Текст книги "Охота на лошадей"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 3

На корме плоскодонки я нашел металлическую пластинку с именем владельца лодки. Смотритель шлюза, взглянув на нее, сказал, что это собственность станции, которая находится примерно в миле вниз по реке, рядом с пабом. Лодочную станцию легко найти.

– Это там, где мы пили виски перед ленчем, – напомнил я Киблу. Глаза у него сверкнули.

– Наверное, через ваш шлюз проходит много лодок, взятых на этой станции? – спросил он у смотрителя.

– Конечно, особенно в такое прекрасное воскресенье, как сегодня, – подтвердил смотритель.

– Вы случайно не заметили плоскодонку, в которой сидели девушка и парень? У девушки длинные светлые волосы, белые брюки и розовая рубашка, а на парне узкие бледно-голубые джинсы и клетчатая красно-желтая рубашка.

– Может, они подошли к шлюзу до моего перерыва на ленч. Не помню, чтобы видел такую парочку после ленча.

Смотритель посмотрел на плоскодонку, а потом перевел взгляд на створ и сдвинул на затылок белую шляпу. На его лице застыло выражение терпеливого страдания – несомненно, следствие его профессии. Ведь он проводил жизнь, наблюдая за бесконечными флотилиями неумелых растяп. Каждый день, по его словам, кто-то падал у створа в воду. Спасшиеся мало интересовали его, гораздо чаще ему приходилось иметь дело с теми, кого спасти не удалось.

– Вы узнаете эту парочку, если увидите? – спросил Кибл.

– Нет, исключено. – Смотритель шлюза решительно покачал головой. – А если я сейчас не вернусь на свой пост, у отдыхающих появится искушение проскользнуть в ворота шлюза, и боюсь, не пришлось бы нам вылавливать из воды еще кого-нибудь...

Он быстро приложил руку к шляпе в прощальном приветствии, обращаясь только ко мне, как к одному из немногих, проплывших под его створом, и не спеша направился на свой пост. В это воскресенье ему предстояло еще много хлопот с возвращавшимися домой отдыхающими.

– Мы можем отбуксировать плоскодонку на станцию, – задумчиво проговорил Кибл. – При таком многолюдье, как сегодня, вряд ли там есть свободный человек, кого они могли бы послать за лодкой. Возможно, они нам расскажут, откуда приехали парень и девушка...

Скорее всего, не расскажут, но и самые безнадежные вопросы должны быть заданы.

– Я хотел бы осмотреть столб, – сказал я.

Кибл согласился, но Линни, Питер и их мать пришли в ужас, услышав, что мы снова вернемся к тому страшному месту, и решили ждать катер на берегу. Выстроившись рядком, с встревоженными лицами, они наблюдали, как Кибл, осторожно маневрируя, развернул «Летящую коноплянку» и, поставив ее носом навстречу течению, миновал место, где река разделялась на два потока, а затем медленно приблизился к столбу. Я встал на кормовое сиденье, ухватился руками за перекладину щита, предупреждавшего об опасности, и, держась за нее, повис, пока Кибл разворачивал катер против потока, устремлявшегося к створу.

Когда мотор набрал достаточно оборотов, чтобы удерживать катер на месте, и напряжение в руках ослабло, я опустился на колени и попытался сделать то, что делала девушка: обхватив столб, переложить канат из одной руки в другую. Дрейф двухтонной «Летящей коноплянки» вряд ли мог быть намного больше дрейфа легкой плоскодонки, но даже с учетом того, что руки у меня длиннее, переложить канат из одной руки в другую не составляло труда. Я закрепил его и поднял вверх большой палец, показывая Киблу, что можно выключить мотор. Потом, встав на узкую палубу, засучил рукава коричневого широкого свитера, перегнулся через борт и стал осматривать место происшествия.

– Ради бога, осторожнее! – Кибл старался перекричать шум воды.

Я обернулся и засмеялся.

– У нас больше нет сухой одежды, – усмехнулся он. – Ничего, что бы вам подошло. Если упадете, будете возвращаться домой в мокром.

Улыбаясь, я опять повернулся к столбу. Но, насколько я мог видеть, ничего необычного в нем не было: квадратная бетонная тумба, покрашенная в белый цвет и прочно вбитая в ложе Темзы.

– Я же вам говорил. – Кибл пожал плечами и направил катер к берегу.

– А если снять отпечатки пальцев на плоскодонке? – спросил я.

– Вы еще не отказались от своей идеи?

– Вы должны радоваться этому.

Длинная череда прошлых расследований, в которых я не отказывался от «своей идеи» и это приносило нам богатый урожай, видимо, всплыла в его памяти. Он решил уступить.

– Ладно, Джин, раз вы так уверены, что это необходимо.

– Пошлите Рэйбна снять отпечатки пальцев. Он лучший среди всех.

– Договорились. Завтра.

– Как насчет полиции?

– Вообще-то, это не в нашем ведении. – Он выпятил губу. – Согласен, скорее это их дело. Но они не воспримут серьезно вашу теорию или просто ничего не будут делать. Разве что мы скажем им, в чем состоит ваша работа, чтобы произвести на них впечатление. Но мне такой вариант не подходит. Лучше мы пока возьмемся сами.

– А если ничего не найдем, то не выставим себя дураками.

– Вам платят не за то, чтобы вы читали мысли своего босса. – На долю секунды мышцы на лице Кибла натянулись.

– Да, вероятно, не за то.

– В этом весь вопрос.

Катер мягко стукнулся о берег, и я помог Джоан и Линни взобраться на палубу. Питер по указанию отца прыгнул в плоскодонку и протянул Киблу швартовый канат, который тот прикрепил к корме «Летящей коноплянки». Взяв на буксир плоскодонку, мы еще раз развернулись по направлению к шлюзу и прошли в его ворота, объяснив смотрителю, что мы делали. Потом спустились вниз по течению к пабу и к лодочной станции, соседствующей с ним.

Задерганный лодочник средних лет едва справлялся с семейными компаниями, возвращавшими взятые напрокат лодки и катера. Да вдобавок еще стайка молодежи старалась без очереди сдать плоскодонки, чтобы поскорее занять места в пабе, который открывался после перерыва в семь часов. В лучах вечернего солнца вспотевшее веснушчатое лицо и лысая голова лодочника отсвечивали красным. Нам пришлось подождать, пока он примет от клиентов моторки, плоскодонки и водные велосипеды, получит деньги и предупредит парочки, собравшиеся кататься по реке на закате, что с наступлением темноты движение по Темзе без сигнальных огней запрещено и что станция закрывается в девять тридцать вечера.

Наконец Кибл выбрал момент и спросил лодочника, видел ли тот девушку с длинными светлыми волосами и парня в желто-красной рубашке.

– Видел ли я их? Ну да. Я здесь был целый день.

– Я имел в виду, помните ли вы их? – терпеливо уточнил вопрос Кибл.

– А куда они делись? – Лодочник подозрительно огляделся.

– Они ушли... – начал Кибл.

– А кто мне заплатит? – взорвался лодочник. Эта проблема после суматошного дня была последней каплей, переполнившей его терпение.

– Я заплачу, – успокоил его Кибл, достал из заднего кармана бумажник и раскрыл его, чтобы показать толстую пачку банкнот. Кибл не жил на зарплату ее величества королевы и работал по убеждению, а не по нужде. Его карманные расходы равнялись моей недельной зарплате, а цена катера – годовой.

– Сколько они должны вам? – Кибл вручил лодочнику нужную сумму и добавил еще пять фунтов. – Я хотел бы нанять плоскодонку на сегодняшний вечер и завтрашний день, – сказал он. – Договорились?

Лодочник без колебаний взял деньги.

– Куда вы ее возьмете?

– В Хенли.

– Вы не оставите сиденья под дождем?

Кибл покачал головой.

– Ну тогда ладно. – Лодочник уже спрятал деньги в карман. – А завтра привезете?

– Завтра во второй половине дня, – согласился Кибл. – А сейчас поговорим о тех молодых людях, которые брали лодку сегодня утром.

Неожиданно лодочник оживился и хитро посмотрел на нас.

– Помню их. Я еще подумал, что этой парочке нечего делать вместе.

– Что вы имеете в виду? – спросил Кибл.

– Эта девушка сказала, что ее старик пустил за ней по следу сыщиков, и они сообщат ему, что она весь день провела с парнем в плоскодонке. И еще она сказала, что выходит из дома ненадолго, чтобы не давать фактов, нужных для развода. А этот парень в клетчатой рубашке оглянулся и говорит, дескать, старый денежный мешок, так он про ее мужа, никогда не узнает, где они были. Ведь он, то есть парень, сейчас во Франции по делам, ну и все такое. А потом они заметили, что я там стою и могу услышать, ну, они вроде как подмигнули друг другу, мол, заткнись. Но, по-моему, они и направились к тому берегу, где створ, потому что не хотели, чтобы их застукали.

– Именно так, – произнес Кибл и посмотрел на меня, словно желая сказать: «Я же вам говорил».

– И очень ловко скрылись, – согласился я. – Артистически.

– До утра вы их, конечно, не видели? – обратился Кибл к лодочнику. – А случайно не заметили, как они появились здесь?

– На машине. – Лодочник показал рукой на берег. – Они пришли со стоянки машин.

– В какой машине? Не обратили внимания?

– Послушайте, – лодочник посмотрел на Кибла, – сюда машины подъезжают целый день: или в паб, или к нам. Я смотрю за рекой, у меня по горло хлопот, я не могу сказать вам, кто приехал, кто уехал, на чем приехал, на чем уехал, понимаете? Но эти двое приехали на машине, потому что они появились утром, а первый автобус приходит около часа тридцати, понимаете?

– Очень вам благодарен, – вздохнул Кибл. – Вы нам помогли. – И он протянул лодочнику еще фунт. У того глаза моментально скользнули к часам на башне. До открытия паба оставалось еще десять минут, и я решил заполнить их.

– Молодой человек или девушка говорили с акцентом?

Сам лодочник говорил с сильным беркширским акцентом, поэтому его замешательство было понятно.

– Они говорили, – наконец ответил он, – как по телевизору.

– Немного пользы, – заметил Кибл.

– Вы всегда завязываете конец швартова плоскодонки? – спросил я.

– А? – Лодочник озадаченно уставился на меня.

– Вы завязываете концы швартов, чтобы они не распускались?

– Нет, мы их сплетаем. Заворачиваем концы назад и вроде как вплетаем один в другой. Завязывать нехорошо, они быстро обтреплются.

– Как этот? – Я отмотал канат плоскодонки, закрепленный на корме «Летящей коноплянки».

– Дайте погляжу, – подозрительно проговорил лодочник.

Я протянул ему конец. Он сжал обтрепанный конец каната в грязных сильных пальцах и потряс им в воздухе. По-моему, этот жест выражал ярость и презрение.

– Проклятые... вандалы! Извините меня, мадам, – обратился он к Джоан. – Эти сукины дети привязали канат к дереву или к чему-то вроде дерева, а потом не смогли развязать и не стали утруждать себя – просто отхватили кусок ножом.

– И часто так случается?

– Каждое лето. То тут, то там кто-нибудь укоротит канат. – Он вытянул швартовы и на глаз измерил длину. – Обкорнали на четыре-пять футов. Мы постоянно говорим, что надо переходить на цепи. Но и цепь можно связать в такой дьявольский узел... Ну, – обратился он к Киблу, – вам лучше взять другую плоскодонку с хорошим канатом.

– Эта вполне меня удовлетворяет, – ответил Кибл. – До завтра.

Мы отбуксировали плоскодонку в Хенли, в похожий на гараж сарай, где Кибл летом держал «Летящую коноплянку». Когда катер разгрузили, по узкой полоске причала потянулась маленькая процессия: Джоан несла остатки ленча, Кибл – газеты, Линни – банные полотенца, а я – свою мокрую одежду и куртку с заряженным пистолетом. Миновав лодочный сарай, мы направились к «Роверу» Кибла, стоявшему рядом на траве.

Питер больше всего дрожал над своим драгоценным фотоаппаратом, который по-прежнему висел на кожаном ремешке у него на груди.

– Уверен, – небрежно начал я, – что ты делал снимки возле плотины. А не попали случайно в кадр парень и девушка в плоскодонке?

Он покачал головой:

– Боже мой, нет, даже и мысли такой не было, в особенности когда это случилось. Понимаете? Я хочу сказать, как бы это выглядело, если бы я делал снимки, когда вы и мистер Теллер тонули?

– Ты никогда не будешь репортером, – улыбнулся я.

– Вы бы тоже не снимали?

– Наверное, снимал бы.

– Но в любом случае, – мрачно сказал он, – я не мог снимать. У меня еще во время ленча кончилась пленка, а другой не было. Даже если бы был пожар или что-нибудь такое, я бы не мог снять, понимаете? – Он задумчиво посмотрел на фотоаппарат. – Обычно к середине дня у меня еще остаются кадры, а в этот раз кончились.

– Пожар, – серьезно заметил я, – конечно, снимать интереснее, чем двух тонущих людей, которые скрылись под водой.

– Знаете, вы очень практичный человек. – Питер оценивающе разглядывал меня.

– Питер, – воскликнула его мать, – нельзя так разговаривать со взрослыми!

Кибл затормозил возле стоянки машин, где Линни и я пересели в «Остин».

– Завтра позвоню, – сказал он, выйдя из своей респектабельной машины.

– Хорошо.

– Позаботьтесь о Линни.

– Обязательно.

Линни поцеловала родителей, но отца с большей теплотой, и состроила гримасу Питеру, когда «Ровер» проезжал мимо ворот стоянки. Потом села за руль, подождала, пока я устроюсь возле нее, и протянула руку к зажиганию.

Рука немного дрожала.

– Хотите, я поведу машину? – равнодушно спросил я.

Положив руки на колени, она с минуту смотрела в лобовое стекло. Ее лицо казалось бледным на фоне оранжевого платья.

– Я думала, вы оба погибли.

– Знаю.

– У меня все еще стоит перед глазами та картина. Так глупо.

– Совсем не глупо. И полагаю, вы привязаны к Дэйву Теллеру.

– Когда мы были маленькие, он присылал нам подарки и разные игрушки.

– Симпатичный человек.

– Да. – Она вздохнула и, помолчав, сказала: – По-моему, будет лучше, если вы поведете машину. Вы в самом деле не против?

– Конечно, не против.

Мы поменялись местами и поехали в Лондон. Мы почти никого не обгоняли. В Чизвике, когда мы съехали с шоссе и влились в городское движение, я сказал, что довезу ее до дома, а там возьму такси. Линни, отводя в сторону смеющиеся глаза, напомнила, что ни одно такси не остановится возле меня, если я буду голосовать в одежде ее отца, а она будет лучше себя чувствовать, если сама приедет на машине домой. Поэтому, несколько раз повернув, мы приехали на улицу Путни, и я затормозил перед парадным.

Летнее солнце заливало тихую улицу. Ни одного прохожего. Линни выглянула в окно и окинула взглядом высокий дом. И вдруг вздрогнула.

– Вам холодно? – Я посмотрел на ее голые руки.

– Нет... У меня в багажнике есть жакет... Я подумала о вашей квартире.

– Что же вы о ней подумали?

– Она такая... пустая. – Линни делано засмеялась и опять вздрогнула. – Надеюсь, вам не приснятся кошмары после нынешних переживаний.

– Не приснятся... – Я забрал свои вещи и вышел из машины. Линни пересела на место водителя. – В пансионе оставят для вас обед? – спросил я.

– Не думаю, – весело ответила она. – Наверно, там будут булочки и молоко, как обычно.

– Не согласитесь пообедать со мной? – спросил я и быстро добавил, увидев, как развитая воспитанием подозрительность мелькнула в ее глазах: – Конечно, не у меня в квартире. Я имел в виду ресторан.

– Мне нужно благодарить мать за чудовищные предрассудки, которыми полна моя голова, – неожиданно взорвалась она. – Я и правда очень хочу есть и не вижу причины, почему мне нельзя поужинать у вас в квартире, если у вас есть какая-нибудь еда. – Линни решительно вышла из машины, заперла ее и встала рядом со мной на тротуаре.

– Должны быть консервы, – задумчиво пробормотал я. – Подождите секунду, я взгляну на черный ход.

– На черный ход?

– Нет ли грабителей, – объяснил я. Но когда я осмотрел площадку и нижнюю ступеньку пожарной лестницы, как всегда посыпанную специальным порошком, то убедился, что за весь день по ней никто не поднимался.

Линни так же легко, как и в первый раз, взобралась на четвертый этаж. Проверив хорошо спрятанную полоску белой бумаги, я убедился, что никто не открывал дверь в квартиру после того, как я запер ее утром. Тогда я всунул ключ в замок, и мы вошли.

Зеленый пластмассовый абажур в гостиной подчеркивал убогость маленькой комнаты и неожиданно превращал мягкие сумерки за окном в темную беспросветную ночь. Дома напротив выглядели, как в зимний вечер. «Не так уж много хлопот, – подумал я, – купить завтра утром красный абажур. Может, он и мысли окрасит в розовый цвет».

– Садитесь, – пригласил я. – Вам не холодно? Включите, если хотите, электрический камин. Я пойду переоденусь, а потом мы решим, не отправиться ли нам в ресторан.

Линни кивнула, но взяла дело в свои руки. Когда я вышел из спальни, она уже обследовала буфет и нашла пакет супа, яйца и анчоусы.

– Суп и анчоусы с яичницей, – объявила она.

– Если вам действительно это нравится, – с сомнением протянул я.

– Могу приготовить что-нибудь еще.

– Прекрасно, а я сварю кофе, – засмеялся я.

Она разыскала еще и шпик, и в яичнице мелькали подгоревшие кубики сала, которые прекрасно гармонировали с пережаренными тостами и коричневыми полосками анчоусов, а блюдо в целом было слегка переперчено.

– Никто, – вздохнула она, – не женится на мне ради моих кулинарных способностей.

Были десятки других оснований, по которым через год-два она будет отбиваться от поклонников, валяющихся у ее ног: красивая фигура, изящная шея, нежная кожа, вид недотроги, отзывчивость. Никому бы и в голову не пришло поинтересоваться, умеет ли она жарить яичницу. Но она была еще не уверена в себе, и говорить ей все это сейчас мне не следовало.

– Когда вам исполнилось семнадцать? – спросил я.

– Неделю назад.

– Вам не понадобилось много времени, чтобы сдать экзамен по вождению.

– Я умею водить машину с восьми лет. И Питер тоже. Мне только пришлось дожидаться семнадцати лет, чтобы получить лицензию. – Она доела яичницу и положила две чайные ложки сахара в кофе. – Я так проголодалась. Даже смешно.

– После ленча прошло много времени.

– Очень много времени... – Она вдруг посмотрела прямо мне в лицо, хотя до сих пор старательно избегала моего взгляда, и с ошеломляющей невинностью сказала: – Я так счастлива, что вы живы.

Я вздрогнул и постарался засмеяться.

– Я так счастлив, что жив Дэйв Теллер.

– Счастье, что вы оба живы, – проговорила Линни. – Это была самая страшная минута в моей жизни, когда вы не вынырнули.

Ребенок, которого еще не коснулась трагедия. Какая жалость, что мир так жесток! Когда-нибудь он возьмет ее за горло и вывернет наизнанку. Этого еще никто не смог избежать, и то, что до семнадцати лет это ее не коснулось, было просто везением.

Мы допили кофе, и Линни настояла, что сама помоет посуду. Но когда она повесила чайное полотенце, я заметил, что предупреждения матери снова сковали ее. Линни стояла посреди гостиной и, случайно взглянув на меня, быстро отвела глаза. От неловкости она разнервничалась, и все ее движения будто звенели, как натянутая струна.

– Почему вы не повесите какие-нибудь картины? – спросила она.

– Там есть кое-что. – Я показал на сундук в углу. – Но они мне не очень нравятся. Вернее, не так нравятся, чтобы возиться и вешать их на стены... Знаете, сейчас уже больше десяти. Лучше я отвезу вас в пансион, а то его еще закроют, и вы останетесь на улице.

– Ой, да! – воскликнула она с облегчением и, услышав собственный голос, в смущении пробормотала: – Я хотела сказать... Я не знала, не сочтете ли вы невежливостью, если я уйду сразу после того, как мы поели.

– Ваша мать совершенно права, когда внушает вам, что надо быть осторожной, – небрежно проговорил я. – Красная Шапочка не умеет отличать волка от своей бабушки, и нельзя быть уверенным, что дровосек появится вовремя.

Сдержанность растаяла, словно туман.

– Вы говорите такие необыкновенные вещи, будто умеете читать мои мысли, – призналась она.

– Умею, – улыбнулся я. – Пожалуй, вам лучше надеть жакет, на улице холодно.

– Хорошо. – Линни достала из сумки коричневый вязаный жакет и надела его. Я нагнулся, чтобы поднять белый платок, выпавший из сумки, и протянул ей.

– Спасибо. – Она кинула взгляд на платок. – Питер нашел его в плоскодонке.

– В плоскодонке?

– Он завалился между двумя лавками. Питер отдал его мне, потому что посчитал слишком маленьким для себя, слишком дамским.

– А еще что-нибудь он нашел?

– По-моему, нет... Ведь это нельзя назвать воровством, если мы просто подобрали ее платок? Я бы отдала ей платок, если бы она вернулась. Но когда Питер нашел его, их уже не было.

– Нет, это не воровство, – успокоил я Линни, хотя юрист мог бы усомниться в правильности такой классификации ее поступка. – Разрешите мне взглянуть на него?

– Конечно.

Она протянула мне платок. Я развернул белый квадрат тонкой прозрачной ткани. В уголке темнел стилизованный рисунок медведя в плоской соломенной панаме.

– Это какой-то персонаж Уолта Диснея? – спросил я.

– Это медведь Йоги, – удивилась она моему невежеству.

– Кто такой медведь Йоги?

– Неужели вы не знаете? Невероятно! Медведь Йоги – персонаж мультфильмов. Как кот Топ, атомный муравей и Флинтстоуны.

– Я видел фильмы с Флинтстоунами, – сказал я.

– Те же люди делают и медведя Йоги. Он такой же, как и другие персонажи.

– Вы не против, если я день-два подержу этот платок у себя?

– Конечно, если хотите, – удивилась она. – Но он наверняка не имеет никакой ценности.

Внизу на улице я сказал, что могу довести свою работу до конца и доставить ее в пансион.

– Честно, сейчас со мной все в порядке, – запротестовала она. – Вам вовсе не надо ехать.

– Нет, надо. Ваш отец просил меня присмотреть за вами, и я должен видеть, как вы благополучно войдете в дверь.

Она вскинула брови и с комическим испугом посмотрела на меня, но послушно обошла машину и села на сиденье для пассажира. Я включил мотор и фары, и мы тронулись в сторону Кенсингтона.

– Вы всегда выполняете все, что говорит папа? – улыбаясь, спросила Линни.

Теперь она чувствовала себя намного увереннее.

– Да, когда хочу.

– Но ведь «да» и «когда хочу» противоречат друг другу.

– Правильно.

– Ладно, тогда скажите мне, чем вы конкретно занимаетесь? Что вообще делают на государственной службе?

– Я беседую с людьми.

– С какими?

– С теми, кто хочет работать в правительственных департаментах.

– Что-то вроде инспектора по кадрам?

– Вроде.

– Ну и мокреть!

– Что ж, иногда и солнце светит.

– Вы моментально реагируете. Мы только вчера придумали говорить «мокреть».

– Очень полезное слово.

– Да, мы тоже так подумали. Годится на все случаи.

– К примеру, мокрый ухажер.

– Правда. – Линни засмеялась. – Ужасная мокреть иметь мокрого ухажера. Пансион внизу, вон там, – показала она, – но нам придется объехать вокруг и найти место, где оставить машину на ночь.

Ближайшее пустое пространство оказалось в доброй четверти мили от пансиона, и я пошел ее провожать.

– Вам вовсе не обязательно... – начала она, но потом засмеялась. – Хорошо, можете не говорить «папа сказал».

– Не буду, – согласился я.

Линни фыркнула, но покорно пошла рядом со мной. У массивной, хорошо освещенной двери пансиона она остановилась, переступая с ноги на ногу. По неуверенному, озабоченному лицу Линни я без слов прочел, что ее мучает: она не знала, как попрощаться со мной. Я не так стар, чтобы чмокнуть меня в щеку, как дядю, и не так молод, чтобы небрежно помахать рукой, как сверстнику. Я работаю у ее отца, но не его служащий. Живу один, выгляжу респектабельно, ни о чем не спрашиваю – я не подходил ни под одну категорию людей, с которой она до сих пор имела дело.

Я протянул руку и улыбнулся:

– Спокойной ночи, Линни.

Ее рукопожатие было коротким и теплым.

– Спокойной ночи... – Возникла пауза, пока она решала, как же назвать меня. Последнее слово звучало почти как выдох: – Джин.

Линни повернулась на одной ноге и двумя прыжками одолела лестницу, потом оглянулась и, закрывая дверь, помахала мне рукой.

«Маленькая Линни, – подумал я, подзывая проезжавшее такси. – Маленькая Линни в самом начале пути». Осознанно или неосознанно, но эта прелестная юная женщина словно говорила: «Обрати на меня внимание». И нет смысла притворяться, будто она не вызвала во мне жажды. Хотя она была совершенно не той женщиной, которая стала бы оазисом в моей пустынной жизни. Но если я чему-то научился за свои тридцать восемь лет, так это тому, с кем не надо спешить в постель.

И, что еще тоскливее, как этого избежать.