355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дик Фрэнсис » Горячие деньги » Текст книги (страница 19)
Горячие деньги
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 04:52

Текст книги "Горячие деньги"


Автор книги: Дик Фрэнсис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Да, но перед рождением Дональда она говорила, что даже не посмотрит на ребенка, если это будет девочка. Не могу этого понять. Я обрадовался бы девочке. Вивьен была страшно довольна, когда родился мальчик. Это было для нее как навязчивая идея. Как будто она живет среди каких-то дикарей, для которых это действительно имеет какое-то значение.

– Это имеет значение для Беренайс. О значении таких навязчивых идей нужно судить по результатам.

Он сказал:

– Ты знаешь, Вивьен не любила Люси. Она ее и близко к себе не подпускала. Я всегда думал, что Люси поэтому и растолстела, и окунулась с головой в свои поэтические фантазии.

– Беренайс под любым предлогом старается почаще отсылать дочерей к своей матери.

Малкольм неуверенно сказал:

– Ты думаешь, это Беренайс убила Мойру?

– Она думает, что, если бы у них было больше денег, она стала бы счастливее. Может, и так. Если уж разбирать это… э-э-э… дело, так мужья могут оказаться так же виноваты, как и жены. Я хочу сказать, нужно рассматривать их по отдельности. Они не всегда зависят друг от друга.

– Почему?

– Урсула давно оставила бы Жервеза, если бы не зависела от него материально.

– Да Урсула тише мышки!

– Она доведена до отчаяния.

Малкольм раздраженно сказал:

– Они все доведены до отчаяния. И сами во всем виноваты! В том, что мы – ничтожества, виноваты, милый Брут, мы сами, а не наши звезды!

– Согласен.

– Швейцар в гостинице намекнул мне кое о чем насчет четвертой скачки.

Снова лошади.

В другой день, на другой прогулке Малкольм спросил:

– Что сказала Сирена, когда ты с ней виделся?

– Что ты можешь подавиться своими деньгами или что-то в этом духе.

Малкольм рассмеялся. Я продолжал:

– Еще она сказала, что ты тогда хотел взять ее к себе только для того, чтобы досадить Алисии.

– Алисия – чертова сука!

– Знаешь, у нее новый любовник.

Его как громом поразило.

– Кто?

– Наверняка чей-то муж. Ей как раз такие нравятся, правда?

– Не строй из себя праведника!

Мы поговорили о часовых переключателях – еще об одной неприятности. Малкольм сказал:

– Томас делал их лучше всех, правда? Он мог собрать такой с закрытыми глазами. По-моему, это он их и придумал. Сирена подарила один такой Робину и Питеру, Томас сделал его для нее много лет назад.

Я кивнул.

– Часы с Микки Маусом. Они до сих пор в детской.

Малкольм тяжело вздохнул.

– Сирена приспособила к ним маяк из «лего», я прекрасно помню. Знаешь, мне до сих пор так не хватает Куши! Катастрофа случилась как раз вскоре после этого. – Отец тряхнул головой, как будто отбрасывая прочь печаль. – Какие скачки лучше выбрать для Приза памяти Куши Пемброк? Что ты посоветуешь?

На следующий день я спросил, почему Фердинанд не придает значения тому, что он незаконнорожденный, а Жервез из-за этого спивается.

– Не знаю. Жервезу всегда казалось, что его презирают, над ним смеются, даже сейчас. Наверное, кто-то вдолбил это ему в голову, когда он был еще маленьким. Сказал ему, что он родился по ошибке, что лучше бы его мать сделала аборт. Мальчишки чертовски жестокие создания. По-моему, из-за этого Жервез и стал таким злобным. А Фердинанда ничего особенно не задевало. Он во многом похож на меня.

– Только у него пока было всего две жены.

– А почему ты сам не женишься?

Я легкомысленно ответил:

– Еще не встретил ту, единственную. Я не хочу, чтобы у меня их было пять.

– Ты что, в себе сомневаешься?

«Господи, – подумал я, – какой он проницательный и остроумный! Так нечестно. Ведь это из-за него я в себе не уверен. Это от него мне досталось такое непостоянство».

Все мы похожи на него – кто больше, кто меньше.

ГЛАВА 18

Как и предсказывал Рэмзи, в среду гостиница «Беверли-Уилшир» стала напоминать муравейник. Появился и сам Рэмзи, полный надежд и планов. Мы стали ходить на разные встречи и вечеринки, часто бывали в конюшнях, попали на праздничный бал в Голливуде.

Организаторы Кубка коннозаводчиков открыли гостиную, где каждый, кто имел отношение к скачкам, мог перекусить или выпить – или и то и другое сразу – и поговорить о лошадях. Можно было заказать машину или билеты на самолет и поговорить о лошадях. Можно было встретиться со своими знакомыми из Эпсома и Лонгшама и поговорить о лошадях. Состоятельные мужчины и женщины в отличных костюмах и шелковых платьях, владельцы лошадей, на чьи деньги существует и процветает конный спорт. Высшее общество, большие деньги, огромное удовольствие.

Малкольм был в восторге от всего этого. Я тоже. Полная, насыщенная жизнь. В пятницу утром мы сходили в конюшню, проведали Блу Кланси. Посмотрели, как он бежит, обгоняя ветер, по скаковой дорожке, в последний раз перед большими состязаниями. Встретились с его английским тренером и жокеем. Все волновались и с надеждой смотрели в будущее. Обычная суматоха конюшен, знакомые запахи, дружеская перебранка, грубоватые шутки, увлеченность своим делом, живой интерес к происходящему вокруг, завистливые взгляды, несправедливость, смертельные разочарования – такой родной и привычный мир!

Прекрасный вид Блу Кланси и его успехи на тренировках вызвали у Малкольма и Рэмзи Осборна бурю восторга. Тренер осторожно заметил, глядя на них:

– Погодите до завтра. В этих скачках должен победить лучший в мире. Горячие деньги пока – для одной из калифорнийских лошадей.

– Что значит «горячие деньги»? – спросил Малкольм.

– Ставки, которые делают знающие люди. У которых свои источники информации.

– Ну и пусть себе, – сказал Малкольм. Я не помню, чтобы он когда-нибудь еще был так доволен жизнью. Наверное, его увлеченность достигла высшей точки и скоро начнется спад – как обычно.

Вместе с тысячами других мы поехали на бал – все в том же длинном лимузине, а не в заколдованной тыкве. Звучала музыка, Малкольм танцевал на огромной эстраде с несколькими дамами, с которыми успел познакомиться за эти два дня. У края площадки стоял разрезанный пополам вдоль оси самолет, в котором обычно снимали сцены полетов. Малкольм веселился вовсю, заразительно смеялся. Все вокруг него улыбались, рядом с ним не было места печали.

Мы выспались, позавтракали и пошли на ипподром. Густой туман, всю неделю окутывавший вершины гор, теперь клубился в дальнем конце скаковой дорожки, сглаживая контуры предметов. Зато открылись залитые солнцем горные склоны, которыми тоже можно было залюбоваться, раз уж представился такой случай. За ночь повсюду на трибунах клуба появились застеленные скатертями столы. Замотанные официанты в черных фраках скользили среди любителей скачек, сгибаясь под грузом уставленных блюдами подносов, и каким-то чудом ни разу ничего не уронили.

Кубок коннозаводчиков состоял из семи скачек, на разные дистанции, для лошадей разного возраста. Для первых пяти был назначен приз на общую сумму в два миллиона долларов – для первой, второй, третьей и так далее. В скачке, на которую был заявлен Блу Кланси, – скачке на полторы мили – был приз в два миллиона. А для главного события Кубка коннозаводчиков – классической скачки – приготовили приз в три миллиона долларов. Не пустячок какой-нибудь. Владелец лошади, которая победит в скачке, в которой будет участвовать Блу Кланси, станет богаче на шестьсот двадцать девять тысяч долларов – на такие деньги можно месяцами купаться в шампанском.

Мы посмотрели первые пять скачек, встречая победителей громкими аплодисментами. Спустились вниз, в денник к Блу Кланси, посмотрели, как его готовят. Потом вернулись на трибуну и стали чуть ли не грызть ногти, не находя себе места от волнения.

Пять из семи скачек были на дорожке с гаревым покрытием, две – на травяной дорожке, и эта была как раз вторая из них. Большинство европейских лошадей бежали по траве, родному зеленому ковру. Против Блу Кланси вышли победитель дерби в Эпсоме, победитель Триумфальной Арки и победитель итальянского дерби. И у него на первый взгляд не было никаких шансов. Но Малкольм и Рэмзи Осборн были уверены, что он «на взводе» – Малкольм уже вовсю пользовался здешним жаргоном.

Блу Кланси отлично стартовал, сразу рванулся прочь от дальнего края дорожки. Английский жокей старательно удерживал его где-то на шестом месте, все на том же дальнем крае. Малкольм и Рэмзи Осборн не отрываясь смотрели в бинокли и подбадривали Блу Кланси криками. Не слыша их воплей, Блу Кланси до самого дальнего поворота на левой стороне скаковой дорожки, где поле пересекала полоска гаревого трека, оставался на прежней позиции и, когда лошади повернули обратно, шел все так же шестым. Малкольм заорал громче:

– Давай, старая перечница! Давай же! Вперед!

Никто из лошадей пока особенно вперед не вырвался. Скачку вели три лошади, бежавшие бок о бок, за ними – еще две, потом Блу Кланси. Я подумал, что положение у него не особо завидное, но проворная лошадка тут же убедила меня в обратном. Жокей заставил Блу Кланси чуть повернуть и отойти от остальных, чтобы впереди открылась свободная дорожка, и дал ему понять, что как раз сейчас все и случится – сейчас или вообще никогда.

Блу Кланси пошел быстрее. Малкольм неистово завопил, Рэмзи не мог от волнения сказать ни слова. Вот Блу Кланси уже третий, трибуны беснуются. Блу Кланси скачет еще быстрее – он уже второй. Малкольм замолк, рот раскрыт, глаза широко распахнуты. Случилось невероятное, потрясающее, невозможное… Блу Кланси несомненно, бесспорно победил!

Глаза Малкольма сияли, как сапфиры. Он все еще ничего не мог сказать. Рэмзи сгреб его за плечи и подтолкнул к выходу, и они побежали, пританцовывая на ходу, расталкивая медлительных зрителей, попадавшихся на дороге, чтобы поприветствовать своего чемпиона. Я не отставал от них, все еще не веря до конца, что это действительно происходит на самом деле. Некоторым владельцам все время везет, другим – наоборот, удача в мире скачек переменчива. Но Малкольм просто потрясающе удачлив! Ему везет всегда и во всем, кроме жен. Его удачливость пришла и на скаковую дорожку – царь Мидас и здесь остался самим собой, и Блу Кланси – его последнее золото.

Я с усмешкой подумал, что скажет семейство. Состояние, которое он вложил в лошадей, уже вернулось – Блу Кланси теперь стоит по крайней мере вдвое против той цены, за которую Малкольм его купил перед Аркой.

Я был почти уверен, что Крез победит в дерби. Фильм о головастиках (на самом деле, об акулах, сказал мне Малкольм) наверняка получит приз на фестивале в Каннах. «Пол Роджер» уже заметно подорожал. Никто в здравом уме не стал бы резать золотого гуся. Сегодня просто чудесный день. Можно было возвращаться домой, к милому уюту и безопасности.

Только это было не так. Мы вернулись бы домой к смертельной опасности. Поэтому нужно было пока держаться оттуда подальше и хорошенько надо всем этим поразмыслить.

Не питая никаких иллюзий по поводу того, что ждет нас впереди, я тем не менее с легким сердцем отпраздновал вместе с отцом и Рэмзи Осборном победу Блу Кланси, после чего мы отправились в аэропорт Лос-Анджелеса, откуда ночью полетели в Австралию. Почти все, кто праздновал с нами, направлялись туда же. Впереди нас ждал Мельбурн, со своим собственным Кубком, который разыгрывался каждый год в первый вторник ноября. Там нам сказали, что вся деловая жизнь города замерла перед скачками. Школьников отпустили на каникулы, все магазины Мельбурна на эти дни закрылись. В холле гостиницы «Хиатт», где мы остановились – по-прежнему под фамилией Уотсон, было полно людей, хорошо известных в Ньюмаркете, все – с радостными улыбками на лицах, как у учеников, сбежавших с урока.

Рэмзи превзошел сам себя в предосторожностях. Даже для того, чтобы попасть на наш этаж, нужен был специальный ключ от дверей лифта. Наверху был отдельный зал для коктейлей и завтраков. Малкольм оценил это и принял как само собой разумеющееся. Заказал шампанского и, вдохнув полной грудью воздух Мельбурна, почувствовал себя настоящим австралийцем.

Ипподром во Флемингтоне не походил на замок, как в Санта-Аните, в нем было меньше изысканности, но все равно там царило такое же восторженное настроение, там хорошо кормили, а смотровой круг был даже лучше. Малкольма не так увлекали ежедневные скачки, как в Париже или Калифорнии, потому что в них не выступали его лошади. Он попытался исправить это положение, но никто не соглашался продавать первоклассную лошадь, а на меньшее Малкольм не соглашался. Он попробовал делать ставки на скачках, но понемногу – понемногу выигрывал, понемногу проигрывал, и ему быстро это надоело. Я оставил Малкольма и Рэмзи в комнатах организаторов и, как и в Париже, пошел побродить внизу среди людей и лошадей. Интересно, много ли здесь еще людей, пытающихся забыть о своих неразрешимых проблемах? Когда прием закончился, Малкольм забеспокоился, ему не сиделось на месте, хотелось куда-то поехать. А я еще не был к этому готов. Я сидел в баре под тенистыми деревьями, окруженный банками из-под пива, прислушивался к живому говору австралийцев и размышлял, как нам избавиться от наших неприятностей.

Это было совсем не просто. Невозможно предусмотреть и избежать того, что случилось с Мойрой. И если даже кто-то признает свою вину, смирится со стыдом и унижением, объяснит свои преступления нервным потрясением, все равно будет судебное разбирательство, и мы еще долго будем посещать если и не тюрьму, так психиатрическую лечебницу. В любом случае, наше будущее не сулит ничего радостного.

Поэтому я должен был действовать наверняка и убедить Малкольма, что другого пути нет. Должен убедить всю семью и полицию и не допустить ни малейшей ошибки. Должен найти способ добыть доказательства тихо и быстро. Ради всех нас.

Я наблюдал за скачками на Кубок Мельбурна с нижних трибун. Собственно, поэтому я не очень много увидел из-за многотысячной толпы, которая занималась тем же. Зато я был ближе к лошадям до и после скачек, смотрел, как их выводят, слушал не приукрашенные лестью замечания тренеров и местных знатоков, которые толкались внизу и старались побольше увидеть.

Лошади, выступавшие в Кубке Мельбурна, были старше и опытнее звезд первой величины, которых мы видели дома. Некоторым было по восемь-девять лет. Каждая участвовала в скачках очень часто, многие – каждую неделю. Фаворит сегодняшних скачек победил всего три дня назад.

Приз на сегодняшних скачках был в миллион австралийских долларов, из которых шестьдесят пять процентов получал победитель, не считая красивого золотого кубка. В этом году у Малкольма не вышло выставить лошадь на эти скачки, но, уверен, в следующем он возьмет свое. В Париже и Калифорнии он познакомился со многими владельцами лошадей, и некоторые из них сейчас стояли в паддоке. Могу представить, как Малкольм им завидовал! Никто так не горит желанием добиться успеха, как новообращенные.

Когда скачки наконец закончились, вокруг не слышалось особо радостных криков в поддержку победителя. Но меня это не очень опечалило – просто победила лошадь одного из нездешних владельцев. В конце концов я нашел Малкольма возле загона для победителей, подавленного, занятого невеселыми мыслями.

– В следующем году… – сказал он.

– Ты хочешь всего сразу.

Он не возразил. Они с Рэмзи похлопали друг друга по плечу, обменялись крепким рукопожатием и клятвенно пообещали, как родные братья, встречаться каждый раз на самых крупных скачках в мире. Рэмзи, крупный производитель миллионов бейсболок, каким-то образом выяснил, что означает слово «металл» в устах Малкольма, и из хороших приятелей они стали настоящими друзьями, больше не чувствуя неловкости от неравного положения в обществе.

Они поговорили о том, чтобы остаться в Австралии, но Рэмзи сказал, что производство бейсболок требует его личного руководства. Малкольм подумывал съездить посмотреть кое-какие золотые прииски в Калгурли, но решил сперва встретиться с биржевым маклером по золотым акциям в самом Мельбурне. После грандиозного прощального обеда Рэмзи рано утром улетел в Америку, и мы остались одни в наших уединенных комнатах наверху. Малкольм глянул на меня так, будто впервые с того дня, как оставил Англию, спустился с небес на землю. С оттенком уныния в голосе он спросил, долго ли ему еще жить в постоянных опасениях за свою жизнь.

– Но тебе ведь такая жизнь вроде бы нравится? – заметил я.

Его глаза вспыхнули при воспоминании о том, как он провел последние недели.

– Господи, конечно же! Но это не настоящая жизнь. Мы должны вернуться. Наверное, мне не стоит об этом говорить, но это же кошмар какой-то! Я знаю, ты все время думаешь об этом. Я вижу по твоему лицу.

Я сказал:

– Я теперь гораздо лучше узнал всех моих сестер и братьев. Ты знаешь, меня раньше не особо интересовала их жизнь. До убийства Мойры. Конечно, мы встречались время от времени, но я позабыл, что все мы в чем-то остались такими же, как в детстве. – Я немного помолчал, но он не вмешивался. – После взрыва бомбы в Квантуме прошлое снова ожило. И знаешь, я понял, как наше настоящее выросло из нашего прошлого. Как это повлияло на нас. Я видел, как легко люди верят лжи, старой и новой. Как разрушительно влияет на них жажда получить невозможное, не удовлетворяясь ничем иным. Все старые навязчивые идеи никуда не делись, они стали еще хуже.

Малкольм некоторое время молчал, потом вздохнул и сказал:

– Мрачная картина. Так сколько им нужно? Сколько я должен им дать? Я не верю, что это поможет, но, похоже, иначе никак не получится. Они становятся тем хуже, чем больше у меня денег. Если даже дело не в деньгах, они помогут моим детям как-то разобраться со своими неприятностями. Ты ведь это хочешь сказать?

Я, вообще-то, подразумевал совсем другое и не ожидал такой реакции. Но раз уж мои слова подействовали на него так, лучше было пока помолчать и согласиться.

– В общем-то, да.

Малкольм сказал:

– Хорошо. Я чертовски здорово провел время и решил проявить великодушие. Так что напиши, сколько кому нужно.

– Всем поровну.

Отец хотел было возразить, но только вздохнул.

– А как быть с тобой?

– Даже не знаю. С этим можно подождать.

– Я думал, тебе нужно полмиллиона, чтобы начать свое дело?

– Я передумал. Пока передумал. Сперва я хочу сделать кое-что другое.

– Что, интересно?

Я замялся. Пока что я решил это для себя и никого в свои планы не посвящал.

Малкольм подбодрил:

– Давай, рассказывай!

– Хочу стать жокеем. Профессионалом.

Он изумился.

– Великий Боже! Ты не слишком поздно решил за это взяться?

– Может, и так. Посмотрим. Все равно у меня есть еще три-четыре года. Это лучше, чем ничего.

– Ты меня удивляешь. Собственно, я не перестаю удивляться тебе с того самого дня, как мы встретились на аукционе в Ньюмаркете. Похоже, я никогда раньше тебя по-настоящему не знал.

– Точно так же и я – никогда не знал по-настоящему ни тебя, ни всю остальную семью.

В тот же день мы отправились домой, на запад через Сингапур. Биржевой маклер Малкольма тоже решил проехать туда вместе с нами, и я поменялся с ним местами в самолете. Они увлеклись разговором о способах бурения скважин и о том, что для чистой выработки необходимо бурение стержнем с алмазным напылением. Об этом они могли говорить часами.

А я тем временем думал о приманке. О приманке вроде мяса в капкане на медведя. Если правильно выбрать приманку, можно поймать нужную дичь. Вопрос только в том, как эту приманку хорошо замаскировать и заставить дичь на нее польститься.

Время тоже много значит. Когда мы вернемся в Англию, пройдет уже четыре недели с тех пор, как Малкольм благополучно скрылся из поля зрения семьи, я сам – почти три недели. Здесь нам ничто не угрожало, и у нас было время расслабиться. Это, конечно, хорошо. Но, с другой стороны, что касается приманки – с того времени, как Малкольма затащили в гараж, прошло шесть недель, а со смерти Мойры – десять. Сработает ли старинная охотничья уловка после такого долгого перерыва?

Остается только одно – попробовать и посмотреть, что получится.

Малкольм говорил:

– …Количественный анализ показывает пять и восемь десятых грамма на тонну……машины фирмы «Бит Белл» хороши на рыхлых и окисленных горных породах….. …у Квинсленда большое будущее, если брать во внимание золотоносные районы Вулгара с неглубоким залеганием богатых рудой пластов…

Маклер слушал как завороженный и только кивал в ответ. Мой старик и вправду здорово в этом разбирается. Как-то он сказал мне, что в Австралии почти двадцать пять тысяч богатых золотоносных приисков и что как производитель Австралия скоро догонит, а то и перегонит Канаду. А я и не знал, что в Канаде много золотых приисков. Малкольм назвал меня невеждой. Канада по добыче золота на втором месте после Южной Африки, не учитывая Россию.

Так или иначе, мы очень близко узнали друг друга за это время.

Мне нужен кто-то, чтобы подбросить эту приманку. Сам я не могу этого сделать.

– …Валовый доход в унциях… – услышал я обрывок объяснений маклера, – …на настоящее время запас золота по предварительным оценкам геологов…

Я знаю, кто подкинет мою приманку. Совершенно безупречный вариант.

– …Разработка карьерным методом обходится всего в двести австралийских долларов на унцию…

«Да здравствует разработка карьерным методом!» – подумал я и задремал.

Из австралийской весны в среду мы перенеслись в пятницу в английскую зиму. Мы с Малкольмом снова остановились в «Ритце» под фамилией Уотсон. Он клятвенно заверил меня, что не станет никому звонить, даже своему лондонскому биржевому маклеру. Днем я пробежался по магазинам и вернулся к нему. Отец курил свою сигару и потягивал бренди. А вечером я позвонил Джойси. Малкольм аж подпрыгнул в кресле, услышав ее пронзительный голос, рванувшийся из трубки, и зашипел:

– Но ты же говорил…

Я зашипел на него в ответ:

– Слушай! Привет, Джойси!

– Дорогой! Где ты? Чем ты занимаешься? И где твой отец?!

Я ответил:

– В Австралии.

– Что?!! – завопила Джойси.

– Смотрит свои золотые прииски, – это должно было произвести на нее впечатление, и на остальных – тоже.

– Он был в Калифорнии, я видела в газетах. Его Блу Кланси победил в скачке!

– А потом мы поехали в Австралию.

– Что значит «мы»? Дорогой, где ты?

– Какая разница? Ты поможешь найти того, кто убил Мойру, чтобы мы могли спокойно вернуться домой?

– Но дорогой мой, полиция уже которую неделю его ищет… и вообще, Фердинанд говорит, что это Артур Белбрук.

– Это не Артур Белбрук, – спокойно сказал я. Она собралась отстаивать эту версию, все еще желая, чтобы убийцей оказался кто угодно посторонний, так почему бы не Артур?

– Дорогой, почему нет? Он запросто мог это сделать. Фердинанд говорит, он на все способен. Это точно он! Фердинанд говорит, у него даже ружье есть.

Я сказал:

– Артур не стрелял ни в кого из своего ружья. А главное, он не умеет делать часовые переключатели, в то время как любой в нашей семье с детства знает, как они устроены. И, кроме того, у него нет никаких мотивов.

– Ему могла не нравиться Мойра.

– Конечно. Но зачем тогда ему убивать Малкольма, к которому он неплохо относится? Я видел его лицо, когда Артур узнал, что Малкольм жив, в то утро после взрыва. Он искренне обрадовался.

– Все хотят, чтобы это был Артур Белбрук, – упорно продолжала Джойси. – Это он нашел тело Мойры.

– Если бы полиция думала, что это Артур, они не цеплялись бы так со своими подозрениями к Малкольму.

– У тебя готов ответ на все вопросы! – пожаловалась Джойси.

Одно время мне самому хотелось, чтобы убийцей оказался Артур. В конце концов, Мойра тогда так насолила ему с овощами для выставки. Хотя он рассказывал мне об этом совершенно спокойно, да и вообще, кто станет убивать из-за такой мелочи? Артур служил в армии и, может быть, умел обращаться со взрывчаткой. Но со смертью Малкольма он больше потерял бы, чем приобрел, и уж совсем невероятно, что садовник мог выследить Малкольма в Кембридже и поехать за ним на аукцион в Ньюмаркет, чтобы попытаться сбить его машиной на стоянке. Это сделал человек, одержимый нездоровой жаждой убийства. Артур же безмятежно копал свою картошку, ему нравилось поболтать о последних сплетнях, он спокойно ухаживал за собаками. Вообще он был довольно флегматичным и уравновешенным человеком.

Кроме того, тот, кто пытался наехать на отца в Ньюмаркете, знал, что Малкольм наверняка попросит меня подвезти его до гостиницы, и поэтому поджидал на автостоянке. Артур никак не мог такое предвидеть, потому что даже не знал меня в лицо до того, как с ружьем встретил меня в Квантуме, приняв за грабителя. Хоть и с сожалением, я должен был отбросить этот вариант. Это не Артур.

Джойси сказала:

– Дорогой, как ты рассчитываешь преуспеть там, где у полиции ничего не вышло?

– Полицейские не могут сделать то, что сделаем мы.

– Что ты имеешь в виду? Что мы сделаем?

Я объяснил. Малкольм открыл рот. Джойси надолго замолчала.

Наконец она сказала:

– Ну-ка, я повторю все для верности. Ты хочешь, чтобы я позвонила всем родственникам…

Я настойчиво повторил:

– Каждому! Если трубку поднимет муж, ты скажешь ему, а потом попросишь пригласить жену и то же самое скажешь ей. И наоборот.

– Хорошо. Я скажу им, что вы в Австралии, оба. Правильно?

– Да.

– Я буду как будто выплескивать свои чувства. Какое кошмарное выражение, и где только ты его откопал? Я выложу им всю эту ерунду, как будто это совсем не важно, просто как будто это почему-то внезапно пришло мне в голову, правильно? Дорогой мой, надеюсь, ты не думаешь, что я стану звонить Алисии?!

– Ты обязательно ей позвонишь. Скажи, я рассказал тебе, что у нее новый любовник. Она сразу заткнется.

– Дорогой, ты что, в самом деле так думаешь?

– У нее спроси. И… э-э-э… ты не знаешь, полиция до сих пор сторожит Квантум?

– Они сказали Дональду, что, если мы хотим, чтобы там все время был постовой, нужно нанять кого-нибудь самим. Никто не захотел на это раскошелиться, и теперь полиция, наверное, просто наезжает туда время от времени.

– В семье больше ничего такого не случилось с тех пор, как я уехал?

– Нет, ничего нового. Томас ушел от Беренайс, ты слышал?

– Да… Он все еще у Люси?

– Да, дорогой, по-моему, там. Ты хочешь, чтобы я и ему сказала?

– Обязательно.

– Я должна позвонить им, как будто мне просто захотелось поболтать о том о сем, немного посплетничать и потом сказать как бы между прочим, что мне, в общем-то, наплевать, кто убил Мойру, но, по-моему, полиция еще не до всего докопалась. Так? Полицейские никогда бы не додумались заглянуть в записную книжку Мойры, которую она держала в кухне, где-то в этих ее противных беленьких шкафчиках. И если кто-нибудь звонил, когда Мойра была на кухне, а она почти все время там торчала, она записывала их имена в свою тетрадку и отмечала звездочками или обводила кружочками – писала там что-то вроде «Дональд, воскресенье, в двенадцать дня», когда кто-то собирался приехать к ней. Я должна сказать, что полицейским и в голову не пришло бы искать эту тетрадку, но я вдруг вспомнила о ней и подумала, а вдруг она до сих пор где-то там? И я собираюсь позвонить в полицию после выходных и сказать, чтобы они ее поискали. Правильно, дорогой?

– Все правильно.

– И еще я должна сказать, а вдруг она записала там имя убийцы?

– Да.

– Дорогой, но зачем убийце было звонить ей перед тем, как приехать? Чтобы предупредить, что хочет ее убить? Надеюсь, ты так не думаешь?

– Чтобы предупредить, что хочет с ней увидеться. А насчет того, чтобы убить, – не знаю.

– Но почему, дорогой?! С чего ты взял, что убийца ей звонил?

– Понимаешь, Малкольм сказал мне, что Мойра терпеть не могла, когда кто-то сваливался ей на голову без предупреждения. Она настаивала, чтобы перед тем, как приехать, все сперва звонили. Кроме того, эта ее стеклянная теплица с дороги не видна и из окон Квантума тоже. Малкольм заставил Мойру поставить ее где-нибудь подальше, в глубине сада, чтобы эта стеклянная клетка не торчала из-за кустов. Малкольму она не нравилась. И если бы кто-нибудь приехал в тот вечер, не предупредив Мойру заранее, он только поцеловал бы замок – в доме никого не было. А если он договорился с Мойрой по телефону, она сказала бы, что будет в теплице.

– Это разумно, дорогой. И полиция говорила, что Мойра наверняка знала своего убийцу, но я не хочу верить этому, разве что убийцей окажется Артур Белбрук. Она его знала. Все сходится.

– Если ее убил Артур Белбрук, зачем он тогда вернулся и нашел ее тело?

– Дорогой мой, ты уверен, что это не Артур Белбрук?

– Совершенно уверен.

– Ох, дорогой. Хорошо, милый. Ты хочешь, чтобы я начала звонить им завтра с утра, но не раньше девяти часов, и целый день только этим и занималась, пока до всех не дозвонюсь? Надеюсь, ты в курсе, что завтра вечером у меня показательная игра в бридж?

– Только, пожалуйста, дозвонись всем.

– А если кого-то не будет дома? Или никто не приедет?

– Все равно. Если ничего не случится, я перезвоню тебе в понедельник утром.

– Дорогой мой, возьми меня с собой в Квантум!

Я встревожился.

– Нет! Тебе там делать нечего. Джойси, пообещай мне, что останешься дома!

– Дорогой, да не волнуйся ты так. Хорошо, обещаю, что не приеду.

Она помолчала немного и сказала:

– Со старым пройдохой все было в порядке, когда ты его в последний раз видел?

– Лучше и быть не может.

– Знаешь, дорогой, я никак не могу его разлюбить. Только, черт тебя возьми, не вздумай передать ему, что я такое говорила! Уже ничего не вернуть. Только, дорогой, я сожалею лишь об одном в своей жизни – что наняла тогда этого ужасного Нормана Веста выследить Малкольма с Алисией. Если бы у меня была тогда хоть капля мозгов, дорогой, я просто закрыла бы глаза на то, что Малкольм немного погуливал. Но так уж вышло – я была молоденькой дурочкой и не придумала ничего лучшего.

Джойси бодрым голосом сказала мне «пока» и пообещала завтра с утра всем позвонить. Я медленно положил трубку.

– Ты слышал, что она говорила в конце? – спросил я Малкольма.

– Не все. Что-то насчет того, что, если бы у нее были мозги, она чего-то там не стала бы делать или вроде того.

– Не стала бы с тобой разводиться.

Малкольм недоверчиво уставился на меня.

– Она сама настаивала!

– Через двадцать семь лет она поняла, как ошиблась.

Малкольм рассмеялся.

– Бедная старушка Джойси! – и не стал над этим долго раздумывать. – Только, насколько я знаю, Мойра не записывала никого в тетрадку.

– Я почти уверен, что не записывала. Но если бы ты был убийцей, мог бы ты за это поручиться?

Он быстро представил себе это.

– Я бы сильно забеспокоился, услышав то, что скажет Джойси. И я бы всерьез задумался, не съездить ли в Квантум и не поискать ли эту тетрадку, пока Джойси не позвонила в полицию.

– И ты бы поехал? Или решил бы, что раз полиция не нашла ничего такого при обыске сразу после убийства, то никакой тетрадки нет? А если и есть, то там не записано ничего для тебя опасного?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю