Текст книги "Байки со «скорой», или Пасынки Гиппократа"

Автор книги: Диана Вежина

Соавторы: Михаил Дайнека
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Вот, к примеру, характерный эпизод. На ночь глядя моя давняя пациентка, интеллигентная пожилая дама с эзотерическими наклонностями, встретила меня потоком слез:

– Доктор, какой ужас, представляете! Сейчас по телевизору сказали, что через тридцать лет утонет всё: Франция, Голландия, Англия, а значит, Питер тоже. Что же будет, а, скажите, доктор?

А что тут скажешь? Разве что соврешь:

– Всё, наверно, не утонет, – говорю, – что–нибудь, возможно, и останется.

А дама о своем, не унимается:

– Магнитный полюс, говорят, уже в Канаде, географический теперь вообще исчез. Считается, что Англия всплыла, когда Атлантида утонула…

Я, конечно, утешаю пациентку как могу:

– Если Англия утонет, – говорю, – Атлантида, надо полагать, опять со дна всплывет. Англичанам будет, стало быть, куда переселиться.

Тут у дамы даже слезы высохли:

– Что вы, доктор, вы не понимаете! Знаете, зачем на самом деле НАТО на Сербию напало? Они же так заранее места в предгорьях занимают, когда на всех нас Мировой океан наступит, это факт!

Да, факты, как известно, вещь упрямая…

По мне же раньше сам собой наступит мировой пипец. А это, судя по всему, не за горами. И если срочно не оздоровить отечественное телевидение, то нацпроект «Здоровье» можно не реализовывать. Населения просто не останется. Точно ведь рванут места в предгорьях занимать.

Прости им, Боже! Они смотрят телевизор…

Ах, да. Еще один сюжет. По ящику такого не покажут. Неинтересно массам. Мелко. Пустяки.

Очередной звонок на наше отделение:

– Извините, – скромно говорят, – у нас тут старенькая бабушка в квартире. А участковый доктор к ней давно не приходил. А у старушки день рождения сегодня. Короче, «неотложечку» бы нам…

– А жалуется бабушка на что?

– Так я же говорю, что день рождения сегодня у нее. Просто «неотложечку» бы нам. ПОБАЛОВАТЬ БЫ БАБУШКУ!

Аминь.

Вот так мы и живем. А вы – вы улыбайтесь. Завтра станет хуже.

НТВ и доктор «скорой помощи»

Кстати, да – еще о телевидении.

Лет несколько назад компания НТВ–Петербург затеяла цикл передач. Что–то типа «Женских историй». О женщинах неординарных, талантливых и всяческим образом выдающихся.

Питер, как известно, город маленький, и у меня с редакторшей этой передачи оказалась общая знакомая. Как–то она обо мне обмолвилась, и редакторша активно воодушевилась: как! поэтесса (я автор пары сборников стихов)! на «скорой» работает! людей от смерти спасает! И тут же загорелась идеей сделать меня героиней одной из этих передач.

Надо сказать, мой образ у нее в воображении сложился и впрямь выдающийся: хрупкая женщина поэтической наружности с затуманенным вдохновением взором склоняется над изголовьем умирающего больного, возвращая его к жизни…

Красиво, аж спасу нет. Только вот ко мне всё это никакого отношения не имеет. Ни ко мне, ни к реальности. Но телевидение, доложу я вам, за свои заблуждения держится чрезвычайно стойко. В этом мне пришлось убедиться на собственной шкуре.

Приехала ко мне на работу съемочная группа. Во главе, понятно, режиссер – молоденькая восторженная девочка. И вот тут оно и началось.

Сначала им не понравилось, что облик у меня того…не слишком поэтический какой–то. А какой он должен быть к десяти часам вечера, когда я целый день без роздыху пахала? Или они рассчитывали, что я на работе если не стихи, то истории болезней гусиным пером при свечах пишу?

Ладно, в конце концов смирились они с тем, что Бог мне дал, и решили мое несовершенство антуражем подправить.

– Нам бы, – говорят, – руины какие–нибудь поживописнее и фонарь поскрипучее, а вы под ним на фоне машины «скорой помощи» свои стихи читать будете.

Ну, с руинами в Санкт–Петербурге не проблема, например на Лиговке у нас их пруд пруди, хоть снимай кино про апокалипсис. А тут как раз и вызов в те края удачно подоспел – дамочке бальзаковского возраста от водки дюже худо стало. Оживились телевизионщики, представили пресловутую пасторальку у изголовья пациентки – и полезли все в карету «скорой помощи».

А надо сказать, что дом, куда мы ехали, даже по меркам Лиговки – руина выдающаяся. Один бок выше, другой ниже, первый этаж расселен, на втором еще живут, на крыше деревце растет, а дверей в парадной и вовсе нет. И света нет. А лестница крутая и настолько уже исхоженная, что ногу на ступеньки только боком поставить можно. И посреди всего этого великолепия – огромная куча свежего, простите мне, дерьма. Петербург, культурная столица.

Девочку восторженную, которая всем этим цирком дирижировала, туда как–то не потянуло. А вот оператор со звукооператором за мной героически полезли. Я им русским языком объясняю, что в квартире им делать нечего, наши алкаши – народ отмороженный и от аппаратуры в два счета одни осколки оставят.

– Ладно, – отвечают, – мы только ваш вход и выход из квартиры снимем. А внутри звук запишем (и тут же микрофончик мне цепляют на халат), и потом этот звук на какую–нибудь романтическую картинку наложим.

Спорить я не стала, только предупредила, чтобы на лестнице поосторожней были – узко, опять–таки, ступеньки крутые, куча тут еще. Они меня обсмеяли – типа ребята крутые, с вертолета снимали, с парашюта снимали, что им эта куча? И пошли мы всем коллективом – впереди я на двенадцатисантиметровых шпильках, под мышкой папка, на плече кардиограф, в руке чемодан, в зубах сигарета, а за мною эти добры молодцы со всеми своими бебехами.

Молодцы на лестнице остались, я – в квартиру, как мне и положено. Вошла – и, очень мягко скажем, обомлела. Потому как моя «больная», в дупель пьяная, со стаканом в руке, на меня вызверилась и спрашивает: а х*ли ж ты пришла? Я ей прямо честно и ответила: а какого ж ты меня того же матерного слова вызвала? Она стаканом на меня махнула, по всей родословной обложила. Кыш, говорит, уйди, горячка белая.

Я в долгу, конечно, не осталась. Сама по родословной по ее вдоль–поперек прошлась и сверх того добавила. Выхожу – а оператор меня в кадр поймать пытается. Влево, вправо с камерой – поймал! Не столько, правда, меня, сколько ту самую кучу под ноги. И на ней же по всей лестнице проехался. Но камеру из рук не выпустил. Профессионал.

Профессионала отмывали долго. Все спиртовые салфетки из моего чемодана извели, к ларьку за минералкой дважды съездили. Романтики у телевизионщиков, конечно, поубавилось. И то – такой звукоряд ни на одну приличную картинку не наложишь…

Но народ от своего не отступил. Загнали меня под фонарь, и я им битый час стихи читала. Наконец угомонились и решили напоследок снять красоты ночного Питера из кареты «скорой помощи». Но только чтобы при этом внутри свет горел, а я бы с видом поэтическим то ли вирши на бланке истории болезни кропала, то ли алкогольный статус этой швабры описывала.

Операторы девочке объясняют – если в салоне будет свет гореть, то изнутри пейзажи не снять. А если будет темно, то весь мой томный облик незамеченным останется. Ругались, ругались – даже моего водителя достали. А надо сказать, что он примерно за год до того со мной в съемках уже участвовал. Тогда телеканал «Культура» о «Пасынках Гиппократа» большой сюжет снимал, а я туда как главная героиня романа попала.

Так вот, молчал мой водила суровый, молчал, а потом не выдержал:

– Слушайте, – говорит, – вот до вас «Культура» тут работала, так они за полчаса всё сняли. А до того еще голландцы целый фильм о Вежиной снимали, те за два часа легко управились. А с вами я уже четвертый час мотаюсь, а материала сняли – с гулькин член!

Энтэвэшники от потрясения заткнулись, за пять минут всё споренько досняли и рассосались в неизвестном направлении.

Передачу, кстати, я так и не увидела, поскольку телевизор не смотрю. Так что не знаю даже, что из этого всего в конечном счете вышло.

А что б ни вышло – толку–то с того…

А знакомая моя, которая меня в эту историю втравила, уверяет, что теперь кое–кого на НТВ от одного упоминания обо мне в конвульсиях трясет…

Впрочем же – и это тоже слава.

Другой–то всё равно уже не будет, надо полагать…А знакомая моя, которая меня в эту историю втравила, уверяет, что теперь кое–кого на НТВ от одного упоминания обо мне в конвульсиях трясет… Впрочем же – и это тоже слава. Другой–то всё равно уже не будет, надо полагать…

В поисках точки «джи»

Массовый снос крыш у нашего народонаселения…

Ладно, ладно, хорошо. Не стану повторять, самой уже наскучило. Я лучше о законе парных случаев на примере одного дежурства расскажу.

Штука это иррациональная, но статистически сугубо достоверная. Сама в очередной раз убедилась.

Дежурство началось с телефонного звонка. Очень стеснительная дама желала проконсультироваться непременно с врачом и непременно женского пола. И шепотом призналась, что они с сексуальным партнером два часа искали точку «джи» для достижения неземного удовольствия. Но вместо космического оргазма ей почему–то теперь больно мочиться. Я тоже шепотом посоветовала ей принять ношпу, а заодно утешила, что поиски пресловутой точки обычно ничем иным и не заканчиваются.

Замечу в скобках: эти поиски действительно ничем иным по большей части не заканчиваются, кроме как вульгарным асептическим циститом. Я это как специалист вам говорю, как лекарь и – ну, сами догадаетесь.

Наше многомудрое народонаселение располагает пресловутую точку в верхней части влагалища, на границе второй и заключительной его третей. То есть как раз там, где к наружной стенке влагалища практически вплотную примыкает мочевой пузырь с входящей в него парой мочеточников. Именуется сие аллантоисным треугольником, и в этом самом треугольнике, во–первых, легче всего возникают воспаления, а во–вторых и в главных, там скапливается весь высыпающийся из мочеточников песок. И если таковой песок имеется (а он как правило имеется), энергичная долбежка в это место животворящим органом приводит к результату м–м… не столько, скажем так, желаемому, сколько предсказуемому.

Кому–то, впрочем, и цистит оргазм.

В общем, тем, что не одна она такая, дамочка утешилась. Дальше началась обычная рутина. Тон все сутки задавали жертвы СМИ.

Насмотрелись наши не в меру впечатлительные граждане программ про страшный свиной грипп – и давай на «скорую» названивать. Истерики достойные плоды: подо–зрение на свиной грипп, контакт с подозрением на свиной грипп, подозрение на контакт с подозрением на свиной грипп. Ну, здесь закон парности случаев как будто ни при чем, хотя… Из почти трех десятков таких вызовов ровнехонько два случая подряд на грипп и вправду потянули.

Если утро началось с сексуально пострадавшей дамочки, то ночь – с концерта пострадавшего на том же фронте субъекта уже мужского пола.

Вызвало нас в полночь этакое молодое офисное чмо и прямо с порога возопило, что три дня назад оно имело любовь с дамой. А даму оно сняло не где–нибудь, а около Московского вокзала. А в процессе любви порвалось средство индивидуальной защиты. А после этого дама призналась, что у нее гепатит С. И теперь ему нужен экспресс–анализ и профилактика, причем немедленно, потому что жить ему осталось неделю.

Пытаюсь объяснить, что экспресс–анализ «скорая» ему сделать не может, а профилактикой волшебным средством под названием «спиодин» следовало озаботиться те самые три дня назад. Попутно вежливо интересуюсь, почему же жить ему осталось именно неделю.

В ответ молодой человек, брызжа слюной, принимается уличать меня в вопиющем невежестве. Оказывается, весь Интернет полон леденящих душу историй о фульминантном гепатите, убивающем больного за десять дней. Три дня уже прошло, и теперь мы на ночь глядя обязаны спасти его от неминучей смерти, иначе он нас затаскает по судам.

Ладно, по судам так по судам; как вы к нам, так и мы к вам. Дурачков не грех и поучить. Елейным голосом интересуюсь, как он за неделю думает успеть подать исковое заявление, а заодно – с чего это он взял, что у его прекрасной дамы только гепатит С? У тамошних жриц любви обычно полный букет, то есть гепатиты В, С, D, F и СПИД до кучи.

При столь неожиданном известии молодой человек рухнул в обморок, выдал судороги и натуральным образом обделался.

Привели мы этого новоявленного кадета Биглера (ежели кто помнит «Бравого солдата Швейка») в чувство и – поскольку на анализах и профилактике клиент по–прежнему настаивает – повезли его в инфекционную больницу Боткина. Не объяснять же ему, что из приемного покоя его всё одно пинком под зад выставят. Клиент всегда прав: если хо–чет за полночь с противоположного конца города до дома добираться, пускай проветрится. Будет время исковое заявление сочинить.

Естественно, врач приемного покоя, выслушав всю эту галиматью, послал его куда положено. То есть в поликлинику, анализы сдавать. И то через две недели, потому как раньше гепатит по определению проявиться не может. Так ведь клиент и здесь не успокоился: догнал нашу машину и буквально прицепился к ней, умоляя ввести вакцину, которая у нас, сволочей, как опять–таки всему Интернету известно, всегда ДЛЯ ЛИЧНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ имеется…

Прямо оттуда (помнится, я начала с закона парности случаев) попали мы опять на гепатит, но уже не на гипотетический, а на вполне состоявшийся, с циррозом и асцитом. Болящий с вечера принял слабительное, через положенное время ощутил позывы и – вызвал «неотложную». Я честно спросила, чем мой приезд заменит священный акт дефекации? Не проще ли было пойти и, пардон, погадить? Родственники на меня едва не с кулаками:

Доктор, да вы что? ЭТО ЖЕ ОПАСНО!!!

Не устаю удивляться чуду человеческой глупости.

А когда устану – профессию пора будет менять.

И боюсь, что этот день не за горами…

В общем, так мы с шутками и прибаутками катались до утра. С утра беру последний вызов – у молодой дамы приключились боли в животе. Пытаюсь выйти из поликлиники (наша «неотложная» при поликлинике находится) – дверь блокирована толпой чающих талончиков к специалистам. С шести утра чают, болезные.

Ладно, в двери кое–как протиснулась с кардиографом на плече, за мной мой сонный фельдшер с чемоданом. Глас народный из толпы:

Врачей–то пропустите!

И какой–то особо далеко продвинутый товарищ, нимало не стесняясь:

Да какие это врачи? Пособники смерти!!!

Повторюсь: как вы к нам, так и мы к вам. Я развернулась посмотреть на эту очередную жертву нашей журналистики, кардиограф на ремне описал дугу и четко угодил товарищу под дых. Не стану утверждать, будто это у меня случайно получилось. Гражданина натурально скрючило. Ну, извиниться я, конечно, извинилась, но на всякий случай всё–таки добавила:

Дядя, личико–то не стесняйся, покажи, чтоб я тебя запомнила!

Толпа, что характерно, резво поредела…

Ну а что до дамочки с болями в животе – полагаю, вы уже и сами догадались. Я так сразу же, с порога, на голубом глазу:

Вы не точку «джи», случайно, искали?

Дама, со священным трепетом:

Как вы узнали, доктор?!!

Как–как…

Вот так вот – см. выше – и узнала.

И кстати, да. Хотите верьте, не хотите доверяйте, но когда я эту вот рассказку села после смены записать – перегорела лампочка в моей настольной лампе. Бывает, пустяки, ввернула новую. Только дописала до конца – а лампочка опять перегорела. Закон, опять же, парных случаев. На деле, наяву. А вы мне – сказки, сказки…

Какие ж это сказки?

Это – жизнь.

Непридуманные диалоги Бонус–файл

О тридевятом царстве, тридесятом государстве… А впрочем, ну его. Не буду я сегодня сказок вам расска–зывать. Пускай больные сами говорят.

На вызове. «Ну–с, что у вас болит?» Больная, с этаким апломбом: «Вы врач, вот и решайте сами!» Врач (то бишь я, чего скрывать–то): «Ладно, хорошо. Тогда поступим как ветеринар с коровой». Больная, настороженно: «А это то есть как?» Я, ровным тоном: «Сделаем укол, но ежели к утру не полегчает – усыпим».

В игнор, друзья мои, деонтологию.

Вoт такой звонок на «неотложную». Баба заполошная звонит: «Здравствуйте, а мы переезжаем!» – «В добрый путь. А мы–то здесь при чем?» – «А у нас тут бабушка лежачая. Ее на носилках надо нести. А у нас носилок нет и тащить их некому!» – «Сочувствуем. Но мы–то здесь при чем?» – «Как при чем?! А бабушку нести?! Для чего же еще ваша «неотложная»?!!»

Диспетчерша дар речи утеряла и трубку старшему дежурному врачу передала. Мне–то что, за мной не заржавеет: «А может, – говорю, – вам мебель заодно помочь перетаскать?» А дамочка, ВСЕРЬЕЗ: «А можно, да?»

Хрустальная мечта расейского народонаселения. Халявное бюро добрых услуг «Неотложная помощь». Мебеля одной рукой таскать, другой – уколы ставить… унитаз, опять же, починять…

Эх, знало бы это халявное народонаселение, о чем мечтаем МЫ…

* * *

А вот еще звонок. Больная вызывает: ноги чешутся. «А вы помойте их». – «Как, просто так помыть?» – «Ну, хорошо бы с мылом». – «И что – и всё?! Вы, значит, не приедете?!» – «Вам ноги мыть?» – «Я губернаторше пожалуюсь!!!» Ужо. Я, как всегда, в своем репертуаре: «Хоть сразу президенту, – говорю. – Может быть, он к вам приедет, ноги вымоет». – «Да как вы смеете! Ведь он же президент!!!» Весомый аргумент.

Какой народ, такой и…

Ну их в баню.

* * *

И оптом, коротко.

Очередной звонок на отделение. «Это, случайно, не «неотложная помощь»?» – «Случайно «неотложная помощь»». Молчание. Затянувшаяся пауза. Диспетчер, не выдерживая наконец: «А вы, случайно, не больной?»

* * *

А вот уже не диалог, а монолог.

Медсестра в приемном покое больницы, без знаков препинания, на одном дыхании: «Паспорт полис понос есть?»

Диспетчер с вызывающей по телефону: «И часто ваш муж пьет?» – «Не часто, но помногу». – «А это как?» – «А дважды в месяц, но по две недели».

Дедок восьмидесяти лет. Четыре дня не просыхал, на пятый– страшно стало. «Что страшно–то?» Дед, с непритворным ужасом в глазах: «Пить, доктор, дальше очень страшно стало!»

Очередная дамочка зело бальзаковского возраста. «Доктор, у меня сегодня сердце бьется!» – «Ну, хорошо, что не наоборот». – «Доктор, вы меня не понимаете, – и с чувством, томно прижимая руку к своей молочной железе, что характерно правой: – Оно сегодня БЬЕТСЯ!»

К последнему: см. «Основной инстинкт».

* * *

Не диалог, не монолог, а просто дурь. Кромешная.

С Центральной диспетчерской «скорой помощи» (это которая «03») передали вызов: «Нагноившийся укус домашнего животного». С Центром не поспоришь, мы поехали…

С трех раз: кто покусал алкоголичку? Ответ неверный. Правильный – БЛОХА.

* * *

А вот на сей раз грустная история. Кстати или нет, но почему–то вспомнилась.

Как–то ночью часика так в три умилила меня пожилая парочка. Заслуженная парочка такая, эпохальная. Давеча шестидесятилетие семейной жизни старики отметили. Реликт.

Вызвал дед на «парализовало», речь у бабки, дескать, отнялась. Приезжаю. Бабушка и впрямь в глухом молчании лежит. Вот только взгляд–то у нее вполне осмысленный, и все рефлексы в норме. Нет, чую сердцем, что–то здесь не то.

Выставила деда я из комнаты. «А теперь колись, бабуля, – говорю, – в чем дело, а?» А старушка отвечает ясным голосом: «Да просто говорить мне с ним давно осточертело!»

Грустно долго жить на свете, господа.

* * *

Еще достопечальный эпизод. Бабуле девяноста лет приснилось, будто она к вечеру умрет. Старушка философски к делу отнеслась: оделась во всё чистое, легла себе спокойненько и мирно ждет костлявую с косой. А внуки «неотложку» бабке вызвали. А старушка обещание сдержала: доктор (я, бишь) в дверь – а бабушка туда, где ни печали нет, ни воздыхания. Вот нет чтобы на пять минут пораньше отойти! Старушке по большому счету всё равно, а мне мороки пуд. У меня ж, как ни крути, – «чехол» в присутствии, куча писанины в связи с ним…

То–то бабушка резвилась, с неба глядючи.

* * *

А вот история немного веселее. Хотя, опять–таки, смотря как посмотреть, извините мне опять такую тавтологию.

Глубокой ночью едем мы на вызов. В машине – водитель, фельдшерица и я. Подъезд к дому загроможден легковушками, водитель останавливается метрах в пятидесяти от парадной и напутствует: «Девочки, кончите – кричите громче!»

Поднимаемся, звоним в квартиру. Открывает больная и радостно всплескивает руками: «Ой, а это вы – девочки по вызову?!»

Ужо. До сих пор я в простоте душевной полагала, что я вообще–то доктор «скорой помощи». А оказывается, я – девочка по вызову, которая громко кричит, когда кончает…

Надо же так ошибиться с выбором профессии!

* *

И на десерт. Жаль, было не со мной. На одной из подстанций «скорой помощи» работает ну очень пожилая докторица. Всю свою сознательную жизнь работает. На одном и том же месте. Приезжает как–то раз она к больной, та радостно: «Ой, доктор, – говорит, – а вы когда–то мою бабушку лечили! И бабушка умерла. А потом вы мою маму лечили. И мама тоже умерла». Докторица, в задумчивости, натягивая резиновые перчатки: «Ну что ж, а теперь я и вас полечу…»

Как было сказано: вот так мы и живем.

Оборотни в халатах

Так мы и живем, как было сказано.

По средствам, в общем–то, живем. Как и большинство бюджетников – посредственно.

Это еще в тридевятом царстве, тридесятом государстве началось. Еще первый нарком здравоохранения СССР тов. Семашко, назначая врачам грошовую зарплату, сказал как обрубил: «Народ своих врачей прокормит!» Так с тех странных пор и повелось.

Тенденция, однако. А реформаторы ее усугубили.

А народ – куда же денешься – кормил. Когда, конечно, мог. А когда не мог, тогда подкармливал.

Вообще–то, умный пациент врача всегда благодарит. И совсем не обязательно деньгами. Нет, деньгами тоже благодарность выражать не возбраняется. Но я тут ради любопытства на глазок прикинула, чем за годы беспорочной службы в роли «скорого» врача меня мои больные осчастливили.

Вот только выборка:

…косметика разнообразная, включая всевозможные французские духи отнюдь не польского разлива, порядка четырех – пяти кг. В основном, что характерно, ни за что, просто от приятности общения…

…сервиз кофейный, «костяной фарфор». Подарок от интеллигентной дамы, которую я убедила в том, что от похмелья не умирают даже после лечения наркологов; в последнем, впрочем, не уверена…

…ювелирные изделия из серебра с полудрагоценными камнями почти на два кг. Живет на нашей территории обслуживания ювелир с мочекаменной болезнью. Почему–то этот ювелир уверен, что только из моих животворящих рук баралгин ему снимает почечные колики…

…набор резных шкатулок и шкатулочек, всего четыре штуки. От талантливого художника–неврастеника, который клянется, что его несуществующая аритмия пропадает, как только я вхожу к нему в квартиру…

…одни наручные часы, швейцарские, правда не из самых дорогих. За то лишь, что я честно выслушала все семейные проблемы дамы с гиперкризом, а когда она закончила свою печальную повесть, гиперкриз у дамы тоже кончился. Без какого–либо медикаментозного вмешательства…

…книг разных и хороших две большие полки. Есть даже раритеты XIX века, в основном – за что особенно ценю их – медицинские. Ну, это – от реликтов недобитой до сих пор чубайсиадой питерской интеллигенции, естественно…

…еще на полке накопилось хрусталя. Хрусталь, как правило, преподносился в качестве приложения к спиртному – мол, чтобы было куда наливать…

…а вот само спиртное, всякие конфеты, шоколад, домашние варенья и соленья, пироги я уже на всякий случай не считаю. Хотя бы потому, что и без этих тонн уже не сказка это, а донос на самое себя какой–то получается…

Что есть, короче, – и за то спасибо. И за «спасибо», если от души. Ну и деньгами, ясно, благодарность выражать не возбраняется…

(Не возбранялось бишь, глагол в прошедшем времени. А для охотников на «оборотней в халатах» я на всякий случай в настоящем поясню. В отличие от вас, деньги у клиентов мы не вымогаем – мы их только в благодарность принимаем. Иногда. За уже сделанную от и до работу, не наоборот. Разница, замечу вам, принципиальная.)

Примерно так народ нас и кормил. Когда, понятно, мог. А когда не мог, тогда подкармливал. А потом уже и этого не смог.

Потом в стране случилась демократия. Бедные совсем уж стали бедными, а богатые – они ж разбогатели–то отнюдь не потому, что все из себя такие умные и дальновидные, а потому что подловатые и жадные.

В общем, деньги у народа как бы кончились. А ум и совесть – с ними заодно. А тут еще кто больше всех успел наворовать, остальным войну с коррупцией устроили. Чтобы, наверно, не завидно было.

А кто, опять же, тут среди всех «оборотней» крайний? Ясно ж – мы. А чтобы в этом мы не сомневались, в начальственных верхах приказ оформили, строжайше запретив нам «принимать от пациентов деньги, ценные подарки и иные вещи, могущие быть расцененные в качестве оплаты обязательных услуг в косвенной и опосредованной форме». И расписаться в том, что с этим канцелярским изыском мы поголовно ознакомлены, заставили. Чтоб впредь ни–ни, и думать не моги.

А для больных и для особо непонятливых наша дама–губернатор грозный спич по телевизору озвучила. В том смысле, что врачей теперь нельзя благодарить. Ни боже мой, ничем, ни в коем случае. Ни деньгами, ни цветами, ни.

спаси–убереги всех, даже шоколадками. Шоколадками причем особенно ни–ни.

(Может, кто–то шоколад градоначальнице облыжно запретил, вот теперь она на нас и отрывается?)

Тут народ порядком растерялся. Получается, врачей благодарить теперь совсем ничем нельзя? А чем же тогда, спрашивается, можно?

Ну, чем–нибудь, наверно, можно, было бы желание.

Поехали тут наши мужики к очередной температурящей больной. Бригада, врач и фельдшер, оба из себя как на подбор шкафообразные. Суровые такие мужики. А дело было как раз после этой губернаторской филиппики.

Через полчаса назад приехали. Странноватые. Красны как маков цвет. Оба–два с посильной благодарностью в мужских натруженных руках.

С дамскими чулочками на кружевной резиночке.

Нежно–нежно розового цвета…

Я, понятно, в стороне остаться не могла:

– Мальчики, вас что, уже отпидарасили?!

От возмездия увернулась. Но с трудом.

А с другой–то стороны: оно и правильно. Берите что дают, в другой раз, может, и того не будет. Тем более о том, что мужикам чулок дарить не полагается, губернатор ведь ни слова не сказала.

Долго наши мужики комплексовать не стали. Хотели было меня всё же для порядка зашибить, но передумали. Вместо этого к чулочкам так и сяк примерились и творчески к обновкам подошли. А именно: на головы себе их натянули и на вызов в этом благолепии поехали. Благо тут как раз наш местный сумасшедший позвонил и душевного участия потребовал. Вот мужики чулки на морды нацепили и поехали.

А назад уже вернулись без чулок. И только через три часа. Пришлось в итоге дожидаться психиатров. Потому что пациент, такой гламур узрев, совсем с ума сбежал. На четвереньках. И кусаться начал.

Вот, собственно…

А собственно, и всё. Хотя…

Уважаемая госпожа губернатор! Нельзя ли нам обратно хотя бы шоколадки разрешить? А то ведь от такой борьбы с коррупцией сплошная неприличность, право, получается!

Ну правда же.

Сон разума

Вообще, сон разума у нас в стране рождают реформаторы. Больше ничего родить у них не получается, напрасно только тужатся. Так что весь наш массовый снос крыш – он сверху начинается. Очередной сквозняк в чиновничьих мозгах в низах такое порождает – закачаешься. А у наших реформаторов в мозгах сплошной сквозняк.

(В психиатрии, к слову, даже термин есть «бред реформаторства». Свойственен паранойяльному синдрому, присущему шизофрении, например. Мораль? Лечитесь, господа.)

Но это так, вообще. А в частности, наш разум – штука иррациональная. А если беспристрастно разобрать, то даже неразумная. Сколько ты ни убеждай его быть законопослушным, сколько ни тверди о мудрой целесообразности затеянной реформы «скорой помощи» – никак он исторический момент не хочет понимать. И в кошмарных снах по полной отрывается.

Прикорнула я тут как–то между вызовами. У нас так хоть и редко, но случается, что на сутках удается чуть вздремнуть. И приснилось мне сплошное светопреставление.

Сплю и вижу: реформировали–таки службу «скорой помощи». В точности как всё и обещали – всех врачей и всех водителей заради экономии уволили. А на каждой машине теперь работают два фельдшера: фельдшер–водитель и фельдшер м–м… фельдшер. И приказано им в обязательном порядке каждого пациента в больницу везти. Для оказания квалифицированной медицинской помощи, потому как по закону фельдшер сам лечение не может назначать.

Хорошо, приказано – исполнено. Всех везут. Больных, здоровых, старых, молодых, сердечников, инсультников, наркоманов, пьяных–битых–резаных. В городе – автец на автеце с участием «скорой помощи». А попробуйте–ка сами сутки напролет носилки потаскать – и сразу же за руль…

Большинство, положим, доезжает, наши фельдшера – ребята закаленные. А у больницы – транспортный коллапс: везут же всех, не слишком разбираясь. Кареты «скорой помощи» у приемного покоя в три ряда стоят, гудят надсадно, ерзают. Очередь уже на километр протянулась и час от часу множится.

А в приемном покое и того хуже. Сидячие места с утра кончились, на каждой каталке по два пациента валетом лежат. Остальные стоят тесно, плечом к плечу. И это хорошо, потому как если кто даже и сомлел, то всё равно стоит, падать–то некуда. Какая–то активистка вдоль очереди бегает, всем порядковые номера на ладошках пишет и каждые пят–надцать минут перекличку устраивает. Кто не отозвался, того вычеркивает. У одной дамы муж так стоя опочил, его вычеркнули, а она всё возмущается: да как же это так! живого двое суток не смотрели, так пускай хоть мертвого осмотрят!

Больничные охраннички за невеликую мзду в начало очереди страждущих пристраивают. Особо шустрая адвокатская контора столик в коридоре арендовала и всем желающим жалобы в прокуратуру оформляет, так сказать, не отходя от кассы. Тоже не задаром, разумеется. Какой–то дедок, три дня в приемном покое просидевши, аккордеон из дому выпросил и песни революционные поет, А народ вокруг ему всё громче подпевает.

А бойкая такая бабушка–старушка старичка своего одноногого из очереди самочинно забрала и к дому на каталке покатила. Прямо по проезжей части, точно в центре, по двойной сплошной. Машины от нее шарахаются, бьются, больничная охрана на бегу казенную каталку отобрать у бабушки пытается. Дед от охраны костылями отбивается и в голос на всю улицу блажит: войну я пережил! разруху пережил! застой и перестройку пережил! И реформы, дед кричит, вам всем назло переживу! На Берлин! За Родину! За Сталина!

Бурлит толпа, волнуется, помощи требует. А врачи из ординаторской нос высунуть боятся – разорвут! Да и не выйти, даже если б и хотели, потому как дверь народом намертво заблокирована. Милицию пытались вызвать – так менты приехать отказались. Во–первых, никакие не менты теперь мы, говорят, а полицейские, а во–вторых, тут войсковая операция нужна. А в армии – у них своя сплошная реформация.