Текст книги "Предварительный заезд"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 2

Принц жил в скромном доме, который был лишь чуть-чуть больше моего, но на сотню лет старше. Он сам открыл дверь, хотя, в отличие от меня, имел целый штат прислуги. А еще у него были жена, трое детей и, кажется, шесть собак. Когда я вылезал из «Мерседеса», меня тщательно обнюхали крутившиеся под ногами далматин, уилпет и несколько тявкающих терьеров, прибежавших неторопливой рысцой один за другим.

– Отпихните их с дороги, – громко посоветовал принц, поджидавший в дверях. – Фингер, пятнистый олух, успокойся.

Далматин не обратил никакого внимания на эти слова, но я все же смог добраться до двери не облизанным и не укушенным. Пожал принцу руку, слегка поклонился и по коврам, устилавшим украшенный колоннами вестибюль, проследовал за ним в богато убранный кабинет. Две стены занимали плотные ряды книг в кожаных переплетах, а две другие были почти невидимы, так как всю их площадь занимали окна, двери, многочисленные портреты и камин. Среди этого изобилия лишь изредка проглядывал клочок бледнозеленых обоев. На большом столе выстроились шеренги фотографий в серебряных рамках, из стоявшей в углу медной вазы тянулся к бледному свету белый цикламен.

Я знал, что собственноручно открытая мне дверь – весьма необычный знак внимания. Принц, в свою очередь, знал, что я знаю это. Он действительно очень рад моему согласию "сходить в разведку", подумал я, но и смущен множеством ловушек, угадывавшихся впереди.

– Очень мило с вашей стороны, Рэндолл. – Принц указал мне на черное кожаное кресло. – Надеюсь, вы хорошо доехали? Сейчас мы с вами выпьем кофе...

Он сел в удобное вращающееся кресло и начал светскую беседу. Джонни Фаррингфорд обещал приехать к половине четвертого (принц взглянул на часы и убедился, что после условленного времени прошло уже пятнадцать минут). Тут он опять сказал, что с моей стороны было очень мило согласиться приехать к нему. Еще лучше, добавил он, что мне не придется быть в этих делах тесно связанным с Джонни, поэтому, конечно, было мудрее организовать встречу у принца, а не у Джонни. Надеюсь, добавил он, вы понимаете, что я имею в виду.

Принц был плотен, довольно высок и темноволос, со спокойными и доброжелательными голубыми глазами, в которых можно было разглядеть характер зрелого человека. Брови стали гуще, чем пять лет назад, шея – крепче; говорить он начал больше в нос. Время превращало его из атлета в атланта.

Во мне это утро понедельника вызывало леденящее предчувствие смертельной опасности.

Принц снова бросил короткий взгляд на часы, на этот раз нахмурившись.

Я с надеждой подумал, что, если драгоценный Джонни не приедет вовсе, можно будет благополучно вернуться домой и забыть об этой истории.

Два высоких окна кабинета, как и в моей гостиной, выходили на подъездную дорожку перед домом. Вероятно, принц, как и я, предпочитал заранее знать, кто звонит в его дверь: это давало возможность при необходимости придумать какую-нибудь уловку.

Как раз на виду, посреди пустой гравийной площадки, одиноко и спокойно стоял мой серо-голубой "Мерседес". Пока я праздно смотрел в окно, на площадку стрелой влетел белый "Ровер", нацеленный прямиком на мою машину. В отчаянии, видя все происходящее как в замедленном кино, я безнадежно ожидал аварии.

Раздавшийся звук напоминал грохот металлолома на утилизационном заводе и сопровождался непрерывным гудком: очевидно, водителя "Ровера" прижало к рулю.

– О Боже! – в испуге воскликнул принц и вскочил на ноги. – Джонни!

– Моя машина! – откликнулся я, невольно выдав причину своего остолбенения.

К счастью, принц уже подходил к двери. Я по пятам за ним пробежал через вестибюль и вылетел во двор.

На звук столкновения и гудок в окна выглянуло множество испуганных лиц, но первыми на месте происшествия оказались мы с принцем. Передок "Ровера" взгромоздился на багажник моей машины, и вся сцена напоминала какую-то чудовищную механическую случку. Его колеса висели над землей, все сооружение выглядело весьма неустойчивым, а резкий запах бензина сразу заставил задуматься о возможных последствиях.

– Вытащим его, – торопливо сказал принц, дергая ручку двери водителя. – Господи...

Дверь перекосилась от удара, ее заклинило. Я подбежал к противоположной двери. То же самое. Джонни Фаррингфорд не смог бы точнее врезаться в мой "Мерседес", даже если бы очень постарался.

Вторая пара дверей была заперта, задняя дверь тоже. Настойчиво и раздражающе звучал гудок.

– Боже! Нужно вытащить его! – неистово крикнул принц.

Я вскарабкался на искореженную кучу металла и, цепляясь за осколки, протиснулся туда, где когда-то было ветровое стекло. Затем я извернулся и оторвал неподвижного человека от баранки. Наступила блаженная тишина. Но лица Джонни Фаррингфорда я узнать не мог.

Мне вовсе не хотелось вглядываться в окровавленные черты. Я протиснулся мимо него, поддерживая повисшую голову, и потянул заручку задней двери. Принц лихорадочно дергал дверь снаружи, но мне пришлось проделать несколько акробатических трюков и изо всей силы упереться ногами, прежде чем удалось ее распахнуть. Невольная мысль о том, что в этой металлической груде может проскочить искра, вызывала оторопь: я слышал и обонял вытекающий бензин. И от того, что этот бензин лился из разбитого бака моей машины, мне не становилось легче. Как, впрочем, и от того, что нынче утром я полностью заправил его.

Принц сунул голову в машину и ухватил шурина за плечи. Я прополз на переднее сиденье и вытащил безжизненные ноги из путаницы торчавших педалей.

Принц с недюжинной силой дергал Джонни за руки, а я как мог толкал ноги; мы понемногу перевалили его через спинку сиденья и просунули в заднюю дверь.

Здесь я выпустил ноги, принц потянул Джонни на себя, и тот выпал из машины на гравий, как новорожденный теленок из коровы. К тому времени подоспела помощь в лице слуги и садовника, и жертву осторожно унесли с места происшествия.

– Уберите его от машин, – распорядился принц и вновь обернулся ко мне:

– Бензин... Рэндолл, вылезайте-ка оттуда!

Этот совет был, пожалуй, лишним. Я никогда прежде не ощущал себя таким медлительным и неуклюжим, с такими неловкими руками и ногами.

Неизвестно из-за чего, но равновесие искореженных автомобилей нарушилось: то ли из-за наших манипуляций, то ли из-за моих не слишком осторожных движений, но "Ровер" начал крениться набок, а я все еще находился в нем. Я услышал, как принц панически крикнул:

– Рэндолл!

Я высунул ногу наружу, попытался перенести на нее свою тяжесть, и "Ровер" еще сдвинулся. Я на секунду замер, вцепился обеими руками в дверные стойкий рывком вышвырнул себя из машины, больно ударившись о землю боком и локтем. Быстро сгруппировавшись, я принял низкий старт, который сделал бы честь любому спринтеру.

"Ровер" с металлическим скрежетом сполз с моего "Мерседеса". Не могу сказать, произошло ли при этом замыкание в электропроводке, но наружу ударил сноп искр, словно одновременно чиркнули сотней зажигалок.

Взрыв отбросил машины одну от другой, и они я обе вспыхнули как адские печи. Бензиновые пары загорелись со свистом и грохотом, порыв раскаленного воздуха ударил меня в спину и помог отбежать подальше.

– У вас волосы горят! – констатировал принц, когда я поравнялся с ним.

Я провел ладонью по голове – так оно и было. Обеими руками я сбил пламя.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности.

Он ухмыльнулся совсем не по-королевски:

– А ваши очки сидят точно на месте.

Как и положено, вскоре прибыли врач и машина "Скорой помощи", но Джонни Фаррингфорд задолго до этого успел очнуться и недоуменно посмотреть вокруг. Он лежал на удобном длинном диване в семейной гостиной. Рядом сидела его сестра-принцесса, которая, правильно оценив ситуацию, старательно промывала его раны.

– Что случилось? – захлопал глазами Фаррингфорд.

Слово за слово ему растолковали, что он ехал на машине и на пустой площадке величиной с теннисный корт умудрился въехать прямиком в зад моему "Мерседесу". Вот и все.

– Рэндолл Дрю, – представил меня принц.

– О-о.

– Чертовски глупая история, – небрежно бросила принцесса, но по ее напряженному лицу я угадал чувства старшей сестры, вечно защищавшей маленького братца.

– Я... я не помню.

Он увидел кучу окровавленных тампонов, валявшихся на подносе, капли крови, стекавшие с порезанного пальца, и собрался упасть в обморок.

– Джонни не выносит вида крови, – пояснила сестра. – Хорошо бы ему наконец перерасти эту слабость.

Травмы Фаррингфорда ограничивались несколькими порезами на лице, кости на первый взгляд казались целыми. Однако при каждом движении он вздрагивал и прижимал руки к бокам, словно пытаясь собрать себя воедино. Это сразу навело меня на мысль о сломанных ребрах.

Джонни Фаррингфорд был высоким, стройным я изящным молодым человеком с пышной копной курчавых рыжих волос, переходивших под подбородком в клочковатую бороденку. Нос, казалось, удлинился и стал острее, а обветренная загорелая кожа от потрясения стала серой.

– Дерьмовые подонки, – неожиданно сказал он.

– Могло быть и хуже, – с сомнением в голосе произнес принц.

– Да нет... Они избили меня, – пояснил Фаррингфорд.

– Кто? – Принц приложил тампон к кровоточившему порезу, видимо, решив, что Джонни бредит от сотрясения мозга.

– Эти люди... Я... – Тут он умолк и с величайшей осторожностью попытался сфокусировать взгляд на лице принца, словно считал, что это поможет ему привести мысли в порядок.

– Я ехал сюда... после этого... ну и... почувствовал... что покрываюсь потом. Я помню, как повернул и въехал в ворота... увидел дом...

– Какие люди?

– Которых ты послал... насчет лошади.

– Я никого не посылал.

Фаррингфорд медленно моргнул, и его взгляд вновь стал туманным.

– Они... они пришли на конюшню... я как раз думал... не пора ли выезжать сюда... чтобы встретиться с... тем парнем... ну, которого ты...

– Да. Это Рэндолл Дрю, вот он.

– Вот-вот... Хиггинс выгнал мою машину... "Ровер"... сказал, что у "Порше" что-то с новыми Покрышками... я вышел во двор... посмотреть ноги у Гручо... Лейкленд сказал, что все в порядке, но я хотел сам посмотреть, понимаешь... Они были вам сказали, что на два слова... что их ты прижал. Я сказал, что спешу, сел в машину... они втиснулись со мной... оттолкнули от руля... один из них погнал по шоссе, пока мы не выехали из деревни... там остановился... эти педерасты стали меня лупить... я им врезал пару раз... но двое на одного... тяжело, понимаешь.

– Они ограбили тебя? – спросил принц. – Нужно сообщить в полицию.

– На его лице появилось озабоченное выражение. Полиция означала огласку, а огласка неприятных сведений была для принца проклятием.

– Нет... – Фаррингфорд прикрыл глаза. – Они велели... держаться подальше от... от Алеши.

– Они что? – Принц дернулся, словно ударили его самого.

– Правда... знали, что тебе это не понравится...

– Что еще они говорили?

– Ничего. Чертова ирония судьбы... – чуть слышно пробормотал Фаррингфорд. – Ведь это ты хотел... найти Алешу... А по мне... гори оно все... синим пламенем.

– Отдохни, – велела взволнованная принцесса, вытирая липкую красную каплю с ободранного лба.

– Не разговаривай пока, Джонни, будь паинькой. – Она подняла глаза на нас, стоявших в изножье дивана. – Вы собираетесь что-нибудь делать с автомобилями?

Принц мрачно смотрел на два обгоревших остова и пять пустых огнетушителей, лежавших вокруг, как красные торпеды. Резкий запах в ноябрьском воздухе – вот и все, что напоминало о пламени, вздымавшемся выше крыши, и густом черном дыме. Пожарные в лице все тех же слуги и садовника стояли поодаль и с довольным видом разглядывали плоды своих трудов, ожидая дальнейших распоряжений.

– Вы считаете, что он был в обмороке? – спросил принц.

– Похоже на то, сэр. Он сказал, что вспотел. Не слишком приятно, когда тебя так отколошматят.

– А ведь он никогда не переносил вида крови.

Принц проследил взглядом траекторию, по которой проследовал бы "Ровер" с потерявшим сознание водителем, не окажись на его пути моя машина.

– Он должен был врезаться в один из этих буков, – заметил он, – а его нога была на акселераторе.

Вокруг лужайки стояли два ряда крепких старых деревьев, их лишенные листьев ветви сплетались между собой. Как можно было догадаться, их посадили, чтобы защищать дом от северо-западных ветров. Сделали это в том давнем веке, когда ландшафты планировали так, чтобы они радовали глаза будущих поколений; могучие стволы остановили бы танк, не то что "Ровер". Этим деревьям повезло, подумал я, ведь множество их ровесников пало под натиском бурь, засух и болезней.

– Просто счастье, что он не врезался в буки, – сказал принц таким тоном, что оставалось лишь гадать, о ком он сожалел – о Джонни или о деревьях. – Конечно, вашу машину тоже жаль. Надеюсь, она была застрахована?

Лучше будет, если вы скажете страховщикам, что произошел несчастный случай на стоянке. Не привлекайте к этому внимания. В наши дни автомобили списывают очень легко. Надеюсь, вы не станете выставлять претензии Джонни, ну и тому подобное?' Я помотал головой. Принцу заметно полегчало. Он слегка улыбнулся и несколько расслабился.

– Нам бы не хотелось, чтобы сюда сползлись журналисты. Вспышки, телеобъективы... Стоит хоть одному пронюхать, и здесь будут пастись целые стада.

– Но это окажется слишком поздно, – перебил я.

– Вы ведь не будете говорить, что Джонни замешан в этом происшествии? – с тревогой спросил принц. – Никому? Мне бы очень не хотелось, чтобы пресса раздула эту историю. Это совершенно ни к чему.

– Хотите сказать, что людям не следует знать, как вы, рискуя жизнью, спасали брата своей жены?

– Да, – задумчиво подтвердил он, – и вы будете молодцом, если промолчите об этом. – Принц окинул взглядом мои обгоревшие волосы. – Да и не было там большой опасности. Если хотите, можете сказать, что спасли его сами.

– Нет, сэр, так не пойдет.

– Я и не думал, что вы согласитесь. Вам не больше моего хочется, чтобы они ползали вокруг со своими блокнотами и прочими причиндалами.

Он отвернулся и жестом более приглашающим, чем приказным подозвал садовника, который все еще торчал поблизости.

– И как мы поступим со всем этим, Боб?

Садовник знал все, что касалось перевозки аварийных автомобилей и гаражей, откуда можно было бы вызвать помощь, и взялся все устроить. Он разговаривал с принцем совершенно свободно; было видно, что эта свобода выработалась за много лет взаимного уважения и является стойкой опорой роялизма.

– Не знаю, что бы я делал без Боба, – заметил принц, когда мы возвращались в дом. – Если бы я сам стал звонить в гаражи и автомастерские и представляться, то там или не поверили бы и ответили, что они сами королева Шебы, или же, разволновавшись, недослушали бы и все перепутали. Боб вывезет эти автомобили без всяких хлопот, а вот если бы я взялся за это сам, то первым здесь оказался бы репортер.

На ступенях принц остановился и посмотрел на остов того, что некогда было моим любимым автомобилем.

– Мы дадим вам автомобиль, чтобы добраться домой. Нам нетрудно одолжить вам один из наших.

– Сэр, – перебил я его, – кто или что такое Алеша?

– Ха! – почти выкрикнул он, резко повернувшись ко мне. Его глаза вдруг сверкнули. – Вы впервые проявили интерес без нажима с моей стороны.

– Я сказал, что подумаю, смогу ли что-нибудь сделать.

– Имея в виду сделать как можно меньше.

– Ну, я...

– И посмотреть, не подсовывают ли вам тухлую рыбу.

– Э-э... – промямлил я. – Так как насчет Алеши?

– Это и есть та самая проблема, – ответил принц. – Мы ничего не знаем об Алеше. Именно это я и хотел уточнить.

Джонни Фаррингфорд очень скоро вышел из больницы и вернулся домой, так что уже через три дня после аварии я поехал навестить его.

– Простите за вашу машину, – сказал он при виде "РейнджРовера", на котором я приехал в этот раз. – Дерьмово получилось.

Он был очень взвинчен, лицо все еще оставалось бледным. Несколько порезов затянулись быстро, как это бывает только в юности; непохоже, что шрамы останутся на всю жизнь. По движениям чувствовалось, что болели у него в основном мышцы, а не кости. Все к лучшему, подумал я, это помешает ему тренироваться к Олимпиаде.

– Входите, – пригласил хозяин. – Кофе и все такое?

Он приглашающим жестом вытянул руку, и мы вошли в комнату, напоминавшую иллюстрацию к журнальной статье о сельском быте. Пол, выложенный каменными плитками, толстые ковры, массивные балки на потолке, большой камин, стены из старых неоштукатуренных кирпичей и множество продавленных диванов и стульев с выгоревшей ситцевой обивкой.

– Это не мой дом, – пояснил Фаррингфорд, чувствуя мое удивление, я снимаю его. Сейчас я принесу кофе.

Он скрылся за дверью в дальнем конце комнаты; я не спеша последовал за ним. Кухня, в которой он наливал кипяток в кофеварку, была оснащена всем, что только можно купить за деньги.

– Сахар? Молоко? Или вы хотите чай?

– Лучше кофе. И молока, пожалуйста.

Джонни внес поднос в комнату и поставил его на стол перед камином. На толстом слое старой золы горели уложенные дрова, но огонь совсем не грел. Я закашлялся, а потом с удовольствием выпил горячую жидкость, решив погреться если не снаружи, то хотя бы изнутри.

– Как вы себя чувствуете сейчас? – спросил я.

– Да... нормально.

– Но все еще потрясены, я думаю. Он содрогнулся всем телом.

– Понимаю, счастье, что я вообще остался жив. Слава Богу, вы вытащили меня оттуда, и все такое.

– Ваш родственник сделал ничуть не меньше.

– Больше, чем должен был, можно сказать.

Он засуетился с сахарницей, явно нервничая.

– Расскажите мне об Алеше, – попросил я. Коротко глянув на меня, Фаррингфорд отвел взгляд, и я убедился, что при этих словах его охватил приступ депрессии.

– Тут нечего рассказывать, – устало ответил он. – Алеша – просто имя, возникло оно летом. В сентябре в Бергли умер один из частников германской команды, и кто-то сказал, что это случилось из-за Алеши, которая приехала из Москвы. Конечно, было расследование и все такое прочее, но я не знаю о результатах, потому что не был прямо связан со всем этим, понимаете?

– Ну а непрямо? – уточнил я.

Он снова коротко взглянул на меня и чуть улыбнулся.

– Я хорошо знал его, этого немецкого парня. Ну, как это бывает, на всех международных соревнованиях встречаешься с одними и теми же людьми, понимаете?

– Да.

– Ну... Как-то вечером мы с ним поехали в клуб, в Лондон. Сейчас я понимаю, что свалял дурака, но я-то думал, что это просто карточный клуб.

Он играл в триктрак, как и я. За несколько дней до этого я взял его в свой клуб, так что думал, что это просто... э-э... ответная благодарность.

– Но это оказался не просто карточный клуб? – поспешно спросил я, так как Джонни попытался угрюмо замолчать.

– Нет, – вздохнул он, – там было полно... этих... ну... трансвеститов. -Депрессия Фаррингфорда явно нарастала. – Я сначала не понял. Да и никто не понял бы. Они все выглядели как женщины. Привлекательные. Попадались хорошенькие. Нам предложили стол. Было темно. И вышла девчонка, освещенная лучом, исполнять стриптиз, снимать с себя целую кучу воздушных покрывал... Она была красива... смуглая, но не чернокожая... красивые темные глаза... потрясающие маленькие грудки. Она разделась почти донага и стала танцевать с розовым боа из перьев... изумительно, на самом деле. Когда она поворачивалась спиной, на ней ничего не было, а когда оборачивалась лицом, то боа всегда падало на... ээ... главное место. Когда все закончилось, я зааплодировал. Тут Ганс наклонился ко мне, осклабился, как мартышка, и шепнул на ухо, что это был мальчик. – Его перекосило. – Я ощутил себя совершенным дураком. Я имею в виду... никому не придет в голову смотреть такие представления, зная, что это такое. Но когда тебя туда затащат...

– От этого можно обалдеть, – согласился я.

– Я сначала посмеялся, – продолжил он. – Любой бы посмеялся, не так ли? Но все-таки в этом было какое-то странное очарование. Ганс сказал, что видел этого мальчишку в ночном клубе в Восточном Берлине и был уверен, что тот мне понравится. Казалось, он понимал мое смущение. Думал, что это хорошая шутка. Я постарался воспринять все это спокойно, ведь я был у него в гостях, но, честно говоря, подумал, что это немного чересчур.

Ощущение задетой гордости, подумал я.

– Соревнования начались через два дня, а еще через день, после скачек, Ганс умер.

– Отчего он умер?

– Сердечный приступ.

– Но ведь он был молодым? – удивился я.

– Был, – подтвердил Джонни, – всего-навсего тридцать шесть. Тут задумаешься, правда?

– А что же случилось на самом деле? – продолжал я расспросы.

– Ну... пожалуй, ничего. Никто к нему и пальцем не притронулся. Ходили слухи – думаю, я был последним, до кого они дошли – что с Гансом было что-то не так. И со мной тоже. Что на самом деле мы были голубыми, понимаете, что я имею в виду? И что некая Алеша из Москвы приревновала Ганса, устроила скандал, и того хватил сердечный приступ. А еще, знаете ли, было сообщение, что если я когда-нибудь окажусь в Москве, то Алеша меня найдет и разберется со мной.

– А что это было за сообщение? В смысле, как вам его передали?

– Да все это, и само сообщение тоже, было только слухами. – Хозяин выглядел явно расстроенным. – Казалось, все это слышали. Несколько человек пересказали мне эти сплетни. Я даже понятия не имею, кто их распускал.

– И вы так серьезно к ним отнеслись?

– Конечно, нет. Все это чушь. Ни у кого не могло быть ни малейшего основания ревновать ко мне Ганса Крамера. Да к тому же после того вечера я старался избегать его – конечно, так, чтобы это не выглядело подчеркнутым, понимаете?

Я поставил пустую чашку на поднос и пожалел, что не надел второй свитер. Хозяин же, казалось, был совершенно невосприимчив к холоду.

– Но ваш родственник очень серьезно относится к этому.

– Он совершенно помешался от страха перед прессой, – скорчил рожу Фаррингфорд. – Разве вы не заметили этого?

– Мне показалось, что он их не любит.

– Они просто достали его, когда он пытался скрыть от них свой роман с моей сестрой. Я воспринимал это как забавную историю, но, видимо, для него все было по-другому. Если помните, из этого устроили целую сенсацию, ведь через две недели после помолвки наша мама вдруг подхватилась и сбежала со своим парикмахером.

– Я и забыл об этом, – сознался я.

– Как раз перед этим я уехал в Итон, – продолжал Джонни. – Это слегка поколебало мою самоуверенность, ну, понимаете, в смысле, когда парень имеет все, до чего может дотянуться. – Он говорил несерьезным тоном, но легко можно было угадать отголосок старой травмы. – Так что еще несколько месяцев они не могли пожениться, а когда наконец поженились, в газетах чуть не каждый день обсуждали половую жизнь моей матери. И всякий раз, когда печатают какие-нибудь сведения о любом из нас, снова начинают мусолить всю эту историю. Отсюда и эта странность у его королевского высочества.

– Тогда легко понять, – рассудительно заметил я, – почему он опасается, что вы на Олимпиаде окажетесь втянутым в какой-нибудь шумный скандал, а толпы досужих сплетников будут, как локаторы, отслеживать каждый вант шаг. И, возможно, попытаются связать ваше имя с сексуальными меньшинствами.

К этому моменту опасения принца казались мне вполне обоснованными, но Джонни был явно не склонен соглашаться со мной.

– Да не будет никакого скандала. Просто потому, что ему неоткуда взяться, – заявил он. -Вся эта история – просто глупость.

– Думаю, что именно это ваш родственник и Министерство иностранных дел хотят доказать. Ведь любая поездка в Россию связана с известным риском, а уж если едет кто-нибудь с репутацией гомосексуалиста, то возникает настоящая политическая опасность, так как там гомосексуализм преследуется законом. Они хотят, чтобы вы участвовали в Олимпиаде, и поэтому просят меня для вашей же безопасности расследовать эти слухи. Фаррингфорд упрямо стиснул зубы.

– Но это совершенно ни к чему.

– А как насчет этих людей? – напомнил я.

– Каких людей?

– Которые напали на вас и велели отвязаться от Алеши.

– Ах, эти... – Хозяин выглядел совершенно спокойным. – Ну, я думаю, кем бы эта Алеша ни была, она не желает расследования. Считает, что оно повредит ей. Вы не подумали о такой возможности?

Джонни нервно встал, взял поднос и вышел в кухню. Там он некоторое время гремел посудой, а когда вернулся, то явно не был расположен продолжать беседу.

– Пойдемте, я покажу вам лошадей, – предложил он.

– Сначала расскажите мне об этих людях, – настойчиво возразил я.

– А что вы хотите о них узнать? – Он поправил ногой высовывавшееся из камина полено, слегка оживив огонь.

– Это были англичане?

– Ну, наверно, удивленно ответил Фаррингфорд.

– Вы слышали их речь. Какой у них был акцент?

– Обычный. Думаю... ну... как обычно говорят рабочие.

– И все же были какие-нибудь особенности, – настаивал я. Он помотал головой, но я-то знал, что все акценты различаются, хотя бы самую малость – Ладно, они были ирландцами? Шотландцами? Валлийцами? А может быть, они из Лондона, Бирмингема или Ливерпуля? Или с запада? Всех их легко различить.

– Наверно, из Лондона, – сказал он наконец.

– Не иностранцы? Скажем, русские?

– Нет. – Казалось, Джонни впервые задумался о том, кем были его обидчики. – Грубая, некультурная речь, почти все согласные проглочены. Южная Англия. Лондон, юго-восток, в крайнем случае Беркшир.

– То есть тот самый акцент, который вы ежедневно слышите вокруг себя?

– Думаю, что да. Во всяком случае, я не заметил никаких особенностей.

– Как они выглядели?

– Оба здоровенные... – Он наконец сложил каминные принадлежности в аккуратный ряд и выпрямился. – Выше меня. Мужики как мужики. Никаких примет. Ни бороды, ни хромоты, ни заметных шрамов. Жаль, конечно, что я такой бестолковый, но думаю, что не смогу узнать их на улице.

– Но, если они войдут в эту комнату, – возразил я, – вы их узнаете.

– Вы хотите сказать, я почувствую, если это окажутся они?

– Я хочу сказать, что на самом деле вы помните больше, чем вам кажется, и если вашу память подтолкнуть, все встанет на свои места.

С сомнением поглядев на меня, Фаррингфорд пообещал:

– Я обязательно дам вам знать, если увижу их.

– Они как пить дать заявятся с еще одним, так сказать, предупреждением, – задумчиво сказал я, – если вы не сможете убедить своего родственника бросить это дело.

– О Боже, вы так считаете? – Джонни обернулся к двери, вздернув свой тонкий хищный нос, словно приготовился отразить немедленное нападение.

– Все, что вы говорите, не слишком успокаивает, вам не кажется?

– Это тактика запугивания – Что?

– Врезать по больному месту, – пояснил я.

– А-а... ну да...

– Дешево и частенько бывает сердито.

– Ладно. В смысле, чего еще можно ожидать?

– Это зависит от того, кого хотят напугать. Вас, меня или вашего зятя.

Фаррингфорд уставятся в пространство. Мне стало ясно, что он до сих пор не рассматривал ситуацию с такой точки зрения.

– Понятно, к чему вы клоните, – сказал он наконец. – Но все это чересчур тонко для меня. Пойдемте посмотрим лошадей. Ихто я понимаю. Они даже если и убьют вас, то без злого умысла.

Стоило пройти пятьдесят ярдов, отделявших дом от конюшни, как с хозяина слетела вся его нервозность и подавленность. Лошади были частью его самого, и пребывание рядом с ними возвращало Фаррингфорду спокойствие и душевное равновесие.

Конюшни представляли собой небольшой четырехугольник глины и гравия, окруженный деревянными сараями старой постройки. Еще там имелись подстриженный газон, раскидистое дерево и пустые кадки для цветов. Строения были окрашены облупившейся зеленой краской. Чувствовалось, что весной здесь вырастут сорняки.

– Когда я вступлю в права наследства, то куплю себе конюшню получше, – заметил Джонни, вновь непостижимым образом угадав мои мысли. – А эту я арендую. Опекуны, видите ли.

– Приятное место, – мягко сказал я.

– Но неудобное.

Тем не менее его опекуны вкладывали деньги в стоящие вещи, у каждой из которых были четыре ноги, голова и хвост. Хотя шел восстановительный период, все пять лошадей выглядели мускулистыми и хорошо упитанными. В основном это было потомство чистокровных жеребцов от охотничьих кобыл, смотрелись они как картинка, а Джонни с увлечением и гордостью рассказывал мне историю каждой лошади. Впервые за время нашего знакомства он ожил. В нем проявились целеустремленность и неподдельный фанатизм – вечное топливо олимпийского огня.

Казалось, даже рыжие кудри Фаррингфорда стали жестче, хотя, возможно, виной тому был сырой воздух. Но блеск в его глазах, крепко сжатые зубы, энергичные движения – все это не было связано с погодой. Энтузиазм такого рода сродни заразной болезни. Я сразу же почувствовал в душе внутренний отклик и понял, почему все так старались помочь ему с поездкой в Россию.

– С этой лошадью у меня и британской команды появляются хорошие шансы. Но это не высший мировой класс, я знаю. Мне нужно что-нибудь получше.

Немецкая лошадь. Я видел ее. И я мечтаю об этой лошади. – Он перевел дыхание и негромко хохотнул, словно ощущал свою одержимость и пытался замаскировать ее. – Я еще кое-что вам скажу.

Хотя в его голосе слышалось самоосуждение, но на лице, покрытом чуть поджившими порезами, оно никак не отразилось.

– Я завоюю золото, – закончил он.