Текст книги "Риск"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Огромное спасибо, – сказал я. – Но если кто-нибудь сообщит вам, что я снова исчез, имейте в виду: я вряд ли уехал по собственному желанию.

Возможно, вы окажете мне любезность и начнете поиски.

– Если это случится, обязательно, сэр.

Я пришел в контору, сел за свой стол и уставился на трясущиеся руки.

У меня почти не осталось сил, ни физических, ни душевных.

Явился Питер с телеграммой в руках и с обычным выражением легкой растерянности и непонимания на лице. Он принес плохие новости. «Машина сломана возвращаюсь среду извинения Тревор».

– Вы прочли это? – спросил я Питера.

– Да.

– Пожалуй, вам лучше сходить за расписанием мистера Кинга на будущую недели и его книгой предварительной записи клиентов.

Питер пошел выполнять поручение, а я сидел и тупо смотрел на телеграмму. Тревор послал ее из какого-то городка во Франции, о котором я никогда раньше не слышал, и не указал обратного адреса. Но где бы он ни находился, он не умрет от беспокойства. Он твердо уверен, что может безболезненно продлить отпуск на несколько дней, так как я легко справлюсь со всеми проблемами.

Питер вернулся с расписанием. Я сплел пальцы, чтобы унять дрожь. Интересно, что люди обычно принимают в качестве транквилизаторов?

– Принесите мне чашку кофе, – попросил я Питера. Он вскинул брови.

– Знаю, сейчас только четверть десятого, – добавил я, – но принесите мне чашку кофе... пожалуйста.

Когда он принес кофе, я отправил его за Дебби, собираясь распределить между ними груз самых неотложных дел. Ни тот, ни другая не обладали выдающимися способностями, но оба были упорными, добросовестными работягами бесценные качества для помощников бухгалтеров. Во многих фирмах помощники отличались блестящим умом и энергично учились, чтобы самим стать бухгалтерами. Тревор по неведомой причине всегда предпочитал иметь дело с ребятами без честолюбивых устремлений. Питеру исполнилось двадцать два, Дебби двадцать четыре. По-моему, Питер был скрытым гомосексуалистом, который не вполне осознал это. За Дебби, полногрудой и чопорной девицей с волосами мышиного цвета, ухаживал парень, служивший в магазинчике скобяных товаров.

Питер время от времени отпускал шуточки насчет болтов и гаек, которые шокировали Дебби. Они сидели напротив моего стола с блокнотами наготове, оба смотрели на меня с опасением.

– Вы выглядите совершенно больным, – сказала Дебби. – Даже хуже, чем вчера. Лицо какое-то землистое. – В ее голосе сквозило скорее злорадное удовольствие, чем тревога.

– Да, ладно, не обращайте внимания, – сказал я. – Я только что просмотрел расписание мистера Кинга, там есть отчеты, которые не могут ждать его возвращения. Двумя он, по-видимому, занимался перед отъездом, но ни один не был полностью закончен. Аудиторские акты для поверенных, мистера Креста и мистера Гранта. Боюсь, они уже просрочены. Не могли бы вы принести сюда все документы по этим двум делам, Дебби? Позже, я имею в виду. Не сию секунду. Далее, две повестки явиться на заседание налоговой комиссии в следующий вторник. Я направлю прошение об отсрочке для этих клиентов, но вам лучше принести мне все учетные книги, Дебби, и я возьмусь за них и начну работать.

– Это по конюшням в Эксвуде, да? И по конному заводу в Миллрейсе?

– Нет, конный завод оставьте, он может подождать еще неделю. Мистер Кинг сам им займется. Бумаги по Эксвудским конюшням, да, и отчетность тех торговцев зерном из фирмы Коли Янга.

– Книги Коли Янга еще не доставили, – сообщил Питер.

– Ну, вместо того чтобы возмущаться, лучше бы сделали то, о чем я говорил две недели назад, и напомнили им прислать документы. – Я уловил скрипучие нотки в своем голосе и приложил все силы, чтобы избавиться от них.

– Ладно, – медленно продолжил я, – вы попросили их прислать отчетность?

– Да, просил. – Питер мрачнел на глазах. – Но документы не пришли.

– Будьте любезны, позвоните им снова. А что с Эксвудскими конюшнями?

– Вы сами проверяли их книги, если помните.

– Неужели? – Я напряг память, словно пытаясь вспомнить о событиях своей прошлой жизни. Две повестки с требованием явиться в налоговую комиссию не представляли собой ничего серьезного. Мы редко туда ходили на самом деле. Повестки оформлялись, когда налоговая комиссия считала, что ряд бухгалтерских отчетов давно просрочен: своего рода активизирующее средство. В итоге Тревор или я просили предоставить отсрочку, готовили отчеты и отправляли их до истечения вновь назначенного срока. Конец пьесы. Две повестки, о которых шла речь, пришли после отъезда Тревора в отпуск, поэтому он не мог заняться ими самостоятельно.

– Вы сказали, что не хватает кассовой книги по учету мелких расходов, – напомнил Питер.

– Правда? Вы просили прислать ее?

– Да, просил, но ее не прислали.

Я вздохнул.

– Позвоните им еще раз.

Очень многие клиенты вообще не понимали, к чему спешить, когда речь заходила о приведении в порядок их отчетности. Они имели привычку неделями игнорировать наши запросы о предоставлении дополнительной информации или документов.

– Передайте обоим, что им действительно придется посетить налоговую инспекцию, если они срочно не пришлют нужные книги.

– Но ведь на самом деле они не пойдут туда, да? – уточнил Питер.

Парнишка не может похвастаться сообразительностью, подумал я.

– Тем не менее я получу судебные постановления, – терпеливо сказал я. – Но Тревору понадобятся эти ведомости сразу, как только он вернется.

– Мистер Уэллс трижды звонил вчера днем, – сообщила Дебби.

– Какой мистер Уэллс? О, да, мистер Уэллс.

– Он говорит, что один из кредиторов рвется изо всех сил довести его до банкротства. Мистер Уэллс хочет знать, что вы намерены с этим делать.

Я начисто забыл подробности злоключений мистера Уэллса.

– Где его бухгалтерские книги? – спросил я.

– В одном из тех ящиков, – махнула рукой Дебби. Три ряда картонных коробок, стоявших одна на другой, тянулись вдоль стены под окном. На каждой коробке большими черными буквами было написано имя клиента, и в каждой лежали кассовые книги, расписки, гроссбухи, приходные ордера, отчетности по редким статьям расходов, инвентарные описи и обычный комплект документов, необходимых для установления размера налогов. И каждая из коробок означала работу, которую мне еще предстоит сделать.

В среднем у меня уходило два рабочих дня на то, чтобы сделать годовой отчет для каждого клиента. Некоторые ревизии требовали больше времени. У меня было приблизительно двести клиентов. Неподъемное бремя.

Тревор монополизировал фирмы покрупнее и обычно тратил около недели на каждую. Он имел семерых клиентов. Неудивительно, что повестки из инспекции свалились на нас словно снег на голову.

Большую часть текущей работы выполняли Питер и Дебби. Найм еще одного помощника оказал бы нам с Тревором весьма умеренную помощь. Если бы мы пригласили третьего равноправного партнера, это, конечно, облегчило бы нагрузку, но тогда пришлось бы делить прибыль фирмы на три части, а не на две, что, в свою очередь, привело бы к заметному сокращению доходов. Тревор решительно выступал против. Слияние с лондонской фирмой означало, что Тревор перестанет быть боссом, а я не смогу участвовать в скачках...в общем, явственный тупик.

– Мы с Дебби не получили чеков на зарплату, – пожаловался Питер. И Бесс тоже. – Бесс работала машинисткой.

– Из нагревателя в туалете течет холодная вода, – добавила Дебби.

– И вы обещали отпустить меня сегодня днем к дантисту, в три тридцать.

– Сожалею по поводу сверхурочной работы, – сказал Питер тоном, не выражавшим ни малейшего сожаления, – но сегодня пятница. Боюсь, у меня занятия на курсах бухгалтеров.

– М-м, – ответил я. – Питер, позвоните в Лейхиллскую тюрьму и спросите, там ли еще Коннат Павис.

– Что?

– Лейхиллская тюрьма. Где-то в Глостершире. Найдите номер в телефонном справочнике.

– Но...

– Просто пойдите и сделайте, – сказал я. – Коннат Павис. Там ли он еще.

Питер вышел, глубоко озадаченный, но, с другой стороны, его можно понять: в последнее время ему, как и Дебби, пришлось туго. Дебби отправилась за первой пачкой необходимых бумаг, и я принялся за составление актов для поверенных.

С тех пор как растрата доверительных денежных сумм стала процветающим промыслом, были приняты соответственные законы. Они обязывали аудиторов проводить проверки каждые шесть месяцев, дабы убедиться, что наличность и ценные бумаги, переданные на попечение поверенного, действительно находятся там, где полагается. Если их на месте не оказывалось, Немезида моментально лишала проштрафившегося адвоката права практиковать. Если все было в порядке, аудитор подписывал акт и клал в карман гонорар.

Вернулся Питер с таким горделивым видом, словно он только что с честью выполнил опаснейшее поручение.

– В тюрьме сказали, что Павис освобожден шесть недель назад, 16 февраля.

– Спасибо.

– Я дозвонился с большим трудом.

– Э... молодец, – промямлил я. Выражение лица Питера давало понять, что он заслуживает больших похвал. Но он их не получил.

Если Коннат Павис на свободе уже шесть недель, в его распоряжении был целый месяц, чтобы устроить мне морское путешествие. Я изо всех сил старался сосредоточиться на проверке документов для аудиторского акта, но мне постоянно мерещился парусный отсек.

С третьего захода я все-таки подвел итог в делах поверенного Гранта, но продолжал делать ошибки в счете, разбираясь с бумагами Денби Креста.

Раньше я всегда воспринимал ясность мышления как нечто само собой разумеющееся, подобно умению ходить. Теперь я понял: ни то ни другое человек не ценит в полной мере, пока не потеряет. С детства арифметика была для меня вторым языком, я с легкостью овладевал ею. Я перепроверил цифры Денби Креста пять раз, и у меня все время получалось расхождение в пятьдесят тысяч фунтов. Но я хорошо его знал, так как он периодически оказывал нам услуги.

Мне эта недостача казалась нелепостью. Денби Крест не мошенник, думал я с раздражением. Все дело в моей непроходимой тупости. Где-то я перенес запятую десятичной дроби, сделав из мухи – недостачи в пять фунтов или пятьдесят пенсов – слона.

В конце концов я набрал номер его конторы и попросил его к телефону.

– Послушайте, Денби, – сказал я, – я искренне сожалею, но уверены ли вы, что передали нам все необходимые документы?

– Полагаю, да, – нетерпеливо ответил он. – Почему бы вам не оставить это дело Тревору? Он возвращается в Англию завтра, не так ли?

Я рассказал о поломке машины.

– Он не выйдет на работу раньше среды или четверга.

– О! – Казалось, он обескуражен, и возникла довольно долгая пауза.

– Все равно, – проговорил он, – Тревор привык к нашим методам. Пожалуйста, повремените с нашим актом до его возвращения.

– Но он просрочен, – заметил я.

– Попросите Тревора связаться со мной, – сказал он. – А сейчас, извините, но у меня клиент. Так что с вашего позволения...

Он повесил трубку. Я с облегчением сложил его бумаги, рассудив, что если он готов рискнуть и подождать Тревора, то лично я ничего против не имею.

В двенадцать тридцать Питер с Дебби отправились обедать, но мне есть не хотелось. Я сидел, сняв пиджак, над документами мистера Уэллса, нагонявшими тоску – непочатый край работы. Я поставил локти на стол, положил голову на кулак согнутой правой руки и закрыл глаза. Меня одолевали недостойные мысли: в том числе я серьезно подумывал, не купить ли билет до Антарктики.

– Вы больны, спите или позируете Родену?

Я испуганно вздрогнул и поднял глаза. Она стояла в дверях. Молодая, стройная, светловолосая красотка.

– Я ищу Тревора, – сказала она.

Нельзя иметь все, решил я.

Глава 8

– Мы знакомы? – смущенно спросил я, вставая.

– Конечно. – В ее манерах сквозило смирение, словно она часто оказывалась в неловких ситуациях подобного рода. – Обратитесь к своей памяти: длинные волосы, ни грамма помады, грязные джинсы и пони.

Я взглянул на коротко подстриженные пышные волосы, модную косметику, широкую, расклешенную коричневую юбку в сочетании с элегантным меховым жакетиком до талии. Чья-нибудь дочка, подумал я, недавно и весьма успешно выросшая.

– Чья вы дочь? – спросил я.

– Моей мамы.

– Логично.

Она развлекалась, наслаждаясь впечатлением, которое производила на мужчин.

– Джосси Финч собственной персоной.

– Вот это да, – отозвался я.

– Куколка всегда превращается в бабочку.

– И куда вы полетите?

– Да, я слышала, что вы находчивы, – сообщила она.

– Боюсь, Тревора здесь нет.

– Все еще в отпуске?

Я кивнул.

– Тогда мне поручено передать сообщение вам, если вместо него я найду вас.

– Присядете? – предложил я, указав на стул.

– Нет времени. Простите. Сообщение от папы. Вы что-нибудь предпринимаете, чтобы уладить дело с налоговой инспекцией? Он сказал, что решительно не намерен встречаться ни с какими такими-сякими инспекторами в следующий вторник, или что-то в этом духе, столь же грозное.

– Ему не придется.

– Он также говорит, что послал бы сегодня утром со мной какую-то книгу мелких расходов, но его секретарша больна. Если хотите знать мое мнение, это самое болезненное создание из всех, когда-либо ломавших ногти на пишущей машинке. И она что-то там не сделала с расписками, или кассовыми чеками, или чем-то еще, что вам нужно. Однако... – Она выдержала паузу, театрально вздохнув. – Отец говорит, если вы не откажетесь заглянуть сегодня вечером, вы сможете совершить вместе с ним вечерний обход конюшен, потом пропустите по стаканчику, и он лично передаст в ваши горячие ладошки книгу, из-за которой ваш помощник сводил его с ума.

– С удовольствием, – согласился я.

– Хорошо. Я передам папе.

– А вы будете?

– О, – сказала она со смехом в глазах, – немного неуверенности это пряная приправа к пресному блюду.

– И разнообразит острыми ощущениями вашу жизнь тоже.

Она подарила мне ослепительную улыбку, круто повернулась на каблуках, так что закружилась юбка и взметнулись волосы, и вышла из кабинета.

Джосси Финч, дочь Уильяма Финча, владельца Эксвудских конюшен. Я знал ее отца, как и все жокеи-любители, выступающие давно, знают всех лучших тренеров: достаточно, чтобы поздороваться и перекинуться парой слов на скачках. Он принадлежал к числу тех клиентов из скакового мира, кто вел дела с фирмой еще до моего появления в ней, и Тревор предпочитал заниматься ими самостоятельно, поэтому я никогда не бывал в конюшнях Финча.

Мне очень хотелось пойти, несмотря на все мои неприятности. На его попечении находилось примерно девяносто лошадей, как для гладких скачек, так и для скачек с препятствиями. Победители среди них рассматривались как нечто само собой разумеющееся. Не считая Гобелена, я в основном скакал на лошадях среднего класса, хозяева которых больше тешили себя надеждой на выигрыш, чем ожидали его. Увидеть крупную коневодческую ферму, полную лучших скаковых лошадей королевства, всегда было праздником. Там мне не грозит опасность стать жертвой похищения. И Джосси как изысканное лакомство на десерт.

Когда вернулись Питер и Дебби, я набросился на них из-за того, что они ушли, не закрыв входную дверь. Они тотчас сделали обиженный вид и сказали, что, с их точки зрения, в этом не было необходимости: я оставался на месте и мое присутствие наверняка помешало бы злоумышленникам пробраться внутрь и украсть что-нибудь.

Рассудив более здраво, я пришел к выводу, что сам виноват. Мне следовало бы закрыть за ними дверь. Придется менять многие из своих привычек.

Вместо Джосси Финч в офис спокойно мог войти мой враг.

Часть дня я потратил на мистера Уэллса, но гораздо больше времени я посвятил попыткам напасть на след Конната Пависа.

В нашей картотеке имелся его адрес, сохранившийся с той поры, когда он подделывал счета и за пять лет выдоил из своей фирмы четверть миллиона фунтов. Аудиторскую проверку фирмы обычно осуществлял Тревор. Однажды Тревор долго болел, залечивая язву, вместо него аудит проделал я и случайно обнаружил надувательство. Мошенничество принадлежало к разряду таких, в какие невозможно поверить, даже если факты у вас перед глазами. Коннат Павис был действующим директором и платил налоги с весьма приличной прибыли. Солидные суммы, сокрытые от налогов, бесследно исчезли, но сам Коннат оказался недостаточно проворным.

Я попробовал найти его по старому адресу. Резкий голос сообщил мне по телефону, что новые жильцы понятия не имеют, где находится Павис, выразили пожелание, чтобы их перестали беспокоить, и сожаление, что они вообще въехали в дом проходимца.

Я попробовал связаться с его адвокатами, которые остолбенели, услышав, кто его ищет. Они сказали, что не могут разглашать нынешний адрес клиента без его разрешения: их тон не оставлял сомнений, скорее Шейлок пожертвовал бы деньги на приходской благотворительный базар, чем Павис дал такое разрешение.

Я попытал счастья в Лейхиллской тюрьме. Безрезультатно.

Наконец, я попытался обратиться к одному из своих знакомых по скачкам. Его звали Вивиен Иверсон, он содержал игорный клуб в Лондоне и, казалось, всегда был в курсе всех скандалов на почве коррупции до того, как они становились общественным достоянием.

– Дорогой мой Ро, – сказал он, – ты ужасно не популярен в этих кругах, разве ты не знаешь?

– Догадываюсь.

– Ты повергаешь в трепет растратчиков, друг мой. Они толпами бегут из Ньюбери.

– Ну, конечно. И еще я каждый год облегчаю карманы призера Дерби.

– Можешь шутить сколько угодно, дружище, но недавно прошел слух...

– Он замялся. – Видели, как те двое маленьких обманщиков, Глитберг и Онслоу, разговаривали с Пависом, который избавился от тюремной бледности с помощью кварцевой лампы. Из вполне надежного источника мне известно, что главной темой их совместного выступления была лютая ненависть к Бриттену.

– С предполагаемым отмщением?

– Никаких сведений, дружище.

– Не мог бы ты выяснить?

– Я только слушаю, мой дорогой Ро, – заметил Вивиен. – Если я узнаю, что топор войны вырыт, я сообщу тебе.

– Ты прелесть, – сухо сказал я.

Он расхохотался.

– Коннат Павис приходит сюда играть почти каждую пятницу.

– Во сколько?

– Ты задаешь слишком много вопросов, дружище. После обеда и до рассвета.

– Как насчет предоставления мне разового членства?

Он тяжело вздохнул.

– Если ты склонен к самоубийству, я скажу управляющему, чтобы он впустил тебя.

– Увидимся, – ответил я. – И спасибо.

Я повесил трубку и с унылым видом уставился в пространство. Глитберг и Онслоу. Каждый получил по шесть лет и освобожден досрочно за хорошее поведение... Вероятно, они познакомились с Коннатом Пависом в Лейхилле, и едва ли кому-то из них послужило утешением, что я посадил всех троих.

Глитберг и Онслоу служили в местном городском совете и обкрадывали доверчивых налогоплательщиков, а я вышел на них по следам некоторых махинаций, которые они проворачивали совместно с одним из моих клиентов. Мой клиент отделался штрафом и с бранью забрал у меня свои дела.

Мне стало интересно, сколько времени все растратчики, нечестные адвокаты и коррумпированные политики проводят в Лейхиллской тюрьме, вынашивая планы новых махинаций, в ожидании момента, когда их выпустят. Глитберг и Онслоу, должно быть, освободились около шести месяцев назад.

Дебби ушла к зубному врачу, а Питер на свои бухгалтерские курсы, и на этот раз я тщательно закрыл за ними дверь.

Я слишком сильно устал, чтобы дальше ломать голову над проблемами мистера Уэллса. Страх, пережитый утром, рассеялся, но даже крепкое тонизирующее средство в лице Джосси Финч не могло изгнать ощущение постоянной угрозы. Я подремал часок в кресле, которое предназначалось для особо важных клиентов, и когда пришло время, запер картотеку, свой стол и каждую дверь в офисе и спустился к машине.

За спинками передних сидений никто не прятался. Никто не подстерегал у автостоянки. В багажнике – ничего, кроме чемодана, который я положил туда утром. Я завел машину и выехал на дорогу, не потревоженный никем и ничем, помимо собственных нервов.

Конюшни Уильяма Финча находились на юго-западе Ньюбери: гигантский комплекс построек раскинулся в долине, а на склоне холма высился викторианский особняк, УВИТЫЙ плющом. Я подъехал к дому как раз в тот момент, когда Финч выходил из него, и мы вместе пешком спустились вниз к первому блоку боксов.

– Рад, что вы смогли приехать, – сказал он.

– Я сделал это с удовольствием.

Он непринужденно и обаятельно улыбнулся. Высокий человек лет пятидесяти, уже начавший седеть, он превосходно владел собой и прекрасно управлял конюшней. У него было широкое лицо, крупный, красивой формы рот и внимательный взгляд. Благодаря его заботам и лошади, и их владельцы процветали.

Годы успеха позволили ему занять положение, которым он откровенно наслаждался.

Мы переходили из стойла в стойло, в каждом задерживаясь на пару минут. Финч объяснял, на какую из лошадей мы смотрим, и добавлял несколько слов о ее родословной и спортивной форме. Каждый раз он обменивался впечатлениями с конюхом, отвечавшим за данную лошадь, и главным конюхом, совершавшим обход вместе с нами. Если все было в порядке, Финч похлопывал скакуна по шее и угощал морковкой из сумки, которую нес главный конюх. Ежевечерний осмотр конюшен являлся весьма важным и широко распространенным обычаем, которого придерживался каждый тренер в королевстве.

Мы подошли к пустому деннику в конце ряда. Финч с улыбкой указал на него.

– Ивански. Мой участник в розыгрыше Национального. Его повезли в Ливерпуль.

Я едва не разинул рот, точно идиот. Я так долго был оторван от нормального мира, что совершенно забыл о скачках на Большой Национальный приз, которые состоятся в ближайшую субботу. Я откашлялся.

– У него, должно быть... э... достаточно хорошие шансы в своем классе, – замечание вполне нейтральное, но Финч не согласился.

– Он набрал слишком большой вес по сравнению с тем, какой имел в Хейдоке. У него неважно получается с Вассерманом, вы не находите?

Я напряженно стал вспоминать, какое мнение имел по этому поводу в благополучной и далекой жизни три недели назад. Ничего стоящего мне в голову не пришло.

– Уверен, он справится как надо, – сказал я. Финч кивнул, как будто не заметив слабости аргумента, и мы пошли дальше. Лошади, все до одной, производили великолепное впечатление, лоснящиеся, тщательно ухоженные, в отличной форме. Мой запас комплиментов иссяк задолго до того, как закончился обход конюшен.

– Хотите выпить? – спросил Финч, когда старший конюх закрыл последнюю дверь.

– Это было бы великолепно.

Мы поднялись к дому, и он провел меня в гостиную, одновременно служившую и кабинетом. Диван и стулья, обитые ситцем, большой письменный стол, сервировочный столик с напитками и бокалами, на стенах множество фотографий со скачек, вставленных в рамки. Обстановка, обычная для процветающего тренера.

– Джин? – предложил он.

– Виски, если можно.

Он угостил меня щедрой порцией виски, а себе налил джина, словно простую воду.

– Ваше здоровье, – сказал он.

– И ваше.

Мы сделали традиционный первый глоток, и он жестом пригласил меня сесть.

– Я нашел вам эту проклятую кассовую книгу, – сообщил он, выдвигая ящик стола. – Тут все: книга и папка с расписками по мелким статьям расходов.

– Прекрасно.

– А что с налоговыми инспекторами?

– Не беспокойтесь. Я уже подал прошение об отсрочке.

– Но дадут ли они ее?

– До сих пор нам ни разу не отказывали, – заверил я его. – Они дадут еще около месяца, а к тому времени мы сделаем ваш отчет и аудиторскую проверку.

Отдав должное джину, он удовлетворенно расслабился.

– Мы можем надеяться, что на следующей неделе Тревор будет уже здесь и сосчитает тюки сена и седла? – с долей иронии над предстоящей тщательной проверкой сказал он.

– Ну, – замялся я, – возможно, в конце недели или сразу после выходных. Он не вернется раньше среды-четверга. – Интересно, что означало «возвращаюсь среду»: приезжаю в среду или приду на работу?

– Я сделаю большую часть предварительной бумажной работы, чтобы сэкономить ему время.

Финч повернулся к сервировочному столику и отвинтил крышку с бутылки джина.

– Я думал, он должен приехать в понедельник.

– У него сломалась машина где-то во Франции.

– Ему повезло. – Он выпил залпом. – Однако если вы начнете работать, то успеете с аудиторской проверкой вовремя.

– Не волнуйтесь из-за налоговой инспекции, – сказал я. Но каждый начинал волноваться, когда получал по почте официальную повестку. Если этот человек не просил об отсрочке и не являлся в назначенный час, инспектора устанавливали годовой налог в таком размере, каком хотели, и эту цифру уже невозможно было оспорить. Как правило, она намного превышала ту сумму, которую полагалось заплатить на самом деле, поэтому повесток боялись как черт ладана.

Меня обрадовало стремительное появление обладательницы расклешенной коричневой юбки и светлых пышных волос. Она держала рыжего кота, который пытался выпрыгнуть у нее из рук.

– Несносное животное, – сказала она, – почему он не хочет, чтобы его погладили?

– Он предпочитает ловить мышей, – бесстрастно ответил ее отец.

– А кажется, он только и ждет, когда его приласкают.

Кот вырвался на свободу и пустился наутек. Джосси пожала плечами.

– Привет, – обратилась она ко мне. – Вы все-таки пришли.

– М-м.

– Ну, и что он сказал? – поинтересовалась она у отца.

– Что? А... я его еще не спрашивал.

Она одарила его слегка укоризненной улыбкой и сообщила мне:

– Он хочет попросить вас скакать на его лошади.

Финч покачал головой, глядя на нее.

– Когда? – уточнил я.

– Завтра, – ответила Джосси. – В Таустере.

– Э... – сказал я, – я не в блестящей форме.

– Чепуха. Вы выиграли Золотой кубок две недели назад. Вы обязаны быть в хорошей форме.

– Джозефина, – вмешался ее отец, – замолчи. – Он повернулся ко мне:

– Утром я улетаю в Ливерпуль, но эта лошадь заявлена в Таустере. Откровенно говоря, она до сих пор в списках участников потому, что коекто забыл снять ее с состязаний до одиннадцати утра сегодня.

– Хронически больная секретарша, – пробормотала Джосси.

– Так что мы вынуждены все-таки или участвовать в забеге, или платить штраф. И я уже подумывал послать лошадь на скачки, если смогу заполучить подходящего жокея.

– Большинство из них уехало на Большой Национальный, – вставила Джосси.

– Что за лошадь?

– Блокнот. Начинающий прыгун. Четырехлетний гнедой мерин, вы видели его в верхнем загоне.

– С гривой и хвостом соломенного цвета?

– Тот самый. Он скакал уже пару раз, подает надежды, но пока неопытен.

– Последний из двадцати шести в Ньюбери, – весело пояснила Джосси.

– Не имеет никакого значения, если вы будете не в лучшей форме. – Она помолчала. – Мне поручено оседлать его, поэтому, может, вы окажете нам любезность и приедете выступить на нем.

– Решение за вами, – сказал Финч. Внештатный конюх являлся могучим соблазном, даже если Блокнот и не представлял собой ничего особенного.

– Да, – сдался я. – Хорошо.

– Отлично. – Джосси одарила меня мимолетной улыбкой. – Если хотите, я подвезу вас.

– Я бы не отказался, – с сожалением признал я, – но сегодня ночую в Лондоне. И поеду в Таустер прямо оттуда.

– Тогда встретимся у весовой. Кстати, Блокнот скачет в последнем заезде. Он еще только начинает.

Заезды новичков стипль-чеза обычно занимали первое или последнее (или и то, и другое) места в программе скачек: соревнования, которые многие завсегдатаи ипподрома пропускают, предпочитая пообедать или уехать пораньше, пока не началась давка. Непрестижные скачки для посредственного большинства, где так часто новая яркая звезда лихо вырывалась из безликой массы аутсайдеров и начинала восхождение к славе. Участите в состязаниях для новичков означало, что вы или выезжаете из дома чуть свет, или очень поздно возвращаетесь. Но в скачках для молодняка всегда выступало намного больше лошадей, чем во всех остальных видах соревнований.

Когда я откланялся, Джосси вышла со мной в холл, чтобы проводить. Шагая по персидскому ковру, огромному и ветхому, я с интересом посмотрел на большие потемневшие портреты, заполнявшие обширное стенное пространство.

– Разумеется, это Нэнтакеты, – сказала Джосси, проследив за направлением моего взгляда. – Они достались нам вместе с домом.

– Чванливая компания, – заметил я.

– Вы знали, что на самом деле нам не принадлежит все это?

– Да, я действительно знал. – Я улыбнулся едва заметно, но она заметила. И сказала, словно защищаясь:

– Хорошо, но вы бы очень удивились, узнав, сколько типов пытались ухаживать за мной, рассчитывая жениться на дочери тренера и прибрать все к рукам, когда папа отойдет от дел.

– Потому вы сначала хотите установить правила игры?

– Ладно, азартный умник, я забыла, что подробности вам известны от Тревора.

В общих чертах я знал, что Эксвудские конюшни принадлежали американскому семейству Нэнтакетов, которых конный завод интересовал исключительно как деловое прибыльное предприятие. Его купил и поднял на вершину успеха один шумный магнат, нетипичный представитель расчетливой банковской элиты.

Старый Нейлор Нэнтакет привез в Англию свою энергию и предприимчивость, всей душой полюбил английские скачки, построил роскошную современную конюшню и наполнил ее великолепными скакунами. Он нанял тренером молодого Уильяма Финча, и пожилой Уильям Финч продолжал заниматься тем же на службе у наследников Нейлора. Разница состояла в том, что сейчас девять десятых лошадей принадлежали другим владельцам, и молодые Нэнтакеты, слегка стыдившиеся дяди Нейлора, никогда не пересекали Атлантику, чтобы полюбоваться на выступление собственных скакунов.

– Вашему отцу никогда не надоедает готовить лошадей отсутствующих хозяев? – спросил я.

– Нет. Они не вмешиваются. Они не звонят ему посреди ночи. И не жалуются, когда проигрывают. Папа говорит, что работа тренера стала бы намного легче, если бы все владельцы жили в Нью-Йорке.

Она задержалась на пороге помахать мне на прощание: самоуверенная и насмешливая девушка с блестящими карими глазами, изящной шеей и аккуратным носиком.

Я зарегистрировался в отеле «Глостер», где никогда раньше не останавливался, и съел запоздавший и совершенно необходимый мне обед в ближайшем ресторане. Не следовало соглашаться скакать на Блокноте, с сожалением думал я. У меня едва хватало сил, чтобы резать бифштекс.

Отчетливое ощущение, будто я слепо бреду к краю обрыва, сковывало мои ноги на протяжении всего пути до игорного клуба Вивиена Иверсона. Я не знал, где меня подстерегает опасность – впереди, сзади, вокруг. Я только догадывался, что она существует и, если я не предприму ничего, чтобы найти ее источник, я могу шагнуть прямиком в пропасть.

Клуб «Виват» оказался таким же лощеным и наманикюренным, как и его хозяин, и представлял собой анфиладу небольших смежных комнат, а не просторные залы, как в казино. Здесь не было ни крупье в зеленых козырьках для защиты глаз, ни ярких, театральных прожекторов над столами, ни дам, бряцавших бриллиантами в полутьме. В комнатах горели по два-три скромных светильника, висела плотная завеса сигарного дыма и соблюдалась своего рода благоговейная тишина.