщить блеск и прелесть самому дурному общественному организму», однако представлял его своеобразным «князем-консерватором», отмечая, что «Мономах вовсе не принадлежит к тем историческим деятелям, которые смотрят вперед, разрушают старое, удовлетворяют новым потребностям общества; это было лицо с характером чисто охранительным, и только. Мономах не возвышался над понятиями своего века, не шел наперекор им, не хотел изменить существующий порядок вещей, но личными доблестями, строгим исполнением обязанностей прикрывал недостатки существующего порядка, делал его не только сносным для народа, но даже способным удовлетворять его общественным потребностям» [1]1
Соловьев С. М. Древнерусские князья. СПб., 2010. С. 155–156.

[Закрыть].

Н. И. Костомаров писал, что «между древними князьями до татарского периода после Ярослава никто не оставил по себе такой громкой и доброй памяти, как Владимир Мономах, князь деятельный, сильный волею, выдававшийся здравым умом посреди всей братии князей русских», около имени которого «вращаются почти все важные события русской истории во второй половине XI и первой четверти XII века» и который «может по справедливости быть назван человеком своего времени». Однако тот же автор отмечал, что, «рассуждая беспристрастно, нельзя не заметить, что Мономах в своих наставлениях и в отрывках о нем летописцев является более безупречным и благодушным, чем в своих поступках, в которых проглядывают пороки времени, воспитания и среды, в которой он жил»[2]2
Костомаров Н. И. История Руси Великой. Сочинения: В 12 т. Т. 1. Русская история в биографиях ее главнейших деятелей. М., 2004. С. 39, 66–67.

[Закрыть].

Согласно М. С. Грушевскому, «Мономах дорожил общественным мнением и старался облекать свои действия в благовидную форму», однако «можно указать несколько фактов, которые не совсем согласуются с традиционным обликом его». В представлении исследователя он «обладал ясным практическим умом, отличался необычайной энергией и деятельностью, замечательным тактом; нельзя заподозревать искренность его набожности, его любви к Русской земле; несомненно, он не был злым, лукавым человеком, но в то же время собственная выгода неизменно фигурирует в его деятельности и ею обуславливаются его поступки»; в то же время «Мономах не был чудом века, как называют его некоторые, а лишь одним из замечательнейших его представителей…»[3]3
Грушевский М. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия. Киев, 1891. С. 134.

[Закрыть].

М. Д. Приселков отмечал, что Мономах, «сын греческой царевны из дома Мономахов, полугрек по крови и семейным связям дома с императорскими домами Византии, был личностью замечательной по многим своим дарованиям и по значительному образованию. Он единственный из наших князей – писатель, не без вкуса и способности воздействовать на читателя. О нем можно судить не только по летописным данным о его деятельности, но и по его литературным трудам, и по отзывам ближайших его современников (Василий, автор повести об ослеплении Василька, митрополит Никифор) <…>. Недоверчивый к подчиненным и вообще к людям, Мономах во всем любил брать львиную долю работы на себя и был большим самовластцем, не терпящим чужих указаний, наставлений и советов, тем более, конечно, опеки. Стремясь на киевский стол, Мономах до времени не открывал себя целиком, стараясь не отпугнуть от себя или не вооружить, но когда он сел на Киев, сомкнув в своих руках давно небывалую политическую и земельную мощь, тогда он повел себя открыто, не стараясь прикрыть или ослабить впечатление»[4]4
Приселков М. Д. Нестор-летописец [2-е изд.]. СПб., 2009. С. 129–130.

[Закрыть].

М. Н. Тихомиров писал, что летопись и Киево-Печерский патерик противопоставляют «фигуру милостивого и мудрого Владимира Мономаха» фигуре его двоюродного брата и предшественника на киевском столе Святополка Изяславича и «это традиционное сопоставление в известной степени вошло в нашу литературу». Оценка деятельности Мономаха являлась у исследователя двойственной: с одной стороны, он не отрицал того, что «Владимир Мономах был крупной политической фигурой на рубеже XI-XII вв., знаменитым полководцем, заслужившим благодарность современников за свои победы над ордами половцев», а с другой стороны, подчеркивал, что это «не мешает нам видеть во Владимире Мономахе вовсе не идеальную фигуру народолюбца, а типичного феодала своего времени», который тем не менее «был все-таки одним из лучших представителей феодальных верхов своего времени, чего нельзя сказать о некоторых его современниках»[5]5
Тихомиров М. Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 131, 133.

[Закрыть].

В тех же самых категориях охарактеризовал князя Б. А. Рыбаков, по словам которого «Владимир Мономах тем и представляет для нас интерес, что всю свою неукротимую энергию, ум и несомненный талант полководца употребил на сплочение рассыпавшихся частей Руси и организацию отпора половцам». При этом «Мономах, несомненно, был честолюбив и не гнушался никакими средствами для достижения высшей власти. Кроме того, как мы можем судить по его литературным произведениям, он был лицемерен и умел демагогически представить свои поступки в выгодном свете как современникам, так и потомкам»[6]6
Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982. С. 468.

[Закрыть].

Но существуют и иные характеристики князя.

Например, К. Н. Бестужев-Рюмин писал, что «Володи-мир Мономах, братолюбец, нищелюбец и добрый страдалец за Русскую землю», был, бесспорно, одним из лучших князей Древней Руси, рисующим в «Поучении» «идеал доброго князя, который везде сам, не полагается на своих отроков, сам судит, сам расставляет полки, вечно занят, ко всем милостив, благосклонен и всегда помнит Бога. Идеал этот, очевидно, он старался осуществить, чем и объясняется народная любовь к нему»[7]7
Бестужев-Рюмин К. Н. Русская история до эпохи Ивана Грозного. М., 2015. С. 297.

[Закрыть].

Б. А. Романов, под влиянием доминировавшей в советской историографии феодальной парадигмы социально-политического развития Руси, отмечал, что «летописные запи си выдвигают Мономаха как идеального христианского князя», который украшен «добрыми нравы», прослыл «в победах», так что при имени его «трепетаху вся страны», но при этом «его автобиография, советы его «Поучения» – не уникальные, а приспособлены к среднему и типическому, пропитаны компромиссом и бытом», а «его жизнь не похожа на житие». Поэтому, «поучая, он не сам не лезет в герои, ни от поучаемого читателя своего не требует невозможного. Печать, скорее, добросовестной умеренности и аккуратности как гарантия политической мудрости и хладнокровия лежит на всем облике этого одинаково удачливого князя-труженика и литературно удавшегося самому себе писателя <…>. Он озаботился и о том, чтобы в летописании создать себе «хорошую прессу», оставить в памяти потомства о своей политической деятельности осмысленный, поучительный след. Несомненно его крупное значение в развитии, если не в создании феодальной политической идеологии. Его личная сила сказалась тут в том, что он сумел сделать эту идеологию доступной своему читателю, связать с жизненным опытом, запечатлеть ее в образах своего знаменитого «Поучения»[8]8
Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки XI–XIII веков. 3-е изд. М., 2002. C. 128–129.

[Закрыть].

Сходных взглядов придерживался Д. С. Лихачев, считавший, что Владимир Мономах «конечно, представитель новой идеологии, оправдывавшей новый, провозглашенный на Любечском съезде принцип – «кождо да держит отчину свою», признавший факт раздробления Руси», который «во всех случаях подавал свой голос за упорядочение государственной жизни Руси на основе нового принципа и стремился предотвратить идейной пропагандой те княжеские раздоры, которые в новых условиях могли только усилиться», так что «призыв к единению против общих врагов – половцев, к прекращению раздоров между князьями, не был в его устах призывом к старому порядку»[9]9
Лихачев Д. С. Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси. М., 1987. С. 140.

[Закрыть].

И. У. Будовниц писал, что «сохранившиеся литературные произведения Владимира Мономаха представляют для нас особый интерес тем, что в них отразилась попытка Мономаха в качестве государственного деятеля провести на практике идею общественного примирения, которая лежала в основе Изборника 1076 г. (литературного компендиума, составленного по распоряжению дяди Мономаха Святослава Ярославича. – Д. Б.) и которую он сам развивал в назиданиях детям и последователям. Аудитория Владимира Мономаха гораздо уже того круга читателей, на который был рассчитан Изборник 1076 г. Он не дает советов, «како жити крестьяном», многим слоям общества. Зато трактуемые им вопросы разработаны шире и отделаны, так сказать, во всех гранях.

Рисуя идеального правителя, который несет ответственность за своих подданных и зависимых от него людей, Владимир Мономах с соблюдением большого литературного такта и без всякой назойливой нескромности ставит в пример самого себя, показывая себя с разных сторон – и как рыцаря, творящего «мужское дело», и как воина, совершающего многочисленные походы, и как весьма распорядительного и крупного политического деятеля, озабоченного судьбами своей страны, и как судью, и как вотчинника-феодала, и как хозяина большого, поставленного на широкую ногу дома, и как отца семейства, и как верующего, преданного церкви христианина… В этом отношении и собственно «Поучение», и письмо к Олегу Святославичу, и выписки с молитвой представляют собой единый материал, пронизанный единым замыслом – дать властям наставление, как наилучшим образом, с наибольшей для себя пользой, спокойно и безопасно управлять своими подданными.

Этот замысел выполнен свежо, оригинально, с настоящим литературным блеском и талантом. Литературный талант Владимира Мономаха проявляется в том, что во всех преподносимых им наставлениях чувствуется трепет подлинной жизни, что они художественны и образны, проникнуты большой убежденностью, озарены мыслью, обогащены тонкими наблюдениями, отличаются подлинным поэтическим настроением и лиричностью. Даже в протокольные записи о своих «путях» (походах) Владимир Мономах умел вплести облеченные в образную художественную форму политические мысли и идеи»[10]10
Будовниц И. У. Общественно-политическая мысль Древней Руси (XI–XIV вв.). М., 1960. C. 132–133.

[Закрыть].

Перечень исследовательских оценок Владимира Мономаха и интерпретаций тех или иных аспектов его политической деятельности можно продолжать долго (за более подробным историографическим экскурсом отсылаем читателей к монографии А. С. Ищенко)[11]11
Ищенко А. С. Владимир Мономах в русском общественно-историческом сознании: мифологический образ и историческая реальность. Ростов н/Д, 2014. С. 10–20.

[Закрыть]. Чтобы понять причины противоречий, обратимся к источникам, главными из которых являются «Повесть временных лет» и входящее в ее состав «Поучение» Мономаха.

Цитирование фрагментов из «Повести временных лет» осуществлено по переводу Д. С. Лихачева; фрагментов из «Киево-Печерского патерика» и «Сказания о князьях Владимирских» – по переводу Л. А. Дмитриева; фрагментов из «Сказания о чудесах» – по переводу Н. И. Милютенко; фрагментов «Послания» Спиридона-Саввы – по переводу А. Ю. Карпова; фрагментов из посланий митрополита Никифора – по переводам С. М. Полянского; фрагментов из анналов Ламперта Герсфельдского – по переводу А. В. Назаренко. Цитирование фрагментов «Поучения» Владимира Мономаха осуществлено по переводу Д. С. Лихачева, за исключением фрагментов, относящихся к автобиографическому перечню «путей и трудов», которые переведены автором настоящих строк, как и фрагменты Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, следующие за текстом «Повести временных лет», а также фрагменты «Устава Владимира Всеволодовича».

Первое издание этой книги вышло в свет в 2015 г. в издательстве «Ломоносовъ». Для настоящего издания текст был дополнен и отредактирован с целью устранения неточностей и обновления справочного аппарата.

Пролог

«В лето 6561 (1052/53 по сентябрьскому стилю) у Всеволода родился сын и нарек имя ему Владимир, от царицы грекини» – такими словами сообщает о его рождении «Повесть временных лет» – летописный свод, формирование которого завершилось вскоре после вступления Мономаха на киевский стол. Упоминание о подобном факте – довольно редкий случай в истории древнерусского летописания. До этого момента «Повесть временных лет» сообщает даты рождения пяти князей – Владимира, Изяслава, Святослава, Всеволода и Вячеслава Ярославичей. В Синодальном списке Новгородской первой летописи упоминается о рождении Святополка Изяславича, двоюродного брата Мономаха, который родился в 6558 (1049/50) г. и был старше его примерно на три года. Появление на страницах летописей информации о датах рождения князей свидетельствует о том, что она могла быть зафиксирована еще при их жизни. Впрочем, князь, ставший автором первого в русской литературной традиции автобиографического произведения, предоставляет дополнительную информацию о себе: «Я, худой, дедом своим Ярославом, благословенным, славным, нареченный в крещении Василий, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею, Мономахи…»[12]12
Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 11. Лаврентьевская летопись [2-е изд.]. М., 2001. Стб. 240.

[Закрыть] Эти два свидетельства дают основание предполагать, что Владимир Мономах по материнской линии приходился родственником византийскому императору Константину IX Мономаху (1042–1055).

Род Мономахов не принадлежал к императорскому дому, хотя был связан со многими аристократическими фамилиями Византийской империи. Константин, его последний представитель по мужской линии, оказался на троне вскоре после государственного переворота 1042 г., когда в результате свержения императора Михаила V (1041–1042) власть оказалась в руках сестер Зои и Феодоры, последних представительниц Македонской династии, ведущей свое происхождение от императора Василия I (867–886), которые, оказавшись не в состоянии руководить государственными делами самостоятельно, после долгих поисков соправителя остановили свой выбор на кандидатуре Мономаха. На следующий год после его воцарения под стенами Константинополя появился русский флот под командованием новгородского князя Владимира Ярославича, старшего сына Ярослава Мудрого.

О причинах экспедиции в «Повести временных лет» ничего не сообщается, однако современник этих событий, византийский историк Михаил Пселл, глухо писал о том, что подготовка этого нападения началась на Руси заблаговременно, едва ли не со времени вступления на престол императора Михаила IV (1034–1041), но приготовления были окончены только после вступления на престол Константина IX, когда «варвары, хотя и не могли ни в чем упрекнуть нового царя, пошли на него войной без всякого повода, чтобы только приготовления их не оказались напрасными»[13]13
Михаил Пселл. Хронография. М., 1978. С. 95.

[Закрыть]. По утверждению историка Иоанна Скилицы, непосредственным поводом для экспедиции послужило убийство на торговой площади в Константинополе «знатного скифа»: хотя византийский император, ради сохранения мира, готов был урегулировать возникшее недоразумение дипломатическим путем, его инициатива была надменно отвергнута «катархонтом» росов Владимиром[14]14
Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XII века). СПб., 2000. С. 237.

[Закрыть]. Слова Михаила Пселла позволяют предполагать, что в действительности напряжение в отношениях между двумя странами нарастало давно, а инцидент на торговой площади, о котором сообщает Скилица, мог служить лишь прикрытием для похода, истинной целью которого являлось стремление к получению контрибуции с византийского правительства.

По свидетельству «Повести временных лет», на пути к столице империи русский флот сделал остановку в устье Дуная. По мнению Г. Г. Литаврина, именно здесь послы Константина Мономаха вели переговоры с Владимиром Ярославичем о компенсации за гибель в столице «знатного скифа»[15]15
Там же. С. 244.

[Закрыть], в результате которых получили от новгородского князя «надменный ответ». В чем именно он заключался – неизвестно, но, когда летом 1043 г. Владимир оказался в акватории Мраморного моря, в непосредственной близости от Константинополя, в качестве гарантии сохранения мира было выдвинуто требование об уплате не компенсации за одного убитого, а крупной контрибуции для всего русского войска, которое, по утверждению Скилицы, было отвергнуто византийской стороной даже перед угрозой сражения, когда обе стороны, уже приготовившись к бою, выжидали удобный момент для атаки.

Византийцы решились напасть на русский флот только под вечер, но сумели внести беспорядок частью благодаря «греческому огню», частью благодаря произошедшей во время сражения буре. Упоминание об этом стихийном бедствии есть и в «Повести временных лет», где говорится, что князь Владимир, чье судно утонуло, сумел спастись на корабле воеводы Ивана Творимирича, но от бури пострадали и другие корабли, на которых могло находиться до 6000 человек: во главе их встал воевода Вышата, поскольку остальные дружинники отказались руководить ими. Остаткам «русской армады», по-видимому, удалось избежать окружения. Император снарядил за ними погоню, и, хотя корабли Владимира Ярославича отбили нападение и возвратились на Русь, сухопутному корпусу повезло меньше. Русские воины были взяты в плен, доставлены в Константинополь и ослеплены (по утверждениям арабских авторов, им также отрубали правые руки). Вышата вернулся на Русь после того, как около 1046 г. был заключен мир с Византией.

Вероятно, вскоре состоялся и брак одного из младших сыновей Ярослава, Всеволода Ярославича, которому в год заключения мира с византийцами исполнилось 26 лет, с родственницей императора. Современник Мономаха, киевский митрополит Никифор I (1104–1121), грек по происхождению, в одном из своих посланий князю (так называемое послание о посте), подчеркивая его положение в качестве «доблестного главы нашего и всей христолюбивой земли», отмечает, что в нем бог смесил «царскую и княжескую кровь»[16]16
  Митрополит Никифор. Сочинения. СПб., 2007. С. 264.

[Закрыть]. В «Тверском сборнике», в основе которого лежит «Ростовский свод 1534 г.», говорилось, что замужем за Всеволодом была «дочь греческого царя Константина Мономаха» (аналогичное утверждение было воспроизведено в Густынской летописи и в синодике основанного Всеволодом Выдубицкого монастыря)[17]17
  ПСРЛ. Т. 15. Рогожский летописец. Тверской сборник. М., 2000. Стб. 151; ПСРЛ. Т. 42. Густынская летопись. СПб., 2003. С. 54.

[Закрыть]. Высказывались предположения, что она могла носить имя Марии[18]18
  Янин В. Л., Литаврин Г. Г. Новые материалы о происхождении Владимира Мономаха // Историко-археологический сборник. К 60-летию А. В. Арциховского. М., 1962. С. 216; Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 80; Котляр Н. Ф. Дипломатия Южной Руси. СПб., 2003. С. 47; Толочко П. П. Династические браки на Руси XII–XIII вв. СПб., 2013. С. 90.

[Закрыть] или Анастасии[19]19
  Брюсова В. Г. К вопросу о происхождении Владимира Мономаха // Византийский временник. Т. 28. М., 1968. С. 129.

[Закрыть].

Однако брак Константина IX с императрицей Зоей, благодаря которому он получил право на престол, был бездетным. Так как до этого Мономах был женат еще два раза, можно предположить, что он мог иметь дочь от одного из предшествующих браков. Михаил Пселл упоминает, что вторым браком Константин был женат на племяннице эпарха (губернатора) Константинополя Романа Аргиропула, который в ноябре 1028 г. стал императором под именем Романа III (1028–1034). По мнению Г. Г. Литаврина и В. Л. Янина, отвергнувших возможность брака Всеволода Ярославича с одной из родственниц императора по другим линиям рода Мономахов, замуж за русского князя могла быть выдана именно дочь Константина Мономаха от второго брака[20]20
Янин В. Л., Литаврин Г. Г. Новые материалы о происхождении Владимира Мономаха. С. 221.

[Закрыть].

Строго говоря, даже в этом случае она не могла считаться «порфирородной» представительницей императорской династии, то есть «царицей» (в отличие от Анны, дочери императора Романа II, выданной замуж за Владимира Святославича и также именуемой «царицей» в «Повести временных лет»). В момент ее рождения Константин Мономах был частным лицом: его жена не принадлежала к Македонской династии, а приходилась правнучкой Роману I Лакапину (920–944), который сумел стать тестем и соправителем императора Константина VII Багрянородного (912–959)[21]21
Скабаланович Н. А. Византийское государство и церковь в XI столетии. От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея Комнина. СПб., 2010. C. 129–130.

[Закрыть].

Роман Аргиропул получил корону благодаря не этим родственным связям, а браку с Зоей, устроенному перед смертью ее отца – императора Константина VIII (976–1028) – последнего потомка Василия I по мужской линии. Возможно, матерью Владимира Мономаха могла быть внебрачная дочь Константина от Марии Склирены, племянницы его второй жены, которая сопровождала Константина в ссылку на остров Митилену, куда его отправил второй муж императрицы Зои Михаил IV. После того как Константин сам стал императором, Мария Склирена получила статус его официальной фаворитки, вместе с почетным титулом севасты. Несмотря на то что подобный акт вызвал возмущение в Константинополе, вплоть до своей смерти Мария Склирена оставалась рядом с императором.

Если мать Владимира Мономаха родилась от этой внебрачной связи, ее происхождение в действительности являлось бы менее почетным, чем представляется на первый взгляд, однако для древнерусских книжников могло быть важным не столько происхождение «царицы грекини», сколько сам факт матримониального союза одного из русских князей с родом царствовавшего в тот момент византийского монарха.

В «Поучении» Мономах упоминает, что княжеским (славянским) и крестильным (греческим) именем его нарек дед Ярослав и это имянаречение не оставляет никаких сомнений в том, сколь важное значение придавал браку Всеволода киевский князь, назвавший внука теми же именами, которые носил его отец Владимир Святославич, также получивший в крещении имя Василий. Известно, что внук Ярослава использовал крестильное имя, как и родовое византийское имя своей матери, официально: например, на печати № 13082, найденной в 1960 г. на Рюриковом городище в Новгороде, он фигурировал под именем «Василия, благороднейшего архонта Руси, Мономаха»[22]22
Янин В. Л., Литаврин Г. Г. Новые материалы о происхождении Владимира Мономаха. С. 205.

[Закрыть].

Вскоре после рождения Владимира Мономаха, в феврале 6562 г. (1053/54 г. по сентябрьскому стилю), Ярослав скончался. Как сообщается в «Повести временных лет», еще при жизни он дал наставление сыновьям: «Вот я покидаю мир этот, сыновья мои; имейте любовь между собой, потому что все вы братья, от одного отца и от одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов. И будете мирно жить. Если же будете в ненависти жить, в распрях и ссорах, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которые добыли ее трудом своим великим; но живите мирно, слушаясь брат брата. Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Владимир, а Вячеславу Смоленск». И так разделил между ними города, запретив им переступать пределы других братьев и изгонять их, и сказал Изяславу: «Если кто захочет обидеть брата своего, ты помогай тому, кого обижают». И так наставлял сыновей своих жить в любви. Сам уже он был болен тогда и, приехав в Вышгород, сильно расхворался. Изяслав тогда был… а Святослав во Владимире. Всеволод же был тогда при отце, ибо любил его отец больше всех братьев и держал его всегда при себе. И приспел конец жизни Ярослава, и отдал душу свою Богу в первую субботу поста святого Федора. Всеволод же обрядил тело отца своего, возложив на сани, повез его в Киев, а попы пели положенные песнопения. Плакали по нем люди; и, принеся, положили его в гроб мраморный в церкви Святой Софии. И плакали по нем Всеволод и весь народ…»[23]23
Памятники литературы Древней Руси (далее – ПЛДР). Начало русской литературы. XI – начало XII века. М., 1978. C. 175, 177.

[Закрыть]

Принципы наследования «стольных городов», сформулированные в этом летописном рассказе, известны в исторической литературе под названием «ряда» Ярослава. Сомнения в их достоверности высказал еще С. М. Соловьев, отметивший сходство использованных в завещании Ярослава литературных формул с речью митрополита Николая, помещенной в «Повести временных лет» под 1097 г., на основании этого сделав вывод о том, что «ряд» отражает политическую практику конца XI в.[24]24
  Соловьев С. М. Древнерусские князья. С. 142–143.

[Закрыть] М. С. Грушевский осторожно писал, что поучение из статьи 1054 г. соответствует политическим идеалам современного князю общества и что «оно могло быть вложено в уста Ярослава любым современным книжником, однако, с другой стороны, невозможно указать в нем ничего, что противилось бы положению или желаниям Ярослава»[25]25
  Грушевський М. Iсторiя України-Руси: В 10 т. Т. 2. Львiв, 1905. С. 47.

[Закрыть]. Н. В. Шляков атрибутировал этот летописный текст киево-печерскому летописанию 70-х гг. XI в.[26]26
  Шляков Н. В. Восемьсот пятьдесят лет со дня кончины великого князя Ярослава I Мудрого // Журнал Министерства народного просвещения (далее – ЖМНП). 1907. Ч. 9. № 6. Отд. 2. С. 371–374.

[Закрыть] А. А. Шахматов счел его результатом работы составителя «Первого Печерского свода» Никона[27]27
  Шахматов А. А. История русского летописания. Т. 1. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 1. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 2002. С. 273–274, 297, 303–304, 308.

[Закрыть], ставшей реакцией на междукняжеский конфликт 1073 г., в результате которого Изяслав Ярославич был вынужден оставить киевское княжение и уйти в Польшу. Л. В. Черепнин не без оснований попытался связать его появление в летописной традиции с составлением в конце XI в. «Начального свода», который предшествовал появлению «Повести временных лет»[28]28
  Черепнин Л. В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды // Исторические записки. Т. 25. М., 1948. С. 324–325.

[Закрыть]. В пользу этого предположения свидетельствует неоднократно отмечавшееся исследователями текстуальное и сюжетное сходство статьи 1054 г. со статьей 1093 г., рассказывающей о кончине Всеволода Ярославича – отца Владимира Мономаха[29]29
  Сергеевич В. И. Вече и князь. Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей. М., 1867. С. 325 (Примеч. 79); Насонов А. Н. История русского летописания XI – начала XVIII века. Очерки и исследования. М., 1969. С. 50; Ключевский В. О. Сочинения: В 9 т. Т. 1. М., 1987. С. 182–183; Соловьев С. М. Древнерусские князья. С. 144; Он же. Сочинения: В 18 кн. Кн. 1. М., 1988. С. 665.

[Закрыть].

Данную в «Повести временных лет» репрезентацию событий 1054 г. можно охарактеризовать не только как составленную задним числом, но и в некоторой степени отражающую интересы Владимира Мономаха. В этом легко убедиться, стоит только обратить внимание на то, что в «Чтении о житии и погублении святых мучеников Бориса и Глеба», составленном агиографом Киево-Печерского монастыря Нестором, где также упоминается о кончине Ярослава, организация его похорон приписывается не Всеволоду, а Изяславу Ярославичу. «Христолюбивый Ярослав княжил многие годы в правоверии, а сыновей своих по землям поставил. И построил великую церковь – Святую Софию и много других церквей, которые и доныне стоят. После недолгой болезни предал душу в руки Божии, поручив престол свой старшему сыну своему Изяславу. А он, обрядив тело отца, положил его в мраморную раку и поставил в притворе церкви Святой Софии»[30]30
Милютенко Н. И. Святые князья-мученики Борис и Глеб. Исследование и подготовка текстов. СПб., 2006. С. 389.

[Закрыть]. Таким образом, налицо расхождение между источниками, которое продиктовано определенными политическими тенденциями. Но насколько можно доверять этой репрезентации событий, появившейся, по всей видимости, при сыне Изяслава – Святополке, бывшем предшественником Мономаха на киевском столе?

Старшие сыновья Ярослава при его жизни находились на княжении в разных волостях, что подтверждает «Чтение» и «Повесть временных лет», однако информация о месте княжения Изяслава Ярославича в Лаврентьевском и сходных с ним списках, которые отражают первую редакцию «Повести…», завершенную к 1116 г., пропущена. Очень часто в историографии встречается упоминание о том, что перед смертью отца Изяслав княжил в Новгороде, который получил после смерти в октябре 1052 г. старшего брата Владимира Ярославича, что в силу расстояния между городами исключает его участие в погребальной церемонии в Киеве.

Однако подобное представление, восходящее к мнению С. М. Соловьева[31]31
Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 1. С. 210, 669–670 (Примеч. 227).

[Закрыть], спорно, так как эта информация впервые появляется в позднем памятнике новгородской летописной традиции XV в. – Софийской I летописи младшего извода, – тогда как в предшествующих ей Новгородской I летописи младшего извода и Софийской I летописи старшего извода в этом месте присутствует лакуна, как и в Лаврентьевском списке. Более того, сохранившиеся летописные списки новгородских князей не упоминают о княжении в Новгороде Изяслава Ярославича при жизни отца (зато имеется известие, что он появился там уже в качестве киевского князя в 1054/55 г., чтобы поставить посадником Остромира, причем эта информация содержится даже в тех летописях, которые сообщают, что прежде в городе княжил сам Изяслав, хотя в этом случае непонятно, зачем ему понадобилось совершать для этого визит в Новгород, когда он мог назначить Остромира посадником сразу же при отъезде из Новгорода в Киев).

Интересно, что в Ипатьевском списке «Повести временных лет», который отражает более поздний ее вариант, появившийся в 1117/18 г., местом княжения Изяслава назван Туров. У этой гипотезы меньше сторонников, однако она представляется более предпочтительной, поскольку еще М. П. Погодин показал, что именно Туров являлся наследственным владением потомства Изяслава[32]32
Погодин М. Исследования, замечания и лекции по русской истории: В 7 т. Т. 4. М., 1850. С. 427, 428.

[Закрыть]. В апреле 1093 г. сын Изяслава Святополк добрался из Турова в Киев на одиннадцатый день после смерти своего дяди Всеволода Ярославича, а ведь в этот же промежуток времени надо вписать и путь, который проделал от Киева до Турова гонец, отправленный Владимиром Мономахом.

Если предположить, что Изяслав Ярославич отправился из Турова в Киев, как только получил известие о болезни отца, скончавшегося 20 февраля 1054 г. (по дате Ипатьевской летописи и граффити на стене Софийского собора) или 19 февраля 1054 г. (первая суббота Великого поста, День святого Феодора Тирона, указанный в Лаврентьевской летописи), можно допустить, что он вполне мог прибыть в Киев к моменту его захоронения в храме Святой Софии, как сообщает в «Чтении» Нестор, в то время как остававшийся при отце Всеволод мог руководить транспортировкой останков из Вышгорода, находившегося в 8 км севернее Киева.

Согласно «завещанию» Ярослава, в том виде, как его приводит «Повесть временных лет», каждый из его сыновей получил по княжеству со «стольным городом». По мнению В. О. Ключевского, в своем разделе Ярослав якобы руководствовался «двойным соображением» и распределил части Русской земли, с одной стороны, согласно порядку старшинства своих сыновей, а с другой – согласно экономическому значению этих волостей[33]33
  Ключевский В. О. Сочинения. Т. 1. С. 185.

[Закрыть]. Однако еще при жизни Ключевского эта гипотеза была оспорена А. Е. Пресняковым[34]34
  Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории X–XII столетий. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993. С. 23–26.

[Закрыть]. Разумеется, говорить о реальном экономическом значении каждой из этих волостей при отсутствии фактических данных не представляется возможным, хотя нельзя не упомянуть одну из новаций этого раздела, отмеченную А. Н. Насоновым, который обратил внимание на тот факт, что Ярослав первым наделил своих сыновей «стольными городами» в Среднем Поднепровье, находившимся под единоличной властью киевского князя (за исключением кратковременного периода с 1024 по 1036 г., когда по условиям Городецкого соглашения 1026 г. Ярослав, потерпевший поражение в битве при Листвене, был вынужден разделить территорию Поднепровья со своим братом Мстиславом, который сел княжить в Чернигове)[35]35
  Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. Монголы и Русь [2-е изд.]. СПб., 2006. С. 30.

[Закрыть].