Текст книги "Держи меч крепче, Каллахан (СИ)"

Автор книги: Дилара Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Сердце, отмеченное силой Пламени, питало плоть, а плоть продолжалась в магической субстанции. Иной раз она была тверже, чем самая прочная сталь. На то она и Преданная – продолжение руки. Меч из такой ткани вбирал в себя силу Пламени и убивал врага, но только если был вложен в ладонь воина. Если во время боя меч терял сцепление с ладонью, он терял и силу. Без прикосновения он был мертв, все равно что не добытая железная руда.

Ты можешь остаться без куска хлеба, без коня и без сапог, но меча лишиться не имеешь права – иначе смерть. При этих мыслях Каллахана часто посещала печаль – сколько таких мечей остались без своих воинов?

– Система барахлит, – пожаловался Павел. – Я сбрасывал настройки уже два раза, но больше девяноста процентов все равно не дает.

Асгред отер жирный рот тыльной стороной ладони:

– Попробуй кровь.

Павел скривился от этих слов, но деваться было некуда. Грязь забивала анализаторы, скашивая проценты, а анализ крови брался одним уколом без потери данных по пути.

– Ненавижу уколы, – проворчал Павел, почувствовав укус комара на ладони.

– Производится калибровка. Это может занять некоторое время. Пожалуйста, подождите.

– Готов стать Проявителем только для того, чтобы не мучиться с этими гребаными настройками, – прыснул Павел, косясь на недоеденную лисицу и крепко сжимая рукоять меча.

Делать это было не обязательно, но Павел пожелал исключить любые угрожающие факторы, даже если выдумал их сам. Чем дольше находишься в походе, тем больше обрастаешь суевериями и обязательными ритуалами, сколько молитв бы не произнес по пути.

– Стальные мечи только у меня и Виктора, – Каллахан положил свой меч на колени, лезвием плашмя. Холодая сталь играла бликами оранжевого огня. Это была не ткань Преданной – настоящая сталь. – Такие клинки требуют много Пламени, но эта сила способна убить Инквизитора.

– Толерану вы открутили башку, – справедливо заметил Павел.

– Толеран не заслуживал клинка. Легкая цель.

– А Марбас… он заслуживает клинка?

– Без меча его не одолеть.

– Значит, достойный противник.

– Трусы прячут взгляд или смотрят в пол, Марбас всегда глядит в упор.

– Если он такой смелый, почему не вышел сразиться, а бежит от нас? – задумчиво спросил Павел, отпустив, наконец, рукоять. После змеи он решил опробовать и лисицу.

– Кроме храбрости он еще и хитер.

– Он, видимо, из тех, кто любит запивать селедку молоком, – усмехнулся Павел. – Отдать вместо себя другого Инкивитора, чтобы приготовить для нас так называемые подарки, это скорее не хитрость, а откровенная насмешка. Если честно, вообще не хочу знать, что он там приготовил, – Павел оторвал руками кусочек жилистого мяса и отправил в рот. – Странно, что этот Толеран не смотрел на ваш меч как шлюха на деньги. Я думал, что он попросит вас сделать фокус перед тем, как вы оторвете ему башку. Не понимаю, почему все Инквизиторы так возбуждаются при виде простой стали. Чего они от вас хотят?

– Вызова, – спокойно ответил Каллахан, наблюдая огонь. – Все они полагают, что вернутся назад. А посему смотрят на сталь и бросают ей вызов. Это способ потешить свою гордость, не более.

– Они так жаждут увидеть перед смертью, как ЭТО случится?

– Почти все.

– Да они натуральные, отбитые психи, – усмехнулся Павел. – Марбасу вы тоже покажете свой фокус?

– Даже если не попросит. Но он попросит.

– Внимание, калибровка окончена. ДНК-соответствие составляет девяносто девять и одна сотая процента. Эффективность достигнута, – голос системы оповещения стал сладким, словно трели соловья. – Коршунов Павел Константинович, штатный храмовник линии Агропояса, сектор 8-б, штурмовой отряд Парнаса. Приятной эксплуатации, пользователь.

Покидая Агропояс, Каллахан не обещал, что кто-то из них вернется назад. Каждый вызвался сам. Имея прекрасные характеристики и боевой опыт, они были выдвинуты штабом кандидатами на отлов Инквизиторов. Слишком уж рискованное предстояло дело, чтобы начальство ставило ультиматумы. Сколько бы штаб не заставлял бросаться на хрустальные кинжалы, количество Инквизиторов от этого не убавлялось. Некоторые понимали, что это путь в один конец.

Без сомнений, он гордился ими. Каждым живым и каждым мертвым. Позади Инквизиторов вилась длинная свита из служителей бездны, и в одиночку ему бы не справиться. У братьев хватало сил, чтобы оторвать хвост длинной ящерице, состоящей из толпы голодных Теней, но ядовитую голову Каллахан должен был обрубить сам. Никому из его братьев не одолеть Инквизитора, и от этого становилось тревожно на душе. Слишком сильны были пришедшие из самых недр, а он – один.

Павел, сероглазый, длинный и бледный, как привидение, с черными, как смола, волосами, вечно растрепанными и прилипшими к лицу, и Асгред, молодой воин двадцати пяти весен с распушенными рыжими волосами до плеч и усыпанными веснушками щеками – вот и все, что у него осталось. Первый был длинен и тощ, второй среднего роста и среднего сложения. Однако оба они шло бок о бок с ним долго и крепко держали меч. Асгред, правда, пробыл с ним дольше всего. Он взял его к себе еще совсем юношей, в своём мире, и они вместе пересекли врата миров. С тех пор он не отходил от Каллахана, вечно таскаясь следом, словно подвязанный пес. Да и сюда он пошел только потому, что не хотел отрываться от своего наставника. Слишком взрослый для ученика – уже весен двенадцать, как рыцарь. Преданность почетна, но губительна. Если бы преданность была тропой, то на ее конце всегда бы ожидала смерть. И повезло, если бы от старости.

Иногда Каллахан кривился при мысли, что воспринимает братьев только как боевые единицы, а их могилы как недопустимые потери. Он знал каждого, но скорбел совсем не так, как положено. Он скорбел по мечам в их ладонях. Шутка ли, он не запомнил лиц, но помнил, как выглядел каждый клинок. Параллельные желоба, идущие вдоль лезвия, синие, как щиты над стальными драконами, гарда у такого меча была выполнена в виде кулаков, расходящихся в стороны – это оружие Дарела. У Якоба в центре гарды мерцал алый рубин, как жертвенная кровь. Канси предпочел соколиные головы вместо рубина и вместо кулаков – он был убежден, что меч не понадобится ему, чтобы венчать могилу крестом. Он не умрет в этом походе.

Меч действительно не понадобился. Крест ему смастерили из сочных березовых веток, ведь его похоронили посреди цветущего леса. В отличие от здешней местности, камней там было совсем мало.

Он помнил и другие мечи, а вот лица – не мог. Даже лицо Хеларта, который умер совсем недавно, расплывалось в его мыслях белесым облаком.

Долгий поход, полный ненависти и крови, в котором черствеет душа. Слишком, слишком мало… ему нужны еще мечи. Двоих не хватит, чтобы навсегда похоронить Марбаса под Лысой горой. Сколько еще Теней пришло ему на подмогу? По дороге сюда они подрезали хвост ящерицы до плеч, оставив Инквизитору всего одного шута и шлюху, которая ничего не умела, кроме как испытывать постоянное желание и трахаться на груде трупов. С такой армией далеко не уйдешь, но он мог призвать еще. О Крайноне над головой Каллахан старался не думать.

– Помнится, весен три или четыре назад цветы здесь торчали из каждой щели. Почему здесь ничего не растет, оторн Каллахан? – обглодав заднюю лисью ногу, Асгред кинул кость за спину, стянул с ноги сапог и сделал то, что следовало бы сделать еще у ручья – вытряхнул из сапога пыль, – Простите… Проявитель Каллахан. – смутился Асгред.

Гладкая рукоять и гарда с лучами, идущими из средокрестия. Из каждого луча выскакивали лезвия – неожиданный подарок для тех, кто держит в поле зрения главный клинок, но не ждет опасности от сжатых пальцев. Таков меч Асгреда. Даже во тьме, не глядя на него, Каллахан мог вспомнить каждую деталь. Однако стоит закрыть глаза, и лицо его ученика, сидящего прямо напротив, начинает расплываться… а ведь они вместе уже больше десяти весен.

Пусть. Пусть… Быть может, он и не помнит их лиц, но Великий Воин сказал: «Меч – продолжение их сердца», и Каллахан утешал себя тем, что помнит, как выглядели их сердца.

– Нынче можешь называть меня, как пожелаешь, – молвил Каллахан, запивая слова ключевой водой. Неизвестно, вернется ли Асгред домой, скорее всего, нет – так пусть ничто не смущает его, и он умрет с сознанием, что все делал верно. – Хочешь называть меня оторном – называй, ежели тебе так по сердцу.

– А разве вам самому не хочется, чтобы вас называли по сану, нареченному Верховным клириком?

– Оторн – имя прошлого мира, оно дается всякому, кто присягнул Воину. А Проявитель – тот, кто вытаскивает на свет тьму и уничтожает ее. В моем мире оторны Пламени не имеют. Наречение Великого Воина крепче, чем Верховного клирика.

– Я понял, Проявитель Каллахан, – смирился Асгред, стряхивая пыль с пяток. – Так почему здесь так сухо? Это яд?

Он с сомнением взглянул в пустой сапог, еще с минуту назад наполненный песком. Потом рассмотрел пятку, освобожденную от носка – вроде, кожа не слезла…

– Яда я не чувствую, – ответил Каллахан. – Здесь побывало нечто иное. Земля такая же, как и прежде, просто лишенная всякой жизни. Корни растений усохли и сморщились, как груди древней старухи. Они мертвы, а посему уже не могут впитать влагу. Древесина растрескалась и не дает почек по весне. Любое семя, обитающее в почве, потеряло способность ко всходам. Их всех что-то убило, но это не яд, – задумчиво произнес Каллахан.

– Это может быть связано с Марбасом и Лысой горой? – с подозрением спросил Асгред.

– Очевидно, что так, – согласно кивнул Каллахан. – Этот Инквизитор часто посещает Уральские горы и творит всякое. Судя по Крайнону в небе, это не первый его эксперимент. Сдается мне, эти горы убил гигант. Я чую его дыхание в прошлом.

– Какое дыхание? – Асгред почувствовал, что волосы зашевелились на его затылке. Уж лучше это был бы яд. – Что ему делать на цветущей земле? Тени ненавидят растительность.

– Гигант убил все, именно потому что ненавидит, – спокойно пояснил Каллахан. – Он иссушил каждый корешок и каждое семечко, а некоторые даже превратил в пыль. Теперь здесь пустыня.

– У ручья есть немного зелени, – подал голос Павел.

– Значит, ей повезло. Думаю, этот гигант – земляное проклятье, оно живет под камнями и песком.

– Никто о нем ничего не слышал, – нахмурился Асгред. – Три весны прошло. – И тут его осенило, кожа на его спине дернулась от страха: – Он набирается сил, чтобы пойти на Агропояс.

– Очевидно, что так.

– Мы должны предупредить об этом…

– Кого? – вновь с великим спокойствием спросил Каллахан, не дав Асгреду договорить. В его взгляде читалась усталость. – Змей под пыльными камнями или немногочисленных шакалов и лисиц, которым не посчастливилось забрести на эту проклятую землю? Крайнон застилает небо, и мы не можем подать весть, а возвращаться назад не имеет смысла. Главное сейчас вовсе не гигант, а тот, кто его призвал. Что толку бороться с раной, если из нее не вынута стрела?

– Но это земля мертва, – пораженно ответил Асгред. – Раньше я встречал здесь яблоки и мед, очень много меда… Медведи лезли на деревья, чтобы разогнать пчел. Мы тоже так делали, помните? А сейчас… здесь ничего нет. Если то же самое угрожает Агропоясу, они должны знать об этом.

– Агропояс – последний оплот. До него еще тысячи километров совершенно разного мира – деревень и городов, хвойных лесов и полей, засеянных пшеницей, рек, пустошей и скал… Сдается мне, люди и сами поймут, что к чему, когда начнет массово гибнуть их урожай. Долину охватит голод и смерть. И когда гигант доберется до Агропояса, он уже будет готов встретить врага, – Каллахан встал. – Агропояс сможет принять всех, кто попросит у него помощи. Но он ничего не сможет сделать, если таких гигантов будет сотня. Нужно убить Инквизитора, и баста. Будьте верны своей присяге, братья, – Каллахан вынул меч из ножен. – Ложитесь спать, завтра тяжелый день.

– Вы не будете спать? – Павел оторвал лицо от мяса.

– Молитва – мой сон. Мне нужно набрать силу.

До ручья Каллахан добирался в полной тьме. Вокруг стояли тишина и спокойствие, и слышалось только тихое журчание воды. Он встал на колени на берегу, посреди редкой травы и колючих кустарников. Вонзил в сухую землю клинок, поставив крест перед собой. Он уже привык, что Воин не гневался.

Слова звучали тихо, шепотом, сливаясь во фразы и целые стихи. Каллахан всегда начинал с молитв своего мира – хвалебных песен, прославляющих величие ярчайших звезд созвездия Жеребца. Десять звезд на небосклоне, и одну невидимую, спустившуюся на землю. Слова текли, словно прохладное питье в глиняную чашку испытывающего жажду. Но взять и поднести ее к губам Каллахан мог только тогда, когда начнет произносить другие молитвы.

Не такие красивые на слух, как другие. В них не было звезд, украшающих корону Плодоносной Матери, и терялись между строк кровавые рубины на шее Жницы Смерти. С его уст срывались грубые слова грубого языка, словно выдолбленного из камня. Некоторые песни, правда, были очень красивы и напоминали ему прежние, что хвалили Врачевателя и Спящего. Он знал, что они назывались псалмы. На неказистые, угловатые звуки русского языка реагировало Пламя, раздуваясь и пыхая, словно костер, в которое вылили масло. Его взгляд зажегся почти сразу, без каких-либо усилий. Сила наполняла его, словно горный воздух легкие, и Каллахан вздохнул глубоко, не в силах испить чашу до дна.

Раз за разом получалось так – он начинал песни Священной Дюжины, но язык его невольно переходил на псалмы, и Пламя разжигалось сильнее. Со временем он поймал себя на мысли, что всегда заканчивает ими. И сейчас, оглядываясь вокруг, Каллахан заметил, как трава потянулась вверх и давно засохшие почки на кустарниках распустились, источая вокруг себя запах свежей зелени. Трава у ручья оживала, росла и тянулась вверх. Таковая сила белого Пламени, заставившего заволноваться Крайнона у него над головой. Несомненно, Пламя этого мира было сильнее, как и его молитвы. Но один вопрос тревожил Каллахана изо дня в день все больше: если молитвы этого мира такие сильные, почему тогда он утопает во тьме?

Глава 3

– Умеренность во сне стяжает Пламя.

Голова Каллахана, серая и лысая, загораживала то, что можно было бы назвать солнцем, если бы оно не было таким же лысым и серым. Так что проснувшись, братья не заметили различий.

– А я бы еще поспал, – не согласился Павел, сонно глядя снизу-вверх на наставника.

Да, то еще утро. Бледное пятно светила с большим трудом прорывалось сквозь свинцово-серое брюхо гиганта, уже совсем не похожего на тучу. Темная рябь проходилась по небу, смахивающая на щетинки и плавники, длинные почерневшие нити свисали с брюха вниз, полоская воздух. И простиралось это до самого горизонта и терялось вдали, насколько хватало глаз. В воздухе пахло гнилью.

– Он не мог проявиться, – с тревогой произнес Асгред, который сразу же проснулся. – Мы не должны видеть его.

– Верно, – согласился Каллахан, поправляя пожитки на коне. Тот фыркал и беспокойно переминался с ноги на ногу. – Моя сила до него не достает, потому как у меня нет цели, чтобы гигант обрел плоть. Крайнон удерживает в своей плоти чужую, ее мы и видим.

Асгред хотел отбросить одеяло, которым укрывался, но рука встретила только воздух. Тут он вспомнил, что укрывал им Берту – беременную кобылу, чтобы она не сильно мерзла ночью. Сам он задубел так, что не сразу размял ноги. Костер давно потух, черные головешки валялись в груде пепла, но совсем не отсырели, как это бывает после холодной ночи. Стояла прохлада раннего утра, но везде было сухо и без росы, даже камни, всегда влажные на рассвете, остались покрыты налетом сухой пыли.

Братья вновь нагрузили лошадей, расседланных с вечера и распутали стреноженные ноги. Нежно было взбодриться. Когда Асгред сделал несколько глотков водки из фляжки на поясе, кровь потекла по телу и снова захотелось жить. Пил он мало и в редких случаях, поэтому внутри оставалась еще целая половина. Павел принялся клянчить, и Асгред позволил ему отпить, хотя до этого всегда отказывал. Свои запасы Павел исчерпал еще на выходе из Агропояса.

– Тсс… тихо, малышка, – Асгред гладил по морде разволновавшуюся Берту, когда та наткнулась на скелет, валявшийся под копытами. – Это всего лишь лисица. Мы съели ее вчера.

Он отвел кобылу подальше от костей, заправив в рюкзак на ее спине скрученное одеяло. Почистить бы ее мягкой щеткой и дать яблока, но у него нет ни того, ни другого.

– Да оставь ты ее в покое, – Павел лихо заскочил на своего мерина, с первого раза, что тот даже удивился. Сделал шаг вперед и помотал головой, будто отгоняя мух. Но мух вокруг не летало – ни единой. – У ручья полно травы, и вода чистая, свежая. Пусть останется там. Что ей делать с нами в походе?

– Я покормил лошадей у ручья пока вы спали, – сказал Каллахан.

– Она может заблудиться, – возразил Асгред, – и не найти дорогу назад. Тут везде пустыня, Берта не сможет прокормиться, если потеряется среди этих камней.

– Асгред прав, кобыла помрёт без присмотра, – поддержал его Каллахан.

– Тут, я вижу, все так уверены, что мы вернемся назад? – улыбнулся Павел, натягивая поводья. Всегда спокойный мерин под ним разволновался и стал суетливым. – Спускаться от ручья до долины проще, чем от Лысой горы. Но дело ваше. Мне не часто выпадал случай пообщаться с живыми лошадьми. У меня всегда были деревянные кони. В детстве… да тихо ты, что с тобой?

Не в силах удержать мерина, Павел качнулся и чуть не вывалился из седла. Каллахан быстро оказался рядом, успокоив животное прикосновением ладони между ушей:

– Их что-то беспокоит, – тревожно сказал он, посылая силу Пламени в разум животного. Мерин пару раз моргнул взглядом и перестал бить копытами по сухой земле, стяжав в сердце спокойствие.

Тут Асгред понял, что кости, лежавшие у ног Берты вовсе не лисьи. Спросонья он не обратил внимания на детали. Какие они широкие… шире, чем могли быть у любой лисицы, и гладкие – настолько, что блестели даже при тусклом солнце. Как не голоден был бы Павел, он не смог бы обглодать их так тщательно, да и сам Асгред не отличался особыми навыками.

– Вот же дрянь, – выругался Павел, когда с неба совсем рядом с ним свалился чей-то скелет.

– Нужно отправляться быстрей, – Каллахан оседлал коня. – Чем ближе мы к Марбасу, тем беспокойней Крайнон. Инквизитор пытается вытянуть из меня силу перед встречей с ним. Он хочет, чтобы я убил гиганта.

– Если честно, мы все этого хотим, – Павел озвучил то, что и Асгред бы желал, только не решился сказать об этом вслух, – даже кони.

Каллахану пришлось обойти всех лошадей, прежде чем они смогли оставить лагерь. Пламеня успокаивало беспокойные разумы, делая норов покладистым и спокойным. Потребовалось не так много силы – это была неизменно малая доля, что у него имелась. Если бы вместо успокоения тревожных душ он убил то, что находится у них над головой, Марбас вычерпал бы его до дна, а на набор новой силы могла уйти неделя. Нет у них столько времени. Нельзя растрачивать Пламя попусту.

Каллахана тревожил подарок, который приготовил ему Инквизитор. Только ли ему он предназначался, или волна тьмы накроет всех, кто придет к Лысой горе? Казалось бы, вопрос очевидный, и ответ на него столь же прост… только крестоносцы не представляют для Марбаса опасности, всей их силы не хватит, чтобы оторвать мизинец от его руки. Зачем тратить свои подарки на тех, кто только смешит тебя? Без сомнения, что подарок этот именной. С его инициалами.

Проявитель мог бы приоткрыть завесу будущего и взглянуть на калейдоскоп миллионов и миллионов вероятностей – больше, чем звезд сверкает на небе. И Пламя бы показало ему единственно верную звезду, что зажжется в их будущем. Тогда Каллахан смог бы узнать и о подарке, и о судьбе своих спутников – Асгреда и Павла, еще слишком молодых, чтобы умирать. Однако… взгляд в будущее отнимет больше сил, чем если бы он исполосовал Крайнона на куски, а будущего все равно не миновать. Желание узнать грядущее – плод страха и гордости, и посему будущее неизменно. Страх и гордость всегда получают причитающиеся им уроки, как бы зорко ты не вглядывался в свою судьбу. Дурная идея. «Мы не проживем дольше, чем нам отведено».

– Ходят слухи, что храмовники рождаются, когда смерть трахает сталь, – нарушил тяжелое молчание Павел. Он был мрачный всю дорогу, и чем больше костей падало с неба, тем больше серело его бледное лицо. До Лысой горы оставалось полдня пути и их преследовал костяной дождь. – Поэтому и ходит за ними костлявая по пятам. Посмотри, Асгред. Все тайное когда-нибудь становится явным. Вот так и выглядит наша сущность – за нашими спинами тянется дорога из костей. Следи, чтобы какая-нибудь не саданула тебе по башке, что свалишься с седла. Мамка дала жизнь, мамка и забрала.

– Какая мамка?

– Смерть. Я же только что сказал, что ходят слухи…

– Я не слышал никаких слухов, – поджал губы Асгред.

– Просто ты слишком молодой.

– Ты младше, – натянуто ответил Асгред, чувствовалось, что и он напряжен.

– Зато в этом мире живу гораздо дольше. С самого рождения.

– Чтобы вернуться домой, нужно иметь другие заслуги, – огрызнулся Асгред. – Получше и покрепче. Уж точно не долгую жизнь в этом мире.

– Это какие? Умение махать мечом или молиться быстрее всех?

– Удача. Самый полезный навык в этом мире.

Не обратив внимание на явный выпад, Павел посмотрел на землю – туда, где сухие ветки кизильника украсили белые кости очередной жертвы.

– И откуда в нем столько? – нахмурился он. – Эта тварь так нажралась, что не пропускает сигналы штаба.

– Крайнон перехватывает вести не поэтому, – возразил Каллахан. – Тело гиганта само по себе препятствует малой и большой почте. Но ты верно подметил, он много поглотил – вероятней всего, всю птицу, что повстречалась по пути, и весь скот, а также воду.

– Получается, внутри него суп, – усмехнулся Павел, – а воняет как выгребная яма. Посмотрите на эти кости, какие они гладкие. Ни единого кусочка на ребрах – все вылизал. Эти человеческие. Не трактирщика ли?

– Почему ты улыбаешься? – нахмурившись, спросил Асгред.

– Могу и поныть – это я тоже умею. Но тебе это понравится не больше. А тебе разве не смешно?

– Если смеяться над смертью, она обязательно за тобой придет.

– А если плакаться, подождет пару минут, пока ты утрешь нос и потом все равно тебя заберет. В суеверия я верил, когда только-только взял в руки меч. А когда начал молиться понял, что ни хрена оно ничего не предсказывается. Как сделаешь – так и будет. Все от тебя зависит. И пускать сопли не имеет смысла.

– Поэтому ты держишь рукоять во время калибровки до последнего, потому что не веришь в суеверия? – съязвил Асгред.

Павел отвернулся, дав понять, что отвечать на вопрос не намерен.

– Она пришла к ним не потому, что они были серьезными. Они пришла, потому что они медленно бегали, – сказал он, глядя куда-то в сторону. – Вон все твои суеверия, запутались в обглоданных костях. Посмотри – этот скелет мертв. Или ты хочешь поспорить?

– Это не суеверие, а уважение, – голос Асгреда натянулся. – Уважаешь смерть – она уважит тебя.

– Угу, и ты помрешь не со спущенными штанами с щупальцем в заднице, а распятым где-нибудь на сухом дереве. Красивее, не спорю, но один хрен результат одинаковый.

– Если Крайнон захочет… если его ненависть перевесит страх боли перед Пламенем, он может протянуть свои щупальца и сожрать нас. Ты так резво дразнишь смерть… неужто тебе совсем не страшно?

– Знаешь, не очень, – поджав уголки бледных губ, покачал головой Павел.

– Надеюсь, тебя просто лихорадит.

– Да что ты, нет же. Я просто выпил пару глотков твоей огненной воды. Она сильно ударила мне в голову, впечатленная твоей щедростью.

– Я не жадный. Водка нужна, чтобы проснуться или согреть кости, а не для развлечения.

– Кости, – рассмеялся Павел. – Вокруг нас полно костей. Разных, я вижу даже детские. Вот им водка уж точно не поможет, сколько не смачивай.

– Да что с тобой не так? – крикнув, не выдержал всегда спокойный и сдержанный Асгред. – Скоро у тебя изо рта яд польется. Мы все тут в одинаковых условиях. И мне, в отличие от тебя, страшно. – Асгреду не стыдно было признаться. А еще он боялся, что Павел потерял всякую осторожность и обрел болезненную храбрость – очень опасную храбрость, от такой появляются сквозные раны на теле. – Это чего нужно лишиться, чтобы совсем перестать бояться и шутить так жестоко? Своих глаз, или, может быть, чувства сострадания?

– Надежды.

На это Асгреду нечего было ответить, и он поджал губы, пришпорив коня. Берта поспешила за ним, боясь отстать.

– Надо было посадить вас обоих за утреннюю молитву, – досадливо сказал Каллахан. – Ссора между братьями перед важным делом – к неудаче. Лучше вам ехать в полном молчании, ежели не можете сказать ничего дельного.

И они молчали до самой Лысой горы. Павел, правда, изредка бормотал что-то под нос, чтобы привести нервы в порядок. Наверное, молитвы, он часто делал так, когда беспокоился. Асгред ехал рядом, но за ним не повторял. Когда показалась гладкая макушка Лысой горы, сверху немного посветлело. Видимо, Крайнон слегка опорожнил нутро и стал более прозрачным. Последнюю кость он сбросил еще пару километров назад.

Чтобы подойти вплотную к горе, предстояло продраться сквозь плотное кольцо сухих кустарников, с ветками такими тонкими, что они могли сойти за колючки. Сама гора сильно отличалась от остальных холмов и возвышенностей, что встречались им по пути – она была низкая и неприметная, с пологой круглой вершиной, похожей на чью-то лысую голову. Когда-то рваная вершина, по всем правилам должная протыкать брюхо неба теперь неестественно закруглялась, как прыщ на носу, на ней не росли даже мертвые кустарники.

– Надо же, действительно лысая, – сухо заметил Павел.

– Его рук дело, – мрачно ответил Каллахан. – Темные дела здесь творились множество весен. Поэтому она такая. Спешимся.

Глядя, как братья молчаливо и скорбно покидают свои седла, Каллахан помедлил. Конь под ним заржал и перемялся с ноги на ногу – чуял опасность. Боится зверье. А каково братьям?

По дороге сюда Проявителя терзали мрачные мысли. Отказавшись однажды от проповедей, он замкнул свои уста, чтобы не смущать людские сердца. Люди не любили проповедей, и к наставлениям относились праздно. «Служитель Воина должен показывать его величие своими делами», – так он решил и не отступал от своего решения ни на шаг. А между тем сердце его черствело. Он сам отказался от живительных речей, больше согревавших его самого, чем всех остальных. Оказавшись среди братьев, уста его оставались сомкнутыми и часто ему недоставало слов, чтобы воодушевить их. Неужто ему и слова для них жаль?

Чего нужно лишиться, чтобы совсем перестать бояться? Надежды – сказал Павел и Каллахан понял, что это его вина. Ему не хватило слов, чтобы сохранить надежду, а ведь он носитель Пламени. За ним они пошли и перед Пламенем умирали.

– Постойте, – остановил братьев клирик, уже ведших коней к зарослям сухого кустарника. Каллахан, наконец, спешился. – Пламя благодарно вам за этот подвиг. – Он подошел вплотную к Асгреду и Павлу, заметив в их уязвимых взглядах доверчивость. – Я так давно не произносил речей, что и забыл, как это. Просто знайте, каждый из вас – каждый кто погиб или дошел до конца есть хранитель жизни, кто бы что не говорил. За нами ходит смерть, потому что мы сами зовем ее за собой, иначе она пошла бы за кем-нибудь другим. Ваша задача хранить, а не уничтожать, и вы ее выполнили сполна. Так говорит Пламя, а людские толки оставьте миру. Приклонитесь, я благословлю вас.

Братья преклонили колени и Каллахан возложил ладонь на их головы. Рыжие волосы Асгреда слегка колыхнулись, когда ему в макушку вошла волна Пламени через ладонь Проявителя, и он так и стоял еще какое-то время, на одном колене, внимая тому, что шептал ему белый огонь. После того, как Каллахан отнял ладонь от черных как смоль волос Павла, тот подался вперед и схватил руку клирика. Он притянул ее к лицу и, закрыв глаза, поцеловал. Руки Павла дрожали, и Каллахан почувствовал мокроту на своей коже. Он ждал терпеливо, ибо не хотел разрушать хрупкую надежду, которую возродил сейчас.

– Бесконечная прелесть. Может, трахните друг друга и я буду уже не нужна?

На лысом булыжнике посреди сухих ветвей кустарников стояла высокая девушка с волосами морской бирюзы, в платье тонком и хрупком, едва прикрывающим бедра. Пышной груди было тесно в тисках кружевной ткани, сквозь которую проступали алые ореолы сосков. Блестящие рассыпчатые локоны спадали на хрупкие плечи, обнимали тонкую талию, заканчивая ласки на крутых бедрах. Платье уходило шлейфом назад, открывая белые длинные ноги до самых бедер. Белья девушка не носила. Снизу-вверх к ней тянулась тысяча сухих ветвей, словно корявые пальцы загубленных любовников. Рядом сидел небольшой уродец в шутовским колпаке, самом что ни наесть настоящем – с бубенчиками на острых концах шапки, и смеялся. Он едва доходил девушке до бедер. Обнимая короткими ручками короткие пятки коротких ножек, он скалил маленькие зубки на маленьком лице с маленьким крючковатым носом. Если уродца еще немного сложить пополам, он вполне сошел бы за шар и мог укатиться прямо с пригорка ярким лоскутным пятном – шутовской кафтан на нем был пестрым, сшитым из ярких заплаток.

– Назови свое имя, – холодно сказал Каллахан, сверкнув белым взглядом.

Павел и Асгред встали, вынув из ножен на поясах мечи.

– Имя! Ха-ха! Имя! – кричал шут, раскачиваясь на камне вперед-назад. Колокольчики на его шапке звенели.

– Так подойди ближе и спроси получше, – рассмеялась девушка. – Мне отсюда плохо слышно.

– Не слышно, нет-нет, – замотал неистово головой шут. – Ничего не слышно, не скажем имя!

Высшая – догадался Каллахан, и слишком маленькое расстояние. Отсюда не достать.

– Хочешь, чтобы я пустил волну и сжег тебя до костей? – Каллахан зажег взгляд.

– Хочу, – девушка рассмеялась голосом звонким и тонким, запрокинув голову назад.

– Нет-нет, не хочу, – испугавшись, шут перестал скалиться и беспокойно завертелся на месте, словно собака, пытающаяся поймать свой хвост. – Не нужно жечь, не любим жар, – он осклабился. – Ты, рыцарь, только маска на лице, с мечом блестящим, как тошнотворный дар… и…и… – паяц замешкался, не сумев придумать хорошую рифму и крякнул от досады.

Девушка с волосами цвета морской волны закатила глаза.

– Ну, давай же, чего ты ждешь? – нахмурила она гладкий лобик, вернув взгляд к Проявителю. – Жмот!

Он хранит каждую каплю силы – она знала это. Она знала, что он пожалеет Пламя на ненужную ему цель, она знала, что может не назвать свое имя и ничего ей за это не будет. Эта шлюха пришла, чтобы проводить его к Инквизитору – иначе зачем она здесь? Марбасу так не терпится встретиться с ним?