Текст книги "Город Ночи"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 26

Неся в левой руке по чемодану с оружием, Карсон и Майкл вышли из «Другой Эллы».

Будучи дочерью детектива, который, по мнению руководства, свернул на кривую дорожку, Карсон верила, что другие копы наблюдают за ней более пристально, чем за кем-то еще. Она это понимала, негодовала по этому поводу… но отдавала себе отчет, что, возможно, истинная причина этих подозрений – лишь ее слишком богатое воображение.

Тем не менее, направляясь к седану без полицейских знаков отличия, закончив все дела с хамкой Франсиной и обходительным Годо, она нисколько бы не удивилась, если бы путь ей преградили сотрудники внутренней службы безопасности, объявив, что она арестована.

Каждый пешеход, похоже, подозрительно поглядывал на чемоданы, которые несли она и Майкл. Двое мужчин и женщина, стоявшие на противоположной стороне улицы, просто не спускали с них глаз.

Почему кто-то выходит из ресторана с чемоданами? Если люди что-то заказывают навынос, то чемоданами еду с собой не таскают.

Они положили чемоданы в багажник седана, и Карсон тронула автомобиль с места. Они покинули Фобур Марини, въехали во Французский квартал. Никто и не думал их арестовывать.

– Куда теперь? – спросил Майкл.

– Покружим.

– Круто.

– Мы должны все обдумать.

– Обдумать что?

– Цвет любви, звук аплодисментов. Как ты думаешь, что нам нужно обдумать?

– Нет у меня настроения думать, – ответил Майкл. – Раздумья приведут к тому, что нас убьют.

– Как мы доберемся до Виктора Франкенштейна?

– Гелиоса.

– Франкенштейн, Гелиос… это тот же Виктор. Как мы доберемся до Виктора?

– Может, я суеверный, но мне хотелось бы, чтобы у Виктора было другое имя.

– Почему?

– Виктор – это тот, кто побеждает своего врага. «Виктор» – означает «победитель».

– Помнишь парня, которого мы арестовали в прошлом году за двойное убийство в антикварном магазине на Ройял?

– Конечно. У него было три яйца.

– При чем тут яйца? – нетерпеливо спросила Карсон. – Мы узнали об этом только по результатам медицинского осмотра в тюрьме, куда его доставили после ареста и предъявления предварительного обвинения.

– Яйца тут ни при чем, – признал он. – Просто такие мелочи врезаются в память.

– Я хотела сказать, что звали его Чемп Чемпион, но он все равно остался неудачником.

– Его настоящее имя – Ширли Чемпион, и это все объясняет.

– Он официально поменял имя и стал Чемпом.

– Кэри Грант родился Арчи Личем. Значение имеет только имя, которое дают при рождении.

– Сейчас я сверну к тротуару, ты опустишь стекло и спросишь любого пешехода, видел ли он хоть один фильм Арчи Лича. Вот ты и увидишь, насколько важно имя, которое дают при рождении.

– Мерилин Монро на самом деле Норма Джин Мортенсон, – напомнил Майкл, – вот почему она и умерла молодой от передозы.

– Это один из тех моментов, когда ты решил стать невыносимым?

– Я знаю, обычно это по твоей части. А как насчет Джоан Кроуфорд? Она родилась Люсиль Лесюэр. Этим и объясняется ее привычка бить детей проволочной вешалкой для пальто.

– Кэри Грант никого не бил вешалкой для пальто и прожил фантастическую жизнь.

– Да, но он был величайшим актером в истории кинематографа. Эти правила к нему неприменимы. Виктор и Франкенштейн – очень сильные имя и фамилия, и он родился с обеими. И что бы ты ни сказала, я чувствовал бы себя более комфортно, если бы мать назвала его Нэнси.

* * *

– Что они делают? – нетерпеливо спросила Синди, вновь бросив короткий взгляд на карту города, высвеченную на дисплее.

Бенни давно уже не отрывал глаз от дисплея, потому что Синди сидела за рулем.

– Она поворачивает на каждом перекрестке, всегда в разные стороны, движется зигзагом, как слепая крыса в лабиринте.

– Может, они знают, что мы у них на хвосте?

– Они не могут этого знать. Они не могут нас видеть.

Поскольку Лавуэллы ориентировались на сигнал транспондера, который Дули установил под капотом седана, они могли обойтись без визуального контакта. Так что преследовали детективов, держась в нескольких кварталах от них, но ехали по параллельным улицам.

– Я знаю, в каком она состоянии.

– В смысле?

– Она – как слепая крыса в лабиринте.

– Я не говорил, что она в таком состоянии. Я вообще не знаю, в каком она состоянии. Я говорил только о том, как она ведет машину.

– Большую часть времени я тоже напоминаю себе слепую крысу в лабиринте. И она бездетная, как и я.

– Кто?

– Детектив О’Коннор. Она уже могла нарожать полдюжины детей, но не родила ни одного. Она бесплодна.

– Ты не можешь знать, что она бесплодна.

– Я знаю.

– Может, она просто не хочет детей.

– Она женщина. Она хочет.

– Она снова повернула, на этот раз налево.

– Видишь?

– Что я должен видеть?

– Она бесплодна.

– Она бесплодна, потому что повернула налево?

– Как слепая крыса в лабиринте, – очень серьезно ответила Синди.

* * *

При выезде на Шартр-стрит Карсон повернула направо, проехала мимо Наполеон-Хауз.

– Подобраться к Виктору в «Биовижн» не удастся. Слишком много людей, слишком много свидетелей, возможно, не все они – созданные им люди.

– Мы можем расстрелять его в автомобиле, на подъезде или при выезде.

– На городской улице? Если мы и выживем после этого, я не хочу провести остаток дней в тюрьме со всеми твоими бывшими подружками.

– Мы изучим его маршрут и найдем тихое место, где свидетелей не будет.

– У нас нет времени на изучение его маршрута, – напомнила Карсон. – На нас тоже охотятся. И мы оба это знаем.

– Секретная лаборатория, о которой мы говорили раньше. Место, где он… их создает.

– У нас нет времени, чтобы найти это место. А кроме того, оно охраняется лучше, чем Форт-Нокс.

– Надежность охраны Форт-Нокс, возможно, сильно преувеличена. Плохиши поняли это еще в «Голдфингере».

– Мы не плохиши, и это не кино. Лучше всего разобраться с ним в его доме.

– Это особняк. Там много слуг.

– Нам придется пройти сквозь них, прямо к нему, и быстро.

– Мы не спецназ.

– Мы и не парковый патруль.

– А если кто-то из слуг такие же люди, как мы? – обеспокоился Майкл.

– Таких там не будет. В его доме наверняка нет ни одного настоящего человека. Такой может случайно увидеть или услышать лишнее. Нет, все его слуги должны принадлежать к Новой расе.

– У нас не может быть стопроцентной уверенности.

На Декатур-стрит, рядом с Джексон-сквер, где стояли кареты, на которых туристов возили по Французскому кварталу, один из обычно спокойных мулов вдруг покинул свое место у тротуара. Возница и полицейский бросились за мулом, который бегал по кругу, таща за собой карету и блокируя движение транспорта.

– Может, старушка Франсина засунула ему в зад чью-то голову, – предположил Майкл.

– Значит, разбираемся с Виктором в его доме в Садовом районе, – подвела черту Карсон.

– Может, имеет смысл уехать из Нового Орлеана. Укрыться в каком-нибудь месте, где он не сможет нас найти, и там более тщательно разработать операцию.

– Да. Подумать в спокойной обстановке. Неделю. А то и две. Может, вообще не возвращаться в Новый Орлеан?

– Не самый плохой вариант.

– Для триумфа зла нужно только одно…

– …чтобы хорошие люди ничего не делали, – закончил за нее Майкл. – Да, где-то я это уже слышал.

– Я думаю, это сказал Тигер, но, возможно, Пух.

Возница ухватился за уздечку. Мул успокоился, и его отвели к тротуару. Автомобили двинулись дальше.

– Он знает, что мы нацелились на него. Даже если мы уедем из города, Виктор не успокоится, пока не найдет нас, Майкл. Мы постоянно будем в бегах.

– Звучит романтично, – ответил он.

– Давай без этого, – предупредила Карсон. – Розарий Обри был не самым удачным местом, а это еще хуже.

– А вообще для этого будет место?

Какое-то время они ехали молча. Она повернула направо на следующем перекрестке и только тогда заговорила:

– Возможно. Но только если мы сможем уничтожить Гелиоса до того, как его люди вырвут нам кишки и бросят в Миссисипи.

– Умеешь ты вдохновить мужчину на подвиги.

– А теперь заткнись. Заткнись, и все. Хватит об этом. Если мы начнем вздыхать друг о друге, то не сможем сосредоточиться на деле. А если такое случится, можно считать, что мы мертвы.

– Жаль, что остальной мир не может увидеть твою нежную сторону.

– Я серьезно, Майкл. Не хочу говорить о тебе и обо мне. Мы должны выиграть войну.

– Ладно. Хорошо. Я тебя слышу. Я заткнулся. – Он вздохнул. – У Чемпа Чемпиона три яйца, а я скоро останусь без единого. Они просто усохнут.

– Майкл, – предупредила она.

Он вновь вздохнул и больше ничего не сказал.

Еще через пару кварталов она искоса глянула на него. Такой красавчик. И он это знал.

– Мы должны найти тихое местечко, чтобы осмотреть наше новое оружие и зарядить его и дополнительные обоймы.

– Городской парк, – предложил Майкл. – Поедем по служебной дороге в то место, где два года тому назад мы нашли мертвого бухгалтера.

– Голову парня, которого задушили четками?

– Нет, нет. То был архитектор. Я говорю о парне в ковбойском костюме.

– Ах да, в ковбойском костюме из черной кожи.

– Темно-синей, – поправил ее Майкл.

– Не буду спорить, раз ты так говоришь. В моде ты разбираешься лучше. Тело лежало на обочине служебной дороги.

– Я говорю про то место, где мы нашли не тело, а голову, – уточнил Майкл.

– Мы прошли сосновую рощу.

– А потом мимо нескольких дубов.

– И попали на поляну. Я помню. Действительно подходящее местечко.

– И очень славное. Вдали от троп, по которым бегают трусцой. Там нам никто не помешает.

– Киллер тоже не хотел, чтобы ему мешали.

– Совершенно верно.

– Сколько у нас ушло времени, чтобы выследить его… Четыре недели?

– Чуть больше пяти.

– Ты так классно его подстрелил.

– Рикошет от лезвия его топора, – улыбнулся Майкл.

– Жаль только, что я стояла слишком близко.

– А что, не удалось отчистить мозги?

– Когда я сказала в химчистке, от чего пятна, они и браться не стали. А пиджак был совсем новый.

– Не моя вина. Такой рикошет – Божья работа.

Карсон расслабилась. Так-то лучше. Не то что отвлекающий от дела, нервирующий романтический разговор.

Глава 27

В секционном зале (белый кафель пола и стен, стол из нержавеющей стали) Виктор, препарируя тело детектива Джонатана Харкера, обнаружил исчезновение пятидесяти фунтов плоти.

Из дыры в торсе свисала грубо оборванная пуповина. Судя по разорванным брюшине и груди, какое-то неизвестное живое существо (назовем его паразитом) сформировалось в теле Харкера, достигло уровня развития, при котором могло существовать независимо от хозяина, и вырвалось наружу, убив при этом Харкера.

Такая версия не могла не вызвать тревоги.

Рипли, который фиксировал на видеокамеру все вскрытия, увиденное просто потрясло.

– Мистер Гелиос, сэр, он родил.

– Это нельзя назвать родами. – В голосе Гелиоса слышалось нескрываемое раздражение.

– Мы не способны к репродукции. – По тону Рипли чувствовалось: сама мысль о том, что Харкер дал кому-то жизнь, – чистое святотатство.

– Это не репродукция, – ответил Виктор. – Это злокачественная опухоль.

– Но, сэр… самодостаточная, мобильная опухоль?

– Я хотел сказать, мутация, – нетерпеливо объяснил Виктор.

В резервуаре сотворения Рипли получил всю информацию по физиологии как Старой, так и Новой расы. Он мог понять эти биологические нюансы.

– Паразитный симбионт спонтанно развился в плоти Харкера, а когда смог существовать самостоятельно… отделился.

Рипли остановил видеосъемку и вытаращился на Виктора, его лицо побледнело. Кустистые брови придавали его лицу выражение изумленности.

Виктор уже не мог вспомнить, почему он решил создать Рипли с такими кустистыми бровями. Теперь они выглядели абсурдно.

– Мистер Гелиос, сэр, вы уж меня простите, но именно этого вы и хотели, возникновения симбионта, который, мутируя, отделился бы от Харкера? Сэр, но для чего?

– Нет, Рипли, разумеется, я этого не планировал. Есть у Старой расы полезная поговорка: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

– Сэр, простите меня, но вы – конструктор нашей плоти, наш создатель, господин. Как могло произойти с нашей плотью что-то такое, чего вы не понимаете… или не смогли предвидеть?

Теперь уже изумленным выражением лица дело не ограничивалось. Рипли определенно упрекал его.

А Виктор упреков не любил.

– Наука продвигается вперед большими шагами, но иногда делает пару шажочков назад.

– Назад? – Получивший образование в резервуаре сотворения Рипли иной раз с трудом соотносил свои ожидания и реальность. – Наука в общем да, сэр, она иногда движется не в том направлении. Но не вы. Не вы, не Новая раса.

– Главное – помнить, что шаги вперед гораздо шире, чем шажочки назад, и их существенно больше.

– Но это огромный шаг назад, сэр. Я хочу сказать… наша плоть… выходит из-под контроля, не так ли?

– Твоя плоть не выходит из-под контроля, Рипли. Откуда в тебе такое мелодраматическое отношение к случившемуся? Ты падаешь в моих глазах.

– Извините, сэр. Дело в том, что пока я ничего не понимаю. Я уверен: когда хорошенько об этом подумаю, то смогу разделить ваше хладнокровие в этом вопросе.

– Харкер не предвестник грядущего. Он – аномалия. Он – уникальный случай. Таких мутаций больше не будет.

Возможно, паразит не просто кормился внутренностями Харкера, но встроил два его сердца в себя, вместе с легкими и другими внутренними органами, сначала делил их с Харкером, а потом забрал с собой. Ни сердец, ни всего остального Виктор в трупе не нашел.

Согласно Джеку Роджерсу (настоящему судебно-медицинскому эксперту, уже мертвому и замененному дублем) детективы О’Коннор и Мэддисон сообщили ему о каком-то существе, напоминающем тролля, которое вылезло из Харкера, как бабочка из кокона. Они также видели, что оно нырнуло в люк ливневой канализации.

К тому времени, когда Виктор закончил вскрытие Харкера и подготовил образцы тканей для дальнейших исследований, настроение у него заметно ухудшилось.

А после того как они запаковали останки Харкера для отправки на свалку «Кроссвудс», Рипли неожиданно спросил:

– Где теперь тот второй Харкер, что отделился от первого, мистер Гелиос?

– Его унесло в ливневую канализацию. Он мертв.

– Откуда вы знаете, что он мертв?

–  Знаю, – жестко ответил Виктор.

Они повернулись к Уильяму, дворецкому, труп которого ждал на втором столе для вскрытия.

Виктор не сомневался, что причины, по которым Уильям отгрызал пальцы, чисто психологические, но тем не менее вскрыл брюшину и проверил органы, чтобы убедиться, что там не начал формироваться тот же паразит, что и у Харкера. Никаких свидетельств мутации не нашел.

Специальной пилой собственной конструкции (с алмазным лезвием, обычные пилы кости Нового человека не брали) Виктор вскрыл череп Уильяма, вытащил мозг, поместил в раствор формалина для сохранения и последующего изучения.

Случившееся с Уильямом не произвело на Рипли никакого впечатления. С подобным он уже сталкивался.

Виктор создавал идеальное существо с идеальным разумом, но контакты со Старой расой иной раз наносили рожденным из резервуаров сотворения непоправимый урон.

И проблема эта не имела разрешения до тех пор, пока Старая раса оставалась на поверхности земли со своим социальным порядком и моралью. А вот после Последней войны, когда уничтоженная Старая раса перестала бы разлагать Новых людей, все они сотни и тысячи лет сохраняли бы идеальное здоровье, как физическое, так и психическое.

– Мистер Гелиос, сэр, – обратился Рипли к Виктору после завершения вскрытия Уильяма, – вы меня извините, но у меня из головы не выходит эта мысль. Может ли произошедшее с Харкером случиться со мной?

– Нет, я же сказал тебе, это аномалия.

– Но, сэр, еще раз прошу извинить за настойчивость… если вы не ожидали, что такое может случиться в первый раз, откуда у вас уверенность в том, что больше это не повторится?

Виктор стянул с себя латексные перчатки.

– Черт побери, Рипли, перестань это делать своими бровями.

– Моими бровями, сэр?

– Ты знаешь, о чем я. Приберись здесь.

– Сэр, возможно ли, что сознание Харкера, его разум как-то передались тому существу, что вырвалось из него?

Снимая халат, Виктор направился к двери секционного зала.

– Нет. Это была паразитическая мутация, и наиболее вероятно, что разума у этого паразита не больше, чем у зверя.

– Но, сэр, если этот тролль обладает разумом Харкера и теперь живет в ливневой канализации, тогда он свободен?

Слово «свободен» остановило Виктора. Он повернулся и грозно глянул на Рипли.

Едва Рипли осознал свою ошибку, брови его спустились со лба вниз и чуть ли не наползли на глаза.

– Я не хотел сказать, что случившееся с Харкером может показаться кому-то желанным.

– Не хотел, Рипли?

– Нет, сэр, не хотел. Случившееся с ним – это кошмар.

Виктор не сводил с него глаз. Рипли более не решался произнести ни слова.

Долгую паузу нарушил Виктор:

– Помимо этих идиотских бровей, ты начинаешь волноваться по малейшему поводу. Это раздражает.

Глава 28

Осторожно продвигаясь по кухне, пребывая в телячьем восторге, Рэндол Шестой представляет себе, что те же чувства испытывает и набожный монах, преклоняющий колени перед алтарем.

Впервые в жизни Рэндол дома. Да, он жил в «Руках милосердия», но это был не дом. Это было место проживания. Оно не вызывало у него никаких эмоций.

Для Старой расы дом – центр существования. Дом – лучшее убежище (и последний рубеж обороны) от разочарований и ужасов жизни.

Сердце дома – кухня. Он знает, что это правда, читал об этом в журнале о внутренней отделке дома и в другом, об освещении на кухне.

Кроме того, Марта Стюарт сказала, что это правда, а она, судя по мнению представителей Старой расы, в таких вопросах высший авторитет.

Когда в дом приходят гости, близкие друзья и соседи – часто располагаются на кухне. Самые счастливые семейные воспоминания связаны с кухней. Философы Старой расы частенько рассуждали о притягательности семейного очага, а очаг, образно говоря, опять же на кухне.

Жалюзи наполовину прикрыты. Лучи предвечернего солнца, прежде чем добраться до жалюзи, фильтруются кронами дубов. Но Рэндол все хорошо видит.

Он открывает дверцы полок и столиков, находит блюда, чашки, соусницы, стаканы. В ящиках лежат сложенные кухонные полотенца, столовые приборы, ножи, всякие приспособления для готовки.

Обычно такое количество нового вызывало у Рэндола панику. Частенько в аналогичных ситуациях он был вынужден отходить в угол и поворачиваться спиной к миру, чтобы пережить шок от столь мощного информационного потока, поступающего от органов чувств.

По какой-то причине множество новых впечатлений, которые он получает на кухне, не вгоняет его в панику. Наоборот, он очарован…

Возможно, причина в том, что он наконец-то дома. Дом человека – его крепость. Святилище. Неотъемлемая часть личности, говорит Марта. Дом – самое безопасное место.

Он – в сердце дома, в самой безопасной комнате самого безопасного места, где рождается так много воспоминаний, где каждый день наполнен теплом и смехом.

Рэндол Шестой никогда не смеялся. Улыбался только однажды. Он добрался до дома О’Коннор, укрылся от грозы в пространстве под домом, расположился в темноте, среди пауков, понял, что уж теперь-то до Арни рукой подать, вот тогда и улыбнулся.

Когда Рэндол открывает дверь кладовой, его поражает разнообразие и качество консервированной еды на полках. Он и представить себе не мог, что такое возможно.

В «Руках милосердия» еду ему приносили в комнату. Меню планировали другие. Выбора в еде у него не было. Настоять он мог только на ее цвете.

Здесь же у него разбегаются глаза. Он видит шесть разных консервированных супов.

Когда отворачивается от кладовой и открывает дверцу верхней секции холодильника, ноги его начинают дрожать, а колени подгибаться. Среди прочего он видит в морозильной камере три квартовых контейнера мороженого.

Рэндол Шестой любит мороженое. Ему никогда не давали наесться мороженым вволю.

Но радостное волнение тут же сменяется горьким разочарованием, потому что ванильного мороженого как раз и нет. Есть шоколадно-миндальное. Есть шоколадно-мятное. Есть клубнично-банановое.

Рэндол ел только белую и зеленую пищу. Главным образом белую. Ограничение цвета в еде – защита от хаоса, свидетельство аутизма. Молоко, куриные грудки, индейка, картофель, попкорн (без масла, потому что с маслом он становился слишком желтым), очищенные яблоки, очищенные груши… Он ел зеленые овощи: салат, сельдерей, фасоль, и зеленые фрукты, скажем, виноград.

Те питательные вещества, которые не входили в бело-зеленую диету, он добирал в виде белых капсул витаминов и минералов.

Из всех сортов мороженого он ел только ванильное. Он знал, что другие сорта существуют, но находил их отталкивающими из-за цвета.

А вот в доме О’Коннор ванильного мороженого не держали.

На мгновение он остро чувствует свое поражение, балансирует на грани отчаяния.

Ему хочется есть, он просто умирает от голода, а экспериментировать его никогда не тянуло. Но, к своему изумлению, он достает из морозильной камеры контейнер с шоколадно-мятным мороженым.

Никогда раньше он не ел ничего коричневого. Он выбирает шоколадно-мятное мороженое, а не шоколадно-миндальное, потому что предполагает, что в первом будут вкрапления зеленого, которые хоть как-то примирят его с коричневым.

Он достает ложку из ящика, где лежат столовые приборы, переносит контейнер с мороженым на кухонный стол. Садится, дрожа от страха.

Коричневая еда. Он может не выжить.

Сняв крышку, Рэндол обнаруживает ярко-зеленые полосы мяты в холодной коричневой массе. Знакомый цвет успокаивает его. Контейнер полон, и он сразу набирает ложку с верхом.

Поднимает ее, а потом, собравшись с духом, пытается отправить в рот. Побороть страх удается только с пятой попытки.

Ох.

Коричневое мороженое совсем не отвратительное. Наоборот, очень даже вкусное.

Потрясающе вкусное. Вторая ложка отправляется вслед за первой. Потом третья.

Он ест, а по телу растекается умиротворенность, какой он не испытывал ранее. Он еще не стал счастливым, идею счастья он воспринимает иначе, но за четыре месяца существования вне резервуара сотворения он никогда не приближался к счастью так близко.

Он пришел сюда в поисках счастья, но сначала нашел кое-что еще: дом.

Он чувствует, что его дом именно здесь, а совсем не в «Руках милосердия». Он чувствует себя в такой безопасности, что может есть коричневую еду. Возможно, потом он решится попробовать и розово-желтое клубнично-банановое мороженое. Здесь, в этих стенах, возможно все.

К тому времени, когда количество мороженого в контейнере уменьшилось наполовину, Рэндол знает, что никогда отсюда не уйдет. Это его дом.

В истории человечества можно найти множество примеров того, как Старые мужчины умирали (и убивали), защищая свои дома. Рэндол Шестой историю знает не очень хорошо, по истории в него загрузили только два гигабайта.

Вырвать его из этого места и вышвырнуть в шумный и яркий мир – все равно что убить. Таким образом, любая попытка заставить его покинуть свой дом должна рассматриваться как нападение, а потому он имеет право на самозащиту.

Это его дом. И всеми силами он будет защищать свои права на него.

Рэндол Шестой слышит, как кто-то спускается по лестнице.