Текст книги "Париж стоит мессы"

Автор книги: Дмитрий Биленкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Биленкин Дмитрий Александрович
Париж стоит мессы

Дмитрий Биленкин

Париж стоит мессы

– Итак, ребенок родился, – шепотом сказал Баллах и обтер руки ветошью.

Горд устало кивнул.

Машина висела в воздухе, ни на что не опираясь. Масляный подтек на переднем овоиде напоминая прищуренный глаз – казалось, что машина искоса следит за людьми. В зазор между ней и платформой мог свободно пройти ребенок. Было так тихо, что редкое потрескивание газосветной трубки под сводом наполняло собой весь огромный цех.

Позади Горда и Валлаха теснилась небольшая толпа. Одинаковые спецовки придавали всем облик рабочих, хотя даже инженеров здесь было меньше, чем обладателей научных степеней и титулов. Выделялась лишь плотненькая, в черном переливчатом костюме фигура Мильонера – специального представителя директората. Сложив руки на животе, он с радостной улыбкой проворно оглядывал окружающих. Лица создателей отражали сложную смесь настроений. Машина существовала теперь отдельно от них, она была фактом, над которым уже никто не был властен. В это плохо верилось после того, как она столько лет вынашивалась в сознании, после того, как она принадлежала им даже в материале, который сопротивлялся, капризничал, доводил до бешенства, до упадка сил и который надо было день за днем оживлять, чуть не дыханием отогревая каждый винтик и каждый нерв. В ту секунду, когда она, дрогнув, стала приподниматься, все эти люди сделали такое мысленное усилие помочь ей, подтолкнуть, что сейчас испытывали усталую опустошенность, которая медленно заполнялась сознанием полного и очевидного успеха.

Заговорили все как-то сразу и бестолково.

– Висит, черт ее дери!

– Теперь и руки можно пойти вымыть...

– Красавица, а?

– Знаете, мне еще не верится...

– Эх, бутылку шампанского не догадались разбить!

Горда хлопали по плечу, тормошили, он растерянно улыбался. Сверкнув золотыми ободьями очков, протиснулся Мильонер, крепко пожал руку.

– От имени правления...

– А также господа бога и общества матерей-кормилиц, – пробормотал Баллах. – Ох и высплюсь же я сегодня!

– Да, да, – живо подхватил Мильонер. – Конечно, конечно, вам следует отдохнуть. Хочу только напомнить, что завтра в десять доклад на расширенном совете, будут ответственные лица из...

– Послушайте, Мильонер, будьте хоть сейчас человеком, – сморщился Баллах. – Пошли, – подтолкнул он Горда.

"Я все-таки сделал это, – подумал Горд. – Все-таки сделал".

Он оглянулся на машину. Она напоминала уснувшего в воздухе китенка. Масленый глаз смотрел на человека, как бы недоумевая, зачем здесь эта подвижная козявка и чего она, собственно, хочет.

– Сотрите масло, – приказал Горд. – Хотя нет, не надо...

Оставив "гепарда" на обочине, Горд медленно двинулся в глубь желто-багрового осеннего леса. Ноги вяло загребали мокро шуршащие листья. Голова после праздничной выпивки слегка кружилась, в мыслях была неуютная горечь. Отчего бы это? Может, он просто устал, вымотался? И ждал свершения слишком долго, так что уже и триумф не радовал? Нет, им владело что-то другое. Опустошительное чувство, будто он отдал машине самого себя, перелился в нее до капли, и теперь ноги несут лишенное всяких желаний тело. Буддисты говорят о переселении душ, тогда как ближе к истине была бы идея переселения личности конструктора в созданную им технику.

Чепуха! Хотя отчего же? Двадцать лет жизни отдано чему-то, что теперь стало самостоятельным. Независимым, как окрепший ребенок, который рано или поздно заявляет отцу: "Все, ты свободен, живи отныне как хочешь!"

Наоборот, в том-то и фокус, что наоборот! И дело не в доводке. Отныне он. Горд, станет тенью созданного. О нем будут говорить: "Человек, который..." Словно этим ом только и ценен. А может, так и есть? Что в нем такого, чем еще он выделяется среди миллиардов людей? Он обыкновенен, тогда как сделанное им грандиозно. Странно! Неужели его неповторимая личность, ему лишь присущие чувства, воспоминания, все, чем он жив, ничто по сравнению с Машиной?

А хоть бы и так... Машина – плод его мысли. Она как жемчуг разумной жемчужницы. И пока существует она, для человечества существует он, Горд. Творец должен умереть в своем произведении.

Ну, знаете! Он есть, он сам по себе, всегда им будет, вот только сейчас он подустал и выпил капельку лишнего...

Листья под ногами зашуршали громче – Горд ускорил шаг. Шоссе, к которому он вернулся, было пустынно. Дверца осталась незащелкнутой, внутри горел сиротливый свет. Горд захлопнул дверцу, включил зажигание и обогрев. Вокруг смутной массой темнел лес, низкие облака над дорогой сочились влагой и холодом. Автомобиль в этих вечерних сумерках показался Горду островком тепла и уюта; свет индикаторов на приборном щитке был прост, надежен и ясен.

"Вот так, старушка. – Горд любовно погладил глянцевый обод руля. Кончен твой век. Тебя заменит другая машина. Ты против? А тебя не спрашивают..."

Он завел мотор, привычно и сладостно ощущая свою власть над двухсотсильной машиной.

"Расхлюпался, – сказал он себе, набирая скорость. – Ты победитель. Ты рванул человечество в двадцать первый век. Ты! Выпей снотворного и не забудь, что в десять ноль-ноль тебя будут ждать очень важные персоны. Потому что ты сделал Машину. Пошли они все к черту..."

Пело под колесами шоссе, и уносились прочь тополя, похожие на старух с заломленными к небу руками, позади оставались сонные домики ферм, где спали, ворочались, храпели во сне. Ветер скорости рвал брех потревоженных собак, наливал мускулы силой. Уныние давно покинуло Горда, ему казалось, что само пространство земли бежит и вращается, повинуясь движению его руля.

Проснулся он без усилий. Окна были зашторены, в полутьме оранжево светился циферблат настольных, у изголовья, часов. Тускло, как омут ночью, поблескивало стекло книжного шкафа.

Стрелки приближались к восьми. Можно было не вскакивать, можно было понежиться, точно на каникулах в детстве. Голова была свежей, отдохнувшей, мысли текли ровно, тон их был светел, вчерашнее забылось.

Не глядя, Горд включил транзистор. В тишину комнаты тотчас ворвался приподнятый голос диктора.

– ...антигравитация. Официальный представитель фирмы, господин Мильонер, заявил вчера, что успешное испытание антигравитационного двигателя доктора Горда означает революцию в технике транспорта, строительства, межпланетных полетов. "Тяжесть побеждена! – сказал представитель фирмы. – Вскоре человек без труда достигнет самых дальних планет Солнечной системы". Подробности сообщены не были, однако мы надеемся...

Речь диктора перебил телефонный звонок. Начинается! Выключив приемник, Горд схватил трубку.

– Да, слушаю... Баллах? Рад тебя слы... Что-что? Как это не будешь на совещании? Не понимаю... Какое лицо? Слушай, ты просто перебрал... Что? Да успокойся же! Сейчас приеду, жди!

Горд с досадой отбросил трубку. Вечно с Валлахом что-то случается. Как при всех затруднениях, рука привычно потянулась к сигаретам. Огонек зажигалки заставил зажмуриться. Нервная затяжка обожгла легкие. Горд закашлялся, вскочил, отбросил штору, торопясь, пересек спальню и, ослепленный хлынувшим светом, впопыхах зацепил ногой стул.

Чертыхнувшись, он машинально потер ушиб и вдруг обнаружил, что по ткани пижамных штанов скользит нечто нелепое, зеленое, и это нелепое – его собственная рука!

Оторопев, он продолжал смотреть, как шевелятся пальцы, еще вчера такие обыкновенные, а сейчас неправдоподобно чужие, страшные, уродливо-зеленые.

Сорванная пижама отлетела прочь, и зеркало равнодушно отразило все его кошмарное, немыслимое, зеленое с головы до пят тело. Внезапный и ужасный факт осознается, однако, не сразу, и еще несколько секунд Горд тупо смотрел на свое отражение в зеркале, сжимая в пальцах спокойно дымящуюся, забытую им сигарету.

Залился телефон. Горд долго его не слышал. Наконец услышал, каменно снял трубку.

– Слушай, Баллах, со мной то же самое...

Но это был не Баллах. Голос в трубке ревел, молил, всхлипывал, – слов нельзя было разобрать. "Мир сошел с ума", – отрешенно и даже спокойно подумал Горд.

Мир действительно сошел с ума, потому что рыдающий голос принадлежал Мильонеру.

За окнами лежал искристый снег. Тугие лапы елей гнулись под тяжестью белых наметов, но голубые прозрачные тени всюду напоминали о близкой весне.

– Я слушаю, – сказал Горд, не оборачиваясь.

– Все, собственно. – Баллах кинул обгоревшую спичку в пепельницу, промахнулся, но не стал поднимать. – Ты будешь спорить с выводом медицинских светил? Глупо.

– И бесполезно?

– И бесполезно. Повторяю по пунктам. Во-первых, именно антигравитация придает коже тот изумительный лягушачий цвет, который отрезал от общества тебя, меня, всех, кто соприкасался с работающей машиной. Во-вторых, от этого, как утверждают медики, нет средств защиты. Лекарств тоже. Позеленение безвредно для здоровья? Пусть так, но вечный, с прозеленью, загар – это не для нормального человека. Никто не жаждет стать зеленым негром. Гнусный цвет. Посему антигравитации не быть. Жалеешь?

– Дурацкий вопрос...

– Прости.

Горд отвернулся от окна. Его лицо на ярком фоне выглядело черно-зеленым.

– Послушай, Баллах... Я верну тебе твой вопрос в несколько иной форме. Зачем жив человек?

– Ну, знаешь! – Под Валлахом заскрипел диван, одной босой пяткой он почесал другую. – Оставь эту тягомотину философам.

– Нет своего мнения?

– Да как сказать... Чисто наблюдательным путем я установил, что люди живут затем, чтобы есть, пить, спать, размножаться, то есть затем, чтобы жить.

– Не вижу, чем твой человек отличается от животного.

– А он и не отличается.

– Тогда чего ради он придумывает всякие машины?

– А шут его знает!

– Врешь... Когда мы сутками корпели над машиной, ты был весел, свеж и насвистывал. В те дни у тебя было все, но ты плевал на все, тебе была нужна машина. На жратву, на выпивку, на сон, на само здоровье плевал. Сейчас у тебя тоже есть все, но нет машины. И ты не встаешь с дивана, ты опустился, лежишь в пижаме, изводишь бренди, хандришь.

– Загар, мой милый, зеленый загар. Не люблю быть прокаженным. К чему, однако, весь разговор?

– Хочу выяснить, где и в чем мы ошиблись.

– Стоит ли? Биологи в один голос твердят, что эффект позеленения изящный, не правда ли, термин? – нельзя было предусмотреть.

– Я не об этом. Может быть, ошибкой было само открытие антигравитации?

– Смотри, куда тебя занесло! По такой логике и двигатель внутреннего сгорания изобретать не стоило.

– А кто доказал, что автомобили, станки, ракеты сделали нас счастливей?

– Кто, кто... Мы с тобой были бы куда счастливей в пещерах. Ни тебе лаборатории, ни чертежей, даже детектива нет почитать, и алкоголь не открыт, чтобы в нем утопиться со скуки.

– Значит, сытость еще не все?

– Хватит! – Валлах рывком приподнялся. – К дьяволу философию! Да, да, я хочу заниматься машиной! И ты хочешь! Позеленей мы трижды! Мы мрем от безделья, да! Ну и что? С антигравитацией покончено. Точка. То, что мы сделали, требует непомерной платы. Ваша сдача, господь бог. Тасуйте карты заново, авось нам теперь повезет и мы создадим что-нибудь безвредно-полезное, самоочищающуюся, например, от грязи обувь. Но вряд ли, выдохлись мы с тобой...

– Я вас не побеспокоил? – послышался за дверью голос Мильонера.

Вид у Мильонера был деловой и целеустремленный. Он сел, поставил у ног портфель, протер запотевшие с мороза очки. Трудно было поверить, что несколько месяцев назад этот человек мог рыдать в телефонную трубку. Сейчас он излучал самоуверенность, и даже лягушачий цвет лица выглядел не уродством, а знаком приобщения к какой-то особой высокой касте.

– Господа, – начал он стремительно. – Мне поручено выяснить ваше отношение к идее дальнейшего, с учетом всех обстоятельств, использования антигравитации.

– Мы много об этом думали, – сказал Горд. – Использование автоматических антигравов в космосе весьма перспективно, поскольку при этом исключается контакт аппаратов с людьми. Кое-что в этом плане...

– Простите, Горд, нам бы хотелось, чтобы вы взяли проблему шире.

– То есть?

– Космос – лишь одна из сфер приложения антигравитации. На Земле, в строительстве, например...

– Исключено! Вам должно быть известно, что, как показали замеры, спектральный радиус действия антигравитационных волн в установках типа "подъемный кран" составит от одного до двух километров. Конечно, в особых случаях, в пустыне...

– Наконец, есть сфера транспорта. – Мильонер будто не слышал слов Горда.

Горд пожал плечами и кинул на Валлаха взгляд, в котором ясно читалось: "Ты что-нибудь понимаешь? Я нет".

– Пожалуйста, сходите с ума без моего участия. – Баллах помахал в воздухе голой пяткой и демонстративно повернулся к стене.

На Мильонера жест не произвел впечатления.

– Так как вы на это смотрите? – повторил он вопрос. И поскольку Горд смотрел непонимающе, добавил: – Короче говоря, речь идет об использовании антигравитационных машин при участии людей.

– Нашли средство защиты?! – вырвалось у Горда. Даже Баллах повернул голову.

– Нет.

– Тогда лекарство?

– Тоже нет.

– Тогда...

– Да, да, да! – воскликнул Мильонер. – Не смотрите на меня так, будто я... Есть мнение закончить отработку, пустить машины в серию и использовать их, невзирая на побочный эффект.

В комнате стало очень тихо.

– Мильонер, вы это серьезно? – проговорил, наконец, Горд.

Резкий хохот заставил их вздрогнуть. Оборвав смех, Валлах ткнул пальцем в сторону Мильонера.

– Этот господин не умеет шутить. Он же человек-магнитофон, не так ли, Мильонер?

– Позвольте!..

– Баллах, уймись. – Горд шагнул к Мильонеру. – То, что вы сказали, вернее, то, что вашими устами сказали другие, – чудовищно. Вы-то понимаете это?!

– Нет. – Улыбка Мильонера была почти торжествующей.

– Тогда нам не о чем разговаривать.

– Все же я прошу меня выслушать. Вы не станете отрицать, что широкое и неограниченное применение антигравитационных двигателей означает новую эру в технике. Возведение домов, заводов превратится в детскую забаву...

– К делу! – прорычал Горд.

– Короче говоря, вы отчетливо представляете, чему равен актив. В пассиве мы имеем одно: зеленый загар. Давайте теперь объективно взвесим.

– Взгляните на наши лица. Взгляните на свое лицо!

– Это эмоции. Загар безвреден. Ну, станут люди зелеными, что тут такого? Есть люди с белой кожей, есть с черной, желтой, красной. А теперь у всех будет зеленая, по крайней мере исчезнет расизм.

– Вы дурак, Мильонер. Расизм обусловлен не столько цветом кожи, сколько...

– Согласен, согласен! Это я к слову. Итак...

– Минуточку! Каково было вам оказаться зеленым? Вы это забыли? Если бы тогда, перед испытаниями, вам сделали предложение получить антигравитацию, но позеленеть, или не получить, зато остаться белым, – что бы вы сказали?

– А вы?

– Я?..

– Да ты понимаешь, к чему он клонит? – гневно пробормотал Баллах. Сейчас он, как и мы, изгой. Прокаженный. А вот если всех сделать зелеными...

– Вы не логичны. – Очки Мильонера энергично блеснули. – Вы же сказали, что я человек-магнитофон. Пусть так, я не обижаюсь, не все способны быть гениями. Но разве магнитофон, да еще зеленый, способен сам по себе...

– Он прав, – задумчиво сказал Баллах. – Просто ветер подул в другую сторону. Извините.

Горд быстро ходил по комнате.

– Не понимаю, – сказал он едва слышно. – Ничего не понимаю! Кто это решил? Совет директоров?

– Предложение согласовано на очень высоком уровне.

– Как может человек в здравом уме поступиться собственным лицом ради любой, самой великолепной машины?! Или сами эти "большие люди" намерены укрыться в Антарктиде?

– Чего не знаю, того не знаю. Однако не думаю. Впрочем, позволю высказать догадку, что они идут на это не по своей воле.

– Что-что? Кто же способен им диктовать? Уж не избиратель ли?

– Жизнь, дорогой Горд, жизнь.

Горд устало опустился в кресло. Помотал головой.

– Чушь, бред, свинячий сон. Всех – зелеными?! А, понял... Деньги. Вложения, которые надо оправдать. Доходы, которые надо заграбастать, провались весь мир в преисподнюю.

– Отчасти вы правы.

– Отчасти?

– Разумеется, Хоть я и человек-магнитофон, как меня только что любезно определили (раньше вы, Баллах, называли меня так за глаза, но я не в претензии), пусть я, с вашей точки зрения, лишь противный чиновник, у меня тоже есть кое-какие мысли. Хотите?

– Пожалуй, это любопытно, – фыркнул Баллах. – Изреките.

– Для вас я и так был зелененьким. Квакающей лягушкой.

– Ну, знаете!..

– Разве нет? Человек сортом похуже. Администраторишка. Надзиратель-соглядатай. Правда, мы, менеджеры, платим вам не меньшим презрением. Но дело не в этом. Если бы на Земле было братство, единое общество без всякой там кастовости, вражды, если бы миром правил разум, а не конкуренция, то люди могли бы подождать с антигравитацией. Спокойно все изучить, продумать, взвесить... Но мы живем в реальном мире, и он нам диктует свои законы.

– Да вы, оказывается, в душе коммунист! – саркастически усмехнулся Баллах.

– Я попросил бы...

– Оставьте, – глухо сказал Горд. – Короче, вы хотите сказать, что не мы, так другие осуществят антигравитацию.

– Разумеется! Диктаторы не перевелись, и им плевать на всякую там мораль и эстетику, если дело пахнет новым перспективным оружием.

– И поэтому мы должны подражать фашистам. Прекрасно! Новый вариант ситуации: "Гитлер, атомная бомба и свободные Соединенные Штаты". Настолько свободные, демократичные и человеколюбивые, что об этом многое могут порассказать жители Хиросимы. Славный нам был тогда преподан урок!

– Реальность есть реальность. Зачем, однако, драматизировать? Антигравитация все же не бомба, и позеленение отнюдь не лучевая болезнь.

– Скажите это тем людям, которые завалили газеты протестами против наших бесчеловечных опытов...

– Теперь, кажется, вы принимаете нашу демократию всерьез. Не беспокойтесь, завтра же несколько красивых актрис, популярных певцов, высокопоставленных дам и десяток славных "девушек из народа" публично скажут, что зеленый цвет кожи – лучший в мире, что сами они жаждут позеленеть. И позеленеют, будьте уверены, чем создадут моду. В конце концов общественное мнение вас самих попросит продолжить работу.

– Да понимаете ли вы, что у антигравитации могут оказаться другие, менее явные, зато вредные побочные свойства?! Я, я виноват, что не думал об этом раньше, но теперь-то гром грянул!

– Об этом надо было думать еще в девятнадцатом веке, – внезапно сказал Баллах. – Или раньше.

Не только Горд, но и Мильонер взглянули на него с недоумением.

– Да, раньше! Когда создавали автомобиль, разве думали, что их выхлопы станут душить людей? Прекрасное средство транспорта, что еще надо! А сейчас они душат. Люди от них не зеленеют, зато, случается, гибнут. Но мы и сейчас не отказываемся от машин, наоборот.

– Баллах!

– Что, Баллах? Или ты не замечаешь, как Мильонер, верней, его хозяева пункт за пунктом опрокидывают все твои возражения?

– Мои? Наши!

– Твои! Я лежу, молчу и слушаю. Делаю выводы. Нравятся они мне или нет, только в нашем обществе, мой милый, не машинист ведет поезд, а поезд катит машиниста. Следовательно – кочегарь или спрыгивай. Точка.

– Но неужели, неужели ты веришь, что миллионы людей, какую рекламу ни раздуй, по доброй воле согласятся поступиться своим естеством? Что наши имена не будут прокляты?

– Нашел из-за чего волноваться... Во-первых, не мы, так другие. Во-вторых... Да оглянись же! Ежегодно полтораста тысяч жертв автомобильных аварий в одной лишь Америке. Ничего, ездим. А тут – зеленый "загар". Всего-то! Непривычно поначалу, дико, так ведь зато оригинально, безвредно, наконец, патриотично. Могу даже подкинуть Мильонеру лозунг: "Антигравитация покончит с дорожными катастрофами". Чистая правда, между прочим. Да здравствует поголовное позеле-не-е-ние!

– Я это запишу, – быстро сказал Мильонер. – Это дельное предложение.

– А ну вас всех... – В глазах Горда блеснули слезы, он отвернулся. Неужто мы просто шарики в биллиардной игре?!

Баллах мягко соскользнул с дивана, положил руки на плечи Горда.

– Пустое, дружище, – тихо сказал он. – Мильонер – не Мефистофель, и мы не фаусты. Нам же самим очень хочется работать над машиной. Жизнь нам без этого не в жизнь. И она мудрее нас. Поверь мне, Париж стоит мессы, как говорил один неглупый французский король...