Текст книги "Привет, Я Дырка! (СИ)"

Автор книги: Дима Передний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Не знаю, – покачалась Дырка, – Во мне бывал только мой затыкашечка Пакля.

– А может такое быть, – не унимался Ау, про Паклю ему было неинтересно, – Что внутри тебя кто-то заблудился?.

Но Дырка и этого не знала. Она задумчиво уставилась в свою чашку. Через полминутки Ау собрался с духом и произнёс:

– Понимаю, что после случившегося это полное нахальство с моей стороны просить о таком, но вдруг ты всё-таки позволишь мне забраться в тебя и покликать там?

Дырка снова задумалась. Ей понравилось, что Ау попросил прощения и теперь спросил разрешения. Вдобавок он смотрел на неё с такой надеждой. Но одно дело ничегошеньки не знать о том, что внутри тебя, и совсем другое дело знать точно, что там внутри – червяк. К тому же Дырка всё ещё чувствовала в себе желание наказать его за его дерзость.

– Ты нужнее в лесу, – ответила она уклончиво. – Вдруг тут ещё кто-нибудь заблудится. Это твоя работа.

– Срок жизни Ау короткий, – грустно признался червяк, – Хотя бы одного путника выкликать. А я уже встретил тебя.

– А вдруг ты сам заблудишься во мне? Или того хуже – умрёшь? – спросила Дырка, а про себя подумала: "Фу-у-у-у-у!".

– Но ты ведь не знаешь, что внутри тебя, – напомнил Ау, – Откуда нам знать, какие законы в тебе действуют? И можешь ли ты быть уверена, что то, что внутри тебя, вообще тебе принадлежит?.

Дырка молчала и пару раз вся растерянно сморгнула.

– Пойми, – продолжил Ау, – Хоть с виду я простой червяк, но в душе все Ау – рыцари, и нам невыносима мысль, что может кто-то где-то заблудился в темноте. А в тебе много темноты, – заключил он.

Дырка не совсем поняла, почему из-за некой невыносимости она должна кого-то в себе носить, и вовсе не была уверена, что из многих умных и интересных слов обязательно получается правда...

Всю ночь убеждал её Ау, умный червяк Ау. Дырка хлопалась и слова вставить не успевала. Под утро, когда Дырка без сна уже слипалась, Ау наконец её уговорил, и она поддалась его желанию.

Допили чай и попрощались. Дырка открылась, Ау заполз в неё полностью, с большой деликатностью, и исчез. Больше она его никогда не видела.

А тем временем рассвело. Дырка выбралась из норки и пошла искать дальше.

(В следующей серии: В зорком глазу орла пустыни отражается Дырка, которая ходит по кругу в геометрии замкнутого лабиринта, который изображён на открытке, покоящейся за стеклом на полке пыльного, заставленного книжного шкафа.)

Эпизод 7: Яять и треугольник.

Что-то Дырка устала, что-то она всё чаще грустила. Сама не знала от чего. По Пакле тосковала или из-за того, что внутри неё теперь жил посторонний.

Почему так грустно? Это она скучает, или червяк внутри? Очень поздно Дырка поняла, что Ау был первым, кто зашёл в неё после и вместо Пакли. Она звала Ау, сказать, что передумала и отменить их уговор, но он не отзывался. Наверное, забрёл уже очень далеко. Дырка никакого присутствия внутри не ощущала. Что она теперь скажет Пакле, своему затыкашечке, когда найдёт его? Как всё это объяснит?

Перед Дыркой лежали три плато, нисходящие ступенями в непроглядную даль. Первое плато носило название Равнина шёпотов. Или Край рябых сестёр, или Попросту пористое место. Странное это было место. Все дырки здесь, дальние Дыркины родственницы, стояли навсегда застывшие и приоткрытые, и разговаривали только за спиной у путников. Кто именно заговаривал, оставалось неизвестно, потому что говорили они все, а обернёшься – стоят кучненько и молчат.

Ветер гулял в их пористой природе и оживлял хор хрустальных девичьих голосов. Дырка брела мимо, а сзади в неё прилетали еле слышные, но чёткие шепотки:

уууу как раззявалась

уууу прикройсяяя

уууу всёёё безмужняяяя

уууу соплии развелааа

уууутрись поскользнууууюююсь

уууу постыдилааась быююю.

Некоторые сёстры-поры застыли слишком широко, поэтому слова из них выходили обрубленные. Одарили Дырку с разных сторон:

ЯЯТЬ.

УЯЩАЯ.

ЕЫШАЯ.

ЮЮХА.

ЕСКАЯ.

АСИНЯ.

АСЯФА.

ЕПЛИИЦНО.

Оглянулась Дырка на голоса.

– Привет? – сказала неуверенно, непонятно ведь кому. – Я дырка.

Но равнина позади неё благообразно молчала.

Почему-то вспомнилось, что Пакля её никогда не ругал и не указывал ей, как себя вести. Он её только наполнял и затыкал. Ещё тоскливее стало на Дырке. По дороге ко второму плато она сделала привал. Пробурила липовую аллею, проявилась лункой на берегу сумеречного прудика, тут же наполовину заполнившись водой, и под камышовые квакушки исполнила песенку, медленную и с надрывом:

♫Без тебя я

Не конопачена,

Струны сама перебирающа.

Пакля, где наш дом?

Когда вернёшься ты ко мнееее?

И ночью лунною, душною

Заткнёёёёшь менья♫

Чтобы обсохнуть, легла возле прудика в чёрных песках. Образовавшийся пар вышел из Дырки пухлыми сигнальными кольцами, и одно за другим они вознеслись в древнее небо. На призыв никто не ответил.

Дырка в конце концов так слилась с чёрным песком, что стала совершенно незаметной и перешла на второе плато. Оно было красным – сплошное поле маков. С грустью Дырка полюбовалась алым, надышалась местного воздуха, и тут к ней склонился один маг, внешне иссушенный пират. Сыпучим голосом спросил:

– Привет, ты дырка?

– Да, я дырка, – устало ответила Дырка.

– Ты слишком напряжена, – сообщил ей пирамаг и подмигнул, – Тебе надо расслабиться.

Дырка попыталась объяснить, почему она такая, но не смогла подобрать слов и вместо этого тяжело промолчала.

– А ты знаешь, что у тебя за спиной? – любопытствовал тем временем пирамаг.

– Нет. Этого не знает ни одна дырка.

Пирамаг вытянулся, сколько щетинистая худая шея позволила, заглянул за Дырку и присвистнул.

– Что там? Что там? – Дырка резко сузилась и медленно расширилась.

– Вижу конус, уходящий в бесконечность, – описал маг.

Дырка так и грохнулась наземь. Под тяжестью впечатлений всех последних дней, а как будто лет. Чу! Когда-то лежала она в поле дома, юной норкой, ясной звёздочкой. А сейчас на чужбине. Чёрным озером.

Зрачком расширившимся отдохнём

В поле маковом

На каждом лепестке дремлет слеза.

* * * *

Пока лежала месяц, додумалась Дырка сама в себя залезть. Вдруг всё-таки Пакля внутрь неё провалился и искать надо там. Не улетел же он на другие планеты. Исхитрилась, погрузилась в себя на полвершка, а к ней доносится голос из пустоты, останавливает:

– Вы по приглашению? – строго спрашивает.

– Нет, – замешкалась Дырка, – У меня тут друзья.

– Сегодня закрыто, только по приглашениям, – отрезал голос.

Может, это Пакля так шутит, подумалось Дырке, и она ответила, заигрывая:

– Я никому не помешаю, честно-честно.

А голос:

– Отойдите в сторону, вы мешаете очереди.

Дырка обернулась, чтобы увидеть эту очередь, и проснулась по-прежнему на песке, но не на чёрном, как в прошлый раз, а на обыкновенном. Дырка достигла третьего плато – пустынного.

Палило солнце, скрыться негде. Дырка продвигалась через пустыню, накрытая песочной дюной, влачившейся за ней длинным, величественным шлейфом. Дырка совсем иссохла. Растворилась, как чёрная медуза, и перетекла в свою тень. Тень дальше по песку поползла, отбрасываемая высоко парящим гигантским орлом. Ползла-ползла, пока больно верхом обо что-то не ударилась. Поднялась Дырка и ясно видит перед собой громадный треугольник с тремя выпуклостями. Равнобедренный и на волосатых ножках. Он ей так и сказал:

– Лицезри меня.

– Ты моя точка Б? – спросила Дырка, вдоволь налюбовавшись.

– Сама ты бэ, – прогромыхал Треугольник. – Внутри тебя пустотемень.

И посохом по земле ударил. Каждая песчинка подпрыгнула и на мгновение в воздухе зависла, а Дырка почувствовала, как эта ударная сила стремительно в неё вошла и пронеслась могучим ветерком по колосящейся поверхности всего-всего, что внутри неё скрывалось.

– Ох, – только и выдохнула Дырка. Большая же была эта Пустотемень.

И третью выпуклость сказал мудрый Треугольник, перед тем, как бесследно растаять-удалиться. Слова его ещё долго эхом в расширившейся Дырке звучали, и когда она напивалась водицы из родника в пустыне, и когда отправилась дальше на свои поиски, слова незабываемые:

– Есть место, где нет ни дырок, ни затыкашек.

(В следующей серии: Дырка оказывается в городе на краю войны.)

Эпизод 8: На краю.

Чем дольше Дырка шла, тем заметнее становилась. Мышцы краешков захирели, складочки обвисли. Истопталась Дырка, проелась грязью, вся потухла. Причёска – колтун, платьице – наросты, сверху нахлобучен вздутый венок. Всё тяжелее ей было скрываться, она уже у всех навиду, идёт через города.

Дети спрашивают «Ой кто это?», мамы-папы спешат детей увести, бабушки отвечают: «Будешь плохо себя вести – превратишься в такое же», дедушки вспоминают что-то непонятное из военной молодости. Кто-то кидал в Дырку камень – не отзывалось, такая глубина. Кто-то бросал в неё мусор – всё без остатка принимала. Однажды так она разошлась, что в неё провалился целый дом. Кто-то пытался зашторить Дырку, заделать дощечками и листом ржавого железа, она только спрашивала их: «Вы видели моего затыкашечку Паклю?». Не было ответа, и она шла ещё дальше. И вот в одном неспокойном городе – неспокойном от близости боёв, они гремели прямо тут, за стеной – получила наконец Дырка долгожданный ответ.

Под редкий звон брошенных монет Дырка пела, устроившись среди трещин паперти. Не потому, что нужда заставила. Накипело. Песенка её опять звучала не как прежде, теперь это были поскрипывания и провалы, впрочем, не без огонька:

♫Не мил мне май,

Паровозик мчит

В степь, в сентябрь.

Ориентиры сбиты,

биты биты, биты биты,

Бездонная,

Бездомная я пакля♫

На аромат Дыркиных звуков прилетел пчёл в бело-синюю полосочку. Долго наворачивал вокруг неё круги, будто сам по себе держится, а притулился рядышком.

– Привет, я дырка, – прервала Дырка неловкую паузу.

– Здрасьте! Я синяк, – представился пчёл.

Его голова была окольцована на каратистский манер ленточкой вырезанного из газеты громкого заголовка. В переносном гардеробе Синяка хранилась целая коллекция таких ленточек.

– Какая ты красивая, – сказал Синяк Дырке и близко-близко придвинулся, они даже немного слиплись бочками.

Дырка так долго шлялась в одиночестве, что слова Синяка ей польстили, и всё же она поспешила предупредить, что место в ней зарезервировано за пропащим затыкашечкой. Пакля тоже когда-то называл её красивой, очень давно.

Синяк сник, но быстро снова налился и предложил:

– Давай дружить?

Пчёл был так мил, что Дырка с радостью согласилась, чем вызвала в нём жужжащий энтузиазм.

– Я познакомлю тебя с моими корешками! – объявил Синяк, подобрал монетки и отвёл Дырку к венткиоску возле закрытого входа в метро.

Там и грелись его корешки, пребрасываясь загадочными словами и кашляя самым печальным кашлем на свете. Дырка услышала:

Нам не до воли.

Мы недовольны.

Мы неудовлетворены.

– А я принёс монетки, – перебил добрый Синяк и приник к Дырке, – Это моя подруга.

– Привет, я дырка, – вежливо представилась Дырка.

– Привет, Дырка, – сказали все.

Синяк радостный от того, что всё так удачно складывается, полетел проставляться, а Дырка осталась наедине с корешками. Одного звали Арматур. Он был грузом. На его ношенной майке красовалось изображение электро-носкодыра с подписью Live "80. Только сейчас заметив Дырку, груз навис над ней и неспешно поинтересовался:

– Братишка, сигареты не найдётся?

– Я не курю, – пискнула Дырка в ответ.

– А я воспринимаю растягивающие напряжения, – на тон ниже смущённо признался Арматур.

К тому моменту Дырка была уже полностью заворожена происходящим и не сразу узнала во втором корешке свою троюродную сестру по имени Лома Кэнди, тем более что та была после пластической операции: нижняя часть прежняя – авоська, а верхняя новая – модный чёрный чулок со стразом. Лома оглядела Дырку и сипло пролепетала:

– Что-то ты бледненькая, давай подкрашу.

И где-то полтора часа, пару раз забываясь, рисовала вокруг Дырки густой, ярко красный ипподром. Лома Кэнди была сеточкой и авангардной натурщицей. Она снова осмотрела Дырку и, наконец её признав, участливо спросила:

– Что-то потеряла, сестрёнка?

– Всё, – ответила Дырка судорогой. – Всё потеряла. Любимый платочек, любимый брелочек, все книжечки, домик, маму, друзей и затыкашечку моего Паклю!

Лома и Арматур со значением переглянулись, только Дырка этого, как обычно, не заметила. Вернулся довольный Синяк, позвякивая фантиками и шурша тарой: по два кулька Птичьего молока и Буревестника, пакет Ромашек и ассорти на закуску. Он слопал подряд несколько Ласточек и, осоловев, снова растекаясь по бочку Дырки, громко заявил:

– Это то, о чём я мечтал! Подруга рядом и сладенькое весь день.

Стали обсуждать за конфетами и под канонаду близкого боя, кто о чём мечтает. Дырка, конечно, о воссоединении с Паклей. Лома, настоящая звёздочка, жаждала только одного – убраться из этих мест, как можно дальше и быстрее. А Арматур мечтал о кранике:

– Ну а чего... если я ввинчу краник, тогда помоюсь, а мытый устроюсь на бензоколоночку и лет этак через двадцать смогу её выкупить.

– Отправляйтесь в хозяйство мамы Плотти! – расчувствовавшись, призвала Дырка. – Там всё пригождается!

Но точную дорогу указать не смогла, не помнила.

– Мы и здесь на ней стоим, – добавила она бесполезной подробности. И неуверенно вокруг себя почву погладила.

Уже не чувствовала Дырка, что мама Плотти рядом.

А как Дырка гладила. Мнение с улицы, Банка Вакуумная, массажитка, 46 лет:

Она нежно выдавалась. Легко приминала. Изливала жар. Она – отверстия бисеренок. Капелька дождя, вошедшая в бурлящую реку. Её прикосновения не забыть никогда. Я точно знаю, что под конец в ней оставалось ещё очень много нежности и деликатности. Я сама такая.

Пока болтали, Арматур набил на Дырке татуировку. Немножко солнышка и сердечко, а внутри него буковки «ПЯД». Разомлевший Синяк смотрел на свою подругу влюблённым, мутным взглядом, клевал хоботком и снова смотрел.

– Как говоришь, зовут твоего затыкашечку? – спросила вдруг Лома Кэнди. – Пакля? А я ведь знаю одного. Тут совсем рядом. Пойдём покажу.

Из последней наивности потянулась Дырка за надеждой, уже не ровный кружочек, а трагическая щель. Синяк мог её остановить, но спал беспробудно, хоть ходи по нему, частично даже рассосался.

Лома повела Дырку в тёмный, скользкий проулок, пропустила её вперёд себя. Один шажочек, и Дырка провалилась в дыру. Это была ловушка.

В городе на краю войны, только детям незаметно, по всем углам расклеены плакаты, никаким ветрам неподвластные. На плакатах написано: «Особо опасный военный преступник. Взять живым. Вознаграждение – много нулей».

И фото Дырки. Весьма, кстати, неудачное.

(В следующей серии: Все, оказывается, всегда были на краю Дырки.)

Эпизод 9: Нашёлся.

Очнулась Дырка в клетке.

И первое, что увидела – Пакля! Живой! Так близко!

Хотела потянуться к нему, но что-то удержало, пыталась позвать, но почему-то не смогла. Пригляделась, с кем это Пакля? А рядом с ним стояла Война.

Красивая. Высокая. Белая-пребелая. Вся в ткани роскошные завёрнута. Но без излишеств, всё строго. На голове корона из бриллиантов в три яруса, на каждом пальце по накладному снаряду. «Ах как я горяча, как горяча», – восхищалась сама собой Война. «Ах как она горяча, как горяча», – подтверждало всё вокруг. На Дырку Война не смотрела, но как будто дразнила её: плечом поведёт – выбоины, каблучком цокнет – мириады следов шрапнели, зевнёт скромно в ладошку – от фугаски воронка. Хороша! И Пакля Дырку не видел. От Войны глаз влюблённых оторвать не мог.

Не умыкнули. Сам ушёл.

И немудрено, что Войну выбрал, а не Дырку, порядком подрастянувшуюся. Дырка в камере грязная сидела, синюшная, вся в следах одиночества и выделений, да ещё и бывалая теперь. Не чета Войне-чистюле, будто на парадной картине нарисованной.

Пакля тоже изменился: заметно обуглился, коротко стрижен, заматерел.

Позвать его Дырка не могла, не могла пошевелиться, потому что держали крюки, и установленные внутрь её металлические распорки не давали закрыться. По приказу Войны. Хотела лично удостовериться, что такого в Дырке, что там верный ей солдатик нашёл. Стоявший по другую руку от Войны 1-й Советник Таков Порядок, с усталыми, близко посаженными глазками, объяснил Дырке, читая с листа, охрипшим от частого повторения голосом:

– Таков порядок.

Он знал, прививал и в любом спорном случае повторял только эти два слова, «Таков порядок», за каковые надёжность, твёрдость и огромный опыт Война ценила своего 1-го Советника чрезвычайно. Срочно издали указ ослабить распорки и крюки. Война хотела потешиться прощальным разговором Дырки и Пакли, в живых хоть и бывшую соперницу она оставлять не собиралась. Всё ослабили, но на непредвиденный случай установили поблизости орудие пыток, Дырокол.

Что-то пришло из Дырки. Какой-то шарик блестящий, появился на краешке, набух большой, прозрачный, скатился задорно по дуге и плюхнулся вдребезги. Потянулась Дырка через прутья клетки складочкой, к дорогому своему затыкашечке. А он как ремнём:

– Чего припёрлась?

Не умыкнули. Сам ушёл.

– Пакля, милый, что с тобой? – не верит Дырка.

– Только о себе и думала! – пожаловался Пакля даже не ей, а стоявшей рядом Войне.

– Я только о тебе и думаю! – кричит, уверяет Дырка.

– А ты никогда не задумывалась, что мне тесно в твой стылой темноте? – бьёт непреклонный Пакля, – Что я могу заполнить весь мир!

Война хохочет, тешится. Зубы из золотых пуль показывает. Дырка тянется к Пакле изо всех слабых сил, не пускают решётки. А он последнее сказал, как плюнул:

– Так и не поняла? Ты – дырка!

Не умыкнули. Сам ушёл.

И – молния! – Дырка впервые ясно увидела себя глазами Пакли. Униженной, предназначенной и, главное, странной. Местом, куда ходят потихонечку. И впервые услышала, как со смесью презрения и гордости Пакля говорит своим братцам-затыкашкам, что ошибся дыркой.

Поразилась Дырка до самых глубин.

Закипело внутри Дырки всё, через что она прошла.

Заклокотало внутри Дырки всё, что через неё прошло.

Затужила Дырка, да так натужилась, что заполнила собой всю клетку.

Разбухла наружу, но не от чужой щекотки. Раскрылась широко, но не от чужой ласки. Всё сама.

Война пуще хохотать. Пакля волокна морщить. А Дырка разрастается.

Примаршировали спецотряды ТКИТНы, сформированные из матёрых затыкашек, дали залпы из затыкательно-протыкательного оружия. Дырок на языке войны называли Дырявыми, а Те, Кто Их Так Называл, жили по принципу уничижать до полного уничтожения. Стреляли в Дырку до посинения, под бравые кличи. Но всё беспрепятственно внутрь неё улетало, а вокруг попадало в своих же.

Дырка растёт разрастается.

Первыми сгинули в ней прутья решётки, а уж на свободе она развернулась вовсю. Сверху накрыла и снизу подвернулась. Но не Дырка на свободу вырвалась, это свобода утопла в ней. Следом за клеткой ушли в Дырку придворные Войны, этот порядок и другой порядок, пластмассовые графы и графини целлофана, лорды скотобоен и князья нефтяные пятна (теперь родимые пятнышки в сравнении с разросшейся Дыркой), целые площади муштровки, оружейные заводы, царедворцы и патриархи, молодые солдаты и престарелые клеверы, Арматур, ввинчивающий краничек, Лома Кэнди, недалеко от города с чемоданчиком ушедшая, и самые высокие, самые глухие, самые секретные стены, за которыми дырки и затыкашки творили друг над другом насилие. Всё накрылось Дыркой. И сама Война, даже вскрикнуть не успела, провалилась, растворилась в ней.

Кто-то падал в Дырку с облегчением, леса и безлициньки, кто-то как ни в чём не бывало, поры и треугольники, кто-то во сне, синяки и маги, кто-то носкодыром непознанным, но никто, падая, не отказывался от своих основ. Просто пропадали безвозвратно.

– Молю тебя, дырочка, остановись! – кричал перепуганный Пакля, пятясь от приближающегося края Дырки. Теперь никто и не знал, где её край, хотя все всегда на нём стояли.

Дырка не слышит. Поёт во всю силу, не сдерживаясь. Уже её песень услышали и подхватили сёстры-дырки, дальние и близкие. Все дырки на зов откликнулись, хором присоединились. И это они только распеваются.

Сёстры-иголочки до последнего пытались унять своих обильных пациенток и блестящими горстями улетали в Пустотемень под ними. Сёстры-указочки до последнего напоминали: «Я дырка на плоти мамы Плотти» и тоже падали. Обвалилось несколько слов, и осталось в хоровом пении начало: «Дырка, я дырка, я дырка». И только мама Плотти радуется, сминаемая дочками.

А как это? Объясняет доктор дыропустотеменных наук, Зуб Мудрый:

Дыры расширяются и отодвигают края материи Плотти. При этом дыры сохраняют целостность границ и друг с другом не сливаются, однако обнажают общую в них Пустотемень. В результате образуются:

а) Пустотемень, поглотившая все объекты с материи Плотти,

б) новая структура, сформированная:

1) постоянно расширяющимися, давящими друг на друга дырами (известно как «хор дыр», на схеме – чёрным цветом),

2) постоянно прессуемой, истончающейся материей Плотти (на схеме – белым).

Новая структура и Пустотемень продолжают увеличиваться в объёме. Теперь о таком явлении как «истончении материи Плотти». В теории, если бы внутри материи Плотти разлился сок всего от трёх ягодок ежевики, уже к середине этого века он бы распространился по всем тонким каналам материи Плотти и создал внутреннее давление достаточное для её разрушения. При условии, что сок не испаряется сквозь поверхность, но и тогда спрессованная материя Плотти может повести себя непредсказуемо. Известно и явление под названием «смех материи Плотти». Если бы я умел шутить, сказал бы, что она смеётся, радуясь тому, какой худенькой и изящной снова стала. Но я не умею шутить.

Говорят, если постоянно что-то совать даже в самую маленькую дырочку, со временем она превратится в Чёрную дыру.

Последним Дырка поглотила Паклю.

– Я слишком маленький, Дырка! – кричал он, проваливаясь за край, в пустоту и темноту. – Мне тебя не заткнуууууть!...

Но Дырка не слышала. Она стала слишком большой.

– Как легко! – подумала она в последнее мгновение, прежде чем между всеми словами выросли пропасти, бесконечности между буквами, и не стало ничего:

– А что это был за шум?..

(Следующая серия финальная.)

Эпизод 10: Другая дырка.

Колышется посреди пустоты и темноты рыжее мотьё. Это в невесомости плавает тело Пакли. Половинка хаоса, половинка порядка, степенно распадается он на отдельные волокна, распушивается на волоски и волосинки. Плывёт Пакля в никуда в нигде, локоном в кулоне. Вокруг никого и ничего.

Дел в Пустотемени не было. Виси да любуйся. Как где-то высоко далеко глубоко – так высоко далеко глубоко, что почти уже чудится – перекинуты мостками белоснежно-ежевичные сосуды мамы Плотти, столь изящные, что никто и ничто не в силах удержаться на их тонкости. По-прежнему порой видно, как объекты срываются и ссыпаются с тех далей искристыми завихрениями, но не стремительным звездопадом, а так медленно, хоть умирай от скуки несколько раз, и находят неведомо где в Пустотемени каждый своё невесомое полное одиночество. Порой можно наблюдать, как на бывшей поверхности, плёночке, какая-нибудь дырка, изнутри Пустотемени светлая, замешкашись, присоединяется к хору и тысячелетиями разрастается из маленькой в гигантскую, щекоча, сминая смеющуюся маму Плотти и тесня сестёр-соседок. Всё это медленно, огромно и очень высоко. Слышится отдалённое, непонятно в какой стороне, сердцебиение, по удару раз в полвека. Сердечко Дырки? Оно у неё когда-нибудь было?

Всё это не для Пакли. Пакле скучно. Пакля хочет действовать.

Через несколько тысячелетий висения он услышал звук колокольчика. Мимо него проплыли чёрные сгусточки – насыщенно чёрные на чёрно-сером фоне Пустотемени – они и позвякивали. Это было первое, что Пакля увидел рядом с собой с тех пор, как упал в Дырку. Изнывающий от скуки, хотел поймать и вскрыть один сгусточек, чтобы понять его устройство и убедиться, есть ли внутри колокольчик. Но чёрные сгусточки легко от него ускользнули.

Ещё через век Пакля от нечего делать стал кликать «ау»:

– Ау! Ау! Кто-нибууудь! Дыркааа, аууу! Ау!

Ещё через век рядом раздался шорох. И из темноты выдвинулся флуоресцентный червяк.

– Ты кто? – спросил Пакля.

– Я Ау. Пришёл на ау.

Жирный, довольный червь, чем ты питался всё это время?

– Ты друг Дырки? – спросил Пакля.

– Мы через многое прошли вместе.

– А ты знаешь, где её найти?

– Пойдём покажу.

Пакля последовал за Ау. За попоголовым лучом света, вздымающимся и опадающим. Выбирать в такой ситуации не приходилось.

Ещё через век Пакля понял, куда его ведёт Ау. В пустой темноте и тёмной пустоте была белая дырочка. Но не из хора мамы Плотти, а сама по себе, спиной к Пустотемени, дверная норка.

– Пролезь через неё и её позови с другой стороны, – указал червяк Ау.

Пакля пролез через белый кружок, оказавшийся с другой стороны чёрным, чёрный кружок в белом месте, и стал Шпаклей.

– Ты моя Дырка? – спросил Шпакля у кружка.

– Даааааа, – пропела дырка.

– А где другая дырка? – уточнил Шпакля.

– Я Другая дырка.

И стали они жить вместе в белом месте.

Другая дырка вроде та же да не та. Всем была хороша. И хозяйство вела, и домик украшала, и Шпаклю любила, но, по его наблюдениям, слишком уж часто, без продыху, открывалась и закрывалась, открывалась и закрывалась. Прежняя Дырка была тягучая. Шпакля вспомнил, как она замирала, круглая и вдумчивая, когда смотрела на Луну... А Другая дырка, бывало уж спать пора, а всё открывается и закрывается. И даже во сне. Но главное, она была маленькая, и всегда оставалась маленькой, будто девочка. В белом месте чёрная дырочка. Шпаклевать её было легко и быстро. Правда, Шпакля делал это теперь с лёгким ужасом, памятуя о том, что ему пришлось испытать в пустотемени Дырки.

Всю жизнь прожил он с Другой дыркой в белом месте. Собирали они красные ягодки среди белых блоков и варили из них варенье. Много баночек вместе закрутили. Многих катышков вместе породили. Но всю жизнь Шпакля поминал другую дырку, всё говорил своей смирной жене:

– Не права была твоя сестра. Зачем она всем навязала свою темноту? Ох не права была.

Но как же было быть строгим? Дырка жалась, чем вызывала жалость, и трогательно распахивалась для мира. Никто и не подумал её остановить. А зря.

Уж совсем поистрепался Шпакля, три волосины осталось, еле перекатывается, а всё за своё. Опять негодует, шамкает:

– Не права была твоя сестра. Кто она, чтобы за всех решать? Ох не права была...

А жена, всегда молчавшая, в этот раз слушать не стала и резко ответила:

– Да нет у меня никакой сестры! И никогда не было. Старый ты стал.

И повернулась в кроватке к мужу спиной.

Увидел Шпакля вход обратно, через спину Другой дырки, в дыркину темноту. Забрался внутрь и снова обернулся Паклей... А жена всю ночь плакала, и потом ещё много ночей. Тихо плакала, чтобы катышки не услышали.

* * * *

Плывёт Пакля в чёрной невесомости. Снова как прежде Пакля, снова молодой и волосатый. А тут темнота стала плотнее и светлее, и вокруг ходят легенды. Сказывают, есть уже то, что сумело удержаться и прижиться на тонкости мамы Плотти. Сказывают, Дырка была древняя, очень древняя. Сказывают, лежит она в хрустальном гробике. Спит, прекрасная и не бледная. В атласных лунных одёжах, а на её верхнем краешке диадема с камнями, бриллианты войны и рубины опыта. Спит, никого не ждёт. Как прежде, как всегда, невинная.

Слышишь звук?

Видишь сияние?

Это червяк Ау ползёт провозгласить, что нас продлили на второй сезон.