Текст книги "Привет, Я Дырка! (СИ)"

Автор книги: Дима Передний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Передний Дима
Привет, Я Дырка!

ПРИВЕТ, Я ДЫРКА!

(квир-сериал)

В полюшке весеннем спит Дырка.

Сладко спит под листком осины. Небольшая дырка.

Но берегись, мышонок, спешащий на работу, не прыгай через неё. Сумеешь ли долететь до дальнего края и уцепиться, когда внезапно Дырка во сне всхрапнёт и разрастётся? А коли в глубь её провалишься, достигнешь дна ли, и когда, не переломав все коcточки? Кто же знает, что внутри у дырки?

Колосок пшеницы спускался щекотать, и утренняя земля холодком будила, проснулась Дырка с чихом, апчхи, и села, сонно лупясь. Она пока не здесь, не вся, половинка из-под опухшего бугорка земли глядит, не понимает. Остатки сна ушли, когда она зевнула. Так бабочка крылья сложит и раскроет, и снова. Дырка потянулась, Дырка растянулась и с таким восторгом на мир кругом взглянула, что даже краешки её немножко вывернулись наружу, а из глубины пришло начало дудуду.

– Привет, я дырка! – продудела Дырка пролетавшей сверху тучке и широко откинулась обратно в травы.

Ответом ей был завтрак из двух жирных дождевых капель, Дырка почти их проглотила, но тут вскочила с брызгами и вскриком:

– Ой, а где же Пакля?

Паклей звали её самого близкого друга. В ту пору мир делился на дырок и затыкашек. Дырка была дыркой, а Пакля её затыкал. Сразу вспомнилось, как однажды зимой в начале их знакомства сидели они в том же поле на снегу и играли в ладушки. Пакля вдруг признался: «Ты такая интересная, Дырка. Мне видна твоя глубина». Они соприкасались маленькими варешечками, Дырка запыхалась, меховая шляпка на бок сползла. «Что ты, Пакля,» – говорит и косится на него застенчиво с недоверием, – «Разве такое может нравиться?».

А как они разговаривали. Комментирует специалист по музыке дыр, облупленная Флейта:

Пакля шелестел, а Дырка тихо гудела, лишь изредка трубила. Порой Дырка пела, только Пакле эта песенка слышна, больше никому, он натягивался дуэтом до предела и издавал такой музыкальный звук «пыньг, пыньг».

Но не сейчас. Сейчас у них был обычный интимный разговор шёпотом.

Пакля положил ручку-нить на сутулое плечико Дырки, чтобы ободрить её, и уверенно ответил: «Когда я наполнял тебя собой, дырочка, я видел, какая ты глубокая, совсем бездонная, как ночное море, мне в тебе это очень нравится!» Дырке всё равно не верилось. «Неужели совсем не пугает?» – спросила она. Пакля разулыбался всей своей золотистой бородой, всеми своими пшенично-медными многочисленными усами. «Самую малость,» – ответил он нежно, – «Но мы же друзья». Три его длинных волокна уходили внутрь Дырки и где-то там в неизвестности выводили ивовый узор. Они были молоды и влюблены...

Так замечтавшись, Дырка и не заметила, как со строгим любопытством на неё посматривает группа клеверов неподалёку. От неожиданности она опять подобралась и сузилась. Вылезла чуть, зардевшаяся, и будто через мгновение рассмеётся и запляшет, решительно представилась цветам:

– Привет, я дырка!

– Дырявая же ты дырка, Дырка, – ответил цветочек постарше и неодобрительно закачался. – Мы же знакомы много раз.

А не видели ли вы друга моего Паклю?

Полевые цветочки промолчали. Со значением переглянулись и опустили глазки. Счастливая Дырка того не заметила. Кажется, ей снились мышатки, кажется, мышаткам что-то угрожало. Она попрощалась с новыми знакомыми, вспрыгнула на колесо проезжавшей мимо телеги, на нём как раз недоставало одной спицы, и поехала догонять своего друга, чтобы пересказать ему все приключения того утра.

Подпрыгивая на кочках, то шарик, то плюха, Дырка разинуто радовалась новому дню и пела песенку, слышную только одному.

♫Кто в домике живёт?

Неконопаченная дырка.

Пакля, я твой домик!

Затыкашечка ты мо-ой♫

* * * *

Выплывает титр на всю реальность:

ПРИВЕТ, Я ДЫРКА!

Слышен звук пастушьей дудочки, это начало искромётной музыкальной заставки:

Дырка в поле, трубочкой сложилась. Дырка в цветочном венке, подобрала свои складочки; Дырка за тюремной решёткой в окружении блёсточек; Дырка в хрустальном гробике в диадеме с лунным камнем; Дырка на опушке на пеньке, ушла в себя. Невидимый хор выводит мелодичное: ♫"Дырка-а-а-а, она дырка-а-а-а. Привет, дырка-а-а!"♫ Солнышко заходит, коровий глаз Дырки разрастается, пока всё вокруг не заполняет чернота, нежная, бархатистая чернота.

Эпизод 2: Где же Пакля?

А как Дырка выглядела? Рассказывает эксперт по эстетике дыр, раковинный Сток:

Сердечному своему другу Пакле Дырка являлась, как розочка, медленно и постепенно, грядой лепестков. При других обстоятельствах она раскрывалась внезапно, с неожиданной стороны, как дверной глазок, как щелчок, или наоборот – когда бывало ей лениво и неохота – открывалась так, будто не открывалась вовсе, обманчивой оползнью, только обещала себя. Не будучи ни обманщицей, ни фокусницею, Дырка, конечно, обладала полной свободой.

Любопытная особенность её физиологии: когда Дырка сжималась, она утягивала в свои складочки немножко всего вокруг. Ведь она была дыркой на плоти самой жизни. Так она скрывала своё нутро, но сама по себе становилась только более заметной – пестринка, окрашенная в цвета и подчёркнутая фактурами того, что угодило в её дырковорот. Порой этот ансамбль складывался в витой цветочек, иногда в литой кокошник – каждый раз по-разному, и это зависело от взгляда наблюдателя, но бесспорен дар, которым обладала Дырка – оказываться на тех поверхностях, где она выглядела особенно интересно. Что немаловажно, она не была ни худой, ни стройной. Обычный чёрный кружочек.

В просторных землях мамы Плотти драма. Дырка ищет Паклю, но нет его. Кличет Паклю – не отзывается. Был рядом, был в ней, а тут нет и нет. Дырка все земли мамы перерыла, везде искала, везде возникла. Всех спросила, долго у оконца прождала. Нету. Без вести пропал родименький. Дырка не вытерпела и в рёв, все проснулись. Только Пакли нет.

На крик прибежали сёстры иголочки. Помощницы мамы Плотти, они никогда не сидели без дела: зашивали ненароком и не к месту вылупившихся дырочек, а ещё проводили операции над дырками, которые подустали. Вблизи от замка мамы Плотти, дырочки вылуплялись особенно часто, прямо на стенах домов, или в воздухе, на случайных телах и проезжей части, прямо под колесо бежавшей кареты, и тогда могла случиться катастрофа, но не дремлющие сёстры иголочки вовремя всё подшивали. Те дырки, которых не успели зашить, селились во владениях мамы, а на их месте оставалась, как её называли, прореха нежизни, но её мало кто встречал, так скоро работали сёстры.

Сейчас они столпились на краю ревущей Дырки. И повели вокруг неё хоровод.

– Не зевай! – призвала первая иголочка, остриём.

– Ты чего разбросалась? – спросила вторая, блеском.

– Тебя зашить? – поинтересовалась третья.

– Не надо! – рыдала Дырка. – Верните Паклю! Ничего вы не понимаете!

– Как же не понимаем? Мы сами с дырочками, – напомнила рассудительная четвёртая игла.

– Пакля! Где мой Пакля?!

– Как сейчас помню, – начала вещать из транса пятая иголочка, – Кругом всё смерклось... Всё смолкло. В грозной тишине раздался дважды голос странный, и кто-то в дымной глубине взвился чернее мглы туманной...

Все на неё ошарашенно уставились, даже хоровод приостановили.

– А я слышала, – сообщила доверительным шёпотом шестая, с крепкими нервами, игла. – Я слышала, одна дырка так старалась всем угодить... что не заметила, как почернела!

Все поёжились, ухххх, и тут же взрогнули от Ааааа! Это неожиданно седьмая иголочка заорала, что есть мочи, и даже поседела местами. Оказалось, подопечная дырочка шокировала её своим видом, заигравшись в тот момент на фоне развёрстой пещеры. Стали дружно отчитывать малышку, чтобы больше так не пугала.

– Но где же Пакля?! – вклинилась Дырка в общий гомон.

– Взвился на свинцовое облако и понёсся вперёд, – вспомнила восьмая, немножко, правда, окосевшая.

– В куда-а-а? – Дырка аж вогнулась от изумления.

– Что-то ты совсем разошлась, – обеспокоенно заметила девятая иголочка, – Может, тебя всё-таки ушить?

– Я никогда не одобряла вашу связь, – призналась добренькая десятая игла, да ещё склонилась над Дыркой и проорала это громко, будто та оглохла.

– А у неё разве кто-то был? – удивилась одиннадцатая, поглупевшая от связи с напёрстком.

– В этом как-то замешан носкодыр, – по секрету намекнула двенадцатая сестра, и все стали обсуждать особенности поведения носкодыра в естественной среде его обитания.

Совсем оглушённая, Дырка не выдержала, растолкала иголочек, вонзившихся в неё узором металлической снежинки, и бросилась бежать, оставляя за собой еле заметную дорожку чёрных клякс.

– И не забудь принести себя в жертву! – крикнула ей вслед тринадцатая игла.

Но Дырка уже ничего не слышала – только голос Пакли, и ничего не видела сквозь слёзы – только улыбку своего затыкашечки. Как он однажды – давно это было, а помнила, как сейчас – наполнив её, сколько смог, выбрался из Дырки наружу, натрудившийся, уставший, но довольный, и прошептал в неё как будто клятву: «Я хочу быть с тобой навсегда».

– Мама! – кричала Дырка в отчаянии. – Мама, Пакля пропал! Мама-мама! Умыкнули Паклю!

И неслась, мокрая и простоволосая, к замку мамы Плотти, откуда никто никогда не возвращался.

(В следующей серии: вид на маму Плотти с высоты птичьего полёта, бархатный зал, фарфоровый зал, озадаченная Дырка висит на потолке и причмокивает.)

Эпизод 3: Мама Плотти.

– Я дырка на плоти мамы Плотти, – знает каждая дырочка.

Пока заплаканная Дырка поднималась в гору к замку мамы Плотти, все слёзы высохли, а алевшие её припухлости побагровели, так она запыхалась, перескакивая с камня на камень.

– Я дырка на плоти мамы Плотти, – повторяет с детства каждая дырочка.

Замок и был горой. Гора, больше похожая на гладкое, вытянутое ввысь пузико, и была мамой Плотти. Вздымалась над своим хозяйством и продолжалась отсюда всюду, туда и сюда до предела.

– Я дырка на плоти мамы Плотти и никогда её не покину, – пульсировало в краешках и складочках Дырки.

И хотя она не понимала значения этих слов, и во многом потому, что, по заверению Пакли, он никогда не встречал в ней ничего наподобие мозгов, Дырка верила всему, что ей говорили. Мама Плотти не занималась её воспитанием. Слишком много дочек. Все зрели, как могли, как сами себя придумали. Либо стараниями сестёр иголочек, или согласно указаниям других сестёр – прозрачных спиралей.

– Всё пригождается в хозяйстве мамы Плотти, – хором поют дырочки по мановению сестёр указочек.

Дырки вдосталь унаследовали мамину таинственность, но всё-таки исследованию поддавались. Бывали такие, где кто-то жил, крабик или крот, целое семейство пестринок, клад-холостяк или мадам Сера. Встречались дырки-близняшки -тройняшки -четвернашки: ход в одну вёл к выходу из других. А что внутри мамы Плотти, не знал совсем никто. Редкие храбринки, проникшие в горный замок, назад, чтобы поделиться своими открытиями, никогда не возвращались. Никто и не видел маму Плотти толком, разве что везде и во всём.

– Может, Пакля там внутри? – подумалось Дырке, она добралась до основания замка и проникла в садик с ароматными травами, – Если я никогда оттуда не вернусь, ну и пусть!

И решительно топнула своим нижним краешком. Хорохорилась, конечно. Неведомое впереди очень пугало, но только мама Плотти могла ответить, где искать затыкашечку. Больше его нигде не оказалось, а верить, что Пакли нет вовсе, Дырка не умела.

Она протиснулась меж двух симметрично расположенных алтарей для подношений маме Плотти – последняя граница приближения к замку – и замерла перед входом. Ну как вход... Короткий хоботок, закупоренный. Другого пути в маму не было. Дырка задочком к кончику осторожна приложилась – теперь в хоботке появилась дырочка, а он её, фффырть, и засосал всю. Так внутрь и ушла.

После случился затор. За стенкой замка хоботок переходил в горку – садись и съезжай, но Дырка оползала отчего-то неспешно. По дороге застряла, словно клёцка, стала медленной тянучкой и бесформенно растеклась на дне зала.

Только сейчас она поняла, как много прежде звуков отзывалось в ней эхом. Все ветры, задорный визг младших сестёр, трудовая болтовня иголок и спиралей. В просторе и пустоте маминого нутра все дуновения оборвались. Слышно было, но не видно, только приглушённое бульканье снеди на медленном огне и мягкий вечный скрип гончарного круга.

Бульк-бульк. Шкрик-шкрип. Дырка почувствовала, как её подбирает. Как её сильнее растягивает, в тончайшую плоскость, крутит, вертит, и всё неотрывно от округлых стенок и дна, бархатистых и с бледным свечением.

Только сейчас она поняла, какой силой до сих пор владела. По одному желанию открываться и закрываться, бродить и спать ложиться, петь и бурчать. В просторе и пустоте маминого нутра все делания оборвались. Откуда раньше приходила воля Дырки, сейчас оттуда ею управляла мама Плотти. Пришла изнутри краешков, со всех сторон – как круг на воде от брошенного камня, но в обратную сторону – натянула на себя Дырку рукавичкой и стала с ней играть.

Защипывала её складочки в косичку, легко взбивала, пока не разбухнет до воздушной громады, и кружила, кружила, предавая Дырке форму самого изящного в мире горшка, и ватрушки тоже. Дырка и не знала, что умеет принимать такие очертания. Она листочек, она загогулинка, она чмок и фигушки, она в домике из ладошек и звёздочка внтури кулачка, она много и нет её совсем – это мама Плотти обучала изнутри, ни разу со стороны не представ. Бульк-бульк, шкрип-шкрип.

– Я дырка на плоти мамы Плотти, – поняла наконец-то Дырка.

В замковой горе участие мамы особенно чувствовалось, в каждой дыркиной граничке, в каждой складке-краешке, в любом её продолженьице. Мама двигала ею, как мышцей. Волевая мама. Будила в Дырке дотоле спящие точки. Щедрая Плотти.

Успокоилась Дырка. Подросла и окрепла. Близостью мамы переполнилась. И поступила в тронный зал, где её ждали с провозглашением. Просторное бархатистое нутро замка переходило в нутро поменьше – блестящее и гладкое. Тут внутри мамы Плотти жили три мудрые сестрички ежевички, каждая на сталагмитовом троне из белоснежного фарфора. Перед ними Дырка и предстала.

Вгляделись в неё ежевички чутко и предрекли:

Поди.

Пойми.

Где.

Границы.

Твоей.

Доброты.

От трёх сестёр шёл такой сильный поток мудрости, что Дырку топорщило, подобно собачьим щёчками на ветру, и за торжественной необычностью обстановки она чуть не забыла главный вопрос, приведший её сюда.

– А где же Пакля? – слабо продудела-отплевалась Дырка, сносимая потоком мудрости.

И осознала без слов цену ответа, что забыть ей надлежит дорогу к маме и всё, до этого бывшее.

И услышала Дырка коридор.

Пошла Дырка через ор дыр.

Дырка через дыру. Дыра за дырой.

Ой за О за О за О.

Это мама Плотти кричала, постепенно отпуская её.

Оборвались бульк-бульк, шкрип-шкрип. Глядит Дырка – летит она через густое белковое пространство. Впереди пугающее неведомое. А далеко позади, под ней, на плоти мамы Плотти со смехом вылуплялись новые дырочки, сёстры указочки спешили их обучить, сёстры иголочки – зашить, те, кого не успевали убрать, пригождались в мамином хозяйстве и махали на прощание:

– Пока, Дырка!

– Скучать не будем, нас тут очень много!

– Тебе будет очень страшно, Дырка, обещаем!

– Как устроишься – зовиии!

Дырка вспорола собой густое полотно белка и где-то появилась.

(В следующей серии: яркое пламя, Дырка бежит, за деревом притаилась злодейка-коряга, колокольная башня в лунном сиянии, «Меня не волнуют ваши обстоятельства, – говорит нервная белка. – У меня три некормленных ребёнка. Это большая ответственность!»)

Эпизод 4: Досадный лес.

Очнулась Дырка в лесу.

Одна белка пыталась схоронить в ней орех, напугали друг друга до какашечек, Дырка-то оказалась живая!

Весть о появлении в лесу новой модели дупла стремительно распространилась по корневой системе окрестных деревьев и пней, и вскоре уже Дырку на всё приглашали и везде ожидали. Только успевала представляться.

– Привет, я дырка!

– Добро пожаловать, Дырка! Я моховичок.

– А я бревно. Привет!

В лесу Дырка имела успех. Ей обменивались, ею хвастались, выставляли её напоказ. Везде она приходилась к месту, со всеми сочеталась, сдружилась с мхами, приглянулась камням, была вхожа в высшее и низшее лесные сообщества. И всюду Дырка спрашивала Паклю.

– Пакля здесь?

В том весеннем сезоне это был самый модный вопрос. Кругом раздавалось на все лады, сосновым треском, птичьим свистом и всякими жужжаниями: «Видели ли вы Паклю? А вы? Паклю видели ли? ПаклЮ? Видели ли мы? А вы?». Только вот никто его не видел. Но Дырка не слишком сильно расстроилась, так ей было весело в том лесу.

Это до заката. С наступлением ночи все заснули и о Дырке забыли. Был как на зло густой туман. И первым же делом Дырке встретился в тёмном лесу какой-то мрачный силуэт.

– Привет, я дырка! – открылась она ему с радостной готовностью.

А мрачный тип молчит. Но начал, невидимый, из темноты принюхиваться. Дырка по привычке хихикает дружелюбно, а этот молчит, и вдруг из тумана её ущипнул. Дырка взвизгнула, опять засмеялась, но уже не так уверенно, и на всякий случай побежала подальше. А этот за ней следует, опять нюхает и щипать хочет. Тут уж все улыбки прошли. Сжалась в комок, сама в себе затаилась, мрачный тип её след потерял и отстал.

Вспомнила Дырка, что не развлекаться сюда пришла. Впереди опасная дорога.

– Как страшно искать в неизвестности, – подумала она. – Куда я иду? Что я могу? Расширяться да сужаться, всего-то.

А как Дырка шла. Мнение специалиста по метафизической анатомии дыр, философа Башмака-старшего:

В своих поисках Дырка пронизывала прррростраааанства и врррремя. Ошибётся тот, кто считает, что она обладала многимя ножками с присосочкой на конце каждой и, перебирая ими, катилась, хотя обнаруженные останки древних дыр подтверждают, что когда-то они именно так и перемещались. Значит, современные нам дыры зияют именно на том месте, на котором упоминаются. Скажите или подумайте «четыре дырки», и вы получите четыре дырки со всеми особенностями их устройства, значит, где основных органов два: подвижный, закольцованный край, подсоединённый к определённой макро или микро-местности, и центр портального типа, который являет собой полное отсутствие паттерна данной местности. Вернёмся к нашей Дырке. Продвигаясь вперёд, удаляясь, она сформировала пружину растянутого тоннеля – протянутость, если позволите, к любви сквозь всё на пути. Однако, строго говоря, не обладала органами никаких из чувств.

Дырка всё же не была трубой. Сколько она знала со слов проникавшего в неё Пакли, внутри не напоминала ему ни коридор, ни дымоход, ни колодец, а вроде как распространялась позади себя (под собою) всюду, как подземный невидимый океан. Пакля часто повторял, мило сокрушаясь, что не умеет плавать, а Дырка прижималась к нему на скамеечке, клалась краешком ему на плечо, немножко и легко, чтобы не давить, и вздыхала: «Какой же ты смелый, моё сердечко».

Одинокая Дырка шла через тёмный лес.

Так от волнения подзатянулась, так подсобралась в путь, что и не видно её стало в слоях кружев и оборок, а на вытянутом краешке держала перед собой свечу и другим краем прикрывала тревожный огонёк, чтобы не задуло. Но всё равно спотыкалась о коренья, еле тропинку различая. Лес притаился, кружева за всё вокруг цеплялись и назад влекли. Послышался отдалённый бой колокола, два скорбных удара. Вдруг совсем рядом в ночи гаркнул ворон, и началась свистопляска.

От неожиданности Дырка дёрнулась и угодила в паутину. Паук к ней за шиворот грохнулся. Дырка заорала и всю себя выдала. Дорогу потеряла и метнулась в чащобу. Начали в неё тыкаться ветки и суки, пеньки и коряги. Всей толпой так и норовили в Дырку угодить и проникнуть, порвать ей платье, сорвать кружевную накидочку. Уж побежала Дырка, лес расталкивая, да свечу уронила. Всё иссушенное занялось, все палочки раскалились. Огонь размножался, расхозяйничался, селил своих детей на ветках и стволах, на кочках и муравейниках, на паутинах и сушёной листве. Весь лес кричал и на месте стоял. Дырка всё сжималась, сжималась, сжималась от стресса: платье запачкано, причёска испорчена, сейчас заревёт. И заревела – от отчаяния огнетушащей пеной. Потоками весь-весь лес забрызгала. Кажется, кто-то остался недоволен и из-под пены ворчал, но Дырка, переволновавшаяся, уже оставила пепелище навсегда.

– Я так не могу, – хныкала она, спустя несколько часов, – У меня не получается. Я хочу домой.

Исцарапанная и истыканная, совсем, как ей обещали, напуганная, устало плелась в утренних сумерках к лесному просвету. Отдирала с себя колючки, с унынием букашечек из-за шиворота вытряхивала.

Наступило утро. Одинокая Дырка вышла на опушку.

(В следующей серии: берёзы, много берёз, чёрная рука на оружейном затворе, Дырка в сползшем платке падает на колени и снова рыдает)

Эпизод 5: Опушка напряжённости.

Невесомо пришло одно волокно, коснулось мыском восприимчивой складочки. Ты впускаешь? Спросило беззвучно оно. Складь заискрилась. Она впускает. За первым спустились сотни волокон. Выпалывают страхи со грядочек. Из бугорков сцеплённость ушла, стало сияние расслабленной глади. За сотней сила тысяч идёт. Силой мягкости обнята. Я приму твою форму. Гладь без слов говорит. И на упорство бесконечность нанизала.

Опушка леса ранним утром. Дырка задремала в корнях молодого дуба, придав ему собой дупляной солидности. Чтобы успокоиться, отдохнуть, вспомнила, конечно, Паклю. Вот он стоит перед ней, снаряжённый в далёкий поход: крепкий узел торса, лохматая петля головы – красавец. И серьёзный хвост, каждый волосок в нём родной.

– Ты меня впускаешь? – спрашивает Пакля.

– Я тебя впускаю, – отвечает Дырка.

Пакля топнул, готовый трудиться. Дырка ему открылась. Он мог уйти в неё недалеко и наполовину, часто погружался полностью и долго не возвращался. Сама Дырка не сидела без дела, не ждала с нетерпением, когда её затыкашка всплывёт, а уходила в себя вместе с ним – изнутренним взглядом, и только через Паклю узнавала, что же она из себя внутри представляет. К тому же в моменты их соединений не оставалось просто дырки и просто затыкашки, а возникало что-то третье, слитое. Что-то вроде слона.

Когда же Пакля всплывал, его волокна вытягивались из неё, она это чувствовала, сжималась и не хотела отпускать. Они в конце концов всегда выскальзывали, и Пакля уходил без остатка. Ещё недолго в Дырке оставалось ощущение его присутствия, она даже умела вызывать это в себе – ощущения внутреннего соприкосновения её и его. Но сейчас, когда Пакля без вести пропал, воссоздавать эти ощущения было всё труднее, призрак становился всё призрачнее и совсем испарялся, становился воспоминанием – напоминанием, что когда-то в Дырке что-то происходило. Но и этот призрак постепенно истончался и уходил. А что оставалось? Только имя, Дырка повторяла его снова и снова, пакляпакляпакляпакляпакля, пока внутри неё всё не пересыхало. Но и тогда Пакля, уже непроизносимый, как-то продолжал в ней звучать.

– Ты конопатишь меня? – спрашивала Дырка.

– Я конопатю тебя, – отвечал Пакля.

Как часто бывает, приятные мысли без присмотра перетекли в неприятные. Не всё было гладко в слиянии Дырки и её затыкашки. Иногда Дырка чувствовала, что Пакля заполняет её не полностью. Это было странное переживание, будто она внутри хваталось за него, как за верёвочку, но не могла удержать. Она даже говорила, что Пакля плохо старается. Ей-то казалось, внутри неё чрезвычайно интересно (это его слова, она помнила), так что во внутренние походы можно было отправляться и чаще.

А Пакля в последнее время стал сетовать. Другим затыкашкам, коллегам и друзьям, считал он, везло больше. Пакля признавался Дырке: «Как круто бы было, найди я в тебе сокровище. Хотя бы маленькое. Были бы я да ты, да наше маленькое сокровище». Но ни большое, ни маленькое сокровище в Дырке не находилось, а вот в других дырках обнаруживалось навалом. Теперь, после встречи с мамой Плотти (она по-прежнему чувствовала маму вокруг себя, правда, уже не так ярко, как в замке), наученная Дырка могла из чёрного кружочка сложиться хоть в ромбик. Только бестолку, Пакли-то рядом нет.

Раздался шорох и мгновенно вывел Дырку из горько-сладких грёз. Снова шорох. Слышит Дырка, кто-то ещё через лес пробирается. Неприятно осторожно ступает кто-то и хрусту веточек не радуется. Всё ближе, ближе, со всех сторон. Вскочила Дырка, заметалась и даже прикрыться забыла. Так стоя и обмерла в беззубом ужасе возле берёзы.

Шёл мимо Дырки отряд угольков. С оружием наизготовку. Это спереди. А позади Дырки тоже угольки, но в другой форме. С оружием навстречу. Крались, искали друг друга и всех остальных, чтобы переубивать. А между ними Дырка во всей красе. Пространство несусветности и памятник миру в пилотке. Два уголька из отряда, что шёл спереди, отстали и начали всматриваться в Дырку, немного даже заглянули в неё ружейными дулами вперёд. Ещё шажок и наступили бы больно. Дырка кричит, себя выдаёт, не звуком, так прением обильным, и страшные угольки в неё стреляют. Но всё обошлось, журавли не взлетели. Что видели угольки с другой стороны Дырки – большой вопрос для знатоков, но так, прикрытые её широтой, отряды разминулись, на своё счастье не заметили друг дружку и разошлись в противоположные стороны. Всё стихло, а Дырка ещё доооолго под берёзой торчала, окаменевшая, ни шелохновения. Пока вдруг разом не схлопнулась резко. И опять немножко разошлась со звуком свистящим, и опять сошлась. Оказывается, и не дышала всё это время. Складочками неаккуратно складывалась, то тут топорщится, то там торчит.

Подхватилась она, и вон из леса стрёмного, за границу опушки, а там опять беда. По дороге через поле, возле леса, навстречу ей толпы беженцев брели. Тоже страшные, но как один на Дырку похожие. Каждый – бугорок от вырванного с корнем. Вскрытое яйцо, а внутри темнота. И все без лица. Дырка с дороги убраться замешкалась – беженцы валом в неё. Зажмурилась... Но внутрь они не попали, а прошествовали сквозь. Как через невидимку. И не через такое проходили, возможно, а может, Дырки с её устройством и вправду для них не существовало, как и для неё не было у них лица.

И тут она встретилась пустыми глазами с одной особенно тёмной женщиной из толпы.

– Тоже потеряла всё? – с горькой усмешкой спросила у Дырки безлицинька.

– Жениха! Друга! Паклю! – закричала ей Дырка в ответ.

– На войне ищи, – говорит женщина. – Она всё прибрала.

И исчезла в потоке в платке. А Дырка послушалась. Пошла рядом с рекой в ту сторону, откуда она истекала. Столько всего случилось, не сразу и уразумела, что наконец получила весть о Пакле. И весть эта была кошмарная.

Вздохнула.

Всхлинула.

Всплакнула.

И закрыться уже не смогла.

– Кто теперь меня заполнит!? – рыдала Дырка

Открылась сполна её краснота и чернота. Выла Дырка:

– Забрала у меня Паклю война!

♫Дырка! Привет, я – Дырка!

Тут заставка

В сериале про меня.

Привет, я дырка, такая дырка!

Тебе подруга и сестра!♫

(В следующей серии: На чашке недопитого чая черно-белая картинка «Мышонок моется в душе в целлофановой шапочке», червь дёргает за шнурок, и гаснет свет, Дырка неглиже, полулёжа на кровати, прикрывается от чего-то ужасающего.)

Эпизод 6: Ау.

За долгим бессобытийным полем (Дырка целый день потратила, чтобы его пересечь) снова начинался лес. Здесь обитало племя Ау. Ау жили поодиночке, кликали ночью заблудившихся путников и манили их в свои подземные домики. Дырка как раз потерялась.

– Ау! – крикнула она.

– Ау! Ау! Ау! Ау! – ответили ей со всех сторон.

Дырка выбрала Ау, раздавшегося ближе всех, и пошла на него.

– Привет, я дырка! – представилась она.

Ау оказался червяком.

– Привет, Дырка! Заходи в гости, согреешься, отдохнёшь у меня до рассвета, – пригласил благовоспитанный Ау.

Дырка улыбнулась и кое-как забралась в его норку. Дома у Ау было уютно и округло, ничего лишнего. У входа – рукомойничек, в дальней части – кроватка из мха, возле кроватки с потолка на цепочке свешивался шнурок для вкл/выкл света.

Ау всегда был далеко. В комнате он жил маленькой, но, как и в лесу, даже тут держался от Дырки далеко, она его еле слышала, как «ау» в лесу. Вроде и слышно чётко, но будто издалёка доносится. Вроде вот он рядом в маленькой комнате, но даже щуришься, чтобы разглядеть его на другом конце скамьи. Секунду назад Дырке чаю подал, а сейчас она уже не уверена, подходил ли он к ней вообще, или так и был далеко.

– Ложись в кроватку, – сказал Ау, – А я свернусь колечком на полу, на коврике.

Улеглись, погасили свет. Перед тем, как заснуть, Дырка пыталась представить Паклю на войне, но ничего не вышло. Может, безлицинька ошиблась... Провалилась в сон. Сперва Дырке снился комбайн, собирающий пшеницу, из трубы комбайна валил густой белый дым, внутрь кабины попадала пыльца и ложилась на окна. Слой пыльцы становился всё плотнее и плотнее, пока совсем не стемнело. Стало страшно и липко, и вдруг Дырка проснулась от ощущения, что что-то в неё заползает! Дырка скорее дёрнула шнурок, зажёгся свет, и она увидела, что в неё пытался влезть сам Ау!

От страха Дырка сжалась, половина червяка осталась внутри неё, а его хвост безвольно повис снаружи. Застрявший Ау что-то глухо бубнил внутри Дырки, но она его не слышала, а только в ужасе ещё больше сжималась. И новый резкий поворот – хвостик Ау поднялся перед Дыркой, на его конце появились глазки и ротик, и вторая голова червяка глухо пропищала:

– Больно очень, отпусти, пожалуйста.

От такой неожиданности Дырка закричала, и под силой внутреннего давления Ау, как пуля, вылетел из неё, прилипнув к стенке. А Дырка снова сжалась, закрылась и юркнула под одеялко из мха.

– Прости меня, дырочка, – услышала она слабый голосок Ау, – Я не прав, прости меня. Не бойся, дырочка.

Она выглянула из-под одеяла. Прилипший к стене, заметно сконфуженный, червяк медленно оползал, пока не брякнулся на пол.

– Не приближайтесь ко мне! – взвизгнула Дырка и снова спряталась под одеяло.

– Не буду. Не бойся меня, дырочка. Я очень не прав, очень-очень не прав, – в голоске Ау слышалось искреннее раскаяние, так что Дырка успокоилась и вылезла из укрытия.

– Зачем ты это сделал? – спросила она.

– Ты очень храпела, когда спала. Я заглянул в тебя. Увидел, сколько в тебе темноты. И не удержался от желания залезть внутрь и покликать там "ау".

Дырка густо покраснела.

– Храпела? – уточнила она смущённо. – Сильно?.

– Мелодично, – заверил Ау.

Они помолчали.

– Давай я приготовлю чай, – сказал червяк, – А то всё равно уже не уснём.

За чаем он поинтересовался:

– Дырка, а ты знаешь, что внутри тебя?.

– Я – дырка, – просто ответила она.

– Это снаружи, а внутри? Насколько ты глубокая, например, или, может, в тебе что-то хранится? Есть ли у тебя дно?.