Текст книги "Седьмая чаша (сборник)"
Автор книги: Димитр Пеев
Жанры:
Шпионские детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
– Кто же, по-твоему, этот сочинитель?
– Кто-нибудь из их компании. Подделывается под Жилкова. Из этой удалой компании только интеллектуальный колосс Жилков мог бы писать так занятно. Кому-то из них выгодно утопить Бебу Даргову. Случай, как говорят наши литературные критики, типичный для их социальной среды.
– Как насчет аптечного управления?
– Действительно, Даргова когда-то работала на центральной базе. Но по цианистому калию не только на базе – во всем министерстве комар носу не подточит. Мы убедились: у них с этим делом строго.
– А машина Дарговой?
– Без вашего разрешения?
– Хм. Да-а. Торопиться не следует. Ничего удивительного, если Даргова сама о себе и написала…
– Все возможно, товарищ подполковник, – тихо ответил Смилов.
6
Зинаида Даракчиева была дома одна. Не тратя время на дипломатические тонкости, она с тревогой спросила Косту:
– Что-нибудь серьезное?
– Я вижу, нашу компашку немного потрясли, – отвечал Даргов и разразился неестественным смехом. – И все мыши по своим норкам юрк! А я одного не пойму: зачем милиция вообще тратит силы, разыскивая убийцу такого человека, как Георгий? Будь они чуть поумней, взяли бы и публично объявили о вознаграждении отравителя.
– Предпочитаю, чтобы ты не разглагольствовал на сей счет, – сказала она сухо. – Все-таки Георгий был моим мужем, к тому же его нет в живых.
Даргов испытующе устремил на нее свои маленькие мышиные глазки. В них сквозила такая насмешка, что хозяйка почему-то смутилась и отвела взгляд.
– Ладно, ладно, – махнул он рукой. – Не разыгрывай убитую горем вдову. Знаешь, это тебе не идет. Слишком давно я тебя знаю, Зина… Лучше скажи, тебя в милицию вызывали? Допрашивали? Понимаю. А когда в последний раз?
– Вчера. После обеда. Подполковник Геренский. Спокойный, даже немного нудный, но, будь уверен, видывал виды. Кое-кто из нас горько пожалеет, что вынужден был беседовать с подполковником Геренским.
– Кто-нибудь пожале-е-ет, – протянул Даргов. – Только не из нас, а из вас. Я тут сбоку припека. Потому что не все развлекались прошлый раз на дачке. Мужа Бебы забыли позвать, и ты знаешь об этом лучше других. Запамятовали. Да-с.
– Ты сам явился, без приглашения. И еще с обеда шлялся возле дачи. И милиция это знает, учти!
Даргов хрипло рассмеялся.
– Чего мне учитывать? Я сам им все сказал. Хотел, говорю, узнать: чего это нас раньше в гости с женой приглашали, а тут одну жену. Я, говорю, ревнив, есть, говорю, такой грех, ну и не совладал с сердцем, отпросился после обеда с работы – и в Драгалевцы.
– После обеда, говоришь? А почему следователю нельзя предположить, что ты еще до приезда всех проник на дачу и всыпал яд в чашу Георгия?
– Правдоподобно. Но пусть это докажут! – отвечал он, продолжая смотреть на вдову с усмешкой. – Пусть докажут!.. Слушай, Зина, все достаточно просто. Каждый из нас, подследственных, как выражаются эти товарищи из милиции, в своих показаниях обязательно что-то скрыл. Я тоже не исключение. Да-да, ты правильно меня поняла – я тоже скрыл одну вещь. А именно: я абсолютно точно знаю, кто отравил.
– Кто? – В ее голосе смешались любопытство, недоверие, удивление. – Извини, ревнивец Коста, но ты, кажется, зарапортовался.
– К чему высокопарные извинения, Зина? Я не зря торчал возле дачи. И многое увидел еще до того, как оттуда увезли твоего отравленного мужа.
– Допустим, ты все знаешь. Почему же не признался в милиции?
– Причин много, но я назову только две. Во-первых, я рад смерти Георгия. Не смотри на меня так, Зина, я действительно радуюсь. Никогда я не мирился со своими рогами, а в последние два-три года они очень потяжелели. Да, тот, кто угостил ядом Георгия Даракчиева, совершил истинное благодеяние для меня, рогоносца Драгова. Низкий ему поклон. Это, так сказать, первая причина. А вот и вторая. Факт, что я единственный – если не считать убийцу – знаю правду о смерти Даракчиева, дает мне в руки огромную власть, Зина. И я оказался бы последним дураком, бросив свое могущество на ветер.
– Выражайся яснее, Коста.
– Все яснее ясного. Давай подумаем вместе: какое Георгий оставил наследство? Ковры? Хрусталь? Золотые побрякушки, дачу, машины? Все это мишура. Главное наследство – консорциум! А что такое консорциум, Зина? Фабрика по производству денег, вот что. И теперь она станет моей. Потому что я знаю, кто убийца.
– Твоей так твоей. Я не против, – сказала вдова спокойно. – Только мне на твои проекты золотые, в общем-то, начхать…
– Глубоко ошибаешься. Именно ты поможешь мне их осуществить и будешь достойно вознаграждена. А заартачишься – пеняй на себя.
Зазвонил телефон.
– Да, – сказала вдова, подняв трубку. – Это я… Что-о-о? Хорошо-хорошо. Милости прошу. Сейчас открою. – Трубка была осторожно водворена на место, после чего Даракчиева, округлив глаза, сказала шепотом: – Подполковник Геренский! Он уже здесь, звонит снизу…
7
– Вы забыли представить меня товарищу Даргову, – сказал подполковник, подавая руку Косте. – Моя фамилия Геренский. А вы – муж Богданы Дарговой, я не ошибаюсь?.. Хорошо, что не забываете вдову в ее неутешном горе.
Коста, как сквозь сон смутно различавший слова подполковника, сжался в старинном кресле. Глядя на этого рослого смуглолицего человека, он с ужасом думал, не слишком ли много лишнего наболтал «неутешной» вдове. Ведь если у нее в квартире такие вот здоровяки, стражи законности и порядка, установили, к примеру, микрофоны, тогда для него все может сложиться нехорошо, очень нехорошо.
– Да, мы говорили о смерти моего мужа, – вздохнула Даракчиева. – Насильственная смерть так потрясает душу, вам это должно быть понятно. Невозможно забыться, отвлечься… А Коста – один из самых близких друзей Георгия…
– Вы действительно были близким другом покойного? – спросил Геренский.
Даргов, призывая на помощь все свое самообладание, ответил:
– И не только я. Другом, притом интимным, была покойному и моя жена. Через нее я являлся ему в какой-то степени родственником…
«Да ты, оказывается, циник, – думал Геренский, удивленно разглядывая хихикающего Косту. – К чему такое афиширование?»
– А с Зиной Даракчиевой мы старые приятели, – продолжал Даргов. – Следуя моей логике, вы можете подумать так: связь Даракчиева с моей женой породила естественное желание обманутых супругов отомстить им… И ошибетесь. Мы просто приятели.
Вдова вынуждена была пояснить:
– Мы знали, что находимся приблизительно в одинаковом положении. Но наша дружба совершенно обычна, заурядна, независима от нашей общей печальной участи. И он, и я знали о каждой встрече этих подонков, а поделать ничего не могли.
– И про коктейль-парти знали? – спросил подполковник.
– Да, Коста позвонил мне в четверг в Варну, спросил, как отдыхается. Он и раньше довольно часто звонил. А тут сообщил, что снова затевается сборище на даче. Что я могла сказать? Чем могла его утешить?
Геренский осмотрелся. Убранство огромного кабинета наводило на мысль о почти неограниченных финансовых возможностях владельца старинных гобеленов, живописных полотен, персидских ковров, дорогих безделушек. А леопардовую шкуру он вообще видел впервые в жизни.
– Я должна вас порадовать, товарищ Геренский, – нарушила молчание вдова. – Как раз перед вашим приходом Коста страшно меня заинтриговал. Вы не поверите, но вроде бы он знает, кто убийца моего мужа. Спросите его, может быть, он действительно раскроет страшную тайну.
– Нич-чего та-а-кого я н-не гово-орил, – заикаясь, вымолвил Даргов. – То есть я… гово-орил, но шу-утил…
– Это была первая шутка, которую я занесу в дело, гражданин Даргов, – тихо сказал подполковник.
– Я шутил. Откуда мне знать, кто убил Георгия? Конечно, у меня есть свои предположения, но перед Зиной я их высказывал, не подумав.
– Теперь, подумав, выскажите ваши предположения мне. Кто, по-вашему, убийца?
– Атанас Средков. Таможенник.
– Может быть… Не исключено. Но почему именно он?
– Все, кто тогда был на даче, люди честные, порядочные. Голову даю на отсечение – они и мухи не обидят, – не моргнув глазом выпалил Коста Даргов. – А у этого таможенника – заметили? – морда подозрительная. И глаза так и бегают, так и бегают…
– Дешево голову свою отдаете, – сурово сказал подполковник. – Насчет честных и порядочных людей мы наведем справки. А глаза, как я заметил, бегают не только у таможенника.
8
Геренский и его помощник молча брели по городу. Каждый был поглощен своими думами. Так они миновали несколько кварталов и наконец уселись в каком-то скверике на свободную скамейку.
– Сегодня навестил Богдану Даргову, – тихо начал Геренский. – Встретила меня в каком-то ночном пеньюаре, к тому же явно навеселе, представляешь? Я думал, что такие роковые дамы остались только в опереттах, ан нет, все еще благоденствуют…
– Почему же она кричала «я убью тебя»? Что там у них стряслось?
– Ровным счетом ничего. Они там баловались, как дети, хохотали, гонялись друг за другом, и она шутя все это ему крикнула. Знаешь, что сказала Беба, когда я возмутился такой низкопробной липой?
Смилов пожал плечами.
– Она, Любомир, сказала мне: «Вы что, никогда не были влюблены? Вы что, не знаете, что в устах влюбленных даже угроза убить – всего лишь любовная ласка, не более? Я женщина порывистая, горячая, несдержанная (я тебе точно передаю ее слова, Любомир!), вот и заорала Жоржу первое, что пришло в голову…» – «Допустим, – говорю, – вы, Даргова, правы. Почему тогда вы никак не реагировали на смерть Даракчиева и спокойно пили свой коньяк? Это при вашей-то порывистости, несдержанности».
– Тут она разрыдалась и призналась во всем, – усмехнулся Смилов.
– Тут она не разрыдалась и не призналась во всем. Тут она сказала: «Что ж, по-вашему, надо было разыграть сцену в гробнице Капулетти, когда Джульетта просыпается и видит труп Ромео? Откуда я знала, что у Жоржа не сердечный приступ, а что его хватил кондрашка? Или при сердечных приступах своей любовницы вы начинаете рвать на себе волосы?» Так, капитан, я и ушел несолоно хлебавши. Занятная женщина. Верх наглости и вульгарности. Такая вполне могла прикончить Даракчиева.
– Но ведь и другие могли. А поди дознайся, из пятерых заподозренных – кто? – Смилов проводил взглядом какую-то жгучую брюнетку и сказал мечтательно: – Эх, раньше работенка сыскная была – позавидуешь!
– Когда раньше? – не понял подполковник.
– В средние, например, века… Пять заподозренных в убийстве? Вешали их, сердечных, на дыбу, затем для разнообразия – сапожок испанский…
– И все пятеро сознавались в убийстве. Представь, что и у нас покаются вдруг все пятеро. Тогда начинай все заново… А если говорить серьезно, Любак, то «дело Даракчиева» затрагивает меня особенно глубоко. Не только самим фактом преступления. И убитый, и заподозренные – все они люди темные, нечистые, вульгарные. Антисоциальные типы. Живут в невероятной роскоши, владеют неисчислимыми, по нашим с тобой представлениям, богатствами, в общем, благоденствуют. Нет, они не ограничиваются мелкими капризами – модными шубами, магнитофонами, телевизорами. Для них это детские игрушки… Задумайся: если сегодня вечером тысячи честных тружеников размышляют над своими обычными житейскими проблемами – костюм у сына уже мал, хорошо бы купить рубашку отцу, где найти кооператив? – в то же время это сборище антисоциальных типов утопает в роскоши. Они блаженствуют в своих сказочных дворцах, катаются в шикарных лимузинах, швыряют деньги направо-налево, выискивая все новые и новые удовольствия. Они растлевают свои жертвы нравственно и физически, сеют повсюду разврат, ложь, лицемерие. Вот что меня угнетает, капитан Смилов.
– Каждый несет свой крест, – сказал помощник Геренского. – Угнетает или нет, а работа есть работа. Сколько мы бьемся, а дело ни с места. По-моему, после сегодняшнего вашего доклада генерал остался недоволен. Надо сдвинуться с мертвой точки. Не пора ли выяснить источник их огромных доходов?
КРУГ ЗАМЫКАЕТСЯ
1
Этот пункт спортлото ничем не отличался от всех подобных мест: обшарпанный стол в чернильных пятнах, старые газеты, торчащие из грязных чернильниц ручки столетней давности, снимки футболистов на стенах. Подполковник Геренский сначала рассмотрел все это через окно и лишь потом толкнул дверь.
Он купил билет и поинтересовался у заведующего, скоро ли тираж. Дамян Жилков отвечал с такой грустью и досадой, что даже ко всему привыкший Геренский изумился. Он зачеркнул шесть номеров и бросил билет в желтый ящик. Потом, взглянув на свои часы, как бы в раздумье спросил:
– Кажется, пора закрывать на обед?
– А тебе какое дело? – огрызнулся Жилков.
– Советую запереть дверь и повесить табличку «Перерыв на обед», – терпеливо ответил подполковник и показал Дамяну свое удостоверение. – И если нетрудно, говорите со мной на «вы». Мы еще не успели стать друзьями…
Жилков, действуя как автомат, выполнил распоряжение и вернулся к столу.
– Чего вы от меня хотите?
– Только одного – говорите правду. Не думаю, что после полного признания вы останетесь безнаказанным, зато оно наверняка вам поможет. Вам предстоит рассказать о целом ряде загадочных фактов: о толстой пачке денег с отпечатками ваших пальцев, об этой любопытной фотографии, что была найдена в кармане убитого, о вашем подозрительном везении в спортлото с неизменно крупными выигрышами…
Дамян Жилков лихорадочно соображал: глупо врать обо всем подряд, тем более о вещах, которые так или иначе когда-нибудь раскроются. Но что делать? От каких показаний отказаться, на каких настаивать, в чем сознаться?
– О чем вам рассказывать?
– Для начала о связях с Георгием Даракчиевым.
– Я у него был вроде как слуга, – сказал Жилков. – Он наваливал на меня разные дела и платил мне за них.
– Щедро, должно быть, платил?
– Не скупился. Денег у Даракчиева всегда было достаточно, и он не жадничал.
– Какие же поручения он на вас возлагал?
– Он их называл мужицкими, плебейскими, не требующими ума. Вот, например, эта фотография. В своих прежних показаниях я сказал неправду. Все было иначе. На прошлой неделе Даракчиев мне говорит: «Дамян, завтра тебе нужно провернуть одно дельце. Вот, гляди. – И показывает мне на запасное колесо от автомашины. – Эту, – говорит, – штучку возьмешь сегодня с собой. Завтра в четыре часа дня ты должен быть на шестом километре между Чирпаном и Старой Загорой. Там ты застанешь на обочине одного иностранца, он будет менять заднее колесо. Ты ему предложишь свою помощь, и он согласится. Так вот, все, что от тебя требуется, – это поставить ему наше колесо взамен испорченного. Он передаст тебе пакет с деньгами. Не вздумай утаивать из них ни единого лева. Деньги передашь мне в пятницу, когда мы соберемся на вилле. А я уж сам решу, сколько тебе дать за услугу…» Вот как все было. Да только я от Даракчиева ничего не получил.
– Деньги в ящике – это те, что дал вам иностранец?
– Те самые, – подтвердил Жилков.
– А фотография?
– Я сам ей удивляюсь. Выходит, Даракчиев послал кого-то следить за мной.
– Вы знали раньше этого иностранца?
– Как его зовут, не знаю. Но однажды мы с ним уже встречались. В тот раз мы тоже менялись колесами.
Он заколебался, и Геренский счел нужным подтолкнуть его:
– Вы ведь наверняка знали, что было внутри колеса.
– Да уж, конечно, полюбопытствовал, было дело, – вздохнул Жилков. – Какие-то картины без рамок. Скрученные в рулоны и завернутые в целлофан.
– Откуда Даракчиев их брал?
– Кто его знает… Я ж вам говорил, он мне подсовывал самую грязную работу. Для другой, почище, у него были другие люди. Кто они, откуда – я не знаю. Даракчиев говорил про них, что это его… каксоциум.
– Может быть, консорциум?
– Вроде того. В таких словечках сам черт не разберется.
– И это все?
– Все! Ни в чем я больше не виноват.
– А теперь расскажите мне, что вам известно о Георгии Даракчиеве. Опишите его так, как будто я в первый раз о нем слышу.
– Ну что вам сказать? Человек как человек: высокий, видный собой, одет всегда с иголочки. Зато характерец у него… – Жилков многозначительно подтянул воротник, тем самым давая понять, что характер у его бывшего компаньона был далеко не ангельский. – Я никогда не знал, что взбредет ему в голову. То он покладистый, мягкий – и вдруг взорвется, напустится на тебя, всю душу вытрясет. И любил командовать! Но не всегда это проходило: если поговоришь с ним по-мужски, он осаживался. – Дамян Жилков призадумался и закончил философски: – Да, так в жизни и бывает: если не дашь отпора – каждый тебя топчет.
Александр Геренский медленно встал и направился к двери. Он повернул ключ в замке и вышел не прощаясь. Гораздо позже, уже к ночи, Жилков вспомнил: Геренский ничего не спросил о разговоре с Паликаровым у беседки. И этот необъяснимый факт испугал Дамяна больше, чем все остальное.
2
Коста Даргов, одетый в новый летний костюм песочного цвета, с ядовито-зеленым галстуком, стоял у дверцы своего роскошного «опель-адмирала». В пять минут шестого из таможни появился Средков, и Даргов лениво поманил его пальцем.
– Хэлло, Средков! Подойдите-ка на минутку сюда!
Вздрогнув от его голоса, Атанас Средков вобрал голову в плечи, несколько секунд подумал, потом медленным и нерешительным шагом приблизился к машине.
– В чем дело? – спросил он глухо.
– Ни в чем. – Даргов усмехнулся. – Проезжал мимо, и вдруг какой-то внутренний голос мне говорит: «Здесь работает твой закадычный друг Средков. Отчего бы не подождать дружка и не покатать на машине».
– Спасибо, – все так же скованно отвечал Средков. – Предпочитаю ходить пешком, да и к тому же…
– Что – к тому же?
– Да и к тому же какие мы с вами друзья? Виделись-то всего-навсего один раз, притом у следователя. Не очень приятное место, чтобы вспоминать о нем с удовольствием.
Коста Даргов глубокомысленно изрек:
– Дружба, рожденная в испытаниях, гораздо крепче и надежней. На вашем месте я воспользовался бы приглашением. Не чуждайтесь общества!
Средков заколебался. Потом молчаливо кивнул, обошел машину и сел рядом с Дарговым. Они молчали, пока пересекали весь город, пока неслись среди яблоневых садов и кукурузных полей. Наконец Даргов свернул на обочину, заглушил мотор и сказал:
– Вот и приехали.
– Что вы собираетесь здесь делать? – В голосе Средкова чувствовался испуг.
– Не бойтесь, Средков! Пока я с вами, ничего плохого не случится. Просто хочется побеседовать наедине. Погулять с вами по берегу озера, излить душу. И пусть все смотрят на нас как на двух почтенных тружеников, которые решили отдохнуть после того, как восемь часов строили социализм.
Но по пути к озеру Атанас Средков снова заколебался.
– Зачем нам кого-то бояться, куда-то идти? Здесь и так никого нет.
– Даже таможеннику не грех насладиться природой, – насмешливо ответил Даргов. – Но уж если вы не хотите идти Дальше, я прямо здесь напомню вам события, которые разыгрались неделю назад. В пятницу вечером.
– Хватит мне этих разговоров о Даракчиеве! – взмолился Средков.
– Напротив, теперь самое время напомнить о событиях, которые вы исказили в своих показаниях. Итак, в пятницу вечером вы пошли в гости к господину Даракчиеву. Хозяин встретил вас любезно, однако этой любезности хватило ненадолго. Во всяком случае, от нее не осталось и следа, когда он вам сделал совершенно конкретные предложения. Продолжать дальше?
– Продолжайте, – сухо сказал Средков.
– В сущности, речь моя подходит к концу. Так вот, все, что вы обещали Даракчиеву, пообещайте мне. «Король умер, да здравствует король!» – как говорили прежде.
– Чего вы от меня добиваетесь?
– Не мне вам объяснять чего. Теперь у вас будет другой хозяин – я. На вполне приличных условиях.
Атанас Средков остановился и метнул в собеседника испепеляющий взор.
– Ни-ког-да! – произнес он отчетливо, по слогам. – Даракчиев меня вынудил. О его шантаже я уже рассказал в милиции. Отныне ничто в жизни не собьет меня с пути!
– Тогда вернемся снова к той печальной пятнице. Вы говорили следователю, что приехали на дачу около половины седьмого, правда? Точнее, в восемнадцать часов тридцать одну минуту. А ведь на самом деле вы пришли гораздо раньше, Средков. Вы появились возле дачи еще до того, как приехал с работы ее хозяин. Было около четырех, не правда ли? Вы долго разглядывали дачу со стороны улицы. Затем набрались смелости и позвонили. Никто вам не открыл, только за воротами лаяла собака. Тогда вы медленно пошли вдоль забора, пока не заметили лазейку. Ну а потом вы оказались у дверей…
– Как вы докажете? – выговорил с трудом Средков.
– Я фотолюбитель, Средков. У меня прекрасная «Экзакта» и целый чемодан объективов. Есть и длиннофокусные. Именно длиннофокусным объективом я и запечатлел вас перед дачей Георгия. Точнее, воровато крадущимся к даче. Люблю снимать друзей и знакомых.
– И что же? – дрожащим от ярости голосом спросил Атанас. – Разве на фото видно, что я всыпаю яд в чашу Даракчиева?
– О, это совсем не обязательно. Милиция умеет делать умозаключения. Тем более что одно окно на даче – внизу, второе слева – было распахнуто. Георгий иногда бывал рассеян, что поделаешь. Раскрытое окно тоже видно на моем снимке, как это ни печально для вас, честный таможенник Средков… Теперь поговорим о цианистом калии…
3
По улицам уже бродили сумерки. Геренский собирался уходить, когда ему позвонили из проходной:
– Товарищ подполковник, тут к вам одна гражданка. Немедленно хочет встретиться с вами. Даже настаивает.
– Как ее зовут?
– Одну минутку… Богдана Даргова.
– Пропустите Даргову!
Когда она появилась в кабинете, подполковник даже усомнился – да Беба ли это? Без грима, скромно одетая, она выглядела значительно старше, чем в момент их первого знакомства.
– Что вас сюда привело? – спросил Геренский, когда Беба села на стул и торопливо закурила.
– Это ужасно! – Ее лицо перекосилось. – Это ужасно! Вы не поверите: только что меня хотели убить.
Подполковник замер от неожиданности:
– Когда? Кто?
Даргова глубоко вздохнула, замолчала, как бы сосредоточиваясь, собираясь с силами. Геренский ждал.
– Рядом с моим домом – новостройка, – сказала наконец Беба. – Час назад, когда я возвращалась домой, мимо моей головы просвистел кирпич. А может, даже задел волосы! Добралась домой ни жива ни мертва. Едва отдышалась – и прямо к вам.
– Правильно сделали. Это поможет следствию. Если, конечно, кирпич не упал случайно…
– Как так – случайно? На стройке не было ни души. К тому же он падал не отвесно, а под углом…
– А рядом с вами не было прохожих, знакомых, соседей? Кто-нибудь заметил злоумышленника?
– Знакомых не было. Прохожие приостановились, посочувствовали и пошли дальше.
– Та-а-ак… И что же нам с вами теперь предпринять? Кирпич швырнули, свидетелей нет. Кого-нибудь подозреваете?
– Мне как-то неудобно, – заколебалась Даргова. – Конечно, есть кое-кто на подозрении, но в то же время неудобно… и вообще…
– Кто?
– Средков! Мне кажется, Атанас Средков.
– Почему именно он?
– Часов в девять он позвонил мне и сказал, что хотел бы встретиться, поговорить. Назначил мне свидание в парке, возле летней купальни. Я пошла, но в парке было пустынно, уже стемнело, и я решила вернуться. А когда возвращалась…
– Но что может иметь Средков против вас? Зачем ему вас убивать?
– Дело в том, что Коста, мой муж, сказал ему о цианистом калии…
4
За несколько дней капитану Смилову удалось собрать сведения почти обо всей деятельности консорциума. Докладывая подполковнику о результатах розыска, он нарисовал следующую картину: Даракчиев создал железную организацию, предусмотрел буквально все, вплоть до малейшей случайности, деятельность консорциума была широка и разнообразна. Беба Даргова скупала картины, антиквариат, иконы – добыча контрабандой просачивалась за границу. Паликаров переправлял за границу золото и драгоценные камни. Доходы Косты Даргова были несколько иного свойства – по указанию Даракчиева он, не скупясь на подачки, притом довольно крупные, выискивал каналы, по которым можно было бы общаться с заграничными клиентами в обход законов и пограничных препон.
– Есть и другие людишки, – закончил свой доклад Смилов. – Целая организация.
– Все, что ты рассказал, – ответил Геренский, – для меня внове. Слышал я только название этой организации, да и то мимоходом, от Жилкова. Как же ты докопался до всего, Любомир?
– А помните фотографию, где Жилков меняет колесо? Снимок нечеткий, любительский, и все же наши кудесники из фотолаборатории умудрились различить номер на машине иностранца. Оказался наш старый клиент: Вернер Шомберг.
– Старый, говоришь, клиент?
– Не только старый, но и упрямый. Два года назад наши поймали его, когда он вывозил картины. Тогда его простили: он со слезами на глазах клялся, что нарушил закон по незнанию, по собственной глупости и недомыслию. Остальное проще простого. Я поинтересовался крупными скупщиками картин и икон по стране, пока не добрался до фамилии Дарговой. Таким же путем узнал о Паликарове и всех остальных. Пришлось, конечно, изрядно покорпеть в архивах, зато улики неопровержимые.
Геренский встал, принялся ходить по кабинету, отчаянно дымя сигаретой.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Хорошо, что мы узнали подробности о консорциуме, но отравление Даракчиева тут ни при чем. Пусть консорциумом займутся те, кому следует. Передай свое досье четвертому отделу. Но брать наших участников коктейль-парти, конечно, еще рано. Для нас с тобой, ищущих убийцу, консорциум всего лишь фон, а не мотив отравления… Переходим к покушению на Бебу.
– Я нашел и сфотографировал кирпич или, точнее, куски злополучного кирпича. Он разбился вдребезги – видимо, его швырнули с самого верхнего этажа. Судя по траектории, он упал не случайно.
– А что делал в это время таможенник?
– Признался, что назначил свидание Дарговой и ждал ее. Хотел, чтобы она воздействовала на своего мужа и попросила Косту оставить его в покое. Если вас интересует алиби таможенника, на это время алиби у него нет. Получается какой-то заколдованный круг: все на подозрении, а ни к одному не подступишься. Что же делать дальше?
– Завтра вечером собираем всю компанию на даче покойного. В том числе неутешную вдову и Косту Даргова.
– Следственный эксперимент?
– Да. Попытаемся восстановить события роковой пятницы.
– Думаю, что они готовы к любым экспериментам, – скептически заметил капитан. – Разыграют все как по нотам.
– А мы между прочим засечем время, которым располагал каждый из потенциальных убийц. А заодно проследим их реакцию. Не качай головой, капитан. Иногда подобные театрализованные зрелища кончаются самым неожиданным образом. Помнится, лет двадцать назад один тип укокошил дружка обрубком железной трубы. А когда мы стали во всех деталях восстанавливать эпизод, не выдержал, нервишки подкачали. Зарыдал, как дитя малое, и покаялся во всем.
– У этих нервишки не подкачают, – сказал Смилов. – Эти сами сделаны из железа.