Текст книги "Вниз по великой реке"

Автор книги: Диана Уинн Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Но им нужно идти, – убеждал Танамил. – Они все связаны друг с другом, и я не могу оставить их здесь навсегда.

– В таком случае, – сказала Робин, – я тоже должна идти.

– Но ты никогда себя не связывала, – возразил Танамил. – Зачем же ты пойдешь?

– Пойду, и все. Я еще давным-давно пообещала маме…

– Если бы твоя мама знала, о чем я прошу, – быстро ответил Танамил, – она велела бы тебе сделать, как я говорю.

Мне это показалось нечестным приемом. Танамил никак не мог знать, что сказала бы мама. Но Робин вечно повторяет, что мама хотела бы того или что ей не понравилось бы то, и я уверена, что Танамил догадался об этой привычке Робин. Сестра заплакала.

– Я прошу лишь одного: чтобы ты осталась со мной.

Ну ничего себе скромная просьба! Он еще будет запугивать Робин!

Я совсем уже собралась сесть и сказать Танамилу пару ласковых, но вместо этого уснула.

А очнулась оттого, что сестра закричала:

– Я сказала – нет!

– Но почему? – воскликнул в ответ Танамил. – Почему, почему, почему?!

– Потому, что ты тот, кто ты есть. – Робин опять плакала – или так и продолжала плакать еще с того момента. – Это будет неправильно.

Мне захотелось дать ей пинка. Она же все равно что напрямую сообщила Танамилу, что мы не варвары!

– Что ты имеешь в виду под этим «неправильно»? – нетерпеливо спросил Танамил. – Чем мы друг от друга отличаемся?

– Ну, для начала возрастом.

– Глупая отговорка! – заявил Танамил.

В голосе у него звучало негодование, в точности как иногда у Хэрна. Но я обрадовалась, потому что поняла – Робин пытается исправить свою ошибку.

– Нет ли у тебя каких-нибудь отговорок поумнее? – поинтересовался Танамил.

– Это не отговорки, а причины, – холодно отозвалась Робин.

– Я был несправедлив. Прошу прощения.

Робин, несмотря на свои ошибки, управлялась с ним куда лучше, чем это получилось бы у меня. Наверное, с этой мыслью я уснула опять. Когда же пробудилась в следующий раз, спор продолжался.

– Я не понимаю, откуда ты можешь это знать! – еле слышно простонала она.

– Знаю, и все, – отрезал Танамил. – Ты рискуешь сильнее всех – после Гулла. Я говорю это не просто для того, чтобы убедить тебя…

– А для чего еще? – перебила его Робин.

– Ну, уела, – согласился Танамил. – Я не могу заглядывать далеко в будущее, но то, что я вижу, мне не нравится. Позволь им уйти. Они унаследовали его упорство. А ты – нет.

Эта его фраза подсказала Робин еще один довод. И сестра не замедлила его привести.

– А что ты обо мне подумаешь, если я отступлю только потому, что уродилась слабой? – спросила она.

Должно быть, этим она и поставила точку. Когда я проснулась снова, Танамила в комнате не было, а Робин дремала рядом со мной. На этот раз меня разбудил Утенок. Он наклонился надо мной; с одной стороны он казался розоватым из-за отсветов пламени в очаге, а с другой – на нем дрожало кружево лунного света, отражавшегося от реки.

– Танакви, – прошептал он, – я кое-что вспомнил. Помнишь ту лодку, в которой было полно народу? Танамил еще сказал, что там варвары.

– Помню, – отозвалась я.

Меня вдруг охватил приступ недоверия к Танамилу. Он забрал у нас Гулла, а теперь пытался похитить еще и Робин. Свихнулись мы, что ли, что согласились остановиться у него? Он наверняка наложил на нас какое-то заклятие. Тут я перепугалась как полная дура.

– А что такое с этой лодкой? Это же были не варвары, а наши люди, разве не так?

– Нет, – все так же шепотом возразил Утенок. – Тут такая странная штука – это взаправду были варвары. У них такие же волосы, как у нас, и коричневые лица – как у него, – и дурацкая одежда, и железные шапки. Почему же он назвал их варварами?

Тут оказалось, что Хэрн, спавший у другого края очага, тоже сидит.

– А ты точно уверен? – шепотом спросил он.

– Совершенно точно. Я их видел, – объяснил Утенок.

Мы дружно уставились на маленькую бледную фигурку Гулла, стоящую у очага.

– Значит, он с самого начала знал, кто мы такие, – пробормотал Хэрн. – Мы…

Тут снаружи послышалось журчание, а потом всплеск. Тростник, росший напротив входа, закачался, и лунный свет обрисовал силуэт Танамила, бредущего по воде. Мы нырнули под одеяла и затихли, так что он не узнал, что мы не спали. И вскоре все снова заснули. Ни Утенок, ни Хэрн не помнят ничего, что было после того, как накрылись одеялами.

На следующее утро Танамил куда-то делся. Укрытие было именно таким, каким оно мне запомнилось с первого взгляда: хижина из старого дерева и красной земли, прилепившаяся к подножию утеса. Единственная дверь выходила на поросший травой уступ между двумя реками. Утро выдалось холодное. Огонь погас, и одеяла куда-то подевались. Во всяком случае, когда я перед уходом заглянула в хижину, там их тоже не оказалось. Мы вскочили и, дрожа, побежали на солнышко.

Всех опередила Робин, державшая фигурку Гулла.

– Я так понимаю, он хочет, чтобы мы ушли, – сурово заявила сестра. – Хотя мог бы и попрощаться.

– А мог бы и дать позавтракать, – буркнул Утенок.

– У нас есть еда в лодке, – напомнил Хэрн. – Пошли туда.

Лодка ждала там, где мы ее оставили. Она покачивалась на воде в крохотной зеленой пещерке среди тростника. Еда и наши Бессмертные оказались на месте.

– Аж на душе полегчало, – сказал Хэрн. – Ладно, забирайтесь. Поедим по дороге.

– С чего такая спешка? – поинтересовалась я.

– И чего ты раскомандовался? – подал голос Утенок.

– Я – глава семьи! – завизжал Хэрн. – Изволь слушаться!

Мы с Утенком повернулись к Робин. Та покосилась на глиняную фигурку Гулла и пожала плечами.

– Похоже, это правда, – бросила она.

– Тогда ему стоило бы сказать то же самое, но повежливее. – И мы с Утенком сердито зыркнули на Хэрна.

– Я не могу быть вежливым, пока не позавтракаю, – огрызнулся Хэрн. – Меня это бесит. Мы ничего не ели с тех самых пор, как высадились здесь, – не считая иллюзий. Ведь правда же, Робин?

– Мне так не кажется, – заметила сестра, забираясь в лодку. – Но откуда мне знать?

Мы прошли через заросли тростника, отталкиваясь шестом, выплыли к месту слияния двух рек, и ленивый красноватый поток понес нас между двух рядов деревьев, некогда отмечавших берега. Хлеб жутко зачерствел. Капуста загнила. Мы пожевали морковки, затвердевшего сыра и сушеных фруктов. Утенок настолько проголодался, что съел луковицу. Из глаз у него тут же хлынули слезы. Мы были продрогшие, раздраженные и как-то мрачно испуганные. Мы знали, что возвращаемся обратно в реальную жизнь, и нам хотелось узнать, почему Танамил задержал нас и почему теперь отпустил.

– Ты сказал, что мы ели невзаправду, – обратилась я к Хэрну, когда мы закончили завтракать. – Но ты же не веришь в волшебство.

– Я верю своим глазам, – отозвался Хэрн. – Я видел, что произошло с Гуллом.

Я ведь чуть не разрушил тогда это заклятие. И жаль, что не разрушил! А та еда была слишком хорошей для настоящей. Мне не хочется верить, что она была ненастоящая, но, боюсь, придется это признать. Это… неприятно.

– Ну, не повезло, – вежливо сказал Утенок.

Хэрн пребывал в таком унынии, что даже не врезал Утенку. Он проговорил:

– Раздражает, что в голове все перемешалось. Я ничего не могу вспомнить толком.

Тут я и поняла: у Хэрна те же самые трудности, что и у меня.

– Свихнуться же можно! – воскликнул Хэрн. – Робин, что это такое с нами было?

– А мне-то откуда знать? – Она была мрачнее всех.

Мы поставили парус. В его складках обнаружились червяки, жуки и уховертки, а под мачтой обосновались древесные вши и какие-то многоножки. Завидев их, Хэрн нахмурился.

И так же хмуро он смотрел на деревья, пока мы медленно плыли между ними, время от времени меняя галс, когда менялся ветер. Мы не выбирались за них, хотя за деревьями и тянулись широкие полосы воды. Никто не знал, какая там глубина. Вокруг не было ни души – только деревья среди водной глади.

– А вас в этих деревьях ничего не удивляет? – спросил Хэрн.

Вроде бы ничего особенного в них не было. Мы проплыли под очередной раскидистой кроной, и Утенок начал перечислять:

– Тут растут дубы, вязы, ивы…

– Иди лучше поспи! – рявкнул Хэрн. – Танакви, ты же обычно замечаешь всякие штуки. Что ты скажешь про эти деревья?

Я присмотрелась повнимательнее. Дуб, под которым мы проплывали, был большим – но не каким-нибудь сверхъестественно большим. Он как раз начал покрываться листвой, словно пучками желтоватых лоскутков. Росшие за ним вяз и ивы выглядели совершенно обычно; они уже успели зазеленеть.

– Но ведь дубы всегда отстают от других деревьев, – заметила я. – По весне деревья именно так и выглядят.

– Вот! – воскликнул Хэрн. – Вот именно! Когда мы подплывали к месту слияния рек, все деревья еще стояли голые!

Мы потрясенно уставились на молодую листву. Хэрн был прав. Ведь я же сама и отметила, что здесь, ниже по течению, мы будто обратно в зиму приплыли!

– А теперь попробуйте вспомнить прошлую ночь, – предложил Хэрн. – Тогда светила луна. А сейчас, когда мы отплывали, никакой луны не было. Ведь так?

И снова он был прав.

– Как по-твоему, что же случилось? – содрогнувшись, спросила я.

Хэрн нахмурился:

– Думаю, прошло много дней. Но сколько же, вот что хотелось бы знать. И еще мне хотелось бы знать, к чему все это было? Что затеял Танамил?

– Ты считаешь, он это сделал, чтобы мы не успели… не успели развести костер для Единого? – спросила я.

На тот случай, если кто-нибудь из тех, кто станет читать мою историю, не в курсе, я сейчас все объясню. Раз в год, когда половодье на Реке начинает спадать, Единого нужно положить в костер – и он выходит оттуда обновленным. Это странный обычай, но Единый – это Единый, он не похож на остальных Бессмертных.

Я не знаю, что может произойти, если он пройдет через огонь не в надлежащее время. До сих пор никто не осмеливался это проверять.

Хэрн нахохлился и погрузился в раздумья. У него в глазах появился ледяной холод, который всегда меня пугал. Страшно подумать, что будет, если мой брат Хэрн вырастет таким грозным, каким бывает в такие минуты. Его ссутуленные плечи и выступающий нос напомнили мне ту тень дяди Кестрела у нас на стене. Хэрн уставился своим застывшим взглядом на белую воду и выдал:

– Нас учили, что Единый – наш предок. Нам также сказали, что душу Гулла можно использовать для того, чтобы вытягивать силу нашего предка. Мы слыхали, что варвары это умеют. Встретились с варваром, и с нами случились странные вещи. До сих пор мне казалось, что обычаи, связанные с Единым, – полный бред. Но если я верю в то, что произошло с Гуллом у меня на глазах, почему я не должен верить, что опасность угрожает и Единому? Вопрос в том…

– Перестань, Хэрн, – бросила Робин. – Ты, наверное, заметил, что прошло много дней.

– …когда спадет паводок? – закончил Хэрн.

– Мы ничего такого не заметили, – ввернула я. – А ты что, знаешь, сколько мы там пробыли?

– Я не считала, – отозвалась сестра. – Пожалуй, дней десять.

– Десять дней! – вырвалось у меня. – Тогда неудивительно, что капуста испортилась!

– Ну так и что с половодьем? Оно спадает или нет? – волновался Хэрн.

Мы обеспокоенно посмотрели на раскинувшуюся вокруг нас водную гладь. Река, чья сила теперь удвоилась, несла между деревьями ветви, сучья, солому, листья и сорную траву.

– Ой, гляньте! – закричал Утенок, указывая на плывущий поблизости предмет.

Мы посмотрели и обнаружили, что он движется не вниз, а вверх по течению. Мы потрясенно уставились на него.

– Река течет не в ту сторону! – воскликнула Робин.

И битый час ветки, солома и листва продолжали медленно плыть против течения. А наша лодка, увлекаемая ветром, двигалась вперед. Но нам становилось все страшнее. Мы с Утенком торчали у бортов, глазея на всякий хлам на воде. И что это должно означать: конец наводнения или проявление враждебной магии?

– Наверное, это волшебник, который сидел у моря, повернул Реку вспять, – предположила я.

– Если этот волшебник вообще существует, – откликнулся Хэрн. – Вспомни, кто нам о нем сказал.

Хэрн смотрел туда, где вода шла легкой рябью, как будто настоящее течение Реки пробивало себе дорогу через этот ненормальный поток.

– Душа Гулла – это одно, – продолжал Хэрн. – Она не может быть такой уж тяжелой. Но чтобы развернуть всю эту прорву воды, нужна такая сильная магия, что я просто не могу в нее поверить. Должно быть какое-то другое объяснение.

К нашему изумлению и облегчению, к середине дня ветки и листья развернулись и двинулись в правильном направлении.

Плыли мы целый день. Из-за этих полос воды, протянувшихся за деревьями, нам негде было высадиться. Но к вечеру всем уже осточертело есть всухомятку. Когда сгустились сумерки, лодка приблизилась не то к невысокому острову, не то к небольшой горе. Мы поставили киль и осторожно направились туда. Оказалось, что это крыши домов. Один из них был огромный – не особенно высокий, но зато на его месте вполне поместилось бы несколько амбаров. Некоторые крыши были старые и соломенные, иные же – новые и крутые, со скользкой черепицей. Гребни их украшали разрисованные резные фигуры, а скаты покрывало множество труб.

– Спорим, что тут когда-то жил король! – воскликнул Утенок.

Подумав, все согласились. Обитатели этого дома не вернулись с войны. Мы привязали лодку к оконной решетке и выбрались на плоскую черепичную крышу, прихватив с собой наших Бессмертных. Хэрн решил, что нужно развести для Единого костер в любой момент, как получится, – главное это все-таки сделать. Я еще не могла заставить себя прикоснуться к Гуллу, потому взяла Младшего. А когда поставила его, поразилась, насколько они с Гуллом похожи. Казалось, будто Гулл сделан из такого же зернистого розоватого камня. Но я точно знала, что изваяние Младшего вырезали много поколений назад.

Единственным источником света было мерцание углей в горшках. Мы содрали с крыши позолоченные фигуры и красно-синие перила и притащили для растопки охапку соломы. Наш костер, разведенный на черепице, дымил и вонял, и дым стелился над водой.

После ужина Робин осталась у огня. Она, все в той же кошмарной синей юбке, сидела, обхватив колени руками. А мы, хотя уже почти стемнело, полезли по крышам. Очень хотелось взглянуть, что там, под ними, но оставалось лишь воображать себе это великолепие. Мы с Хэрном столкнулись нос к носу, когда бродили среди высоких каминных труб, почти прямо над нашей лодкой. И пока смеялись, послышался всплеск и поскрипывание лодки, разворачивающейся по течению.

– Опять! – воскликнул Хэрн.

Когда же съехали по крутому скату, то, разумеется, увидели, что лодка развернулась, а мусор, оставшийся после нашего ужина, плывет в неправильную сторону. Мы встали на колени и перегнулись через край крыши, пытаясь сообразить, насколько же быстрое это течение. Хэрн взял палку и опустил ее так, чтобы его пальцы оказались над самой водой.

– Это не может быть конец половодья, – заключил Хэрн. – Вода высоко, я пальцами касаюсь ее.

Тут сзади нас, на крыше, раздалось чье-то хихиканье. Я подумала, что это Утенок, и обернулась, чтобы сказать ему про течение. Но веселилась девушка. И несмотря на сумерки, я разглядела, что у нее светлые волосы, как у Робин. Незнакомка явно была из варваров. Я ткнула Хэрна локтем в бок, и он тоже оглянулся.

– Э-э… добрый вечер, – поздоровались мы.

Не знаю, что в этот момент чувствовал Хэрн, но мне очень хотелось, чтобы девушка приняла нас за своих соплеменников.

– Привет, – отозвалась она. – А чего вы устроили такую суматоху из-за прилива?

– Прилива? – переспросили мы, моргая, словно сова на свету.

– Ну, вы же должны знать, – заметила девушка. – Море дважды в день поднимается, и его вода идет в Реку.

– А, это! Конечно, мы в курсе, – вывернулся Хэрн. – Мы… мы просто хотели посмотреть, насколько высоко поднимется вода.

– А, ясно, – кивнула та.

– Мы знаем, что у моря оно все по-другому, – продолжила врать я.

– Ясно, – повторила девушка и скользнула куда-то за трубы.

Наверняка она и дальше смеялась над нами.

Мы чувствовали себя на редкость по-дурацки. И нам было страшно. Когда Робин и Утенок узнали, что у нас обнаружились соседи-варвары, они захотели отплыть, невзирая на ночь. Но эту идею быстро отвергли, потому что в темноте невозможно было разглядеть деревья. Мы долго не спали, но так и не услышали никого из варваров.

7

Как уходили варвары, тоже никто не услышал. Но наутро, кроме нас, на крышах никого не оказалось. Мы с Хэрном взобрались на башню, высившуюся в центре, и окончательно в этом убедились.

– Пожалуйста, давайте наконец решим, где мы остановимся, – предложила Робин, когда все забрались в лодку. – Где мы хотим жить?

– Сперва мы спустимся к морю, – ответил Утенок.

– Ни за что! – возразила Робин. Она указала на розовую глиняную фигурку нашего брата, стоящую на носу лодки. – Подумай о Гулле!

И тут стало ясно, что Утенок, Хэрн и я – все мы стремимся к морю.

– Я думаю о Гулле, – заявил Хэрн. – И еще хочу взглянуть на этого волшебника – если он, конечно, существует. Я собираюсь его изничтожить при помощи реальных вещей. И не слушать ни одного его слова. Только так и можно иметь дело с магией.

– А мне кажется, что тут пригодилась бы более сильная магия, – заметил Утенок. – Но я тоже хочу добраться туда.

Я же подумала, что мы найдем волшебника у моря и это окажется Танамил. И зарычала, как собака. И злая была, как собака, – на Танамила и на себя за то, что вообще ему поверила.

– И я собираюсь посмотреть на этого волшебника. Я хочу спасти Гулла, – сказала я, хотя понимала, у меня не хватит для этого сил.

Я сжала Единого и встряхнула его – вот до чего я разозлилась. – Он поможет нам! Он лучше!

– Танакви! – возмутилась Робин. – Не смей так обращаться с Бессмертным! Вы все сошли с ума или… или свихнулись!

– Ой, вот только не рассказывай нам тут, что ты старшая и лучше знаешь, как надо! – отрезал Хэрн. – Мы вместе приняли решение!

– Ничего я и не рассказываю! – возмутилась Робин. – Я не знаю, как лучше. И вообще больше ничего не знаю. Хотя нет, в одном точно уверена: все это опасно. И если бы в Шеллинге не было так же опасно, я просила бы вас вернуться домой.

Она опустила голову, и из глаз ее закапали слезы. Хэрн вздохнул.

– Робин, мы найдем себе у моря очень хороший дом, – сказала я.

Чтобы добраться до моря, нам потребовалось четыре дня. А могло бы уйти и больше, если бы ветер не подул с юго-востока; он несся над водными просторами, и вода покрывалась мелкой рябью. Благодаря этому бризу мы сохраняли неплохую скорость даже во время прилива, когда вода валом поднималась по Реке. С каждым днем прилив становился все сильнее, и постепенно мы привыкли к нему и уже ожидали, как ожидают восхода солнца.

Была от ветра и другая польза: он показывал нам, где на самом деле течет Река. После первого дня деревья, отмечающие ее берега, исчезли. Вокруг раскинулись очень странные края.

Здесь, наверное, раньше проживало столько людей, сколько я не видела за всю жизнь. Даже вообразить такую толпу не могла! Повсюду поднимались какие-то холмики и пригорки. Разлившаяся Река образовала озерца, цепочки луж и множество небольших речушек. Когда мы обнаруживали столбы очередного забора, то понимали, что лодка отклонилась от главного русла. Дома́ торчали почти на каждом пригорке, и еще больше их скрывалось под водой. Здесь далеко не все оказалось сожжено, но жителей все равно не осталось. Однажды мы рискнули заночевать в брошенном доме, но всем было там как-то неуютно. Даже когда мы поставили наших Бессмертных в пустые ниши над очагом, все равно чувствовалось, что это чужой дом.

На многих пригорках спасались от воды животные. У нас теперь было три кота: Рыжик, Трещотка и Лапушка – мы их забрали с того острова с чайками. Мне нравятся кошки. Робин дала им имена. На одном пригорке оказалось полно собак, но они были дикие и голодные и так на нас лаяли и рычали, что мы не рискнули к ним подплыть. Бо́льшую часть пригорков заняли овцы с ягнятами. Мы подумали, может, поймать кого-нибудь из них и съесть? Но никто из нас не был настолько уж голоден. У нас оставалось еще много сушеных фруктов и соленой рыбы, а по склонам холмов бродили коровы. Как только мы пообвыклись в этих краях, сразу приладились доить бесхозных коров.

А на четвертый день плавания по этим странным местам, к вечеру, горы, прежде маячившие где-то вдали, вдруг выросли вокруг нас. Только это оказались вовсе не горы, а так, невысокие пустынные холмы. Они были темные, каменистые и бесплодные. Но остров, к которому мы пристали, порос травой и кустарником. И навстречу нам выбежала Лапушка, маленькая и черная, и принялась мяукать и мурлыкать. Я никогда еще не видела, чтобы кошка так радовалась людям.

Наутро я проснулась от печальных криков.

А когда встала, то обнаружила, что на воде покачивается множество птиц. Но еще больше этих птиц носилось по небу – я даже заморгала.

– Что это за птицы, такие большие и печальные?

Хэрн рассмеялся:

– Ты никогда не видела морских чаек?

– Могла и не видеть, – вмешалась Робин. – Они давным-давно перестали долетать до Шеллинга. А раньше, Танакви, они прилетали к нам и сидели на вспаханных полях. Папа говорил, что чайки спасаются у нас от весенних штормов.

– Но я-то их помню! – возразил Хэрн. – А Танкви всего на год младше меня.

– Хэрн, уймись, пожалуйста, – попросила Робин. – Я слишком устала, чтобы ссориться еще и из-за морских чаек.

– Они обычно прилетали после половодья, – сказал Хэрн. – Может, это означает, что Река начинает возвращаться в берега?

И он полез проверять глубину. Брат почти каждый день пытался измерять ее, чтобы понять, заканчивается ли паводок, но чем ближе мы подплывали к морю, тем сильнее становился прилив, и он сводил все расчеты на нет. Вот и в этот день Хэрн привязал к кусту бечевку с завязанными на ней узлами. Но та, вместо того чтобы погрузиться в воду, упорно плавала на поверхности, и Лапушка стала ей играть. Хэрн рявкнул на нее. Вот ведь странно: Хэрн больше всех нас волновался о том, чтобы положить Единого в костер в нужный день.

Утенок подхватил Лапушку на руки.

– И незачем так суетиться, – пробурчал он. – Когда половодье пойдет на спад, сразу будет видно.

– Но у нас нет берега, чтобы это проследить! – огрызнулся Хэрн.

– Значит, поймем как-нибудь иначе, – пожал плечами Утенок.

– Перестань меня злить! – проорал Хэрн. – И отпусти кошку.

Тем утром, когда мы отплыли, Робин как-то особено притихла. Конечно, я должна была заметить, что ей нехорошо, но у меня голова была занята другим. Чайки летели за нами и издавали горестные вопли. Они пугали меня. Птицы смотрели на нас голодными глазами-бусинками. Когда они плыли по Реке, то казались какими-то неестественно легкими. Мне не верилось, что это и вправду просто птицы. В воздухе разливался какой-то свет, мутный, как взгляд разъяренного Хэрна, и чайки кружили в нем. Холмы на обоих берегах были невысокими, каменистыми и голыми; они вырастали перед нами, словно стена тумана. Над ними свистел ветер. Теперь река посерела и покрылась сердитой зыбью. Там, где вода встречалась с землей, бурлили высокие волны с белыми гребнями. Они накатывались на берег, поднимаясь все выше, а потом делались и вовсе огромными, и их пена срывалась и разбивалась о землю. Слышались лишь грохот прибоя да крик чаек.

Я то и дело поглядывала на Гулла, чтобы убедиться, что ему ничего не грозит. Мне было страшно.

Хэрн с Утенком тоже испугались, когда обнаружилось, что мы больше не в состоянии управлять лодкой. Здесь, среди стремящихся к морю вод, было слишком много разных течений. Иногда лодка стрелой мчалась, а порой еле ползла. А около полудня нас подхватил прилив и понес обратно к острову Лапушки. Мы поставили парус и принялись бороться с приливом, но нас все сильнее и сильнее сносило влево. За все утро мы проделали от силы две мили.

– Думаю, лучше взять левее, – в конце концов сдался Хэрн, – и попытаться причалить где-нибудь там.

– Ох, давайте пристанем к берегу! – обрадовалась Робин.

Она это с таким жаром сказала, что мы все посмотрели на нее. Тогда-то мы и увидели, что она больна. Сестру била дрожь, а лицо ее приобрело странный оттенок – совсем как у лилий в саду тети Зары. Наверное, зря мы привезли Робин к морю.

– Я причалю в первом же подходящем месте, – пообещал Хэрн.

Утенок схватил одеяло и закутал ее.

– Робин, может, ты хочешь подержать Леди? – спросил он.

Честно признаюсь: мне стало завидно, что они оба так заботятся о Робин. Я обнаружила, что мне трудно быть ласковой с ней – до сих пор трудно. Сестра выглядела такой некрасивой и дрожала неизвестно из-за чего. Надеюсь, я все-таки не выдала своих чувств. Я дала Робин Леди, но та словно забыла про Бессмертную, и Леди упала на дно лодки.

– Возьми Младшего, – предложил Утенок.

– Нет! – неожиданно резко сказала Робин.

После бесконечного болтания по волнующейся серой воде мы наконец-то приблизились к берегу. Время уже давно перевалило за полдень. И все вокруг было белесым, с оттенками коричневого и светло-желтого, а в воздухе появился новый запах, напоминающий запах свежей рыбы. Это пахло морем. Земля превратилась в цепочку песчаных островков. А настоящая суша – тоже покрытая песком – находилась где-то вдали. Между материком и островками плескалась вода цвета песка, а о берега без устали бились волны. Я до сих пор не понимаю, как Хэрну удалось высадить нас на последний островок. Должно быть, он управляется с лодкой намного лучше меня.

Остров весь состоял из покрытого коркой песка, порос осокой и колючими кустами, скрюченными из-за постоянного ветра. Тот выдувал ложбины в песке. Мы отыскали самую большую, обращенную к тем местам, откуда мы пришли – если смотреть оттуда, горизонт выглядел как синие горы, – и устроили там лагерь. Даже лодку подтащили поближе, чтобы соорудить для Робин хоть какое-то укрытие. Внизу обнаружилось место, куда течением прибивало всякие штуки.

Утенок только охнул, когда все это увидел. Там плавали дохлые курицы, утонувшие крысы, кочаны капусты и прочие кошмарные останки. Но, кроме этого, там нашлись бревна, и ветки, и водоросли. Из них получился неплохой костер. Мы закутали Робин в накидки и одеяла, но она по-прежнему дрожала. И от еды она отказалась:

– Я не могу! Лучше дайте мне воды.

– Вода! – воскликнула я.

Мы с Хэрном переглянулись. В кувшине еще оставалось чуть-чуть воды, но на острове ее не было. Я спустилась к серому потоку и попробовала воду. Здесь Река уже смешивалась с морем, а море, увы, оно соленое. Не знаю, откуда эта соль берется, но морскую воду пить нельзя.

– И что же нам теперь делать? – шепотом спросила я.

– Мы не можем забрать лодку, – так же шепотом ответил Хэрн. – Робин без нее замерзнет. А течение здесь кошмарное. И я не вижу тут ни одного ручья.

Мы беспомощно посмотрели на невысокий песчаный берег. И конечно же, Утенок не нашел ничего лучшего, как именно в этот момент громко заявить:

– Пить хочу – просто помираю!

– Заткнись! – хором рявкнули мы на него.

Но Робин уже приподнялась, опираясь на руку. Одеяла с нее свалились. Сестра стучала зубами, а губы у нее сделались серо-синие.

– А что, вода закончилась? Я сейчас схожу и наберу…

– Ляг немедленно! – потребовала я, сердито зыркнув на Утенка. – Сама наберу.

Я взяла кувшин и заковыляла вверх по склону песчаного холма. Что делать – непонятно.

Я совсем упала духом… Уже потом я поняла, что большие открытые пространства всегда нагоняют на меня тоску. Вот и на озере было примерно то же самое. Я ведь выросла среди холмов, где полно уютных закутков. Здесь же земля казалась какой-то неправильной. Плоская равнина, серый песок, серая Река и какая-то странная фиолетово-серая дымка. Эта дымка ограничивала обзор. Впрочем, тут все равно не на что было смотреть. Взгляд мог зацепиться лишь за широкую полосу стремительно несущейся серой воды между мной и берегом. Не верилось, что я смогу через нее перебраться.

И все же я двинулась вниз, к этому проливу. Я лелеяла робкую надежду – вдруг там вода окажется не соленой? И тут услышала со стороны пролива крики Утенка. Он вопил так, будто не на шутку испугался.

– Помогите! – орал он.

Помню, я бросила кувшин и помчалась к проливу, вспахивая серый песок и оставляя за собой борозду. Но это оказался не мой брат. Этот мальчишка был намного младше Утенка. Его несло течением, а он молотил руками по серой воде и орал без умолку. На какой-то кошмарный миг я застыла как вкопанная, глядя на него. Хотя, видимо, я не то чтобы просто стояла и смотрела – когда-то же успела сбросить башмаки и накидку!

– Плыви! – крикнула я. – Плыви, если хочешь жить!

Он меня услышал. И с новой силой замолотил руками и ногами, поднимая фонтаны брызг, – мальчишка явно совершенно не умел плавать. Я с разбегу влетела в воду. Помню, что завизжала. Здешняя вода была куда холоднее, чем в Реке у Шеллинга, а вместо дна – какая-то топкая дрянь. Тут можно было либо плыть – либо тонуть в грязи. И я поплыла изо всех сил. Прежде мне не доводилось плавать во время половодья – папа это запрещал. Но думаю, что возле нас течение никогда не бывало таким сильным, как здесь, – даже в первую ночь половодья. Ноги стало сносить в сторону, едва они потеряли опору. Неудивительно, что мальчишка так вопил. Я старалась что было сил и все никак не могла переплыть этот узкий пролив.

Наверное, меня вынесло на этого тонущего мальчишку просто потому, что я была тяжелее. Я пыталась плыть вперед, а меня сносило в сторону, получалось, что плыву наискосок.

В общем, я старалась выгребать туда, где видела его в последний раз. А он опять ушел под воду. Мелькнула мысль, что он утонул и пора думать о собственном спасении, но тут светловолосая голова вынырнула из воды – просто-таки мне в руку. Я вцепилась ему в волосы и потащила за собой.

Тут начался сущий кошмар. Паника мальчишки передалась и мне.

Мы оба молотили по воде, орали и то и дело погружались с головой. Я рявкнула на него, чтобы он заткнулся, а он завизжал, пожелав мне проваливать, да еще и обзываться принялся. Я обозвала его крабомордым недоумком и стукнула. А вода вокруг нас так и кипела. Пока мы дрались, течение стало сносить нас мимо островка, прямо в море. Я попыталась ухватиться за прибрежную землю – а рука погрузилась в нее по самый локоть. До сих пор иногда вижу это во сне. Берег был мягким, словно творог. Но все-таки мне как-то удалось выбраться на него, вырваться из хватки воды, прямо в объятия топкой грязи. Я барахталась в ней и волокла беднягу за волосы. В общем, как-то выползла на твердый песок и разревелась от облегчения.

Мальчишка тоже разревелся. Он стоял на четвереньках, и вода текла у него с волос и изо рта. Его лицо покрывали синие и красные пятна, а голые ноги вообще сделались фиолетовыми. Он был одет в какую-то дурацкую рубаху и штаны – в них небось было холодно, даже пока они не промокли. Мы оба дрожали.