Текст книги "На полголовы впереди"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Завтра в Пьера выстрелят, – сказал я.

– Ах, батюшки, – отозвался Пьер.

– Но рана будет не смертельной. Вы сможете продолжать свою роль.

– Это уже лучше.

– Только вам понадобится изобразить пролитую кровь.

– Замечательно, – сказал Пьер. – Много?

– Ну, не знаю... – засмеялся я. – Предоставляю вам решить, куда должна попасть пуля и сколько крови, по-вашему, смогут выдержать пассажиры, но после всего этого вам надо остаться в живых.

Они захотели узнать, что еще я для них припас, но этого я им говорить не стал. Я сказал, что если они будут знать, чем кончится дело, то могут случайно проговориться, а они стали возражать, что это невозможно – ведь они профессионалы. Однако я все же не до конца доверял их импровизациям, и они, пожав плечами, сделали вид, что согласны.

Я посмотрел репетицию, которая, на мой взгляд, прошла очень неплохо, но потом Зак заверил меня, что это пустяки по сравнению с тем, как это будет разыграно за коктейлями.

В одиннадцать часов он в полном изнеможении пришел ко мне в номер, чтобы, как и накануне, подкрепиться честно заработанным виски.

– Эти двое, Рауль и Пьер, выложились как могли, – сказал он. – Вы знаете, в театральном училище они учились сценическому бою и всяким другим трюкам. Драку они подготовили заранее, и получилось потрясающе. Они катались по всему залу. Просто жаль было вмешиваться. Половина пассажиров расплескали свои коктейли, когда они барахтались у них в ногах, колотя друг друга, и нам пришлось выдать им новые бесплатно. – Он засмеялся. – Дорогая Мейвис с трагическим видом объявила о краже драгоценностей и ужасно горевала, рассказывая, какие дорогие воспоминания у нее с ними связаны. Половина зрителей была в слезах. Великолепно. Потом Уолтер очень прилично сыграл свой эпизод, если учесть, что он мне жаловался, будто ни один человек в здравом уме не покончит с собой из-за того, что не может участвовать в скачках. А потом, представьте себе, один из пассажиров спросил меня, кто подал нам эту мысль – что кто-то покончит с собой из-за того, что не сможет участвовать в скачках.

– И что вы сказали? – с беспокойством спросил я.

– Я сказал, что эта мысль носится в воздухе. – Он увидел, что это меня успокоило, и спросил:

– А кто подал ее вам?

– Я знал одного человека, который недавно так и сделал.

Тринадцать дней назад... Почти целая жизнь прошла с тех пор.

– Ненормальный.

– Хм-м. – Я помолчал. – А кто вас об этом спрашивал?

– Не помню. – Он задумался. – Возможно, мистер Янг.

Вполне возможно, подумал я. Эзра Гидеон был его другом. А возможно, это был Филмер. Эзра Гидеон был его жертвой.

– Вы уверены? – спросил я. Он еще немного подумал:

– Да, мистер Янг. Он сидел с этой своей симпатичной женой, а потом встал и прошел через весь зал, чтобы спросить меня.

Я выпил глоток вина и спросил как будто между прочим:

– А кто-нибудь еще на это отреагировал?

Чутье, никогда не покидавшее Зака, заставило его насторожиться.

– Не пахнет ли здесь Гамлетом? – спросил он.

– Что вы имеете в виду? – отозвался я, хотя точно знал, что он хотел сказать.

– "Со сцены я совесть короля на них поддену" **  «Гамлет», акт II, сцена 2, перевод Б.Пастернака


[Закрыть]? Верно? Ведь у вас это на уме?

– Более или менее.

– И завтра тоже?

– И завтра тоже, – подтвердил я.

– А вы не собираетесь впутать кого-нибудь из нас в какую-нибудь неприятную историю? – задумчиво спросил он. – Нас не обвинят в клевете или еще в чем-то таком?

– Обещаю, что нет.

– Может быть, мне не надо бы поручать вам писать сценарий на завтра.

– Поступайте так, как сочтете нужным.

Я взял только что законченный сценарий и, перегнувшись через стол, передал ему:

– Прочтите сначала, а потом решайте.

– Ладно.

Он поставил свой стакан и принялся за чтение. Дочитав до конца, он поднял на меня смеющиеся глаза.

– Замечательно, – сказал он. – Все идеи, которые были у меня с самого начала, плюс еще и ваши.

– Хорошо.

Я почувствовал большое облегчение от того, что ему сценарий понравился, и подумал, что с его стороны это весьма великодушно.

– А где тут из Гамлета? – спросил он.

– "Любил без меры и благоразумья" **  «Отелло», акт V, сцена 2, перевод Б.Пастернака


[Закрыть].

– Это Отелло.

– А, прошу прощения.

Он задумался:

– На мой взгляд, это как будто безобидно, только вот...

– Я хочу добиться только одного, – сказал я. – Раскрыть кое-кому глаза. Предостеречь кое-кого, что они стоят на опасном пути. Ведь я не могу вот так подойти к ним и это выложить, верно? Они не пожелают выслушать это от Томми. Возможно, они ни от кого не пожелают это выслушать. Но если они увидят, как это будет разыграно в лицах, – может быть, они поймут.

– Как мать Гамлета.

– Да.

Он отпил глоток виски.

– Кого вы хотите предостеречь и о чем?

– Лучше мне вам этого не говорить – тогда, если что-то случится, вашей вины здесь не будет.

– А зачем вы на самом деле находитесь в этом поезде? – спросил он, нахмурившись.

– Вы это знаете. Чтобы все остались довольны и чтобы расстроить планы злодеев.

– И эта сцена вам поможет?

– Надеюсь.

– Хорошо. – Он принял решение. – Ничего не имею против того, чтобы расстроить планы злодеев. Мы приложим к этому все старания. – Он вдруг усмехнулся. – Им понравится этот гамлетовский поворот.

Я встревожился:

– Нет... Только, пожалуйста, не говорите им.

– Но почему?

– Мне нужно, чтобы пассажиры сочли сходство сюжета с их биографиями чистой случайностью. Я не хочу, чтобы потом актеры сказали им, что все это было проделано нарочно.

Он криво улыбнулся:

– Значит, там все-таки есть клевета?

– Нет. Это нам не грозит. Просто... Я не хочу, чтобы им стало известно, что это я так много о них знаю. Если кто-нибудь спросит актеров, откуда они взяли сюжет, пусть лучше скажут, что это вы придумали.

– И подставят меня?

Тем не менее тон его оставался добродушным.

– Уж вас-то никто не может заподозрить. – Я слегка улыбнулся. – Моя задача – не только расстроить планы злодеев, но и до самого конца скрываться под маской Томми и сойти с поезда неразоблаченным.

– Вы что-то вроде шпиона?

– Охранник, только и всего.

– Можно я вставлю вас в свой следующий сценарий? В следующее представление в поезде?

– Сколько угодно.

Он рассмеялся, зевнул, поставил свой стакан и встал.

– Ну что ж, приятель, – сказал он, – кем бы вы там ни были, познакомиться с вами было весьма поучительно.

Нелл позвонила ко мне в номер в семь утра.

– Вы уже не спите? – спросила она.

– Ни в одном глазу.

– Ночью опять выпал снег. Горы все белые.

– Это мне видно из постели, – сказал я.

– Вы на ночь занавески не задергиваете?

– Никогда. А вы?

– Тоже.

– Вы одеты? – спросил я.

– Да. А при чем это тут?

– Значит, в доспехах, как всегда.

Даже когда разговариваете по телефону.

– Я вас ненавижу.

– Что поделаешь.

– Послушайте, – сказала она, сдерживая смех. – Хватит глупостей. Я позвонила, чтобы спросить вас, захотите вы снова пешком идти на станцию после обеда, когда будет посадка на поезд, или поедете на автобусе с поездной бригадой?

Я подумал:

– Пожалуй, на автобусе.

– Хорошо. Автобус отходит от служебного флигеля в три тридцать пять.

Захватите свою сумку.

– Ладно. Спасибо.

– Весь поезд, с лошадьми, болельщиками и прочим, прибывает из Банфа на станцию Лейк-Луиз в четыре пятнадцать. Отправление из Лейк-Луиз – ровно в четыре тридцать пять, до этого времени пассажиры вполне успеют сесть в поезд, снова разойтись по своим купе и начать со всеми удобствами распаковывать вещи. Ежедневный "Канадец" приходит вслед за нами, как и раньше, и отправляется из Лейк-Луиз в пять десять, поэтому нам нужно постараться, чтобы все сели поскорее и мы могли отправиться вовремя.

– Понял.

– Я собираюсь все это объявить пассажирам за завтраком, и еще – что в пять тридцать в вагоне-ресторане всем будут поданы шампанское и бутерброды, в шесть – развязка представления, потом для желающих – коктейли, а после них – грандиозный банкет. Затем актеры вернутся, чтобы фотографироваться и обсуждать представление со зрителями за рюмкой коньяку. Кошмарная программа.

Я рассмеялся:

– Все пройдет прекрасно.

– Как только это кончится, я уйду в монастырь.

– Есть места и получше.

– Например?

– Скажем, Гавайи.

Ее голос в трубке внезапно умолк. Потом она сказала:

– Меня ждет мое рабочее место...

– Можно захватить с собой и рабочее место.

Она хихикнула:

– Надо будет узнать, как туда доставляют мебель.

– Значит, договорились?

– Нет... Не знаю... Скажу вам в Ванкувере.

– Ванкувер будет завтра утром, – напомнил я.

– Значит, после скачек.

– И до красноглазого рейса.

– Вы никогда не сдаетесь?

– А это смотря по тому, как себя ведет противник, – ответил я.

Глава 16

Все время, пока мы ехали от «Шато» до поезда, стоявшего в Лейк-Луиз, Филмер не выпускал портфеля из рук, хотя свой чемодан позволил доставить вместе с багажом остальных пассажиров – вещи были выставлены в длинный ряд на перроне в ожидании, когда носильщики погрузят их в поезд.

Я стоял вместе с поездной бригадой – Эмилем, Оливером, Кейти, Ангусом, Симоной, барменом и проводниками спальных вагонов – и смотрел, как Филмер и почти все пассажиры, выйдя из автобуса, проверяют, стоят ли в этой очереди их чемоданы. Лорриморы, приехавшие отдельно, привезли свои вещи с собой, и шофер сложил их в кучку поодаль. Мимо станции с грохотом ехал товарный поезд – казалось, ему не будет конца. "Сто два хлебных вагона", сказала Кейти, которая их считала. Надо же, сколько хлеба.

Я вспомнил о миссис Бодлер, с которой разговаривал по телефону перед самым отъездом к "Шато".

– Билл просил передать вам, – сказала она, – что Ленни Хиггс действительно наложил в штаны и стал как шелковый. Сейчас он в безопасности и под присмотром, а для Лорентайдского Ледника нанят новый конюх – тренер дал на это согласие по телефону. Тренеру сказали, что Ленни Хиггс сбежал. Билл уехал из Виннипега и вернулся в Торонто. Он говорит, что срочно консультировался с генералом, и они решили, что Билл должен при первой же возможности повидаться с миссис Даффодил Квентин. Вы в этом что-нибудь понимаете?

– Еще как, – с жаром сказал я.

– Ну хорошо.

– Билл все еще собирается лететь в Ванкувер? – спросил я.

– О да, насколько я знаю. В понедельник вечером, по-моему, чтобы успеть на скачки во вторник. Он сказал, что в среду снова вернется сюда.

Очень неудобная вещь – эта разница во времени.

– Канада – огромная страна.

– Пять тысяч пятьсот четырнадцать километров от берега до берега, назидательно сказала она.

Я засмеялся:

– Переведите это для меня в мили.

– Сами должны знать арифметику, молодой человек.

Позже я это сделал, любопытства ради – получилось три тысячи четыреста двадцать шесть миль с четвертью.

Она спросила, есть ли у меня еще вопросы, но я ничего не мог придумать и сказал, что буду снова звонить ей утром из Ванкувера.

– Спокойной вам ночи, – весело сказала она.

– Вам тоже.

– Ладно. – Но в голосе ее не было уверенности, и я сообразил, что ей, наверное, никогда не выпадает спокойная ночь.

– Ну, тогда приятных сновидений, – сказал я.

– Так лучше. Пока.

Как всегда, ответить она мне времени не дала. Вдали прогудел поезд для человека, привычного к странствиям, это один из самых заманчивых и соблазнительных звуков. И еще – гулкие гортанные сирены судов, отправляющихся в плавание. Если у меня и есть какое-то непреодолимое пристрастие, то не к приездам, а к отъездам.

Сверкая прожекторами в ярком послеполуденном солнечном свете, огромный желтый локомотив с приглушенным грохотом вкатился на станцию и медленно прополз мимо нас. В окошко выглядывал один из машинистов – из всей поездной бригады только они не ехали с нами бессменно от самого Торонто: на каждом перегоне железной дороги работают свои машинисты.

На станции Лейк-Луиз нет боковых путей, поэтому укороченный поезд, доставивший нас сюда, вернулся в Банф и простоял там те два дня, которые мы провели в горах. Джордж Берли, отвечавший за него, тоже уезжал. Теперь он вернулся уже с полным комплектом вагонов – как только поезд остановился на станции, его округлая фигура показалась в дверях, и он, спустившись на перрон, принялся радостно здороваться с пассажирами, словно со старыми друзьями, с которыми встретился после долгой разлуки.

В заметно приподнятом настроении все направились по своим уже привычным купе, а угрюмый квартет Лорриморов – к открытой площадке собственного вагона в самом хвосте поезда, но во всей картине это был единственный невеселый штрих. Нелл подошла и заговорила с ними, стараясь их приободрить.

Мерсер остановился, что-то ей ответил и улыбнулся, а остальные молча вошли в вагон. Стоит ли с ними так нянчиться, подумал я, благодарности все равно не дождешься. Но с Мерсером, с этим святым, который слеп ко всему на свете, нянчиться почему-то всегда хотелось.

Филмер поднялся в свой спальный вагон, и я видел через окно, как он устраивается у себя в купе. Как развешивает свои пиджаки, как моет руки самые обычные действия. "Как отличить хорошего человека от плохого? – подумал я. – Один стремится строить, а другой – наводить страх и разрушать. Но плохой человек может получать от жизни больше удовлетворения и радости, чем хороший, – такова уж горькая ирония судьбы".

Я дошел до вагона, где находилось мое купе, положил сумку и снял плащ, оставшись в привычной "ливрее". Только одну ночь остается мне пробыть официантом Томми. Один ужин, один завтрак. Жаль, подумал я: к Томми я уже порядком привязался.

Джордж прыгнул на подножку, когда поезд уже плавно тронулся, и с довольным видом ухмыльнулся, увидев меня.

– Повезло нам, что отопление в поезде работает, а? – сказал он.

– А что? – спросил я. – Тут очень тепло.

– Они никак не могли разжечь котел. – Казалось, он относится к этому как к веселой шутке. – И знаете, почему?

Я отрицательно покачал головой.

– Не было горючего.

Я с недоумением взглянул на него.

– Но ведь... Они же могли заправиться?

– И заправились, будьте уверены, – сказал он. – Только два дня назад залили полный бак, а? Когда мы прибыли в Банф. Или думали, что залили. Но когда мы посмотрели, из донного слива вытекали последние капли, а его открывают только изредка, когда надо промыть бак, а? – Он выжидательно посмотрел на меня весело блестящими глазами.

– Кто-то украл горючее?

Он усмехнулся:

– Либо слил его из бака, либо его вообще не заливали, а слив открыли, чтобы замести следы.

– И много горючего вылилось на землю? – спросил я.

– Вы не такой уж плохой детектив, да? Много.

– Что вы по этому поводу думаете?

– Я думаю, что его вообще не залили сколько нужно, – вероятно, ровно столько, чтобы мы могли отъехать подальше от Лейк-Луиз, и приоткрыли слив, чтобы мы подумали, будто все горючее случайно вытекло по дороге, а?

Только они просчитались. Слишком широко открыли слив. – В голосе его слышался смех. – Вот была бы история, если бы поезд остался без отопления в горах, а? Поморозились бы все лошади. Скандал!

– Вас это, кажется, не очень волнует.

– Но ведь этого не случилось, верно?

– Пожалуй, да.

– Мы все равно должны были заправляться снова в Ревелстоке, – сказал он. – Это здорово подпортило бы ваш грандиозный банкет, а? Но умереть никто бы не умер. Сомневаюсь даже, чтобы кто-нибудь обморозился, все-таки сейчас не январь. Температура здесь после захода солнца опускается ниже нуля, это будет довольно скоро, но дорога идет по долинам, не по горам, а? И потом в вагонах нет ветра.

– Но было бы очень неуютно.

– Очень. – Глаза его сияли. – Когда я уезжал из Банфа, там была такая суматоха – прямо осиное гнездо. Пытались выяснить, кто это сделал.

Меня все это привело в не столь беззаботное настроение, как его.

– А может что-нибудь еще случиться с поездом? – спросил я. – Например, вода в котле есть?

– Можете не волноваться, – успокоил он меня. – Воду мы проверили. До самого верхнего крана. Бак полон, как и положено. Котел не взорвется.

– А как насчет двигателя?

– Мы облазили каждый дюйм, а? Но горючее украл всего лишь какой-то обыкновенный жулик.

– Вроде того обыкновенного жулика, который отцепил вагон Лорриморов?

Он со скептическим видом задумался.

– Согласен, именно этот поезд мог особо заинтересовать психов, потому что шума из-за него получится больше, а только этого им и надо. Но связи между обоими происшествиями не видно. – Он усмехнулся. – Украсть могут что угодно, не только горючее. Однажды кто-то украл восемь этих голубых кожаных стульев из вагона-ресторана. Подъехал на машине, когда поезд отстаивался на запасном пути станции Мимико, в Торонто, подогнал фургон с надписью "Ремонт мебели" на борту и просто так погрузил туда восемь новеньких стульев, а?

Больше никто никогда их не видел.

Он взялся за бумаги, разложенные на столике, и я, расставшись с ним, направился в вагон-ресторан, но не прошел и двух шагов, как вспомнил про человека с костлявым лицом, достал его фотографию и вернулся к Джорджу.

– Кто это? – спросил он, слегка нахмурившись. – Да, по-моему, он едет этим поездом. Он был в Банфе, когда мы стояли на боковом пути... – Он задумался, пытаясь припомнить. – Сегодня днем, а? – вдруг воскликнул он. – Точно. Когда сцепляли поезд. Понимаете, лошадей привезли утром из Калгари с товарным составом – их вагон прицепили головным. Его оставили на боковом пути. Потом наш локомотив подобрал сначала вагон с лошадьми, потом вагоны с болельщиками... – Он снова задумался. – Этот человек – он был на перроне, рядом с поездом, стучал палкой в дверь вагона с лошадьми, из него вышла эта наша дамочка-дракон и спросила, что ему нужно, а он сказал, что должен кое-что передать конюху, который состоит при серой лошади, и дамочка-дракон велела ему подождать и привела этого конюха, только он сказал, что это не тот конюх, а? А этот конюх сказал, что тот конюх сошел в Калгари, и он вместо него, и тогда ваш человек с фотографии ушел. Я не видел, куда. То есть не поинтересовался.

Я вздохнул:

– Не видно было, что этот человек рассержен или что-нибудь в этом роде?

– Не заметил. Я пошел туда перед отправлением и спросил мисс Браун, все ли в порядке, и она сказала, что все. Сказала, что конюхи там, при своих лошадях, ухаживают за ними, и занимались этим весь день, и пробудут там до самого отправления. Все лошади у нее под хорошим присмотром, а? И конюхи тоже. К ней не придерешься, а?

– Нет.

Он протянул мне фотографию, но я сказал, чтобы он оставил ее у себя, и осторожно спросил, не может ли он, если у него найдется время, показать ее проводникам спального вагона для болельщиков, чтобы наверняка знать, не ехал ли этот человек среди пассажиров от самого Торонто.

– А что он такого сделал? Уже что-то успел?

– Запугал одного конюха до того, что он сбежал.

Джордж уставился на меня:

– Не такое уж страшное преступление, а? – Глаза его смеялись. – За это большой срок не дадут.

Я был вынужден с ним согласиться. Оставив его в приятных размышлениях о слабостях рода человеческого, я пошел в вагон-ресторан. По дороге я встретил своего приятеля – проводника спального вагона, который снова отдыхал в коридоре, глядя, как за окном сменяют друг друга заснеженные гиганты.

– Не часто мне приходится это видеть, – сказал он вместо приветствия.

– Обычно я не езжу дальше Виннипега. Здорово, правда?

Я согласился – это и в самом деле было здорово.

– В котором часу вы опускаете койки? – спросил я.

– В любое время после того, как все пассажиры уйдут в ресторан. Сейчас половина у себя в купе – переодеваются. Я только что отнес двоим по лишнему полотенцу.

– Если хотите, я попозже помогу вам с койками.

– Правда? – Он был удивлен и обрадован. – Это было бы замечательно.

– Если вы сначала управитесь с теми купе, что в салон-вагоне, – сказал я, – то, когда будете проходить через вагон-ресторан, я пойду с вами, и мы сможем заняться этими.

– Вам необязательно это делать, вы знаете?

– Ничего, это приятное разнообразие после обслуживания столиков.

– А ваша сцена? – спросил он, понимающе улыбнувшись. – Как с ней?

– Она будет позже, – заверил я.

– Ну, тогда ладно. Большое спасибо.

– Не за что, – сказал я, прошел мимо закрытой двери Филмера, через тяжелые двери холодной, продуваемой ветром переходной площадки попал в жаркий коридор около кухни и наконец оказался в тесном тамбуре между кухней и залом для пассажиров, где Эмиль, Оливер и Кейти распаковывали бокалы для шампанского.

Я взял полотенце и принялся их протирать. Все трое заулыбались.

В шипящем жару кухни сцепились Ангус и Симона. Ангус попросил ее очистить целый таз сваренных вкрутую яиц, а она отказалась, заявив, что это входит в его обязанности. Эмиль с веселым удивлением поднял брови.

– Она становится все сварливее. Ангус – гений, а ей это не нравится.

Ангус, у которого руки мелькали, как всегда, с такой быстротой, что, казалось, их у него не меньше шести, еще раз доказал свою гениальность – за пять минут он приготовил несколько десятков маленьких бутербродов-канапе, разложил их по противням и сунул на десять минут в раскаленную духовку. На одном противне, сказал он, они с крабами и сыром бри, на другом – с курицей и эстрагоном, а на третьем – с сыром и беконом. Симона стояла подбоченившись и надменно задрав голову. Теперь Ангус уже совершенно ее игнорировал, отчего она злилась еще больше.

Пассажиры, как обычно, стали приходить в вагон-ресторан намного раньше назначенного часа, но ничего не имели против того, чтобы просто посидеть и подождать. Картины, сменявшиеся за окном, словно в театре, приковывали к себе взоры и сковывали все языки – до тех пор, пока на долины не упали длинные тени, и только вершины гор еще заливал меркнущий свет, но и они вскоре погрузились во тьму. Как всегда в горах, вечер наступил рано и быстро – в небе еще медлил слабый свет сумерек, а снизу, с земли, уже поднималась ночь.

"Как обидно, – жаловались Нелл почти все пассажиры, – что самые красивые места Канады поезд проезжает в темноте!" Расставляя бокалы для шампанского, я слышал, что в какой-то газете было написано – это то же самое, как если бы французы не зажигали свет в Лувре. Нелл сказала, что очень сожалеет, но график движения составляла не она, и выразила надежду, что хотя бы одну-две горы каждый успел увидеть в Лейк-Луиз. Так оно, конечно, и было. Большинство пассажиров совершило прогулку на ветреную вершину одной из них – Салфер-Маунтин – в четырехместных застекленных кабинках канатной дороги. Другие заявили: "Ни за что" – и остались внизу. Филмер, сидевший на этот раз с богачами – владельцами Красивого Жара, любезно сказал: нет, он не ездил на автобусную экскурсию, с него вполне хватило разминки в спортзале "Шато".

Филмер появился в вагоне-ресторане со стороны салона, а не из своего вагона, и на лице у него была нехорошая ухмылка, от которой у меня по спине побежали неприятные мурашки. Всякий раз, когда Джулиус Аполлон выглядел таким самодовольным, это наверняка предвещало какие-то неприятности.

Лорриморы пришли все вместе и сели за один стол; оба отпрыска выглядели так, словно готовы в любой момент взбунтоваться, а родители были мрачны. Ясно было, что Занте пока еще не удалось добиться, чтобы ее отец рассмеялся. Роза и Кит Янг сидели с владельцами Высокого Эвкалипта – Ануинами, а супруги "Флокати" – с хозяевами Уордмастера. Любопытно, подумал я, как тянет друг к другу владельцев лошадей – словно они принадлежат к какому-то тесному братству.

Может быть, и Филмер это понимал. Может быть, поэтому он и приложил столько усилий, чтобы попасть на этот поезд в качестве владельца: иметь собственную лошадь означало иметь прочное положение, реальный вес, власть.

Если это было то, к чему он стремился, он этого достиг. Мистера Джулиуса Филмера знал весь поезд.

Эмиль хлопал пробками шампанского. Ангус молниеносно выхватил из духовки свои истекающие соком горячие бутерброды, разложил их по подносам и извлек откуда-то, словно из воздуха, тонкие круглые гренки, на которых лежали ломтики яиц, к этому времени уже очищенных и нарезанных, с черной икрой, побрызганной лимонным соком. Мы небольшой процессией двинулись с кухни – Эмиль и я наливали шампанское, а Оливер и Кейти, умело орудуя серебряными сервировочными щипцами, раздавали тарелочки с закусками по выбору пассажиров.

Нелл, глядя на меня, беззвучно смеялась. Ну и пусть. Я с абсолютно невозмутимым видом наполнил ее бокал, а также бокал Джайлза, который сидел рядом с ней у прохода, готовый к своему выходу.

– Благодарю вас, – томно произнес Джайлз, когда его бокал был полон.

– Рад стараться, сэр, – ответил я. Нелл уткнулась в свой бокал, чтобы не расхохотаться, и сидевшие напротив нее пассажиры ничего не заподозрили.

Когда я дошел до Лорриморов, Занте заметно забеспокоилась. Я налил бокал Бемби и спросил Занте:

– А вам, мисс?

Она украдкой бросила на меня быстрый взгляд.

– Можно мне кока-колы?

– Конечно, мисс.

Я налил шампанского Мерсеру и Шеридану и пошел на кухню за кока-колой.

– Ты должен за нее заплатить, – отрывисто сказала Занте отцу, когда я вернулся.

– Сколько? – спросил Мерсер.

Я сказал, и он расплатился.

– Благодарю вас, – сказал он.

– Не за что, сэр.

Он выглядел каким-то задумчивым, вся его обходительность куда-то исчезла. Занте рискнула бросить на меня еще один боязливый взгляд и, по-видимому, успокоилась, убедившись, что я не собираюсь заводить разговор о нашей встрече над озером. Я ограничился лишь едва заметной почтительной улыбкой, которая не вызвала бы неодобрения даже у ее матери, заметь та ее; однако Бемби, как и Мерсер, казалась чем-то более обычного озабоченной.

Я перешел к следующему столику, надеясь, что ухмылка Филмера и мрачность Мерсера никак не связаны между собой, хотя и опасался, что именно так оно и есть. Сначала в вагоне-ресторане появился ухмыляющийся Филмер, а вслед за ним – мрачный Мерсер.

Когда канапе Ангуса были съедены до последней тающей во рту крошки и всем было налито по второму бокалу, торжественно вышел Зак и приступил к длинной заключительной сцене. Прежде всего, сказал он, следует сообщить, что после тщательного обыска номеров в "Шато" никаких следов драгоценностей Мейвис Брикнелл не обнаружено.

Пассажиры, с готовностью входя в свою роль, принялись выражать Мейвис свои соболезнования. Мейвис с благодарностью их принимала.

В вагон-ресторан сломя голову вбежал Рауль и яростно накинулся на Уолтера Брикнелла, который и без того сидел с обеспокоенным видом. Это уже слишком, громко заявил Рауль. Мало того, что Уолтер совершенно незаслуженно уволил его с должности тренера, – теперь он обнаружил, что Уолтер послал из "Шато" письмо в администрацию скачек, где говорилось, что его лошадь-Калькулятор – не будет выступать от его, Уолтера, имени и что Рауль не будет числиться ее тренером.

– Это несправедливо! – кричал он. – Я готовил лошадь к этим скачкам до последней минуты! Мы с ней выиграли для вас пять скачек. Вы ведете себя нечестно. Это черная неблагодарность. Я буду жаловаться в Жокейский клуб.

Уолтер сидел с каменным лицом. Рауль покричал еще немного, после чего Уолтер сказал, что может делать все, что пожелает: Калькулятор принадлежит ему. Если он вздумает продать лошадь... или подарить ее... это его право, и никому до этого дела нет.

– Вчера вы говорили, – крикнул Рауль, – что если бы у вас не было лошадей, если бы вы не могли выставлять их на скачки, вы бы покончили с собой! Так кончайте с собой! Вы ведь так и собирались сделать?

Все с удивлением и недоверием уставились на Уолтера.

Зак предложил Уолтеру объясниться. Уолтер сказал, что Зака это не касается. Нет, меня касается все, что происходит в этом поезде, сказал Зак.

– Будьте любезны, сообщите нам всем, – потребовал он, – кто теперь будет владельцем Калькулятора?

Нет, никто не имеет права его об этом спрашивать. Однако Мейвис, пребывавшая в полном недоумении, все же спросила. Он ответил ей грубостью, чем вызвал всеобщее недовольство. Поняв это, Уолтер сказал, что ничего не может поделать, он решил избавиться от Калькулятора, и поскольку лошадь принадлежит одному ему, а не Мейвис, она тут ни при чем: Мейвис расплакалась.

Донна вступилась за мать и принялась отчитывать отца.

– А ты молчи, – сердито сказал он ей. – Ты уже натворила достаточно бед.

Пьер обнял Донну за плечи и сказал Уолтеру, что нехорошо так разговаривать с дочерью. Он, Пьер, займет денег и отдаст часть того, что проиграл на ипподроме, а потом станет на этот раз действительно работать, откладывать деньги и выплачивать долги и никогда не позволит Донне взять ни цента у отца, а когда окончательно расплатится, они с Донной поженятся, и помешать им Уолтер никак не сможет.

– О, Пьер, – зарыдала Донна и уткнулась ему в грудь. Пьер, без пиджака, в белоснежной рубашке, обнял ее, стал гладить по голове и выглядел очень мужественным, благородным и заботливым. Зрители одобрительно зааплодировали.

– О господи, – услышал я рядом голос Кейти. – Правда, он молодец?

– Конечно.

Мы смотрели представление из полутемного тамбура возле кухни, и все, кто меня больше всего интересовал, как назло, сидели ко мне спиной. Шея Филмера, находившегося неподалеку от меня, окаменела от напряжения, а Кит Янг, сидевший за следующим столиком, невольно вскочил на ноги, услышав, как Рауль предлагает Уолтеру покончить с собой, но потом медленно, словно нехотя, сел на место, и Роза стала что-то быстро ему говорить. Мерсер сидел в самой середине вагона, у правой стенки, опустив голову и не глядя на актеров. Но не слышать их он не мог: они не жалели голосовых связок, чтобы было слышно в самых дальних уголках вагона.

Мейвис принялась за Уолтера – сначала она сердилась, потом начала его упрашивать, а потом сказала, что теперь ей самое время уйти, потому что он, очевидно, уже совершенно с ней не считается. Она приготовилась уходить.

Уолтер, уязвленный до глубины души, тихо сказал ей что-то такое, отчего она остановилась как вкопанная.

– Что?! – переспросила она.

Уолтер снова что-то пробормотал.

– Он говорит, что его шантажируют! – громко сказала Мейвис. – Как можно шантажом заставить человека лишиться лошади?

Филмер, прижатый к левой стенке вагона Ануинами, занимавшими места у прохода, сидел выпрямившись, словно к спине его был привязан железный прут.

Мерсер повернул голову и пристально посмотрел на Уолтера. Он сидел спиной к Филмеру, и я подумал – не сел ли он так нарочно, чтобы не видеть своего недавнего приятеля. Рядом с ним был Шеридан, а напротив – Бемби. Занте уселась напротив брата, тоже у прохода. Лица обеих женщин были мне хорошо видны, но мне нужно было видеть лицо мужчины. Вероятно, лучше было бы, если бы я смотрел из дальнего конца вагона, но, с другой стороны, они могли бы заметить, как я наблюдаю – не за актерами, а за ними.

Уолтеру пришлось вслух признать – да, его шантажируют, и именно потому, что это шантаж, он не может сказать, о чем идет речь. Он категорически отказывается вести дальнейшие разговоры на эту тему. У него были достаточно веские причины, и он просит оставить его в покое – он и так уже зол и расстроен тем, что лишился своей лошади.