Текст книги "Седьмая чаша (сборник)"

Автор книги: Димитр Пеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

III. РЕШЕНИЕ ГЕНЕРАЛА МАРКОВА

Тот же день

После третьего прослушивания ленты Марков немного успокоился, лег на спину, закрыл глаза, все еще воспроизводя в памяти только что умолкнувшие голоса.

Да, на этот раз повезло. Невероятная удача! Чтобы собрать столько полезной информации, засечь сразу четырех агентов одного резидента, обычно нужны месяцы, годы. А здесь – все вот в этой маленькой кассете… Отчего же мысль о везении не радует? Наоборот, она угнетает. Ибо за успех всегда приходится расплачиваться…

Марков не был склонен рассчитывать ни на удачу, ни на случайности. В жизненной практике такое может иногда произойти. Бывает, ищешь безуспешно преступника по всей стране – и вдруг видишь его покупающим простоквашу в магазине, что рядом с твоим домом. Дни и ночи пытаешься найти предателя, регулярно раскрывающего перед Западом тайны внешней торговли, – и вдруг случайно получаешь информацию, что на имя такого-то директора внесены десять тысяч долларов на его личный счет в одном из банков Лихтенштейна… Да, всякое бывает, но полагаться на случай, на удачу генерал считал преступным легкомыслием. И все-таки сейчас следовало честно признаться перед самим собою, что удача – налицо…

Тридцать пять лет своей жизни посвятил Марков борьбе со шпионами и не без основания полагал, что неплохо знает и характеры, и манеры этого сорта людей. А тут возникло нечто такое, что не вписывалось в традиционный шпионский пейзаж, – фамилия, под которой шпион выступал. Резиденту необходимо связываться с разными агентами, называясь по-разному: такова шпионская практика. Почему же Петров ее нарушил? С Пипевой он – Христакиев, с Зарой – Христодоров, с Ерменковым – Христев, с Атанасом – Христофоров. Все фамилии начинались с корня «христ», и это, разумеется, не случайность, здесь сокрыт глубокий смысл. Но какой? И распространяет ли Петров этот прием на других своих агентов, которые наверняка еще выплывут?

Любопытную, мягко говоря, фигуру представляет собой этот товарищ Петров. За неделю – четыре агента.

Притом как они все ему безоговорочно подчиняются, как четко докладывают о вынюханных секретах, как покорно выслушивают новые задания!.. Как удалось ему завербовать всех этих граждан народной республики, среди которых оказался даже член партии? Той партии, которой он, Крыстю Марков, посвятил всю жизнь. Партии, за идеалы которой погибли его любимая, его друзья… И какой же силой держал Петров в слепом подчинении своих приспешников? Неужели только шелестом купюр?

Теперь, немного успокоившись, Марков начал размышлять, зачем все-таки принес ему Ковачев эту радиопьесу, столь старательно сочиненную коллегами. Неужто лишь для того, чтобы удовлетворить любопытство начальника? Нет ли в этой любезности еще и скрытого смысла? Дескать, пока ты сладко почиваешь в генеральской палате, Петров действует. Он получает секретные сведения о внешнеторговых сделках – информацию, которая в любой день может уплыть за кордон. Если уже не уплыла… Он дает указание пронюхать все о стратегически важном заводе. Имеют ли они право в данной ситуации дожидаться, пока всплывут новые агенты? Ведь могут пострадать интересы всей страны. Имеет ли он право отлеживаться?..

Каждый день, каждый час приобретал теперь огромное значение. Он, генерал Марков, должен быть на посту, должен сам все решить. Он, а не его подчиненные!

Генерал позвал дежурную сестру и попросил принести обмундирование…

22 августа, пятница

На этот раз Петров нарушил свой традиционный маршрут и другим трамваем поехал на бульвар Витоши. Заглянул в рыбный магазин, кое-что купил, но поехал опять-таки не домой, а в противоположную сторону. Ехал долго, чуть не до конца маршрута, пока трамвай не оказался на улице Революционеров. Здесь Петров буквально заскочил в подъезд старого дома, где обитал Васил Заралиев, и тут же вышел. За считанные секунды он вряд ли успел бы даже убедиться, что Зары нет дома. Ибо Зара тем временем сидел за чашкой кофе в закусочной поблизости и вернулся домой два часа спустя.

Ковачев был убежден, что Петров не только не искал встречи с Зарой, но точно знал, что того нет дома. Видимо, он что-то оставил в почтовом ящике – скорее всего, деньги. Когда на другой день осмотрели почтовый ящик, сразу же увидели, что закрывается он на замок повышенной секретности, импортный, который вполне подошел бы и для сейфа.

25 августа, понедельник

Рано утром Атанасов вместе с молодым фоторепортером Станчо Славовым возвращался из Родоп в Софию. В машине сидели две прихваченные по пути распатланные девицы в синих джинсах и полупрозрачных кофточках. Узнав о возвращении журналиста, генерал вызвал к себе Ковачева, Петева и Консулова.

– Ну вот, товарищи, наш Атанасов переполнен впечатлениями от посещения завода и курорта Пампорово, где задержался на два дня. Скоро он вернется в любимую редакцию, – начал Марков оживленно. – Кто поручится, что вечером ему не позвонят? Где гарантия, что буквально следующей ночью информация не окажется за «железным занавесом»?

Все молчали. Слишком много оставалось нерешенных вопросов. И главный: сколько еще невыявленных петровских агентов?..

– Мы призваны охранять государственные секреты. – Как всегда, первым начал Петев. – Нельзя больше рисковать. Третьим звонком для нас должен стать телефонный разговор резидента с Атанасовым. После этого надо их всех брать – и Петрова, и журналиста, и всю эту шатию-братию…

– И таксиста? – спросил Марков.

– И таксиста.

– И Еву?

– Именно.

– А ее за что?

– За соучастие.

– О, какие мы лютые и кровожадные, – засмеялся генерал. – А я считал вас примером кротости.

– Вы можете шутить, товарищ генерал, но я вполне серьезно.

– А ваше мнение, Ковачев?

– Возможно, я максималист. Но я тоже не оставлял бы Еву на свободе. Кто знает, какие номера она еще отколет…

– Постойте, – перебил его Марков. – Я не спрашиваю о деталях. Убеждены ли вы, что пора бросить карты на стол?

– Как сказал бы товарищ Зара, – добавил дерзко Консулов.

– Зара, говорите? – продолжал в задумчивости генерал. – И с Зарой побеседуем, и со всеми прочими негодяями, обожающими внешнюю торговлю. Значит, позаботимся об ордерах на обыск и на арест. Прекрасно, так тому и быть. Чистая работа, никакого риска. Тогда ровно через час прошу еще раз меня посетить.

Ковачев и Петев уже поднялись, когда Консулов нервно заговорил. Голос его дрожал, казалось, он вот-вот расплачется.

– Да вы, товарищи, серьезно или театральный этюд разыгрываете?

– Что случилось, капитан Консулов? – спросил Марков. – У вас возникла сногсшибательная идея?

– Возникла. Задержать одного Петрова. А сеть его не трогать. Неужели мы упустим этот уникальный шанс? Ведь все мы убеждены, что в их системе нет обратной связи. Он – резидент, но с пассивными агентами. Никто из них не знает, когда он позвонит в следующий раз, какие задачи поставит, кто он такой в действительности, где живет, как выглядит. И соответственно, не узнают они и об аресте. Зачем же брать сразу всю компанию?

– А мы продолжим вместо него его дело, – засмеялся Ковачев.

– Но голос, голос-то его как имитировать? – спросил Петев.

– Скрытые, еще не известные агенты, – сказал Марков. – Допустим, что есть у Петрова и такие. Но как мы их раскроем без него? Кто их знает, кроме него?

– Постойте, постойте, – защищался Консулов. – Есть смысл продолжать с ними игру его голосом хотя бы для дезинформации. Какие могут быть проблемы с имитацией голоса? Снимем фонограмму, сравним с другими, неужели из сотен голосов не найдем подходящего? Да и агенты, я уверен, не так уж и запомнили голос резидента. Много ли он им звонил?.. А если не удастся, что мы теряем? Арестовать их можно всегда, куда денутся. Но если удастся… Представляете, какие откроются возможности?

– Представляю, – ответил Марков. – Но жену все же арестуем. Чтобы не подняла шума. Может, это входит в ее обязанности в их игре.

26 августа, вторник

Петров все же позвонил вечером следующего дня. А возле дома его уже ожидали трое крепких парней, среди которых был и майор Петев. Вскоре прибыл Ковачев с целой группой экспертов и оперативников.

За долгие годы службы полковник присутствовал при многих внезапных арестах – и закоренелых садистов, и заурядных блатных, и согрешивших по легкомыслию, и даже невиновных. Да, к сожалению, и такое подчас случается. Много раз наблюдал он поведение, реакцию задержанных и в момент ареста, и на первых допросах. Он давно знал, что эти реакции не всегда соответствуют естественному правилу, по которому виноватый угрюмо сознает свою вину и молчит, а невинный изумлен, потрясен и протестует против возведенного на него обвинения. Случалось (не так уж редко) и противоположное: закоренелый преступник выглядит этаким невинным ягненком, а человек действительно невиновный – то ли от испуга, то ли от смущения – как угрюмый злодей.

Но реакция этого образцового гражданина и добросовестного наладчика приборов поразила даже Ковачева и всех его видавших виды коллег. Разумеется, прежде чем войти в дом, они предъявили ордер на арест и на обыск. Хозяин реагировал так, как если бы Петев, его любимый и уважаемый кум, привел нескольких подвыпивших приятелей поздравить его с днем рождения. Любезный, улыбающийся, он приветливо пригласил всех в дом и объявил в самых почтительных выражениях, что он всецело к их услугам, что хорошо их понимает, просит не стесняться и со своей стороны готов сделать все от него зависящее, дабы они с успехом выполнили свои служебные обязанности.

Столь же учтиво, хотя и гораздо более сдержанно, держалась его супруга Евлампия, лишь изредка в ее глазах вспыхивала ненависть.

Петров даже не спросил, как водится, чему он обязан таким вниманием к своей скромной персоне. Всем своим поведением он как бы говорил: «Не хочу проявлять излишнее любопытство. Оставляю вам самим убедиться, что вы ошиблись. Когда сочтете возможным, сами скажете, что вас привело в наш дом».

Осмотр всех помещений – жилых комнат, чердака, гаража, сарая в углу двора, всего садика – продолжался несколько часов. Первые, хотя и поверхностные поиски оказались безрезультатными. Правда, Консулов нашел черный чемодан, запихнутый в гардероб. Однако чемодан был пуст.

К десяти часам вечера осмотрели буквально все, но ничего изобличающего не нашли. Неужели у Петрова не было никаких вещей, аппаратов, денег, необходимых для шпионской деятельности? А где содержимое черного чемодана? Невероятно, чтобы Морти и таксист возились с пустым чемоданом! Возможно, резидент скрывает вещественные улики где-то на стороне, у сообщника, а может, у себя на работе? Для начала генерал предпочитал объяснить отсутствие Петрова на работе его внезапной болезнью.

Ковачев распорядился отложить обыск на завтра, решив привлечь сюда научно-технический отдел. Понятых отпустили по домам, все двери опечатали, оставив двух часовых.

Петрова и жену препроводили в отдельные камеры. Негласное наблюдение показало, что Евлампия долго не могла успокоиться и задремала едва лишь перед рассветом. Петров же сразу уснул сном праведника. Или у этого человека были железные нервы, или… Нет, он не был невиновным. Но почему чувствовал себя таковым?..

Обыск продолжился на следующее утро, после того как эксперты привезли свою сложную и разнообразную аппаратуру. Каждую вещь разглядывали поштучно, книги перелистывались страница за страницей, мебель тщательно измеряли в поисках потайных мест. Стены прослушивали ультразвуковыми аппаратами, магнитометры ощупали каждый квадратный дециметр, в ход пошли специальные рентгеноскопы и гамма-детекторы.

Лишь к обеду удалось обнаружить первый тайник – в дымоходе камина. Обследовали другой камин – и там тайник. Место было выбрано достаточно традиционно, и, разумеется, при вчерашнем обыске оба камина осматривали: и газеты жгли – тяга была идеальной, и железную гирю со щеткой – главное орудие трубочистов – пускали в ход, но никаких препятствий не встретилось. Да, тайники располагались в традиционном месте. Но конкретное решение отличалось необычностью и точностью исполнения всех деталей.

В средней части дымохода была устроена параллельная выемка, где хранилось шесть пластмассовых контейнеров. Электромотор этого маленького лифта опускал контейнеры к нижнему отверстию камина, которое было не в комнате, а в подвале, где можно было спокойно открыть дверцу и распоряжаться контейнерами.

Ни единый мускул не дрогнул на лице Петрова, когда начали подробно записывать в протокол содержимое всех шести контейнеров. Один был заполнен купюрами по двадцать, сто и пятьсот долларов. Второй – болгарскими левами, но он был неполон. Из остальных извлекали приборы – многочисленные, разнообразные и подчас непонятные даже специалистам. То было в буквальном смысле последнее слово в области микропроцессорной электроники – аппараты для шифрования и дешифрования, аппараты, способные «сжать» шифрограмму и «выстрелить» ее за считанные доли секунды. Обнаружили и два радиопередатчика – один коротковолновый, для дальних связей, другой работал только на ультракоротких волнах, так что бессмысленно было подслушивать радиопеленгаторами, когда его задействуют для связи с некой дипломатической миссией в пределах Софии…

IV. КТО ТЫ, ГРАЖДАНИН ПЕТРОВ?

28 августа, четверг

Допросы начались на другой день после завершения всех формальностей с обыском. Петров до самого конца так и остался как бы любопытным наблюдателем. Все происходящее в его доме вроде и не касалось хозяина, хотя и было крайне интересно. И только под конец обыска он ввел в свою роль несколько стыдливых ноток деликатного раскаяния.

Первый допрос Ковачев и Консулов проводили вместе. Роли распределили так: Ковачев будет вести официальный допрос, а капитан, удобно расположившись в кожаном кресле возле стола, станет наблюдать за резидентом, вмешиваясь лишь в крайних случаях.

Когда старшина ввел Петрова, тот смиренно застыл в дверях, взглядом уперся в ковер, руки вытянул по швам, точно ему предстояло выслушать смертный приговор. Сел лишь после третьего, резкого приглашения Ковачева, да и то лишь на самый краешек стула.

На формальные вопросы по установлению личности отвечал четко, гораздо подробней, чем требуется для протокола. А когда Ковачев предложил ему рассказать о своей преступной деятельности, он опустил еще ниже голову, прошептав еле слышно: «Виновен!» Казалось, от отчаяния он готов биться головой о стену.

Столь скорое признание вины было, разумеется, обнадеживающим, но явный налет театральности не обещал ничего хорошего.

– Я знаю, слышал, читал в криминальных романах, – спокойно начал Петров, – что в данной ситуации положено обращаться к вам казенным словом «гражданин». И все же прошу вас от всего сердца, позвольте называть вас «товарищи». Поверьте, я искренне чувствую вас товарищами в испытании, которому меня подвергла судьба.

– Хорошо, хорошо, – поспешил его успокоить Ковачев. – Не возражаю. Чем же вы хотели бы поделиться с вашими новыми «товарищами»?

– Я человек чистосердечный. И сам не могу понять, почему ранее не пришел к вам с повинной. Но за ночь я все переосмыслил и понял, что единственный путь для меня – чистосердечное раскаяние.

– Похвальная идея, – уже серьезно сказал полковник. – Приступайте к чистосердечному раскаянию.

– Два месяца тому назад я случайно бродил по Русскому бульвару и возле магазина иностранной литературы познакомился с двумя иностранцами, похожими на супружескую пару. Я искал одну техническую книгу, они – альбом с красотами Рильского монастыря или с болгарскими иконами. Я постарался подобрать им подходящие издания. Они довольно сносно говорили по-болгарски. Когда мы вышли из магазина, я предложил им посидеть в кафе-мороженом при гостинице «Болгария». Говорили мы, как водится, о разных пустяках и условились встретиться на другой день. Встретились. Я предложил осмотреть на моей машине живописные окрестности Софии. Была, помню, суббота, и поездка удалась на славу. Обедали в мотеле «Белые березы». Расплачивались за обед они. По этому пункту я с ними чуть было не рассорился, но в конце концов уступил этим милым людям. Я рассказывал за обедом о Софии, они интересовались, чем я занимаюсь, с кем живу. Уверен, я был первым болгарином, с которым они разговаривали здесь. И я не видел оснований скрывать что-то о себе или о своем образе жизни…

Фатальный разговор состоялся на следующий день, в воскресенье. Ах, если б можно было вычеркнуть из моей жизни это воскресенье! Мы поднялись на Витошу и провели на горе весь день. Обедали в ресторане. Но на этот раз я настоял и платил сам. После обеда жена легла позагорать на солнышке, мы прогуливались поблизости. И тогда ее супруг начал совершенно особенный разговор – о пользе сотрудничества между народами, против ненависти, разъедающей нынче весь мир, и националистической, и расовой, и классовой. Он был убежден, что самые добрые, самые культурные, самые интеллигентные люди, где бы они ни жили, братья и должны служить гуманной идее предотвращения войны, идее мира и взаимопонимания. В общем, он предложил мне оказывать некоторые мелкие услуги одной державе, как он выразился, «дружески настроенной к судьбе многострадального болгарского народа». Великой державе, знаменосцу свободы и демократии во всем мире…

Петров, опустив голову, смиренно смотрел в одну точку, молитвенно сложив стиснутые руки.

– И я, можете ли вы поверить, я, глупец, я, простофиля, я, всю жизнь честно прослуживший моему народу, согласился. Ничтожество! Глупец! Преступник!

– Постойте-постойте! – пресек это самобичевание Ковачев. – Лучше скажите, откуда были эти иностранцы?

– Я не знаю. При начальном знакомстве они пробормотали имена, но я не запомнил, как водится. А друг друга они называли то «дорогой», то «дарлинг». Но давайте вернемся к вопросу, который не дает покоя моей душе. Я согласился не только во имя свободы и демократии. И вовсе не потому, что мне было предложено на выбор ежемесячно по сто долларов или триста левов за те мелкие услуги, которые я им должен был оказывать. Я и без того неплохо зарабатываю, к тому же мы с моей благоверной обходимся без излишеств. Нет, я решился, ибо меня уверили, что в моей услуге нет ничего, упаси боже, противозаконного. Единственное, что от меня просили, – соорудить в доме два тайника. В общем, все то, что вы открыли. Мне объяснили, где и как я должен их сделать. В тайники я должен был загрузить контейнеры с вещами, которые мне пришлют. И по особому указанию передать эти вещи лицам, которые явятся с паролем.

– Каков пароль?

– Мне сказали, что при необходимости сообщат его по телефону. Но позвольте мне продолжить исповедь. Мои знакомые отбыли в понедельник. Прошло пятнадцать дней – последние спокойные дни в моей жизни. И вот однажды голос с иностранным акцентом сообщил мне по телефону, что надо немедленно приехать на вокзал и из ячейки А-34 в камере хранения забрать черный чемодан. Шифр я помню – 1681. Что я и сделал. В чемодане были все необходимые приспособления и подробные указания для монтажа тайников. Там же, в чемодане, я обнаружил и деньги, что описаны в протоколе, и всю эту непонятную аппаратуру. В записке, которую я немедленно уничтожил, говорилось, что я должен взять себе тысячу левов – аванс за три месяца – и сто левов – в покрытие расходов на монтаж тайников. Что я и сделал. С тех пор никто мне не звонил и не появлялся. А доллары я даже в руки не брал… И последнее. Уверяю вас, моя жена тут ни при чем. Она ничего не знает, ничего!

– Очень интересно. Но как вы объясните, что такой честный, ничем не запятнанный гражданин, как вы, без колебаний согласился служить иностранной разведке?

– Какая разведка? Я просто хранил их вещи!

Тут уж смиренный Петров явно перебрал с наивностью. Переигрывает, подумал Консулов.

Картина окончательно прояснилась: резидент сообщал заранее вымышленную версию. Он явно не подозревал, что был под наблюдением, начиная со сцены на вокзале. Но тут-то и крылась загвоздка. Ковачева смущало, почему он рассказывает о чемодане, если они ничего о нем вроде бы не знают… Был ли это симптом разоружения или Петров поддался первой ассоциации? Известно ведь, что камера хранения удобна для негласной передачи вещей.

Поскольку на первом допросе Петров ни разу не упомянул о своих разговорах по автомату, Ковачев тоже решил не касаться пока этой темы. Он твердо придерживался формулы: «Стремись получить максимум информации при минимуме с твоей стороны». Это правило, на его взгляд, отражало древний закон биологии. Тигр обладает превосходной чувствительностью, чтобы обнаружить свою жертву, но даже он, всесильный, раскраской шкуры сливается с джунглями.

Дальнейшие допросы должен был вести Консулов, придерживаясь все той же линии: слушать, уточнять, вылавливать противоречия.

1 сентября, понедельник

– Как и вчера, ничего нового? – спросил Ковачев у капитана на утреннем докладе.

– Если и есть новое, то не в словах, а в контексте. Нет, даже не в контексте, а в целостной оценке всех проведенных допросов. Я основываюсь даже не столько на фактах, сколько, скажем… на интуиции, хотя и не привык полагаться на этот ненадежный реквизит парапсихологии.

Все в кабинете молчали, и Консулов, выждав, продолжал:

– Я уверен, агентура у Петрова не маленькая, руководил он ею активно. Вопрос в том, как она была завербована. Не могу представить, что вербовал лично он. Ведь, судя по всему, агенты ни разу не видели его в лицо. Значит, вербовал другой. Как? Когда? Кто? Все еще он в Болгарии? Или передал свою агентурную сеть Петрову? Я убежден: Петров принял агентов из рук в руки уже здесь, в Софии. Бессмысленно искать следы и в Провадии, и в Русе, и в Видине. А играет он с нами в кошки-мышки, не только чтобы прикрыть свое резидентство. Ставка у него покрупней.

– Что может быть покрупней его шпионской деятельности? – удивился полковник.

– Его личность. Три дня, проведенных в его компании, убедили меня, что перед нами вовсе не провинциальный электротехник, а человек с высшим образованием, с огромной эрудицией и богатым житейским опытом. Именно интуиция подсказывает: перед нами птица высокого полета. Сколько можно слушать его причитания о так называемом раскаянии? Не пора ли заняться биографией героя?

– Может быть, и пора, – протянул Ковачев. – Хотя бы для того, чтобы высветить все стороны его жизни. Даже если вы не правы.

– Я прав, – отвечал капитан с подчеркнутой уверенностью. – И для начала посвятил целый допрос уточнению его жизни в провинции и службе в армии. К сожалению, товарищи, урожай не богат. Он словно бубнит чужую автобиографию. До последней запятой вызубренную, однако чужую. На эти допросы я ухлопал целый день. А в воскресенье, когда вы отдыхали, я кое-что сочинил.

Консулов извлек из папки несколько исписанных страниц и протянул полковнику.

– Здесь все тонкости его биографии, все детали, которые позволяют установить личность. И план дома, где он обитал с покойной супругой, и план улицы, и расположение близлежащих магазинов, где он бывал сотни, тысячи раз. В общем, множество бытовых подробностей, могущих его изобличить. Потому что чужую биографию можно вызубрить до запятой, а бытовые подробности – это как сказать…

– Как же он реагирует на ваши дотошные расспросы о житье-бытье? Понимает ведь, что интерес не случаен?

– А никак. Как всегда, невозмутим. Не удивляется даже самым пустяковым вопросам. Хотя для меня это тоже сигнал.

– Вы что же, не допускаете, что Петров – это действительно Петров? – спросил Петев.

– Речь не о том. Дело проще. Достаточно иметь хотя бы одну его фотографию тех лет.

– Почему вы так уверены? Подмена – слишком рискованная игра, разоблачить при этом можно быстро и легко.

– Моя уверенность покоится на одном косвенном, но достаточно красноречивом доказательстве. Еще при обыске я заметил, что в доме нет ни одной фотографии хозяина до его переезда в Софию. Ни на стенах, ни в столе, ни в семейном альбоме. Чего не скажешь о тете Еве – ее жизнь представлена с младенчества… Лично я не знаю никого, кто не имел бы фотографий детства и юности. Допускаю, что Петров все свои фото однажды потерял. А если нет?

Консулов оказался прав.

Выяснить личность резидента поручили Дейнову, снабдив его сочинением капитана, нынешними снимками кающегося преступника и его паспортом. И Дейнов для начала полетел в Русе, где паспорт был выдан. В паспортном столе с фотографии в личном деле смотрел совсем другой человек. Разница была слишком очевидной. Настоящий Петров был с пухлыми щеками, курнос, с круглыми добродушными и чуть глуповатыми глазами под дуговидными бровями. Лицо же на паспорте было слегка удлиненным, напоминающим лица раннехристианских аскетов, брови прямые, взгляд острый, уверенный, нос тонкий и довольно длинный…