Текст книги "Неуловимый"

Автор книги: Димитр Начев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Я подошел к ее двери, легонько постучал в нее условным стуком, потом нажал на ручку и вошел.

– Леля? – прошептал я, пытаясь разглядеть кровать.

Кровать была пуста, из открытого окна веяло бодрящим холодком. Я вышел и направился к себе, ступая на цыпочках, чтобы не потревожить сои отдыхающих, не ведающих о том, сколько всего свалилось мне на голову. Когда я проходил мимо двери Выргова, она внезапно открылась, и из нее показалась его голова. Секунду-другую мы молча глядели друг на друга. Потом он заговорщицки подмигнул:

– У вас неприятности, не так ли?

– Напротив, – растерянно отозвался я. – Просто у меня бессонница, и я решил пройтись.

– Делайте это в саду, а не в коридоре, потому что я тоже страдаю бессонницей, – злобно произнес Выргов и захлопнул дверь перед моим носом.

Мне захотелось или громко выругаться или влепить кому-нибудь оплеуху, но никого поблизости не было. Я пошел к себе, принял две таблетки гексадорма и бросился в постель. Буду спать, пока не высплюсь! В конце-то концов, преступник ведь не я, черт побери! Моя совесть абсолютно чиста и если я в чем-то виновен, то лишь в том, что не занимаюсь тем, ради чего сюда приехал.

10

Как никогда, я спал до десяти. С трудом разлепив веки, я поднес к глазам руку и долго всматривался в стрелки часов. Потом встал и принял душ, но легче мне не стало. В голове мутилось, тянуло в сон. Я поглядел с отвращением на флакончик с таблетками снотворного, потом взял его, вошел в туалет, высыпал его содержимое в унитаз и спустил воду.

Больше никаких снотворных! Никогда! Побрившись, сделал тридцать приседаний и двадцать отжиманий. Компьютер мой понемногу наладился. Прошедший день – точнее ночь – воскресла в памяти со всеми подробностями. Я осторожно постучал по трубе парового отопления, но ответа не последовало. Отдернув занавеску, я открыл окно, выглянул наружу. Мой «москвич» стоял на месте. Может, и Леля у себя в комнате, пойду-ка сейчас к ней и выясню, что за номера она устраивает!

На мой стук никто не отозвался. Я открыл дверь. Никого. Лишь ветер колыхал занавеску на открытом окне. Неясная тревога сжала мне сердце. А вдруг с ней случилось что-нибудь непоправимое и именно я виноват в этом, потому что задремал на пять минут? За такой проступок солдата отдают под суд. За пять минут могут произойти роковые события! Могло быть так, что ее похитили через окно? Или она сама убежала?

Высунув голову из окна, я оглядел выступ. Вымытый дождями, он был чист, без единого пятнышка. Я почувствовал непреодолимое желание перелезть через подоконник, встать на этот проклятый выступ и проверить, могу ли я двигаться по нему с таким проворством, как Фифи.

– Эй!

От этого звонкого игривого возгласа я вздрогнул словно мошенник, захваченный на месте преступления. С аллеи на меня смотрела Фифи. Она смеялась.

– Птенчик улетел, а?

– Что вы говорите?

Я не знал, что ответить на такой вопрос.

– Тут есть и другие дамы, которые не отказались бы погулять с вами в такое прекрасное утро! – воскликнула Фифи тем же задорным, слегка насмешливым тоном: – Или, Профессор, они недостойны вашего внимания.

– О, напротив! – смущенно возразил я. – Сейчас я спущусь.

По пути я лихорадочно прикидывал, как поступить. Фифи меня просто спровоцировала и, хотя мне вообще ни с кем не хотелось гулять этим утром, отказать я уже не мог.

– Доброе утро! – глупо сказал я, подойдя к ней, и протянул руку, как будто мы не виделись целый месяц.

– Утро великолепное! – отозвалась она, так энергично пожимая мне руку, что я с удивлением взглянул на ее узкую сильную ладонь. – Вчера еще лежал снег, а сегодня – такое солнце!

День в самом деле обещал быть прекрасным. Небо было прозрачно-голубым, солнце светило по-весеннему ярко.

– Грех спать в такую погоду допоздна! – продолжала Фифи. – Ваша приятельница уже давно умчалась, другие тоже, только вы нежитесь в постели. Вы и к завтраку не выходили, да?

– А Леля? Она завтракала?

– Конечно. Так как – пойдем погуляем или вы отправитесь ее искать? Если вам не но душе моя компания, считайте себя свободным.

– Напротив, – уже с большим энтузиазмом произнес я. – Но не будет ли ревновать ваш приятель?

– Мой приятель покинул меня. Обманул, что поедет в окружной центр на станцию техобслуживания. Если бы он ехал туда, он взял бы меня с собой.

Только теперь я заметил, что «опеля» нет на месте.

– Не думаю, что он вас обманул. Станции техобслуживания – весьма неприятные заведения. Никто не знает, сколько времени потребует даже самый незначительный ремонт.

– То же самое сказал и он, и я притворяюсь, что верю вам.

Мы уже поднимались по тропинке к хребту. Фифи была худенькой и на вид хрупкой и нежной, но преодолевала крутизну с легкостью, которой даже я позавидовал. Когда наверху мы остановились, я заметил, что она ничуть не запыхалась.

– А теперь куда? – спросил я.

Мы находились в том месте, откуда обычно начинались маршруты наших прогулок: на запад – к вековому буковому лесу, на восток – по лугам над селом, а на север шла тропинка, по которой однажды после долгой ходьбы вдоль быстрого ручья мы с Лелей добрались до заброшенного туристского приюта.

– Мне все равно, – сказала Фифи, – но давайте выберем самую легкую и приятную дорогу, тем более, что до обеда у нас не так уж много времени.

– Тогда к лесу?

Она кивнула, но я, поколебавшись, изменил свое решение:

– Давайте лучше к лугам. Если повезет, наберем шампиньонов.

В эту пору невозможно найти грибы, но мне хотелось на обратном пути пройти через село. Поэтому я быстро и решительно зашагал вперед, но уже метров через сто Фифи сделала мне замечание:

– Я, Профессор, не занимаюсь спортивной ходьбой, и, если вам неприятна моя компания, вы спокойно можете меня оставить.

Разумеется, она была права, и, хотя внутри у меня кипело, я постарался возразить как можно любезнее:

– Напротив, мне очень нравится ваша компания, и, если нужно, мы будем ползти, как улитки. Хотя мне кажется, что вы выносливы, как коза.

Это сравнение вырвалось у меня совсем невольно, наверное, под впечатлением, которое произвела на меня Фифи прошедшей ночью, когда влезла в слою комнату через окно. Она удивленно взглянула на меня:

– Интересно – почему как коза? Как это понимать – как комплимент или как оскорбление?

И тогда, сам не знаю почему, я выпалил:

– Как комплимент! Я видел ночью, как вы скакали по выступу стены как пятнадцатилетняя девочка или, выражаясь образно, как молодая козочка.

– Ночью? – Она театрально округлила глаза. – По выступу?

Начав говорить, я уже решил продолжать.

– Да, этой ночью. Ровно в два часа. Бармен вошел в дверь, а вы влезли через окно.

– Бармен? Какой бармен?

– Так я называю вашего приятеля – фармацевта. Я был в саду и случайно увидел, как вы возвращались в дом отдыха.

Фифи залилась звонким, нарочито искренним смехом, напомнившим мне смех актрис старого поколения, участвовавших в спектаклях, которые мне довелось видеть.

– Вы за нами следили? Как вам не стыдно!

– Я не следил. Это вышло случайно. Для чего мне за вами следить?

– Вот и я себя об этом спрашиваю. В этом доме отдыха каждый за кем-то следит. Вы не замечали? Из-за этих убийств все с ума посходили. А директор стал настоящим психопатом. Я же вовсе не собираюсь портить в театре свою репутацию. Два года назад в наш профком пришло анонимное письмо, в котором говорилось о моем якобы аморальном поведении в доме отдыха на море, потому что я позволила себе вернуться чуть позже десяти. В конце-то концов я – человек свободный, не так ли?

– Так, – согласился я виновато, словно был автором того анонимного письма.

– А вчера вечером мы были в гостях у корчмаря. – продолжала Фифи, хотя я ее не спрашивал, где они были и почему так поздно вернулись. – Он и его зять настолько милые люди, что просто невозможно было им отказать. Ну, и опоздали немножко. И вино, и жаркое у него великолепные. Вы, кажется, того же мнения?

– Да, великолепные.

У меня, есть приятель, который для выражения высшей похвалы всегда использует эпитет «грандиозный». А девушка, которая ожидала от меня письма, обожала слово «изумительный»: изумительный спектакль, изумительный фильм, изумительная книга.

– Более, чем изумительные, – добавил я. Фифи засмеялась, на этот раз естественно:

– Вы ведь не осуждаете нас, что мы нарушаем внутренний распорядок дома отдыха?

– Напротив, Фифи. Я тоже его нарушаю. Мы с Лелей были в саду и случайно видели вас. Ничего плохого о вас мы не подумали.

Фифи прищурила красивые глаза:

– С Лелей? Не разыгрывайте меня, Иван! Леля была с нами, вернее – с зятем корчмаря, если этот донжуан и в самом деле его зять, в чем лично я сомневаюсь. Что, собственно, здесь происходит? Знаете ли вы, где сейчас ваша приятельница? Нет! А я знаю. Не такая я уж глупая, какой кажусь нашему общему знакомому, которого вы весьма точно назвали «Барменом»! Леля поджидала его на первом повороте после дома отдыха, и сейчас бог знает куда они едут, а мы здесь ищем грибы на полянках!

Эта новость была настолько неожиданной, что я так и сел.

– Вы это серьезно, Фифи?

– Нетрудно догадаться, когда мужчина хочет тебя обмануть! Взгляд, которым они обменялись как бы случайно во время завтрака, меня насторожил. Вместо того, чтобы вернуться к себе в комнату, я пошла прогуляться в сад и увидела то, что лучше было бы мне не видеть.

Я закурил и попытался обдумать все спокойно. Вчера вечером Леля была с ветеринаром, сегодня она с Барменом, а мы с Андоновым сторожим пустое место. Все правила игры здесь нарушены, причем, мягко говоря, со стороны Лели нечестно так поступать. Фифи присела со мной рядом и попросила сигарету. Явно было, что она не курильщица, хотя всячески пыталась доказать обратное. Мне стало ее жалко. В конце концов этот подлец не имел права давать ей отставку подобным образом после того, как ухаживал за ней так открыто и преданно!

– Ничего, Фифи, – попытался я ее утешить. – Он не виноват. Леля сама ему навязалась, и он не мог ей отказать в поездке. К обеду они вернутся.

– Пусть возвращаются, когда хотят! Я не хочу больше с ним встречаться! И вообще, думаю, нора мне укладывать чемоданы. Это пытка, а не отдых!

Голос ее задрожал, глаза наполнились слезами. Она снова вернется в свой провинциальный театр, где возможности вступления в брак полностью исчерпаны. Там все настолько хорошо знают друг друга, что взаимный интерес сведен к нулю. От ее маленькой, обставленной с радостным воодушевлением квартирки веет безнадежностью. Все с ней милы, все внимательны, но равнодушны. Никогда ни в ком не возбуждала она острой заинтересованности. Мечтала стать актрисой, но стала суфлершей. Классический «маленький человек». Иногда, но очень редко, участвует в какой-нибудь массовке. Соседка, с которой они случайно, встречаются в магазине, спрашивает:

«Мне показалось, что я видела тебя на сцене. Это действительно была ты?»

Фифи краснеет от неловкости.

«Да, иногда я принимаю участие в массовых сценах. Когда есть настроение».

«Вы – счастливчики, – вздыхает соседка. – Я так хотела, чтобы моя дочь поступила в Театральный институт, но она увлеклась химией».

«И хорошо сделала», – думает Фифи, но вслух не говорит этого. В искусстве, если не играешь первую скрипку, дело твое пропащее!

После долгого молчания я предложил:

– Если хотите, вернемся обратно в дом отдыха.

– Ни в коем случае! – Она бросила сигарету и встала. – Ты, если хочешь, возвращайся, не мне сейчас не хочется бить там.

Мы уже перешли на «ты». Я понимал, почему ей не хочется возвращаться. Ей кажется, что всем известно об измене ее друга, хотя, вполне вероятно, измена эта – всего лишь плод ее воображения.

– Хорошо! – Я тоже встал. – Тогда пошли дальше! Мне приходилось собирать шампиньоны и осенью.

Шампиньонов мы не нашли, но, как мне показалось, прогулка положительно отразилась на настроении Фифи. Мы шли более полутора часов. Ровно в полдень пересекли пустынную площадь и центре села. Корчма была закрыта. Людей не было видно, все занимались своими делами. Похороны поварихи должны были состояться на следующий день. На воротах домов уже висели некрологи. Я остановился перед одним и прочел. Имя, фамилия, год рождения, год смерти. «Внезапно ушла от нас» – стандартная фраза. «Была трудолюбивой. Односельчане относились к ней с уважением. Память о ней сохранится в наших сердцах. Родные и близкие».

Кто ее близкие?

Дочь, ее бывший муж, зять и внуки, если таковые имеются. Но имен не было.

И все же – что это было: убийство или самоубийство? Андонов не захотел мне сказать. А может, милиции еще неизвестно. Пока я читал некролог, Фифи молча стояла рядом со мной. Когда мы двинулись дальше, ока спросила:

– Этого подлеца еще не поймали?

– Ты думаешь, что она убита?

– Все так думают.

– Однако нет доказательств.

– Доказательства найдутся, – произнесла жестко Фифи. – Было б кому их искать.

– Если они действительно существуют, Фифи. В таком случае рано или поздно правда восторжествует.

– Эти глупости мне известны, – с прежним ожесточением продолжала Фифи, – будто не остается нераскрытых преступлений. Факты опровергают это утверждение. Во-первых, многие преступления неизвестны, а многие из известных забываются. Во-вторых, нет ясной формулировки, что является преступлением, а что нет.

– Преступление – это нарушение, закона.

– А если это нарушение совершается во имя истины?

– Посягательство на чужую жизнь?!

– Является ли преступником исполнитель смертного приговора?

– Это другой вопрос, Фифи. Данный человек совершает акт справедливости, акт возмездия.

– Ты, Иван, юрист, так ведь?

– Готовлюсь к этой профессии.

– Я тебе не завидую. Это благородная, но грязная работа.

11

Потерпи, дружок! Еще денек и станет ясно, кто сват, а кто кум.

Мы с Андоновым сидели на скамейке в саду и курили. В столовой нам не удалось поговорить. Лели и Бармена не было, и я из деликатности сел за стол к Фифи, Пока мы ели, ока оживленно болтала и нарочито громко смеялась. Остальные молчали и смотрели на нас с укором. Когда мы покончили с обедом, я галантно поклонился:

– Благодарю за прекрасную утреннюю прогулку! Желаю приятного отдыха!

Я хотел от нее отделаться, чтобы поговорить с капитаном. Он, как всегда, ел медленно, рассеянно, с отсутствующим выражением на лице. Пообедав, любезно отклонил предложение доктора Эйве сыграть «одну-единственную партию в шахматы».

– Польщен вашим вниманием, Доктор, но у меня болит голова, и мне сейчас необходима прогулка на свежем воздухе. Давайте отложим шахматы на вечер!

Его глаза на какую-то долю секунды встретились с дойми, что означало: «Надо поговорить». Когда мы затем «случайно» встретились на аллее и сели на скамейку, моим первым вопросом было:

– Вам известно, что вчера вечером Леля была с ветеринаром? И что они допоздна пили?

– То есть они были в гостях у корчмаря.

– Тогда зачем вы ее ищете в комнате? Почему беспокоитесь, что ее пет в доме отдыха?

– Потому что в два часа она была у себя в комнате.

– Вы хотите сказать, что я не видел ее? Что спал, когда она вернулась?

– Нет, тогда ты не спал. Но спал позже – без четверти три.

– Но, капитан… Если Леля была в селе, как она вернулась, чтобы затем снова выйти? Не разыгрывайте меня!

Андонов улыбнулся и пояснил:

– Она вернулась через кухню. Думаешь, я что делал, пока ты стоял возле кипариса? Наблюдал за входом в кухню.

– Но он же всегда заперт!

– Заперт для тех, у кого нет ключа, ефрейтор! Ты разве не заметил, что здесь почти у каждого есть ключи? Но не это сейчас главное. Нужно распланировать сегодняшний вечер.

Тут я уже не выдержал и вскипел:

– Какое еще планирование и ночное бдение без толку? Мы тут подозреваем один другого, а преступник живет себе припеваючи. Если, конечно, он вообще существует. Извините, товарищ Марчев, но мне кажется, что мы играем в какие-то бессмысленные прятки. Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что если имело место преступление, его совершил кто-то, не имеющий ничего общего ни с домом отдыха, ни с отдыхающими. Что из того, что Леля вернулась в два, а бег четверти три вышла? Если хотите знать, я даже не совсем убежден, что позапрошлой ночью кому-то понадобилось ее душить. Если надо что-то делать, то давайте делать, поставьте передо мной серьезную задачу вместо того, чтобы заставлять меня сторожить пустую комнату некоей особи, которая в это время пьет с неким типом!

Капитан строго взглянул на меня:

– Откуда тебе известны эти подробности? От Фифи?

– Кроме них, мне известно еще кое-что. Что Леля и Бармен сейчас где-то вместе.

Капитан усмехнулся.

– Тебе известно и это? Я кивнул.

– А ведь ты, Иван, ревнуешь!

– Ревную? Глупости! Зачем мне ревновать, когда между нами ничего не было и не будет? Если хотите знать, я даже сомневаюсь, можно ли до конца доверять Леле. Ее поведение заставляет меня подозревать, что тут дело не чисто.

– Вот как? – Капитан пристально посмотрел на меня. – Что ты имеешь в виду?

Я не мог ясно ответить на этот вопрос, настолько все было туманно, сложно, запутанно, а потому выпалил:

– Все! Все ее поведение. Он назидательно произнес:

– Если тебе не понятно чье-то поведение, это еще не значит, что его следует подозревать. Не мелочись и не суетись! Поспешность – самый опасный враг в нашем деле!

– Но до каких пор мы будем попусту терять время?. Мне уже невмоготу!

В ответ последовал совет за пастись терпением, что-де завтра станет ясно, кто сват, а кто кум, то есть кто есть кто.

– И вы узнаете, кто преступник? Еще завтра?

– Может быть, – неопределенно кивнул капитан. – Если все пойдет нормально и мои помощники, включительно и ты, ефрейтор, не будут поддаваться провокации ям и принимать поспешных решений.

– Значит, и Леля…

– Что Леля?

– Ну, ваш, то есть наш помощник…

– Я не знаю, помощник или нет, но она тоже участвует в игре, как и еще кое-кто из отдыхающих… вольно или невольно…

Тут я вспомнил, что завтра будут хоронить повариху, и спросил:

– Как вы думаете, прояснится завтра ситуация?

– Может, прояснится, а может и нет. Зависит от подготовки сценария.

– Сценария? Я не понимаю, капитан.

– Терпение, Ваньо, терпение! Я тоже многого не понимаю. Если бы понимал, не обращался бы к тебе за помощью. Сейчас я хочу от тебя лишь одного: чтобы ты не отдыхал после обеда – и без того проспал до десяти утра, а прогулялся бы в буковый лес, где есть такой маленький памятник, точнее – каменный крест. Сделаешь это, хорошо?

– Прогуляться дотуда? Только и всего?

– Этого вполне достаточно.

– Вы меня устраняете, чтобы я не мешал? Как вчера?

– Ничего подобного! Меня интересует, там ли эта собака, а также не выберут ли этот маршрут для послеобеденной прогулки некоторые из наших друзей или врагов. Смотри и слушай! И пожалуйста, будь осторожен!

Я подумал, что он шутит, но нет – глаза его смотрели на меня абсолютно серьезно.

– И не проси у меня оружия! Оно тебе не полагается. В данном случае оно не поможет, а наоборот – навредит. Выполняй задание!

Встав со скамейки, он положил руки мне на плечи.

– А что потом? Какие задачи на вечер?

– Увидимся у камина. Я обещал твоему доктору Эйве сыграть с ним.

12

До леса я не дошел.

Дело в том, что я был заядлым грибником. Этой слабостью я обязан своей милой бабуле. Помнится, после каждого дождя она будила меня еще до восхода солнца коротким возгласом:

– Пора!

Я вскакивал с постели и быстро одевался под ее строгим и нетерпеливым взглядом. Она бывала уже готова к штурму: одетая в брезентовую куртку, оставшуюся от покойного деда, в галошах и толстых шерстяных чулках, с двумя корзинками в руке. В одной лежали хлеб, брынза и фляжка с водой, в другой два ножа: один большой и несколько тяжеловатый для работы, которая нам предстояла, другой – маленький, кухонный. Я наскоро умывался холодной водой и молча отправлялся вслед за бабулей. Мы выходили из села еще затемно. Бабуля шла быстро, опираясь на отполированную ладонями кизиловую палку, и все время подгоняла меня:

– Давай быстрей, а то хунвэйбины нас опередят!

«Хунвэйбинами» мы называли грибников из города. С того времени, как горожане стали массово обзаводиться автомашинами, конкуренция стала поистине жестокой. Горожане приезжали на заре и, оставив машины у реки, устремлялись в лес, как саранча. Если их не опередить, не найдешь ни боровика, ни моховика, ни рыжика. Когда, случалось, мы опаздывали, бабуля, глядя на срезанные ножки, ругалась, как грузчик:

– Работы, что ли, нет у этих нелюдей? В лес их понесло, а кто будет за них, мерзавцев, нормы выполнять?

Тому, кто не испытывает этой страсти, никогда не понять какое удовольствие найти молодой боровичок – пузатенький, с темно-коричневой шляпкой, храбрый и самоотверженный, готовый доставить радость тем, кто встает рано, тем, кто посвящен в великое таинство природы – рождение, тем, чье имя – грибники. А какое удовольствие найти шампиньон – снежную россыпь белых головок на зеленой поляне, мечтающих о прикосновении твоей руки!

Я шел по самому гребню, шагая легко и весело. Воздух был прохладным и чистым, горные вершины были освещены солнцем, в ущельях таилась тишина, а поляны еще зеленели, покрытые поздней травой. Первый шампиньон я заметил метрах в двадцати от тропинки. Я не устоял перед этим искушением, подошел и после некоторого колебания отломил его. Оглядевшись, я увидел второй шампиньон, потом третий и так далее. У меня был в кармане полиэтиленовый пакет, и я сказал себе: нечему бы не набрать грибов? Когда вся компания усядется возле камина, я преподнесу им сюрприз, а шампиньоны, запеченные на гаснущих углях, – нужно в каждую шляпку положить кусочек масла и посолить – чудесны на вкус! К тому же, если обмануть бдительность директора, можно принести и вина… Вот такие мысли вертелись у меня б голове. Когда собираешь грибы, думаешь о тысяче вещей, причем, всегда приятных: плохой человек обычно и плохой грибник, грибы прячутся от него. Наполняя пакет, я незаметно достиг нижнего края поляны, за которым начинался кустарник, рядом с ним журчал быстрый ручей, о котором я уже упоминал. Довольный, я присел на землю возле пожелтевшего папоротника, намереваясь выкурить сигарету, а затем уже отправляться на задание. Мне было так хорошо, что не хотелось вставать; я даже прилег на сухой папоротник, глубоко вдыхая воздух, напоенный знакомыми мне с детства чудесными ароматами.

И тогда я услышал радостный лай собаки, потом прогремел выстрел, раздался вой, и шагах в двадцати от меня из зарослей выскочил мой вчерашний знакомей Мечо. Прижав к голове уши и поджав хвост, он, скуля, мощными прыжками устремился вверх. Я хотел позвать пса, но был настолько ошарашен выстрелом, что так и остался сидеть с открытым ртом. В следующий миг я забыл о собаке, охваченный яростью, что есть человек, который хочет ее убить. Вскочив, я кинулся в кустарник. Он был густым, непроходимым, поэтому я крикнул:

– Зачем стреляешь, идиот?

Никто не ответил, но я ясно услышал шум шагов и шорох осыпающихся камешков. Я пробежал вдоль зарослей метров сто, пока не нашел тропинки, вероятно, вытоптанной дикими кабанами, спустился по ней к ручью и перепрыгнул на другую сторону. Склон здесь был голым, с осыпями, на которых тут и там росли низкие кусты.

– Эй! – крикнул я, но вокруг царило безмолвие. Я узнал заброшенную дорогу, ведущую вверх к туристскому приюту, куда мы с Лелей ходили на прошлой неделе. Надо было вернуться обратно – так поступил бы любой на моем месте, тем более, что я еще не выполнил данного мне задания, – но гнев мой был настолько силен, что я решил любой ценой найти подлеца, стрелявшего в собаку. Выстрел был из карабина, в этом не было никаких сомнений, я слышал и свист пули, рикошетом отлетевшей от камня, в который она попала. Кто может стрелять здесь из боевого оружия? Я пристально вгляделся в дорогу и, несмотря на то, что она была твердой и каменистой, вскоре обнаружил след ноги. На горсти песка, влажного от вчерашнего снега, совсем ясно виднелся отпечаток галоши. Я двинулся вперед по дороге против течения ручья, выискивая следы, словно индеец из романа Майн-Рида, вспоминая и совет Андонова, что если хочешь быть хорошим разведчиком, надо действовать в соответствии с обстановкой. Он интересовался собакой. Почему? Это мне пока не известно, но раз собака здесь, а не в буковом лесу, я должен выяснить, кто в нее стрелял и почему.

В нескольких местах я нашел подтверждение тому, что по заброшенной дороге прошел человек. Несмотря на то, что он ступал легко, я обнаружил перевернутый камешек, а потом – окурок, кружившийся в водовороте ручейка, впадавшего в большой ручей. Нагнувшись, я выудил окурок из воды. Он разбух, но все же можно было установить, что он от сигареты с фильтром «Арда». Из наших отдыхающих никто «Арду» не курил. Ветеринар курил, как и я, сигареты «БТ», корчмарь и директор дома отдыха вообще не курили. Вчера вечером в собаку тоже стреляли, но я готов поклясться, что выстрел был из пистолета, а не из карабина.

Я присел у ручейка, где нашел окурок, думая о фигурах, которые я непрестанно перемещал в ограниченном окружностью пространстве. Кто испытывает такой страх перед собакой, что хочет любой ценой ее ликвидировать? Предположение Лели, что собака знает убийцу Царского, выглядит логично. Значит, рассуждал я, убийца где-то здесь, неподалеку, наверное, среди кустарников, и, если я проявлю сообразительность, то смогу его поймать. Но как? Голыми руками? Ведь он вооружен, а у меня нет даже перочинного ножа!

Я встал и направился к туристскому приюту, исполненный решимости выяснить, откуда пришел убийца или же куда он пойдет, если сейчас он движется впереди меня. Я ускорил шаг, даже перешел на бег трусцой, что не составляло для меня труда: я был молод, с хорошей физической подготовкой, при этом горел решимостью довести дело до победного конца. Спустя примерно час я уже значительно углубился в горы, овраг, по которому протекал ручей, сузился, мелколесье сменилось густым сосновым лесом, посаженным, вероятно, лет двадцать-тридцать назад; солнце скрылось за вершинами, вокруг стали мрачно и сыро. Голос разума советовал мне повернуть назад, я уже почти был уверен, что впереди никого нет, этот тип наверняка остался сзади, спрягался среди осыпей, но так или иначе я уже приближался к полянке, где у подножия крутых серых скал стоял полуразрушенный туристский приют. Я хорошо ориентировался, так как прошел по этой дороге дважды – туда и обратно, и уже считал повороты – один, второй; затем надо будет перейти на другую сторону ручья. В полдень солнце освещало приют, возле которого мы с Лелей провели несколько приятных часов. Но я ошибся: дорога вывела меня к ручью, прозрачная вода которого весело бурлила в узком русле, и там, у брода, я увидел на песке следы, которые совсем сбили меня с толку. Очевидно, совсем недавно – вчера или сегодня, после того, как растаял снег, – здесь прошли трое. Один проследовал в направлении, откуда шел я; след от мужской галоши, который я уже видел после выстрела, на этот раз был четким; двое других направлялись в сторону туристского приюта, глубокий след от мужского туристического ботинка свидетельствовал о том, что мужчина здесь подпрыгнул, чтобы ступить на камень посреди потока, другой же след – от правой кроссовки французской фирмы «Спортинг» – был мне очень хорошо знаком. До сих пор такие кроссовки я видел на ногах только одного человека, и сознание этого ввергло меня, как говорится, в столбняк. Когда, почему и как оказалась здесь Леля? Вчера или сегодня? И с кем? Ступив на камень, мужчина подал ей руку, чтобы помочь перейти на другую сторону потока.

Я был так ошеломлен, что присел возле воды, чтобы решить, как мне поступить. Леля и НЕКТО прошли здесь, но обратно не возвращались, а если вернулись, то другой дорогой. Когда? Вчера или сегодня?

Я чувствовал себя так, словно надо мной жестоко надсмеялись. Душу переполняла обида. Ей было известно обо мне все – каждый мой шаг, каждая мысль, почему же на доверие она не отвечает доверием? Она уехала с Барменом неизвестно куда… И что тут интересного в этом приюте, зачем им понадобилось переть сюда, в это глухое место?

Встав, я приготовился сделать то же, что и ее кавалер, – ступив на камень, перепрыгнуть на другой берег. И тут одновременно со звуком выстрела я услышал свист пули, срезавшей сосновую ветку на другой стороне потока. Я невольно воскликнул: «Эй!» и упал в холодную воду, обхватив руками большой круглый камень. Я лежал так несколько секунд, оцепенев от страха, ожидая второго выстрела, который – я был в этом уверен – будет метким. Наверное, этот тип находился совсем близко и целился в меня, как в мишень на стрельбище. Но выстрела не последовало. Я медленно поднялся и обреченно повернулся в ту сторону, откуда прилетела нуля.

Метрах в десяти от ручья поднималась стена соснового леса – глухая и неподвижная. Если он хочет меня убить, думал я, то сделает это сейчас. Даже самый неопытный стрелок не может промазать с такого расстояния. Вода стекала с меня, я пробормотал: «Ну, давай же!» и, странное дело, страх мой вдруг прошел, меня охватило полнейшее равнодушие, я не думал в этот момент ни о чем, лишь с сожалением смотрел, как быстрое течение уносит полиэтиленовый пакет с. шампиньонами.

– Стреляй, гад! – уже в полный голос крикнул я, глядя на вершины сосен, раскачиваемые невидимым ветром. Потом., после долгой томительной паузы, я шагнул вперед. И тогда тот скова выстрелил. На этот раз пуля вонзилась в землю метрах в двух передо мной, как раз там, где я должен был выйти из воды на берег. Я вновь остановился. Вода плескалась о мои колени, но я ничего не ощущал, в ушах моих гремел выстрел, а в мозгу мелькнула догадка, что он не хочет, чтобы я шел дальше, что ОН пи за что не пустит меня туда. Он командовал положением, находясь, вероятно, метрах в двадцати в лесу и держа меня на мушке. Два выстрела были предупредительными, подумал я, третий раз ОН выстрелит в цель. Я повернулся и медленно побрел назад. Возвратился на старый берег, потом двинулся обратно по дороге, испытывая единственное желание показать, что я не трус, идя медленно, не торопясь, – пусть ОН поступит, как сочтет нужным, я у него в руках. Метров сто я прошел, ощущая у себя на спине черный кружок – центр мишени, в который уставилось дуло карабина «Мэнлихер» – старой, но испытанной модели образца первой мировой войны.

Когда я поднялся на знакомый гребень, уже смеркалось. Внизу виднелся дом отдыха, под ним – городок с железнодорожным вокзалом, а на западе – вековой буковый лес, куда послал меня Андонов. Лес чернел зловещим пятном, а небо за ним пылало кроваво-красным закатом. В голове было пусто, я уже ничего не понимал из того, что происходило вокруг меня. Я испытывал ужасный голод и желание сесть у камина и согреть свое бедное тело; насквозь промерзшее в мокрой одежде. Спускаясь по знакомой тропинке, вспомнил старую поговорку, которую любила повторять моя милая мудрая бабуля: