Текст книги "На полголовы впереди"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– А тот человек сказал, что это сделал ты?

– Он сказал, что меня за это посадят в тюрьму. "В тюрьме с парнями вроде тебя делают всякие скверные штуки", – так и сказал. – Он содрогнулся.

– Я знаю, делают. И говорит: "Не хочешь же ты подцепить СПИД? А ты его подцепишь, когда попадешь в тюрьму, такой смазливенький мальчик..."

В этот момент он выглядел каким угодно, но только не смазливеньким.

– И что дальше?

– Ну, я... я... – Он сделал судорожный глоток. – Я сказал, что ничего такого не делал, это не я... А он снова говорит, что я попаду в тюрьму и подцеплю СПИД, и еще раз повторил, и еще раз... И я сказал ему... Я сказал ему...

– Что сказал?

– Она хорошая баба, – плачущим голосом произнес он. – Я не хотел...

Он меня заставил...

– Это миссис Квентин отравила свою лошадь? – спросил я осторожно.

– Да, – ответил он с несчастным видом. – Нет. Понимаете... Она дала мне тот пакет с каким-то лакомством... это она сказала, что там лакомство... и велела дать ее лошади так, чтобы никто не видел... Понимаете, за той ее лошадью смотрел не я, у нее был другой конюх. И я дал ее лошади это лакомство, вроде как незаметно... и у нее началась колика, ее раздуло, и она издохла... Ну, я спросил ее, уже потом. Я так перепугался... Но она сказала, что это ужасно, она не думала, что у ее любимой лошади будет колика, и давай никому об этом не скажем, и выдала мне сто долларов, а я не хотел... я не хотел, чтобы меня обвинили, понимаете?

Конечно, я понимал.

– И что сказал этот человек, когда ты рассказал ему про то лакомство?

– спросил я.

Ленни казался совершенно раздавленным.

– Он ухмыльнулся, как акула... все зубы показал... и говорит – если я хоть кому-нибудь про него скажу... он уж позаботится, чтобы я... чтобы я... подцепил СПИД, – закончил он шепотом.

Я вздохнул:

– Это вот так он пригрозил тебя убить?

Он слабо кивнул, как будто у него больше не осталось сил.

– Как он выглядел? – спросил я.

– Похож на моего отца. – Он помолчал. – Я всегда ненавидел отца.

– И говорил, как твой отец? – спросил я.

Он мотнул головой:

–Он не из англичан.

– Канадец?

– Или американец.

– Ну что ж, – сказал я. Больше спрашивать было не о чем. – Я позабочусь о том, чтобы ты не подцепил СПИД. – Я немного подумал. – Оставайся в вагоне, пока мы не прибудем в Калгари. Мисс Браун попросит кого-нибудь из конюхов принести сюда твою сумку. Этот вагон отцепят от поезда, а лошадей на грузовиках перевезут в какую-то конюшню, они пробудут там два дня. Все конюхи поедут с ними, – вероятно, тебе это известно. Ты поедешь вместе с остальными конюхами. И не волнуйся. Кто-то придет за тобой, заберет тебя и приведет другого конюха для Ледника. – Я остановился, чтобы посмотреть, понимает ли он, что я говорю, но он, кажется, все понял. – Куда ты хочешь поехать из Калгари?

– Не знаю, – уныло ответил он. – Мне надо подумать.

– Ладно. Когда этот кто-то придет за тобой, тогда и скажешь ему, куда хочешь ехать.

Он посмотрел на меня с некоторым недоумением:

– А почему вы со мной возитесь?

– Не люблю, когда на кого-то наводят страх.

Он содрогнулся:

– Мой отец на всех наводил страх... и на меня, и на маму... А потом кто-то ткнул его ножом, убил его... Так ему и надо. – Он помолчал. – Тем людям, на кого он наводил страх, никто никогда не помогал. – Он снова помолчал, не в силах произнести непривычное слово, а потом все же выдавил из себя:

– Спасибо.

Томми вернулся в вагон-ресторан в галстуке и застегнутым на все пуговицы. Зак как раз заканчивал сцену, в которой старого Бена, конюха, который выпрашивал у Рауля деньги на вокзале в Торонто, привели из той части поезда, где ехали болельщики, чтобы он дал разоблачающие (и ложные) показания против Рауля – будто бы тот подсыпал что-то лошадям Брикнеллов. Рауль категорически отвергал обвинение, ухитряясь при этом выглядеть воплощением добродетели и в то же время, возможно, виновным. Общие симпатии склонялись на сторону Рауля, потому что нытье Бена всех раздражало, а Зак заявил, что вечером в отеле "Шато" появится "самый важный свидетель", который даст "решающие показания". "Против кого?" – спросили сразу несколько человек. "Придет время – сами увидите", – таинственно ответил Зак, удаляясь в коридор.

Эмиль, Оливер, Кейти и я накрыли столики к обеду и стали подавать первое, второе и третье. Филмер так и не появился, но Даффодил пришла, все еще расстроенная и сердитая, как и за завтраком. Выяснилось, что она уже уложила чемодан и непоколебимо стоит на своем – в Калгари она сойдет. Похоже было, что никто не смог добиться от нее, в чем, собственно, дело, и все больше пассажиров склонялись к мнению, что это любовная ссора.

Осторожно разливая вино, я внимательно прислушивался, но заманчивая перспектива провести два дня в горах занимала всех больше, чем горести Даффодил.

Когда на пустынном горизонте показались острые белые иголочки небоскребов Калгари и все наперебой принялись указывать на них друг другу, я сказал Эмилю, что постараюсь успеть к мытью посуды, и сбежал через весь поезд к Джорджу.

– Можно будет в Калгари позвонить из поезда по кредитной карточке?

– Да, можно.

Когда поезд замедлил ход, он указал мне на телефон и сказал, что в моем распоряжении пятьдесят минут. Сам он, как обычно, будет находиться около поезда и наблюдать за высадкой. Я дозвонился до миссис Бодлер, голос которой звучал, как у беззаботной шестнадцатилетней девушки.

– Ваша фотография уже в пути, – сказала она без всяких предисловий. Но в Калгари она не поспеет. Сегодня к концу дня кто-то поедет на машине из Калгари в Лейк-Луиз, и он передаст ее этой вашей мисс Ричмонд.

– Замечательно, – сказал я. – Спасибо.

– Но про те цифры от Вэла Коша, к сожалению, ничего не слышно.

– Ну, ничего не поделаешь.

– Что-нибудь еще? – спросила она.

– Да. Мне надо поговорить с самим Биллом.

– Какая жалость. А мне наши разговоры доставляли такое удовольствие.

– О, простите, пожалуйста... Мне тоже. Только тут надо не просто что-то передать или получить ответ. Это дело долгое... и сложное.

– Мой дорогой, не надо извинений! Десять минут назад Билл был все еще в Виннипеге. Я сейчас же ему позвоню. Вы знаете свой номер?

– Хм... Да. – Я продиктовал ей номер с таблички на телефонной трубке.

– И скажите ему, пожалуйста, что чем скорее, тем лучше.

– До следующего разговора, – сказала она и положила трубку.

Я с нетерпением прождал напрасно десять минут, и только тогда телефон зазвонил. В рубке послышался густой бас Билла:

– Где вы?

– В поезде, стоим у вокзала в Калгари.

– Мама сказала, что это срочно.

– Да, но в основном потому, что этот сетевой телефон стоит в купе главного кондуктора и работает только в городах.

– Понял, – ответил он. – Выкладывайте.

Я рассказал ему, что Даффодил собирается сойти, и о паническом состоянии Ленни, о том, чего не говорит она и что сказал он.

– Я правильно вас понял? – переспросил наконец Билл Бодлер. – Этот Ленни Хиггс сказал, что Даффодил Квентин заставила его подложить что-то в корм ее лошади, отчего у лошади началась колика, и она издохла?

– Есть все основания предположить, что одно было причиной, а другое следствием, однако это недоказуемо.

– Да. Было проведено вскрытие, и никто не мог понять, почему случилась колика. Это у нее издохла уже третья лошадь. Страховщики заподозрили неладное, но выплатить страховку им пришлось.

– Ленни говорит, будто она сказала, что никогда не сделала бы ничего плохого своим любимым лошадям, но дала ему сто долларов, чтобы он молчал.

Билл что-то проворчал под нос.

– Но, возможно, это потому, что у нее уже издохли две лошади, и она боялась, что все подумают именно то, что и так подумали.

– Возможно, – сказал он. – Так что мы имеем сейчас?

– Судя по прежнему опыту, – сказал я, – я бы предположил – но это только догадка, – что прошлой ночью, после полуночи, наш объект сообщил Даффодил, что ее конюх уже проговорился и все повторит публично, когда ему велят, и что он позаботится о том, чтобы ее по меньшей мере лишили допуска на скачки, если она не продаст ему... или не отдаст ему даром свою оставшуюся долю в Лорентайдском Леднике.

– Конечно, вы знаете его лучше, чем я, – мрачно сказал он, – но в общем я думаю, что вы, возможно, правы. Только ведь мы узнаем это наверняка, если он подаст заявку о перерегистрации лошади на свое имя перед скачками в Ванкувере, верно?

– Хм-м... да, – согласился я. – Но вот если вы – то есть Скаковой комитет провинции Онтарио – сочтете возможным допустить, что Даффодил, может быть, не так уж виновата в этой истории с ее лошадьми... и, конечно, вы знаете ее лучше, чем я, но мне кажется, что она, может быть, не такая уж злоумышленница, скорее просто дура... я хочу сказать, что в ней есть что-то ребяческое, хоть ей и пятьдесят... и многие думают, что обманывать страховые компании не так уж зазорно, иногда это делают вполне уважаемые люди... и ведь все три лошади рано или поздно все равно бы издохли, верно? В общем, я ее не оправдываю, если она виновна, а только объясняю, как это могло бы выглядеть с ее точки зрения...

– Похоже, вы очень хорошо ее знаете.

– Э-э... Я всего только... ну, подметил кое-что.

– Хм-м... Вэл Кош говорил мне, что вы очень наблюдательны, – сухо сказал он.

– Так вот... Я... я не знаю, как вы к этому отнесетесь, но я подумал – если бы мы вроде как увезли тайком Ленни Хиггса, чтобы до него не могли добраться и ему угрожать и чтобы он не представлял угрозы для Даффодил, и если бы вы могли как-нибудь довести до ее сведения, что Ленни Хиггс исчез с горизонта и больше не проговорится... если бы ваша совесть позволила вам это сделать... то ей не надо будет расставаться со своей долей, и мы разрушим хотя бы один из гнусных планов нашего объекта. А ведь в этом и состоит мое задание, верно?

Он сделал долгий выдох, словно хотел присвистнуть. Я молча ждал.

– Ленни Хиггс все еще в поезде? – спросил он через некоторое время.

– Если он не ударится в панику, то поедет вместе с остальными конюхами и лошадьми в конюшню, где их разместят. Я сказал ему, что кто-то заберет его, будет за ним присматривать и выдаст ему бесплатный билет, куда он захочет.

– Но подождите...

– Это самое меньшее, что мы можем сделать. Но я думаю, что надо пойти и дальше – точно знать, где именно он будет, даже найти ему там работу, потому что, возможно, теперь нам понадобится, чтобы он дал показания против человека, который его запугивал. И если вы сможете послать кого-нибудь, чтобы его выручить, пусть ваш человек возьмет с собой фотографию, которую вы для меня напечатали, потому что я почти уверен – это тот самый, кто его запугивал. Если так, то Ленни непременно наложит полные штаны и станет как шелковый.

Глава 14

Когда я вернулся на кухню, оставалось еще, как это ни печально, довольно много немытой посуды, и я, чувствуя себя несколько виноватым, принялся помогать, но при этом то и дело выходил в зал ресторана за бокалами и скатертями, чтобы видеть, что происходит за окнами. Даффодил, которую сопровождали Нелл, Роза и Кит Янг (он нес два ее чемодана), с помощью вокзальных носильщиков спустилась из вагона на перрон и медленно побрела к зданию вокзала. Ее кудряшки были, как обычно, лихо взбиты высоко вверх, но плечи под шиншиллами понуро сутулились, и когда я на мгновение увидел ее лицо, то подумал, что она похожа скорее на несчастного ребенка, потерявшегося в толпе, чем на суровую женщину, жаждущую мести. Нелл заботливо помогала ей, Роза Янг всячески утешала, а Кит Янг шел рядом с мрачным видом.

– Вы будете вытирать бокалы или нет? – сердито спросила Кейти.

Эта миловидная женщина, обычно веселая и расторопная, заметно устала.

– Буду, но только с перерывами, – ответил я.

Ее минутное раздражение тут же прошло.

– Так кончайте свой перерыв и принимайтесь за дело, а то я не успею сходить на вокзал до отправления.

– Ладно, – сказал я и старательно вытер несколько бокалов.

Кейти хихикнула:

– И долго вы будете продолжать эту комедию?

– Наверное, до самого конца. – А когда ваш эпизод?

– А, в этом-то и загвоздка, – сказал я. – В самой последней сцене.

Так что придется мне вытирать посуду до самого Ванкувера.

– Так вы и есть убийца? – спросила она подсмеиваясь.

– Безусловно, нет.

– В прошлый раз, когда актер выдавал себя за официанта, он и оказался убийцей.

– Убийца, – сказал я, – это тот пассажир, которому вы приносите самые лучшие порции. Одинокий мужчина приятной наружности, который со всеми так любезен.

Она широко раскрыла глаза:

– Он же владелец!

– Он актер. И смотрите, не выдайте его.

– Конечно, нет. – Но у нее на лице появилось мечтательное выражение, словно я сообщил ей какую-то хорошую новость. Мне не хотелось ее разочаровывать, объяснив, что ни у нее, ни у какой другой девушки нет ни малейших шансов завоевать сердце великолепного Джайлза, – скоро она убедится в этом сама.

Покончив наконец с уборкой, Кейти улизнула, чтобы предаться радостям жизни на вокзале, а я вместо нее помог Эмилю и Оливеру запереть в шкафы наше имущество: когда все высадятся в Лейк-Луиз, поезд опять простоит два дня на боковом пути, темный и холодный, до тех пор, пока не настанет время отправиться в последний перегон – к Тихому океану.

В Калгари лишь часть пассажиров решила, так сказать, высадиться на берег, да и те, кто ходил на вокзал, вскоре стали возвращаться. Среди них были и супруги Янг. Филмер не показывался, и тот костлявый человек тоже.

Ресторан снова наполовину заполнился людьми, которым больше нравилось сидеть здесь, и от них я услышал, что вагон с лошадьми без всяких происшествий отцепили от поезда, и наш локомотив куда-то его повез, так что теперь мы на время остались без тяги.

Из их разговоров я узнал, что поезд, стоящий через три пути от нашего, и есть "Канадец", который прибыл по графику – через тридцать пять минут после нас. Его пассажиры, как и наши, разминались, прохаживаясь по перрону.

Похоже было, что теперь все считают "Канадец" уже не врагом, а другом, нашим двойником и спутником. Пассажиры обоих поездов болтали друг с другом и обменивались впечатлениями. Главные кондукторы стояли рядом и о чем-то беседовали.

Поезд тряхнуло – это вернулся и был прицеплен наш тепловоз. Вскоре мы были уже в пути, и пассажиры толпой хлынули на застекленный второй этаж салон-вагона, чтобы наслаждаться зрелищем гор.

Среди тех, кто прошел туда через вагон-ресторан, к некоторому моему удивлению, оказался и Филмер, а сразу за ним шла Нелл, которая из-за его плеча увидела меня и сказала:

– Джордж Берли просил кое-что вам передать.

– Прошу прощения, мисс, – прервал ее я и отступил подальше в промежуток между столиками, чтобы пропустить Филмера. – Сейчас к вам подойду.

– Что-что?

Она была немного озадачена, но остановилась и тоже отступила в сторону, чтобы пропустить тех, кто шел позади нее. Филмер прошел мимо, не останавливаясь и не обратив никакого внимания ни на меня, ни на Нелл, и, когда его спина была уже далеко и он не мог нас слышать, я вопросительно повернулся к Нелл.

– Случилась какая-то путаница, – сказала она, стоя напротив меня, по другую сторону столика. – Кажется, когда Берли вернулся с вокзала к себе в купе, у него звонил телефон – какая-то женщина хотела поговорить с неким мистером Келси. Джордж Берли просмотрел свои списки и сказал, что в поезде нет никакого мистера Келси. Тогда эта неизвестная попросила его передать то, что она скажет, мне, что он и сделал.

Это наверняка была миссис Бодлер, подумал я: больше никто номера телефона Берли не знает. Самого Билла никак не могли принять за женщину. Неужели его секретарша?.. Боже упаси.

– И что нужно было передать? – спросил я.

– Я не уверена, что мы с Джорджем ничего не перепутали. – Она нахмурилась. – В этом нет никакого смысла, но... Вот: ноль-сорок девять. Это и нужно было передать – ноль-сорок девять, и все. – Она посмотрела на меня. Но вас, по-моему, это здорово обрадовало.

Однако в то же время мне было не по себе при мысли о том, что еще немного – и это услышал бы Филмер.

– Да... Вот что, – сказал я. – Пожалуйста, никому про это не говорите и сами забудьте, если можете.

– Не смогу.

Я лихорадочно пытался придумать какое-нибудь, пусть не правдоподобное, но хотя бы осмысленное объяснение.

– Речь идет о границе между Канадой и Штатами, – сказал я. – Она проходит по сорок девятой параллели.

– А, ну да. – Похоже, это ее не очень убедило, но она решила не углубляться в подробности.

– Сегодня вечером, – сказал я, – кто-то доставит в "Шато" письмо, адресованное вам. В нем будет фотография. Это для меня, от Билла Бодлера.

Постарайтесь сделать так, чтобы я его получил, ладно?

– Хорошо. – Она заглянула в свою папку. – Я вообще-то хотела поговорить с вами о том, где вас разместить. – Мимо нас прошли несколько пассажиров, и она подождала, пока они скроются. – Поездная бригада остановится в служебном флигеле "Шато", а актеры – в самом отеле. Что вы предпочитаете? Я должна составить список.

– Наши пассажиры тоже остановятся в отеле?

– Наши – да, но не болельщики. Они все сходят в Банфе. Это городок не доезжая Лейк-Луиз. А все владельцы будут жить в "Шато". И я тоже. Что вы предпочитаете?

– Жить с вами, – ответил я.

– А серьезно?

Я немного подумал:

– А нет еще какого-нибудь места?

– Там есть что-то вроде поселка при станции, километрах в полутора от самого "Шато", но это всего несколько лавок, и в такое время года они уже закрываются на зиму. В горах много чего уже закрыто. – Она помолчала. "Шато" стоит отдельно, на берегу озера. Там очень красиво.

– Большой этот отель? – спросил я.

– Огромный.

– Ладно. Рискну остановиться там.

– А чем вы рискуете?

– Тем, что меня разоблачат. Сорвут с меня жилет.

– Но ведь там вам не нужно будет ходить в жилете, – заверила она меня.

– Нет, не нужно будет... Это образное выражение.

Она приготовила папку и ручку.

– Томми Титмус, – сказал я.

Она усмехнулась.

– Т.Титмус, – повторила она, записывая. – Правильно?

– Прекрасно.

– Кто же вы такой на самом деле?

– Потерпите – со временем узнаете.

Она сердито взглянула на меня, но ничего не сказала, потому что кто-то из пассажиров подошел к ней с какими-то вопросами, и я отправился вперед, в салон-вагон, чтобы посмотреть, насколько прочно засел там Джулиус Аполлон. По дороге я размышлял, чем грозит мне попытка залезть в его портфель и не лучше ли неукоснительно выполнить приказ – не подвергаться риску попасть под арест. Если бы генерал не надеялся, что я загляну в портфель, он не стал бы сообщать мне номер. Но если я полезу в портфель и меня за этим застанут, вся операция провалится. Однако Филмера нигде не было видно.

Стоя на верхней ступеньке лестницы, я снова оглядел ряды затылков под застекленной полукруглой крышей. Но густого черного, аккуратно приглаженного ежика с легкой проседью среди них не оказалось. Были лысые, светловолосые, растрепанные и причесанные, но Филмера не было.

Не было его ни в салоне внизу, ни в баре, где, как обычно, засели игроки в покер, не обращая внимания на пейзажи. Остался только вагон Лорриморов... Наверное, он там, с Мерсером, Бемби и Шериданом. Занте сидела с Розой и Китом Янг, глядя, как все ближе подступают к нам далекие белые пики под безоблачным небом.

Я нерешительно пошел назад, к купе Филмера, размышляя о том, почему мне так не хочется туда входить – из разумной осторожности или же просто из страха, и подозревая, что второе ближе к истине.

Но мне все равно придется туда войти, подумал я, потому что иначе я буду без конца жалеть, что этого не сделал. Двойка с минусом, навсегда вписанная в дневник. Еще выходя из ресторана и направляясь по коридору мимо кухни, я уже чувствовал, что задыхаюсь, что у меня лихорадочно бьется сердце, и это никак не вселяло уверенности. С пересохшим горлом я миновал холодную переходную площадку между вагонами, открыв дверь и снова закрыв ее за собой, – каждый шаг все больше приближал минуту, когда я переступлю грань, чреватую опасностью.

Купе Филмера было первым в спальном вагоне, который шел сразу за кухней. Я с огромной неохотой повернул за угол, вступил в коридор и только собирался взяться за ручку двери, когда проводник спального вагона, в точности в такой же форменной одежде, как и моя, вышел из своего купе на другом конце вагона, увидел меня, помахал рукой и направился в мою сторону.

С трусливым чувством облегчения я медленно пошел ему навстречу. "Привет!" – сказал он и спросил, как дела.

Это был тот самый, уже знакомый мне проводник, который рассказал мне, что Филмер завтракал у себя один, и показал, как складывать и раскладывать кресла и койки. На его попечении, кроме вагона, где мы находились, были еще три купе в салон-вагоне, в том числе и купе Даффодил. До вечера оставалось еще много времени, делать ему было нечего и хотелось поболтать, так что отделаться от него, чтобы заняться своим постыдным делом, я никак не мог.

Он принялся рассказывать про Даффодил и про то, какой беспорядок она оставила после себя в купе.

– Беспорядок?

– Если хотите знать, – сказал он, кивнув, – у нее в чемодане была бутылка водки... Осколки по всему купе. От водочной бутылки. И зеркало над умывальником – вдребезги. Повсюду битое стекло. Я думаю, она запустила бутылкой в зеркало – разбила и то и другое.

– Вот была вам морока все это убирать, – сказал я.

Он удивленно посмотрел на меня:

– Ничего я не убирал. Там все, как было. Пусть Джордж посмотрит. – Он пожал плечами. – Не знаю, может быть, компания предъявит ей счет. Я не удивлюсь.

Он посмотрел через мое плечо на кого-то, кто входил в вагон из ресторана, и сказал:

– Добрый день, сэр.

Ответа не было. Я обернулся и увидел спину Филмера, который входил в свое купе.

Господи боже, подумал я в ужасе. В эту минуту я был бы как раз там, с раскрытым портфелем в руках, и читал бы его бумаги. Мне стало нехорошо.

Я скорее почувствовал, чем увидел, что Филмер снова вышел из купе и направился к нам.

– Могу я чем-нибудь вам помочь, сэр? – спросил проводник, шагнув мимо меня в его сторону.

– Да. Что нам делать со своими вещами в Лейк-Луиз?

– Предоставьте это мне, сэр. Мы соберем все чемоданы и отвезем их в "Шато". Вещи будут доставлены в ваш номер в "Шато", сэр.

– Хорошо, – сказал Филмер и снова удалился в свое логово, закрыв за собой дверь. Если не считать мельком брошенного взгляда, который пришелся примерно на уровне моей поясницы, то он на меня вообще не смотрел.

– То же самое мы проделали с вещами в Виннипеге, – покорно сказал проводник. – Они могли бы уже привыкнуть.

– Может быть, к Ванкуверу привыкнут.

– Ну да.

Через некоторое время я расстался с ним, пошел к себе в купе, сел, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и возблагодарил за свое спасение всех ангелов-хранителей на небесах, и особенно – ангела в желтом жилете проводника спального вагона.

За окном горы, которые еще недавно только виднелись вдали, уже приблизились вплотную. Скалистые склоны, поросшие высокими стройными соснами, спускались к самым рельсам, которые шли вдоль извилистой долины Роу-Ривер.

На макушках многих телеграфных столбов, словно шляпы, возвышались неряшливые нагромождения сучьев – ничего подобного я еще не видел. Один из пассажиров сказал, что это гнезда цапель и что на макушках столбов устроены специальные площадки, чтобы им было удобнее. Храбрые птицы, подумал я: гнездятся так близко к грохочущим поездам. То-то развлечение для птенчиков дух захватывает.

Мы замедлили ход. Колеса уже не стучали наперебой, как в прериях, поезд кряхтя полз в гору. Понадобилось два часа, чтобы проехать сто десять километров от Калгари до Банфа. Когда мы остановились там, в широкой части долины, вдруг стало видно, что покрытые снегом пики уже обступили нас со всех сторон высоким, неровным сверкающим кольцом, – над толпящимися у подножия лесистыми холмами-придворными возвышались в неприкрытом скалистом величии настоящие горы. Я в полной мере ощутил знакомое большинству людей непреодолимое очарование таинственных ледяных вершин и поймал себя на том, что, забыв про Филмера, от всей души радостно улыбаюсь.

В Калгари было довольно тепло – говорили, что это благодаря ветру, который дул с гор, – но в Банфе, как и следовало, стоял холод. Наш тепловоз, пыхтя, растащил поезд надвое – всю головную часть с болельщиками он отвел на боковой путь и вернулся за вагонами, отведенными для владельцев: тремя спальными, рестораном, салоном и вагоном Лорриморов. Этот остаток поезда, ставший короче и намного легче, на хорошей скорости поднимался в гору еще три четверти часа и наконец торжествующе подкатил к бревенчатому зданию станции Лейк-Луиз.

Пассажиры весело высаживались на перрон, дрожа от холода даже в пальто после теплых вагонов, но полные радостного предвкушения. Про Даффодил никто и не вспоминал. Все вереницей потянулись в ожидавший на станции автобус, а чемоданы в это время грузили в отдельный фургон. Я вопреки всему надеялся, что Филмер предоставит точно так же распорядиться и его портфелем, но, когда он сошел с поезда, портфель был крепко зажат в его руке.

Я предупредил Нелл, что километр с небольшим от станции до отеля пройду пешком, чтобы появиться там только тогда, когда всех разместят и в вестибюле никого не останется. Она сказала, что я мог бы добраться туда на автобусе, предназначенном для поездной бригады, но я поручил свою сумку ее заботам и в сером форменном плаще, застегнутом доверху, отправился в путь, наслаждаясь свежим холодным воздухом и предвечерним солнцем цвета "золото урожая". Когда я вошел в вестибюль огромного отеля, там толпились только вежливые японцы-молодожены, приехавшие сюда на медовый месяц, но не было ни Ануинов, ни Янгов, ни "Флокати".

Нелл беспомощно полулежала в кресле с таким видом, будто больше никогда уже не сможет собраться с силами, чтобы встать. Я подошел и сел рядом прежде, чем она успела меня увидеть.

– Всех устроили? – спросил я. Она глубоко вздохнула, даже не попытавшись шевельнуться.

– В люкс, который я забронировала для Лорриморов, за полчаса до нашего приезда поселили кого-то еще. Переселяться он не желает, администрация извиняться не хочет, и Бемби недовольна.

– Могу себе представить.

– Но с другой стороны, за спиной у нас с вами, – один из самых роскошных на свете пейзажей.

Я повернулся в кресле и посмотрел назад поверх спинки. За толпой японцев я увидел черно-белые горы, бирюзово-голубое озеро, зеленые сосны и наступающий на них ледник – все это было похоже на театральную декорацию, невероятно близкую и обрамленную оконной рамой.

– Ого! – сказал я, потрясенный.

– Вот так здесь всегда, и это никуда не исчезнет, – сказала Нелл через некоторое время. – Так же будет и завтра.

Я снова плюхнулся в кресло.

– Поразительно.

– Потому люди и приезжают сюда из поколения в поколение – чтобы это увидеть.

– Но я думал, что будет больше снега.

– К Рождеству все завалит по колено.

– У вас будет здесь свободное время? – спросил я.

Она покосилась на меня:

– Секунд пять здесь, секунд пять там, но почти никакой возможности для личной жизни.

Я вздохнул – ничего другого ожидать не приходилось. Она постоянно находилась в фокусе событий, в центре, вокруг которого вертелось все это путешествие, – всегда оставалась на виду, и любое ее движение было видно всем, словно под микроскопом.

– Ваш номер – в одном из "крыльев", – сказала она, протягивая мне карточку. – Вы должны только расписаться у портье и получите ключ. Ваша сумка должна быть уже там. В этом крыле разместили почти всех актеров. И ни одного владельца.

– А вас?

– Нет.

Она не сказала, где ее номер, а спрашивать я не стал.

– А где вы будете питаться? – спросила она после некоторого колебания. – То есть... вместе с актерами в их обеденном зале?

Я отрицательно покачал головой.

– Но не с владельцами?..

– У меня вообще жизнь одинокая.

Она вдруг пристально посмотрела на меня, и я с огорчением подумал, что этим было сказано слишком многое.

– То есть вы постоянно этим занимаетесь? – медленно произнесла она. Изображаете из себя кого-то другого? Не только в этом поезде?

– Нет, – улыбнулся я. – Я работаю в одиночку. Вот что я хотел сказать, больше ничего.

Она чуть поежилась:

– А когда-нибудь вы бываете самим собой?

– По воскресеньям и понедельникам.

– В одиночку?

– Ну... да.

В ее глазах, серых и спокойных, мелькнула лишь тень сочувствия.

– Незаметно, чтобы ваше одиночество так уж вас тяготило, – заметила она.

– Конечно, нет. Большей частью я сам на это иду. Но только не тогда, когда рядом такая заманчивая альтернатива, пусть даже защищенная папкой.

Ее щит в этот момент лежал у нее на коленях в бездействии. Она погладила его рукой, сдерживая смех.

– Завтра я сопровождаю автобус с пассажирами к леднику, – сказала она, отступая под прикрытие здравого смысла. – Потом на обед в Банф, потом на гору по канатной дороге.

– Желаю вам хорошей погоды.

– У Лорриморов персональная машина с шофером.

– А у кого-нибудь еще есть?

– Теперь, когда миссис Квентин сошла, – нет.

– Бедная старушка Даффодил, – сказал я.

– Бедная? – воскликнула Нелл. – Вы знаете, что она вдребезги расколотила зеркало у себя в купе?

– Да, слышал. А мистер Филмер едет с вами на автобусе?

– Пока не знаю. Он интересовался, есть ли здесь спортивный зал, – он любит тренироваться с гирями. В автобус будут пускать всех, кто захочет, я не знаю, кто там будет, пока мы не отправимся.

Хорошо бы посмотреть, как они будут отправляться, подумал я, но это будет трудно, потому что теперь все уже наполовину знают меня в лицо, и долго находиться рядом с ними, оставаясь незамеченным, я не смогу.

– Ануины спустились в вестибюль и направляются ко мне, – сказала Нелл, поглядев в сторону.

– Верно.

Я не спеша встал, отнес карточку, которую она мне дала, к портье и расписался в книге. Сзади до меня доносились голоса Ануинов, которые сообщали ей, что идут прогуляться по берегу и что это самое замечательное путешествие в их жизни. Когда я, получив ключ от своего номера, обернулся, они уже выходили через стеклянные двери в сад. Я снова остановился возле Нелл, которая теперь встала.

– Может быть, увидимся, – сказал я.

– Может быть.

Я улыбнулся ей:

– Если случится что-нибудь необычное...

Она кивнула:

– То вы в шестьдесят втором номере.

– А после Ванкувера? – спросил я. – Что потом?

– Сразу после скачек у меня забронировано место в самолете обратно в Торонто – красноглазый рейс.

– Что значит – красноглазый?

– Ночной.

– Так скоро?

– Откуда я знала, что мне не захочется уезжать?

– Ну, пока и на том спасибо, – сказал я.

– Не подумайте ничего такого, – степенно возразила Нелл. – И помните о своем скромном общественном положении.