Текст книги "Третье Тысячелетие"

Автор книги: Димитр Пеев

Соавторы: Павел Вежинов,Святослав Славчев,Светозар Златаров,А. Донев,Васил Райков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Вы забываете об одном обстоятельстве, – сказал он. – Мы благополучно добрались до Тиса. Но есть ля гарантия, что мы столь же благополучно вернемся? Ее нет, и никто не может реально оценить шансы на возвращение. Вспомните о герметизме и меланхолии – кто может поручиться, что на обратном пути они пощадят нас? Да мало ли опасностей подстерегает «Аякс» в космосе? Если звездолет погибнет, погибяет и Тис… Имеем ли мы право рисковать?

Неожиданным было и выступление Зверева:

– Говоря о людях Тиса, вы подразумеваете только хуаров. А ведь это лишь горсточка в сравнении с десятками тысяч других туземцев. Я достаточно близко познакомился и с этими детьми природы. Они намного сердечнее и живее, естественнее, чем их подземные собратья…

– Что ты хочешь этим сказать? – нервно прервал его Толя.

– А то, что я останусь с вами, вернее, останусь с туземцами. С вашими грандиозными планами вы можете стереть их с лица планеты…

Наконец слово взял комендант. Оглядев зал, Хенк заговорил:

– Мое мнение вряд ли удивит кого-нибудь. «Аякс» – моя жизнь, моя судьба… Для меня предложение разобрать корабль и разбросать это совершеннейшее творение человека среди льдов равносильно святотатству. Я не могу навязывать вам свою волю, но моя обязанность – напомнить вам о вашей миссии и о долге перед Землей. Звездолет не мой и не наш, мы не имеем права по собственному усмотрению распоряжаться им. «Аякс» – детище всего человечества, его мечта и надежда… Вы знаете, каких трудов стоило его создание. Я хорошо понимаю благородный порыв моих четырех коллег, но неужели наш долг по отношению к Земле – не высший закон для нас?… Предлагаю следующее: еще сутки обдумать все «за» и «против», а потом голосовать. Наше решение не должно зависеть от случайного настроения, оно должно явиться плодом трезвого и ответственного разговора каждого со своей совестью…

На следующий день, пока комиссия вела подсчет голосов, зал гудел от возбуждения. Наконец из-за своего стола поднялся комендант. Лицо его было непроницаемым. Сердце мое сжалось от волнения. Хенк подождал, пока восстановится тишина, и твердым голосом объявил:

– Большинство – за предложение четверки. Против голосовало шестьдесят два человека.

Надо было видеть, какая буря разразилась в зале! Толя вскочил на стул и что-то радостно кричал, размахивая руками. Кастелло, сидевший рядом со мной, порывисто обнял меня. Когда мы выходили из зала, ко мне подошел улыбающийся Бессонов:

– Ваша взяла, черти! Ну что ж, похороните меня, старика, на чужой планете…

– Ты недоволен решением? – спросил я.

– Все хорошо, мой мальчик, – сказал он, хлопнув меня по плечу. – Да, Хенк просил вас с Сеймуром зайти к нему…

Когда мы вошли к коменданту, я понял, что он расстроен гораздо больше, чем можно было подумать по его виду. Хенк долго сидел, склонив голову, и машинально черкал карандашом на клочке бумаги. Не поднимая на нас глаз, он хрипло сказал:

– Возлагаю на Сеймура обязанность сообщить Кунею о сегодняшнем решении. И заключить нечто вроде договора о сотрудничестве… Только не знаю, не заподозрят ли они нас в нечистых намерениях, – горько усмехнулся он. – Вы же сами говорили, что альтруизм непонятен для них…

– Будьте спокойны, никаких недоразумений не будет, – ответил Сеймур.

Наступило неловкое молчание.

– Хорошую кашу вы заварили, – мрачно сказал Хенк. – Забыть родную Землю!..

Он резко встал и заходил по кабинету. Мы с Сеймуром благоразумно выжидали. Наконец Хенк остановился пялом с нами и, пристально глядя то на меня, то на Сеймура, произнес:

– Даю вам полсотни лет сроку, чтобы вы разморозили эту проклятую планету! И еще столько же на производство терциального горючего для полета к Земле. Я не собираюсь умирать на вашем заледенелом Тисе!

– Раньше успеем, – уверенно ответил я. – Через сто лет ты будешь валяться в гамаке в своем садике под Стокгольмом.

Лицо Хенка прояснилось – он был как большой мальчишка, наш комендант.

– Смотрите! Ловлю вас на слове! Мне не улыбается просидеть полжизни на раскисшей земле… Тут со скуки повесишься – ни травки, ни деревца…

– Скучать не придется, – заверил Сеймур, – Дел хватит. И больше всего коменданту.

Хенк улыбнулся и обнял нас за плечи.

– Все-таки вы неплохие ребята. Хоть и обвели меня вокруг пальца… Но я еще полечу к Земле, вот увидите!

Когда мы вышли из ракеты, первым человеком, которого я увидел, была Ли. Она не сделала ни шагу навстречу мне, даже не подняла руки для приветствия. Подойдя к ней, я увидел в ее глазах радость.

– Ты вернулся! – тихо сказала она. – Вас долго не было. Я боялась…

– Это хорошо, – ответил я. – Такое случается и с земными девушками…

– Ты хочешь, чтобы я походила на них?

– Хочу, чтоб ты была похожа на одну себя. Мы пошли к лифтам. Ли медлила – она никогда не спешила, когда предстоял спуск под землю.

– Прошлой ночью я смотрела в маленькую подзорную трубу на ваш корабль, – сказала она.

– Ты сама это придумала?

– Нет, мне дал посмотреть Фини…

Я догадывался, какого рода интерес к «Аяксу» испытывал Фини. Видимо, проверял, не удрали ли мы.

– Я смотрела на звезды. Хотела отыскать вашу…

– Она не видна в такую слабую трубу, – сказал я.

– Нет, я нашла ее, я почувствовала ее – у нее такой ласковый свет.

В тот же день мы встретились с Кунеем. Узнав, что предполагаемая операция будет, по сути дела, означать гибель «Аякса», Куней воскликнул:

– Но зачем вы делаете это? И я не понимаю, как мы будем рассчитываться с вами…

– На сей раз это не будет стоить вам во гроша, пошутил Сеймур.

– Может быть, вы хотите, чтобы мы поделили Тис? – все еще недоумевая, вопрошал Куней. – И чтобы мы владели им вместе?

Я хорошо понимал, что принять эту услугу даром казалось ему неразумным и даже безнравственным. Сеймур нашел выход из положения:

– Да, у нас есть некоторые условия! Мы можем подписать договор о сотрудничестве с вами при том условии, что всем жителям Тиса будут гарантированы одинаковые права.

– А разве сейчас не так? – озадаченно спросил Куней.

– Речь идет не только о нас и о вас. Я говорю и о туземцах. О детях, которые могут родиться от смешанных браков, – Сеймур едва заметно улыбнулся.

– Но какое отношение ко всему этому имеют туземцы?

– Самое прямое… Их десятки, а может быть, и сотни тысяч. Без их помощи, без их рабочих рук у нас ничего не получится.

– Я согласен! – с облегчением сказал Куней. – Конечно, согласен. Когда мы заключим договор?

– В ближайшие дни. С вашей стороны его подпишете вы, с нашей – Хенк.

– Это большая честь для меня, – искренне сказал Куней. – Можно оповестить об этом разговоре наших людей?

– Разумеется! – ответил Сеймур.

На следующий день предстояла очередная экспедиция за провиантом. Я вызвался ехать вместе с Ли. Поднявшись на поверхность, я увидел Фини, он помогал нагружать один из вездеходов. Подойдя ближе, я понял, что наш договор, хотя еще и не подписанный, вступил в силу. Старый скряга взял по крайней мере в пять раз больше вещей для обмена. Среди них была даже дюжина газовых зажигалок. Я заранее представил себе ликование охотников. Фини показался мне на этот раз более дружелюбным.

Когда вдали показался лагерь туземцев, я остановил сани и предложил Ли:

– Выйдем ненадолго.

Мы были на перевале невысокого хребта. Внизу перед нами простиралась широкая долина, терявшаяся где-то в стороне океана. Мне казалось, что я Вижу и сам океан, могучий и спокойный, неподвижный и вечный. Я видел разъяренное солнце, пылающее над его мрачными водами. Видел, как рождаются облака, как они несутся огромными белыми стадами к прозрачному небу. Как темнеют, тяжелея от снега. После многовекового затишья над планетой вновь пронесутся снежные бури. Тяжелые волны океана будут ломать ледяной панцирь. Пройдут еще годы, и хлынут первые ливни. Льды станут таять все быстрее, и наконец кое-где выглянет земля – маленькие грязные пятна вдоль экватора. И какой бы раскисшей и некрасивой ни была эта первая земля – для нас настанет великий праздник.

Я видел, как все выше вздымаются воды океана, как они устремляются все дальше и дальше на сушу. Туземцы уходят к полюсам. С ними бегут обезумевшие медведи. Волны заливают только что освобожденную землю, с грохотом разбиваются о скалы. Даже огромные морские чудища в страхе прячутся в океанских глубинах.

Все сильнее припекает солнце. Но неба не видно _ над водою, над вершинами гор бушуют шквалы испарений. Грохочут громы, молнии прошивают сырой сумрак. Похоже, что все погибнет, на сей раз под водой.

Но нет! Я видел те долгие десятилетия, когда солнце борется с водной стихией. Видел, как оно побеждает. Как день за днем вновь возникает суша – бурая мертвая глина, изрезанная потоками. Вот стоят черные безлистые леса. Вот из воды поднимаются огромные белые дворцы, древние гранитные стадионы, пустынные города…

И на скалистой вершине я видел Великого Сао – слепого, как Гомер, но всевидящего, всезнающего, всемогущего. Его вдохновенное лицо обращено к посветлевшему небу, губы чуть шевелятся. Он складывает слова своей последней поэмы – великой поэмы Сотворения. Он уже видит новые леса и поля, зрит свое племя среди зеленеющей тундры. Людей, пробудившихся после многовековой дремоты, жизнерадостных и счастливых.

Я услышал гул моторов. Из-за тороса выскочили сани Фини.

– Идем, – сказала Ли.

– Идем, – ответил я.

И мы пошли к племени, ожидавшему нас с горами замороженного мяса.

СВЯТОСЛАВ СЛАВЧЕВ
КРЕПОСТЬ БЕССМЕРТНЫХ

– Ну вот мы и заблудились! – чертыхнулся Ганс и отпустил акселератор. – Уж где-где, а здесь я не проезжал, ручаюсь!

Наш старый «форд» заглох и медленно свернул на обочину. На разбитой дороге, оставшейся со времен Римской империи, чернели в сгущавшихся сумерках длинные коварные камни с острыми гранями.

Я развернул карту, пытаясь рассмотреть ее при неровном свете зажигалки. После обеда мы выехали из оазиса Сиди-Фаюм для осмотра больных в Бахире, планируя сразу же вернуться, но харман – этот внезапный песчаный ураган – застал нас где-то в середине пути. Три часа простояли мы, оглушенные противным воем песка, затыкая все щели, куда могла проникнуть удушающая пыль пустыни. Потом наш драндулет с трудом забирался на песчаные холмы, и я проявил неблагоразумие, предложив Гансу свернуть на какую-то старую, не помеченную на карте дорогу. Мне казалось, что так мы скорее доберемся до оазиса. Ганс также поступил неблагоразумно, послушавшись меня. И вот теперь угрожающе надвигалась пустынная ночь, а мы глупейшим образом оказались на дороге, которая вела черт знает куда.

Я убрал карту и как можно увереннее сказал:

– Давай возвращаться, Ганс! Доедем до поворота, тут, видимо, не больше двух часов.

– Как угодно, герр доктор!

Когда Ганс недоволен, он становится не в меру учтивым, а уж если он назвал меня «герр доктор»…

В сущности, он прав. В оазисе на Международной медицинской станции его ожидала сестра Дороти. Меня же никто не ждал. За два года пребывания на станции мне достаточно все надоело – и обманчивая пустынная романтика, и исследования песочной лихорадки, от которых мне становилось дурно, и весь набор скудных развлечений, что мог предложить оазис.

Ганс оглядел меня в молчаливом негодовании и переключил фары на дальний свет.

Вот тогда-то мы и увидели человека. Он лежал метрах в десяти влево, и просто удивительно, как мы не заметила его раньше. Сначала я не поверил – в пустыне часто случаются галлюцинации. Но его увидел и Ганс, а когда увидел, то изумленно открыл рот. Не успев что-нибудь сказать, я выскочил из машины и побежал к лежащему. Он был без сознания.

Бормоча отборнейшие ругательства, Ганс помог мне перенести его в машину. Я рассматривал незнакомца. Европеец, лет тридцати, с тонким, острым лицом. Тропический шлем выцвел, одежда и обувь потерты, с собой у него, кроме планшета, ничего не оказалось.

– Черт возьми! Что с ним случилось?

Нормальные отношения между мной и Гансом были восстановлены. Теперь я снова доктор Владимир Деянов, а он шофер станции Ганс Рихтер.

– Кажется, шок.

Ампула корамина не помогла. Взгляд мужчины оставался безучастным.

Я отстегнул и раскрыл планшет, оттуда выпало с десяток листов, пожелтевших и ломких, исписанных острым готическим почерком. Одно казалось странным – ни имени, ни адреса. Но выяснять все придется потом, а сейчас его надо спасать.

– Ганс, в машину! И вперед! Здесь должны быть люди!

Вскоре Ганс уже крутил баранку, и «форд», источая скрежет, всеми металлическими фибрами затрясся по проклятой дороге. Неизвестный лежал на заднем сиденье, безучастный к нам и к самому себе.

Совсем стемнело. Кажется, на свете по было ничего, кроме ночи, машины и расплывчатого круга от желтых фар, куда мы непрестанно старались попасть.

Прошло минут десять, может, чуть больше. Дорога неожиданно оборвалась, и почти одновременно мы Увидели огонек. На ближайшем холме, метрах в двухстах, маячили какие-то тени.

Ганс вылез из машины и громко крикнул на свой манер – на трех языках.

Нас заметили и задвигались. Фонарь заскользил по окладу холма, высвечивая какие-то постройки. Потом они пропали. Фонарь приближался.

Его нес смуглый мужчина со светлыми волосами, настолько высушенными пустынным песком и ветром, что разобрать их цвет было практически невозможно. На широком поясе у него висел пистолет в расстегнутой кобуре – нелишняя подробность для вечных встреч

Ганс молча открыл дверцу. Подошедший не удивился – тот, кто лежал на сиденье несомненно, был ему знаком.

В двух словах я рассказал, как и что. Потом мы вытащили спасенного из машины.

Поднимаясь с ношей на вершину холма, мы представились друг другу.

– Доктор Огюст Сибелиус, из экспедиции. А это мои помощник Клод.

Я счел неудобным спрашивать, что за экспедиция расположилась там, на холме. Зато обо всем этом спросил Ганс, менее церемонный, чем я.

– Экспедиция по изучению римской крепости, – ответил Сибелиус. – Разве не слышали?

О боже, куда нас занесло! Я, конечно, слышал, но давно, еще два года назад, когда только начал работать на станции. Тогда рассказывали, что какой-то известный исследователь, знаток древних языков, сумел убедить Международную ассоциацию лингвистов выделить средства для изучения римской крепости, где были обнаружены какие-то надписи. Ему дали деньги, и он оказался здесь, у подножия скалистых гор.

Насколько я помню, римскую крепость обнаружили случайно в восьмидесятые годы, потом забыли о ней, потом снова вспомнили, наконец окончательно забыли, как часто случается со всеми подобными свидетельствами старимы. Я не мог понять, откуда взялась крепость в пустыне, но уж если сюда направили экспедицию…

Тем временем мы приблизились к постройкам – трем надувным экспедиционным домикам устаревшей модели из дюраля и экалона. Рядом с ними смиренно стоял «форд» – копия нашего и по возрасту и по изяществу. А стены крепости, которые я увидел вблизи, оказались действительно римскими – крепкие толстые. Наши предки умели строить – время прошло вдоль этих стен и обтрепалось о них.

Перед входом в ближайший дом мотался на ветру огромный допотопный фонарь, раскачивая уродливые тени. Нас никто не встречал.

– Мы с Клодом тут вдвоем, – сказал, как бы отвечая мне, доктор Сибелиус. – А динамо-машина сломалась. Нет электричества.

Мы внесли Клода в дом и снова вынуждены были сдерживать свое удивление. За внешне неказистым фасадом скрывались изысканно обставленные комнаты. Одна была кабинетом с библиотекой, другая – столовой, а третья, возможно, спальней – двери были закрыты.

Я подумал что придется повозиться с Клодом, но неожиданно, еще до того, как мы положили его на диван в библиотеке, он пришел в себя. Вздохнул, по шевелился и огляделся. Потом что-то неясно проговорил. Сибелиус кивнул:

– Да, Клод, думаю, ты имеешь право. Но сейчас нет.

Это прозвучало как продолжение разговора, в который мне совсем не хотелось вмешиваться. И вообще: во всей обстановке, в лицах обоих наших хозяев или черт знает еще в чем было нечто такое, что мне не ахти как нравилось. Обнаруживаешь человека и пустыне, избавляешь его от смерти, а его дружок воспринимает такое как обыкновенный, вполне заурядный эпизод, будто бы этот Клод тем только и занимался, что сбегал из лагеря.

– Клод уже несколько раз покидал лагерь, – сказал Сибелиус. – Пустыня действует на него плохо. Обычно он возвращается.

Какой обостренной чувствительностью обладал этот человек! Он вновь ответил на мои мысли. Но меня не интересовали его объяснения. И на меня пустыня действует не лучше.

– Можем ли мы рассчитывать на ваше гостеприимство? – спросил я. – Завтра утром мы вернемся в Сиди-Фаюм.

– Конечно. Вон там, в другом домике, найдется комната. Очень жаль, но, кроме консервов, я ничего не могу предложить на ужин.

– Спасибо. Мы отужинали.

Ганс чуть не убил меня взглядом. Мы были голодны, как пустынные гиены, но мне не хотелось принимать что бы то ни было от этого необычного доктора с иссушенным лицом и бесцветными волосами. А может, барахлили нервы. Чего не сделают с человеком за два года дикие пески!

– Если хотите, я покажу комнату.

Мы вышли из дома, и вскоре Сибелиус одарил нас довольно приличным жильем – две походные кровати, стол, заботливо заправленные одеяла, правда, все покрывал толстый слой пыли. Доктор похлопал рукой по одеялу и сморщился.

– Сожалею, но на уборку обычно не хватает времени. – Он поднял фонарь. – Спокойной ночи!

Ганс снял свою видавшую виды куртку, сел на кровать и закурил.

– Не надо было сворачивать, герр доктор!

Отвечать ему не стоило. У него на уме крутилась небось сестра Дороти. Он затянулся и добавил убежденно:

– Ненормальный. Все они такие.

Речь шла о Сибелиусе, а заодно и обо мне. Ганс обожает размышлять вслух в моем присутствии. В общем-то он дельный парень, но сейчас не до его разглагольствований. Разобрав постель, я улегся не раздеваясь, сунул пистолет под подушку и притворился спящим.

Чудно устроен мир, думалось мне. Даже здесь, в глухой пустыне, где от оазиса к оазису едва теплится жизнь, можно встретить людей, которые годами роются в земле, с упорством маньяков преследуют тени прошлого, бредят эпохальными находками. Неужто эти существа еще не повывелись на грешной нашей планетке?

Удивительно, конечно, но ведь когда-то я и сам числился среди этих сумасбродов: просиживал ночи напролет в клинике, а днем дремал над микроскопом. Даже теперь я не могу простить себе напрасно потерянное время. Время, когда я силился удивить мир и сделать счастливой Веру…

Надо спать, завтра трудный день. И уж вовсе бессмысленно думать о Вере, и без того все передумано. Все проходит, пройдет и это. Но почему, почему так сложилось? Я любил ее, ну а она? Вряд ли. Возможно, я ей просто нравился. Потом она вышла замуж и уехала. Теперь живет в Копенгагене, или в Осло, или бог весть в какой из скандинавских столиц. Зимой, конечно, выезжает на Корсику, летом возвращается в Болгарию на неделю-две на Золотые пески. Я не могу обижаться на нее. Слишком долго ей пришлось ждать, когда я отвезу ее на Корсику.

Пыхтя от досады, я поворачиваюсь на другой бок. После катастрофы с Верой а неделями ходил как помешанный. И сразу же бросил клинику, едва министерство предложило поехать сюда, в пустыню. И правильно сделал. Проживу без доброжелательных улыбок высокочтимых коллег и их грязных пересудов. Иногда я вспоминаю Болгарию, Софию, светлую зелень каштанов, нежные контуры Витоши, но все будто подернуто дымкой, все блекнет, как старая акварель…

Я очнулся со странным ощущением, что в комнате затаился кто-то чужой. Я открыл глаза, прислушался. Гане сопел и вздыхал во сне. Вроде бы никого. Тогда откуда это противное чувство, что за тобою только что пристально наблюдали? Вот так же иногда просыпаешься в детстве, задыхаясь от страха. Но нет, все спокойно, лишь на стенах мерцают острые голубые треугольники лунного света.

Сон как рукой сняло. Я поднялся, достал сигарету, но погасил после первой затяжки – курить расхотелось. Да, видать, настал срок смотаться из этой проклятой пустыни, иначе нервы не выдержат. Я сунул по привычке пистолет в карман и открыл двери.

Ясная глубокая ночь. В потоках призрачного лунного света пустыня казалась стеклянной, жившей какой-то иной жизнью, пребывавшей в ином времени. Лунные ночи всегда меня угнетали, я чувствую себя ничтожным, чуждым таинству природы.

Я взглянул вниз, в сторону нашего «форда». Он стоял там, где мы оставили его, – жалкий, похожий на уродливое насекомое, волею судеб застрявшее на неизвестной планете. Понятно, почему эти двое – Сибелиус и Клод – остались одни и почему Клод то и дело убегает. Созерцать навязчивые видения ушедших тысячелетии – занятие не из. приятных.

Я медленно обогнул угол нашего дома. Напротив светилось окно. Доктор Сибелиус не спал. А может, Клоду опять плохо?

Я постучал в окно. Сибелиус отодвинул занавеску, спокойно кивнул и указал знаком на дверь, приглашая войти.

Он встретил меня на пороге.

– Я увидел свет, – начал я, – и решил, что…

– Нет, с Клодом все нормально, он спит, – угадал – опять угадал! – мою мысль Сибелиус.

Он переставил керосиновую лампу на письменный стол и сел за него. Я устроился в кресле напротив, вглядываясь в хозяина. При свете лампы черты его лица казались еще острее, а он весь таким иссушенным, бесплотным, что трудно было определить его возраст. Ганс, пожалуй, прав. Сибелиус из породы тех ученых-маньяков, для коих не существует ни семьи, ни личной жизни. Единственно важным в мире им представляется какая-нибудь надпись или глиняный черепок из развалин Урарту, до которого нет дела никому, кроме таких же немногих отшельников.

Он молчал. При подобных ночных встречах не очень-то разговоришься.

– Вероятно, вы давно здесь, коллега, – спросил я наугад. Смертельно банальная фраза, но ничего лучи. я не смог придумать. Он кивнул. Теперь следует поинтересоваться его работой.

– Нашли что-нибудь интересное в римской крепости?

– Это не крепость и не римская.

Удивляться было нечему. Люди, подобные Сибелиусу, обычно открывают что-то, что никто потом не признает, и остаток жизни они посвящают борьбе за доказание недоказуемого.

– Возможно, – согласился я, – а к какому периоду относится крепость?

– Шестнадцать тысяч лет назад… – он слегка запнулся, – по действующему летосчислению.

– Любопытно. Значит, не римская? Как вы это установили – радиоактивным методом или другим способом?

– Излишне устанавливать. Я присутствовал при строительстве, – отвечал маньяк.

Я выдержал, хотя и подумал о пистолете в заднем кармане. Если он нападет, я просто изрешечу его. Но Сибелиус сидел спокойно, чуть усмехаясь.

– Пистолет вам не понадобится. Я давно уже ни на кого не нападаю.

Вот тут-то у меня и захватило дух. Возможно, я не мог четко оценить странный ответ, но инстинктивно сжался в кресле. Он читал мысли!

– Принимаете за сумасшедшего? Напрасно. Вы совсем не случайно оказались здесь. Это я внушил вам выбрать другую дорогу.

Конечно, он шутил, хотя подобные шутки не из приятных!

– Я вовсе не шучу. Попытайтесь вспомнить ваш разговор с шофером. Он предупредил вас: «Ну вот мы и заблудились. Уж где-где, а здесь я не проезжал, ручаюсь!» Вы ответили: «Ганс, подожди, я посмотрю карту!» А когда посмотрели, то подумали немного и сказали: «Поезжай, Ганс, как-нибудь выберемся!» И выбрались. Как я и наметил.

Я сидел ошарашенный, отчетливо понимая: произошло что-то страшное, одно из тех событий, которые случаются с человеком всего лишь раз в жизни и оставляют зияющую рану в душе.

Сибелиус мрачно усмехнулся.

– Не бойтесь. Я сказал – опасаться вам некого и нечего. Я сижу здесь, вы – там, и так будет до конца.

«До какого такого конца?» – размышлял я, пытаясь прийти в себя. Допустим, все происходящее не бред, не сон, не галлюцинация Допустим, он все рассчитал заранее. Но зачем? Зачем именно я понадобился ему?

– Постарайтесь понять меня правильно, – спокойно сказал маньяк. – Вы нужны мне затем, чтобы я мог сделать вам одно предложение. Если вы не примете его, то просто пойдете спать и забудете наш разговор. Завтра мы расстанемся и больше не увидимся никогда. Если же примете… – он помедлил, наслаждаясь моей беспомощностью, и закончил: – Я предлагаю вам бессмертие.

Теперь все ясно. Он хочет загипнотизировать меня, а потом прикончить. Нужно что-то сказать, что-то сделать, как-нибудь отвлечь его внимание и попытаться уйти.

Сибелиус оперся о стол и скривился презрительно:

– Если хочется, можете просто уйти. Вы, люди, равно боитесь и бессмертия и смерти!

Я сидел с чувством полной опустошенности. Несомненно, он заурядный псих.

– Неужто так и будете отмалчиваться? – проскрипел Сибелиус. – Ведь я уже объяснил: никакой я не маньяк. Жаль, что я ошибся в вас. Принимаете или нет? Если не хотите бессмертия, тогда спокойной ночи! Завтра ваша жизнь снова потечет спокойно, и вы умрете в таком же спокойствии через тридцать-сорок лет. Вас это устраивает?

Как ни странно, но его презрительный тон успокоил меня. Я попытался собраться с мыслями. Он говорил абсурд, но окружающая обстановка была реальной – и керосиновая лампа, желтый свет которой скользил по старому письменному столу, и стол, где сидел Сибелиус и иронически усмехался, и сам он, ибо я слышал его голос.

– Кто вы, Огюст Сибелиус?

– Вот это уже разумно! – сказал он. – Предположите, что я… как вы называете, «существо внеземного происхождения».

– Вы – человек.

– Да. Если исходить из вашей теории, что все разумные существа в космосе должны походить на вас. Но так ли вы уж разумны? Сначала центром Вселенной вы считали свою планету, потом Солнце, а теперь – самих себя. Где же истина?

В его рассуждениях, бесспорно, было зерно истины, я не мог этого отрицать. И все же насчет бессмертия он явно загибал.

– Знаете, а вы все-таки мне нравитесь, – заключил он. – Другие на вашем месте сразу же соглашались стать бессмертными. И даже больше того, – он усмехнулся, – …не только соглашались, умоляли меня. А вы сомневаетесь. Ладно. Представьте, что существует цивилизация намного совершеннее вашей. Цивилизация, о которой вы и понятия не имеете. Ведь вы можете допустить подобное?

– Да.

– Допустим, цивилизация управляет почти всеми процессами живой материи. И генетическим кодом… выражаясь вашим языком… понимаете меня?

– Да.

– Эта цивилизация нашла ключ к бессмертию. Как вы думаете, что ей делать с этим ключом? Не знаете. Гак вот. Цивилизация не может позволить играть с бессмертием, ибо это означало бы катастрофу для всего живого во Вселенной. Можете представить, что принесет бессмертие, оказавшись в руках страха, подлости, зла?

Что я мог ему ответить?

– Мы приняли решение произвести опыт. Предложить бессмертие вам, людям, как существам с более низким… – он слегка запнулся, – …с более низким коэффициентом развития. Легенды о тысячелетнем Мефистофеле и вечно молодом Фаусте рождались там… – он указал рукой за окно, куда-то в сторону старых развалин. – И это совсем не легенда!

Да, не легенда, подумал я. Что верно, то верно. У него просто больное воображение. И «внеземные существа», и другие цивилизации, и бессмертие – всего лишь бред. Но спорить с ним бессмысленно. Заурядный телепат, маньяк, одичавший в песках от одиночества, вообразивший себя богом и… Я не успел закончить мысль. Он исчез.

Лампа по-прежнему разливала спокойный желтый свет. Мне казалось, я все еще вижу Сибелиуса, ег0 руки на столе и черную тень на стене за ним. И все же он исчез.

Я сидел в кресле, широко открыв глаза. Нет, я не испугался. Я думал о чем-то совсем незначительном и странном – о письменном столе, ободранном с одного угла, его надо слегка подремонтировать, в таком виде он выглядит совсем старым, если, конечно, это письменный стол, а не какая-нибудь потусторонняя вещица, замаскированная под письменный стол.

Он появился снова. Так же неожиданно, как и исчез.

– Извините, – сказал он. – Это случилось не по моей доле. Сожалею, но я не успел предупредить вас. Если вам не по себе, давайте прервем беседу.

Он ошибался: мне было очень даже по себе. У человеческих нервов существует свой предел, и, когда его переступают, все становится безразличным. Я сидел и просто разглядывал его. За столом в обличье русого, высохшего от пустынного солнца человека затеял со мной странную игру черт знает кто. Искусная имитация человека. Двойник, посланный откуда-то! Нет, он не сумасшедший. С сумасшедшим я бы как-нибудь справился, ощущая тяжесть пистолета в кармане. А перед этим господином в личине человека пули мои беспомощны и смешны.

– Действительно, я не могу показаться вам в истинном виде, – проговорил он. – Вы бы не смогли вынести истины. Но я не хочу причинить вам зла. Почему вы считаете, что бессмертие невозможно? Вы и сами рано или поздно придете к нему и тогда столкнетесь с теми же проблемами, что и мы. Решайте. Случай для вас исключительный.

«Я уже упустил в жизни много исключительных случаев», – не без иронии подумал я.

– Да. Но сейчас единственный шанс во всей вашей жизни. И вы единственный из миллиардов людей, на кого пал мой выбор. Подумайте!

Я все еще не мог воспринять разумом все происходящее. Мне казалось, что здесь, в кресле, сидит другой человек, слушающий голос вон того, обосновавшегося за письменным столом, а настоящий, взаправдашний Владимир Деянов продолжает спать и видеть сны. Один из нас мог легко согласиться – тот, сидящий здесь. Он и без того забросил все, что считал когда-то ценным, и для него вопрос выбора не имел никакого значения. Но второй, продолжавший спать, был одинок и несчастен. Настолько одинок, что мог спать беспробудно, если бы его оставили в покое.

– Понимаю, – сказал Сибелиус. – Считаете себя моей жертвой. Ошибаетесь. Тут подобие взаимного соглашения. Вам достается бессмертие, а нам – наблюдения. Жертва тут ни при чем. И напрасно вы себя мучаете. Другие не раздумывали…

А, значит, были другие, он второй раз заговорил о тех, других. Значит, они соглашались и обретали бессмертие. И жили среди нас, только мы принимали их за обыкновенных людей. Что же сталось с ними?

– Вы правы. Существует определенный риск.

– Что?

Один Деянов жил, и задавал вопросы, и мучительно думал о происходящем. Другой, видимо, все еще продолжал спать, он спал как мертвый в походной кровати, и лицо его освещала синеватая луна. Один был сном другого.

– Вы абсолютно правы в своем желании постичь, что произошло с другими. Но есть только один способ узнать ответ. Для этого вы должны побывать в прошлом. И встретиться там с одним из бессмертных. Точнее, с одним из бывших бессмертных. Хотите?

И тут я окончательно решил: он не сумасшедший. Просто он оказался в другом мире. В одном из таких миров, где здравый разум порою начинает насмехаться над самим собой… Ситуация знакомая, обычный лабораторный опыт. Я играю роль крысы. А иссушенный песком и временем двойник с круглыми глазами всего лишь протягивает приманку. Он предлагает мне полное господство над временем – прошлым и будущим.