Текст книги "Краем глаза"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава 40

Не испытывая никакого желания поработать в саду, но в перчатках, предназначенных именно для этой цели, Младший включил свет в прихожей, коридоре, на кухне, обошел оглушенную-задушенную-застреленную медсестру, включил обе духовки, и с недотушенным мясом, и с двумя тарелками для супа. Зажег газ под кастрюлей с водой, бросил голодный взгляд на макароны, которые Виктория собиралась сварить в этой кастрюле.

Если бы при убийстве Ванадия и медсестры не пролилось столько крови, Младший, наверное бы, перекусил, прежде чем довести задуманное до конца. Прогулка от Куэрри-Лейк заняла почти два часа, частично потому, что он прятался за деревья всякий раз, когда видел фары приближающегося автомобиля. И теперь умирал от голода. Но, как бы хорошо ни готовила Виктория, в таком кровавом интерьере кусок просто не полез бы в горло.

Еще раньше он поставил открытую бутылку водки на стол, перед Викторией. Теперь медсестра распласталась на полу, словно осушила другую бутылку.

Младший вылил полбутылки на труп, оставшуюся водку выплеснул на пол и на плиту. Конечно, горела водка не так хорошо, как бензин, но к тому времени, когда Младший бросил бутылку в угол, на поверхности плиты появились язычки пламени.

Синие огоньки скатились на пол. Синее сменилось желтым, а потом темно-желтым, когда огонь добрался до трупа.

Играть с огнем – одно удовольствие, когда нет необходимости скрывать поджог.

Загорелся лежащий на груди мертвой женщины бумажник Ванадия. Младший понимал, что удостоверение с фотографией сгорит, но очень рассчитывал, что жетон не расплавится. Не сомневался он и в том, что полиция найдет револьвер и установит его владельца.

С пола Младший подобрал бутылку «Мерло», которая дважды не разбилась. Свой счастливый талисман.

Он попятился к двери в коридор, наблюдая, как распространяется огонь. Постоял у порога, пока окончательно не убедился, что в самом скором времени дом превратится в пылающий факел, и стремглав помчался к входной двери.

Под катящейся к горизонту луной пробежал три квартала, отделявшие его от «Субарбана», припаркованного на параллельной улице. По пути ему не встретилось ни одного автомобиля. Перчатки он снял и бросил в контейнер для строительного мусора, стоявший у дома, который основательно перестраивали.

Не оглянулся, чтобы посмотреть, освещает ли горящий дом ночное небо. События, связанные с Викторией, остались в прошлом. Эту страницу Младший перевернул. Как всегда, его интересовало только будущее.

Отъехав достаточно далеко, Младший услышал вой сирен, увидел приближающиеся маячки. Свернул на обочину. Мимо проехали два пожарных автомобиля, следом – машина «Скорой помощи».

Домой он прибыл в превосходном настроении: спокойный, гордясь тем, что быстро думал и быстро действовал, испытывая приятную усталость. На этот раз ему не пришлось решать, убивать или нет: судьба не оставила ему выбора. И он наглядно доказал, что решительность, продемонстрированная им на пожарной вышке, – не мимолетный порыв, а едва ли не основная черта его характера.

Хотя у Младшего не возникло ни малейшего опасения, что его могут заподозрить в убийстве Виктории Бресслер, он намеревался покинуть Спрюс-Хиллз в эту самую ночь. В этом сонном болоте для него не было будущего. Его ждал большой мир, и он заслужил право насладиться всем тем, что мир этот мог ему предложить.

Он позвонил Кайтлин Хэкачак, мужеподобной и жадной сестре Наоми, попросил ее позаботиться о вещах Наоми, их мебели и всем, что он оставит в доме. По соглашению со штатом и округом, Кайтлин получила четверть миллиона долларов, но Младший знал, что она явится с рассветом, если придет к выводу, что предложение Младшего принесет ей хотя бы десяток баксов.

Младший хотел взять с собой лишь один чемодан, оставив большинство вещей в доме. Он мог позволить себе новый гардероб.

В спальне, поставив чемодан на кровать, он увидел четвертак. Сверкающий. Лежащий на ночном столике. Орлом кверху.

Будь Младший слабохарактерным, в этот самый момент он нырнул бы в пучину безумия. Услышал, как в голове что-то хрустнуло, почувствовал, как мутная волна захлестывает сознание, но собрал волю в кулак, напомнил себе, что дышать надо медленно и глубоко.

Набравшись храбрости, шагнул к ночному столику. Руку болтало из стороны в сторону. Он очень надеялся, что четвертак – иллюзия, что его пальцы схватят пустоту, но монета оказалась настоящей.

Удержавшись на грани безумия, он, конечно, нашел логичное объяснение появлению монеты в своем доме: ее оставили ранним вечером, после того, как он поехал к Виктории. Несмотря на наличие новых замков, Ванадий мог проникнуть сюда по дороге к Виктории, не подозревая о том, что встретит смерть на ее кухне… и убьет его тот самый человек, которого сейчас он чуть не свел с ума.

Страх ушел, Младший даже улыбнулся, по достоинству оценив иронию сложившейся ситуации. Подбросил монету в воздух, поймал и сунул в карман.

Но улыбка еще не успела сойти с его лица, как произошло что-то ужасное. В животе громко заурчало.

Младший гордился тем, что, разобравшись с Викторией и детективом, не только сохранил спокойствие и самообладание, но и, что более важно, удержал ленч в желудке. Никакого тебе острого нервного эмезиза, последовавшего за смертью бедняжки Наоми. Наоборот, он только нагулял аппетит.

И вот беда. Отличная от той, что свалилась на него после первого убийства, но не уступающая ей по силе воздействия. Нет, позывов на рвоту у него не было, зато возникла необходимость опорожнить кишечник.

Сверхвпечатлительность оставалась его проклятьем. Трагичность гибели Виктории и Ванадия подействовала на него сильнее, чем ему казалось. И вот результат.

С тревожным вскриком он метнулся в ванную и лишь в самый последний момент успел спустить штаны. Просидел на троне достаточно долго для того, чтобы засвидетельствовать расцвет и падение империи.

Чуть позже, ослабевший, трясущийся, он собирал чемодан, когда новый позыв водрузил его на прежнее место. К своему удивлению, он обнаружил, что к этому моменту в кишечнике что-то осталось.

В ванной он держал несколько книг Зедда в обложке, чтобы время, проведенное на унитазе, не терялось попусту. Некоторые из самых глубоких мыслей о природе человека, несколько самых лучших идей, стимулирующих процесс самосовершенствования, родились именно здесь: в тишине и уединении ванной нетленные постулаты Зедда открывались во всей красе и величии.

Но в данном случае он не смог бы сосредоточиться на тексте, даже если бы ему хватило сил удержать книгу в руках. Дикие спазмы, раскаленными клещами хватавшие внутренности, лишили его способности концентрироваться на чем-либо, помимо боли.

К тому времени, как он перенес чемодан и три коробки книг, собрание сочинений Зедда плюс некоторые из шедевров, присланных клубом «Книга месяца», в «Субарбан», Младшему еще дважды пришлось мчаться в ванную. Ноги не держали его, в животе чувствовалась пустота, словно через прямую кишку выскочило не только дерьмо, но и половина внутренних органов.

Слово «диарея»[28] не могло в полной мере описать творящееся с ним. И пусть Младший прочел не одну книгу, позволяющую обогатить лексикон, он не мог подобрать ни одного слова, способного передать его боль и унижение.

Паника возникла в тот самый момент, когда он задался вопросом: а вдруг спазмы кишечника не позволят ему покинуть Спрюс-Хиллз? Что, если они потребуют госпитализации?

И какой-нибудь патологически подозрительный коп, зная об остром нервном эмезизе Младшего, который последовал за смертью Наоми, свяжет эпическую диарею с убийством Виктории и исчезновением Ванадия. О том, что могло за этим последовать, не хотелось и думать.

Младший понял, что ему необходимо выбираться из этого маленького городка, пока на это еще есть силы. Его свобода и счастье полностью зависели от быстроты отъезда.

За последние десять дней он доказал себе, что у него в достатке ума, храбрости, самообладания, внутренних ресурсов. И вот теперь ему вновь требовалось обратиться к ним, зачерпнуть силы и решительности из самых глубин. Он сумел через многое пройти, многого достиг, и простая физиология не могла положить его на лопатки.

Помня об опасности обезвоживания организма, Младший выпил бутылку воды и отнес в «Субарбан» две полугаллонные бутылки «Гаторейда»[29].

В холодном поту, дрожа всем телом, со слезящимися глазами, преисполненный жалостью к себе, Младший расстелил на водительском сиденье пластиковый мешок для мусора. Сел за руль, повернул ключ зажигания, застонал, когда вибрация двигателя отдалась во всем теле.

Состояние организма не позволило ему бросить последний сентиментальный взгляд на дом, который на четырнадцать месяцев стал любовным гнездышком для него и Наоми.

Он обеими руками вцепился в рулевое колесо, сжимал зубы с такой силой, что они едва не трескались, мысленно отдавал телу понятно какие приказы. Медленные, глубокие вдохи. Только позитивные мысли.

Диарея закончилась, осталась в прошлом, стала частью этого прошлого. С давних пор он приучил себя не думать о прошлом, концентрироваться исключительно на будущем. Потому что он – человек будущего.

Вот и сейчас он уезжал в будущее, но прошлое цеплялось за него спазмами кишечника, и, проехав только три мили, скуля, как больной пес, он был вынужден остановиться на бензозаправке и нестись в туалет.

Через четыре мили Младшему пришлось вновь останавливаться на бензозаправке. После этой остановки он таки решил, что все худшее позади. Но десять минут спустя уже сидел за придорожными кустами, криками боли распугивая окрестных маленьких зверьков.

Наконец в тридцати милях южнее Спрюс-Хиллз он с неохотой признал, что ни медленное, глубокое дыхание, ни позитивные мысли, ни высокая самооценка, ни твердая решимость не способны справиться с бунтующим кишечником. А потому надо останавливаться на ночлег. Его не интересовало наличие бассейна, двуспальной кровати и бесплатного континентального. завтрака. Единственное, что требовалось – туалет в номере.

Невзрачный мотель назывался «Слипи тайм инн», но седоволосый, с прищуренными глазами, острыми чертами лица ночной портье не мог быть владельцем мотеля, потому что такие милые сердцу слова, как «Время спать», просто не могли прийти ему в голову. Ибо и внешностью, и манерами он больше всего напоминал коменданта нацистского лагеря смерти, который успел перебраться в Соединенные Штаты из Бразилии, на один шаг опередив выслеживавших его агентов израильской секретной службы, и теперь прятался в Орегоне.

Замученный спазмами, слишком ослабевший для того, чтобы нести багаж, Младший оставил чемодан в «Субарбане». В номер взял с собой только бутылки с «Гаторейдом».

Эта ночь вполне могла бы сойти за ночь в аду… правда, в том аду, где Сатана поил грешников фруктовым пуншем.

Глава 41

В понедельник утром, 17 января, Винни Линкольн, адвокат Агнес, пришел к ней домой с завещанием Джо и другими бумагами, которые требовали ее внимания.

Круглый и лицом, и телом, Винни не ходил, как все люди. А вроде бы легонько подпрыгивал, словно надутый смесью газов, в том числе и гелием. Смесь в значительной мере компенсировала силу тяжести, прижимающую Винни к поверхности земли, но не настолько, чтобы позволить ему взлететь в небеса, уподобившись воздушному шарику. Его гладкие щечки и веселые глаза создавали впечатление, что он так и остался мальчишкой, но дело свое он знал.

– Как Джейкоб? – спросил Винни, замешкавшись у порога.

– Его здесь нет, – ответила Агнес.

– На это я и надеялся. – Облегченно вздохнув, Винни последовал за Агнес в гостиную. – Послушай, Агги, ты знаешь, я ничего не имею против Джейкоба, но…

– Святой боже, Винни, конечно, знаю. – С этими словами она взяла Барти, чуть больше пакета с сахаром, из колыбельки и вместе с младенцем села в кресло-качалку.

– Дело в том… при нашей последней встрече он заловил меня в углу и рассказал захватывающую историю, с подробностями, слышать которые мне совершенно не хотелось, о каком-то английском убийце сороковых годов, монстре, который убивал людей молотком, пил их кровь, а потом избавлялся от тел, растворяя их в чане с кислотой, стоявшем в подвале его дома. – Винни содрогнулся.

– Должно быть, он говорил о Джоне Джордже Хайге. – Агнес проверила пеленку Барти, прежде чем осторожно положить его на сгиб руки.

Глаза адвоката стали такими же круглыми, как лицо.

– Агги, только не.говори мне, что теперь и ты разделяешь… увлечения Джейкоба.

– Нет-нет. Но мы проводим вместе столько времени, что я поневоле запоминаю какие-то детали. Если он говорит о том, что его интересует, хочется слушать и слушать.

– Да-да, – покивал Винни, – признаю, скучно мне не было.

– Я часто думала, что Джейкоб мог бы стать прекрасным учителем.

– С условием, что после каждого урока дети проходили бы курс психотерапии.

– С условием, разумеется, что он избавился бы от своих навязчивых идей.

Винни достал из портфеля бумаги.

– Что ж, я не вправе его осуждать. Моя навязчивая идея – еда. Ты только посмотри на меня. Я такой толстый, словно меня откармливали для жертвоприношения.

– Ты не толстый, – запротестовала Агнес. – Просто круглый.

– Да, и своей круглостью до срока сведу себя в могилу. -

Грусти в голосе Винни не слышалось. – И должен признать, люблю поесть.

– Обжорством ты, Винни, возможно, и сведешь себя в могилу до срока, но бедный Джейкоб убил свою душу, а это гораздо хуже.

– Убил свою душу… Интересный словесный оборот.

– Надежда – пища веры, основа жизни. Или ты так не думаешь?

Лежа на руках матери, Барти с обожанием смотрел на нее.

– Если мы не разрешаем себе надеяться, мы лишаем себя возможности иметь цель. Без цели, без смысла жизнь темна. Если внутри нас нет света, мы живем только для того, чтобы умереть.

Крошечной ручонкой Барти потянулся к матери. Она дала ему указательный палец, в который младенец радостно и вцепился.

Какими бы ни были успехи или неудачи Агнес на родительском поприще, она дала себе зарок сделать все, чтобы Барти никогда не терял надежды, чтобы смысл и цель жизни стали его неотъемлемой частью.

– Я знаю, что Эдом и Джейкоб – тяжелая ноша. – Винни вздохнул. – Ты столько лет заботишься о них…

– Ничего подобного. – Агнес улыбнулась Барти, пошевелила указательным пальцем, за который он схватился. – Они всегда были моим спасением. Не знаю, что бы я без них делала.

– Я вижу, ты говоришь то, что думаешь.

– Я всегда говорю то, что думаю.

– Конечно, с годами они превратятся и в финансовую обузу, если в остальном все будет нормально, и я рад тому, что могу приятно тебя удивить.

Она оторвала взгляд от Барти, посмотрела на бумаги в руках адвоката.

– Удивить? Я знаю, что написано в завещании Джоя. Винни улыбнулся.

– Но у тебя есть активы, о которых тебе ничего не известно. Дом принадлежал ей, не обремененный закладными. Так же

как два накопительных счета, на которые Джой все девять лет совместной жизни каждую неделю вносил небольшую сумму.

– Премия по страховке, – добавил Винни.

– Я знаю. Пятьдесят тысяч долларов.

Она уже прикидывала, что сможет три года пробыть с Барти, прежде чем ей придется искать работу.

– Кроме этого страхового полиса, есть и другой… – Винни глубоко вдохнул, прежде чем озвучил сумму премии. – На семьсот пятьдесят тысяч долларов. Три четверти миллиона долларов. Агнес ему просто не поверила. Покачала головой:

– Это невозможно.

– Я говорю не о полисе страхования жизни, а о страховании на конечный срок.

– Я хотела сказать, что Джой не мог купить полис без…

– Он знал, как ты относишься к страхованию на большие суммы. Поэтому ничего тебе и не говорил.

Кресло-качалка перестало под ней поскрипывать. Она услышала искренность в голосе Винни, поверила ему.

– Я же суеверная, – только и смогла прошептать Агнес.

И побледнела, словно получив подтверждение тому, что не зря опасалась страховки на крупную сумму. Агнес не сомневалась, что страховаться на большие деньги – все равно что искушать судьбу.

– Разумная страховка… да, это нормально. Но большая… все равно что ставить на смерть.

– Агги, это всего лишь предусмотрительность.

– Я верю в ставку на жизнь.

– С такими деньгами ты сможешь по-прежнему раздавать пироги… и все остальное.

Под «остальным» подразумевались продукты, которые она и Джой частенько посылали вместе с пирогами, очередной платеж за дом для тех, кто попадал в крайне стесненные обстоятельства, и прочая благотворительность.

– Взгляни на это иначе, Агнес. Все эти пироги, все, что ты делаешь… это и есть ставка на жизнь. А теперь тебе представилась возможность все это продолжать, даже делать больше, чем раньше.

Такая мысль уже пришла ей в голову, примирила с необходимостью принять свалившееся на нее богатство. Однако по спине все равно пробегал холодок: она получала деньги в обмен на смерть любимого человека.

Глядя на Барти, Агнес видела в личике младенца черты Джоя, и, хотя продолжала верить, что ее муж остался бы в живых, если б не искушал судьбу, страхуясь на столь крупную сумму, она не могла заставить себя злиться на него. Не оставалось ничего другого, как принять его последний дар… пусть и без радости.

– Хорошо, – выдохнула она и вдруг задрожала от внезапного страха, не понимая его причины.

– И это еще не все. – Винни Линкольн, круглый, как Санта-Клаус, с розовыми щечками, все доставал и доставал подарки из своего мешка. – В страховом полисе имелся пункт, увеличивающий вдвое сумму премии, если смерть наступает в результате несчастного случая. Так что выплаты, свободные от налогов, составят полтора миллиона долларов.

Теперь уже зная причину страха, Агнес крепко прижала к себе младенца. Он только что появился на свет божий, но требовательная судьба уже засасывала его в свой водоворот.

Бубновые тузы. Четыре кряду. Туз, туз, туз, туз.

Карточное гадание, от которого она всеми силами стремилась отмахнуться, которое хотела представить себе не более чем игрой, оборачивалось явью.

Карты говорили о том, что Барти будет богат. Причем речь шла не только о деньгах. По словам Марии, он будет богат и талантом, душой, интеллектом. Богат мужеством и честью. Богат здравым смыслом, правильностью суждений, удачей.

И ему потребуется и храбрость, и удача.

– Что с тобой, Агги? – спросил Винни.

Она не могла объяснить ему свою озабоченность, потому что он верил в верховенство закона, в справедливость, которая должна торжествовать в этой жизни, в сравнительно простую реальность, и не смог бы оценить ту великолепную, пугающую, странную, на удивление сложную реальность, называемую жизнью, которую иной раз представляла себе Агнес скорее не разумом, а сердцем. То был мир, где следствие могло опередить причину, а совпадения являлись видимой частью намного большего замысла, который никому не открывался целиком.

Если четыре бубновых туза следовало воспринимать на полном серьезе, того же отношения требовали и остальные выпавшие карты.

Если страховая премия не просто совпадение, если это и есть предсказанное богатство, сколько пройдет времени до появления пикового валета? Годы? Месяцы? Дни?

– Ты словно увидела призрак, – сказал Винни, и Агнес искренне пожелала, чтобы угроза оказалась всего лишь не находящей покоя душой, стенающей и гремящей цепями, вроде диккенсовского Марлея, заявившегося к Эбенезеру Скруджу под Рождество.

Глава 42

Сон со своими чарами в эту ночь оказался бессильным, и Младший провел ее на унитазе, спустив столько воды, что ее хватило бы, чтобы заполнить приличных размеров бассейн.

На заре, когда спазмы наконец-то прекратились, смелый и решительный искатель приключений превратился в тряпичную куклу, выжатый досуха лимон.

Окунувшись в блаженную пучину сна, он вынырнул в общественном туалете, с неотложным желанием облегчиться, да только оказалось, что все кабинки заняты убитыми им людьми и никто из них не желает пустить его на такой желанный унитаз.

Проснулся он в полдень, с налитыми кровью глазами. Чувствовал он себя отвратительно, но контроль над внутренностями уже вернулся, и сил, похоже, хватало на то, чтобы принести чемодан, чего не удалось сделать ночью.

Однако, выйдя из номера, он обнаружил, что какой-то бессовестный прохиндей ночью забрался в его «Субарбан». Утащил не только чемодан и книги, полученные от клуба «Книга месяца», но и салфетки, жевательную резинку и освежитель дыхания, которые лежали в «бардачке».

А вот самое ценное, – невероятно, но факт, – что лежало в машине, полное собрание сочинений Цезаря Зедда, все книги в переплете, многие – первое издание, вор оставил. Коробку вскрыл, торопливо просмотрел ее содержимое, но не взял ни одного тома.

К счастью, ни деньги, ни чековую книжку Младший не положил в чемодан. Зедд остался с ним, а все остальное стоило не так уж и много.

Младший прошел к стойке, заплатил еще за одну ночь. Конечно, его не устраивали засаленные ковры, попорченная затушенными сигаретами мебель, шуршание тараканов в темноте, но он еще не набрался сил для того, чтобы садиться за руль.

Стареющий беженец-нацист уступил место за стойкой блондинке с начесанными волосами, грубым лицом и такими бицепсами, что даже чемпион мира по армрестлингу дважды подумал, бы, прежде чем вызвать ее на поединок. Она поменяла ему пятерку на монеты для торговых автоматов, а когда он поблагодарил ее, что-то пробурчала в ответ. Младшему показалось, что по-английски она говорит с сильным акцентом.

Младший умирал от голода, но не рискнул отважиться на обед в ресторане: не доверял своим внутренностям. Понос вроде бы прекратился, но мог начаться вновь с попаданием еды в пищеварительный тракт.

Он купил крекеры-сандвичи, с сыром и ореховым маслом, арахис, шоколадные батончики и кока-колу. И хотя эта пища не могла считаться здоровой, сыр, ореховое масло и шоколад обладали одним полезным свойством:закрепляли.

В номере он устроился на кровати с закусками и телефонным справочником округа. Поскольку он упаковал справочник в одну коробку с книгами Зедда, вор его не взял.

Младший уже просмотрел двадцать четыре тысячи фамилий, не нашел ни одного Бартоломью, зато поставил красные точки там, где вместо имени стоял инициал Б. Закладка из желтой бумаги отмечала страницу, с которой следовало продолжить просмотр. Раскрыв справочник, он обнаружил игральную карту. Джокера с надписью «БАРТОЛОМЬЮ» красными заглавными буквами.

Не ту, что лежала на его ночном столике под тремя монетками, двумя десятиками и пятачком, в ночь после похорон Наоми. С той картой он разобрался сразу: порвал на мелкие клочки и спустил в унитаз.

Но никакой загадки тут не было. Не имело смысла прыгать до потолка и визжать, словно до смерти испуганный кот.

Вероятно, прошлым вечером, до того, как приехать к Виктории, этот чокнутый детектив незаконно проник в жилище Младшего, чтобы оставить четвертак на ночном столике, увидел на кухонном столе раскрытый телефонный справочник. Сообразив, что означают красные точки, он положил карту между страницами и захлопнул справочник: еще один ход в психологической войне, которую вел с ним Ванадий.

Младший отругал себя за то, что ударил детектива подсвечником по лицу, когда тот лежал без сознания. Ему следовало связать мерзавца, привести в чувство и допросить с пристрастием.

Боль заставила бы Ванадия заговорить. По словам детектива, тот слышал, как во сне Младший в страхе повторял имя Бартоломью, и Младший ему верил, потому что это имя что-то ему говорило, но он сильно сомневался в утверждении копа, что тот ничего не знает о его Немезиде.

Теперь, конечно, о допросе не могло быть и речи: Ванадий спал вечным сном под многими фатомами[30] холодной воды.

Но замах, плавная дуга, описанная подсвечником, треск костей при ударе доставили Младшему безмерное наслаждение, сравнимое разве что с теми чувствами, которые испытывает болельщик, когда после отменного удара бэттер совершает круговую пробежку, выигрывая для своей команды «Уорлд сириз»[31].

Жуя «Миндальную радость»[32], Младший взялся за телефонный справочник. Другого способа найти Бартоломью у него не было.