Текст книги "Моя тетушка — ведьма"

Автор книги: Диана Уинн Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мы нашли машину. Не знаю, как про это написать. Все так странно. Мне пришлось уйти наверх и писать, пока тетушка Мария ждет, когда к ней заглянут миссис Ктототам. Мамы дома нет. Она сказала, это по-честному, ведь она отпускала нас с Крисом гулять два утра подряд. Поэтому я ушла и бросила Криса, и тетушка Мария сейчас делает ему выговор. Как бы чего не вышло. Наверняка он опять Что-Нибудь Скажет. Когда услышу, что начинается скандал, спущусь вниз и притворюсь, будто достаю торт. Но не писать я не могу.

От блошиного порошка я чихаю, зато он, кажется, действует. Сегодня Крис уговорил маму опять отпустить меня с ним. Ему тоже пришло в голову насчет стоянки.

Тетушка Мария снова завела свое негромкое укоризненное жужжание.

– Я почти никого не вижу. Бетти, дорогая, вам не кажется, что Наоми меня избегает?

– Нет, конечно, – находчиво сказала мама. – Я попросила Мидж выбрать мне пряжу в магазине товаров для рукоделия. Когда речь идет об оттенках, я не доверяю Крису.

– Да-да, это сугубо женское дело, – согласилась тетушка Мария. – Милая маленькая Наоми. Настоящая маленькая женщина.

Пришлось мне волочить мешок пушистой нежно-зеленой шерстяной пряжи по всему заковыристому маршруту, который Крис проложил до вокзала. Сначала мы прошлись вдоль моря. Сегодня там были только Эстер Бейли с собачкой.

– Мелкая противная шавка, – обозвал собачку Крис.

Никого, кроме Эстер Бейли, мы не встретили, и Крис сделал вывод, что миссис Ктототам сочли, будто мы не поняли, что означает тетрадка в сарае. По-моему, это все фантазии – ну, про миссис Ктототам, – но возражать Крису я не стала. А потом навстречу нам прошагал мистер Фелпс, ловко поигрывая тростью и нагнувшись против ветра. И Крис сказал ему:

– Доброе утро.

Мистер Фелпс чуть с шага не сбился. Я даже испугалась, что сейчас он споткнется о трость и упадет. Трость замерла в воздухе, не закончив маневра. Но мистер Фелпс притворился, будто просто кивнул в мою сторону, хотя на самом деле смотрел куда-то мне за спину. Глаза у него были фанатичные, прямо как у Элейн, и того же серого цвета, что сегодняшнее небо, – две фанатичные дыры в голове. Потом он зашагал дальше, не проронив ни слова.

– Крис! – прошипела я. – Мы же еще не нашли машину!

– Ничего, она наверняка там, – ответил Крис.

Мне-то шестое чувство подсказывало совсем другое – мол, машина совершенно точно спрятана где-то в запертом гараже, – но я опять не стала возражать Крису, и мы кружили и кружили по Кренбери, пока не добрались до огородов, по которым я бежала в тот день, когда мы видели клонов и зомби. Мы попали туда через перелаз – такие делают на пастбищах, чтобы люди могли пройти, а коровы и овцы – нет, – и двинулись вдоль ограды, пока не увидели крыши машин на стоянке. Крис сказал – тут мы должны сесть, чтобы нас не было видно со стоянки, и разведать местность. Оттуда, конечно, ничего было не разглядеть. Пришлось опять перелезть через ограду и петлять между машинами, пригнувшись, чтобы нас не заметил носильщик в сапогах. Я чувствовала себя полной дурой. Не понимала, с чего я так разнервничалась – мы же ничего плохого не делали. Когда из-под ноги у меня вылетел камешек и звякнул о машину, я вздрогнула и решила – сейчас на нас набросится носильщик с криком: «Эй, кто там шастает?!»

Носильщика мы так и не увидели. Зато увидели машину – посередине второго ряда, между двумя автомобилями гораздо новее и чище. И сели на щебенку рядом с ней, в укромном месте вроде ущелья между машинами, где пахло шинами и бензином.

– Наша, точно, – шепнул Крис. – Ржавое пятно, похожее на Австралию.

– На другой стороне новая дверь, – шепнула я в ответ.

– Ясное дело, – шепнул Крис. – Она не отпиралась, и папа так ее пнул, что она чуть пополам не треснула. Пошли. Я сейчас открою багажник.

Он ползком обогнул машину. Я поволокла за ним мешок с пряжей и, присев на корточки, наблюдала, как он ковыряет в замке карманным ножом – у нас хетчбэк, багажник соединен с салоном. По-моему, это были самые напряженные пять минут в нашей жизни. Крис весь пошел белыми пятнами, но тут замок издал жестяной «бзымм!», и багажник открылся. С очень знакомым скулящим скрежетом и «блямс» с одного боку. По одному этому скрежету мне сразу стало ясно – да, это наша машина. Крису, по-моему, тоже. Он точно все понял, как только заглянул внутрь. Крышку багажника он придерживал, чтобы она не задралась над крышей машины, и вдруг от волнения покраснел по уши. Он сказал:

– Ой, мамочки. Это наша машина. Вон и тянучка прилипла к коврику.

Голос у него был весь на одной ноте.

Я заглянула внутрь. Когда я увидела тянучку, у меня даже дыхание перехватило. На ней были следы моих зубов, и она вся была в ворсинках от коврика. Но главное – запах. В машине не пахло ни морем, ни ржавчиной. Только нашей старой грязной машиной. По-моему, Крису стало нехорошо именно из-за запаха.

– Ничего, – сказала я. – Я сама.

Я поставила мешок с пряжей возле тянучки и вползла в машину через заднее сиденье, где мы с Крисом дрались с самого раннего детства, через пятно от яйца, через выступ на полу – и протиснулась между передними сиденьями, похожими на надгробия. Там духи Зенобии Бейли перешибали запах машины. Я несколько раз глубоко вдохнула, как бывает, когда недостает воздуха, и сунулась под приборную доску, в тайник. Нащупала там что-то похожее на портсигар. Было такое ощущение, будто меня душат. Я схватила портсигар и изо всех сил рванулась назад.

– Суй в мешок и побежали! – зашипел на меня Крис.

Вот я и запихнула портсигарную штуковину в нежно-зеленую пряжу и выбралась наружу задом наперед. Крис опустил крышку багажника с сильным глухим стуком – иначе ее не закроешь. Потом мы побежали. Согнувшись пополам и отдуваясь, мы бежали и бежали. Это было совсем как когда я бежала сломя голову от приюта с клонами, только теперь в противоположном направлении, а еще мы все время старались, чтобы нас не заметили. Когда мы выбежали на коровий выгон, я уже совсем запыхалась.

– Куда?.. – спросила я; мне казалось – вот сейчас выдохну, а обратно уже не вдохну.

Мы спрятались за кустом боярышника, на котором уже пробилось много зеленых почек, и поэтому нас было не видно.

– К тому… холму возле… приюта, – просипел Крис. – Мистер Фелпс должен ждать нас там в двенадцать. Он говорит… время – это важно.

– Почему там?.. – спросила я.

– Из-за Энтони Грина, – ответил Крис, и мы снова бросились бежать.

Когда мы оказались на холме, было всего без четверти двенадцать. Мы поднялись по узким глинистым тропкам, сели на вершине и стали ждать. Сидели мы в гуще кустов с такими длинными прямыми гибкими ветками и большими светлыми почками, и из приюта нас не было видно – получился островок тишины, безветрия и покоя.

– Давай посмотрим, – сказал Крис.

Я вынула ту штуку. Это оказалась плоская шкатулка, а не портсигар. Из чего она сделана, не знаю, но точно не из дерева или металла, а для пластмассы она слишком теплая, хотя на звук, когда я постучала по ней ногтем, была вроде бы пластмассовая. Может, костяная. Она вся была в резных узорах – в извилистых переплетающихся картинках, раскрашенных всеми оттенками зеленого, какие только можно себе представить: серо-зеленым, блеклым желто-зеленым, ярким змеино-зеленым, всеми-всеми зелеными красками до самого грустного темно-зеленого, который почти черный. Просто чудо. Мы сидели и разглядывали ее. И в ней уже почти-почти угадывался смысл, словно зеленые картинки должны были о чем-то рассказать. И я почти-почти его угадала.

Вот тогда-то и объявились клоны. Мы подняли голову и обнаружили, что вокруг нас молча стоят дети из приюта и тоже глядят на шкатулку.

– Красивая, – сказала девочка, которая стояла ближе всех, едва увидела, что я заметила ее.

Они меня здорово перепугали. Такие тихие, такие похожие друг на друга, даже вблизи, хотя все разного роста и с разными лицами, как положено детям, – и они не двигались и не переминались с ноги на ногу, а нормальные дети так не могут. Крис сердито пробормотал нехорошие слова. Я его не виню. Это жутко раздражало – то, как они стояли и пялились.

– Что вы с ней сделаете? – спросил другой клон.

– Отдадим ее одному человеку. Отойдите, – сказал Крис.

Они всё стояли.

– Здесь нет ничего интересного, – сказал Крис.

Вот уж сморозил глупость. Интереснее этой шкатулки я в жизни ничего не видела. Она была прямо как живая. И чем дольше смотришь, тем интереснее она становилась. Я согнулась, словно хотела ее прикрыть, а все клоны повытягивали шеи в разные стороны, чтобы смотреть на шкатулку мимо меня.

– А открывать не будете? – спросил кто-то из них.

Едва он – или она – это спросил, мне стало яснее ясного: нам обязательно нужно открыть шкатулку. Я видела замочек на одной стороне крышки, маленькую зеленую защелку с зубчиками, и подтолкнула ее большим пальцем. Она легко подалась.

Крис сказал:

– Мидж, тебе нельзя! Не трогай!

Но я уже подсунула пальцы под крышку, и она поднялась – мне показалось, сама собой.

По-моему, изнутри крышка была еще красивее, зеленее и затейливее. Правда, я ее толком не рассмотрела: то, что было в шкатулке, тут же полезло наружу. Оно было не совсем невидимое. Было заметно, как оно взбухает и валит из шкатулки облаками, буйное, напористое, нетерпеливое. Все клоны разом, будто по команде, расступились, освобождая ему место. Оно обволокло меня со всех сторон. Воздух сгустился, поэтому двигалась и даже дышала я с усилием, и он странно шипел и пузырился на лице и в волосах. Не знаю, что это было, но сразу стало понятно: оно – запретное.

Крис завопил:

– Вот дурында!

Одна рука у меня была под шкатулкой, а второй я уже давно давила на крышку, налегала изо всех сил, стараясь захлопнуть. Но то, что выходило из шкатулки, не давало ее закрыть и яростно напирало на меня, и казалось – петли у шкатулки вообще не прокручиваются. Я понимала: вещество это чудовищно опасное. Вернее, теперь мне кажется, будто я тогда понимала, что выпускать его просто так – чудовищное расточительство, и налегала, налегала, а шкатулка не закрывалась. Крис подсел поближе и положил свои руки на мои, и мы в панике давили на крышку вдвоем. Крышка даже не начала поддаваться, пока шкатулка не опустела по крайней мере наполовину. А потом стала опускаться – медленно-медленно, – и из-под нее все время вытекало и вытекало это могущественное вещество. Наверное, закрывали мы ее минут пять, не меньше.

Между тем с вытекавшим веществом творились разные странности. Куда оно летит, было сразу заметно – везде, где оно чего-то касалось, по нему проходила рябь, но не как от горячего воздуха, а так, что становилось ясно: вещество меняет саму сущность кустов, людей или земли, сквозь которые просачивается. Мы с Крисом рябили как бешеные. Часть вещества тяжелой спиралью поднялась в небо. Еще больше – я видела – медленно впиталось в землю. Но еще больше осталось, закрутило кусты, принялось складываться в смерчи и узоры, причудливые, как картинки на шкатулке, и в затейливые завитушки пустоты. Некоторые узоры были очень страшные, и одна из девочек-клонов, попавшая в их гущу, закрыла голову руками и захныкала. Но много было величавых и прекрасных. Клоны неуклюже и удивленно отмахивались от них, а завитушки пустоты взмывали, вились и вертелись вокруг, пока, наверное, вещество не развеяло ветром. В общем, его не стало. Один из клонов вдруг расхохотался. Между его ладоней парил завиток пустоты – помесь поземки и невидимой птицы. Клон держал его и хохотал, а остальное вещество уходило в землю тающими завитками, и тут к нам сквозь кусты, размахивая тростью, проломился мистер Фелпс.

Он был в бешенстве. Сироты вытаращились на него, а потом удрали – будто кошка от тетушки Марии. Только мистер Фелпс набросился не на них, а на меня – и на меня, а не на них замахнулся тростью.

– Безмозглая мелкая самка! – процедил он. Получился низкий рык, который хлестнул меня по лицу – гораздо страшнее любого крика. – Половину упустила! – сказал мистер Фелпс. – Моя последняя надежда одолеть эту уродливую диктатуру женщин – и именно самка ее растранжирила! Высечь бы тебя, девчонка. Да и тебя, мальчишка, за то, что ты ее не остановил!

В воздухе свистнула трость. Наверное, Крис меня заслонил. Раздался удар, и Крис сказал:

– Не надо! Мы хотели помочь!

– То есть украсть – по примеру папаши! – прорычал мистер Фелпс. – Прочь. Прочь с глаз моих. И не подпускай ко мне больше свою сестрицу, а не то я за себя не ручаюсь!

Мы с Крисом рывком поставили друг друга на ноги и побежали. Про пакет с пряжей вспомнил Крис, а не я. Помню, как он тащит его и пыхтит:

– Ох, Мидж, ну и каша! Я-то думал, он хороший, а тетушка Мария плохая, а теперь и не знаю! Эх, зачем ты только открыла шкатулку!

Я тоже об этом жалела и поэтому промолчала.

А сейчас еще больше жалею. Не знаю, что делать. Кренбери не просто город сумасшедших. Это какой-то страшный сон.

Я все дописала. Спустилась вниз. Наверное, я не очень топала, поскольку все еще думала про ту поразительную шкатулку. Крис с тетушкой Марией меня не слышали. До меня донесся ее голос:

– Прекрасная посуда, дорогой? Да, у меня хорошие сервизы. Не беспокойся, стол накроет наша маленькая Наоми, это не мужское дело.

– Зануда! – сказал Крис. – Вы у-жас-на-я за-ну-да – вот что я говорю!

Ужас, подумала я. И поскорее побежала к ним. Тетушка Мария – скорее печально, чем сердито, – заметила:

– Бедный мальчик. Я буду молиться за тебя, Кристофер.

– Выучите наконец, как меня зовут! – рявкнул Крис. – Я Кристиан, слышите, вы, убийца?!

Тетушка Мария сказала «что?!» тоненьким, ломким голоском. Я почувствовала, что слабею и словно тону, и мне пришлось прислониться к косяку. Я сказала:

– Крис, закрой рот.

То есть, кажется, сказала, но меня никто не услышал.

– Убийца, – проговорил Крис. – Мне на бумажке написать?

Он стоял лицом к тетушке Марии. Она сидела в кресле, как всегда после ланча, положив руки на рукояти своих палок, и глядела на него. Вид у нее был оскорбленный и беспомощный – на ее месте кто угодно бы остолбенел, – а Крис продолжал:

– Вы убили папу, когда он узнал про зеленую шкатулку и хотел забрать ее обратно, – скажете, нет? Не знаю, что вы с ним сделали, зато знаю – ни с какого утеса он не падал, как бы там все ни думали с вашей легкой руки…

– Не смей так говорить! – сказала тетушка Мария. – Я в жизни никого не убивала, ты, несчастный, заблудший…

– Так или иначе, вы от него избавились. Какая разница, – перебил ее Крис. – Я уверен. И от Лавинии тоже – она слишком много знала. И…

– Остановись, – произнесла тетушка Мария нетвердо, но грозно. – Ни слова больше!

– Нет, я договорю, – возразил Крис. – Вы все время прикрываетесь глухотой и вежливостью, но я-то знаю, что произошло. Дело в зеленой шкатулке, да? Задолго до папы и Лавинии вы избавились от Энтони Грина, чтобы завладеть этой шкатулкой и заключенной в ней силой…

Тут тетушка Мария поднялась – без всяких затруднений.

– Я услышала достаточно, – сказала она. И нацелила на Криса резиновый наконечник одной из палок. Вторую она держала наготове, чтобы стукнуть в ковер. – Силой, дарованной мне, – сказала она, – заклинаю тебя, юнец: встань на четыре ноги и обрети тот облик, какой велит тебе природа.

Да-да, так она и сказала – и ударила второй палкой в ковер.

А Крис – Крис взвизгнул и согнулся, будто нацеленная палка ударила его в живот. Помню, как его ладони стукнули в пол, а потом скрючились и подобрались, и он стал опираться на восемь пальцев. Большие пальцы въехали по запястьям к локтям, съежились, и на них отросли изогнутые розоватые когти. Остальное тело стремительно забурлило – так стремительно, что не уследить. Он уменьшился, но не сильно. Это мне до сих пор непонятно. От бурления он превратился в другое существо – розовая кожа переплавилась в серую, желтоватую и бурую шерсть, а его собственные волосы скукожились под большими отросшими ушами. Потом с него свалилась одежда. Существо, в которое он перерос, рычало, и билось, и бешено отпинывало джинсы и свитер, и наклоняло голову, щелкая длинными белыми зубами, чтобы сорвать трусы, в которых застряли задние лапы. Под трусами оказался толстый серый хвост.

Дверь в кухню с грохотом распахнулась. На пороге стояла Элейн.

– Ну вот, опять вы за старое! – простонала она.

Существо, которое было Крисом, пятилось от нее, губы на острой морде раздвинулись, показывая зубы. Он стал похож на некрупную немецкую овчарку. Я увидела, какое у Элейн стало лицо, когда она увидела его, и готова поклясться, что она чуть не заплакала.

– Это волк? – произнесла она чересчур громко и хрипло.

Тетушка Мария подалась вперед, опираясь на палки, и внимательно рассмотрела Криса.

– Пожалуй, да.

Он все пятился и пятился под стол, подальше от нее.

– И по заслугам, – отчеканила она.

Тут Крис запаниковал и помчался кругами по комнате – низкий, длинный, – не зная, как выбраться. Он метнулся к двери, увидел меня, кинулся в другую сторону. Я отскочила с порога в переднюю. Отчасти из-за того, что я увидела его лицо – светлые, вытаращенные от ужаса волчьи глаза. Он был зверь – но по-прежнему выглядел как Крис. Мне даже захотелось открыть входную дверь и выпустить его, но колени у меня ослабели, и пришлось прислониться к стене. Из столовой доносился грохот и треск, и я услышала голос тетушки Марии:

– Откройте окно. Выгоните его вон.

Элейн сказала:

– Да гори все огнем, я не желаю, чтобы меня покусали, сами разбирайтесь! Он же дикий!

Потом раздался громкий удар, Элейн выругалась, а дверь в кухню хлопнула. Наверное, Элейн оставила открытой заднюю дверь, и Крис в нее выбежал. Я услышала голос Элейн:

– Убежал. Скатертью дорога. Как вы сообщите об этом его матери, а?!

Тут-то я и сообразила, что меня никто не видел, кроме Криса, да и тот на долю секунды. Очень уж они были заняты – и еще озлоблены. Я доковыляла до лестницы и села, вцепившись в перила. Меня трясло. Я не верила своим глазам. До сих пор не верю.

Тетушка Мария сказала:

– Милая Бетти. Такая понимающая. Элейн, дорогая, это не составит ни малейшего труда.

– Поверю вам на слово. – Элейн вроде бы всхлипнула. – А его сестра? Где она?

– Наверху, дорогая, – сказала тетушка Мария. – Думаю, ей известно о шкатулке, но и только. Ничего плохого они сделать не успели. Прошу вас, дорогая, довольно плакать. Всякое бывает. Очень уж он стал опасен, знаете ли.

– Да понимаю я, понимаю! – сказала Элейн. – Вы что, за дуру меня держите? – Она всхлипнула, откашлялась и добавила: – Если хотите, я тут побуду.

– Посидите со мной, – попросила тетушка Мария. – Я устала. Вы поможете мне с милой Бетти.

Я взобралась наверх – тихонько-тихонько, на четвереньках – и села на пол в комнате Криса, пытаясь представить себе, как она выглядит снизу – то есть как теперь будет видеть ее Крис. Все Крисовы приспособления остались на месте. Леска прорвала занавеску, а градусник свалился на пол, но все это были человеческие приспособления, результаты разумных действий. Я стала думать о том, каково это – быть сейчас Крисом. Потом я подумала – нет. Наверное, я все сочинила. А может быть, она превратит его обратно, пока мама не узнала. И мне по-прежнему в это не поверить. Ни за что.

Еще труднее стало в это верить, когда заявились миссис Ктототам. Поначалу, когда позвонили в дверь, я не собиралась спускаться вниз.

– Наоми, дорогая! – закричала тетушка Мария. – Будь добра, открой дверь!

А Элейн завопила:

– Не надо! Я же здесь! Я сама открою.

Тут мне стало страшно оставаться наверху: вдруг они поймут, что я знаю про Криса? Вдруг и меня превратят в волка? Поэтому я решила спуститься. Элейн – по которой было вообще не заметно, что она плакала, а тем более что гонялась за волком по чужой столовой, – радушно приглашала в дом веселую компанию, состоявшую из Зои Грин, Эстер Бейли и Филлис Форбс. От каждой из них меня крючило по-своему, но я все равно прошла в кухню и достала торт, который испекла мама. При этом я изо всех сил старалась вести себя как обычно.

Когда я внесла торт, то сказала:

– Тетушка Мария, а где Крис?

– Пошел подышать свежим воздухом, дорогая, – отозвалась Элейн. Это была истинная правда, не поспоришь, но чтобы она говорила мне «дорогая» – такое случилось впервые. Я подумала: надо быть очень осторожной!

– Не забудь серебряный чайник, – приказала тетушка Мария. – Побудешь сегодня маленькой мамочкой, дорогая Наоми?

Вот я и заварила чай и вообще старалась вести себя, будто ничего не случилось. Остальные тоже вели себя, будто ничего не случилось. Это было жутко. Сплошная вежливость, жизнерадостная трескотня и разговоры о том, как прекрасно выглядит сегодня тетушка Мария. Я решила, что все они, конечно, знают про Криса. Вот Элейн – она ведь сразу обо всем догадалась. Однако никто не подал виду, и тетушка Мария вела себя совсем как обычно. Я чувствовала себя настоящей предательницей – ведь я тоже притворялась, – но чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что, если я хочу помочь Крису, надо притворяться, и тогда меня ни в кого не превратят.

Однако думала я очень много. Когда происходит катастрофа, всегда много думаешь. Я много думала о папе, когда нам сказали, что он упал с утеса. Теперь я думала о Крисе и о его намеках. Я думала: между мужчинами и женщинами в Кренбери что-то происходит, и женщины побеждают. Это делает зеленая шкатулка. Я посмотрела на безумное кривляющееся лицо Зои Грин. Она говорила про манифестации эктоплазмы. И я подумала: тетушка Мария покончила с твоим сыном. Как ты можешь после этого с ней дружить? Я посмотрела на Эстер Бейли и подумала: неужели она знает все про старую машину и Зенобию Бейли? Эстер была такая благоразумная, – коричневый твид, практичные толстые чулки, – что не верилось, будто у нее может быть родственница вроде Зенобии, но ведь и тетушка Мария нам вроде бы родня. Потом я посмотрела на Филлис Форбс. У нее сияющее румяное лицо с острым носиком и короткая светлая стрижка в стиле школьницы тридцатых годов. Я подумала, знает ли она, что половина ее сироток получила сегодня дозу облучения из зеленой шкатулки. Думаю, нет. Думаю, об этом знает только мистер Фелпс, а никто из них, надеюсь, так и не догадается.

Мама пришла, когда они уже расходились. Розовая, посвежевшая и бодрая.

– А куда девался Крис? – спросила она.

– Кажется, вышел, дорогая, – неопределенно ответила тетушка Мария.

– Я видела его на улице, – прикрыла ее Элейн.

– Ладно, захочет есть – вернется, – сказала мама.

Она немного удивилась, когда ужин был готов, а Крис так и не появился, но тут я тоже прикрыла тетушку Марию и сказала, что Крис, наверно, взял с собой остатки вчерашнего кекса.

– Вернется, когда пора будет спать, – сказала я.

Мне было не по душе прикрывать тетушку Марию, но об этом я тоже много думала и поняла, что объяснить все маме проще, если она не на взводе. Расскажу ей все перед сном.

Мама сказала:

– Тьфу. А я хотела снять с него мерку для нового свитера. – И начала набирать петли из нежно-зеленой шерсти. – Ладно, наверно, спинку можно сделать и на глаз.

От этого свитера мне стало тошно.