Текст книги "Горячие деньги"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Да. НАМР, как он и предполагал. Он сказал, что все это было явно самодельным, взрывал какой-то любитель.

Я сухо сказал:

– Любители часто обгоняют профессионалов.

На следующий день я поехал в Кемптон-парк, и на Янг Хиггинсе обогнал кучу профессионалов.

Не знаю, что на меня нашло. Я никогда раньше так не скакал. Лошадь должна быть быстрой сама по себе, от настроя жокея обычно не очень много зависит. Но Янг Хиггинс, казалось, проникся моим состоянием и, несмотря на гораздо более серьезных соперников, чем в Сэндауне, показал совершенно иную скачку.

На этот раз не было старой тетушки, и подполковник не вылетал из седла. Не болтал без умолку сын графа. Не было журналиста, который скакал легко и непринужденно. Не знаю уж почему, Джордж и Джо выставили Янг Хиггинса в скачке высокого класса – трехмильный стипль-чез, – и я был среди участников единственным любителем.

Мне и раньше приходилось участвовать в заездах вместе с профессиональными жокеями, и обычно результат оказывался плачевным. Я прошел хорошую школу и немало тренировался, умел управляться с необъезженными и упрямыми лошадьми. Мне нравилась быстрая скачка, требующая напряжения всех сил, стремления к победе. Но для профессионала этого мало.

Джо и Джордж не очень волновались. Янг Хиггинс был даже в лучшей форме, чем в Сэндауне, и в Кемптоне не было крутых холмов, на которых он обычно уставал.

Они радовались, как всегда, предстоящей скачке, но не особенно надеялись на успех.

– Мы не захотели приглашать вместо вас профессионала, – объяснили они. – Это было бы нечестно.

Я был рад, что они мне так доверяют. Профессионалы более внимательны, у них отлично отработанная тактика скачки, быстрая реакция. Они более решительно настроены на победу, более собраны. Все шутки – до и после скачки, но не во время. Скачки – их работа, не имеющая никакого отношения к удовольствию, и некоторые из них считают любителей легкомысленными и бестолковыми, досадуют на них, говорят, что любители просто ищут острых ощущений и без толку рискуют жизнью.

Может быть, из самонадеянного желания доказать, что они неправы, может быть, из-за неприятностей, которые выпали на мою долю в эту, беспокойную неделю, а может быть, из-за самого Янг Хиггинса я по-новому прочувствовал, что нужно для победы. Мы с Янг Хиггинсом пришли к финишу на четыре корпуса впереди остальных и были встречены гробовым молчанием зрителей, которые ставили в этой скачке на кого угодно, только не на нас.

Джо и Джордж были вне себя от восторга и смущения. Янг Хиггинс бодро вскидывал голову под сдержанные рукоплескания зрителей. Репортеры назвали нашу победу счастливой случайностью.

Я показал высший класс. Я перешагнул на новую ступень. Это была настоящая профессиональная скачка. Но мне уже тридцать три. Я слишком долго выбирал между удовольствием и мастерством. Хотел бы я знать то, что знаю сейчас, в восемнадцать или девятнадцать! Я слишком долго медлил.

– Не время печалиться, – смеясь, сказала Джо.

ГЛАВА 17

Через два дня я летел в Нью-Йорк, все еще не зная, где Малкольм.

Секретарша Осборна рада была бы мне помочь, но сама ничего не знала. Вчера вечером она сказала по телефону, что господа, наверное, вернулись в Кентукки. Они поговаривали о покупке лошадей, которых присмотрели на прошлой неделе. Других лошадей, не тех, которых они купили вчера.

Хорошо, что об этом не знают Дональд с Хелен, Люси с Эдвином, и Беренайс, и Вивьен, и Джойси. Что об этом не слышали Жервез, Урсула, Алисия, Фердинанд, Дебс и Сирена. Вся семья набросилась бы на Малкольма и разорвала бы его на части.

Я выбрал Нью-Йорк по двум причинам: потому, что Стэмфорд, как сказала секретарша, был от него всего в полутора часах езды, и потому, что каждый должен хоть раз в жизни побывать в Нью-Йорке. Раньше я ездил только по Европе – в Париж, Рим, Афины и Осло. Пляжи, ипподромы, старинные храмы. Лошади и боги.

Я остановился в гостинице на Пятьдесят четвертой улице в Манхэттене, которую порекомендовала мне эта милая секретарша. Она пообещала передать господину Пемброку, что я буду там, когда узнает, где сам господин Пемброк. Меня это вполне устраивало.

Старший инспектор Эйл не знал, что я покинул Англию, и никто из семьи тоже не знал. Я вздохнул с облегчением, вспоминая в самолете о визитах, которые я вчера нанес Вивьен и Алисии. Ни одна из них не желала меня видеть, и обе говорили со мной резко и неприязненно – Алисия утром, а Вивьен вечером.

У Алисии была роскошная квартира с видом на Темзу неподалеку от Виндзора. Но она, похоже, все равно была постоянно чем-то недовольна. Она неохотно впустила меня в дом, мое восхищение видами из окон не встретило никакого одобрения.

Она выглядела моложе своих лет и была довольно привлекательной в белом шерстяном платье и серебряном ожерелье. Волосы Алисии были уложены в высокую прическу, она в свои пятьдесят девять лет была стройной и подтянутой, не знаю уж, из-за природной конституции или благодаря диете. Когда я пришел, у Алисии был гость, упитанный мужчина лет сорока, который представился как Пол. Он держался в доме как хозяин. Интересно, давно это продолжается?

Алисия сказала:

– Садись, раз уж пришел. Фердинанд звонил, сказал, что ты скоро придешь. Я велела ему передать, что здесь тебе делать нечего.

– Лучше уж поговорить со всеми без исключения, – ровно ответил я.

– Тогда поторопись. Мы скоро сядем обедать.

– Фердинанд рассказал тебе о новом завещании Малкольма?

– Рассказал, но я не поверила ни единому слову. Ты всегда был мерзким любимчиком Малкольма. Он должен был отправить тебя к Джойси, когда вышвырнул меня из дому. Я говорила ему. Но разве он меня когда-нибудь слушал? Да никогда!

– Это было двадцать лет назад, – возразил я.

– И все осталось по-прежнему. Он делает что захочет. Ужасный эгоист!

Пол молча прислушивался к разговору, без особого интереса, но, похоже, Алисия считалась с его мнением. Она игриво глянула на него и сказала:

– Пол говорит, Жервез должен заставить Малкольма сделать его своим опекуном.

Не могу представить чего-нибудь менее вероятного.

– Вы давно знакомы? – спросил я.

– Нет, – ответила Алисия и снова бросила на Пола кокетливый взгляд восемнадцатилетней девушки. В ее-то шестьдесят!

Я спросил, помнит ли она, как взрывали ивовые пни.

–Конечно. Я ужасно возмущалась, что Малкольм позволил Фреду учинить такое. Этот кошмарный взрыв мог задеть мальчиков.

А помнит ли она часы с переключателями? Как можно забыть такое, ответила Алисия, они валялись по всему дому! Мало того, Томас потом еще сделал такие часы для Сирены. Они долго пылились в ее комнате. Эти часы – настоящая чума, они так ей надоели!

– Ты неплохо относилась ко мне в те далекие дни.

Она уставилась на меня, лицо чуть смягчилось, но ненадолго.

– Мне приходилось угождать Малкольму.

– Ты была когда-нибудь счастлива?

– Конечно! – Ее губы изогнулись в язвительной усмешке. – Когда Малкольм бегал ко мне от Джойси. Пока этот мерзкий сыщик нас не выследил.

Я спросил, не нанимала ли она Нормана Веста, чтобы отыскать Малкольма в Кембридже.

Алисия уставилась на меня пустыми круглыми глазами и бесцветным голосом сказала:

– Нет. Зачем бы мне это понадобилось? Мне наплевать, где носит Малкольма.

– Почти все вы хотели найти его, чтобы заставить не разбазаривать деньги.

Алисия сказала:

– Он сдурел на старости лет. Нужно оформить над ним опекунство, пусть за всем следит Жервез. И проследить, чтобы не вмешивалась эта ужасная Урсула. Она плохая жена для Жервеза, я всегда ему это говорила.

– Так ты не нанимала Нормана Веста?

– Конечно, не нанимала! – отрезала она. – Перестань задавать такие дурацкие вопросы! Ты что-то задерживаешься у нас, – она беспокойно завозилась в кресле.

Собственно, я тоже думал, что уже пора уходить. Наверное, только присутствие Пола удержало Алисию от того, чтобы высказать мне в лицо все свои ядовитые замечания, которые она не устает повторять у меня за спиной. Уж они перемоют мне косточки, когда я уйду! Пол холодно кивнул мне, прощаясь. «Еще один недруг», – подумал я.

Если визит к Алисии оказался бесполезным, от Вивьен я добился еще меньшего. В заметках Нормана Веста значилось только имя, возраст, адрес, «перебирала журналы» и «нет алиби». Мне повезло не больше, чем ему. Вивьен не ответила ни на один из моих вопросов, и разговорить ее никак не получилось. Она несколько раз повторила, что Малкольм испортил жизнь ее детям, а я – сущий дьявол во плоти, который ему помогает. Она надеется, что мы оба будем вечно гореть в аду. (Странно. Я всегда думал, что дьявол и его друзья чувствуют себя там как дома.)

Тем не менее я все же спросил, не нанимала ли она Нормана Веста, чтобы разыскать Малкольма в Кембридже. Конечно, нет. Она не хочет иметь ничего общего с этим кошмарным человеком. И если я тотчас же не отойду от ее двери, она вызовет полицию.

– Наверное, не очень радостно жить с таким злым сердцем? – не удержался я.

Она оскорбилась:

– Что это ты имеешь в виду?!

– Ты все время злишься, не знаешь покоя. Это, должно быть, очень тяжело. Не на пользу твоему здоровью.

– Убирайся!

Я повернулся и ушел.

Я вернулся в Кукхэм и долго просидел у телефона, разговаривая с Люси о Томасе и с Фердинандом о Жервезе.

– Мы все должны помогать своим братьям, – сказала Люси. – Томас почти все время спит. Выздоравливает. Люси говорила с Беренайс.

– Что ты ей сказал, Ян? Она совершенно переменилась. Перестала быть такой язвой. Не думаю, что это надолго, как по-твоему? Я сказала, что с Томасом все в порядке – она разрыдалась.

Люси сказала, что оставит Томаса у себя на какое-то время, но не до конца его дней.

Фердинанд, едва заслышал мой голос, заорал:

– Где тебя черти носят? Я уже слышать не могу твой автоответчик! Ну, что – выяснил, кто убил Мойру? – Его голос звенел от волнения.

– Я выяснил, что некоторые ее точно не убивали.

– Я спрашиваю не об этом!

– Хорошо, скажу, как твой компьютер, – я набрал достаточную базу данных.

– А результат?

– Колесики вертятся.

– В компьютере нет колесиков! Хотя, если подумать, может, и есть… В любом случае, ты своими расспросами наделал немало бед. Я слышал, Томас ушел от Беренайс, а что касается Жервеза, то он готов придушить тебя за то, что ты обедал с Урсулой. Ты в самом деле с ней обедал? Какого черта? Ты же знаешь, какой он ненормальный. Его до сих пор трясет от злости.

– Если ты не хочешь, чтобы от тебя ушла Дебс, поменьше слушай Алисию.

– Что за чертовщину ты устроил у Жервеза и Урсулы, что они так поссорились? – допытывался Фердинанд.

– Да ничего особенного.

Фердинанд разъярился.

– Ты готов пойти на что угодно, только бы досадить Алисии!

– Как раз наоборот. Это из-за нее у всех куча неприятностей, и это уже стоило тебе одной жены. – Он ничего не ответил, и я продолжил: – Жервез скоро разорится из-за виски.

– Какое это имеет отношение ко всему остальному?

– Фердинанд, как тебе удалось так легко смириться с тем, что ты – незаконнорожденный?

– Что?!!

– Жервез спивается из-за этого. Представь, он до сих пор от этого страдает. Все, пока! – Я вздохнул и положил трубку.

Пообедал, собрал вещи.

Утром, заплатив но счетам, я отогнал нанятую машину в аэропорт и сдал там служителю автопарка. Когда самолет оторвался от земли, я почувствовал себя так, будто с моих рук и ног упали кандалы.

Я нашел Малкольма только через четыре дня. Вернее, это он меня нашел.

Чтобы не чувствовать себя заброшенным, я каждый день звонил в Стэмфорд. Секретарша уверяла, что известия должны поступить со дня на день. Я уже представлял себе, что Малкольм и Рэмзи, как завзятые охотники, пробираются по безлюдным джунглям, но все оказалось гораздо проще. Они ездили с одного конного завода на другой в самых захолустных уголках Кентукки, и как раз оттуда Малкольм позвонил мне на четвертый день, в четверть девятого утра.

– Что ты делаешь в Нью-Йорке? – удивился он.

– Смотрю на небоскребы, – ответил я.

– Я думал, мы встретимся в Калифорнии.

– Конечно, – сказал я. – Когда?

– Какой сегодня день?

– Пятница.

– Не клади трубку.

Я услышал, как он разговаривает с кем-то на том конце провода.

– Мы сейчас уезжаем смотреть лошадей. Рэмзи забронировал комнаты в «Беверли-Уилшир» с завтрашнего дня до следующей субботы, но нам с ним надо задержаться здесь еще на несколько дней, закончить кое-какие дела. Отправляйся завтра в Калифорнию, а мы подъедем, наверное, где-то в среду.

– А раньше никак нельзя? Мне надо с тобой поговорить.

– Ты что-то раскопал? – Голос Малкольма переменился, как будто он внезапно вспомнил о кошмарном мире с убийцами, который остался где-то далеко в прошлом. – Расскажи.

– Не по телефону. И не второпях. Поезжай, посмотри лошадей, а завтра встретимся в Калифорнии. Там тоже есть лошади. Тысячи лошадей.

Малкольм несколько мгновений молчал, потом сказал:

– Я перед тобой в долгу. Увидимся завтра, – и положил трубку.

Я заказал билеты на самолет до Калифорнии и до вечера гулял по Нью-Йорку, как и во все предыдущие дни. Размышлял о неприятностях, оставшихся в Англии, и приходил к ужасным выводам.

Малкольм сдержал слово. Я обрадовался, что он прилетел без Рэмзи. Тот решил, что штат Коннектикут без него не выживет. Малкольм сказал, что Рэмзи должен быть здесь в среду, мы три дня проведем на скачках и в субботу ночью отправимся в Австралию.

Яркие голубые глаза Малкольма задорно сверкали, он казался бодрым и веселым. В первые же минуты он сообщил мне, что они на пару с Рэмзи купили еще четырех лошадей и собираются заключить соглашение, чтоб купить потом еще нескольких.

«Неудержимый лесной пожар», – подумал я и посочувствовал своим бедным братьям.

В «Беверли-Уилшир» мы сняли прекрасный номер люкс с роскошными красными обоями и цветастыми турецкими коврами в спальнях. Розовые портьеры с замысловатым рисунком, нежно-кремовые занавеси над кроватями, отделанные шнуром, наводили на мысли о шаловливом стиле эпохи короля Эдуарда. Эти комнаты созданы для того, чтобы жить здесь было приятно и весело. Даже самым требовательным жильцам понравились бы небольшие балкончики, с причудливыми решетками из кованого железа у каждого окна, с аркой наверху, с видом на фонтаны и сад апельсиновых деревьев.

Мы пообедали внизу, в баре, где столы занимали только половину зала и играла музыка. Малкольм заметил, что я похудел.

– Расскажи мне о лошадях, – попросил я. Малкольм стал увлеченно рассказывать, я слушал, пока мы ели копченую осетрину, салат, заливную телятину, пили кофе.

Он начал:

– Ничего страшного, что они все не такие породистые, как Блу Кланси или Крез. Все четыре обошлись нам меньше чем в миллион долларов, и все они двухлетки, годные для скачек. Отличная родословная, можно сказать, самая лучшая. Один даже от самого Алидара.

Я слушал как зачарованный. Малкольм запомнил родословную всех этих лошадей до третьего колена, и фразы вроде «взял приз на скачках» или «все жеребята от него – будущие чемпионы» произносил так, будто всю жизнь только и занимался лошадьми.

– Можно спросить тебя кое о чем? – внезапно сказал я.

– Не знаю, пока ты не скажешь о чем.

– Ничего… м-м-м… Скажи, насколько ты богат?

Малкольм рассмеялся.

– Это Джойси подговорила тебя спросить?

– Нет, мне самому интересно.

Он задумался.

– Хм. Не могу сказать с точностью до миллиона. Каждый день все меняется. Наверное, что-то около ста миллионов фунтов. Даже если я пальцем не пошевелю, они будут приносить в год где-то по пять миллионов чистого дохода, но ты же меня знаешь – я так через месяц помру со скуки.

– За вычетом налогов? – спросил я.

– Конечно. Налоги обычно высчитываются автоматически. На лошадей я потратил всего только годовую прибыль за счет процентов. Не так уж и много. И не больше – на все те проекты, из-за которых семья подняла такой гвалт. Я же не сошел с ума. Когда я сыграю в ящик, каждому из вас достанется изрядный куш. Даже больше, чем сейчас. Только бы прожить подольше. Можешь так им и сказать.

– Я сказал им, что ты записал в завещании: в случае насильственной смерти все состояние пойдет на благотворительность.

– И как я об этом не подумал?

– Ты не думал над тем, чтобы дать им какую-то сумму сейчас, прежде чем ты… э-э-э… сыграешь в ящик?

– Ты знаешь мое мнение.

– Да.

– И ты меня не одобряешь.

– В целом я с тобой согласен. Страховые фонды были немаленькими, когда ты их учредил. Не многие отцы так щедры к своим детям. Но твои дети не безупречны, и некоторые из них угодили в неприятности. Если бы кто-то истекал кровью, ты ведь купил бы ему бинты?

Малкольм откинулся на спинку стула и уныло уставился на свой кофе.

– Это они послали тебя выпрашивать у меня деньги? – спросил он.

– Нет. Я просто расскажу тебе, что происходит с ними, а там уж сам решай, как поступить.

– Ладно. Только не сегодня.

– Хорошо. Знаешь, я выиграл скачку в Кемптоне.

– Правда?! – Он живо заинтересовался, стал расспрашивать о подробностях. Малкольм не желая слушать о своем скандальном семействе и о тайном убийце. Он устал от того, что его постоянно поносят и в то же время изводят просьбами. Отец чувствовал себя в безопасности в Калифорнии, хотя, я специально спросил для интереса, записал нас в гостинице под фамилией Уотсон.

Он сказал на это:

– Мало ли. Знаешь, в британских газетах ведь сообщили, что Блу Кланси участвует здесь в скачках, а Рэмзи говорит, что в этой гостинице соберутся почти все организаторы Кубка коннозаводчиков. У них здесь будут специальные комнаты для приемов и отдельный буфет. В среду, сказал он, здесь будет полно народу со всего света – приедут на скачки. И если кто-то захочет меня выследить – где, ты думаешь, он будет искать в первую очередь?

– Да, Норман Вест дал нам очень хороший совет.

– Я тоже так считаю.

На следующее утро Уотсоны, отец и сын, завтракали на свежем воздухе у бассейна, сидя на белых стульях за белым столиком, под ярко-желтым зонтиком от солнца. Мы разглядывали апельсины, сочные оранжевые мячики среди темно-зеленой листвы, и разговаривали об ужасных вещах.

Я спросил между делом, помнит ли Малкольм, как старый Фред взрывал пни.

– Конечно, помню. Чертов идиот чуть не погиб. Это как-то связано с бомбой в Квантуме?

– Старший инспектор Эйл считает, что это могло навести кого-нибудь на мысль.

Малкольм согласился:

– Наверное, так и получилось.

– Инспектор или кто-то из его людей расспросили Фреда, чем он взрывал кордит… – я рассказал Малкольму, что кордит все еще лежал в сарае для инструментов, – …и Фред сказал, что у него были детонаторы, но после первого взрыва ты выбежал и отобрал их у него.

– Боже мой, а я и забыл! Да, правильно. Вы все были там, правда? Почти все семейство?

– Да, это было как раз в выходные. Хелен сказала, в тот день она только с тобой познакомилась. Они с Дональдом тогда еще не поженились и тоже были там.

Малкольм задумался, вспоминая.

– Не помню. Помню только, что вас было очень много.

– Старший инспектор хотел знать, куда ты дел детонаторы, что забрал у Фреда.

Малкольм возразил:

– Это же было лет двадцать назад!

– Не думаю, что ты мог совсем про такое забыть.

Он с сомнением покачал головой.

– Ты не сдавал их в полицию?

Малкольм уверенно ответил:

– Нет. У старого Фреда не было разрешения на них, а я не хотел, чтобы у него или у того друга, который дал ему взрывчатку, были неприятности. Они наверняка ее где-то сперли.

– Ты помнишь, какие эти детонаторы на вид?

Отец задумчиво нахмурил брови, отпил кофе.

– Кажется, помню. Они лежали в коробочке, завернутые в вату. Маленькие серебристые цилиндрики, длиной где-то два с половиной дюйма.

– Фред сказал, там были еще инструкции.

Малкольм рассмеялся.

– В самом деле? Комплект «сделай бомбу сам»? – Он внезапно посерьезнел. – Нет, кажется, там были только эти цилиндрики. Я не помню никаких инструкций, хотя, может, я их просто не заметил.

– Ты понимал, насколько они опасны?

– Понимал, конечно, но двадцать лет назад нормальные люди не знали так много о бомбах, как сейчас. О таких бомбах, как у террористов. Нас бомбили с воздуха, но это совсем другое дело. Понимаешь, я забрал у Фреда эти детонаторы, чтобы он больше ничего не взрывал, а не потому, что они опасны сами по себе.

– М-м-м… но ты знал, что их нельзя ронять?

– Ты хочешь сказать, если бы я их уронил, мы бы сейчас с тобой не разговаривали?

– Судя по словам эксперта по взрывам, который работал в Квантуме, – похоже на то.

Малкольм намазал маслом кусок булки, положил сверху мармелад и съел.

– Когда я служил в армии адъютантом, мне не приходилось иметь дела со взрывчаткой.

Во время войны он был младшим офицером, разрабатывал обеспечение войсковых соединений и служил в полевых войсках, достаточно близко от линии фронта, но никогда не сталкивался с врагом лицом к лицу. Он никогда особенно об этом не рассказывал – это стало историей задолго до моего рождения.

Я сказал:

– Я вспомнил, куда спрятали кордит, даже спустя двадцать лет. Представь, что ты идешь в дом с этими детонаторами. Куда бы ты их положил? Ты бы положил их в такое место, о котором подумаешь прежде всего, когда о них вспомнишь, правда?

Он кивнул.

– Правда. Я так всегда делаю. – Его глаза затуманились, и внезапно он резко выпрямился в кресле: – Я знаю, где они! Я совсем недавно видел эту коробочку, когда что-то искал. Просто не обратил на нее внимания. Я тогда даже не вспомнил, что в ней, но я совершенно уверен, что это она. Коробка из-под конфет, не очень большая, с картинкой на крышке.

– Где она была и когда ты ее видел в последний раз?

Малкольм с тревогой спросил:

– Но они ведь испортились за столько лет?

– Скорее всего, нет.

Он пожал плечами, как будто извиняясь.

– Они в кабинете. Ты же знаешь, у меня там такой беспорядок. Кое-что я так и не смог найти. Я всегда запрещал там убирать.

– И Мойре?

– Она туда не добралась!

– А где в кабинете? – Я вспомнил, какой бардак был на отцовском столе, когда я искал его паспорт. Весь кабинет был точно такой же.

– Где-то между книгами в стеклянном шкафу. В нижнем ряду, у правого края. И когда дверь закрыта, ее не видно. Среди сочинений Диккенса. – Его лицо расплылось в довольной улыбке. – Господи, я вспомнил! Я поставил ее туда потому, что на крышке было написано «Лавка древностей»!

Я прикрыл лицо рукой, стараясь не засмеяться. Старшему инспектору это очень понравится. Малкольм рассудительно сказал:

– Там, за стеклом, она спрятана вполне надежно. Никто не мог случайно ее оттуда достать, правда? Вот где эти детонаторы!

Я подумал, что вряд ли они до сих пор там, но не стал этого говорить. Сказал:

– Стекло в шкафу разбилось.

Малкольм расстроился. Сказал, что это шкаф его матери и все книги тоже.

– Когда ты видел там коробку?

– Понятия не имею. Кажется, не очень давно, но время бежит так быстро…

– После смерти Мойры?

Отец наморщил лоб.

– Нет, по-моему. Вспомни, перед этим я неделю или чуть больше не жил в Квантуме – я не мог оставаться с ней в одном доме, а эта стерва уперлась и ни в какую не хотела сдвинуться с места. Перед этим я как раз искал что-то среди книг. Не там, где Диккенс, на две-три полки выше. Не помню уже, что я искал, но, если встану возле шкафа, – вспомню обязательно. Значит, где-то месяца три назад.

Я отпил кофе и задумался.

– Наверное, сейчас шкаф сдвинули с места из-за ремонта, книги вынули…

Малкольм насмешливо прервал меня:

– Не смеши меня! Этот шкаф весит больше тонны, и книги никогда оттуда не вынимали. Ремонт делают вокруг шкафа или вообще не делают, если только я не разрешу. Мойра хотела заставить меня убрать все оттуда, чтобы выкрасить кабинет в зеленый цвет. Я ей не разрешил. У нее был весь остальной дом. А эта комната – моя.

Я задумчиво кивнул. Приятно сидеть вот так на солнце. Кто-то загорал, какой-то ребенок купался в бассейне, официант в белом костюме нес чей-то еще завтрак. Ничто не напоминало о развалинах Квантума.

С этого тихого воскресного утра до среды мы с Малкольмом наслаждались одиночеством, ездили по окрестностям Лос-Анджелеса, в Голливуд и Беверли-Хиллз. Отец нанял шикарный длинный лимузин. Мы, как обычные туристы, вертели головами по сторонам, разглядывали заморские диковинки. Днем заезжали на ипподром в Санта-Аните, обедали в ресторанах вроде «Ле Шадони».

Я постепенно рассказывал ему, что творится в семье, понемногу, не сгущая красок и ничего не преувеличивая, всякий раз прерываясь, когда Малкольм начинал проявлять беспокойство.

– Дональд и Хелен могли отдать своих детей в обычную государственную школу, – сдержанно сказал Малкольм.

– Может, и так. Но сам Дональд учился в Мальборо, и ты тоже. Дональд хотел для своих мальчиков самого лучшего. Он изо всех сил старается дать им то же, что ты делал для него без особых затруднений.

– Он просто сноб, раз выбрал для них Итон.

– Возможно, но учеба в Мальборо стоит не меньше.

– А что, если это Дональд с Хелен пытались меня убить?

– Если бы им хватало денег, не было бы и соблазна.

– Ты и раньше это говорил, или что-то подобное.

– Ничего не изменилось.

Мы как раз ехали по Бел-Эйр к ипподрому. Малкольм разглядывал улицу из окна лимузина.

– Посмотри, дома прилепились на скалах над самым обрывом! Нужно быть сумасшедшим, чтобы жить в таком месте.

Я улыбнулся.

– Наверное.

Малкольму сразу понравился ипподром Санта–Аниты. Мне тоже. Он просто не мог не понравиться. Королевские пальмы у входа поднимались к небу на сотни футов, длинные оголенные стволы с пышными султанами листьев на верхушке, темно-зелеными на фоне голубого неба. Здания цвета морской волны с башнями и шпилями, на балконах – серебристые металлические ограждения в форме пальмовых листьев, на окнах – узорные золотистые решетки. На первый взгляд это больше походило на дворец, чем на ипподром.

Рэмзи Осборн дал Малкольму кучу наставлений и рекомендаций, и его хорошо приняли в высших кругах Клуба. Он с первой же минуты почувствовал себя там как дома, словно родился и вырос в мире скачек. Я завидовал той легкости, с которой он всегда вписывался в любое общество. Не знаю, как у него это получалось, что давало ему такую свободу, – может быть, он научился со временем, может быть, это из-за его миллионов, может – из-за его особенного чутья на успех.

Пока Малкольм разговаривал с едва знакомыми людьми о большом будущем скрещивания американских и европейских породистых лошадей, я размышлял о вчерашнем телефонном звонке старшему инспектору Эйлу. Из-за восьмичасовой разницы во времени для него это был уже почти вечер, и я даже не надеялся застать его в участке с первой попытки. Но он был на месте и ответил с нескрываемым раздражением:

– Вы звонили целую неделю назад!

– Да, извините.

– Где вы?

– Неподалеку. Я разыскал отца, – ответил я. Его голос звучал в трубке так ясно, будто он говорил из соседней комнаты. Наверное, меня он слышал так же хорошо, значит, он даже не догадается, что я не в Англии.

– О Господи!

Я рассказал инспектору, где Малкольм спрятал детонаторы.

– Среди сочинений Диккенса, на месте «Лавки древностей» – такая же надпись на коробке.

Потрясенный инспектор долго молчал, потом выдавил:

– Невероятно!

– Все книги старинные, полные собрания сочинений в кожаных переплетах. Поэты, философы, романисты – все это собирала когда-то моя бабушка. Мы иногда брали книги почитать, но каждый раз ставили на место. Отец хорошо нас вышколил.

– Вы хотите сказать, что любой, кто брал почитать книги, мог наткнуться на детонаторы?

– Видимо, да – они же стояли там целых двадцать лет.

– Вы знали, что они там?

– Нет. Я не особенно увлекался такими книгами. Больше ездил верхом.

Я подумал, что Люси в детстве, наверное, чувствовала себя как рыба в воде среди этих книжек со стихами.

Но двадцать лет назад ей было уже двадцать два и она писала свои собственные бессмертные творения. А больше никто из нас литературой не интересовался. Некоторые из бабушкиных книг, наверное, ни разу не открывались.

– Это не укладывается в голове. Ведь если кто-то захотел бы сделать бомбу, детонаторы всегда были под рукой! – пожаловался Эйл.

– Или наоборот, – сказал я. – Кому-то попались в руки детонаторы, и он решил сделать бомбу.

– Эта разносторонняя образованность вашей семьи просто выводит меня из себя! Каждый мог иметь доступ к взрывчатым веществам, ни у кого нет достоверного алиби… кроме госпожи Деборы… Каждый мог изготовить часовое устройство, и практически у каждого из вас есть мотивы для убийства!

– Возмутительно! – согласился я.

– Даже хуже. Где ваш отец?

– В безопасности.

– Вы же не можете скрываться всю жизнь!

– Не рассчитывайте увидеть нас еще неделю или две. Как продвигается ваше расследование?

Инспектор решительно ответил:

– Продолжаем опрос ваших родственников. Если у вас появятся какие-нибудь новые сведения, сразу же сообщите мне.

– Конечно.

Он неожиданно сказал:

– Когда я был моложе, мне казалось, что у меня чутье на преступников. Но с тех пор мне довелось повидать растратчиков чужих денег, которым я готов был доверить свои собственные сбережения, и убийц, которым я мог бы отдать в жены свою дочь. Убийцы с виду ничем не отличаются от обычных людей. – Он помолчал немного и спросил: – Кто-нибудь в вашей семье знает, кто убил Мойру Пемброк?

– Не думаю.

– То есть?

– Один или двое наверняка знают, но не говорят. Я переговорил с каждым. Никто даже не догадывается, никто никого конкретно не обвиняет. Они просто ничего не хотят знать, не хотят признаваться в чем-то даже себе, не хотят смотреть правде в глаза. Не хотят неприятностей.

– А вы?

– Я тоже не хочу неприятностей, но я не хочу, чтобы меня или моего отца убили.

– Вы считаете, что ваша жизнь в опасности?

– Да, точно так, как это было с Мойрой.

– Как главного наследника?

– Что-то вроде того. Только я унаследую столько же, сколько остальные. Отец написал новое завещание. Я рассказал остальным, но они не поверили.

– Так покажите им завещание.

– Хорошая мысль. Спасибо.

– А вы, вы сами знаете?

– Не знаю.

– Какие нибудь догадки?

– Догадки – это еще не доказательство.

– Хочу напомнить, что ваш долг…

Я прервал его:

– Я ничего вам не должен. Я не должен поднимать шум из-за пустяков. Мой долг перед семьей – делать все наверняка, либо не делать ничего.

Я распрощался и по его тону, как и по словам, понял, что полиция знает не больше, чем я, даже, наверное, еще меньше – они даже не выяснили, откуда взялись серые пластиковые часы или кто их купил. Расследования полицейских пока ограничились только этим направлением, больше никаких здравых мыслей у них не возникло. А это были обычные дешевенькие часы, такие продаются где угодно.

Во время одной из наших поездок, когда я рассказал Малкольму про Беренайс, он заметил:

– У Вивьен был такой пунктик, насчет сыновей.

– Но у нее первым родился сын. У нее их даже двое.