Текст книги "Твое сердце принадлежит мне"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 19

С заднего сиденья «Мерседеса» Райан несколько раз позвонил. И когда они добрались до отеля, без опаски вручил конверт с фотографией Джорджу Зейну.

Хотя основные отделения компании Уилсона Мотта находились в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Сиэтле, он поддерживал тесные партнерские отношения с другими охранными фирмами, в том числе и в Лас-Вегасе. Поэтому быстро договорился об оцифровке фотографии Терезы и приобретении необходимой аппаратуры и программного обеспечения, которое позволило бы Райану всесторонне изучить фотографию.

В половине седьмого утра, когда корпоративный «Лирджет» с Райаном на борту оторвался от взлетной полосы аэродрома в Лас-Вегасе, люди Мотта уже доставили все необходимое в номер отеля в Денвере, где намеревался остановиться Райан.

Написав Саманте, что едет в Денвер по делам, он решил там побывать. Сам не знал почему.

Эта поездка не была искуплением за ложь, да и ложь от этого не перестала быть ложью. Пока он не собирался рассказывать Саманте о своем расследовании, связанном с ее матерью и Спенсером Баргхестом, которое тянуло на предательство.

Не хотелось ему возвращаться в Ньюпорт-Коуст до встречи с доктором Самаром Гаптой, назначенной на вторник. После того как Райан застал Ли и Кей шепчущимися на кухне, он почувствовал (и полагал, что почувствует после возвращения), что за ним наблюдают в его собственном доме.

Лас-Вегас не предлагал ему ничего, кроме азартных игр. Но он уже участвовал в игре с максимально высокой ставкой, поэтому ни кости, ни блэкджек, ни баккара не могли отвлечь его от осознания того, что на кон поставлена его жизнь.

Короче, ранним утром Райан решил лететь в Денвер.

Ленч заказал в номер, обед тоже. Аппетита не было никакого, но он поел.

Неудивительно, что ночью ему снились сны. Он мог рассчитывать на встречу с трупами, законсервированными или нет, однако они в его сны не заглянули.

В своих снах он не видел людей, не видел монстров, лишь ландшафты и здания, причем не только подводный город.

Он шел по проложенной в долине дороге ко дворцу на склоне. Когда-то зеленой долине, но теперь трава засохла, цветы завяли, на деревьях у реки не осталось ни листочка, вода же поднялась, черная, несущая пепел и мусор. Окна дворца, которые прежде заполнял золотой свет, стали красными, в них метались тени, и чем ближе он подходил к открытой двери, тем сильнее нарастал его страх: он боялся тех существ, которые могли выбежать из дворца и наброситься на него.

В следующем сне он очутился на берегу озера. Вокруг выпирали из земли черные скалы, росли высокие деревья. Ухмыляющаяся луна плыла по черному небу, скалящаяся луна смотрела на него из черной воды. Отравленные волны выплескивались на камни, на которых он стоял, что-то поднялось из воды в центре озера, что-то огромное, с боков стекала черная вода, вместе с ней сползала луна…

Утром, пока Райан принимал душ, завтракал и летел в Денвер на корпоративном реактивном самолете, образы из кошмаров часто возникали в голове. По ощущениям, в этих местах он когда-то бывал, не во сне, а наяву, слишком они были реальными для элементов сна, четкими, ясными, живыми.

Вновь Райан подумал, что подводит его не только тело, но и голова. Возможно, нарушения в работе сердца приводили к ухудшению циркуляции крови, вот мозг и давал сбои, не получая необходимого количества питательных веществ.

Глава 20

Поселился Райан в пятизвездочном отеле. Окна президентского «люкса» (единственного свободного на момент заказа) выходили на небоскребы из стекла и стали.

На западе заросшие лесом горы тянулись к громадным облакам: на выстроенных из них Андах высились серо-черные Гималаи, и все это небесное сооружение выглядело достаточно тяжелым, чтобы при падении раздавить лежащую внизу землю.

В уютной библиотеке президентского «люкса» Райана дожидался компьютер и все периферийное оборудование, необходимое для детального изучения фотографии мертвой Терезы. Около клавиатуры стояла коробка с пирожками из лучшей пекарни Денвера. Уилсон Мотт всегда выполнял полученный заказ.

Программное обеспечение включало и подробную инструкцию. Хотя Райан заработал состояние на Интернете и сам написал множество программ, он экспериментировал все утро, пока не разобрался во всех тонкостях анализа фотографий.

К полудню понял, что надо прерваться. После пирожков есть не хотелось. Но он решил, что автомобильная прогулка будет очень даже кстати. Пожалел, что под рукой нет «Форда Вуди Вэгена» или какого-нибудь другого принадлежащего ему раритетного автомобиля.

Возможно, заболевание сердца требовало, чтобы за руль сел нанятый водитель, но ему хотелось поездить одному. Во время полета из Лас-Вегаса пилот связался с отелем, и Райану зарезервировали внедорожник. Он мог взять его в любое время дня и ночи.

Черный «Кадиллак Эскалада» устроил его по всем параметрам. Райан мог ездить по городу, не опасаясь заблудиться: возникни у него желание вернуться в отель, навигационная система автомобиля подсказала бы дорогу.

Ранее он побывал в Денвере дважды, но тогда знакомство с городом ограничилось лишь Конгресс-центром и прилегающими кварталами. Теперь ему хотелось побывать и в других местах.

Улицы, по случаю воскресенья, практически пустовали. Не прошло и получаса, как он подъехал к небольшому парку, площадью в два, максимум в три акра, который примыкал к старой кирпичной церкви.

Что заставило Райана припарковать «Эскаладу» у тротуара и пойти в парк на своих двоих, так это осины… во всяком случае, он так думал. В осеннем наряде они сверкали золотом, выделяясь ярким пятном под нависшим серым небом.

В парке он не нашел ни детской площадки, ни военного мемориала, только вымощенные кирпичом тропинки, которые вились среди упавшей листвы, да редкие скамейки. Сев на любую из них, человек мог полюбоваться красотой осенней природы.

Первый снегопад отстоял от этого достаточно теплого дня на многие недели.

И хотя галеоны облаков на большой высоте держали путь на восток, у земли атмосфера пребывала в покое. Но даже при отсутствии ветерка осины дрожали, как, впрочем, и всегда.

Шагая по дорожке, Райан частенько останавливался, чтобы послушать шелест деревьев, звук этот всегда ему нравился. Осины так чутко откликаются на любое движение воздуха только потому, что черешок листа у них очень тонкий и гибкий, тогда как сам лист достаточно широкий, с большой парусностью.

Присев отдохнуть на скамью, Райан вдруг понял, что никогда не слышал шепота осин и вроде бы нигде не читал об особенностях осиновых листьев.

Парк этот понравился ему с первого взгляда. Прогулявшись среди осин, он ощутил к ним теплые чувства, словно к давним знакомцам.

А уж на скамейке, под пологом блестящих желтых листьев, теплые чувства переросли во что-то еще более сильное, в сердечное томление, щедро сдобренное ностальгией. Странное дело, впервые заглянув в этот парк, он вдруг почувствовал, что много раз сидел под этими деревьями, во все времена года, при любой погоде.

Пеночки-трещотки, готовясь к отлету на юг, пели в шепчущейся листве, громко и пронзительно: сви-сви-сви-ти-ти-ти-сви.

Райан понятия не имел, откуда он знает, что птички эти – пеночки-трещотки, но внезапно их пение превратило ностальгию в полновесное дежавю. В этот парк он точно попал далеко не в первый раз.

Уверенность, что он здесь бывал, причем не единожды, а часто, пробила его, как электрический разряд, и подняла со скамьи. Ощущение, будто он прикоснулся к сверхъестественному, было таким сильным, что волосы встали дыбом, а холодок пробежал по спине, словно указкой пересчитав каждый позвонок.

Хотя ранее церковь интересовала его только как фон, Райан повернулся к ней, точно зная, что по какому-то поводу, теперь позабытому, уже заглядывал в нее. Гуляя по парку, он не подходил к церкви достаточно близко, чтобы прочитать ее название, но каким-то образом знал, что молятся здесь католики.

День оставался теплым, а вот Райан вдруг замерз. Сунул руки в карманы пиджака, направляясь к церкви.

К утренним службам лестницу церкви Святой Джеммы подмели, так что на ступенях желтели лишь редкие осиновые листочки. Но последнюю мессу уже отслужили, поэтому церковь стояла тихая и пустынная.

Стоя у лестницы, Райан уже не сомневался, что распятие над алтарем вырезано из дерева, а терновый венок на голове Христа позолочен, как и головки гвоздей, вбитых в его руки и ноги. А над крестом – позолоченный овал. И от овала отходят позолоченные лучи святого света.

Райан поднялся по ступеням.

У двери едва не повернул назад.

Тени заполняли нартекс, но чуть рассеивались в нефе, благодаря свечам на алтаре и дневному свету, проникающему через цветное стекло витражей.

Внушительных размеров распятие до мельчайших деталей соответствовало тому, что возникло перед его мысленным взором, когда он еще не поднялся по ступеням.

В полном одиночестве Райан стоял в центральном проходе, дрожа, словно осиновые листья в парке.

Он по-прежнему мог поклясться, что прежде здесь не бывал, он не был католиком, и при этом ему стало легко и привольно, как бывает только в самых любимых и дорогих сердцу местах.

Ощущение легкости и приволья, однако, не согрело его и не успокоило, наоборот, заставило поспешно ретироваться.

Снаружи, у лестницы, ему понадобилась минута, чтобы успокоить дыхание.

Вернувшись в парк, с трудом доковыляв до ближайшей скамьи (ноги не держали), на своем мобильнике он набрал самый личный номер Уилсона Мотта.

Поговорив с ним, собирался еще какое-то время посидеть на скамье – еще недостаточно успокоился, чтобы вести автомобиль. Но яркий наряд осин, черные чугунные фонарные столбы, металл скамеек, выкрашенных черной краской, кирпичи дорожки, выложенные «елочкой», наполняли Райана очень уж сильной тоской по прошлому, которого он не мог вспомнить, прошлому, которого он не прожил.

От всех этих странностей ему стало невмоготу, и он покинул парк, скорее убежал, чем ушел.

После того как Райан ввел название отеля в навигатор «Эскалады», сладкозвучный голос терпеливой молодой женщины помог ему добраться до цели, пусть несколько раз он и проскакивал мимо нужного поворота.

Глава 21

В библиотеке президентского «люкса» высоко над Денвером, Райан Перри работал с оцифрованной фотографией мертвой Терезы.

Программное обеспечение анализа фотографий предоставляло разнообразные возможности для увеличения глаз, повышения четкости отражений от этих остекленевших поверхностей. Некоторые методики могли использоваться одновременно. Если увеличение приводило к потере четкости, компьютер сам вносил надлежащие поправки, восстанавливая плотность и резкость изображения.

Тем не менее и вечером в воскресенье, когда в самом начале восьмого в «люкс» прибыл сотрудник Уилсона Мотта, Райан не смог отыскать что-то важное в переплетениях света и тени на этих оптических отражениях.

Ранее, аккурат перед тем, как покинуть парк, он позвонил Мотту и попросил найти ему надежного и не задающего лишних вопросов специалиста по забору крови. Получил ответ, что лучше всего с этой работой справится Джордж Зейн, который, правда, еще не вернулся в Лос-Анджелес из Лас-Вегаса. До того как поступить на работу к Мотту, он был армейским медиком, оказывал первую помощь солдатам и офицерам на полях сражений Ирака.

Теперь Райан вытянулся на кровати в спальне, с подложенным под руку полотенцем, тогда как Зейн забрал из вены сорок миллилитров крови и разливал ее по восьми пробиркам по пять миллилитров в каждую.

– Я хочу, чтобы кровь проверили на все возможные яды, – попросил Райан.

– Да, сэр.

– Не только на те, которые могут вызывать гипертрофию сердца.

– Мы нашли соответствующую лабораторию прямо здесь, в Денвере, и двое гематологов будут работать всю ночь. Не стану говорить вам, сколько они за это получат.

– Их вознаграждение меня не волнует, – заверил его Райан.

В этом и заключалось одно из преимуществ действительно богатых людей: если у тебя есть человек, который знает, как и что нужно сделать, такой как Уилсон Мотт, любое твое желание будет выполнено, причем в назначенное тобой время. И каким бы эксцентричным оно ни было, ни у кого не изогнется бровь и все будут относиться к тебе с максимальным уважением, во всяком случае, перед тобой.

– Я хочу, чтобы кровь проверили и на лекарственные препараты. В том числе… нет, прежде всего, на галлюциногены и на препараты, побочным эффектом которых могут быть галлюцинации.

– Да, сэр, – Зейн закончил с четвертой пробиркой. – Мистер Мотт мне все это говорил.

Со шрамами на чисто выбритой голове, с фиолетово-черными глазами, с ноздрями, которые раздувались еще шире, словно запах крови возбуждал его, Зейн мог нагнать страху. Вместо этого его присутствие Райана успокаивало.

– Иглой вы владеете мастерски, Джордж.

– Благодарю вас, сэр.

– Укола я даже не почувствовал. И вы знаете, как вести себя у кровати больного.

– Армейская выучка, сэр.

– Я не знал, что этому учат в армии.

– Этому учит поле боя. Страдания, которые вы там видите. Поневоле становишься мягким и отзывчивым.

– Я никогда не служил в армии.

– В армии или нет, мы на войне каждый день. Еще две пробирки, сэр.

– Вы, вероятно, думаете, что я параноик, – вырвалось у Райана, когда Зейн заткнул пробкой полную пробирку и начал наполнять следующую.

– Нет, сэр. В мире есть зло, все так. И признавая его присутствие, вы – реалист, а не параноик.

– Сама идея, что кто-то пытается отравить меня или пичкает препаратами…

– Вы не будете первым. Враг не всегда смотрит через прицел винтовки или бомбометателя. Иногда он очень близко. Иногда он выглядит как мы, то есть становится практически невидимым, и тогда это самый опасный враг.

* * *

Райан также попросил Уилсона Мотта раздобыть рецепт на снотворное и прислать лекарство с Зейном. Ему требовался сильный препарат, не только прогоняющий бессонницу, из-за которой он едва не попытался оседлать акулу, но дающий возможность спать крепко, без сновидений.

После того как Зейн отбыл с его кровью, Райан заказал в номер обед, достаточно плотный, чтобы вогнать его в сон без коктейля барбитуратов.

После обеда ознакомился с инструкцией снотворного и принял две капсулы вместо рекомендованной одной, запив их стаканом молока.

Улегшись в кровать, воспользовался пультом дистанционного управления, чтобы, словно серфер, прокатиться по каналам кабельного телевидения. Наконец, на канале «Классическое кино», нашел фильм о женщинах в тюрьме, настолько занудный, что мог бы обойтись без снотворного.

Райан заснул.

* * *

Сначала он ощущал только темноту, потом смятую простыню, мерные внутренние звуки: биение сердца и бег крови, черной, как безлунное озеро или крылья ворона. Темнота по-прежнему окружала его, темнота и больше ничего, только она и ничего кроме…

А потом появился мерцающий сон, очерченный темнотой прямоугольник.

Мужчина и женщина разговаривали, голос мужчины он узнал, звучала музыка, слышалась стрельба.

Сон мерцал, потому что Райан то открывал, то закрывал глаза, а находился он в прямоугольнике, потому что видел не сон и не фильм о женщинах в тюрьме, но фильм, который для этого часа счел классическим канал «Классическое кино».

Электронные часы на прикроватном столике показывали 2:36. Он проспал четыре часа, может быть, пять.

Он хотел спать и дальше, ему требовалось спать и дальше, он поискал рукой пульт дистанционного управления, нащупал, погасил прямоугольник цветных образов, заглушил стрельбу, заглушил музыку, женщину, Уильяма Холдена.

Когда пульт выскользнул из его расслабившейся руки, когда он проваливался в глубины забвения, до него вдруг дошло, что это тот самый фильм, который показывали по телевизору, когда он пришел в себя в четверг утром, после ужасного приступа, случившегося в среду вечером, того самого приступа, который погнал его к своему врачу, Форри Стаффорду.

Проснувшись в четверг утром на полу собственной спальни, свернувшимся в позу зародыша, с закрытыми глазами, с пересохшим ртом, он понял, что этот фильм (названия он не знал) с Уильямом Холденом несет ему специальное послание, и послание это необходимо расшифровать, поскольку в нем таится предупреждение о будущем.

Но мысль эта ускользнула, едва он полностью пришел в себя и вспомнил и сам приступ, и острую боль в груди, едва не отправившую его в мир иной.

А теперь, по прошествии почти четырех суток, вернулось ощущение, что посмотреть фильм для него жизненно важно, и Райан подумал, что должен побороть силу, которая утягивала его в сон, включить телевизор, найти фильм и попытаться понять, какой знак свыше посылается ему в эпизодах этого фильма.

Плотный обед, сильное снотворное, усталость, да еще и трусость объединились против него и затянули туманом сна еще остающиеся островки бодрствования в сознании Райана.

* * *

Он спал более десяти часов и проснулся в понедельник утром с головной болью, какая бывает у пьяницы после трехдневного запоя.

В душе каждая капля воды падала на голову, как жернов. Каждый лучик света впивался в глаза, каждый запах вызывал тошноту.

С похмельем он боролся кофе. Первый кофейник выпил черным. Второй – с молоком, но без сахара.

Позже заказал гренок без масла. Потом – сдобу с маслом. Во второй половине дня попросил прислать контейнер ванильного мороженого.

В бюро обслуживания скрупулезно выполняли все его заказы, приносили одно, другое, третье, словно капризному ребенку, который сам не знает, чего хочет.

Без перерыва он работал на компьютере, пытаясь разобраться в отражениях глаз Терезы, найти тот тайный смысл, которым, по его убеждению, они могли с ним поделиться. Но, даже все более убеждаясь, что ничего тайного в этих глазах нет, продолжал их исследовать.

Если бы не компьютер, он мог позвонить на регистрационную стойку, попросить подготовить ему «Эскаладу» и поехать в парк с золотыми осинами. А попав туда, не устоял бы перед церковью Святой Джеммы. Но Райан боялся, что повторный визит туда не приблизит его к разгадке этой тайны, не поможет разобраться, что к чему, наоборот, только еще сильнее запутает.

Многочисленные странности последних дней сначала вели к недоумению, которое только разжигало любопытство. Но недоумение сменилось замешательством, а замешательство, туманя голову, могло подточить эмоциональное и психическое здоровье.

Во второй половине понедельника Райан окончательно признал, что глаза Терезы не помогут ему ни установить личности людей, которые плели против него заговор, ни узнать их мотивы.

Тем не менее он по-прежнему чувствовал, что фотография очень важна. Не сомневался, что фотографировал Спенсер Баргхест, то есть именно Баргхест присоветовал Ребекке Рич оборвать жизнь Терезы.

Саманта заявляла, что порвала с матерью.

« Она умерла. Для меня. Ребекка похоронена в своей квартире в Лас-Вегасе. Она ходит, говорит и дышит, но все равно мертва».

Однако в пятницу вечером, практически через сорок восемь часов после этого сердитого заявления, она выскользнула из своей квартиры, оставив Райана спать, чтобы встретиться с Баргхестом под освещенным луной перечным деревом.

Спенсер Баргхест как-то во всем этом участвовал, а поскольку наличие отклонений в психике Баргхеста не вызывало сомнений, едва ли его заботило благополучие Райана. Баргхест отправил на тот свет Терезу и, возможно, вынашивал планы отправить туда же Райана, вот почему интуитивную реакцию последнего на фотографию (она может послужить ключом к разгадке) не следовало отметать в сторону.

Если ответ крылся не в глазах, он мог найтись в другой части той же фотографии.

Внимание Райана приковал рот, полные губы. Они приоткрылись, словно их развел последний выдох Терезы.

Темнота за ее губами, в полости рта, не выглядела однородной, как ему показалось с первого взгляда. Теперь он видел, что во рту у Терезы, возможно, что-то лежит, какой-то предмет, сразу за зубами, и четкая геометрическая форма указывает, что это не язык.

Он увеличил губы, которые заполнили весь экран. Добился максимальной четкости изображения.

Рот мертвой женщины, казалось, что-то ему кричал, но ни один звук не нарушил тишину, и застывшие губы не могли подсказать, что именно услышал от нее Баргхест перед тем, как покончил с ней. Если, конечно, услышал.

И Райан принялся исследовать рот Терезы с тем же энтузиазмом, с каким ранее исследовал глаза.

* * *

В 20.40, когда Райан ел сэндвич с сыром «Стилтон» и корнишонами, продолжая работать на компьютере, позвонил Джордж Зейн, чтобы сообщить результаты анализа крови.

Оба гематолога и их лаборанты не обнаружили никаких признаков ядов, наркотиков, лекарств или других сторонних субстанций в сорока миллилитрах крови, взятых Зейном из вены Райана, хотя провели доскональное исследование.

– Они могли что-то пропустить, – пожал плечами Райан. – Людям свойственно ошибаться.

– Вы хотите, чтобы я вновь взял у вас кровь, – спросил Зейн, – и отдал ее на анализ кому-то еще?

– Нет. Если яд и есть, обычными анализами его не найти. Вы можете выцедить из меня всю кровь, нанять тысячу гематологов, но я узнаю не больше, чем мне известно уже теперь.

* * *

Райан спустил оставшиеся капсулы снотворного в унитаз, позвонил в бюро обслуживания и заказал полный кофейник.

Чувствовал, что время уходит, и, наверное, в этом не ошибался, потому что до встречи с доктором Самаром Гаптой, который сообщил бы ему результаты биопсии, оставалось менее восемнадцати часов.

Вечер подтянулся к полуночи, перевалил за нее, а контуры губ, зубы и полость рта Терезы Рич оставались на экране и не отпускали его, так притягивали, что он даже не лег в кровать, а заснул на стуле, перед компьютером, в начале четвертого утра. Поиск правды результата так и не принес.

* * *

Во время полета из Денвера в аэропорт Джона Уэйна в округе Орандж, Калифорния, Райан, сидя в удобном кресле в салоне корпоративного «Лирджета», время от времени поглядывал на фотографию, уже обычную, не увеличенную компьютером, и гадал: а может, ответ спрятан в волосах Терезы, раковине ее уха, даже в складках подушки, видимой с одной стороны лица…

Самолет приземлился и подкатил к терминалу менее чем за час до времени, назначенного кардиологом.

Чтобы не делиться своими секретами с Ли Тингом, Райан не стал просить его приехать в аэропорт, а договорился с компанией, сдающей в аренду лимузины. Они прислали длиннющий белый «Кадиллак» и вежливого водителя, который, однако, не считал, что дружеская болтовня с клиентом входит в его обязанности.

И по пути к доктору Гапте Райан неотрывно смотрел на фотографию Терезы.

Он впал в совершенно нехарактерное для него состояние. В полете из Денвера замешательство, которое он испытывал ранее, усугубилось, и теперь он чувствовал, что поставлен в тупик всем тем, что узнал, что испытал, и не может дать объяснение, что же это было.

Впервые в жизни он не находил в себе силы искать выход из этого тупика, душа его сдалась, он смирился с тем, что потерпел поражение, но от этого ему становилось только муторнее: ранее он представить себе не мог, что способен проиграть.

Эгоизм его родителей, безразличие, с которым они к нему относились, только вдохновляли Райана на новые достижения. Еще ребенком он дал себе слово, что никогда не станет таким, какими были они.

В бизнесе каждую неудачу он рассматривал как трамплин к будущим успехам, каждый триумф считал ступенькой к еще более впечатляющим достижениям. Никогда не сдавался, не капитулировал, а если порою и соглашался на тактическое отступление, то лишь с тем, чтобы получить преимущество в чем-то более важном.

Ему хотелось бы думать, что это растущее смирение – проявление стойкости духа, призванное побороть отчаяние. Но стойкость требовала мужества, а Райан чувствовал, что с каждым поворотом колес лимузина мужества у него остается все меньше и меньше.

Он задался вопросом: а может быть, все его поведение в последние пять дней (полет в Лас-Вегас, незаконное проникновение в квартиру Ребекки Рич и дом Спенсера Баргхеста, и прочее, и прочее…) – всего лишь отчаянная попытка отвлечься от мыслей о диагнозе, который он услышит от своего кардиолога в этот день? Страшась приговора к смерти, изменить который не в его силах, он искал злодея, с которым мог бы сразиться.

Когда они подъехали к зданию, в котором находился кабинет доктора Гапты, лимузин остановился у тротуара под знаком «Остановка запрещена».

Райан сунул фотографию Терезы в конверт из плотной бумаги.

Водитель вышел из кабины и направился вокруг лимузина, чтобы открыть Райану дверцу.

Не зная, что и делать, Райан взял фотографию умершей женщины с собой, но не для того, чтобы показать кардиологу. Хотел держать ее при себе, как талисман, сила которого не позволит ему сделать последний шаг от смирения к отчаянию.