Текст книги "Айсберг Тауматы"

Автор книги: Дина Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Попов (читает). Центр, Исторический отдел...

Комов (кидается к Попову). А, наконец-то! (Наклоняется над дешифратором.)

Попов (продолжает читать). ...проект "Ковчег". ЭР-два. Вандерхузе. Комову. Информация. Обнаруженный вами корабль регистрационный номер такой-то есть экспедиционный звездолет "Пилигрим". Приписан к порту Деймос. Отбыл второго января двести тридцать первого года в свободный поиск в зону "Ц". Последний отзыв получен 6 мая двести тридцать четвертого года из области "Тень". Экипаж: Семенова Мария-Луиза и Семенов Александр Павлович. С двадцать первого апреля тридцать третьего года пассажир: Семенов Пьер Александрович. Архив "Пилигрим".

(Комов смеется. Попов с изумлением поднимает голову, смотрит на Комова. Комов смеется. Комов сияет.)

Комов (торжествующе). Так я и думал! Так я и думал – это человек! Вы понимаете, ребята! Это – человек! (Попову.) Ну-ка, Стась, теперь рассказывайте поскорее, что здесь с вами происходило?

(У Попова такой вид, словно у него опять начались галлюцинации.

Идет мимический "рассказ" Попова.

На сцену выходят четверо певцов с гитарами.

ЗОНГ

Слушай...

Слушай...

Слышишь шаги стихии огня?

Эй, скорее вставай ото сна!

Не оглядывайся назад,

Не оглядывайся назад,

Не оглядывайся назад.

Там погибли для нового дня,

Да! – для будущего,

Да! – для будущего,

Там погибли они для тебя.

Руку свою поскорее дай,

Руку свою поскорее дай,

Руку свою поскорее дай

Тому, кто идет впереди

Тебя.

Вместе встречайте,

Эй! – Встречайте,

Да! – Встречайте

Грядущее дня!)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Включен видеоэкран. На экране фосфоресцирующий туман, в котором угадывается неясная структура, формы ее переливаются в самые разные превращения, все словно дышит. Раскачиваются огромные червеобразные усы, и на фоне всего этого пульсирующего, светящегося – очертания растопыренной ладошки Малыша.

Музыкальное сопровождение.

Разум планеты. Тысячи, тысячи, тысячи лет

Волны бьются о наши пески

Для нас!

День за днем,

День за днем

Солнце лиловое наше встает

Для нас!

Что? Что? Что? Что?

Что потеряли, что ищете вы

У нас,

Странные, странные, странные

Странники?!

(Изображение на экране меняется. Земля.)

Земляне. Земля! – Какая благодать...

Зачем с судьбою спорить?

Медовых трав в лугах не мять,

Не слышать: ходят кони,

Не слышать, как жуют они,

Пофыркивая мирно,

А белый дым, тумана дым

Плывет над спелой нивой...

(На экране вспыхивают интенсивные цвета, битва красок, то появляется, то исчезает растопыренная ладошка Малыша, усы то скручиваются, то распрямляются, словно выстреливают.)

Разум планеты. Зачем же, зачем же

Ваш быстрый корабль,

Зачем же ваш быстрый летучий корабль

Сквозь бури и тучи

Направился к нам?

Какое вам дело, скажите,

До нас?

Скажите, скажите, скажите,

Скажите!

Кто гонит, несчастные,

Вас?

(На экране Земля: идут в связке альпинисты. И вот она – вершина! К ней – через лавины и обвалы, так же, как к полюсу, по бескрайним снегам и это тоже проходит перед нами на экране. Здесь могут быть кадры из приключенческих и научно-исследовательских фильмов, например, "Земля Санникова", "Красная палатка", "Солярис".)

Земляне. Мы любим Землю, любим дом,

Огонь в кругу домашнем,

Но манит нас иной огонь,

Но манит нас иной огонь,

Сражавшихся и павших.

Они, как атланты, на жестких плечах

Открытий, дерзаний – найти и познать

Нас держат. Не вправе сидеть мы и ждать.

Найти и познать, открыть и отдать

Они заставляют нас.

И ветер, крылья просолив,

Как уносил когда-то

По морю белые ладьи,

И по торосам – нарты,

Уносит нас с родной Земли

В иные океаны,

Нам оба полюса даны,

А третий?

Он – за нами.

Ведь так уж создан человек,

И нам нельзя иначе,

Ведь мы же не слабее тех,

Ведь мы же не слабее тех,

Сражавшихся и павших.

(Экран гаснет. Свет. Та же рубка корабля. Экипаж в полном составе. Все слушают Комова.)

Комов. Как полномочный член Комиссии по контактам, я беру командование на себя. Объявляю весь наш район зоной предполагаемого контакта. Яков, прошу вас, составьте соответствующую радиограмму. Все работы по проекту "Ковчег" прекращаются. Роботы демобилизуются и переводятся в трюм. Выход из корабля только с моего личного разрешения. А сейчас быстро подготовить диагностер, самый простой: ярко выраженные отрицательные эмоции – красный свет на пульте, ярко выраженные положительные эмоции – зеленый, и вся остальная эмоциональная гамма белая лампочка.

(Комов уходит.

Вандерхузе принимается налаживать диагностер.)

Майка (живо). Теперь понятно, почему игрушки.

Вандерхузе (живо). Почему?

Майка. Он с ними играл.

Вандерхузе. Кто? Комов?

Майка. Нет, Семенов.

Вандерхузе (удивленно). Семенов? Гм... Ну и что?

Попов (вмешивается). Семенов-младший. Пассажир. Ребенок.

Вандерхузе. Какой ребенок?

Майка. Ребенок Семеновых! Понимаете, зачем у них было это шьющее устройство? Чепчики там всякие, распашонки...

Вандерхузе (пораженный). Распашонки! Так у них родился ребенок! Да-да-да! Я еще удивлялся, где они подцепили пассажира, да еще однофамильца! Мне и в голову... Ну конечно!

Попов. Та-а-ак. Значит, родился он у них в апреле тридцать третьего, а отозвались они в последний раз в мае тридцать четвертого...

Майка. Тринадцать месяцев.

Попов. Минуточку... (считает) Май, июнь...

Майка. Невероятно!

Вандерхузе. Что, собственно, невероятно?

Майка. В день крушения младенцу был год и один месяц. Как же он выжил?

Попов. Аборигены. Семенов стер бортжурнал, значит, кого-то увидел... И ребенок плакал. Я же слышал эти стоны и голоса... Ну да, это он плакал. Аборигены все записали и дали ему прослушать...

Майка. Чтобы записать, надо иметь технику.

Попов. Ну, не записали, так запомнили. Это не важно.

Вандерхузе. Ага, Семенов увидел либо гуманоидов, но в стадии машинной цивилизации, либо негуманоидов. И поэтому стер бортжурнал. По инструкции.

Майка. На машинную цивилизацию непохоже.

Попов. Значит, негуманоиды... (Внезапно, словно прозрев.) Ребята! Если здесь негуманоиды, то это такой случай, что я просто не знаю... Человек-посредник, понимаете? Он человек и нечеловек, гуманоид и негуманоид! Такого еще никогда не бывало. О таком даже мечтать никто не рискнул бы!

(Майка расстилает на полу карту-склейку, рассматривает ее, то и дело подносит к глазам лупу.)

Майка (возбужденно). Здесь ничего нет! Негде им жить. Не в болоте же они барахтаются! (Садится по-турецки и через лупу смотрит на Попова.) Гуманоид не может жить в болоте.

Попов. У нас на Земле были племена, которые жили даже на озерах, в свайных постройках...

Майка (вздохнув). Если бы на этих болотах была хоть одна постройка...

Вандерхузе (задумчиво). Чего ради негуманоиды станут возиться с человеческим детенышем? Зачем это им, и что они в этом понимают?

Майка. На Земле известны случаи, когда негуманоиды воспитывали человеческих детей...

Вандерхузе (грустно). Так то на Земле!

Майка. Тем не менее он уцелел и выжил.

Попов. Годовалый ребенок. Ледяная пустыня. Один. Ясно, сам по себе он выжить не смог бы. Какие-нибудь пришельцы-гуманоиды оказались поблизости, выкормили, а потом улетели. Чепуха ведь...

Майка. А может, он не выжил? Может быть, все, что от него осталось, это его плач и голоса родителей?

(Пауза.)

Попов. А как он проходит в корабль? Как он командует моими киберами? Нет, ребята, либо мы встретили в космосе точную – понимаете, точную, идеальную реплику человечества, либо это космический Маугли. Не знаю, что вероятнее.

Майка. И я не знаю.

Вандерхузе. И я.

(Входит Комов, энергичный, веселый.)

Комов. Хлев на палубе. Хватит философствовать. Он приближается. Майя, быстро на пост внешнего обзора!

Майка (умоляюще). Геннадий Юрьевич...

Комов. Не надо, чтобы первая встреча с ним прошла в вашем присутствии. Идите, Майя.

(Расстроенная Майка уходит.)

Яков, если ему понадобятся ваши бакенбарды, как-нибудь соберитесь с силами и позвольте ему подергать вас за них. И пусть он больше спрашивает, как можно больше... А знаете, Яков, к вашим бакенбардам очень пошли бы кисточки на ушах...

Вандерхузе (самодовольно ухмыльнувшись, согнутым пальцем взбивает свои бакенбарды – сначала левый, а затем правый). Мне баков не жалко. Но...

Комов. По местам, ребята, по местам!

(В рубку проскальзывает Малыш. В кулаке у него пучок листьев. Малыш обводит всех глазами, взгляд его останавливается на Вандерхузе. Капитан с некоторой нервностью взбивает согнутым пальцем свои бакенбарды. Слегка кланяется Малышу.)

Малыш. Феноменально!

(На индикаторе вспыхивает зеленая лампочка. Вандерхузе снова нервно взбивает бакенбарды, искательно улыбается. Лицо Малыша оживает. Целая серия подвижных гримас сменяет друг друга.)

(Комову.) Вот вопрос. Почему мне все интересно? Почему у меня появляются вопросы? Мне от них нехорошо. Как будто мне все время чего-то хочется, а чего – не знаю. Как будто я по льду бегу... Нет слов. Не могу объяснить. Они у меня чешутся.

(Малыш перекатывается из одной позы в другую, перекручивается на заду, мечется. Его голос на фонограмме.)

Я стараюсь спастись,

Убегаю от них,

Я летаю над островом,

Руки как крылья

Раскинув.

Но они, как беда,

Но они, как беда,

Догоняют меня...

Где, скажите, вопросы

Родились?

(Рассыпает на полу листья, что-то по ним "колдует".)

Может быть, их,

Может быть, их,

Выдумал ветер?

Может, они,

Может, они,

Упали со звезд?

Кто же тогда,

Кто же тогда

Прячет ответы?

Так интересно,

Снова вопрос...

(Комову.) Я поразмыслил и понял: все, что идет изнутри, должно делать мне удовольствие. Значит, вопросы идут снаружи. Правильно?

Комов. Я размышляю так: я заснул на берегу океана, когда проснулся, увидел на мокром песке возле меня следы человеческих ног. Я поразмыслил и понял: пока я спал, мимо прошел человек. Откуда я это узнал? Я размышлял: раньше следов не было, теперь следы есть, значит они появились, пока я спал. Это не следы волн, не следы камня, который скатился с горы, это человеческие следы. Значит, мимо меня прошел человек. Пока я спал, мимо меня прошел человек. Так размышляем мы. А как размышляешь ты?

(Малыш молчит. На диагностере вспыхивает рубиновая лампочка. Малыш проворно передвигает листья, отпихивает их ногой.)

Малыш. Это вопрос. По бим-бом-брамселям! (Глядит на Вандерхузе. Тот смущенно покашливает.) Феноменально! Хочу узнать: почему длинные волосы на щеках?

(Пауза.

Рубиновый огонек, горевший до того, гаснет, загорается опять зеленый.)

Комов (смотрит на диагностер). Ответьте ему, Яков.

Вандерхузе. Гм... Как тебе сказать, мой мальчик... (Машинально взбивает бакенбарды.) Это красиво, это мне нравится... По-моему, это объяснение, как ты думаешь?

Малыш. Красиво... Нравится... (Вдруг нежно.) Колокольчик. (Снова прежним голосом.) Нет, ты не объяснил. Но так бывает. Почему только на щеках? Почему нет на носу?

Вандерхузе (наставительно). На носу некрасиво. И в рот попадают, когда ешь...

Малыш. Правильно. Но если на щеках, а если ты идешь через кусты, ты должен цепляться. Я всегда волосами цепляюсь...

Вандерхузе. Гм... Видишь ли, я редко хожу через кусты.

Малыш. Не ходи через кусты, будет больно. Сверчок на печи! (Прыгает на спину Попову, по-обезьяньему ловко вскарабкивается по спине на плечи и также молниеносно скатывается по его груди.) А ты?

Попов (оторопело). Что я?

Малыш. Один раз чуть меня не погубил – зашипел, заревел, ударил меня воздухом. Я бежал до самых сопок. То большое, теплое, с огоньками, делает ровным песок – что это?

Попов. Машины. Киберы.

Малыш (повторяет). Киберы... Живые?

Попов. Нет. Это машины. Мы их сделали.

Малыш (пораженный, перекручивается вокруг себя). Сделали? Такое большое? И двигается. Феноменально!

Попов. Бывают киберы и больше, больше, чем айсберги.

Малыш (с недоверием). И они тоже двигаются?

Попов. Нет, они размышляют. Если хочешь, я покажу тебе такие машины. Смотри!

(Попов включает пульт.

На экране появляются роботы, они двигаются, мигают огнями... Малыш поражен. Эмоциональная реакция его крайне активна: он мечется, скручивается в колобок, пружинисто распрямляется, шумно дышит, отчаянно гримасничает, и все-таки это танец, необычайный, пластичный, в общем, в его движениях должна быть выражена крайняя заинтересованность, напряженное волнение от того, что он видит и узнает. Все это время на пульте диагностера горит изумрудным светом лампочка. Попов выключает видеоэкран. Малыш в сильном возбуждении, вскакивает на кресло, садится, обхватив себя руками.)

Малыш. А можно сделать так, чтобы я говорил, а киберы слушались?

Попов (с улыбкой). Ты это уже сделал.

(Малыш бесшумно, как тень, падает на руки на стол перед Поповым.)

Малыш. Когда?

Попов. Ты прыгал перед ними, а самый большой, его зовут Том, останавливался и спрашивал тебя, какие будут приказания.

Малыш. Почему я не слышал вопроса?

Попов. Ты вопрос видел. Помнишь, там мигал красный огонек? Это был вопрос.

(Малыш перекатывается плавно по полу.)

Малыш (тихо и восторженно). Феноменально! Это игра. Феноменальная игра. Щелкунчик!

Комов. Что значит "Щелкунчик"?

Малыш (нетерпеливо). Не знаю. Просто слово. Приятно выговаривать. Че-чеширский кот. Щ-щелкунчик.

Комов. Откуда ты знаешь эти слова?

Малыш. Помню. Два больших ласковых человека. Гораздо больше, чем вы... По бим-бом-брамселям! Щелкунчик... (Имитирует голос отца.) С-сверчок на печи. Мар-ри, Мар-ри! Сверчок кушать хоч-чет! (Ласковым, нежным голосом, голосом матери.) Кошенька моя... Ласонька... Колокольчик, опять мокренький...

(Малыш замолкает, постукивает себя пальцем по носу. Пауза.)

Комов (слегка изменившимся от волнения голосом). И ты все помнишь?

Малыш. Конечно. А ты разве не помнишь все?

Комов. Нет.

Малыш. Это потому, что ты размышляешь не так, как я. Я помню все.

(Садится опять на пол, перекладывает листья, составляя узоры, бормочет.)

Чики-чики-считалочка...

Катят с горы саночки.

Ой-ли, дуй-ли, вей-ли, лей-ли...

Покатили, полетели,

В снег пушистый залетели...

Комов. Откуда ты про саночки знаешь?

Малыш (задумчиво продолжает раскладывать листья). Что-то было такое... Может быть, не со мной. (Смотрит на Комова.) Не знаю... Просто помню, и все. Санки, снег... Весело. (Встает с пола.) Надо поразмыслить хорошенько, и тогда вспоминается. Если тебе интересно, я потом расскажу. А сейчас ответь мне... Так не было. Вы пришли, и так стало... (Песня Малыша.)

Почему так со мною бывает?

На вершину я один взбираюсь

И сижу там тихо и смотрю,

Как волна все с берегом играет:

То к нему бежит, то вдруг она

В океан обратно убегает...

Почему так со мною бывает?

Я смотрю, и мне печально станет,

И вода в глаза вдруг набежит,

По щекам моим она стекает,

И соленая она, как та волна,

Что внизу с тем берегом играет...

Почему так со мною бывает...

Много разных ответов, и все они спутаны друг с другом, как листья... (Малыш сбивает листья на полу в беспорядочную кучу.) Закрывают друг друга, мешают друг другу! Ты ответишь?

(Мечется по комнате, в пластических движениях Малыша взволнованность, возбужденность. Странный красивый танец. И вот Малыша уже нет, только листья, разбросанные по полу.)

Комов (потирает руки, мечтательно улыбается). Да. Любопытная картина получается... (По интеркому.) Майя! Что у вас там?

Майка (по интеркому). Опять усы... Восемь штук. Только сейчас пропали, а то торчали вдоль всего хребта... Причем цветные – желтые, зеленые... Я сделала снимки.

Комов. Молодец. Теперь имейте в виду, Майя, при следующей встрече обязательно будете присутствовать вы. (К Вандерхузе.) Яков, забирайте радиограммы, пойдемте ко мне. А вы, Стась (Комов встает и направляется в угол, где установлен блок видеофонографов), вот вам кассета, Стась, передайте все прямо в Центр. Где-то тут я видел проектор? А, вот он. Надо проанализировать. Я думаю, в нашем распоряжении еще часа три-четыре, потом он снова придет... (Идет к Вандерхузе.) Яков, как вам нравятся эти "усы"? Они как будто пасут Малыша...

(Уходят.

Входит Майка.)

Натренировалась? Небось все пушки наводила?

Майка (проходит, садится в кресло). Безнадежное дело. Если все они одновременно в нас плюнут, нам каюк. Просто не успеть.

Попов. Во-первых, можно увеличить телесный угол поражения, во-вторых, ты действительно веришь, что в нас могут плюнуть?

Майка. А ты?

Попов. Непохоже что-то...

Майка. А если непохоже, то чего ради я там сидела с этими пушками, пока вы здесь...

Попов (подходит к Майке, берет ее за плечи). Честно говоря, не знаю. Все равно надо вести наблюдение. Раз уж оказалась планета биологически активной, надо выполнять инструкцию. (Садится в кресло рядом с Майкой.)

Майка (взволнованно). Тебе его жалко?

Попов (неуверенно). Н-не знаю... Почему жалко? Я бы сказал, жутко. А жалеть... Почему, собственно, я должен жалеть его? Он добрый, живой... Совсем не жалкий.

Майка (нетерпеливо). Я не об этом. Я не знаю, как это сформулировать... Вот я слушала, и мне тошно сделалось, как Комов с ним себя держит. Ведь ему абсолютно наплевать на мальчишку...

Попов. Что значит – наплевать? Комову надо установить контакт. Без Малыша в контакт нам не вступить...

Майка. От этого мен, наверное, и тошнит. Малыш-то ничего не знает об аборигенах... Слепое орудие!

Попов. По-моему, ты впадаешь в сентиментальность. Он ведь все-таки не человек. Он абориген. Мы налаживаем с ним контакт. Для этого надо разгадать какие-то загадки... Трезво надо к этому относиться, по-деловому. Чувства здесь ни при чем. Он ведь к нам тоже любви не испытывает. И испытывать не может. В конце концов что такое контакт? Столкновение двух стратегий.

Майка (устало вздыхает). Скучно ты говоришь. Скучно. Тебе только радиограммы составлять. Кибертехник. И Комов – тоже.

Попов. А как надо?

Майка. Не знаю. Может быть, как Яков... Во всяком случае он единственный говорил с Малышом по-человечески.

Попов. Майка, ты что? Не хочешь, чтобы контакт состоялся?

Майка (без энтузиазма). Хочу, наверное... Только я все не так себе представляла...

Попов. Не-е-ет, здесь дело не в этом. Я догадываюсь, что с тобой происходит. Ты думаешь, что он – человек.

Майка. Ты уже говорил об этом.

Попов. Нет, ты послушай... Тебе все время бросается в глаза человеческое. Ну да, общий облик, прямохождение. Ну, голосовые связки... Что еще? Тебя сбивает с толку, что он умеет говорить. Он великолепно говорит... Но ведь и это не наше! Никакой человек не способен вот так, с ходу, научиться бегло говорить. И дело не в составе слов, дело в интонации, в составлении фразы. Оборотень это, если хочешь знать! А не человек. Мастерская подделка. Подумай только: помнить, что с тобой было в грудном возрасте, а может быть, в утробе матери, и как знать! – до своего рождения. Разве это человек?

Майка. Быть может, прежде губ уже родился шепот, И в бездревесности кружилися листы, И те, кому мы посвящаем опыт: До опыта приобрели черты.

Попов. А, это все эмоции. А вот ты видела когда-нибудь роботов-андроидов?

Майка (мрачно), Ну и что?

Попов. А то, что теоретически идеальный робот-андроид может быть построен только из человека. Это будет сверхмыслитель, сверхсилач, сверхэмоционал, все что угодно "сверх", в том числе и сверхчеловек, но только не человек...

Майка (криво улыбаясь). Ты хочешь сказать, что аборигены превратили его в робота?

Попов (С досадой)? Да нет же. Я только хочу убедить тебя, что все человеческое в нем случайно, просто свойство исходного материала... И что не нужно разводить вокруг него сантименты. Считай, что ты ведешь переговоры с этими цветными усами...

(Раздается мелодия песенки Малыша.)

Майка (в волнении схватив Попова за плечо). Ты слышишь? Он возвращается! (Бросается к внутренней связи.)

(Теперь слышна песенка. Поет Малыш.)

Тебе нельзя ко мне,

А к тебе мне

Беда...

Вот какая смешная

Получается игра.

Простая шарада,

Как дважды два.

(Майка включает интерком.)

(Комову.) Малыш приближается.

Комов (по интеркому). Понял вас. Попов, на пост внешнего обзора. Майка, оставайтесь на месте.

Попов (поднимается, идет к выходу, чуть насмешливо бросает Майке). Посмотри, посмотри на него вблизи, сосуд скорби. (Уходит.)

(Стремительно входит Комов. За ним Вандерхузе.)

Комов. Вы видели, Яков, опять усы и опять цветные. Строгая закономерность: Малыш к нам, усы – наружу. (Всем.) Приготовьтесь, коллеги.

(Появляется Малыш. В руках у него корзина. Малыш видит Майку, корзина у него опрокидывается, из нее с грохотом падают камни.)

Малыш. Мам-ма!.. Мам-ма...

(Раздается захлебывающийся плач ребенка и резко обрывается.)

(Не глядя на Майку, Комову.) Ты приготовил ответы на мои вопросы? Ты меня заставил думать. Я вспоминал и вспомнил, что я тоже так часто размышляю, как и ты. И часто приходит ответ. Когда приходит ответ, мне удовольствие. Видно, как он приходит. (Садится на пол, разбирает корзину на прутья.) Так я делаю объем для камней... Вот такой...

Комов (подсказывает.) Корзину...

Малыш. Да, корзину. (Начинает плести, приговаривая.) Один прут цепляется за второй, второй за третий, третий дальше... и получается корзина. Видно – как. (Собирает остальные прутья.) Вот куча прутьев, и вдруг – готова корзина. Почему?

Комов. И на этот вопрос я смогу ответить, только когда узнаю о тебе все.

Малыш (требовательно). Тогда узнавай! (Вскакивает на ноги.) Узнавай скорее! Почему не узнаешь? Я расскажу сам.

(Гаснет свет.

В ослепительных вспышках света мечется Малыш.

И в это же время – фонограмма.

Слышится раздирающий треск, хруст, отчаянный крик младенца, удары, звон бьющегося стекла, визг ребенка, мужской задыхающийся голос: "Ма-ри... Мари... Ма... ри..." Малыш во время всего этого носится по рубке. В движениях его отчаянного танца боль: он то ложится на пол, извивается, то вскакивает, снова скручивается в колобок, кружится... Женский, уже знакомый голос стонет: "Шура... Где ты? Шура... Больно как... Я ничего не вижу, помогите мне..." Стон стихает. Всхлипнул младенец и тоже затих. Малыш прерывает свой дикий танец. Все ошеломлены.)

(Торжествующе.) Так было долго. Я устал кричать. Я заснул. Когда я проснулся, было темно. Мне было холодно. Я хотел есть. Я так сильно хотел есть, и чтобы было тепло, что сделалось так.

(Каскад невообразимых звуков заполняет рубку.

Гулы, щелканье, медные удары, зудение...

И разом стихает.)

(Задыхаясь.) Нет. Так мне не рассказать. Так я буду рассказывать столько времени, сколько живу. Что делать?

Комов (ровным голосом). И тебя накормили? Согрели тебя?

Малыш. Стало так, как мне хотелось. И с тех пор всегда было так, как мне хотелось.

Комов (пробует воспроизвести услышанные звуки). А это что было?

(Пауза.)

Малыш. А, понимаю. Ты совсем не умеешь, но я тебя понял. Не могу ответить, ведь у тебя нет слова, чтобы назвать. А ты знаешь больше слов, чем я. Дай мне слова. Ты дал мне много слов, но не те.

(Пауза.)

Комов. Какого это было цвета?

Малыш. Никакого. Цвет – это когда смотришь глазами. Там нельзя смотреть глазами.

Комов. Где – там?

Малыш. У меня. Глубоко. В моем доме.

Комов. А как там на ощупь?

Малыш. Прекрасно. Удовольствие. Ч-чеширский кот! У меня лучше всего. Так было, пока не пришли люди.

Комов. Ты там спишь?

Малыш. Я там все. Сплю, ем, размышляю. Только играю я здесь, потому что люблю смотреть глазами. А там тесно играть. Как в воде, только еще теснее.

Комов. Но ведь в воде нельзя дышать.

Малыш (изумленно). Почему нельзя? Можно. И играть можно. Только тесно.

(Пауза.)

Теперь ты все обо мне узнал?

Комов (решительно). Нет. Ничего я о тебе не узнал. Ты же видишь, у нас нет общих слов. Может быть, у тебя есть свои слова?

Малыш. Слова... Это только у людей. Я знал, что есть слова, потому что помню. По бим-бом-брамселям. Что такое? Я не знаю. Было удовольствие говорить. Игра. Но теперь я знаю, зачем многие слова...

Комов. Теперь ты знаешь слово "океан", но океан ты видел и раньше. Как ты его называл?

(Пластичные движения Малыша на полу напоминают перекаты волн. Пауза.)

Я слушаю.

Малыш. Что ты слушаешь? Зачем? Я назвал. Так нельзя услышать. Это внутри.

Комов. Может быть, ты сможешь показать? У тебя есть листья, прутья...

Малыш (сердито). Листья, прутья не для того, чтобы показывать. Листья и прутья для того, чтобы размышлять. Если не знаешь, какой вопрос, – камни и прутья, если тяжелый вопрос – листья. Тут много всяких вещей. Вода, лед – он хорошо тает, поэтому... Нет слов. (Вздыхает.) Много такого, для чего нет слов. Но это там, у меня.

(Вандерхузе горестно вздыхает.)

Майка (Малышу). А когда ты танцуешь? Это что?

Малыш (смотрит на Майку, выражение его лица смягчается, нежно). Мам-ма... мам-ма... (Ровным голосом.) Это тоже для размышления. И для понимания. Не знаю... Так получается.

(Пауза.)

(Комову.) Что делать? Ты придумал?

Комов. Придумал. Ты возьмешь меня с собой, я посмотрю и сразу многое узнаю. Может быть, даже – все.

Малыш (делает несколько движений, резких, взволнованных. Возвращается к Комову). Об этом я размышлял. Я знаю, что ты хочешь ко мне. Я тоже хочу, но я не могу. Это вопрос! Когда я хочу, я все могу. Только не про людей. Я не хочу, чтобы они были, а они есть. Я хочу, чтобы ты пришел ко мне, но не могу. Люди – это беда.

Комов. Понимаю. Тогда я возьму тебя к себе. Хочешь?

Малыш. Куда? (Забирается с ногами в кресло.)

Комов. К себе. Туда, откуда я пришел. На Землю, где живут все люди. Там я тоже, могу узнать о тебе все.

Малыш. Но ведь это далеко? Или я тебя не понял? (Спрыгивает на пол.)

Комов. Да, это очень далеко. Но мой корабль...

Малыш (снова возбужденно мечется. Застывает). Нет! Я не могу далеко. Один раз я играл на льдине. Заснул. Проснулся от страха. Большой, огромный страх. Фрагмент! Я даже закричал. Льдина уплыла в океан, и я видел только верхушки гор, я подумал, что океан проглотил остров. Я очень захотел вернуться, и льдина сразу пошла обратно к берегу. Теперь я знаю, мне нельзя далеко. Мне было худо, как от голода. Хуже, чем от голода. Я не могу даже просто далеко и уже совсем не могу очень далеко. (Садится на пол. Сидит неподвижно. Слышится мелодия, затем песенка Малыша.)

Тебе нельзя ко мне,

А к тебе мне

Беда...

Вот какая смешная

Получается игра,

Простая шарада,

Как дважды два.

Есть остров у меня,

У тебя

Острова...

Вот какая смешная

Получается игра...

(вскакивает на ноги, подходит к Комову.) Нет. К тебе я не могу.

Комов (натужно-весело). Ну, хорошо. Я знаю, ты любишь задавать вопросы. Задавай, я буду отвечать.

Малыш (идет к разбросанным на полу прутьям и камням. Садится на пол, хочет взять один из прутьев и не берет. Комову). Нет. У меня много вопросов к тебе. Почему падает камень? Почему пальцев десять, а чтобы считать, нужен всего один? Почему я весь день живу, а вечером перестаю жить. Ведь, когда я засыпаю, я перестаю жить? Да? Много вопросов. Но я не буду сейчас спрашивать. Сейчас плохо.

(Пауза. Где-то слышна мелодия песенки.)

(Комову.) Я прошу тебя, думай, что делать. Если сам не можешь быстро думать, пусть думают твои машины в миллион раз быстрее, потому что мне хуже, чем вчера. А вчера было хуже, чем позавчера.

(Вандерхузе опять протяжно вздыхает. Малыш быстро подбирает в корзину камни и исчезает. Пауза. Песенка стихает.)

Комов. Ничего не поделаешь. (К Вандерхузе.) Яков, прошу тебя, дай радиограмму в Центр, пусть доставят сюда ментоскоп, я вижу, мне без него не обойтись.

Вандерхузе. Хорошо... Но я бы хотел обратить ваше внимание, Геннадий... За весь разговор на индикаторе ни разу не зажегся зеленый огонь...

Комов. Я видел.

Вандерхузе. Но это не просто отрицательные эмоции, Геннадий. Это ярко выраженные отрицательные эмоции...

Комов. Да, Яков, ярко выраженные... Но – не Малыша. Мы мешаем не Малышу, мы мешаем аборигенам. Вы же видели, сам Малыш не в состоянии объяснить, чем, собственно, ему мешают люди.

Вандерхузе. Вы хотите сказать, Геннадий, что аборигены...

Комов. ...создали между собой и нервной системой Малыша устойчивую внутреннюю связь. Вы помните, он испугался на льдине, и они тут же вернули его к берегу, он хотел есть, и они тут же его накормили... И теперь через Малыша они ясно дают нам понять, что не желают нас, поэтому с нашим появлением Малыш находится в таком сильном возбуждении.

Майка. А мне показалось... Но может быть, я ошибаюсь, я в контактах никогда до этого не участвовала...

Комов (заинтересованно). Что вам показалось, Майя?

Майка. Мне показалось, что Малыш уже потянулся к нам, сам, аборигены – против, и поэтому ему стало хуже, они по-прежнему не хотят нас а Малыш к нам.

Комов (подхватывает). А Малыш если будет полностью доверять нам и, более того, будет испытывать достаточно сильную нужду в нас, этим нам поможет. Так я вас понял?

Майка (беспомощно). Не совсем так, Геннадий Юрьевич...

Комов (встает). Об этом мы с вами еще поговорим, а сейчас идемте, Майя. Мне нужна будет ваша помощь.

(Комов и Майка уходят. Вандерхузе продолжает сидеть отрешенно и печально. Появляется Малыш.)

Вандерхузе (замечает Малыша). Иди ко мне, мой мальчик.

(Малыш приближается к Вандерхузе.)

(С усталой добротой.) Мы совсем замучили тебя. Я ни о чем не стану спрашивать. Ты рассказал нам о себе, если хочешь, я расскажу тебе, о чем помню я. (Встает.) Подожди меня здесь. (Уходит.)

(Малыш остается один. Он с любопытство, но опасливо подходит к разным вещам в рубке, рассматривает их. Возвращается Вандерхузе. В руках у него футляр для скрипки. Вандерхузе вынимает скрипку и начинает играть. С первыми звуками скрипки загорается экран. На экране перед Малышом река, идет лед, весна... и музыка льется, льется... Малыш видит то прошлое, земное, в котором мальчика еще не было, но с которым была связана жизнь его родителей или его дедов. Леса, проселочные дороги среди летних лугов, веселые, счастливые люди... Вандерхузе опускает скрипку. На экран врывается война... Идет всеобщая мобилизация, десятиклассники и десятиклассницы с выпускных балов – за винтовки... За кадрами звучит баллада о Ромео и Джульетте.

В ту весну ей было шестнадцать,

Джульетта звали ее,

На школьных учебниках девочка

Выводила имя свое.

Имя было, конечно, Ромео,

Лучше имени этого нет,

Самый лучший из всех мальчишек,

Самый лучший на этой земле.

А мальчишке было шестнадцать,

Любил он стихи и бокс,

И в классе – на школьных учебниках

Рисовал он профиль ее.

Ах, Джульетта, Джульетта, Джульетта!

Лучше имени этого нет,

Лучшей девочки нет на свете,

Лучшей девочки нет на земле.

Ни Монтекки, ни Капулетти

Не грозили тогда бедой...

Почернела роса на рассвете,

И назвалось этой войной.

И остались на школьных учебниках

Профиль девочки, имя его...

В Ленинграде погибла Джульетта,

И Ромео погиб под Москвой.

Ах, Джульетта, Джульетта, Джульетта!

Лучше имени этого нет,

Лучше имени нет – Ромео,

Когда только шестнадцать лет.

Когда будет тебе шестнадцать,

Ты, дружок, погрусти о них,

Вспомни с нежностью и печалью,

Чтобы лучше любить и жить.

Ах, Джульетта, Джульетта, Джульетта!

Лучше имени этого нет,