Текст книги "Неведомые дороги (сборник)"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Черная тыква

Глава 1

При одном взгляде на лежащие отдельной кучкой праздничные фонари у Томми по коже побежали мурашки, но человек, который превращал в эту жуть вполне безобидные тыквы, был куда страшнее своих творений. Казалось, он многие века жарился на ярком калифорнийском солнце до тех пор, пока оно не выпарило из его тела все соки. Остались только кости и сухожилия, обтянутые морщинистой коричневой кожей. Голова резчика напоминала тыкву, но не красивую круглую, а приплюснутую снизу и сужающуюся кверху. А его янтарные глаза горели чуть затуманенным, но опасным светом.

Томми Сацману стало еще хуже, когда он неосторожно перевел взгляд со страшных тыквенных лиц на лик старого резчика. Мальчик сказал себе, что это глупо и вновь он волнуется понапрасну. У него вообще в последнее время вошло в привычку пугаться при первых проявлениях агрессии в ком-либо, впадать в панику даже при намеке на угрозу. В некоторых семьях двенадцатилетних детей учили честности, правилам приличия, вере в бога. А вот родители Томми и его старший брат Френк своими действиями развивали в мальчике осторожность и подозрительность. Даже в хорошем настроении отец и мать относились к нему, как к постороннему, а уж в плохом наказывали по любому поводу, вымещая на нем злость и раздражение на весь мир. Для Френка же Томми всегда был козлом отпущения. И в результате Томми Сацман практически постоянно пребывал в тревоге.

Каждый декабрь этот пустырь заполнялся елками, летом заезжие торговцы использовали его для продажи чучел животных или картин на бархате. А в преддверье Хэллоуина[14]14
  Хэллоуин – канун Дня всех святых отмечается 31 октября. Символы праздника – ведьма на метле и выдолбленная тыква с прорезанными глазами и ртом. Непременное блюдо на столе в этот день – тыквенный пирог.


[Закрыть] пол-акра, расположенные между супермаркетом и банком, становились царством оранжевых тыкв. Всех размеров и форм, они лежали рядами, из них складывали пирамиды. Две, а то три тысячи тыкв ждали, пока из них приготовят начинку для пирогов или превратят в фонари.

Резчик сидел на металлическом стуле в дальнем углу пустыря. Виниловая обивка спинки и сиденья местами изменила цвет, потрескалась, чем-то напоминая лицо старика. Он держал тыкву на коленях, резал ее острым ножом и другими инструментами, разложенными под рукой на пыльной земле.

Томми Сацман не помнил, как он пересек это море тыкв. Вроде бы вылез из кабины, едва отец припарковался у тротуара, – это в голове отложилось, – а уже в следующее мгновение стоял в дальнем углу пустыря, в нескольких футах от этого необычного скульптора.

Десяток законченных фонарей лежали горкой на целых тыквах. Старик не просто вырезал грубые отверстия в виде глаз и рта. Он осторожно, слоями, подрезал шкуру, отчего на тыкве проступали черты лица. Пускал в ход краску, и каждое его творение обретало демоническую индивидуальность. Четыре банки с краской – красной, белой, зеленой и черной – стояли рядом со стулом. Каждая со своей кисточкой.

Фонари ухмылялись и хмурились, одни злобно, другие плотоядно смотрели на Томми. Их раскрытые рты – это тебе не просто дыры, как на обычных тыквенных фонарях, – резчик снабдил длинными клыками.

И все тыквы таращились на Томми. У мальчика даже возникло ощущение, что они его видят.

А когда Томми оторвался от тыкв, то заметил, что и старик пристально смотрит на него. Янтарные глаза засверкали, как только поймали взгляд мальчика.

– Тебе бы хотелось взять одну из моих тыкв? – спросил старик. Голос холодный, сухой, каждое слово резкое, отрывистое.

Томми потерял дар речи. Хотел сказать: «Нет, сэр, благодарю вас, сэр, нет», – но слова застряли в горле, словно он пытался проглотить большой кусок мякоти тыквы.

– Выбери ту, что тебе понравилась больше остальных, – резчик обвел рукой свои творения, но его глаза не отрывались от лица Томми.

– Нет, э... нет, благодарю, – наконец-то у Томми прорезался голос, дрожащий, с паническими нотками.

"Что со мной? – спросил он себя. – С чего такой страх ? Это всего лишь старик, который режет тыквы, превращая их в фонари".

– Тебя волнует цена? – спросил резчик.

– Нет.

– Потому что платить придется только за тыкву человеку, который сидит у ворот, цена одна для всех, а мою работу ты оценишь сам. Дашь, сколько, по-твоему, она стоит.

Когда старик улыбнулся, лицо его изменилось. И не в лучшую сторону.

День выдался погожим. Солнце пробивалось в зазоры между облаками, ярко освещая одни пирамиды из тыкв, тогда как другие оставались в глубокой тени. Но, несмотря на теплую погоду, холод схватил Томми в свои объятия и не отпускал.

Наклонившись вперед над недоделанным фонарем, который лежал у него на коленях, старик продолжил:

– Дашь мне, сколько захочешь... хотя должен предупредить: ты получаешь, что даешь.

Еще улыбка. Похуже первой.

– Э... – только и смог вымолвить Томми.

– Ты получаешь, что даешь, – повторил резчик.

– Правда? – спросил Френк, в отличие от Томми, крепкий, мускулистый, абсолютно уверенный в себе, шагнув к готовым фонарям-тыквам. Судя по всему, он слышал весь разговор. Конечно же, Френк указал на самое страшное из творений старика. – Сколько стоит этот фонарь?

Резчику не хотелось переключаться с Томми на Френка, а Томми просто не мог первым отвести глаз. Во взгляде старика ему чудилось что-то странное, непонятное и страшное: дети-калеки, бесформенные существа, как из кошмарных снов, ходячие мертвецы.

– Сколько стоит этот фонарь, старик? – повторил Френк.

Наконец резчик посмотрел на Френка... и улыбнулся. Взял лежащую на коленях тыкву, положил на землю, но не встал.

– Как я уже сказал, ты платишь, сколько считаешь нужным, и получаешь то, что даешь.

Френк взял в руки выбранный им фонарь. Тыква, из которой его вырезали, была большой, но не круглой, а бесформенной, расширяющейся книзу, с отвратительными наростами. Стараниями старика тыква стала еще более страшной: во рту сверху и снизу торчали по три зуба, дыра вместо носа заставила Томми вспомнить прокаженных, о которых частенько заходил разговор у костра в летнем лагере. Раскосые глаза размерами не уступали лимону. Насквозь старик прорезал только зрачок – по злобному эллипсу в центре каждого глаза. Эту тыкву старик полностью выкрасил в черный цвет, оставив лишь несколько полосок оранжевого на месте морщин у уголков глаз и рта. Морщины эти только усиливали ужас, которым веяло от тыквы.

Естественно, Френк просто не мог выбрать другую тыкву. Его любимыми фильмами были "Техасская резня" и сериал "Пятница, тринадцатое" о безумном убийце Джейсоне. Когда Томми и Френк смотрели эти фильмы по видику, Томми всегда жалел жертв, тогда как Френк восхищался убийцей. После просмотра "Полтергейста" Френк сокрушался из-за того, что вся семья выжила: он-то надеялся, что маленького мальчика сожрет какая-нибудь тварь, а потом выплюнет косточки, как арбузные семечки. "Черт, – прокомментировал Френк фильм, – хорошо хоть у собаки кишки вырвали".

И теперь Френк держал в руках черную тыкву-фонарь, с улыбкой изучая ее зловещие черты. Он вглядывался в зрачки, словно глаза фонаря были настоящими, а в их глубинах таились какие-то мысли... Казалось, "взгляд" тыквы загипнотизировал его.

"Положи ее, – мысленно молил Томми. – Ради бога, Френк, положи ее и давай уйдем отсюда".

Резчик теперь пристально наблюдал за Френком. Старик застыл, будто хищник, изготовившийся к прыжку.

Облака сдвинулись, закрыв солнце.

По телу Томми пробежала дрожь.

Оторвав, наконец, взгляд от тыквы, Френк спросил резчика: "Я дам вам, сколько захочу?"

– И получишь то, что дашь.

– Сколько бы я ни дал, фонарь будет мой?

– Да, но ты получишь то, что дашь, – отрубил старик.

Френк положил черную тыкву на землю, вытащил из кармана пригоршню мелочи. Улыбаясь, шагнул к старику, протягивая пятицентовик.

Резчик потянулся за монетой.

– Нет! – протестующе воскликнул Томми.

И Френк, и старик в изумлении уставились на него.

– Нет, Френк, это плохая тыква, – продолжил Томми. – Не покупай ее. Не приноси домой.

Мгновение Френк продолжал таращиться на Томми, словно не мог поверить своим ушам, потом расхохотался.

– Ты всегда был сосунком, но я и представить себе не мог, что ты можешь испугаться тыквы.

– Это плохая тыква, – стоял на своем Томми.

– Ты боишься темноты, боишься высоты, боишься тех, кто может жить в чулане, боишься половины мальчишек, которых встречаешь, а теперь вот испугался еще и тыквы, – Френк рассмеялся вновь, и в смехе его, помимо веселья, слышались презрение и отвращение.

Рассмеялся и старик, только веселья в его смехе не чувствовалось.

Томми пронзила ледяная стрела страха, и он подумал, что, может, он действительно сосунок, боящийся даже собственной тени? Может, у него проблемы с головой? Школьный психолог говорила, что он "слишком чувствительный". Его мать говорила, что у него "слишком богатое воображение", а его отец говорил, что ему "недостает практичности, что он – мечтатель". Может, все это правда и со временем он попадет в психиатрическую клинику, будет сидеть в комнате со стенами, обитыми поролоном, разговаривать с призраками и есть мух. Но, черт побери, при этом он знал, что черная тыква – зло.

– Эй, старик, – Френк отвернулся от Томми. – Вот пятицентовик. Я действительно могу купить на него этот фонарь?

– Я беру пятицентовик за свою работу, но тебе придется заплатить за саму тыкву человеку у ворот.

– Договорились, – кивнул Френк.

Резчик выхватил пятицентовик из руки Френка.

Томми снова пробрал озноб.

Френк наклонился, поднял тыкву. В этот самый момент солнце прорвалось сквозь облака. Колонна света упала на ту часть пустыря, где они стояли.

Только Томми увидел, что произошло в этот момент. Засверкали оранжевые бока тыкв, зеленый отсвет лег на пыль, блеснул металл стула, но солнечный свет не коснулся старика-резчика. Обошел его, оставив в тени. Такого просто не могло быть, но... старика словно окружала некая субстанция, которая отталкивала свет.

Томми ахнул.

Старик бросил на Томми грозный взгляд, будто был не человеком, а духом бури и мог в мгновение ока сбить мальчика с ног порывом ветра, залить дождем, испепелить молниями, оглушить громовыми раскатами. Мрачный огонь его янтарных глаз обещал боль и страдания.

Облака вновь скрыли солнце.

Старик подмигнул.

"Мы – покойники", – с тоской подумал Томми.

Стоящий с тыквой в руках Френк исподлобья глянул на старика, ожидая услышать, что обещание продать фонарь за пятицентовик – шутка.

– Я действительно могу взять эту тыкву?

– Сколько я могу повторять одно и то же?

– А сколько у вас ушло на нее времени? – спросил Френк.

– Около часа.

– И вы готовы работать за пятицентовик в час?

– Я работаю за удовольствие. Нравится мне вырезать из тыкв фонари, – и старик вновь подмигнул Томми.

– Вы что, слабоумный? – спросил Френк, обаятельно улыбаясь.

– Возможно. Возможно.

Френк пристально посмотрел на старика, казалось, ощутив малую толику того, что чувствовал Томми, пожал плечами и, держа перед собой черный фонарь, направился к тому месту, где его отец выбирал тыквы для большой вечеринки, намеченной на завтра.

Томми хотелось броситься вслед за Френком, убедить его вернуть черную тыкву, получив взамен пятицентовик.

– Послушай, – остановил его голос резчика, который вновь принялся за тыкву, что лежала у него на коленях.

Старик был такой костлявый, что Томми буквально слышал, как при каждом движении кости трутся друг о друга.

– Послушай меня, мальчик...

"Нет, – думал Томми. – Я не буду слушать. Я убегу. Убегу".

Однако неведомая сила, исходившая от старика, пригвоздила Томми к земле. Он просто не мог пошевелиться.

– Ночью, – янтарные глаза старика потемнели, – фонарь, который купил твой брат, превратится во что-то иное. Его челюсти смогут двигаться. Зубы станут острыми, как бритвы. Когда все уснут, он пройдется по твоему дому... и воздаст каждому по заслугам. К тебе он придет последнему. Как, по-твоему, чего ты заслуживаешь, Томми? Видишь, я знаю твое имя, хотя твой брат ни разу его не произнес. Что должна сделать с тобой черная тыква, Томми? А? Чего ты заслуживаешь?

– Кто вы? – еле выдавил из себя мальчик.

Но резчик только молча усмехнулся.

Внезапно ноги Томми отклеились от земли и он побежал.

Догнав Френка, попытался убедить его вернуть черную тыкву, но слова о том, что она таит в себе опасность, вызвали у брата лишь смех. Томми попытался выбить фонарь из рук Френка, но тот держал его крепко да еще так двинул Томми, что тот повалился на пирамиду тыкв. Френк вновь рассмеялся, больно наступил брату на ногу, когда тот попытался встать, и ушел.

Сквозь слезы, брызнувшие из глаз, Томми посмотрел на дальний угол пустыря и увидел, что резчик наблюдает за ним.

Старик помахал ему рукой.

С гулко бьющимся сердцем Томми захромал к выходу с пустыря, пытаясь найти способ убедить Френка в исходящей от тыквы опасности. Но Френк уже укладывал свою покупку на заднее сиденье "Кадиллака". Их отец заплатил и за фонарь, и за остальные выбранные тыквы. Томми опоздал.

Глава 2

Дома Френк отнес черную тыкву в свою спальню и поставил на стол в углу под постером Майкла Берримана в роли безумного убийцы в фильме «У холмов есть глаза».

Томми наблюдал, стоя у открытой двери.

В кладовке Френк нашел толстую ароматическую декоративную свечку и вставил ее в тыкву. Судя по размеру, свеча могла гореть как минимум двое суток. Страшась света, вспыхнувшего в глазах фонаря, Томми, однако, понаблюдал, как Френк ставит на место вырезанную "крышку" фонаря-тыквы. Мерцание света на зубах тыквы создавало иллюзию, что толстый язык непрерывно облизывает губы. А дыру-нос, прямо-таки как у прокаженного, словно заполнял желтоватый гной.

– Невероятно! – воскликнул Френк, отойдя на полшага и любуясь своим приобретением. – Старый пердун в своем деле гений!

Ароматическая свеча насыщала воздух ароматом роз.

И хотя Томми не помнил, где читал об этом, внезапно в голову пришла мысль о том, что аромат роз свидетельствует о присутствии душ умерших. Так что причина появления этого аромата не стала для него загадкой.

– Какого черта? – Френк поморщился. Поднял крышку фонаря, заглянул внутрь. Мерцающий оранжевый свет забегал по его лицу, искажая черты. – Свеча должна пахнуть лимоном. Никаких роз, ничего девчачьего.

В большой просторной кухне Лу и Кайл Сацман, мать и отец Томми, сидели за столом с мистером Хаузером, менеджером фирмы, которая специализировалась на обслуживании праздничных мероприятий. Они составляли меню для завтрашней хэллоуинской вечеринки, постоянно напоминая мистеру Хаузеру, что еду должно готовить из продуктов высшего качества.

Томми прошел за их спинами, надеясь остаться невидимым. Взял из холодильника банку "коки".

Теперь его отец и мать убеждали менеджера, что все должно "выглядеть впечатляюще": закуски, цветы, бар, униформа официантов, приготовленные блюда – все-все, все, дабы каждый гость понял, что находится в аристократическом доме.

Присутствия детей на вечеринке не предполагалось. Более того, Томми и Френку наказали не выходить из своих комнат и сидеть тихо: ни телевизора, ни стерео, никаких занятий, которыми они могли бы привлечь к себе внимание гостей.

И приглашенные состояли исключительно из спонсоров и партийных боссов, от благоволения которых зависела политическая карьера Кайла Сацмана. Он уже заседал в сенате штата Калифорния, но на выборах, до которых оставалась неделя, баллотировался в палату представителей Конгресса США. Так что этой вечеринкой он выражал свою признательность денежным мешкам и партийным чиновникам, которые обеспечили его номинацию прошлой весной. Дети, конечно, только мешались бы под ногами.

Собственно, родители Томми вспоминали о нем только в дни больших избирательных митингов, на пресс-конференциях и в первые минуты приемов по случаю победы на выборах. Томми это устраивало. Нравилось ему оставаться невидимкой. В тех же редких случаях, когда он попадался на глаза отцу или матери, они неизбежно критиковали все, что он говорил или делал, любое выражение его лица.

"Мистер Хаузер, – говорила Лу, – надеюсь, вы понимаете, что гости не должны принять большие креветки за маленьких лобстеров".

Пока явно нервничающий менеджер убеждал Лу, что качество их фирма гарантирует, Томми тихонько отошел от холодильника и взял два "милано" из коробки с пирожными.

– Наши гости – важные люди, – должно быть, в десятый раз сообщил менеджеру Кайл. – Влиятельные и утонченные, которые привыкли к самому лучшему.

В школе Томми учили, что политика – это сфера деятельности, которую выбирали многие просвещенные люди, чтобы служить обществу. Он знал, что все это чушь собачья. Его родители вечерами подолгу планировали политическую карьеру отца, но, подслушивая их разговоры, Томми не уловил ни единого слова насчет служения людям или улучшения общества. Да, конечно, на публике, с трибун, они говорили только об этом: "права трудящихся, голодные, бездомные"... но наедине – никогда. Вдали от чужих ушей речь шла исключительно о "спонсорской поддержке", "сокрушении оппозиции" или о том, чтобы "засунуть новый закон кому-то в задницу". А Сацманам и всем тем, в ком они видели "своих", политика нужна была для того, чтобы завоевать уважение, заработать деньги и, что самое главное, обрести власть.

Томми понимал, что людям нравилось, когда их уважают, поскольку его не уважал никто. И с деньгами ему все было ясно. А вот власть ставила его в тупик. Он никак не мог взять в толк, почему его отец и многие из тех, чьи имена звучали в их доме, тратят столько времени и усилий, чтобы добиться ее. Какое удовольствие можно получить от того, что ты приказываешь людям, говоришь им, что надо делать? А если ты отдашь неправильный приказ и тогда, выполняя его, кто-то получит травму, что-то сломает, а то и погибнет? И как можно рассчитывать на любовь людей, если они в твоей власти? Вот, к примеру, Томми находился во власти Френка, абсолютной власти, под его полным контролем... и ненавидел брата.

Иногда Томми казалось, что он единственный здравомыслящий человек в семье. А иногда, наоборот, что они все нормальные, а он – сумасшедший. В любом случае, здоровый или больной, Томми точно знал, что у него нет ничего общего с собственной семьей.

Когда он выскальзывал из кухни с банкой "коки" и двумя "милано", завернутыми в бумажную салфетку, его родители донимали мистера Хаузера вопросами о шампанском.

В коридоре второго этажа, у раскрытой двери в комнату Френка, Томми остановился, чтобы взглянуть на тыкву. Все ее отверстия светились изнутри.

– И что это мы несем? – спросил Френк, внезапно появившись на пороге. Схватил Томми за рубашку, втащил в комнату, захлопнул дверь, конфисковал пирожные и "коку". – Спасибо, сопляк. Я как раз подумал, что неплохо бы перекусить, – он прошел к столу и положил добычу на стол рядом с фонарем-тыквой.

Глубоко вдохнув, понимая, к чему приведут возражения, Томми сказал:

– Это мое.

Френк изобразил изумление.

– Неужели мой маленький брат – жадный обжора, который не знает, что нужно делиться с ближними?

– Отдай мне мои "коку" и пирожные.

Улыбка Френка превратилась в акулий оскал.

– Видит бог, дорогой братец, ты должен получить хороший урок. Жадных маленьких обжор надо выводить на путь исправления.

Томми мог бы уйти, оставить добычу Френку, спуститься на кухню за еще одной банкой "коки" и пирожными. Но он знал, что его жизнь, и без того нелегкая, станет куда хуже, если он безропотно подчинится, не предприняв попытки противостоять – пусть надежды на победу не было никакой – этому незнакомцу, который вроде бы приходился ему братом. Полная капитуляция могла только подтолкнуть Френка к новым издевательствам, которых и без того хватало.

– Мне нужны мои пирожные и "кока", – настаивал Томми, гадая, а стоит ли умирать за пирожные, даже если это "милано".

Френк бросился на него.

Они упали на пол, молотя друг друга кулаками, пинаясь, но стараясь производить как можно меньше шума – не хотели привлекать внимания родителей. Томми – потому что знал, что вину возложат на него. Френк был любимчиком Кайла и Лу и, соответственно, не мог сделать ничего плохого. Френк же хотел сохранить завязавшееся сражение в тайне, потому что отец тут же положил бы ему конец, не дав оттянуться по полной.

Во время драки Томми изредка бросал взгляд на фонарь, который словно наблюдал за ними со стола, и у него не осталось ни малейшего сомнения в том, что ухмылка тыквы делалась все шире и шире.

Наконец, Томми, избитого и обессиленного, загнали в угол. Оседлав брата, Френк влепил ему пару оплеух, от которых загудело в ушах, а потом начал срывать с Томми одежду.

– Нет! – прошептал Томми, который понял, что его не только побили, но и хотят унизить. – Нет, нет.

Из последних сил он попытался сопротивляться, но с него содрали рубашку, а потом сдернули до щиколоток джинсы и трусы. Потом поставили на ноги и то ли повели, то ли потащили к двери.

Френк распахнул дверь, вытолкнул Томми в коридор и крикнул: "Мария! Мария, пожалуйста, подойди сюда!"

Молодая мексиканка приходила к ним в дом дважды в неделю готовила, убиралась и гладила. В этот день она работала.

– Мария!

В ужасе от мысли, что служанка увидит его голым, Томми поднялся на ноги, схватился за джинсы, попытался одновременно бежать и надеть их, споткнулся, упал, вскочил вновь.

– Мария, где же ты? – Френк давился смехом.

Тяжело дыша, всхлипывая, Томми каким-то чудом успел нырнуть в свою комнату за секунду до того, как в коридоре появилась Мария. Привалился к закрытой двери, обеими руками держась за пояс джинсов и дрожа всем телом.